Гена

Темнота  

Темно.  

Незначительный свет промелькнул на мгновение и снова наступила темнота.  

И так всегда, уже долгое время: то мимолетный свет, а затем длительная темнота.  

Длится темнота достаточно долго, и начинаются приступы клаустрофобии. Но мимолетные озарения светом внушают уверенность в будущем наступлении более длительных светлых промежутков времени. Но вот опять наступает темнота. Становится грустно. Приходится оглядываться по сторонам в поисках того, что может отвлечь внимание от давящей темноты. Глаза уже привыкли давно и различают все предметы вокруг, но от этого не становится радостнее.  

Когда озарение светом происходит, то мне отчетливо виднеются причудливые узоры на стене и какие-то полоски то справа, то слева от меня. Я почти уже изучил все окружающие меня предметы и смогу, если понадобится сориентироваться в экстренной ситуации. А вот мой брат врятли сможет это сделать.  

Брат  

Мы с братом всегда вместе. Вместе мы путешествуем, вместе едим. В общем, все мы делаем сообща. Такие мы неразлучные с ним. Наверно это правильно. Наверно природой предписано, чтобы братья, а особенно, если они родные жили общими интересами, общими предметами пользовались. Конечно, бывает, что ему достается, но что тут поделать. И мне он бывает даст пинка, а я ему говорю: «Ну, зачем ты так делаешь? ». А он смеется. Вернее не смеется, а так как-то криво улыбнется и все, дескать, сказал этим. И улыбка у него какая-то странная. Вроде улыбается, а кажется мне, что злоба в этой улыбке. Мимика лица у него какая-то недобрая, не располагает она к ответной улыбке.  

Как-то мы вдвоем ехали в автобусе, и он мне говорит:  

«А почему тебе не нравится моя улыбка? »  

Я сразу не осознал, что он мне сказал, про что спрашивает. А как только до меня дошло, что это он про мои мысли подумал, так я ему и говорю:  

«Странная она у тебя какая-то, – говорю ему. – То ли ты ухмыляешься, то ли гадость, какую собираешься сделать. Я все от тебя гадости какие-то жду».  

И вот он опять как-то на меня посмотрел искоса. Как-то так, будто вопрос задать хочет или послать далеко и надолго.  

Я наверно тоже у него какие-нибудь плохие эмоции вызываю. Не знаю точно, но иногда мне кажется, что брат плачет. Отвернется в уголок, сидит и плачет. Мне неловко у него спрашивать в такие моменты, что с ним происходит и требуется ли ему моя помощь. Да и плачет он очень быстро как-то. Буквально секунду или две и успокаивается. Вот у меня и возникло подозрение, что он расстраивается из-за того, что я с ним не всегда бываю приветлив и веду себя не по-братски.  

«Ты иногда плачешь из-за меня? » – спросил я его однажды перед сном.  

Брат подумал с секунду и кивнул.  

«Ты не обижайся так, – говорю я. – Я тебя люблю очень. Просто период сейчас сложный вот и приходится иногда так делать. Ну, понимаешь? »  

Он повернется ко мне и улыбнется своей странной улыбкой. Странная у него все же улыбка.  

Предубеждение  

Я люблю, когда мы с моим братом куда-то выбираемся вместе и едем. Бывает, мы с ним уезжаем далеко от дома и бродим там, разглядываем всякие дома, подъезды, встречаемся со знакомыми. Брат в такие моменты обычно молчалив, думает о своем, что-то все разглядывает, смотрит по сторонам.  

«Ты чего там увидел? » – спрашиваю я его тогда.  

Брат оборачивается в мою сторону и кивает на что-то – дескать, сам посмотри, что отвлекаешь. И я начинаю сам изучать то, что мне указал брат. Не понимаю я, что он находит интересного в этих людях. Они все снуют то туда, то сюда. Все как-то быстро происходит. Вот человек идет навстречу и тут же исчезает, и я его не вижу больше. Да, мне и видеть то его не очень то и хочется. А брат смотрит, вглядывается, как будто старается всех запомнить.  

«Ты что все на людей всматриваешься? » – спрашиваю у него, чтобы самому разобраться в его поведении, в его привычке глазеть на прохожих.  

А он молчит.  

Молчит долго.  

Правда, иногда, очень редко, брат пытается мне объяснить, почему он минуту назад разглядывал того молодого человека или пожилую женщину. Странные какие-то у  него мотивы поведения. Брат считает, что все люди хотят ему зла. Да, да, он так и говорит мне: «Все люди хотят нам с тобой только зла».  

Я его уже устал убеждать, что у людей нет повода нас обидеть. Зачем им нас обижать, если мы им не сделали ничего плохого. А он все свое: «Обидят, обидят».  

Особенно я обожаю ехать в метро. Многие устают от метро, а я нет. И совсем в нем не душно, а даже комфортно. Правда бывает, что стоять приходится и бомж какой-нибудь на лавке развалится и храпит, но и к этому можно относиться спокойно. А брат не любит в метро ездить. Он все хнычет, что вокруг воняет и дышать нечем. А я ему говорю, что лучше запаха намазанного на шпалы дегтя нет ничего на свете. Все равно не понимает он ничего в приятных вещах. Угрюмый он.  

И опять ладит свое, когда в метро едем:  

«Все эти люди вокруг могут нам навредить и сделать очень больно».  

Я в такие моменты очень хочу его ударить и побольнее. Но брат все-таки, жалко его.  

А я считаю, что те люди, которые нам попадаются очень приветливые и радуются нам. Всегда улыбаются и подмигивают. Почему брат полагает, что они принесут нам несчастье?  

Да ну его с этими страхами. Я ничего не боюсь.  

Метро  

Сегодня мы вдвоем с братом поедем на метро в центр города. Нам нужно в какое-то место попасть обязательно. Вернее, это брату нужно попасть в это место, а мне вовсе никуда попадать не надо. Я так, с ним за компанию. Но я обожаю ездить на метро.  

Брат мне все утро жужжал про плохих людей, про свои странные фобии. Я не обращаю внимания ни на его слова, ни даже на то, что он позволил сегодня пнуть меня ногой, когда я крепко спал. Ничего себе пнул – даже синяк на моей ноге оставил, когда заживет и не догадаешься.  

Сидим на лавке в вагоне.  

Ухххх! Я прям балдею от запаха дегтя. Только и делаю, что вдыхаю эти ароматы. Правда рядом сидит мужик и воняет перегаром. Нажрался вчера, а сегодня утром от него несет за версту. Вот этот запах мне все и перебивает. Но ничего я научился расчленять разные запахи в метро и находить только мой любимый запах шпал.  

Брат сегодня на редкость молчалив и не трещит мне про плохих людей в метро. Обычно, когда мы с ним едем в вагоне, он сразу начинает запускать свою «пластинку». Я сегодня даже опешил, когда понял, что брат молчит и ничего не говорит о своих страхах.  

– Ты сегодня какой-то спокойный, – говорю я ему.  

Брат обернулся и посмотрел на меня. Опят с таким странным улыбающимся выражением лица. Сначала прищурился, один глаз раскрыл полностью, а второй почти закрыл, голову наклонил на бок и смотрит на меня. Я решил его подразнить и то же так сделал, и гримасу еще ему состроил. А он ничего, не стал меня пинать и плакаться, что я его опять обижаю. Смотрит на меня и как будто оценивает ситуацию.  

– Чё, ты вылупился? – прикрикнул я на брата.  

– А что, мне на тебя уже посмотреть нельзя, – грубо парировал он мое замечание.  

– Не хочу я с тобой разговаривать, – сказал я и отвернулся.  

Поезд двигался в тоннеле, создавая привычный свист. Шумы от движения поезда не мешали мне наслаждаться поездкой, и я прикрыл глаза, пытаясь таким образом получить максимальное удовлетворение.  

Только сейчас я обратил внимание, как много людей едет в нашем вагоне. Это осознание даже смогло переключить мое внимание от запахов на людей, сидящих и стоящих вокруг меня.  

Картина была обычной для московского вагона метро. Преобладание черно-серого цвета в одежде, закрытые в дреме глаза у большинства людей, чтение маленьких книжек являло собой привычную для меня картину утра вагона метрополитена, несущегося в темном тоннеле от одной станции к другой.  

Пинок брата оторвал меня от философских рассуждений про бытие и вернул обратно, как говорится, на землю.  

– Чего? – быстро среагировал я, глядя на то, на что показывал брат.  

Брат кивнул в сторону пожилой женщины, смотревшей в нашу сторону.  

– Видишь, как она смотрит, – сказал он.  

– Ну, и что, пускай, что за важность.  

– Не понял ты ничего, – начал заводить привычную «пластинку» брат. – Она ишь как зырит, прям на меня. Просто дырку на мне проглядела, дура старая.  

Теперь я с ним согласился. Женщина действительно разглядывала брата, но в ее взгляде ничего не было вызывающего и не предвещало неприятностей. Я бы сказал наоборот, женщина смотрела ласково и даже слегка улыбалась брату.  

– Видишь, как смотрит. Дырку проглядела, – язвительно произнес брат.  

– Ты не прав, – ответил ему я. – Она не опасна. Сидит и смотрит. Ничего особенного. Все друг на друга смотрят и ничего, не набрасываются с кулаками за это.  

– А меня так и распирает набить ей физию, – прошептал брат едва слышно.  

Меня насторожил его металлический холодный голос и его желание расправиться с пожилой женщиной только за то, что она его разглядывает.  

– Подожди и она скоро закроет глаза и опять будет делать вид, что спит, – начал я свои миротворческие попытки, но брат опять исказил лицо гримасой странноватой улыбкой.  

Женщина вскоре и в правду перестала на нас смотреть. Брат успокоился. Стал ровно дышать и на какое-то мгновение мне даже показалось, что он заснул. Нет, правда, заснул. Я наконец-то остался один в своих мыслях и могу теперь поразмыслить о нашей будущем и как жить дальше нам вместе с братом. Какой-то высокий бородатый и с толстым животом дядька встал рядом с нами, взялся за поручень и уставился на нас. Он смотрел сверху вниз с таким отвращением и нескрываемой злобой, что у меня начало просыпаться чувство, которое мне так не нравилось у моего брата – ненависть к людям. Толстый рассматривал нас с братом пристально и с какой-то особенной озлобленностью. Мне стало жутковато и неловко. Я перестал на него смотреть, рассчитывая, что это позволит отключиться от его присутствия. Минуту я силился не поднимать голову и не смотреть на него, но в итоге сдался и посмотрел. Толстый уже не смотрел на нас, а пялился на молодую девицу, стоявшую, облокотившись о двери вагона. Девицу я не видел. Единственное, что я смог рассмотреть – пушистая длинная шуба до пола. Какой это был зверь я не знаю, но очень красивый.  

«Что она там прячет в этой шубе? » – подумал я.  

– Ааах! Кхе-кхе! – закашлялся брат и проснулся.  

Я, правда, уже забыл про существование толстого, но проснувшийся брат увидел изменения, произошедшие с начала своего сна.  

– Что это за глыба стоит тут и свет застилает? – язвительно прошептал брат. – Слушай, брат, а почему мы все время едем и ни разу не останавливались?  

А брат был прав. Я и не задумывался об этом. Едем и едем, а остановки я и не замечаю, и не думаю о них совсем. Мне останавливаться не интересно, мне ездить нравится. Я смотрю по сторонам, на людей, думаю, вдыхаю запахи, получаю удовольствие. Не понимаю я брата, как он может тратить столько энергии на пустую злобу. По мне лучше не обращать на это внимание и получать от всего удовольствие. Хотя бывает, что и у меня возникает чувство неприязни к окружающим. Но я умею их усмирить и не дать воли.  

– Да просто дядька высокий и толстый, – ответил я на вопрос брата. – Стоит и стоит, нам с тобой не мешает. Он тебе мешает что ли?  

– Они мне все мешают, – тихо медленно по слогам сказал брат.  

– И я тебе мешаю?  

– А ты особенно, – повернувшись ко мне, сказал он.  

Вот так бывает часто. Родная кровь, самый близкий человек. Ты думаешь, уверен, что он тебя любит, а оказывается, что и он тебя может разочаровать. Я его люблю – моего брата, а он меня терпеть не может. Но я не держу обиды на него за эти слова. Такая его реакция мне понятно. Брату хочется побыть одному, наедине со своими античеловеческими мыслями. Я ему уже надоел наверно. Не хочется так думать, но видимо это правда – горькая правда.  

– Смотри, какой-то сифилитик сидит напротив, – проговорил брат сквозь зубы.  

Я увидел худющего молодого человека, сидящего напротив нас и лихорадочно блуждал глазами по вагону в поисках чего-то такого, что мне и брату было неизвестно.  

– Почему сифилитик, – начал я свое предположение. – По-моему, он наркоман. Причем сейчас ему очень хреново.  

– Да, брат, точно – наркоман он.  

А поезд метро стучал колесами по шпалам и совсем не собирался останавливаться на остановке. Как-то было странно понимать, что ты едешь в никуда. Но должен же поезд остановиться. Не бывает такого, что после тоннеля не возникает вестибюль станции и поезд останавливается, люди выходят и входят новые люди, рассаживаются по вагону и начинают на нас глазеть. А этот не останавливается. Почему? Надо подумать об этом, но не сейчас. Давайте завтра я найду ответ на этот вопрос.  

– Ты посмотри, что он делает! – крикнул во все горло брат. – Смотри на наркошу. Что у него в кармане торчит, а? Брат, что у него в кармане торчит?  

Я увидел, что из кармана наркоши вылезла маленькая коробочка с намотанными на ней тоненьким проводками: зелененьким, красненьким и беленьким. Такие тоненькие и неприятные проводки торчат и ты не знаешь, зачем они и что плохого могут сделать.  

Я постарался успокоить брата.  

– Ничего страшного, – начал я. – Плеер наверно слушал и наушники в карман запихнул. Надоело ему слушать и в карман его положил.  

– Ты все о людях хорошо думаешь, а я уверен, что это маленькая бомба, – проговорил брат. – Вот он сейчас встанет и взорвет нас. Взорвет и не будет нас.  

– Да, ну тебя, – отмахнулся я от его предубеждений.  

Он так посмотрел опять на меня и резко так повернулся, что я не успел отскочить и получил от него удар по голове.  

– Больно ведь! – вскрикнул я и почувствовал острую боль в районе шеи. – Ты чего?  

– А нечего о них хорошо говорить, – ответил он, как будто он ничего плохого не сделал минуту назад.  

У меня, признаюсь, возникает периодически желание заткнуть ему рот навсегда. Конечно, плохо так думать про родного брата, но его выходки доводят меня до белого каления. Бывают секунды, когда я вот сижу, смотрю на спящего брата и вспоминаю, как он злится на всех вокруг, всех ненавидит. И тогда возникает у меня плохое желание. Даже не хочу его вслух произносить. Хочется взять в руки его тоненькую шейку и сдавить. Мне кажется, если его шею сдавить, то он не будет так плохо о людях думать и говорить мне, какие все плохие. У него плохие, а у меня хорошие. Я вот люблю людей. Они большие и часто на нас с братом смотрят ласково и с улыбкой.  

– Смотри, брат, – обратился он ко мне. – Какие два парня сидят вон в том углу. Небось, хотят побыстрее выпить свое пиво, что в рюкзаках лежит.  

– Ну, почему ты так плохо думаешь, – отреагировал я на слова брата. – Может они ничего плохого не хотят.  

Тут брат опять резко повернулся ко мне и ударил рукой по моей голове. Я не ожидал от него такой реакции и не успел увернуться. Стало больно. Я всеми своими нервами ощутил боль в голове. Боль нарастала и начала создавать у меня некомфортные ощущения. Я отвернулся от брата и стал тихонечко плакать, чтобы он не заметил. Но он стал ухмыляться по-своему, своей странной улыбкой. И эта его улыбка еще больше усиливала боль в голове.  

«Ладно, братик, смотри у меня» – подумал я и ужаснулся своих желаний.  

Поезд стучал колесами, разрезая темноту тоннеля своим металлическим телом. Свист стремительного поезда не утихал и у меня стало появляться желание покончить с этой соседствующей со мной злобой и ненавистью навсегда.  

«Надо его проучить, – подумал я и улыбнулся. – Сдавить слегка и он перестанет плохо обо всех думать. И станет как я добрым. Тогда все встанет на место и всем будет хорошо».  

Тут брат как-то сжался, опустил голову на грудь и я понял, что он заснул.  

Я аккуратно тихонечко повернулся к брату и протянул свои руки к его горлышку.  

Все было сделано за несколько секунд. Его голова продолжала лежать на его груди. Брат не дышал.  

«Скоро он проснется и станет добрым, как я», – с удовольствием подумал я и улыбнулся. И мне показалось, что улыбка моя была такая знакомая, странная какая-то и дикая.  

«Ну, теперь наступит мир, – снова подумал я и опять улыбнулся уже своей странной диковатой улыбкой. – А теперь пора и на свет выходить».  

Свет  

Тьма всегда переходит в свет. Переход от тьмы к свету очень болезненный процесс и может заканчиваться очень плохо для других. Но тот, кто выходит из тьмы, продолжает верить в то, что тьма вечна, а свет быстротечен.  

Интернет. Заметка  

«Роды в метро.  

Вчера в московском метро днем на арбатско-покровской ветке у беременной пассажирки начались преждевременные роды. Схватки начались тогда, когда поезд еще ехал в тоннеле. На ближайшей станции машинист принял решение остановиться и не продолжать движение поезда до прибытия врачей. Прибывшие врачи в связи с обострившимися у женщины схватками приняли решение не дожидаться скорой помощи и принимать роды в вагоне поезда.  

Роды проходили сложно. Женщина вынашивала двойню.  

Первый младенец родился мертвым. Однако второй родился здоровым и, как и первый младенец, им оказался мальчик. Но врачи с прискорбием сообщили журналистам, что в связи с большой потерей крови мать скончалась при родах.  

Сейчас родившийся младенец чувствует себя хорошо и помещен в один из столичных родильных домов. По нашим сведениям мальчика назвали Геной».