Безн...

— Боря! — доносился до меня тихий женский голос. — Боря-я, вставай! Мы подъезжаем!  

— А?.. — взбодрился я. — Куда подъезжаем?  

Девушка недовольно цокнула, а кудрявый парень засмеялся и играючи толкнул меня в ребро своим костлявым локтем.  

— Да на дачу к тебе, — спокойно сказал тот. — Опять забыл? Ха-ха. На, кстати, свой пивас, а то ты вырубился, я у тебя его забрал.  

Парень протянул мне банку пива, и я тут же вспомнил, как я еле-еле осилил пол банки этой дряни. Но как вырубился — не помню...  

— Да бери-бери! — еще настойчивей тянулась ко мне рука, трясся жестяной банкой. — Смелее, я не пил из нее! — шутливо закончил тот.  

— Брось, все нормально. Я о другом... другое напрягает. — Глаза кудрявого паренька уставились на меня с непониманием. — Тебя же Рома зовут? — неуверенно спрашиваю я его, как бы смутно припоминая его имя, но тот на это реагирует смехом и говорит, чтоб я завязывал уже с такими приколами. Ну он хоть и говорил, чтобы я прекращал так шутить, но, по-моему, такие приколы ему были по душе. Да только вот я не прикалывался...  

— Ох, Боря-Боря... — начал добродушным голосом тот. — Я рад, что мы все собрались сегодня. Сколько ведь пытались собраться... — грустным тоном закончил он, но через секунду настрой уже был куда радостней: — Скучал я по всем вам, но по тебе осо-о-обенно! — пропел он и приобнял меня одной рукой, а другой принялся чесать мою голову кулаком, пока я, ощетинившись, пытался всеми силами вырваться из этой хватки; зачем он так делает? Жуть, как больно... — Давно ведь уже не собирались.  

— И я соскучилась по нему! — поддержала того милая блондинка и обвила мою шею холодными тонкими руками, намереваясь меня чуть ли не задушить.  

Почему столько заботы и внимания вокруг меня? Как-то не привычно... Еще и эти разговоры меня совсем засмущали. Мои щеки и уши просто горят! Чувствую я себя теперь крайне неловко! Так удивительно, что эти двое так тепло ко мне относятся. Если верить моим ощущениям, то такое отношение ко мне было для меня чуждым и непривычным, словно я всего этого недостоин, словно мне такое говорят в первый раз и говорят это со всей наглостью неискренне... А если говорить по существу, то большее беспокойство вызывало у меня незнание этих ребят... Чтобы они там мне не говорили, я их почти не помню!.. И не знаю, что меня с ними вообще связывает. И связывает ли нас что-то вообще?.. Но почему-то я им верю, и сомнений, насчет правдивости их слов, почти нет. Вон тот, кучерявый, — мой друган, зовут его Ромка. А та милая девчуля — моя девушка, у нас с ней, по словам Ромы, все серьезно... Во блин... так неловко от всего этого. Неловко от того, что я их не признаю: такое чувство, будто бы эти ребята выручали меня по жизни не один раз; и теперь, когда мы вновь встретились, я им говорю, что я их не знаю, говорю им: «Проваливайте!.. » Во блин-то... Неужели все это из-за пива?..  

— Приехали, — сказал безразличным голосом водитель.  

— Сколько там? — спросил у того Рома. — Пять соток, да?  

Тот вздохнул и монотонным грубым тоном повторил слова моего друга:  

— Пять соток, да.  

Ребята, расплатившись с водителем, стали выходить из тачки, а я не спешил.  

— А ты-то не идешь, что ли? — в непонимании спросил я водителя, который налицо был весь в раздражении из-за моего чрезмерного присутствия.  

— Да всё, пошли давай! — схватил меня за руку Рома и стал вытягивать меня из машины. — До свидания! Спасибо вам. Всё, пойдем-пойдем-пойдем!  

И мы пошли, в то время как машина, словно ошпаренная, убегала от нас с нарастающей скоростью прочь, оставляя за собой столбы пыли. Когда тачка скрылась за поворотом, и когда звуки мотора перестали ласкать наш слух, парень отпустил мою руку, отчего я тут же стал терять равновесие, будто бы ноги были сами не свои: где надо сделать шаг вперед, я с уверенностью делал шаг назад или вбок... И так я плясал на месте не пойми сколько, и наверняка танцам бы не было конца, если бы непослушные ноги в конечном итоге не запутались... Но парнишка с девчонкой, видать все это время подстраховавшие меня, вдруг со всей проворностью подхватили мое обреченное на падение тело. И теперь двое бедолаг, можно сказать, тащили меня на себе, пока я только и делал что смеялся. Меня попросту пробило на смех, просто так с ничего. Но через мгновение кудрявый парень тоже искренне засмеялся, в то время как девчонка лишь сухо сказала: «Ну, пока так», после чего улыбнулась.  

Так мы шли по узкой заросшей дороге, пропуская один за другим дачные дома и приближаясь к последнему дому на этой улице, который граничил с небольшой полянкой, за которой ровной стенкой протягивался густой зеленый лес.  

—... Вот этот наш дом? — вот уже в который раз с настойчивостью спрашиваю я у ребят, но они с нечеловеческим терпением говорят мне «нет».  

— А! — опомнился вдруг ни с того ни с сего Рома и посмотрел на мои руки, которые вяло свисали с их плеч. — Юля, у тебя его пиво?  

— Не-е-ет! — удивилась блондинка.  

— В сумку к себе не ставила, что ли?  

— Не-е! — снова с уверенностью протянула она, но через секунду решила окончательно удостовериться в этом, влезши в свою наплечную сумочку чуть ли не с ногами. —... Чего смешного?! — возмутилась девушка, когда я засмеялся.  

— Спокойно, как тебя там?! — с долей шутки начал я; в ответ та цокнула и закатила глаза. — Спокойно, я опять шучу! Ну почти, ха-ха... В общем, мое пиво уехало с тем мужиком. Я открытую банку поставил на пол и забыл про нее, когда вылезал...  

— Ну-у, — засмеялся парень и почесал свои волосы, стараясь как бы распрямить кудри. — Пойдемте быстрее тогда, пока он не приехал, а то дядька какой-то нервный попался нам, еще праздник испортит...  

— Праздник?.. — удивился я и попытался ногами затормозить, воткнув их в землю, но те двое дальше молча тащили меня, не реагируя ни на мои усилия затормозить, ни на мои расспросы, — именно так, должно быть, тащат изнуренного до изнеможения пленника на скорую смерть.  

—... Вот мы и дома! — сказал наконец-то Рома и показал рукой на дом, который оказался последним на этой улице, если не считать еще одной постройки, которая стояла по другую сторону участка. — Что? — уточнил парень у меня, когда я спросил про здание что поменьше. — Ладно, подыграю тебе еще разок, — уступчиво шепнул он мне и подмигнул вопреки недовольству Юли. — Банька это! О-хо-хо какая! Маленькая, уютненькая, но какие температуры выдает... ты бы знал!.. Спасибо твоему отцу! — Парень взял паузу, когда до двери в воротах оставалось рукой подать, а потом указал рукой на глухой деревянный забор, что был уже стар, но выглядел тем не менее хорошо и ухоженно и подавал большие надежды на долгие годы службы. — Вон, видишь? Уже все собрались, уже все празднуют... Нетерпеливые...  

Только в этом заборе и малейшего просвета не было — между досками был настолько минимален зазор, насколько это вообще было уместно и возможно. Как я должен был, по его мнению, что-либо увидеть? Единственное, что выдавало присутствующих, это дымок с участка, который вовсю кружил в воздухе. Это даже отметила и Юля, тихо сказав, чтоб те за забором вдруг не услышали: «Зашкерились, мерзавцы! », а Рома с ухмылкой на лице подтвердил ее слова.  

Через какое-то мгновение мы всей большой компанией стояли возле накрытого стола, и каждый стремился сказать свой тост для меня. Но после очередной уместной и красивой речи, после вновь опрокинутой рюмки ядреного напитка, все присутствующие разбивалась на небольшие группки, тем самым приятно проводя время только с тем, с кем им было по-настоящему интересно. Так и я тусовался в основном со своей девушкой и Ромой, самыми близкими из всех этих незнакомцев. Но все эти люди, все равно не желая надолго оставлять меня, то и дело один за другим подходили ко мне, чтобы в очередной раз сказать слова, которые согревали мой слух; слова, которых я, где-то в глубине души, очень желал. Все эти незнакомцы и вправду интересовались мной по-настоящему, и им было неважно рассказать свои хорошие или плохие истории или новости, они хотели слушать только меня, хотели жать мою руку или же просто крепко обнимать меня... Мне было это приятно все — настолько приятно, что даже и не верилось, что это все реальность, до того ж странные чувства колыхались внутри меня; ну а в самые душевные моменты я стискивал зубы до скрипа, чтобы не пустить слезу на виду у всех. И в то же время мое сердце мучительно ныло, оттого что все эти люди были мне незнакомы, чтобы они там мне не говорили. Боль была и оттого, что мне приходилось соглашаться с ними во всем, особенно когда речь заходила про меня и мою обыденную жизнь, при этом мне оставалось лишь выдавливать из себя какую-никакую улыбку, которую никак не назовешь живой или счастливой... А соглашаться каждый раз с ними, да и вообще поддерживать в целом дружеский тон, заставляли меня то Юля, то Рома, то еще кто-нибудь там. К примеру, когда мне кто-то начинал говорить что-то вроде: «А помнишь, как мы с тобой... Во умора была, а ты еще это сделал... », то я уже подготавливал огорчающий для него ответ что-то вроде: «Ничего я не помню, ты кто такой вообще? Я не настолько пьян... », и друзья, предвкушая все это, подкидывали мне на опережение легкие толчки то в левый, то в правый бок. Потом, когда очередной незнакомец отходил от меня, они начинали мне приводить различные доводы, что сейчас я мог обидеть друга детства, или двоюродного брата, или нынешнего близкого друга... После этого я затыкался на какое-то время, и мы вновь сталпливались возле длинного стола, стоявшего посреди участка, между домом и баней.  

Вновь кто-то нажимает на паузу на сенсоре смартфона и колонка опять затихает, давая небольшой перерыв нашим ушам и давая возможность услышать мне лечебные, приятные слова, пускай и от незнакомцев. А после, очередная опрокинутая рюмка обжигающего напитка, и в закуску кусок смачного шашлыка, который сует мне уже в который раз Рома под единым предлогом: «Так легче будет, дружище! » И ведь действительно так и легче, и вкуснее... Но я уже и сам не пойму, почему я каждый раз, с каждой новой рюмкой, не делаю этого. Как будто специально вся эта игра, как будто все ради этого необычного чувства, когда ты видишь, как тебя все любят, как о тебе все заботятся, как тебя все ценят... Вот где истинное наслаждение, от которого ни один человек в здравом уме не откажется.  

— Ребята! — вдруг нерешительно окликнул всех нас кто-то из парней, когда все разбрелись группами по участку уже минут как пять. — Можно мне сказать тост?  

В этот раз перерыв между застольем оказался значительно короче, чем обычно. Не один я возмутился, так как все побрели к столу неохотно.  

— Борис, — негромко обратился тот ко мне, когда все облепили стол и уставились на него, — я... ну, тебе уже столько всего сказали, — мямлил пухленький парень, после чего, наконец, оторвал свой взгляд от стола и уставился на свой стакан, который он поднял и держал еще с начала своей речи.  

Молодой человек не спешил продолжать, он будто бы что-то обдумывал, взвешивал. А вообще его тягучая речь заставляла меня нервничать, может и не только меня, он словно расшатывал мою психику, проверял ее на устойчивость. Вообще этот парень вел себя как-то неуверенно и чрезмерно скромно, ему явно было некомфортно находиться здесь и уж тем более говорить что-либо публично.  

— Борис! — наконец-то заговорил тот. — С днем рождения тебя!  

— А? — ошалел я. — Как так?!  

День, когда я родился... просто жесть.... После моего удивления прошла, как казалось, целая вечность. Все как стояли, так и стоят, тупо уставившись кто куда: кто на того пухляка, кто в телефон, кто на меня. Почему никто ничего не говорит? Словно и не было этого тоста и этого напряженного момента, и потому никто не увидел моего удивленного, искаженного лица или не услышал моего надрывистого, возмущенного голоса, словно сказал я все это не вслух; хотя нет, лица людей, чьих в свете светильника я успел разглядеть, были явно в растерянности.  

«Сколько мне исполнилось?!» — на полном серьезе спрашиваю я всех, давая этим самым понять, что мне не до шуток. «Ну, за Борю! » — со всем торжеством кто-то поздравил меня, явно съехав с темы. «Да! » — подстрекая других, крикнул второй. «Все для тебя, друг! » —... третий. «Будь здоров! » —... десятый. «Я люблю тебя, Бо-о-оренька! » — последней сказала Юля, после чего обняла меня так крепко, что я даже екнул.  

Да что ж это такое-то, блин?! Мой возраст это что, тайна какая-то? Или все эти люди вообще не воспринимают то, что я им говорю?  

«Рома! Ну-ка пойдем со мной! » — схватил я того за рукав и потащил за собой в сторону, по-видимому за подсобный контейнер, теснившийся за баней.  

— Рома! Что за фигня?! — несдержанно выкрикнул я.  

Парень молчал, уставившись в землю. Тогда я, сам не ожидая такого от себя, схватил его за грудки и оторвал от земли. Но тот даже не пискнул. Он явно контролировал ситуацию и обладал завидной сдержанностью. Провисев так какое-то время, он все же высвободился, совершив спокойный, нерасторопный маневр. Вот так просто, легчайшим взмахом руки, он словно смахнул пылинку с какого-то хрупкого раритетного предмета.  

— Какая прекрасная ночь, да, дружище?.. — прошептал он загадочно и задрал голову вверх.  

А ведь и вправду прекрасная ночь... Ночь, которую я не встретил, которую я просто не замечал... Странно все это вышло, непонятно. Ведь мы совсем недавно приехали сюда, было начало вечера, а теперь глубокая теплая лунная ночь.  

— Бори-ис! — донесся вдруг до меня отрывисто чей-то зов. — Бори-ис!  

К нам подбежал тот скромный пухляк и согнулся пополам, переводя дыхание.  

— Там просят... Просят... хозяи-на! — из полусогнутого состояния выдавливал он еле-еле. — Зовут тебя, Борис!  

Похоже, случилось что-то серьезное. Так, по-видимому, посчитал и этот паренек, раз так мчался ко мне, что чуть не выплюнул легкие. Видимо, мы слишком шумим, теперь будут разборки.  

Я оставляю этих двоих: одного сложившегося в три погибели, а другого засмотревшегося на ночное небо, и бегу к забору. Пробегаю мимо ребят, но те никак не среагировали на меня, — все как отдыхали, так и продолжают отдыхать, точно ничего и не случилось. Музыку тоже никто не думал вырубать...  

То расстояние, которое я преодолел за считанные секунды, было, разумеется, никаким, вернее, расстоянием это было сложно назвать... но эта дистанция настолько вымотала меня, что я тоже чуть не выплюнул легкие. В этот момент я понял того паренька, и в этот момент я мог с уверенностью заявить, что я крайне устал, как никогда.  

Опершись о забор рукой, возле двери, я, кажется, забыл о том, что меня кто-то ждет. Я вдоволь отдышался, нетревожимый никем и ничем, и направился назад к ребятам, но тот, кто стоял по ту сторону забора, раздраженно крикнул мне: «Эй! », да таким образом, что я четко понял, что он все это время словно наблюдал за мной через прозрачную стенку, всего лишь давая мне возможность отдышаться. Теперь уйти мне, судя по всему, этот незнакомец просто так не даст...  

Смиренно я вышел за забор участка. Вокруг была кромешная темнота, лишь на других улицах можно было высмотреть редкие огоньки. Понятное дело, что даже прищурившись, я не смог разглядеть кого-либо возле себя.  

— Топни! — уставшим тоном пробубнил наконец незнакомец.  

— А? — не понял я.  

Через мгновение до меня дошло, чего хочет от меня этот незнакомец, и в итоге я покорно топнул ногой. Неяркий свет, не сразу ответивший на мой глухой удар, наконец загорелся позади меня, освещая тусклыми лучами все вокруг. Теперь за моей спиной красовался ночной светильник, о котором я, конечно же, и не догадывался. А вот мой новый знакомый, как погляжу, знает тут все поболее меня...  

Впереди меня был человек, развалившийся на кресле-коляске. Вместо ног у него были культи, хотя нет, культи далеко не так выглядят... Тут другое... больше похоже на внезапно остановившие в развитии детские ножки, но я бы назвал это «куриными лапками».  

Мужчина молча смотрел на меня все это время ледяными глазами, словно провоцируя меня смотреть на него в ответ, но очень скоро я отвел свой взгляд от него, немного растерявшись. Этот мужчина был мне незнаком, но в его измученном лице я мог различить нечто, что было очень знакомо мне. Как будто бы я мог понять и прочувствовать всю его боль, хотя ему пришлось явно горестнее, чем мне.  

Тем временем незнакомец начал что-то спрашивать у меня, но я ничего не толком не слышал и не понимал и, разумеется, никак не отвечал ему, потому что весь погряз в навязчивых думах. Беспокоил меня следующий момент: навскидку я дал бы этому мужчине лет тридцать пять, но не без сомнения конечно... Просто его голос был негруб, местами даже серебрист и мягок, что вполне можно было списать на строение голосовых связок; но то, как он подавал свои слова, с какой манерой и интонацией у него получалось изъясняться, заставило меня переобуться и заявить, что передо мной был не зрелый мужчина, а еще вчерашний юноша.  

—... Топни, хозяин, я же не могу! — попросил меня вновь он.  

Боже, и когда только свет успел потухнуть... только что же топал.  

— Что тебе надо? — спрашиваю безразлично, будто бы заранее зная, чем кончится этот разговор, и потому не имея на это никакого желания и уж тем более времени.  

После моих слов мужчина почему-то сполз с кресла и из-за этого ему пришлось с нелегким усилием рук приподнять себя, чтобы посадить себя в более удобное и привычное положение — спиной к спинке.  

— В принципе, ничего, — холодно ответил незнакомец, словно это я навязал этот ненужный разговор. — Просто я долгое время наблюдаю за вашей компанией... ну, имею в виду не только сегодня, а вообще!  

Долгое время наблюдает за нами... Значит, это действительно моя дача... значит, это действительно мои друзья?  

— Сильно шумим? — спрашиваю его, осознав наконец, для чего он здесь.  

— Да не то чтобы сильно... — задумчиво и неспешно говорил он, смотря на свои куриные лапки.  

Потом поднадоевший свет опять погас, и незнакомец громко выругался, оттого мне не пришлось вновь топать, так как свет тут же загорелся. Еще он мне поручил щелкнуть кнопкой на светильнике, чтоб тот не гас уже наконец. И спросил раздражено то ли у себя, то ли у меня, — почему же нельзя было поставить светильник с датчиком движения, а не шума? Мне тоже показалось это решение странным и непрактичным, особенно для улицы... и я даже не говорю и о той ненормальности, что этот датчик совсем не слышит музыку, которая бурным водопадом хлещет с забора.  

Кстати, интересный момент: пока я не вспоминал о музыке, я ее совсем не слышал, но теперь она лупила меня по ушам, и я вообще не понимал, как я мог все это время без проблем общаться и с мужчиной, и с друзьями в таком-то шуме... А через мгновение, когда незнакомец издал звук, напоминавший утиное кряканье, я вновь влился в разговор и не слышал более ничего лишнего... Вот что творит алкоголь!  

—... Мне вы нисколько не мешаете, — продолжил он в том же духе и с тем же настроем, словно и не прерывался совсем. — Я давно хотел к вам подойти, но я боялся...  

Понятно было, что мужчина не все сказал, но почему-то он не спешил продолжать... Похоже, он ждал моей реакции, моего ответа... но я все молчал, продолжая смотреть на него. А ждал я только одного — когда он уже наконец скажет все, что хочет сказать, и свалит. Почему-то с каждым мгновением мне становилось все сложнее находится рядом с ним, хотя видимых причин для этого явно не было.  

— Боря! — выпалил вдруг он как будто бы из пушки, оттого мир перед глазами размазался, а в ушах повис болезненный гул. Так, должно быть, напомнил о себе градус, который, вроде бы, тебя обошел стороной, и ты как ни в чем не бывало продолжал бодрствовать, но в такой напряженный, неожиданный момент он спешит вновь объявится и отыграться на тебе за все твои опрокинутые рюмки... И мир еще больше поплыл...  

— Откуда ты знаешь?! — крикнул я и после этого тряханул головой, решив, что от этого мне станет легче. — Я же тебе его уже сказал, да? Или ранее говорил? А-а-а...  

Мужчина сморщил лицо в непонимании и продолжил:  

— Что? Не понимаю тебя. Боря, говорю, меня зовут! Будем знакомы!  

После этих слов все прояснилось, а опьянение как рукой сняло. Его зовут Боря — и всего-то...  

— Меня тоже... — негромко сказал я, после чего тяжело вздохнул.  

Мужчина никак не среагировал на мои слова, словно я ничего и не сказал, и продолжил:  

— Хозяин, ты наверняка не ценишь этого, ты считаешь, что так все и должно быть... — Мужчина говорил это безэмоционально, а сам смотрел на свои пальцы рук, которыми он время от времени шевелил, — должно быть, мужчина сильно нервничал (равно как и я! ). Но вернее будет сказать, что я раздражался, а не нервничал... Внутри меня все будто закипало... — В целом, это неважно, — продолжил он также холодно, — ценишь или не ценишь. Тебе все равно очень повезло, не то что мне. — Он сделал паузу и вздохнул. — У тебя есть всё: шикарная дача; куча друзей, которые тебя вот-вот пойдут искать, потому что без тебя им скучно и им тебя не хватает; любимая девушка в конце концов... Как она тебя крепко обнимает... Какая она все-таки краси-и-ивая... А ты всего этого словно и не замечаешь, и не ценишь...  

— Боря, послушай!.. — хотел я начать оправдываться перед ним, ведь он говорил какую-то чепуху... ни разу не попал в точку; но он не дал мне закончить, он жестом руки убедительно дал мне понять, что он не все сказал, что не настало мое время... да погоди ж ты!..  

— Боря! — обратился он ко мне крайне серьезным тоном, от чего я крякнул, как совсем еще недавно крякнул он, — с той же интонацией и с той же манерой. — Я тебя так завидую... всегда завидовал!.. Знаешь, как мне тяжело было прийти сюда? И дело не в коляске. Просто я думал, что меня никто слушать не станет, сразу прогонят. Да и в принципе я не знал, что сказать... Я так хотел бы оказаться на твоем месте...  

— Хватит!!! — взорвался я наконец, сгорая изнутри. — К чему мне все это? Зачем мне это слышать? У меня сегодня праздник! ПРА-ЗДНИК!.. Мой день рождения! А я должен слушать плач какого-то незнакомца... Ты чего хочешь?! Хочешь, чтобы я тебя успокоил, подбодрил, а?..  

— Веселись, Боря... Ты... — безжизненно попытался он что-то сказать, но я не дал ему закончить, как недавно он не дал закончить мне.  

— Просто смирись! Смирись, и все!.. Живи своей жизнью, а я буду жить своей! У нас разные пути, Боря. Не надо страдать! Не надо реветь!.. А вообще, если бы я оказался в твоей ситуации, я бы не смог этого пережить... какой в этом смысл? Просто быть?! — Я сделал паузу, представив себя на его месте... Внутри у меня похолодало и потемнело — вся радость тут же растворилась, а сердце сжалось от волнения... Сказал я все это чужому человеку, но прочувствовал всю боль именно я. — Пойми... — продолжил я, — я бы не смог так... Знаешь... я бы наложил на себя руки, и все тут... А иначе был бы просто слюнтяем. Вот мое мнение, уходи!  

—... Поэтому и боялся сюда приходить... — с огромной утратой вздохнул он. — Ты пожалеешь...  

Хлопнув дверью, оставив Бориса посреди улицы, в темноте, я пошел бесцельно на участок... Манящим ориентиром мне послужили скопление народа возле стола и все те же доброжелательные светильники.  

Навстречу мне бежит кто-то из толпы. Кажется, человек что-то кричит... но музыка и душевная тяжесть перебивает все крики, оставляя передо мной лишь одну пустоту. Именно так, с тем разговором, что-то умерло во мне. Я отдал все свои яркие краски души тому человеку, а себе оставил только черный и серый цвета, цвета, которые каждому подсознательно близки... но которые не каждый принимает... В эти оставшиеся цвета я отчаянно вцепился зубами, словно свирепый дикий зверь, потому что без радости жизнь еще может продолжаться... ты еще можешь что-то изменить... можешь как-то скрипеть... Но если отдать и последнее — пускай и самое темное, и мрачное, что осталось внутри тебя, — то человек рискует просто-напросто исчезнуть внезапно и навсегда...  

«Боренька! » — окликнула меня радостно Юля, когда была в двух шагах от меня. Я ничего ей не сказал, но она тут же побледнела — так, что это можно было заметить сквозь ночь без всякого света.  

Девушка больше ничего не сказала — она поняла, что что-то стряслось. Она оставила меня, бредущего куда-то, и побежала к столу, к ребятам, которые беззаботно проводили свое время...  

«Рома! — окликнула Юля нашего общего друга, когда я был не так далеко от стола. — Что-то случилось у Бореньки!.. » — После последней фразы абсолютно все замолчали. Теперь все уставились на меня, подходящего к столу, но мне было все равно...  

Когда я подошел к ребятам, я тут же уперся руками о стол... Мои ноги больше не хотели признавать меня как хозяина, они то и дело с намеренностью подводили меня, сгибаясь в коленях. А ребята тем временем молча стояли — никто не хотел сделать мне еще хуже неосторожным словом. Они чувствовали, в какой душевной яме я оказался. И только один решился на сомнительный поступок, и он не прогадал. Рука с рюмкой тянулась ко мне, затем, через мгновение, вторая рука торопливо подавала смачный кусок горячего шашлыка на вилке, когда я уже весь скукожился от горечи во рту... Так ведь проявляют себя настоящие друзья?  

— Музыку вырубите, — пробормотал я так тихо, что этого точно никто не должен был услышать.... И вот я уже хотел со злости накричать на всех, но музыка тут же потухла.  

— Что случилось? — спросил кто-то из толпы меня.  

— Там мужчина-колясочник приходил... — ответил я безжизненным голосом, смотря сквозь ребят.  

— А! Безногий-то который?! — самодовольно воскликнул уже другой.  

Тот, кто сейчас ответил, был опять же незнаком мне. Но других я уже давно осмотрел и примерно знал в лицо... а этого я вижу впервые. Кто его сюда позвал?.. Мне он не нравится; такой человек не может быть моим другом... Он какой-то совсем другой, не такой как Рома, Юля или даже нерасторопный пухляш. Те были своими, были на одном душевном уровне со мной, хоть и со своими особенностями. А этот был напыщен, горд и высокомерен.  

— Да достали эти попрошайки, — продолжил тот. Я почувствовал, как в моей груди все заполыхало. — Сам устал отбиваться от них, изо дня в день прутся сюда. Халявы ищут... Ты же прогнал приставалу?! Гони этих попрошаек поганой метлой, сосед!  

— Я не попрошайка... — сквозь зубы сказал я.  

— А ты-то тут причем? — усмехнулся тот. — Да я про безногого.  

— Эй! У-род! — По всему телу пробежал холодок, а сердце застучало как бешеное. — Я не попрошайка!!! Еще раз повторяю.  

Тот осмотрел всех и на публику попытался высмеять меня: «Ого... Борька, да ты же псих!.. », но публика никак не среагировала — она словно была неживой, как будто манекены, а не люди... ни дыхания, ни эмоций — просто бледные куклы... Тогда я сжал кулаки до хруста, а тот на это вызывающе улыбнулся, — мы оба понимали, что сейчас произойдет, и оба желали этого. Теперь мой здравый рассудок совсем отступил, прогнанный очередной дозой выброшенного в кровь адреналина, и я схватился за первый попавшийся предмет на столе, не думая о последствиях. Тот тоже попытался что-то схватить со стола, не отводя взгляда от меня, но моя левая рука опередила его и вцепилась стальной хваткой в горло. Я увидел, как его вечно самодовольный вид исчез, раскрыв тем самым его настоящую суть: это был трусливый, жалкий и неуверенный в себе человечек, который гордо и умело носил лицемерную маску. За все теперь ему придется ответить, за все свои лживые и гадкие поступки, назад дороги больше нет...  

«Не-ет! » — выдавил он с трудом и тут же оторвался от земли, — кажется, моей силе не было предела, ведь семидесятикилограммовый человек оказался просто пушинкой... Вскоре я увидел, как он стал задыхаться, тогда он начал еще активнее вырываться, пиная меня ногами и ударяя слабо сжатыми кулаками. Это меня еще больше раззадорило и теперь никто не смог бы меня остановить...  

Со всего размаху граненый стеклянный стакан, прорезая ночь, вмазался в голову неприятелю, после чего стакан, взяв неменьшую амплитуду, вновь врезался в голову недругу, потом еще... С каждым ударом ночь рассеивалась, пока не стало совсем светло. Стеклянный сосуд, выдержавший все удары, окровавленный, был уже выброшен в сторону на влажную траву, равно как и сам неприятель. И вдруг, как по щелчку, многоликая толпа ожила, после чего все засуетились, пытаясь понять, что произошло. Кто-то посмотрел на светлое небо, где уже не осталось отголосков ночи, кто-то на телефон, пытаясь распознать время, кто-то на меня. А потом тишину разогнал пронзительный женский крик. Юля, моя девушка, подбежала к телу того паренька и принялась его целовать, обнимать и пробуждать; были слышны ее рыдания: «Заче-ем?! Боже!!! Что ты наделал, Боря?! Не уходи, миленький мой... » Потом Рома, мой друг, принялся успокаивать Юлю, потом тоже начал оплакивать того парня и проклинать меня. Все это было для меня как в тумане, я молча стоял как вкопанный и просто смотрел на них. Кажется, я стал терять себя, свое осознание реальности, меня потихоньку начинало водить по сторонам, я еле смог устоять на ногах. Потом я опять плотно стоял на ногах, но осознание реальности так и не пришло, я так и не понял в целом, что произошло за эти считанные, казалось бы, секунды. Было только осознание того, что все это я знал, что все так и должно было закончится, именно так, и никак иначе... они должны были предать меня. Она предала меня! Он предал меня! Все предали меня!.. Я здесь чужак...  

«Пошли вы! » — кричу я им. В ответ ко мне прилетает: «Проваливай, не люблю тебя, урод! » Потом: «Да! Вали!.. Ты никогда не был мне другом! »  

После, где-то в недрах земли, произошло что-то неизбежное. Это была самая настоящая дрожь земли, которую сложно было не заметить. Я опять еле устоял на ногах. Земля прямо-таки норовила рассыпаться подо мной. Но этого так и не происходило... И когда дрожь прошла — внезапно и полностью, — я оторвал свой взгляд от земли и поднял его выше, благодаря чему стал свидетелем того, как земля всего дачного участка, а затем, наверное, и всей планеты, раскололось надвое (! ). Та часть участка, на которой я стоял, покоилась, в то время как другая часть участка, на которой были ребята, подобно облаку, — плавно и медленно уплывала от меня, пока совсем не скрылась за горизонтом. Понятное дело, что я решился подойти к краю земли, разумеется заранее удостоверившись в том, что земля не осыплется предательски подо мной, для того, чтобы посмотреть вниз, а потом вдаль. Там была сплошная белая пустота, которой не было конца. Это было одновременно и жутко, и прекрасно. Я понимал, что за пустотой кроется безликий конец, конец — к которому я не был еще готов. В этот момент я почувствовал, как переполняющее меня волнение сжало мое сердце словно тисками. Тогда я попятился назад, не отводя взгляда от бескрайней пустоты. Но не успел я и в себя прийти и вот опять это произошло — позади меня послышался отдаленный страшный треск, — благодаря чему я тут же развернулся. Дачные угодья безмятежно простилались до са́мого горизонта, и ничего не происходило. Но потом я стал ощущать слабые подземные толчки, распространяющиеся откуда-то из глубин земной коры (по моим ощущениям очаг подземных толчков находился все же не подо мной. Должно быть, эпицентр природной стихии был далеко от меня). Впоследствии толчки стали еще сильнее, и теперь я уже не смог бы с точностью заявить, что очаг находится не подо мной... Почва буквально пустилась в пляс. Недолго думая, я тут же заметался из стороны в сторону, понимая, что сейчас опять неизбежно произойдет, и в итоге побежал вперед, перескакивая заборы, — на соседние участки, иногда оглядываясь назад в надежде, что на этот раз мне тоже повезло, и я смог миновать обреченные на исчезновение земли. Так я бежал и бежал, ловко балансируя телом, чтобы не свалиться из-за лютой тряски, и не зная чувства усталости, пока не наткнулся на очередную подлость. Пышные деревья, теснившиеся в несколько рядов на одном из дачных участков, покрывали собой дальнейший обзор. Лесок хоть и был небольшим, но занимал он ровно половину площади того участка, и мог бы, в принципе, при надобности спрятать нуждавшегося. И вот сквозь листву стали пробиваться один за другим слабые лучики света, словно заблудившиеся путники наконец отыскали дорогу домой, но все еще не веря в это чудо, они продолжали безустанно светить вперед почти севшими фонарями. Тогда я еще больше насторожился и, прищурив глаза, приложил руку козырьком ко лбу. Постепенно глаза мои стали раскрываться. В один момент я поймал себя на мысли, что шире уже некуда! Вообще, я явно не успевал за происходящим, потому как на меня уже неслась сама смерть, блеклая и равнодушная ко всему, что ей попадалось на пути. Она попросту проглатывала все живое и неживое, оставляя от мира лишь вечную бескрайнюю белую пустоту. Какое-то время я так и стоял в ступоре и опомнился лишь тогда, когда пустота почти добралась до меня, — ей оставалось всего-то три участка слопать... Надо было что-то предпринимать, — так я подумал на автомате; тогда я развернулся в ту сторону, где еще когда-то были баня, стол и ребята, и понял: «А что тут предпримешь?.. », ведь впереди меня теперь только пустота... даже шаг не сделаешь. Это конец. Я зажмуриваю глаза. Жду. Пустота расползается неохотно, — да чтоб ее! Я раскрываю глаза медленно: впереди пустота, но подо мной все также есть земля, значит я спасен? Оглядываюсь назад. Все!.. Ничего не осталось... Я стою на маленьком клочке земли. Толчков под землей тоже нет, — этого и не надо, меня просто-напросто сотрут сейчас словно ластиком, и все. Что была жизнь, что ее не было... А это еще что?.. Какой-то едва слышимый писк, то ли треск. Мерзкий звук! Да что это, блин, а?! (Стрекот тем временем становился только сильнее. ) Что это там такое?.. Я всматриваюсь вдаль и вижу, как ко мне что-то неспешно приближается... (Предмет тем временем становился все ближе и ближе, равно как и звонкий треск становился все ближе и ближе — а значит, сильнее! — к Борису, от чего он уже не мог просто так спокойно стоять — он был вынужден заткнуть уши руками, но это ему ничуть не помогло. Немного погодя, от невыносимой боли в ушах, он попросту рухнул на колени. В самый невыносимый момент он аж начал кричать, пытаясь хоть как-то заглушить чертов треск, и в тот же момент его просто всего переполняло злостью. А когда предмет стал достаточно близок, что человеческий глаз уже мог без особых проблем разглядеть его, он испуганно вскрикнул: «Юля?!» Это была и вправду Юля, а точнее ее голова, которая, подобно футбольному мячу, летела, уже ускорившись, стремительно в Бориса. При этом подбородок головы, подобно маятнику, ритмично качался из стороны в сторону. А ее искривленный едва раскрытый рот выпускал также ритмично звонкое металлическое дребезжание. Сложно было сказать, что в данном случае испытывал Борис, но как только голова подлетела к нему почти вплотную, он со всего размаху — сверху вниз — ударил тыльной частью собранного кулака по голове, подобно тому как кузнец бьет молотом по металлу, от чего та, в тот же миг, перестала стрекотать, а он сам, потеряв равновесие, свалился в пропасть. )  

***  

— Мамочка, доктор сказал, что мои ножки перестали расти. Они потом вырастут?  

— Конечно вырастут, миленький мой! — Женщина укрыла Бориса одеялом и выключила свет, после чего покинула детскую комнату (в ее глазах можно было увидеть слезы).  

—... Мамочка, они не хотят расти... Бог наказал меня? Я себя плохо веду?  

— Нет, что ты, Боренька... Ты у меня ангелочек! Всевышний любит тебя, он поможет нам!..  

—... Мама, почему я такой родился? Я что, заслужил этого?..  

—...  

—... Борис! У тебя почему молитвенник лежит на полу?!  

— Да бред все это! Забирай его себе, ну или выкини...  

—...  

—... Боря, как у тебя дела?!  

— Зачем ты приперся? Предатель... Проваливай!  

— Я тебе игровую приставку принес, мать сказала...  

— Пошел ты! Ничего не надо мне от тебя, вали!  

Мужчина мучительно вздохнул, после чего неохотно встал и пошел из комнаты. Вслед ему, тихим и неуверенным тоном, было сказано: «Лучше бы вы вообще меня не рожали... »  

***... Борис свалился с кровати, едва не зацепив головой кресло-коляску. Механический металлический неприятель — будильник — больше не звенел, Борис все-таки удачно попал рукой по кнопке-выключателе.  

Борис все еще лежал на холодном полу. Его сонные глаза были наполнены слезами, а губы растянуты в улыбке. Перед глазами те счастливые моменты, которых никогда и не было. Этого не было никогда и его никто не кидал и не предавал, просто он таким родился, и все...