Незнакомка из автобуса

«Незнакомка из автобуса» – Павел Працкевич  

Мне было чуть больше двадцати лет, и я ехал в переполненном автобусе домой. Я думал, что мне повезло, поскольку я успел занять сидячее место и поскольку впервые за долгое время в моем стареньком и еле живом телефоне оставался заряд батареи. Но, заняв столь дефицитное в час-пик сидячее место, я и не подозревал, насколько мне на самом деле повезло.  

Я разглядел её не сразу. Совсем не сразу и не совсем разглядел. Я чувствовал, как моё бедро касается её бедра. Тепло разливалось по всему моему телу и мне хотелось застонать. Я боялся повернуть голову, чтобы посмотреть, как она выглядит. Мне казалось, что, как только наши взгляды встретятся, она всё поймёт и вместо блаженства я испытаю стыд. Мне придется отодвинуться от неё, чего делать я совсем не хотел.  

Прошло ещё немного времени, и я почувствовал, как её голова склоняется к моему плечу. Она опускала её очень медленно, как бы не специально. Невозможно описать весь трепет и волнение, которые я испытал, когда её голова наконец легла мне на плечо. Мне так хотелось этого и так хотелось посмотреть на неё, но я боялся и не смотрел.  

Она делала вид, что спит, но я знал, что это совсем не так. Я чувствовал её дыхание, а вместе с ними её тепло. Я чувствовал, как она всё сильнее опирается своим телом на меня. Это была игра. Игра, в которой она якобы заснула и всё происходящее лишь нелепая случайность. Так она снимала с себя ответственность, а я подыгрывал ей и делал вид, что тоже практически сплю.  

Мы проехали так десяток остановок, а затем она взяла мою руку, и я почти умер от волнения.  

Никто в автобусе не знал, что мы незнакомы, и что мы просто чужие люди, которые нарушают физические границы друг друга, не имея визы и прочих прав. Чужие люди в автобусе, который превратился в место их первого свидания. Никто не знал, какое преступление мы совершаем и как становимся близки, просто взявшись за руки. Мы как бы были одни против всего мира. У нас была тайна, о которой никто вокруг даже не подозревал.  

Проехав ещё несколько остановок, она подняла голову и шепнула мне на ухо:  

— Где твоя остановка?  

— Я проехал её 20 минут назад, — робко ответил я.  

— А я свою 15 минут назад, — подытожила она.  

До этого разговора я действительно пропустил нужную мне остановку и думал, что очень скоро мы подъедим к её остановке, затем она мимолетно посмотрит на меня, выходя из автобуса, а я так и останусь сидеть здесь, понимая, что всё это было лишь раз и больше никогда не повторится. Я так и не решусь пойти за ней, найдя кучу нелепых причин: а вдруг она перепутала меня с кем-то или вдруг она действительно уснула и машинально взяла меня за руку.  

Но она заговорила со мной!  

Да, у меня были отношения, я обнимал и целовал девушек, видел их наготу и желание в горящих глазах. Но никогда прежде у меня не было более интимной близости с другим человеком.  

Всю дорогу, пока она «спала» рядом, помимо нелепых сомнений, я также прокручивал в голове оптимистичные варианты, где я буду смел и решителен. Я выйду с ней на одной остановке, надеясь на что-то и боясь того, что самое интимное и светлое переживание в моей жизни будет отравлено её отказом. Но выходило, что мы оба пропускали свои остановки и продолжали ехать в никуда в этом переполненном автобусе ради друг друга.  

— Давай выйдем сейчас, — сказала она мне.  

— Хорошо, — сказал я ей, и мы впервые увидели лица друг друга.  

Для описания моей жизни в русском языке не хватит матов, а для описания её красоты в русском языке не хватит красивых слов. Очень часто мне бывало грустно… Грустно по той жизни, которой не будет. Грустно по жизни, которой никогда и не было. Грустно из-за девочки, которая так и не пришла. Из-за девочки, которая так и не родилась, а если и родилась, то тайком и прожила жизнь так же тайком, прячась от моих ищущих глаз. Мне бывало грустно. Невыносимо грустно. Но глядя на неё меня нашли новые чувства. Я смотрел на неё сквозь обезображенное прожитой жизнью восприятие реальности, и оно разбивалось как стекло. В ней была та самая недосягаемая красота, которую ты видел сразу и никогда уже больше не мог забыть.  

Она была сказочно красива. Да, именно сказочно, потому что в жизни, среди серости и убогости, такой красоте нет места. В её красоте было всё: женский шарм, девичья, не обезображенная временем и правдой жизни улыбка, доброта, нежность и любовь. Она была живым и материальным воплощением чего-то несбыточного. Чего-то, о чём мы мечтали практически с самого рождения, и чего-то, что, улыбнувшись, просто прошло стороной. Прошло—разбередив все возможные спектры чувств. Вознеся и уничтожив.  

Смотря на неё, я смотрел на что-то чистое и непорочное, на что-то, что жизнь успела выбить из нас. Детство, в котором дни были долгими и яркими, а вечера — прохладными, но согретыми чашечкой чая. Чая и доброты родных. Детство, когда все дороги ещё открыты и жизнь еще не наложила на тебя свои санкции. Душа еще не девальвировалась и жадно хочет жить. Будущее ещё не продано и не вывезено через подставные фирмы на чужие счета в офшорах.  

Она мечта о самом лучшем щенке, который всегда будет рядом и всегда будет рад тебе. Она сладкое рассыпчатое печенье в редкие дождливые выходные. Она раннее пробуждение в ожидании и предвкушении чуда… или хотя бы диснеевских мультфильмов по первому каналу.  

Смотря на неё, я четко представлял её в образе рисующей и пишущей картины. Она пишет и рисует, рисует и пишет—не зная, что она сама по себе законченное произведение искусства.  

В голове заиграла песня про розового фламинго и она, рисующая его нежно и сосредоточенно. Музыка шла на спад, а она закончив, медленно уходила «в закат». Она бы так и ушла, но я пошел за ней…  

Мы вышли из автобуса и без предварительной договоренности пошли в сторону наших домов.  

— Мы друг друга совсем не знаем, — сказала она. — И если мы начнём говорить, велика вероятность смущения и прочего. Может быть, мы друг другу сразу не понравимся и разочаруемся во всём этом, если заговорим.  

— И что делать? — спросил я—Молчать?  

— Да! — ответила она. —Идти домой молча. Просто возьми меня за руку. Я думаю, нам нужно просто побыть вместе. Научиться чувствовать друг друга в молчании, тогда и наши первые разговоры пройдут естественней. Нам нужно привыкнуть друг к другу. Привыкнуть держать друг друга за руки.  

— Хорошо! — ответил я, уловив логичность и законченность её мыслей.  

С неба падали хлопья снега, а впереди лежала дорога длиною в час. Час—это много, но пролетел он словно 5 минут. И я думал потом, почему у меня было такое восприятие времени. Мы с ней не разговаривали и просто, взявшись за руки, топтали снег ногами, каждый к своему конечному маршруту. Но мысль о том, что сейчас я провожу её и на этом всё закончится, заставляла пытаться насладиться каждой секундой, и оттого они (секунды), складываясь в минуты, пролетали с космической скоростью.  

А затем мы подошли к какому-то дому, и она сказала:  

— Мы пришли. Здесь я живу.  

— Можно проводить тебя до двери? — спросил я.  

— Хочешь запомнить мой адрес?  

— Хочу.  

— А не хочешь подняться ко мне и запомнить мою домашнюю обстановку, которую ты даже не заметишь?  

— Хочу, — сказал я, идя в ва-банк, поскольку не понимал, приглашает ли она меня к себе или безэмоционально отшивает.  

Но она не отшивала, и мы поднялись к ней, в большую и красивую квартиру. В квартире был сделан настолько хороший и дорогой ремонт, было столько свободного пространства и качественной мебели, что я чувствовал себя недостойным здесь находиться. Вряд ли у нас может получиться что-то серьезное (или даже несерьезное), когда она поймет, что я и за год не заработаю на диван, на который мы только что сели.  

А мы действительно сели на дорогой кожаный диван, и она, сняв ботинки и носки, оголила свои ноги. До этого я не знал, не подозревал и не думал, что меня могут так сильно привлекать женские ноги. Каждый пальчик, ступня. Я не знал, что способен испытывать возбуждение от наготы такого крохотного участка женского тела. Я почти сразу почувствовал прилив крови вниз живота и, сгорая от стыда, положил себе на штаны подушку. Она, увидев это, взяла положенную мной подушку и бросила её на другой диван, заменив её своим затылком.  

Она смотрела на меня, а я смотрел в её глаза, периодически переводя взгляд на её ноги.  

— Можно мне потрогать твои ступни? — спросил я, почти заикаясь от смущения и волнения.  

— Можно. Можешь делать со мной всё что захочешь. И ни о чём сегодня не спрашивай. Ни на что не проси разрешения.  

— Совсем ни на что?  

— Совсем!  

У меня кружилась голова от её слов, их реальности и моего возбуждения. Я потянулся к её ступням и стал их неловко гладить. Заставив себя поверить в то, что я хоть немного, но доставляю ей удовольствие, я стал целовать пальцы её ног.  

Я не помнил себя от возбуждения, и мне казалось, что вот-вот — и я дойду до точки максимального удовольствия. И когда я понял, что больше не могу выдержать, я приспустил с себя штаны и закончил на дорогой паркетный пол и её джинсы.  

Насколько мне секунду назад было хорошо, настолько же мне сейчас было плохо. Резкая боль ударила в голову, и я сгорал от стыда за случившееся. Она сама разрешила мне делать «всё, что я захочу». И я делал, умирая от удовольствия. А теперь мне было стыдно. Мне хотелось выбежать из её квартиры и, упав лицом в снег, перестать быть.  

— Ты хочешь, чтобы я ушёл? — спросил я её, натягивая штаны.  

— Нет. Я хочу, чтобы ты остался. Поспи в зале.  

— Я обидел тебя?  

— Нет. Я сама разрешила делать тебе всё, что ты захочешь. Ты выбрал такой путь. Было интересно. Но будет лучше, если ты поспишь в зале. Я не хочу, чтобы ты уходил. Но спать вместе будет неловко. В первую очередь неловко будет тебе. Я принесу тебе одеяло и подушку. И если тебе от этого будет легче — то, как только я закрою за собой дверь в своей комнате, я разденусь и доведу себя до оргазма. И нет, не нужно мне помогать, как не помогала я тебе. Если захочешь посмотреть, то моя кровать попадает в обзор замочной скважины. Ты всё увидишь. Я буду делать это при слабом свете ночника. Но не заходи.  

Её слова сняли смущение, которое душило и сковывало меня. А затем, когда она встала и быстро принесла мне подушку и одеяло, я испытал новый прилив возбуждения, представляя, что сейчас будет происходить в соседней комнате, и понимая, что мне дали место в первом ряду на просмотр этого «представления».  

Я сел возле её двери, смотря в замочную скважину, и наблюдал, как она снимает с себя кофты и штаны, оставаясь в майке и трусах. Она не разделась до конца и, лежа на кровати, опустила руку ниже живота. Я в это же время снял с себя нижнюю одежду и сидя на тёплом полу начал делать всё то, что делал несколько минут назад, но очень тихо, и так же нежно и медленно, как это делала она с собой. Когда она закончила, лампа в её комнате погасла, следом закончил и я, отправившись спать на кожаный диван.