последнее пристанище

Я пытаюсь выплеснуть чистый поток сознания за неимением чего-то более веского, то, что можно назвать рациональной мыслью. Меня охватила своего рода рефлексия; я копаюсь в прошлом и настоящем, пытаясь найти корень истины. Всё тело изрыто; на прорвах из моей плоти поселились целые полчища микроорганизмов, — гулянка в полном разгаре. Я лежу на операционном столе под слепящим светом медицинской лампы; моё тело похоже на пчелиные соты, — из кластерных отверстий сочится кровь. Доктор Уотан Браун сегодня не в духе. Говорят, что около недели назад сосед убил его жену Эрму. Доктор Браун происходил из рода прусаков: длинные прямые усы отлично подчёркивали его продолговатое лицо с чёрными, как морион, глазами. Его рыжие волосы были аккуратно уложены назад, а классический строгий костюм придавал ему большую респектабельность в светском обществе. Словом, это была видная личность, которая не нуждалась в представлении.  

— Доктор, извините, но у вас на подоконнике лежит куча мёртвых мошек...  

— Что-что, простите?  

— Я говорю, что на подоконнике много мёртвых мошек, вон там, сами взгляните.  

— А-а, ну это же обычное явление! По вечерам, когда я здесь работаю, их привлекает яркий свет. Как они пробираются — загадка, но суть в том, что по утрам я каждый раз обнаруживаю их маленькие трупики.  

— Знаете, доктор, ведь мы — дети солнца; встаём с рассветом и ложимся с полным заходом. А что до мошек-то? Всю жизнь скитаются то там, то тут. Постучатся в окно, а им никто не открывает, так они начинают головы разбивать, лишь бы в последний и единственный раз посмотреть на великое светило, погреться. Ведут ночной образ жизни, а всё равно к свету тянутся. Кто создал этот мир — чёрт бы его знал, но уж точно не Гелиос. Интересно, хотя бы одному из них удалось вернуться домой, рассказав об этом остальным?  

— Хм, я даже и не задумывался над этим всерьёз. Как-то раз моя бабушка сказала: Уотан, покуда земная юдоль озаряется светом, бурлящий поток жизни будет сбивать на своём пути все валуны невзгод. Честно сказать, напутствие бабушки я понял спустя много лет, но, принимая удары судьбы, мы лишь закаляем своё тело и дух, и от этого становимся сильнее. В какой-то степени мы все валуны; кто-то крепкий, кто-то слабый... Мы живём до хлопка, а после — навь и песнь Мораны. Пожалуй, это и есть ответ на вопрос, почему мошкарня тянется к свету.  

— Доктор, кажется, я умираю... Я так не хочу умирать. Мне бы в последний раз взглянуть на солнце, но, увы, до утра я не доживу, я знаю это.  

— Мой дорогой друг, по ту сторону двери нас ждёт чёрный кот: облезлый, тощий, голодный. Мы не властны над ним, но у нас есть большое преимущество: нам дана возможность слиться с чёрной вязкостью, которая множит последнее из последних обиталищ усопших. По признаку одушевлённости ты — вечен, как и вечна жизнь жалкого мотылька. Засыпай, друг, и пусть свет медицинской лампы будет для тебя последним чудом в нашем мире.