Ногами, истёртыми в кровь от слишком твёрдой обуви, которую они сделали сами, шагали по земле. Руками, затвердевшими и с неописуемым количеством ран, они держали в руках косы и различные приборы для собирания пшеницы. Почти каждая вторая спина, была в недавно приобретённых красных полос, растирающих на глубину до двух сантиметров. А ведь на поле были и совсем маленькие работники...
В этот раз крепачек никто не сторожил и без надзирателя они более спокойно передвигались. Всю прошлую неделю, Лев Иваныч, управляющий поместьем Анны Николаевны, не давал девушкам спины разогнуть, а на то была не его воля и кто-то просто по необходимости здоровья вставал прямо и глядел на пустынное, голубое и такое умиротворяющее небо, так он, и семью плетями одорует, и так слишком израненную даже для того, чтобы пальцем коснуться, загорелую кожу на спине.
Да ведь и девицы-то, и крикнуть что-нибудь не могли, и слёзы во время порки горькие излить не могли. Вот какой наговор дал Лев Иванович перед поркой одной очень низкого роста, да не женского лица девице: "Не сметь отвращать барыню своим нытьём! " Однако все в имение знали, что ложь это неописуемая. Барышня присутствовала фактически на каждой порке и наказание, да и не редко сама наказывала. Она была какой-то привязанной симпатией воодушевлена к этому насилию, ей нравилось руководствоваться волей других.
Голова её была низко пасажена, а лицо имело форму круга, буквально-таки без скул. Глаза её всегда выдерживали всё моральное унижение от паней, не выдавали той людской боли и обидчивости, которые испытывает человек, лишившийся всякого право зваться человеком. Голубые глаза, как сталь, блестели, да и с такой же крепостью выдерживали любые удары. Вот только, когда речь доходила до физических наказаний, а буквально пол месяца назад, сама панычиха, лично, запорола девушку до смерти, сорок с лишнем ударов и после ужасные три ночи проведённые в подземелье без еды и воды... А как кричала-то светловолосая...
Кажется, что её крик был слишком тяжёлый и губительный, ведь даже этот ирод, Лев Иваныч, смотрел на барышню с непониманием и какой-то своей, барынской ненавистью. Не было в этом человеке ничего доброго, но иногда казалось, что его бессмысленные жесты, туманный взгляд и медленная походка с запинающемся шагом указывали на то, что он продал душу дъяволу. А так как демонов никто в поместье никогда не видывал, было условлено, что дъявол этот, никто другой, как – Анна Николаевна, а верный её помощничек управляющий – бездушное существо.
После сорока с чем-то ударов, Фёклу (так звали эту персону) кинули в подземелье и привязали к кандалам. На раны же свежие насыпали соли и вот тогда-то Фёкла начала проклинать барышню, которая весь этот ужас с крепостной проделала сама.
Барышня, смотрящая в пол, подняла свои карие глаза и из полу открытых век с унизительной яростью посмотрела сверху вниз на Фёклу. Казалось за все эти проклятие и грубые слова, паня убьёт её, заживо закопав в земле, но она молча смотрела на неё. Фёкла с испугом, который скорее напоминал отвращение, бегала взглядом по всему помещению. Она не хотела смотреть на помещницу, та была словно голодный коршун...
Стены голые, забрызганы кровью, сено, на котором расположилась в разорванном одеяние крепачка, сжавшись в комочек, потеряло смысл, как мягкой подстилке, это была уже самая настоящая могила, ведь столько народу погибло в этой сырой, влажной и холодной коморки. Из одной единственной дырочки, светило солнце, которое служило место факела, а ведь без лучей светлового, ясного солнышка, здесь было бы темнее, чем в самой могиле...
Жестокосердечная барышня лукаво улыбается управляющему и говоря ему о том, что она ещё сделает с Фёклой, такой интонацией, словно бы это обычный дворянский диалог о каком-нибудь бале, жадно поглядывает на Фёклу, чтобы увидеть её тело в судорогах страха и паники, а услышать речи о даруемом крепостной искупление и прошение. Анна Николаевна хотела так: её умоляют, она дарует прощение, а спустя несколько секунд снова бьёт по тем же ранам. Однако Фёкла кажется была где-то в совершенно другом месте. Её лицо озарила счастливая улыбка, а по глазам текли какие-то очень ясные и светлые слёзы, казалось, что она сам ангел.
— Анна Николаевна, по-моему она с ума сошла...
Лысый, пузатый и с щетиной на подбородке, рослый и сильный управляющий, нахмурился. Его мало по мало загоняли в ступор действия барыни, но он молча выполнял всё то, что ему скажут. Если скажут ему заживо сжечь или закопать какого-нибудь крепока, он не думая выполнит данное поручение, да и глазом не дёрнет. Но в душе своей... Будет каяться в грехах своих, однако и дальше продолжит свою дикость.
Он произнёс эти слова совершенно спокойно, но когда барыня посмотрела в сторону крепостной уже не из под тешка, а открыто, занервничал.
— Голубушка, ну что же Вы?
Анна Николаевна произнесла данную фразу с особой грациозностью, однако настолько остро и язвительно...
Это была дама с длинными тёмными, как смерть волосами (однако, локоны эти редко были распущены, чаще всего их собирали в очень тугие пучки и причёски), руки, хоть и белоснежные и ухоженные, испачканы были в крови, фигурой барышня удалась, так что предпочитала нескромные наряды, с вырезами декольте и пышными юбками, но вот своих крепостных могла, как поросят зарезать за красивые наряды, а ведь красивым нарядом считалось какое-либо яркое пятнышко, так как на фоне Анны Николаевны, одевающейся всё время как на похороны, в чёрные, шёлковые платья, любая крепостная выглядела, как молоденькая гувернантка.
Фёкла смотрела на голубое небо, в пространстве, которого кружила птица и что-то задумчиво выискивала глазами...
— Любезности барыни дорого стоят, на меня смотри!
Анна Николаевна играла в кошки мышки, но уже сама с собой, ведь мышка её, словно бы убежала от неё. Знаете, а ведь и в правду бывает такое... Мышки могут быть более проворливее, чем хищники-кошки... Но не об этом...
— Лев Иваныч, без воды и еды три дня держать, а иначе эта персона не соизволит глянуть на меня, утопить.
Анна Николаевна села на корточки перед самой жертвой и взяла её правой ладонью за подбородок, повернув резким движением лицо прямо.
— О чём ты думаешь?
Лицо барыне, как всегда было прелестно, но восхитительность его красоты заключалась в тех острых и чётких контурах, которые появились из-за всё время строгого, жестокого выражения лица, и улыбки, не имеющей никакой взаимосвязи с добродушностью...
— ОТВЕЧАЙ ЖЕ!
Леди затреслась от гнева, ведь Фёкла была слишком радостна и спокойна. Это было не то чего ожидала барыня. Ей хотелось мучений, страданий крепостной... Ей хотелось потешиться над беспомощностью человека (однако Леди Крымская была уверена в том, что ни единая душа крепостного не может даже думать о другом к себе отношение), а сейчас потешались над ней.
Она резко повернулась в сторону управляющего и с перекошенным от гнева лицом крикнула что-то управляющему...
* * *
Эти просторные поля, ах, какие же они прекрасные! И не только из-за своих видов, а из-за их неограниченности. Так редко крепостным дамам давалась возможность хотя бы поглядеть на свободу, а в полях... В полях, где пахнет полявыми цветами и сухостью, где солнце напекает, где земля какая-то более приветливая, нежели, чем в подземелье... Кажется, что это место не лучше любой другой крепости, но оно такое родное для полевых работников...
— Девки, запевай!
Женщина лет сорока, с щёками и впалыми глазами зелёного цвета махнула левой рукой, как бы призывая всех к действию и со своим обычным простодушием призвала всех к действию.
Где-то из-за зарослей появилась Фёкла (возраст её не превышает восемнадцати лет) и медленным шагом, наклонив голову и смущённо улыбаясь, заговорила весёлой скороговоркой:
— Как бывало мне, ясну соколу да времечко:
Я летал, млад ясен сокол, по поднебесью, – подняла она голову, да и осмотрелась, девки крепостные разогнали все спины, да и запели хором:
Я бил-побивал гусей-лебедей,
Еще бил-побивал мелку пташечку,
Как, бывало, мелкой пташечке пролету нет.
А нонеча мне, ясну соколу, время нет:
Сижу я, млад ясен сокол, во поиманье,
Я во той ли в золотой во клеточке,
Во клеточке, на жестяной нашесточке;
У сокола ножки сопутаны,
На ноженьках путички шелковые:
Занавесочки на глазоньках жемчужные!
Как бывало мне, добру молодцу, да времечко:
Я ходил-гулял, добрый молодец, по синю морю,
Уж я бил-разбивал суда-корабли,
Я татарские, армянские бусурманские;
Еще бил-разбивал легки лодочки;
Как, бывало, легким лодочкам проходу нет.
А нонеча мне, добру молодцу, время нет:
Сижу я, добрый молодец, во поиманье,
Я во той ли во злодейке земляной тюрьме.
У добра молодца ноженьки сокованы,
На ноженьках оковушки немецкие,
На рученьках у молодца замки затюремные,
А на у молодца рогатки же...
Вернёмся к нашему рассказу о Анне Николаевне и Фёкле...
О чём же думало это невинное дитя? Какие мысли наполнили её головушка, а какие воспоминания обрадовали её?
Смотря туда, в это квадратное отверстие, вид которого открывается лишь на небо, Фёкла почувствовала такой прилив тепла и уюта, что и вовсе точно знала, что чтобы не происходило сейчас, это не может продолжаться вечно и лучшем решением будет убедить себя в своих собственных мыслях. Тётка Авдотья, которая приняла Фёклу, как родную дочь, а ведь девочка ещё в младенчестве сделалась сиротой. Отца её с матерью разлучили на аукционе, а Галина (мать Фёкла) как раз тогда беременная Фёклой была... Так и не смогла мать Фёклы смириться с тем, что любовь её где-то далеко от душеньки её, да и схоронила себя после родов... Повесилась Галина...
Ну, а Авдотья, которая была лишена возможности родить ребёнка из-за здоровья, которое испортила ей Анна Николаевна пять лет назад одним устрашающим наказанием, о котором лучше и не вспоминать, решила и взять себе сиротку на воспитание.
В имение леди Крымской творился ад и сумосброд, но бывало там, что и богатого крепостного встретишь на фоне других, однако богатство это, ни в коем случае не деньгами оценивалось, а внутренним миром человека. Так вот Авдотью и принялись считать богатой, богатой непомерно, ведь добродетельность её так велика...
Мысли о Авдотьи и вызвали у Фёклы прилив этаких слёз...
Далее же происходило нечто страшное, крепостную три дня никто не поил, не кормил, а потом на следующей же день после адского заточения, в котором кажется Фёкла забыла о том, что жизнь полна красок, её заставили работать в поле...
* * *
Утром того дня произошло невероятное...
Лев Иванович прискокал в поле с известием о том, что убежала крепостная девица.
— Никогда, абсолютно никогда такого не была в поместье... Кто?
Лев Иваныч на своём коне наворачивал немалые круги вокруг испуганных дев, выискивая того, кто был сооучастникам. Однако никто не был виновен, кроме...
— Я ВАС СПРАШИВАЮ, КТО ПОМОГ СБЕЖАТЬ ЭТОЙ ДРЯНИ!? Тридцать, тридцать ударов плетью каждой, если выносная не признается!
И с этими словами, лица у всех поменялись. Удивление которое пришло на запачканные лица дам со словами о беглом крепостном, залились слезами и отчаянием. В поле было небольше двадцати женщин и около половины упали на колени и начали умолять управляющего:
— Батюшка, мы ничего не знаем! Господи помилуй, за что же! В жизни никто не убегал и никто никому в этом помогать не стал бы, да разве стали бы мы?
— Ночью перед тем утром —
— Фёкла, эдак, сюда поди!
Авдотья была весь вечер встревоженная и взволнованная, а так перед самым сном, когда Фёкла спать укладывала (не будем забывать, какую боль выносила всё это время девушка, ведь тот последний визит насилия Анны Николаевны на Фёкла не даёт ей и спустя несколько недель забыть о том ужасе, поэтому Авдотья всеми возможными способами пытается уменьшить физическую нагрузку Фёкла), вовсе не разговаривала. И вот сидя у печки, смотря на пламени оранжевого огня, Авдотья услышала, как Фёкла проснулась, видимо воды попить и позвала её к себе.
Не поворачиваясь в сторону к своему лучику солнца, она поинтересовалась, тихо всхлипывая и подавляя наростающее горе:
— Водички... Эх... Водички что-ль нужно, позвала бы...
— Тётка Авдотья, чаво это ты?
— Поди сюда...
Хижина крепостного мало чем отличалась от хижины Авдотьи. Место досок под ногами трава и сено, место удобных кроватей брёвна, а печь заменяет абсолютно всё: и отепление, и готовку еды, иногда на ней даже спят.
Фёкла прихрамывая подошла к Авдотьи, положив руку ей на плечо, молчаливо ждала... Минута, две, три, а тётка всё молчит.
— Да, что же это за несчастье такое? Что случилось?!
— Тише, тише... Не ори ты так...
Авдотья вытерев слёзы рукавом своего хлопкового платка, посадила девушку возле себя и заговорчиским шёпотом заговорила:
— Ты только тише, тише... Мне-то то ладно, а вот ты молода, да и способна на всякое... Не могу я на это смотреть... Бежать тебе надо! Бежать!
Фёкла не смогла удержаться и всё же вскрикнула, но в следующей миг заткнула себе рот рукой.
Испуганными глазами поглядывала она на Авдотью, но ничего не говорила. Так и просидели они в тишине какое-то время до тех пор пока в пороге не оказалась чья-то фигура.
— Пора, – Фёкла вздрогнула, а Авдотья бесшумно заплакала. Голос оказался достаточно приятным и ласковым, но настойчивым и грубым.
— У нас не так много времени, а с хромой ещё меньше, скорее же!
Фёкла беспомощно посмотрела на стену. В хате горел только огонь в печи и разглядеть лицо человека в чёрном было сложно.
Тут, как с игрой в карты... Ведь всё может складываться так, как нужно тебе, а в какой-то момент всё может повернуться против твоей удачи...
Навязчивые и опасные мысли стали приходить в белокурую голову Фёклы, но слёзы Авдотьи и прямая осанка человека у порога привели её в состояние полного такого сумасшествия.
Человек в чёрном позвал Фёкла к себе жестом руки. Крепачка застыла. Авдотья продолжала плакать, а Фёкла встала как вкопонная.
— Я понимаю, леди, у Вас много вопросов, но и у меня есть один единственный вопрос, обещаю, если Вы дадите положительный ответ, то я отвечу абсолютно на всё, что Вы у меня спросите.
Речь и, то как обращались к Фёкле просто поразило её, словно бы она какая-то паночка, а не (не будем перечислять каким образом называли крепостных)...
— Не бойтесь.
Фёкла с округлившимися глазами и дрожащими руками сделала первые три шага, настороженно поглядывая на человека. Что-то в этой персоне было само собой разумеющее, словно он не может быть таким, как, например ирод Лев Иванович. Голос, интонация, тембр всё настораживало, но давало защиту и успокоение...
— Фёкла, Вас же так зовут? Подходите, не бойтесь!
И тут крепостная увидела лицо человека – это женщина. Нет, что вы, девушка, дама была не старше возрастом, чем сама Фёкла.
У неё был курносый большой нос, совсем не аристократный под стат манерам и речи, да и большое количество царапин и ссадин красовалось на белоснежной коже. Чёрные волосы выглядывали маленькие прядками из тёмно-коричневой шапочке. Леди была одета в юбку, похожую на брюки для верховой езды, а поверх белой блузы была чёрная накидка.
— Да, меня звать Фёкла.
— Я наслышана о том, что с Вами сотворили пол месяца назад...
— Я не видала тута Вас раньше, кто Вы?
— Я понимаю, что у Вас нету доводов мне доверять, но... Но я могу Вам помочь. Вы хотите сбежать?
— Чаво? Я никогда...
— Не бойтесь, я искренна в своих мыслях и чувствах и желаю Вам только добра, прошу ответьте на вопрос!
— Не знаю я...
— Фёкла, вольная в нескольких шагах от Вас...
— Прекратите эту ересь! Да разве Вы не понимаете...
— Вы боитесь... Анна Николаевну?
Авдотья перестала скулить.
— Я...
— Спрошу прямо. Вы согласны сбежать вместе со мной?
— Но... Кто Вы, почему я? Почему ни кто-либо другой?
— Я Вам всё расскажу по пути, согласны?
С этих слов всё что происходило вокруг Фёклы было затуманено. Каждое действие давалось ей словно бы в мучение (мучение не физической силы, а разрывающей сердце пополам) Родные стены, печка, лицо плакающей Авдотьи, тёмное облачное небо, деревья, за которые Фёкла не раз зацепилась, тревога и слёзы, всхлипы и крики, а потом сон...
Когда тогда, пол месяца назад Фёклу оставили в полнейшем одиночестве в подземелье, она спасала себя от безумия мыслями о Авдотьи, доме, поле, о том, что считала в своей жизни самым важным. А сейчас, бросив абсолютно всё, что было ей так дорого, она пробирается сквозь заросли вместе с какой-то мутной особой, которая напоминает вроде бы барыню, а на деле самая настоящая крепостная...
Фёкла решилась на сумасшедший, полный безумия шаг, кидая себя на произвол судьбы...
* * *
— Батюшка, мы ничего не знаем! Господи помилуй, за что же! В жизни никто не убегал и никто никому в этом помогать не стал бы, да разве стали бы мы?
Авдотья зажмурила глаза и отвернулась от управляющего. Он внимательно изучал каждую персону.
— Анна Николаевна вас всех... Сгниёте вы в подземелье, все!
А ведь такие угрозы были вполне реальными...
Авдотья открыла глаза и опять их зажмурила от белого света солнца. Словно бы сам ангел спустился с небес, чтобы сказать ей: "Это конец начала... Великого начала... "
Однако, когда в воздухе послышался свист и крик, мысли Авдотьи перемешались...
Это ударили Гальку, девочку девяти лет, её пороли два раза, но сейчас, кажется, она всё же покинет этот мир. Вокруг неё образовалась тёмный шара, а одежда пропиталась кровью. Девочка упала на колени и в судорожном паническом страхе задрожала.
— ДАВАЙТЕ, ДЕВКИ, СЧИТАЕМ! Один, два, три, четыре, пять...
Прямо перед самой девочкой появилась грациозно, как бы вальсируя одна юная персона.
— Кто такая!?
Лев Иваныч откинул орудие пытки назад и агрессивно рявкнул на девушку.
Но девушка лишь покорнейше улыбнулась, присев в реверансе, затем развернулась на триста шестьдесят и подбежала к девочке. Присев рядом с ней на корточки, она положила её головку к себе на колени. Женщины в ужасе застыли, смотря то на управляющего, то на всём неизвестную незнакомку, те кто упал на колени, по каким-то своим неведомым причинам встали и высоко задрали подбородки...
— Ночь побега —
В какой-то момент Фёкла почувствовала словно бы удушение, а потом смерть...
Нет, это была не смерть, а обычный обморок. Проснулась же крепостная уже в каком-то тёплом, светлом помещение.
— Что же дальше, Василина Яковна?
Переполняясь то-ли эмоциями радости, то-ли эмоциями нервического веселья, мужской голос обратился к той самой даме, она стояла так, что, накрытая одеялом из чудеснейшего материала, казалось какого-то слишком нереального, Фёкла видела и мужчину и девушку в чёрном.
— Ахаха, мой друг, а дальше нас ждёт великое дело!
— Но Василина Яковна, поясните, будьте любезны!
— Ах, всё-то тебе объяснить нужно...
Вдруг дама внезапно стала серьёзной, а глаза приобрели более суровый взгляд, должно быть, сейчас пойдёт речь о важных вещах...
— Многие до сих пор удивляются и поражаются тем людям, которые схожи с мнением нашего клана... А мы о чём же говорим, да толкуем? О свободе, о страсти к жизни, о том, что человек – живая душа, и какой бы ты не был бедный и скупой, ты имеешь, нет, заслуживаешь распоряжаться своей судьбой сам! Никто, абсолютно никто не должен иметь право над судьбою человека, ведь все мы одинаковы, у всех нас есть свои пригрешения и увлечения, но однако это не делает нас плохими! Почему этакая несправедливость?! Мы не так значительны в этом гигантском мире, но... Мой учитель по философии из французской гимназии как-то раз сказал мне: "Смирение путь к концу, начало, которого заложено в отстаивание своих прав, ведь свобода не шуточное дело, этак, да эдак, всё равно мы живые, и каждый крепостной будет по лучше сотни дворян, ведь именно эти существа терпят злорадства, а дворянам всё мало... Но я их не виню, однако и не считаю, что они достойны чего-то... Мы всегда должны начинать с себя, Василина Яковна... "
Я о чём, мой любезный, мы положем начало нового мира. За вольную придётся побороться, но таких как мы не мало по всему миру, мы отменим крепостное право...
"Крепостное право... Отменят... Отменят крепостное... " – Мысль заела в голове Фёклы и прокручивалась уже не первый раз. Услышать такое человеку, который всю свою сознательную жизнь прожил в рабстве и должен был подстраиваться под настроение своего хозяина, было достаточно сложно...
Я, являясь автором, думаю, что имею право рассказать в кратце, дорогие читатели, про разговор Василины и Фёклы, разъясним ситуацию...
После того, как Василина Яковна заметила, что Фёкла проснулась, она подошла к ней и начала отвечать на её вопросы...
Почему именно Фёкла?
Заставлять человека стать вольным, тоже самое, что и не давать вольную, всё должно быть по собственному желанию... И Василина, как член клана "Против крепостного права! " обязана каждый месяц помогать людям шестим становиться свободными. Но вот в этом деле главное не ошибиться, ведь, если в случае отказа, крепостной чаще всего всё идёт рассказывать своему хозяину, а это очень сильно мешает движению сей свободы...
И вот Фёкла, показалась Василина тем самым человеком, который не только из-за обиды и ненависти к своей барыне, но и любви глубочайшей к полю, которое так сильно отражало всю жизнь крепостного (Да ведь и то правдо... Поле нравилось крепостным всегда из-за того, что они чувствовали себя там свободными, хотя и боялись даже думать о настоящей свободе... )
И вот после небольшого пояснения, что клан собирается на следующее утро сжечь поместье леди Крымской, Василина оставила Фёклу...
Фёкле было дано три часа, чтобы осознать всю ситуацию. Свобода, вольная, смерть Крымской (забыла о важной детали, собираются устроить покушение на жизнь панычихи), всё это слишком тревожило девушку... Но буквально через пять минут размышлений, в голову начали приходить невероятные идеи: "Возможно это и не будет победой, но ведь... Нужно с чего-то начинать... Однако отмена крепостного права, это непосильное задание... Но, отмена должна произойти, эти зверства, унижения, торговля живыми людьми, не имение права распоряжаться своей любовью, здоровьем, счастьем... Я справлясь с внутренней тревогой и помогу всему этому произойти! "
* * *
Но девушка лишь покорнейше улыбнулась, присев в реверансе, затем развернулась на триста шестьдесят и подбежала к девочке. Присев рядом с ней на корточки, она положила её головку к себе на колени. Женщины в ужасе застыли, смотря то на управляющего, то на всём неизвестную незнакомку, те кто упал на колени, по каким-то своим неведомым причинам встали и высоко задрали подбородки...
И тут девушка заговорила:
— Лев Иваныч, меня называют Василиной Яковной, у Вашей барыни, кстати, поместье горит...
ИКакая-то женщина лет тридцати упала в обморок, к ней подскочили три дамы, а сам же управляющий оглянулся в сторону леса, за которым виднелось величественное здание.
— Бунт?
Он спросил это уже не с былым презрением, как раньше, а со страхом и тревогой.
— Именно.
Василина всё так же меланхолически улыбнулась и ба-бам!
Управляющий выстрелил прямо в сердце Василины. Девочка, лежащая не её коленях, вскрикнула от ужаса и соскочила с земли, прихрамывая.
— Слабак... Но то, что я начала... Кх...
— Кто с этой дрянью за одно, а, отвечайте?!
Слюни летели из-за рта, а глаза перекосились от злобы...
Фёкла, которая с группой членов клана наблюдала за происходящем, словно бы повзрослела на несколько лет и в то же время помолодела.
— Конец начала...
Прошептала она себе под нос и с величественным видом, который был как раз по её нраву, встала из-за засады и схватив пистолет у какого-то бывшего крепостного, совсем мальчишки лет четырнадцати, выбежала из-за кустов и с криком выстрельнула:
— Лёва, жестокие не мы, не-е-ет, мы просто долго терпели...
— Ты-ы... Беглая... Эээ...
В суматохе и полном беспорядке Фёкла заставила всех ошеломлённых дам податься к поместью, чтобы насладиться пожаром и кое-что послушать, но перед этим все, как будто в последний раз посмотрели на просторы полей.
Почему как в последний раз?
Наверное, не только Фёкла понимала, что это не просто бунт, это нечто намного большее, намного... И вся липовая свобода, которой крепостные были одарены, скоро исчезнет, на смену придёт настоящая свобода, самая настоящая...
Поместье охватили языки алого и оранжевого раскатистого пламени. Крепостные воскликивали радостные молитвы, и хоть ещё было запутано кто устроил пожар, но остановить его было уже нельзя, а это самое главное...
Ах, какие же злодеяния происходили на этой территории! И заживое хоронение, и пытки средневековья, и разлучение семей, и порка до смерти... Теперь же с этим ужасным прощались все с тоской, но невероятной уверенностью в своей правоте.
И вот Фёкла, вышедшая самовольно, заговорила (чтобы её все услышали, она встала на статую двумя ногами и взяв в руки воды, подожгла себя, а точнее край своего платья, а когда же это действие было замечено, она обкотила себя водой):
— Люди! Люди! Эй, вы! Послушайте меня! Прошу вас... Всё это, – она указала на огонь, обхватывающий поместье, – не ради мести... Нет... Барыня заживо сгорит... Или уже, не знаю, но послушайте! Мы должны... Обязаны бороться за свою правоту, обязаны продлить это начало и сделать его из крайности в крайность! Поймём же уже на конец, что мы люди, как и дворянский народ!
Народ хором начал что-то кричать, но свобода уже мешалась с запахом дыма...
Авторские права на произведения принадлежат авторам и охраняются законом. Перепечатка произведений возможна только с согласия его автора, к которому вы можете обратиться на его авторской странице.