Кладбищенская тишина. (Глава 16)

Глава 16.  

Мне позвонили на следующее утро и пригласили на беседу. Я надеялась, что мне скажут, что нашли Павлика и я увижу его сидящим в кабинете. Увы, когда я вошла, то кроме следователя никого не было.  

Это был средних лет мужчина с уставшим лицом и грустными глазами.  

– Здравствуйте, Елизавета Марковна! Прошу вас, присаживайтесь, – он ещё был хорошо воспитан, это всегда меня подкупало.  

– Вы нашли Павлика? – с надеждой в голосе спросила я.  

Следователь опустил глаза и откашлялся.  

– Нашли, – сухо ответил он.  

– Где же он? – с облегчением спросила я, оглядываясь на дверь.  

Я думала, что вот сейчас она откроется и мой Павлик войдёт с опущенной головой. Ему будет стыдно за то, что заставил меня волноваться. Конечно ему будет стыдно, ведь он только делает вид, что такой сердитый, на самом деле он же мой мальчик и он хороший.  

Я улыбалась и смотрела на следователя. И ты тоже хороший, думала я, глядя на его опущенные глаза, ведь и ты чей-то сын. Смешной такой, упорно делает вид, что пишет что-то важное, а сам, наверно, хочет меня помучить. Но я на всё согласна, лишь бы сейчас открылась дверь и я увидела своего родного человечка.  

Наконец он отложил ручку и посмотрел на меня. Какие же у него всё-таки грустные глаза.  

– Мне очень жаль, но ваш внук был обнаружен сегодня мёртвым, – сказал он и его голос раздался откуда-то издалека.  

Это всё сон. Страшный, но неправдоподобный сон. Так бывает, когда хочешь проснуться, но не можешь, и тебе приходится досматривать его до конца как бы страшно не было.  

Я пришла в себя через неделю, когда всё было кончено. Всё это время со мной находилась Тамара. Опять она взяла все заботы на себя, а я опять оказалась неприспособленна к горю. Но, разве к нему можно приспособиться? Разве можно быть сильной, когда разорванную рану опять рвут по ещё не зажившему шву.  

Я помню как стояла у гроба и у меня не было сил поцеловать Павлика в последний раз. Тамара держала меня под руку и шептала, что нужно прощаться, а я смотрела на его бледный лоб, закрытые глаза, крепко сомкнутые губы и не могла. Не могла поверить, что теперь я действительно осталась одна.  

Так и ушёл мой Павлик без последнего поцелуя. А нужен ли он тому, кому уже всё – равно? Земля тяжелыми комьями ударялась о крышку гроба, укрывая моего последнего родного человека на этой земле.  

А мне остаётся только ждать, когда придёт мой час и я навсегда усну рядом с моими любимыми, – закончила свой рассказ Елизавета Марковна, держа в руках давно остывшую чашку с чаем.  

Степаныч смотрел в окно. Сколько таких историй ему пришлось услышать в этой сторожке и пальцев на руках не хватит. И в каждой из них своя боль. Смерть не щадит ни кого, ни молодых, ни старых. Но для некоторых она является единственным избавлением.  

– А что же с Павликом случилось? Почему его нашли мертвым? – задал самый тяжёлый вопрос Степаныч, зная, что Елизавете нужно вылить свою боль до конца.  

Елизавета Марковна грустно улыбнулась, отпила холодный чай, поставила чашку на стол и ответила:  

– Ритуальное убийство сказал мне следователь. Ведь его нашли за городом, в каком-то заброшенном доме. Сказали, что давно искали место сбора сатанистов. Нашли, но для моего Павлика было уже поздно. У него вытащили сердце и вонзили в него тот самый нож, который я видела у него в столе. Следователь сказал, что Павлик не сопротивлялся, а значит принёс себя в жертву.  

Елизавета Марковна поблагодарила Степаныча и за чай, и за то, что выслушал её.  

– Я же подписала договор с одной семьёй. Они за мной ухаживают, а я за это им квартиру отписала. И попросила, чтобы похоронили меня вместе с моими. Места там хватит. Умру и тогда пусть могилка быльем зарастает, – сказала она напоследок и вышла, тихо прикрыв за собой дверь.  

– Вот такая поганая эта штука жизнь, Лизавета, – говорил Степаныч, сидя у могилы своей дочери. – Ты-то у меня вон какую жизнь прожила. И если бы не эта чертова болезнь, то ещё и жила бы. Да и внуков мне нарожала. Мы бы с мамкой сейчас нянчились бы с ними. А так вон оно что вышло. Лежите с мамкой рядышком. Хорошо вам там вместе, а я тут один своей очереди дожидаюсь.  

Осенью вечерело быстро. Вот и сейчас кладбищенскую тишину нарушали шаги Степаныча, бредущего к своей сторожке по тёмной дорожке. Сухо шелестели листья под ногами, баюкая тех, кто навсегда уснул вечным сном покоя и тишины.  

Конец.