Театр разврата

Трилогия  

"Школа порока"  

Книга 3  

Театр разврата  

«Чертог моей души безбожно осквернен...  

Кощунство, оргия и смерть со всех сторон»  

Ш. Бодлер  

Красота бывает опасна...  

1  

Праздник начался с самого утра и продолжался до сих пор. Шум, громкий смех, дым от коcтров, на которых поджаривалась различная снедь, стали непременными его атрибутами.  

В одном конце слышалось чье-то пение, в другом – индейские народные инструменты. Здесь показывали свои номера маги и фокусники, там – шуты и клоуны развлекали люд движением на ходулях. У многих висели на шеях гирлянды из цветов.  

Лилия остановилась в толпе. Она обругала прохожего, бесцеремонно задевшего ее по плечу. В голове кружилось от алкоголя, дым от костра щекотал ноздри. Лилия потеряла друзей, потеряла компанию в этой толкотне.  

– Лэрри! – наполовину пьяным голосом закричала Лилия, но ее снова кто-то толкнул локтем.  

– Дьявол! – проговорила она, заметив на своем чулке в красно-черную полоску здоровую дырку.  

Перед глазами мелькали разноцветные огни, которыми жонглировали фаерщики.  

Лилия отшатнулась в сторону. Хмель ударил в голову, каблук подвернулся. Ее поддержала чья-то сильная рука. Лилия подняла голову: она заметила женщину в кимоно, державшую ее под руку. В ее черных волосах, собранных на восточный манер, торчали две японские шпильки. Лицо было поразительно белым и потрясающе привлекательным. Женщина напоминала большую восточную куклу.  

– Спасибо, – пролепетала Лилия, а спасительница уже скрылась в толпе.  

Лилия оглянулась – оглянулась и женщина, одарив ее странной улыбкой. Что-то непонятное в душу Лилии навеяла мимолетная встреча с этой японкой. Что-то в ней притягивало по непонятной причине. Лилия отошла в сторону и облокотилась о дерево.  

– Вот ты где! Что такое, ты бледная, как смерть!  

Лилия растерянно посмотрела на парня с длинными красно-зелеными волосами, в черных штанах, заправленных в мощные ботинки и в красной безрукавке, обнажающей разноцветные татуировки с демонами и монстрами.  

– Лэрри, где вы шлялись?! Я чуть не поломала каблук. Чуть не упала и не пробила себе голову, спасибо той женщине, – растерянным голосом проговорила она.  

– Это ты пропала, – ответил Лэрри, снимая очки с красными стеклами. – Пока мы отвернулись, ты уже в толпе затерялась. Давай руку! А ты, – он обернулся к парню, стоящему позади с таким видом, будто бы был самим королем, – не отставай! Ты не знаешь города и, если с твоей тупой башкой что-то произойдет, отец свернет башку мне!  

Парень презрительно хмыкнул и пошел следом, однако, держался чуть поодаль.  

– Пойдем скорее, я не хочу пропустить шоу Лэмюэля, – сказал Лэрри.  

– Кто это такой? – безучастным голосом спросила Лилия.  

– Это самый известный исполнитель женских ролей. Я читал о нем в газетах и в интернете.  

– Ты еще читаешь газеты? – насмешливо вставил слово идущий сзади.  

– Скотти, заткни свой рот, тебя никто не спрашивал, – ответил Лэрри через плечо. – Вот племянничка дьявол послал в наказание! Откуда ты только приехал, сидел бы в своей дыре!  

– В моей дыре, как ты изволил выразиться, дыре, живут нормальные люди, а не такие чучела, как ты!  

– Еще одно слово и твоему папочке придется покупать тебе вставную челюсть! – разозлился Лэрри.  

– Давай, попробуй! Вырядился, разноцветный, как попугай, и думаешь, что ты крут?  

– Да, крут! А ты – тупоголовая и отсталая от жизни деревенщина, если прикид кибергота вызывает у тебя такую реакцию!  

– Да ты просто чучело, посмотри на себя! – кричал Скотти.  

– Заткнитесь, вы оба! – закричала Лилия.  

Выглядывая из-за голов людей, она заметила деревянную сцену, а на ней ту самую женщину в японском кимоно.  

– Вот он, Лэмюэль, о котором я тебе говорил, – сказал Лэрри. – Сегодня он приехал к нам на праздник...  

– Это мужчина?! – спросила Лилия.  

– Да, который играет женские роли, – ответил Лэрри, поцеловав ее в губы.  

Лилия отстранила его и снова уставилась на сцену. Женщина танцевала с большим разноцветным веером. Ее тонкий стан в японском кимоно поражал своей пластикой. Мимика лица, белого, как маска, по-кукольному красивого, повергала в шок. Казалось, что с помощью мимики женщина ведет немой рассказ, выражая грусть, ярость, недоумение, безразличие и страдание. Тонкие руки умело обращались с веером. Веер то раскрывался – словно цветок, то смыкал свой венчик, то кружился вокруг талии прекрасной японки, делал восьмерки, взвивался над головой и снова собирался гармошкой. Стройные красивые ноги просматривались под прозрачным кимоно. Она танцевала босиком.  

Прекрасная музыка, в сопровождении виолончели, теребила душу. Танец, легкий и изящный, заставлял восхищаться.  

Лилия следила за движениями японки, не отрывая взгляда. Примолк даже Скотти, уставившись на сцену.  

Движения ее были плавными, гармоничными, казалось, что тело ее абсолютно лишено костей. Взмах рукава – и вся сцена усеяна лепестками цветов.  

Виолончель продолжала всхлипывать. И вот, Она запела... До этого могло показаться, что прекрасная незнакомка немая и выражается только на языке жестов, но вот ее рот раскрылся и полилась мелодичная песня на японском. После второго куплета зрители начали что-то понимать – до многих дошло, что пели уже на английском:  

Руки, что обоих уносили,  

Словно крылья, в звездное пространство.  

Адрес позабыли того царства -  

Опустились, будто обессилив.  

Словно вздох печальный пронесется  

Над землею туча грозовая...  

Вьюга разозлится, завывая,  

Над угасшим чувством посмеется...  

(стихи Т. Беловой)  

– Какой голос! – повернулась Лилия к Лэрри. – Неужели он принадлежит мужчине! Шпильки исчезли и на плечи и бедра обворожительной актрисы упали длинные волосы.  

Повернувшись к зрителям спиной, под восторженные крики, она сняла кимоно. Но из-за длинных волос видно не было-фигура ли то мужчины, как говорил Лэрри, либо женщины.  

Японка скрылась со сцены.  

– Идем, Лилия, – тянул за руку Лэрри, но она все стояла и смотрела. – Шоу окончилось, ты меня слышишь?  

– Отстань! – разозлившись, сказала Лилия, пытаясь затеряться в толпе.  

– Лили, я тебя люблю, – кричал Лэрри, но она уже успела исчезнуть.  

– Да кто станет любить такое чучело, как ты! – поспешил вставить свое оскорбительное словцо Скотти.  

– Ты, выродок! – зверем развернулся Скотти. – Еще одно слово и я отправлю тебя в твою деревню на самокате!  

Скотти скрутил ему перед носом фигуру из трех пальцев, что значило: "Вот, что ты получишь вместо задач по алгебре. "  

Они продолжали ругаться, застопорив проход, пока разозленные и подхмелевшие прохожие грубо не растолкали их.  

Лилия неслась вперед, расталкивая людей, она не хотела упустить из вида актера, игравшего изящную японку, певшего неземным голосом и танцевавшего не от мира сего.  

Она заметила палатку-гримерную, в которую вошел Лэмюэль. Торча возле палатки сама не зная зачем, Лилия смотрела, сколько прошло времени. Минута казалась едва ли не равной целому году!  

Лилия увидела, как он вышел, одетый в женское платье. Длинные волосы струились по линиям тела, вполне женственным, за исключением груди.  

Лицо его, даже после смытого грима, казалось неправдоподобно белым, а уголки глаз не броско отметил черный карандаш.  

Редко Лилия встречала людей, которые вблизи казались бы такими красивыми. Лицо же Лэмюэля поражало красотой не только с подмостков сцены. В двух метрах оно не чуть не утратило своего очарования и прелести. Он выглядел так, словно слова"пол" и "возраст"отсутствовали для него вообще. Ни единой морщины, ни единой складки не оставило время на лице Ламюэля.  

Сердце Лилии отчаянно забилось. Она стояла, но не знала, что ей сказать.  

Лэмюэль заметил ее, он протянул ей белую лилию, которую нес в руке.  

– Лилия – прекрасный нежный цветок, хрупкий, но дурманящий, – сказал он.  

– Откуда вы знаете, как меня зовут? – вздрогнула Лилия.  

Она была очарована своим фанатизмом к прекрасному актеру.  

– Я не знал, как вас зовут, это всего лишь цветок, – ответил Лэмюэль.  

– Я видела ваше выступление, – обрывками начала Лилия, – это неподражаемо... Это так необычно... что у меня нет слов... Я хотела взять у вас автограф, но у меня нет ни ручки, не листика...  

– А они и не нужны! – просто ответил Лэмюэль.  

Он наклонился к ней и поцеловал в губы довольно откровенно.  

Лилия испытала желание плакать и кричать. Лэмюэль уже скрылся, а она все стояла со слезами в глазах и хрупкой белой лилией в руке.  

2  

Жизнь Лэрри превратилась в ад после того, как брат его привез к ним своего младшего сына Скотти. Он уезжал за границу на полтора года и попросил, чтобы за сыном присмотрели. У Лэрри с братом была большая разница в возрасте, поэтому Скотти с Лэрри были едва ли не одногодками. Отец строго сказал Лэрри, что за своего племянника и его внука он отвечает головой, настоял, чтобы Лэрри брал его на все прогулки с собой и показывал город, чтобы мальчик не сидел один.  

Лэрри и Скотти сразу друг друга возненавидели. Они столкнулись друг с другом, словно носители разных миров. Лэрри — либерального, Скотти — консервативного. Они совершенно друг друга не понимали.  

Скотти проводил время, зубря уроки, читая книги и смотря научные передачи. Лэрри любил тусовки, выпить и раз через раз покурить травки.  

Скотти не мог понять, как можно выряжаться подобно ему и ходить так по улице, на позор людям. Сам он носил короткую стрижку. Одевался в строгие костюмы и часто даже носил галстук.  

Лэрри одевался ярко, броско, плечи его покрывал татуаж, а лицо пирсинг. Слушал он EBM, Dark electro, Dark Wave и indastrial. Одевался в стиле кибер.  

Скотти понятия не имел, как можно слушать всю эту электронщину, считая ее мертвой, бездушной музыкой. Сам любил классику и если уж и слушал рок, то старый, классический.  

Он считал, что незачем человеку наряжаться, подобно попугаю, чтобы выделяться среди других.  

Лэрри, наоборот, считал, что каждый человек стилем одежды может подчеркнуть свою индивидуальность. Выделиться из серой массы человеческого стада своей индивидуальностью, а не быть клоном, похожим на всех своей "одинаковостью".  

Так, взгляды их не совпали и вылились в смертельную вражду, несмотря на родственные узы.  

Лэрри считал племянника"заточкой", отставшим от жизни мальчиком из каменного века, деревенским несмышленышем. А Скотти считал Лэрри "попугаеобразным" чучелом с железками в лице и косами, как у бабы, с которым стыдно выйти на люди.  

За столом вражда их выливалась в лицемерную приветливость. Отец Лэрри был предельно строг и любил во всем порядок. Он не допустил бы в своем доме такие перебранки. Единственно в чем повезло Лэрри, так это в том, что старик не запрещал ему извращаться над своей внешностью. Отец помнил свою молодость и помнил, что сам любил пофорсить. В том, что Лэрри выглядит своеобразно, он не видел ничего убийственного.  

Стоило же дяде и племяннику остаться наедине – как начиналась катастрофа. Отец поселил внука в комнате Лэрри!  

– Выруби свою идиотскую музыку! – кричал Скотти.  

– Чтобы слушать твоих старперов?! Ни-За-Что! – отвечал Лэрри. – Это мой комп!  

– Меня раздражает эта дурацкая музыка, я не могу решить задачу по физике! – злился Скотти.  

– Иди ты в задницу, вместе со своими задачами! – отвечал Лэрри. – Физик обосранный!  

– Выключи музыку! – не унимался Скотти, все больше раздражаясь. Ответом ему был средний палец.  

Терпению Скотти пришел конец и он накинулся на своего дядьку с кулаками, вцепившись ему в косы и выдрав пару штук. Это действие повергло Лэрри в ужас и, дотянувшись до тетрадки, в которой красовались уже несколько решенных задач по физике, он разодрал ее на мелкие кусочки. Драка завязалась с новой силой.  

Иногда их получалось примирять лишь Лилии – девушке Лэрри. Лэрри прислушивался к ней, потому что был влюблен. Лилия не испытывала безумной любви, но чувствовала к Лэрри симпатию. Кроме того, ей нравилось, что Лэрри покупает ей баночное пиво и тонкие сигареты со вкусом шоколада. А еще Лэрри уважали в тусовке. Все это было основательной причиной для того, чтобы встречаться с Лэрри уже целый год. Им всем было по шестнадцать и они учились в школе.  

Будучи выше среднего роста, Лилия казалась еще выше благодаря здоровым каблукам. И все равно Лэрри был на пол головы выше.  

Ноги Лилии всегда обтягивали разноцветные полосатые чулки. А, если они портились из-за какой-нибудь случайной дырки, обрезанные, годились для того, чтобы натянуть их, как рукава, на руки до локтей. Кожаные мини-юбки и какая-нибудь яркая майка – стали постоянными ее атрибутами.  

Светлые длинные натурального цвета волосы обрамляли хорошенькое личико с белой кожей и отсутствием подростковых прыщей. Она не была супер красавицей, но лицо и фигура давали повод считать ее весьма привлекательной.  

И долго думал Лэрри, почему любимая не берет на его вызов телефон. Лилия, как и многие особы в подобном возрасте, испытывала чувство фанатичной влюбленности в актера, исполнявшего женские роли.  

Многие подростки влюблялись в своих кумиров. В музыкантов, актеров, спортсменов. Восхищение музыкой перерастало в любовь к исполнителю. Они падали в обморок на концертах, даже если у кумира во рту не доставало пары зубов или же он был вовсе хромой. Это была слепая, фанатичная любовь и кумир был для них Богом. Он был крут и совсем не важно красив ли он был.  

Встретив кумира в реальной жизни, простым человеком, и не на подмостках сцены, а где-нибудь в столярной мастерской или на заводе, они прошли бы мимо, не обратив на этого человека никакого внимания, а сейчас падают в обморок, видя перед собой не простого смертного столяра или рабочего, а звезду, окруженную ореолом славы и признанием. Пока они популярны – они Боги, все новые и новые подростки будут до безумия в них влюбляться.  

Нельзя было сказать тоже самое о Ламюэле. Нужно отдать ему должное — даже, если бы высшие силы обделили его всеми талантами, внешность его, сама по себе, притягивала бы с демонической силой.  

Эта непонятная бесполость, заставляющая думать зрителя, решать ребус о том, кто перед ним – парень или девушка. Эта необычная для парня женственность облика, полученная либо от природы, либо приобретенная стараниями нескольких лет. Это белое, даже без грима, лицо, не оставляло равнодушным.  

Лилия влюбилась. Она думала о нем каждую минуту, о загадочности его сущности, о том, почему он поцеловал ее тогда.  

Она смотрела на стоящую в стакане лилию и молила, чтобы время праздников продлилось дольше, чтобы он не уехал. Она ждала вчера со щемящим душу нетерпением, момента, когда сможет увидеть вновь его на сцене. А после подловить в гримерной, кинуться к нему со слезами и сказать о том, как же сильно она его любит.  

Он увидит, как она сильно его любит, что она, одна среди всех, любит его до такой степени, такой сильной любовью, что сердце его смягчится, он поймет, что так, как она, любить его никто не будет.  

Так думают все маленькие девочки. Что со сцены обожаемый кумир смотрит именно на них.  

"Каждый думает, что он не каждый". Они не поймут того, что кумир давно отработал свое шоу, свои жесты и взгляды, и что для шоу, делая вид, что обратил на кого-то внимание, он видит лишь одинаковые и надоевшие до тошноты лица в толпе, для которых вместо того, чтобы отдохнуть после концерта, выпить и расслабиться, придется раздавать автографы, улыбаться перед вспышками камер и фотоаппаратов, слушать оглушающие и раздражающие до чертиков крики малолетних фанаток, чувствовать на себе их прикосновения, словно щупальца слизкого осьминога, следить, чтобы кто-то случайно не вырвал клок безумно дорогого сценического костюма. Все это до такой степени осточертело, что хотелось кричать еще громче, чем это делали сами фанаты. Забиться в какой-нибудь темный угол, где о тебе никто не знает и нормально отдохнуть. Слава кружит голову лишь в начале карьеры, потом она – лишь тяжкое бремя.  

Лилия смотрела с воодушевлением на сцену.  

Ламюэль в костюме средневековой дамы. На нем красивое пышное платье, высокая прическа и фиалки в волосах. Два накрученных длинных локона змейками струились по лицу. Румяна скрашивали чрезмерную бледность. На щеке искусственная родинка. Искрящиеся глаза под длинными ресницами устремлены вдаль. Губы – как спелый сочный плод, накрашены красной помадой. Вызывающий, яркий и страстный облик. Почти ничто в этом облике не могло указать на принадлежность к мужскому полу, разве что излишняя плоскость в области груди.  

Лэмюэль пел. Красиво и с чувством. Он жестикулировал тонкими руками в длинных ажурных перчатках:  

Я не могу сказать:"Прощай! "  

От слова ледяного млеют губы...  

Ты чувств моих – не замечай...  

Боюсь спугнуть тебя признаньем грубым.  

Нет слов, чтоб передать любовь.  

Слова жалки в сравненьи с чувством.  

Мелькают строчки из стихов...  

Но жизнь прекрасней, чем искусство...  

На сцену вышел молодой и довольно красивой внешности парень.  

С длинными волосами медового цвета, карими глазами и белым лицом. Галантно отдав поклон Лэмюэлю, он, глядя на него влюбленным взглядом, пропел:  

Мне не сказать тебе:"Прощай! “  

Каноны расставания нарушу...  

В глазах моих про все читай:  

Про боль и страх, что разъедает душу.  

Про неуемную тоску.  

О чем-то очень непонятном,  

О времени, как сердца стук,  

Ушедшем в бездну безвозвратно...  

(стихи Т. Беловой)  

Он взял за руку Лэмюэля и они начали медленный и размеренный танец, соответствовавший разыгрываемой эпохе.  

– Вот ты где! – Лэрри дернул Лилию за плечо.  

– Отстань! – закричала она.  

– В чем дело?! Я звонил тебе пятнадцать раз, но ты не снимала трубку. Нам нужно поговорить.  

– Потом, – с раздражением ответила Лилия, пытаясь затеряться в толпе.  

Скотти, скрестив руки на груди, улыбался с видом, глаголящим: "Так тебе и надо".  

Лэрри еле сдерживался, чтобы не набить наглую морду племянника, что не составило бы ему труда.  

Лилия бежала, чтобы успеть подкараулить Лэмюэля возле гримерной палатки. Оттуда вышел тот парень, что пел на сцене,.с медовыми волосами. Как-то странно посмотрев на Лилию, он прошел дальше.  

Вышел Лэмюэль. В нежно-розовом халате, с распущенными вьющимися волосами, в которых все еще находились фиалки... Артист с вопросом посмотрел на Лилию.  

Он напоминал красивую девушку. Лилия растерялась. Бледная, с трясущимися руками, она вцепилась в тонкую руку Лэмюэля и стала целовать ее такими же бледными с перепуга губами.  

– Скажите мне, вы — женщина? – спросила Лилия, трепеща.  

Лэмюэль взял ее руку и положил к себе между бедер под халатом:  

– Ну, чувствуешь теперь, какая я женщина?  

Лилия смутилась и бледное лицо ее залил румянец.  

– Мой прекрасный, хрупкий цветок, – сказал Лэмюэль, словно не замечая ее смущения, – я хочу показать тебе свою гримерную.  

Держа ее руку в своей, Лэмюэль затащил Лилию в гримерную.  

Она едва осознавала, что происходит. В гримерной палатке пахло цветочными духами и лимонной эссенцией. Лежали парики, косметика, костюмы, какие-то перья.  

Лэмюэль уже опустил ее на ковры. И сам, сняв халат, обнажил свое стройное женоподобное тело, которое действительно имело отличительные признаки мужского пола.  

Лилия испугалась. Она не знала, что ей делать. Лэмюэль нагло разглядывал ее.  

– Нет, нет, – бормотала она, – не нужно, я никогда...  

– Так предоставилась прекрасная возможность получить великолепный урок. Ты говорила, вроде, что любишь меня. Или нет?  

– Люблю, – прошептала Лилия, опустив глаза.  

– Ну же, мой нежный дурманящий цветок, прочь сомнения, – Лэмюэль продолжал снимать с нее одежду. – Какие нарядные чулки, сейчас так модно?  

– Сами не знаете, ведь вы тоже молоды...  

– О да, я молод... – усмехнулся Лэмюэль. – Я всегда молод!  

Оставшись без бюстгальтера, Лилия прикрылась руками. Она хотела бежать, но Лэмюэль был так красив, что она не могла сделать ни шагу. Его тело и пугало и притягивало ее. Лилия не знала, что делать. Первый раз всегда волнителен. Она всегда отказывала Лэрри, почему бы не отдаться кумиру? Тогда первый раз будет не с подростком в костюме кибера, а с настоящей звездой и она с гордостью потом сможет похвастаться одноклассницам.  

Лэмюэль лег сверху и, убрав ее руки, принялся целовать грудь. Да, Лэрри целовал тоже, но тогда она не испытывала такого сумасшедшего ощущения, как сейчас. Она жаждала Лэмюэля всем своим телом, она хотела испытать в эту минуту сладость его близости. Он обнимал ее плечи, гладил ее спину и бедра.  

– А не будет больно? – спросила Лилия.  

– Боль — ничто, по сравнению с вечностью, – прошептал Лэмюэль.  

Его накрашенное лицо нельзя было отличить от женского и Лилии казалось, что ее целует женщина.  

Лэмюэль вошел в нее и Лилия едва не вскрикнула, настолько резкой показалась ей боль. Такой же резкой, какой и сладкой. Лэмюэль наполнил ее естество, слился с ней, она чувствовала его в себе, боль и наслаждение. Он не снимал с нее кожаной мини-юбки, а лишь задрал ее.  

В палатку заглянул парень с мелово-белым лицом и медового цвета волосами.  

– Лэмюэль! – возмущенно воскликнул он. – Стоило мне отойти на минуту, как ты уже трахаешь одну из своих многочисленных поклонниц!  

Лэмюэль прекратил скольжение по плоскости и посмотрел на него:  

– Отто, ты никогда не избавишься от своей ревности! Лучше бы присоединился и помог обучить девочку всем подробностям секса!  

– Подождите! – привстала Лилия, прикрывая обнаженные участки тела руками:  

– Что вы имели ввиду?  

– То и имел. Отто станет твоим вторым учителем.  

– Нет, я не согласна!  

– Тебе не нравится он? – Лэмюэль взял Отто за волосы. – Посмотри на него, он настоящий красавец! Не хочешь его? Ты любишь меня, а, раз ты любишь меня, то должна любить все то, что я люблю. А я люблю его. Отто, я сзади, я так хочу!  

Тот недовольно опустился к ним на ковер, с другой стороны от Лилии. Она вздрогнула.  

– Нет нет, я, пожалуй, пойду!  

Лэмюэль мягко опустил ее на ковер:  

– Не бойся. Чего ты боишься? Что тебе уже терять? Я здесь, с тобой. Иди ко мне, повернись лицом к Отто, сейчас он разденется и ты посмотришь, какое у него шикарное тело. Разденься, Отто!  

Лилия протестовала, но Лэмюэль развернул ее к себе спиной, а его женственная рука легла на ее грудь.  

Пока Отто раздевался, Лэмюэль вошел в нее сзади. Лилия закричала. Ее пронзила боль. Отто уже развалился перед ними абсолютно голый. Лэмюэль взял ее руку и вместе с ней провел по животу Отто.  

– Смотри, какая чудная у него кожа, а какие мягкие волосы!  

Он красавец, не спорь! Я бы сам хотел его! – он положил руку ниже, на низ живота Отто. – Ну что, тебя возбуждает эта хрупкая невинность?  

Лилия стонала от боли.  

– Больно лишь в первый раз, – шептал Лэмюэль, потом будет хорошо.  

– Никакого "потом"не будет! – вскричала Лилия с застывшими в глазах слезами. – Мы так не договаривались!  

– А как мы договаривались? – спросил Лэмюэль. – Ты пришла ко мне в поисках любви. Теперь ты получаешь ее.  

Отто стал гладить ее тело, несмотря на сопротивление. Он склонился в поцелуе над ее плечом, а через мгновение вошел в нее. Они оба находились в ней. Боль разрывала. Образ прекрасного принца, витавший все это время, улетучился. Лилия почувствовала себя грязной, порочной. Две пары рук ласкали ее, две пары губ целовали, две плоти находились в ней. Она ужасно почувствовала себя от этой пошлости и мольбы не помогали. Казалось, что этой каторге не будет конца и края.  

Они все глубже входили в нее, но через какое-то время Лилия почувствовала сильное возбуждение, от которого лежать на месте было просто невыносимо. Это возбуждение усиливалось с каждой секундой и через считанное время она закричала от того, что ей стало так хорошо, как не было никогда.  

– Твоя девушка в палатке транссексуала! – с усмешкой сказал Скотти, кладя в рот кусок мороженого – Я сам видел, как она вошла туда где-то час назад.  

– Ну, если ты соврал, крыса, я тебе это мороженое в задницу засуну, а потом заставлю съесть!  

Лэрри, оттолкнув его, помчался искать палатку Лэмюэля. Он заглянул в нее в тот самый момент, когда все трое приходили в себя после оргии.  

Лилия была в состоянии ужаса и в то же время неописуемого восторга.  

– Шлюха! – закричал Лэрри, у которого глаза на лоб полезли от увиденного. – Мерзкая шлюха! Отказывала мне постоянно, а сама трахаешься с транссексуалами?!  

Лилия пыталась прикрыть себя, чем только можно.  

– Она несовершеннолетняя и я посажу вас за решетку, извращенцы! Захотелось поразвлечься со школьницей, женоподобные пидары?!  

– Выбирай выражения, мальчик, – ответил Лэмюэль, даже не пытаясь прикрыть свою наготу, а выставляя ее напоказ.  

Лилия пока что судорожно натягивала на себя одежду.  

– Думаешь, если ты — звезда, то тебе можно все?! В извращенной форме трахать школьницу? – не унимался Лэрри.  

– Если ты завидуешь, можешь присоединиться, – сказал Лэмюэль.  

– Это была моя девушка! – закричал, озверев, Лэрри.  

Он кинулся к Лэмюэлю. Тот был ниже Лэрри, казался более хрупким, но взяв его за ворот футболки своей тонкой рукой, вышвырнул с такой силой, что Лэрри вылетел на улицу и ударился о ствол дерева головой.  

Когда он стал осознанно воспринимать окружающую реальность, заметил стоящую рядом Лилию. Он встал и толкнул ее в плечо:  

– Идем, шлендра!  

– Решил поразвлечься с малолеткой? – недовольно спросил Отто.  

– Я присмотрел ее для театра, – Лэмюэль втирал в свою кожу крем из козьего молока.  

– Не вижу в ней ничего особенного, – пробурчал Отто.  

– Я чувствую в ней потенциал, – ответил актер и растянулся на животе, протягивая Отто баночку крема.  

– Ты – моя самая лучшая девочка, – сказал Отто, втирая крем в кожу Лэмюэля.  

Его движения становились все нежнее и медленнее и, в конце концов, переросли в элементарные ласки.  

– Ты хочешь меня, как всегда, – сказал Лэмюэль, побрызгав себе на шею немного лимонной эссенции.  

– Да, очень хочу. Каждый раз, когда я прикасаюсь к твоей спине, меня передергивает от возбуждения.  

– А особенно к моей заднице! Хорошо, она твоя, хоть ты этого и не заслужил. У тебя бывает примерзкий характер и мне иной раз хочется повторить секс с тем громадным лохматым псом, чем спать с тобой!  

– Ты же знаешь, как я тебя люблю! – возразил Отто...  

…- Я посажу их! – кричал Лэрри.  

– Я сама этого хотела! – злобно сказала Лилия, которую раздражала боль в нижней часть тела.  

– Почему с ними, а не со мной, потому что они – звезды?!  

– Да! И еще потому, что их поцелуи возбуждали меня куда больше, чем твои!  

– Шлюха!  

Лэрри влепил ей пощечину.  

Лилия схватилась за покрасневшую щеку:  

– Никогда не смей ко мне больше подходить!  

Она быстро пошла вперед.  

– Я посажу этих ублюдков! – кричал Лэрри вслед.  

– Попробуй! – злобно развернулась Лилия. – Я расскажу правду, что сама хотела с ними, и что ты меня ни капли не возбуждал!  

Лэрри стукнул кулаком по дереву и разбил его в кровь.  

Сзади плелся Скотти, наблюдавший всю сцену.  

Лэрри развернулся к нему:  

– Достаточно одного твоего слова, чтобы мои руки тебя задушили!  

Лилия не знала, что ей делать. Она не хотела больше видеть Лэрри, хоть он продолжал каждую минуту названивать. Она просто не брала трубку. А если он звонил с какого-нибудь другого номера, услышав его голос, Лилия кидала телефон. Она не хотела ни видеть, ни слышать никого, уйдя в себя.  

Лилия с трудом переживала такую необычную потерю своей девственности, едва ли не граничащую с насилием. Не только морально, но и физически.  

Боль проходила медленно. Первое время сидеть и спать на спине было просто невыносимо. Она начинала ненавидеть и проклинать Лэмюэля, который воспользовался ее любовью и «поделился» ее телом с другом. Она почувствовала себя дешевой шлюхой, с которой могли обращаться подобным образом. Возможно правильно говорил о ней Лэрри!  

Но к Лэмюэлю все равно тянуло словно мистической силой и Лилия не находила себе места. Ей снилось лицо Лэмюэля и он призывал ее. Шептал ей такие слова, от которых кровь закипала в жилах и плоть пробуждалась желанием.  

Он звал и манил ее. Лилии хотелось бежать сломя голову неизвестно куда, на его зов. Отдаться ему. Быть в его власти. Пусть делает, что захочет.  

Сцена! Сцена! Он может быть только там. И он был там. Тело его, в тонкой тунике, было покрыто серебряной краской. Он играл статую. Отто был практически обнаженный, за исключением короткой юбки на бедрах. Тело его блестело от серебрина. Он также играл статую мальчика.  

Они, рука об руку, пели в два голоса. Лэмюэль пел высоким, Отто — низким:  

Я знаю, как это больно.  

И даже, порой, – смертельно.  

Того полюбить невольно,  

С кем жить суждено раздельно.  

Об этом не раз я слышал,  

Об этом я знаю точно.  

Любовь к нам приходит свыше  

И души сплетает прочно...  

(стихи Татьяны Беловой)  

Во время песни, Лилия, стоявшая возле сцены, поймала на себе откровенный взгляд Отто. Она опустила глаза, вспомнив о том, что с ней делали, и от стыда покраснела.  

Руки Отто скользили по стану Лэмюэля. По его женоподобному тонкому стану в тунике, измазанному серебрином телу.  

Лэмюэль замер. Он действительно напоминал статую. Только глаза горели на поблескивающем застывшем лице. Вот он начал отрывистые движения, словно статуя ожила.  

"Ох, я люблю его", – подумала Лилия. – "Зачем же я его так люблю? "  

– Вон она! Я знал, что она здесь! – кричал Лэрри, потрясая в воздухе кулаками.  

Он стал расталкивать людей, пробираясь к сцене. Скотти, наблюдая за ним с презрительной гримасой, остановился поодаль.  

– Иди сюда!  

Лэрри схватил ее за плечо.  

– Это снова ты! – воздела Лилия глаза к небу. – Что тебе нужно от меня, я стою там, где хочу, и кто ты такой, чтобы диктовать мне свои правила?! Я шлюха для тебя? Вот пускай я ей и останусь!  

– Хорошо, – еле сдержал себя Лэрри. – Ты еще об этом пожалеешь, отвечаю!  

Он вышел с таким грозным лицом, что Скотти побоялся язвить или сказать что-то, как обычно, мерзкое.  

Лэрри сжал кулаки. Вены на его руках вздулись.  

– Ничего, – сказал он то ли Скотти, то ли сам себе. – После концерта я с ним поговорю по-мужски. Хотя тут "по-мужски"не катит, потому что это настоящая телка или пидар.  

– А еще недавно ты, помнится, восхищался этим актером, – усмехнулся Скотти. – До чего же переменчивы люди!  

Лэрри посмотрел на него таким взглядом, что Скотти примолк.  

Лилия, раздраженная из-за Лэрри, еще до окончания шоу, поджидала возле гримерной палатки.  

Было уже темно и начали свое выступление фаерщики, жонглируя огнями.  

Лэмюэль пробирался к палатке, следом шел Отто.  

Лэмюэль на ходу заметил Лилию:  

А я знал, что ты еще придешь ко мне.  

Его серебристое безукоризненное лицо расплылось в странной улыбке. Лилия не знала, что сказать, поэтому молчала.  

Лэмюэль плавно положил руки ей на плечи и сказал:  

– У меня есть к тебе одно предложение... Мы останемся в этом городе на неопределенный срок. Это шоу, которое мы сейчас показываем – всего лишь миниатюры. У нас существует свой театр. Театр, в котором мы играем, он не для всех. Лишь для избранных. Недавно мы потеряли одну актрису и нужна ей замена. Не хочешь ли ты попробовать поступить ко мне в ученицы и играть в нашем театре?  

– Я... к вам в ученицы? Играть в вашем театре? – прошептала Лилия, бледнея от волнения. – Вы шутите надо мной наверное...  

– Я? Нисколько!  

– Слушай, ты, убери руки от моей девушки! – занося над Лэмюэлем кулак, но удар нанести он не успел, т. к. хрупкая рука Лэмюэля лишь слегка толкнула его и Лэрри упал. Лэмюэль пошел в палатку, возмущаясь некорректностью поведения парня.  

– Что ты себе позволяешь! – закричала Лилия. – По какому праву ты вмешиваешься в мою жизнь?!  

Они пошли, выясняя отношения на ходу и беспощадно ругаясь.  

Скотти хотел пойти следом, но его привлек здоровенный жук, сидящий на стволе дерева. Блестящий красноватый панцирь жука отливал медью. Скотти ни в одной энциклопедии еще не встречал такого вида. Он захотел поймать жука, но жук отполз повыше, на такое расстояние, где его нельзя было достать, и замер.  

Скотти ивзял палочку и попытался ею сбить жука вниз, но жук словно издевался над ним. Отполз немного повыше, вне досягаемости палочки, и замер.  

Скотти начинал злиться и сбить жука стало для него уже делом принципа.  

Провозившись с этим делом битых полчаса, Скотти не получил никаких результатов.  

Начинали расходиться люди. Их голоса слышались все дальше.  

– Бля, жрать хочу! – раздался голос за кустами.  

Скотти выглянул. Он увидел Лэмюэля и Отто, которые вышли без грима.  

Мимо проходил какой-то фаерщик, таща с собой цепи и бидончик с керосином. Лэмюэль и Отто переморгнулись.  

Скотти снова отвлекся на жука, пока не услышал нечеловеческий крик. Он выглянул из-за кустов, да так и застыл: Лэмюэль и Отто с двух сторон, оскалив здоровые острые клыки, впились бедняге в шею. Тот беспомощно потрясал в воздухе руками, выронив и цепи, и бидон, и продолжал вопить от боли и ужаса.  

Скотти, с белым, как стена, лицом, присел в кусты. Мотня моментально стала мокрой.  

Актеры уже ушли, оставив за собой окровавленный труп, а Скотти все сидел в кустах. Зубы его стучали. Удовлетворившись, что поблизости никого нет, он пулей вылетел из кустов и помчался домой, не разбирая дороги. Он так летел, что где-то потерял свои очки...... – Явился?! – накинулся на него Лэрри. – Где тебя дьявол носит, придурок?! Мне еще и отец из-за твоей галимой задницы чертей всыпал. О, да ты еще и обоссался, мудак! Хотя, чего еще ожидать от такого мудака, как ты!  

Поразило то, что Скотти не наговорил гадостей в ответку. Он был сам не свой. Лицо белое, как полотно, зубы по-прежнему стучали.  

Скотти бессознательно указал пальцем в пустоту:  

– Они... Они... Они...  

– Хватит разыгрывать здесь дурачка! Боишься получить от меня ****юлей?  

– Они... – с мокрой мотней и вытянутым в никуда указательным пальцем продолжал бубнить Скотти.  

Разозленный из-за галимого вечера и Лилии, Лэрри толкнул его кулаком в плечо. Скотти повалился на кровать. Но неадекватное состояние его не проходило.  

– Где твои очки, ****юк? Где, я тебя спрашиваю?!  

– Они...  

– Да кто они, мать твою!  

Лэрри встряхнул его за плечи.  

– Вампиры... Вампиры... – бубнил бессвязно Скотти. – Убили... Там... Актеры... ВАМПИРЫ... Береги Лилию. Они убьют... Убьют...  

– Дебил! – отпустил его Лэрри. – Ты еще дебильнее, чем я о тебе думал! Лучше срать на унитазе с плейером, чем слушать твой бубнеж!  

Он вышел, хлопнув дверью. Скотти продолжал сидеть и смотреть в одну точку.  

3  

Лилия в условленный час встретилась с Лэмюэлем. Были сумерки. Лэмюэль оделся в красное вечернее платье. Его обнаженные плечи украшала легкая накидка цвета крови, а шею – рубиновое ожерелье, светящееся в свете первых фонарей, как и глаза Лэмюэля.  

Его кожа источала тончайший аромат розовой воды и духов. Волосы собраны шпильками. Лицо аккуратно и со вкусом накрашено. Он ничем не отличался от молодой очень красивой изысканной дамы.  

– Приветствую, мой цветок! – Лэмюэль продлил поцелуй приветствия до неприличия.  

– Лесбиянки! – послышался смешок какого-то патлатого в футболке с Кобейном и гитарой в руке.  

– Сейчас я сделаю то, что неприлично делать даме, – ответил Лэмюэль.  

Он помахал гитаристу-выскочке и задрал подол платья, под которым не оказалось нижнего белья. Вытращив глаза, парень уставился на него.  

– Пойдем, – махнул рукой Лэмюэль. – Сейчас я покажу тебе наш театр. Но ты должна дать мне слово, что это все останется в тайне. Запомни: театр – лишь для избранных. Я избрал тебя.  

– Клянусь, никто не узнает, – пролепетала Лилия.  

Вопреки ожиданиям, они пришли не к шикарному архитектурному зданию с прекрасными залами внутри, бюстами муз и висячими хрустальными люстрами, а к заброшенному подвалу.  

– Идем, не бойся, – мягко сказал Лэмюэль и подал ей свою руку. Придерживая скрипучую, прогнившую от времени дверь, Лилия прошла вслед за Лэмюэлем.  

Глаза ее погрузились в абсолютную темноту. Она почувствовала холодное, как лед, прикосновение – Лэмюэль взял ее за руку. Его глаза в темноте хищно и по-кошачьи светились.  

Лилия не видела, куда они идут, но подвал оказался намного больше, чем она предполагала.  

Они куда-то спускались, показался рассеивающий свет.  

Чем дальше они спускались, тем отчетливее проглядывалось вокруг. Они попали словно в другой мир. Тут действительно висели люстры и стояли бюсты муз, выточенные из мрамора. Это был театр. И он был прекрасен.  

Лилия, вслед за Лэмюэлем, проскользнула в открытую дверь. На сцене шла репетиция. Лэмюэль предложил сесть в кресло.  

На сцене стоял Отто в черном камзоле. Лилия, когда видела его, сильно смущалась. Сразу же вспоминалась сцена в палатке. Рядом стояла дама в голубом бальном платье с очень длинными, как снег, белыми, волосами, скорее напоминающая сказочную фею, чем обычного человека.  

Отто пел. Его голос отчетливо звучал в пустом зале:  

Мы идем по нити смерти и дыхание таим.  

Мне бы прыгнуть в пустоту и найти, кем я любим.  

Вызов смерти – я хочу в пустоте ее убить.  

Зная тайну вечной силы,  

Я врата могу открыть.  

Сгорая в пламени ада,  

С тобою мы жили когда-то.  

Несли заблуждений суть  

В безмолвии чьем-нибудь.  

И память вечная горит во мраке вечном.  

Сегодня я убью ее конечно...  

Дама в голубом воздела руки к небу, а потом в сторону.  

Только сейчас Лилия заметила, что в углу стоял маленький резной гроб. Дама кинулась к гробу и пропела:  

Родилась сущность во мраке том  

И с ней Дыхание вмиг.  

Была луна во всей красе.  

И лес в тумане появился.  

Шаги, шаги, и музыка запела  

Тихонько, рядом с ним.  

Чтобы исполнить волю ту  

Загробной тишины.  

Слеза упала в вечности покой.  

Сказала я себе однажды-  

Силы соберу я и раздам все слабым.  

Молю вас, боги, пусть проснется все вокруг...  

(стихи Филиппа)  

Тут же открылся гроб и из него поднялся мальчик лет восьми-девяти от роду. Дама приникла к нему и они стали страстно целоваться.  

Лилия вытращила глаза:  

– Так он же совсем еще ребенок...  

– Лекан гораздо старше, чем ты думаешь, – улыбнулся Лэмюэль.  

– Браво, браво! – похлопал в ладоши он, когда репетиция окончилась. – Идем, – шепнул он Лилии.  

– Смею представить вам мою новую ученицу – Лилия.  

Дама с длинными белыми волосами оценивающе посмотрела на нее, как и мальчик, с высокомерным, не по-детски, взглядом.  

– Это Донна, Лекан, а милорда Отто ты уже знаешь. Потом я познакомлю тебя с другими актерами театра.  

– Так быть может начнем пробный урок? – спросила Донна, жестом приглашая Лилию подняться на сцену.  

– С чего начнем? – спросила Лилия.  

– С поцелуя, – ответила Донна. – Ибо смерть придет с поцелуем.  

Она схватила Лилию и присосалась к ее губам, причмокивая так, будто младенец сосет соску.  

– Сладкая, – прищурившись, сказала Донна.  

– Я бы хотел провести урок с ученицей тет-а-тет, потому что она – новичок и пока смущается, – сказал Лэмюэль, восходя на подмостки. С его тонкой руки, обтянутой в длинную перчатку из красного гипюра, свисал веер. Все как-то странно заулыбались.  

– Возьми, он может пригодиться, – сказала Донна, протягивая ей носовой платок.  

Лилия понятия не имела, зачем этот платок может ей пригодиться, но схватила послушно.  

Отто взял лицо Лэмюэля в свои руки и поцеловал в губы. Все скрылись за кулисами.  

– Ну что же, – сказал Лэмюэль, – начнем наш урок. Сейчас мы будем репетировать спектакль о вампирах.  

– О вампирах?! – оживилась Лилия. – Ой, как интересно! А у меня получится?  

– Я не сомневаюсь, – улыбнулся Лэмюэль.  

Лицо его приобрело театральное выражение. Он достал гроб и плюхнулся в него, закрыв глаза и скрестив руки на груди. Так он безмолвно лежал в гробу и своей бледностью действительно напоминал мертвеца.  

Внезапно Лэмюэль поднялся и Лилия даже перепугалась.  

Глаза его загорелись и он проговорил:  

Но прежде, взят из гроба в мир,  

Ты будешь послан, как вампир.  

Мертвец, домой вернешься вновь -  

Сосать своих потомков кровь.  

Ты будешь в сумраке ночей  

Пить кровь жены и дочерей,  

Пир проклиная гробовой,  

Которым сыт твой труп живой!  

Он встал и подошел к Лилии сзади, нежно проведя рукой по тонкой коже на ее шее:  

Лишь дочь, прекраснейшая всех,  

Твой искупая жизни грех.  

Благословит тебя, отца -  

(Байрон «Гяур»)  

– Зачем? – посмотрела на него Лилия, стыдливо прикрываясь руками.  

– Чтобы отрепетировать любовную сцену вампира со своей жертвой, – ответил Лэмюэль и шелк его платья упал к ногам, обнажив тело. Он стал раздевать ее и Лилия неуверенно сопротивлялась.  

– Ученица не должна бояться своего учителя, – прошептал Лэмюэль. – Постелью нам станет гроб.  

– Гроб?!  

– Это же театр, привыкай ко многим удивительным вещам.  

Не смотря на сопротивление, Лэмюэль раздел ее и лег в гроб, увлекая за собой Лилию.  

Лилия чувствовала себя, мягко выражаясь, неловко, лежа обнаженной в этом гробу на таком же обнаженном Лэмюэле.  

– Не опускай глаз, – сказал он. – Я же знаю, ты хочешь меня, потому что ты меня любишь!  

Лилия смущенно посмотрела в его глаза, обведенные аккуратно черным карандашом. Его белая кожа благоухала розами. Он стал целовать ее и Лилия не могла больше противиться, она отдалась во власть ласк и поцелуев Лэмюэля. Лежа снизу, он взял ее за бедра и притянул к себе. Лилия вскрикнула, почувствовав, что он в ней.  

Лицо, без малейшего изъяна, гладкая кожа, источающая нежный аромат, белые тонкие руки – как природа могла сотворить такое совершенное создание – думала Лилия, закрыв глаза и скользя губами по его гладкой и плоской груди. Боль уступила место наслаждению и она снова вскрикнула.  

– Я вас сильно люблю, – прошептала Лилия.  

Живи, цвети, как ветка розы,  

Не зная горя и беды,  

И пусть любуются тобою,  

А не срывают, как цветы.  

Цветы сорвут, а после бросят,  

Не позволяй того, что просят.  

И будешь вечно процветать.  

(случайно услышанный стих)  

Он с вдохновением коснулся ее губ:  

– Девочка влюбляется в вампира! Ха, хороший сюжет, хоть и банальный. Они занимаются сексом, а потом вампир вонзает ей в шею свои клыки! Нужно отрепетировать эту сцену.  

Лилия улыбнулась.  

– Вот, вампир уже откидывает волосы с ее шеи, тонкой и белой, он вонзает клыки в нежную кожу – свои слова Лэмюэль сопровождал действиями. Он нагнулся к ее шее и Лилия закричала, почувствовав адскую боль.  

– Прости, переусердствовал, – сказал Лэмюэль.  

Губы его были в крови. Заметив в его рту клыки. Лилия широко раскрыла глаза от удивления.  

– Челюсти, – засмеялся Лэмюэль, кладя их на столик. – Люблю, чтобы все было натурально, – он взял тот платок, который дала Донна и вытер струйку крови, стекающую с ее шеи.  

– Прости, – еще раз невинно улыбнулся Лэмюэль полной очарования улыбкой. – Можешь одеваться. Первый урок прошел вполне успешно. Придешь через три дня, а то, смотрю ты бледная такая, приболела, наверное.  

– Да нет. Я вполне хорошо себя чувствую, – ответила Лилия.  

– Послушай меня и приходи через три дня, ты действительно приболела.  

– А когда я смогу выступать на сцене, перед публикой?  

– Когда тебе захочется крови, – улыбнулся Лэмюэль.  

Пророческие слова Лэмюэля сбылись. Лилия действительно заболела. Три дня она почти не поднималась с постели. Ее охватил озноб, слабость, лихорадка.  

Потом состояние немного улучшилось и она смогла выйти на улицу. Ее поджидал Лэрри, нервно куривший, рядом стоял Скотти. Лилия обратила внимание, что волосы Скотти стали какого-то странного цвета. То ли с белым мелированием что ли?  

Лилии стало смешно:  

– Скотти, ты сделал на своей голове мелирование?  

– Ничего я не делал! – ответил Скотти. – Подожди, а что это у тебя такое на шее?  

– Где?  

– Вот тут, следы от клыков...  

– А, это мы репетировали.  

– Репетировали! – воскликнул Скотти. – Так я и знал, – он шарахнулся в сторону. – Не подходи к ней, – трясясь всем телом, сказал Скотти Лэрри. – Ее укусили вампиры!  

– Ты, придурок, совсем шизанулся, энциклопедий перечитал? – злобно сказал Лэрри.  

– Можешь оставаться с ней, а я пошел, – трясясь, как эпилепсик, сказал Скотти. – Она и тебя укусит, она заразная!  

Он побежал, не оглядываясь.  

– Сам ты заразный, ****абол! – выругалась Лилия.  

Лэрри пристально смотрел на нее.  

– Преследуешь? – спросила она.  

– Я люблю тебя, – удрученно ответил он, подкуривая еще одну сигарету.  

– Лэрри, – в задумчивом спокойствии ответила Лилия. – Мне было очень хорошо с тобой, но мы не можем больше быть вместе. Я люблю Лэмюэля. Хочу быть с ним.  

Лэрри нервно закивал головой, докурив сигарету в две тяги и со злостью вышвырнув в сторону.  

– А того, с карими глазами ты тоже любишь?  

– Зря ты меня обижаешь!  

Давай останемся друзьями.  

Он схватил ее за голову и стал целовать в губы. Лилия вырвалась.  

– Прекрати. Ничто уже не поможет. Наш поезд ушел и его не догнать. Мы – просто друзья.  

– Просто друзья, понятно... – проговорил Лэрри...... Вдобавок ко всему Скотти совсем чокнулся. Закрылся в комнате и сказал Лэрри, что не впустит его, пока тот не прочитает, стоя у двери, "Отче наш".  

Лэрри злился и осыпал его матами и оскорблениями, но ничего не помогло. Придурок стоял на своем. Лэрри хотелось вынести дверь ногами, но тогда его бы «вынес» отец. Пришлось бубнить эту дурацкую молитву.  

Получив возможность войти в собственную комнату, Лэрри не вошел, а ворвался в нее, принявшись колотить изо всех сил Скотти, повалив его на кровать. А тот, вместо того, чтобы колошматить его в ответ, щепетильно осматривал его шею.  

Лэрри продолжал бить его, разряжаясь по полной. Он отрывался на нем и за то, что его бросила Лилия, за то, что Бог послал ему такого племянничка.  

Случайно взгляд Лэрри упал на стены и он прекратил бить Скотти.  

– А что это такое? – спросил Лэрри, заторможенно оглядываясь по сторонам.  

Только сейчас Лэрри заметил, во что превратилась его комната:на стенах висели связки чеснока, везде стояли кресты – от мала до велика, разной формы и работы, даже на компьютере было распятие с Иисусом, в углу стояла целая связка палок, выточенных из какого-то дерева, на стенах он развесил зеркала. Лэрри задела здоровая головка чеснока, свисающая с люстры. Из-под кровати Скотти тоже торчала палка, валялся нож и стружка.  

– Что это такое? – офигевшим голосом проговорил Лэрри.  

Скотти, как черт, подскочил к нему.  

– Ты понимаешь, – сказал он шепотом и оборачиваясь по сторонам, будто бы его преследовали. – Они тут, близко, – заикаясь, говорил Скотти, вцепившись в руку Лэрри мертвой хваткой. – Я сам видел. Они тут. Рядом. Лилия с ними. Не подходи к ней! – сказал он каким-то особенным, леденящим душу тоном. – Я сам видел, сам видел...  

Лэрри гневно посмотрел на него, как на последнего дурачка и оттолкнул:  

– Да отцепись ты от меня, шизик!  

Скотти достал из-под кровати палку и судорожно, с трясущимися руками, принялся точить.  

– Вот, – приговаривал он, время от времени глядя на дело рук своих и намахиваясь палкой, будто бы протыкая невидимого противника. – Пусть только сунутся! Я им покажу! О! Видал? Кол осиновый!  

– Малоумный, – с отвращением плюнул Лэрри. – Лучше на кухню пойду ночевать, чем с этим дебилом...... Лилия была в театре через три дня. Ламюэль внимательно и заботливо оглядел ее шею и еще раз извинился, типа, что хватил лишнего.  

Он был в золотистом и очень пышном платье. Тугой корсет подчеркивал стройность талии и плоскость в районе груди.  

На вьющихся колечками волосах его красовались золотистые нити, а на голове была небольшая, но очень красивая и тонкой работы диадема. Макияж подобран в тон золотистому цвету, преобладающему в его наряде.  

Волосы Донны были уложены и скручены блестящей сеткой. Ее темно-фиолетовое платье украшали декорированные маленькие фиалки.  

Отто и Лекан были одеты в темно-зеленый и красный камзолы.  

"Какие все красивые", – подумала Лилия с завистью.  

– Нужно бы приодеть девочку, – словно прочтя ее мысли, сказала Донна.  

– Отдай ей платье, в котором тебя хоронили, – сказал Лекан.  

При этих словах Лэмюэль строго обвел актеров взглядом.  

– В котором, простите, что делали? – осведомилась Лилия.  

– Он хотел сказать, что, когда Донна играла в сцене с похоронами, она была одета в красивое платье, – с непринужденной улыбкой ответил Лэмюэль.  

– А это мысль! – сказала Донна.  

Она принесла платье нежно-розового тона, пошитое на средневековый манер.  

– Какая прелесть! – воскликнула Лилия. – Такое чувство, что оно из средневековья!  

– А оно из средневековья, – ответила Донна.  

Лилия облачилась в нарядное платье, которое подошло ей по размеру.  

Донна посмотрела на Лилию:  

Сегодня торжествует серебро  

Земных зеркал.  

И Госпожа их блики  

Зовет на Карнавал.  

Она плывет величаво  

По неостывшей земле,  

А шелест одеяний  

Шепчет указания судьбе.  

Желтые листья  

Сомкнут веки  

Ванильным сном.  

Теплый ветер  

Багряной дымкой  

Пьянит душу,  

Словно ром.  

Черные ветви  

Ласково погладят плечи.  

Отчего ж не вечен  

Этот вечер...  

(стихи Геллы)  

– Неплохо было бы тебе поработать в паре с Донной, – задумался Лэмюэль.  

– Здравая мысль, – усмехнулся Отто. – Танец двух дам.  

– Да! Танец! Точно! – сказал Лэмюэль. – Донна, обучи ее вальсу.  

Заиграла музыка. Донна схватила Лилию за руки и они закружились в вальсе.  

Лилию совсем закружило, а ведь она еще не отошла после своей трехдневной болезни. Лилия почувствовала слабость и закрыла глаза...  

Когда вновь вернулась возможность ощущать, Лилия почувствовала легкое поглаживание по телу.  

"Лэмюэль!!" – подумала она.  

Но открыв глаза увидела, что полностью голая лежит на руках у Донны.  

– Что это такое?! – возмущенно пытаясь подняться, воскликнули Лилия.  

Она пыталась глазами отыскать Лэмюэля, но услышала лишь его сладострастные стоны – он был в объятиях Отто, а с другой стороны его ласкал Лекан.  

– А как же репетиция, – проговорила Лилия, устыдившись, что увидела эту сцену.  

– А это и есть репетиция, – развратно улыбнулась Донна, трогая ее везде.  

– Я не хочу!..  

– Но придется, девочка, теперь ты одна из нас и обратной дороги нет.  

– Из кого это "из вас"?  

– Из актеров, – после минутной паузы улыбнулась Донна.  

Она продолжала ласкать ее везде. Лилия перестала сопротивляться и молча лежала. Она почувствовала в себе пальцы Донны. Боли не было, как с Лэмюэлем. Она представила его, что это его руки ласкают ее, его пальцы и губы. И стало хорошо. Она застонала. Вот, открыв глаза, она действительно увидела перед собой Лэмюэля. Он начал ласкать ее. сзади целовал Отто.  

– Нет нет, – пыталась вырваться Лилия.  

– Лилия, мы хотим тебя, отдайся нам! – стучало в висках.  

У нее не было сил сопротивляться.  

– Отдай нам свою плоть, она – сосуд для нас, в котором мы встретимся, чтобы любить друг друга.  

Лилия совсем ослабла. Они вошли в нее почти одновременно и снова пронзила адская боль.  

– Я люблю тебя, – услышала она голос Лэмюэля и сердце забилось чаще.  

Но, открыв глаза, Лилия увидела, что слова эти адресовались Отто, а уж никак ни ей. Он трахал ее и признавался в любви Отто! Мало того, он еще извернулся, чтобы наклониться к нему и поцеловать в губы.  

На глазах Лилии выступили слезы от обиды, от боли, что ощущая их двоих в себе, она параллельно ощущала себе шлюхой. Но в конце концов, ничего другого не оставалось, как смириться и терпеть. Эти страдания окупились минут через пять сумасшедшим физическим удовольствием.  

Вот, Лилия уже лежала в объятиях Лэмюэля. Отто ушел развлекаться с Донной и Леканом. Лилия с обожанием посмотрела на Лэмюэля:  

– Бери меня, мне больше не будет больно...  

Лэмюэль провел рукой по ее телу:  

– Ты способная ученица, из тебя выйдет чудесная актриса. Очень скоро ты сможешь сыграть роль вампира.  

– Правда?! Так мне нужно немедленно учить слова.  

– Нет, учить ничего не нужно, это будет игра без слов, – ответил Лэмюэль.  

Она снова захотела его...  

– Зачем она тебе? – сказал Отто.  

– Неужели снова ревнуешь? – Лэмюэль заглянул в его глаза. – Мне нужна податливая ученица. Кроме того, она новый актер для нашего театра. Это не будет лишним.  

– Мне кажется, что ты привязываешься к ней, – угрюмо сказал Отто.  

– И вовсе нет! – Лэмюэль поправил декольте платья.  

На голове его был белый парик, а челка, падающая на лицо, прикрывала один глаз.  

Лэмюэль подошел к Отто и сел на него сверху, обхватив ногами его торс. Он поцеловал Отто в губы, прикусив их до боли.  

– Три столетия я люблю только тебя. Чего же тебе еще нужно, мой ненасытный?  

Отто, распаленный страстью, опрокинул Лэмюэля на кровать и задрал его юбки.  

– Ты почти как женщина, но не женщина...  

– А ты хотел бы, чтобы я был женщиной? – спросил Лэмюэль.  

Отто не ответил, только стал покусывать его тело.  

Лэмюэль трогал шелк и вдыхал аромат его медовых волос.  

– Красивый... – проговорил Лэмюэль. – Очень красивый...  

– И весь твой...  

– Да, весь мой... – с удовольствием сказал Лэмюэль...... Лэрри устал бороться с чудачествами племянника. Он ежедневно выбрасывал в окно связки палок, но каждый день Скотти приносил все новые. И где только брал!  

Вчера Лэрри выкинул в окно последнюю палку и чуть не выколол глаз прохожему, который стал ломиться в дом, чтобы учинить скандал.  

Жить становилось все невыносимее и отвратительнее.  

– Вампиры... Вампиры... – как маньяк, твердил Скотти.  

Вместо энциклопедий на его столе лежали Библии в переплетах всех цветов.  

Ложась спать, он бубнил на ночь какие-то молитвы и обвесил всю стену возле кровати крестами.  

– Если постучится кто незнакомый, – твердил Скотти, – и попросит войти, ты не впускай!  

И на свою беду газовщик спросил у порога можно ли ему войти. Скотти стал намахиваться на него палкой и предупредил, что если тот переступит порог дома, то он проткнет его, как шашлык шампуром. Газовщик покрутил пальцем у виска и ушел. Поломку так никто и не исправил.  

Лэрри злился и психовал. Ему казалось, что на голову ему свалились все беды, какие есть. Он не терял надежду вернуть Лилию, хоть она казалась и призрачной...... Лилия не могла ничего есть и перестала есть вообще. Она хотела чего-то, но чего, сама не знала. Чего-то не хватало.  

– В какой поликлинике ты заостряла себе зубы? – спросил знакомый гот.  

– Какие зубы? Я ничего не заостряла! – она посмотрела в зеркало.  

Зеркало упало из ее безвольно опустившейся руки и разбилось. Зубы по бокам действительно стали заостренными и теперь больше напоминали клыки.  

4  

Браслеты обнимали его тонкие запястья, перчатка из черного шелка закрывала кисть, пальцы украшали тонкие кольца. Дерзкое короткое платье открывало по-женственному красивые ноги. Блестящие длинные волосы напоминали шерсть ухоженной черной кошки. Губы, красиво очерченные тонкой линией карандаша, дразнили и притягивали. Длинные ресницы напоминали взмах крыльев бабочки. Вызывающий, сексуальный образ.  

– Ты гляди, какая малышка! – сказал проходящий мимо своему другу.  

– Вай! Спорнем, я цепану ее?  

– Фак!  

– На ящик пива!  

– Давай! – со смехом сказал друг.  

Приятель отправился к лавочке, на которой сидел Лэмюэль, было уже совсем темно.  

Молодой человек проявил высшую меру наглости – он без лишних вопросов подсел к Лэмюэлю и начал его целовать. Увидев симпатичное лицо, Ламюэль ответил на поцелуй. Друг, наблюдающий в кустах, уже прикидывал в уме во сколько обойдется ему ящик пива.  

Молодому человеку одного поцелуя показалось мало и он окончательно осмелел. Руки его полезли под платье Лэмюэля.  

– ****ь! – через несколько минут воскликнул наш герой-любовник.  

Он вытращил глаза на Лэмюэля и побежал, как ошпаренный.  

– И что ж ты ее не трахнул? – спросил друг.  

– ****ец, это мужик!  

– Да ну?!  

– Я выставляю тебе ящик пива, только идем отсюда скорее, а то как бы этот транс не трахнул меня!!... Лэмюэль смотрел в сторону. Он увидел идущую к нему Лилию.  

– Что с настроением? – спросил он.  

– Что ты сделал со мной? – закричала она. – Говори правду!  

Почему зубы мои постепенно превращаются в кошачьи клыки?! Ты занимаешься магией, отвечай, ты навел на меня порчу?!  

Ламюэль непринужденно улыбнулся:  

– О, сюжет становится все банальнее: героиня узнает правду и закатывает истерику: "Что ты сделал со мной?!"  

– Хватит паясничать! – чуть не плача, сказала Лилия – Я тебя любила, я отдала тебе свою невинность, свое тело. Тебе и твоему другу, чтобы вы надо мною извращались! А ты проклял меня, колдун!  

– Я сделал тебе благо, девочка, – спокойно сказал Лэмюэль. – Я подарил тебе молодость и красоту в бессмертии. Никогда морщины не коснутся твоего лица, а тлен – твоего тела. Ты должна воспевать меня, как своего благодетеля.  

– Что ты со мною сделал?! – закричала Лилия. – Кто я?!  

– Я понимаю, что ты сейчас мне не поверишь, – ответил Лэмюэль, – но я сделал тебя вампиром...  

Лилия посмотрела на него и разразилась истерическим смехом. Волосы ее растрепались, а тушь размазалась по лицу:  

– Ты держишь меня за малолетнюю дурочку, которой можно плести всякую ерунду, да?  

Лэмюэль резко схватил ее за руку и усадил рядом с собой. Он был сильно разгневан.  

– Сейчас ты сама все увидишь. Сиди и жди!  

Они сидели молча. Лилия изредка поглядывала на Лэмюэля, но его лицо было монотонным.  

Послышались шаги. Лэмюэль встал. Он смотрел на прохожего.  

случилось очень быстро и Лилия не сразу осознала, что произошло. Она видела уже, как Лэмюэль, оскалив челюсти, впился в шею одуревшего от страха прохожего.  

Лилия смотрела и глаза ее расширялись все больше, будто бы их закапали ядом. Если бы ее спросили, что произошло, она не смогла бы дать вразумительного ответа.  

Лилия помнила происходящее лишь отрывками. Как она очутилась возле Лэмюэля, она не поняла. В следующий момент она уже вгрызалась в плоть острыми клыками, чувствуея ее вкус. Внутри становилось тепло и сытно. Мучивший ее столько времени голод покинул..Кровь струилась по жилам, неся с собой блаженство.  

– Стоп! – услышала она и спустилась на землю.  

Прохожий рухнул. Лилия не могла осознать, что происходит, словно находилась под действием наркотика.  

– Ну что, малолетняя дурочка, которой можно плести всякую ерунду, а? – спросил Лэмюэль, вытирая ее рот носовым платком.  

– Что все это значит?  

– То, что ты видела, то, что чувствовала, то, что теперь внутри тебя. Теперь ты одна из нас, в вечности...  

Лилия ничего не понимала. Она почувствовала себя маленькой и совсем беззащитной. Лилия прижалась к Лэмюэлю, ей хотелось, чтобы кто-то взял над ней шефство.  

– Ты не бросишь меня? – спросила она, поднимая глаза на Лэмюэля.  

– Нет, я не брошу тебя. Считай, что я твой крестный отец. А крещение ты только что приняла. Аминь.  

– Ты будешь принадлежать только мне? – спросила Лилия.  

– Я не принадлежу кому-то отдельно. Я принадлежу всем и никому. Я — ветер, я — свобода, я — вечность...... Лилия получила приглашение в театр. Нет, в людской театр, где начиналась премьера "Мастера и Маргариты".  

Она вцепилась в руку Лэмюэля. С другой стороны шел Отто. Он был явно недоволен ее присутствием. Лилия боялась его. Такого красивого, того, у которого никогда не знаешь, что на уме. Она поплотнее жалась к Лэмюэлю. Он сумеет ее защитить. От всего мира. От всех.  

Сзади шли Донна за руку с Леканом. Все думали, что это мать идет с сыном. Никому и в голову не могло прийти, что это идет жена с мужем!  

– Он же маленький ребенок! – возмутилась Лилия на ухо Лэмюэлю.  

– Радость моя, – ответил он. – Ему пятьдесят лет от роду! Его сделали вампиром в девять лет и он навсегда остался с внешностью ребенка, хотя в мозгах его роятся уже давно не детские мысли.  

Они сели на лоджии. Отто нежно поглаживал руку Лэмюэля, он пожирал его глазами. Когда его взгляд встретился со взглядом Лилии, она заметила, как в глазах Отто зажглась ненависть и ревность. Лилия поспешила отвести взгляд и спрятала лицо на плече Лэмюэля.  

Лэмюэль зевал, прикрыв рот веером. Ему было скучно. Актеры ему казались бездарными, а спектакль пресным. Он говорил, что скоро ставит спектакль их театр и люди увидят, как должны играть настоящие актеры. Сердце Лилии затрепетало. Ведь она в первый раз выйдет на сцену! Как все пройдет? Не опозорит ли она себя перед зрителями, а главное – перед Лэмюэлем?  

На антракте Лилия вышла в туалет. Как назло, свет отключился. Она осталась в абсолютной темноте. Был слышен шум воды, нарушающий тишину. Лилии стало жутко. Она осталась совсем одна в этой тишине и пустоте. Чьи-то руки схватили ее сзади. Лилия вскрикнула.  

– Тихо! – ответили ей.  

– Кто вы? – испуганно спросила Лилия.  

Человек прижал ее к стене. Раздался щелчок зажигалки.  

В темноте Лилия увидела красивое лицо Отто, освещенное пламенем зажигалки. Огонек погас и лицо его снова скрыла темнота. Страх Лилии усилился.  

– Что вы хотите от меня? – пролепетала она.  

Отто наклонился к ней, поцеловал, а потом до крови вцепился в губу. Лилия почувствовала ее вкус во рту.  

– Какого черта ты прицепилась к моему парню, по какому праву влезла в нашу семью?  

– Я не... – начала она, не зная, что ответить.  

Страх переполнял и парализовал.  

– Он не любит тебя, глупая овечка, он меня любит и всегда любил. Он с тобой никогда не будет!  

Лилия молча слушала.  

– Молчишь? Помнишь, как я трахал тебя тогда? Тебе было больно, страшно и стыдно. Лэмюэль отдал твое тело мне. Да, тебя можно только трахнуть для разминки перед настоящим сексом с моим любимым.  

Он задрал ее юбку и резко вошел. Лилия закричала. Отто закрыл ей рот рукой.  

– Заткнись и слушай: если Лэмюэль узнает о нашем разговоре, ты ой как пожалеешь!  

Лилия чувствовала себя совсем беспомощной. Он мог с ней безнаказанно делать все, что хотел.  

Она была в его власти.  

Он взял ее, и кроме боли и страха Лилия ничего не испытывала. От безысходности она вцепилась в плечи Отто. Потом ее охватило резкое возбуждение. Тело пронзала дрожь. Стало хорошо и она не сдержала стон.  

Отто отпустил ее:  

– Предупреждаю, не стой у меня на пути, иначе ты за это дерьмо заплатишь!  

Лилия выбежала из туалета, на ходу вытирая слезы.  

– Что у тебя с губой? – спросил Лэмюэль, когда она вернулась.  

– Ударилась в туалете, – ответила Лилия, стараясь не смотреть на него.  

Она думала. Пока взгляд не остановился на сидящем впереди человеке. Вернее, на его шее.  

Захотелось...  

5  

Один раз, когда Лэрри шел домой, он заметил через окно, как Лилия борется с сумасшедшим Скотти, который пытался пронзить ее остро отточенной палкой. Видя неладное, Лэрри побежал на помощь. К сожалению было поздно — Лилия лежала на полу, а из ее груди торчала острая палка-кол. Лэрри вынул окровавленное орудие убийства.  

– Сумасшедший придурок! – закричал Лэрри. – Ты убил ее!!  

Скотти бубнил что-то невнятное и как-то странно потирал шею.  

Собрав последние крупицы здравого смысла, Лэрри решил закапать труп подальше от дома, пока об убийстве не прознали. Он заставил Скотти помогать ему...  

Скотти провалялся на кровати три дня. Не ходил в школу и не вставал вообще. Лэрри думал о случившемся, которое доходило до него с трудом. Появление Лилии, сумасшедший Скотти с палкой. Труп. Все это не входило не в какие рамки. Лэрри не знал, что делать, как вести себя дальше. Он сам был на гране помешательства. Ему казалось, что все уже знают об убийстве Лилии и подозревают его в том, что он к нему не причастен.  

Если случайно люди на улице переговаривались, Лэрри думал, что они непременно обсуждают его. Если кто-то что-то сказал, Лэрри чудилось, что на него показывают пальцем. Паранойя доводила до сумасшествия и это было невыносимо. Лэрри не мог есть, спать. Он почти не выходил из дома. Вздрагивал при малейшем стуке. Лэрри думал, что не сегодня-завтра – их дом оцепят полицейские и все будет кончено. Он думал не столько о том, что потерял Лилию, как о том, что его приговорят, как соучастника. На Скотти ему было наплевать.  

Пусть этого придурка изолируют, он это заслужил.  

Но самому сидеть за грешки чокнутого племянника Лэрри отвечать уж никак не хотелось.  

Отцу Лэрри сказал, что ходит вирус гриппа и они со Скотти заболели. Но рано или поздно на улицу все равно пришлось выйти.  

Лэрри зашатался. Он схватился руками за столб, чтобы не упасть – навстречу ему шла Лилия. Живая, цветущая, улыбающаяся. Выглядела превосходно.  

– Не здоровится, Лэрри? Ты такой бледный, – Лилия помахала рукой.  

– Ты ж умерла, – промямлил Лэрри и ударился головою об столб.  

– Я? Умерла? – усмехнулась Лилия. – От чего? От того, что твой братец палкой проткнул мне кожу на спине и я потеряла сознание от боли? Ха! Не дождетесь!  

– Так ты жива! – все еще не веря, воскликнул Лэрри, пытаясь ее обнять.  

– Руки! – сказала Лилия и, многообещающе улыбнувшись, прибавила:  

– Скоро увидимся, привет племяннику!  

Лэрри побежал в дом, чуть не разбив нос о крыльцо. Теперь можно было расслабиться – она жива. Никакой полиции, никакой камеры – ура!  

– Скотти! Скотти! – кричал Лэрри. – Вставай, придурок! Она жива — слышишь? Лилия жива! Нам ничего не будет!  

Скотти сидел на кровати. Он молча посмотрел на Лэрри таким взглядом, что тому стало жутко. Лицо Скотти было чрезмерно бледное с зеленюшным оттенком. Как после долгой болезни.  

– Все хорошо? – выдавил из себя Лэрри.  

Скотти молча отвернулся и продолжил заниматься своим делом – складывать распятия, библии, чеснок в огромный пакет. Связывать деревянные колы.  

«Наконец-то решил избавиться от этой хрени, придурок», – подумал про себя Лэрри и пошел на кухню...... Зал был полон народа. Сегодня была премьера «Саги о любви и смерти». Заднюю часть зала занимали вампиры, переднюю – ничего не подозревающие доноры, среди которых был некто Зик, путешествующий по миру и случайно забредший на этот спектакль.  

Уже четверть часа Зик, не отрывая глаз, наблюдал за прекрасной пышноволосой дамой в вызывающем кроваво-красном платье. Он следил за каждым ее движением, за малейшим вздохом или взмахом ресниц. Дама (которой был сам Лэмюэль), запела:  

Бог на клавишах чувств человечьих играет.  

Полнозвучьем искусств – души переполняет.  

Как мажор и минор – в них любовь и разлука.  

Сменит счастья восторг – безысходности скука.  

Ее взял за руку прекрасный юноша в камзоле, расшитом золотой нитью (коим был Отто).  

Смотря на даму пылающим страстью взглядом, он запел:  

Плачь ноктюрном, печаль, – чернокрылая птица.  

Как надежду нам жаль,  

Что не сможет уж сбыться.  

Словно чардаш летит – жизнь в своей круговерти.  

Грустным маршем звучит  

Приближением смерти...  

(стихи Т. Беловой)  

Погас свет. Дама в красном взяла в руки цепи, горящие на концах, и начала танец. Она была уже в красной прозрачной накидке. Зал восторженно вздыхал, следя за движениями ее тонких рук, вертящих цепи с поразительной быстротой и точностью.  

Это был настоящий танец огня. Огонь плясал, дразня своими красными язычками, которые то подпрыгивали вверх, то опускались вниз, вертелись спиралью, описывали круги вокруг тонкого стана Лэмюэля, вокруг его головы. Казалось, одно неточное движение – и Лэмюэль сам вспыхнет, как факел.  

Вот языки огня рисуют в воздухе восьмерки, огнедышащие знаки любви, которые клеймом впивались в несчастную душу Зика с каждым движением дивной танцовщицы.  

– Ах! – воскликнул зал, когда Лэмюэль прокрутил цепи, которые едва не соприкоснулись с его лицом, но он не задел ни миллиметра кожи.  

– Ах! – громче всех воскликнул Зик.  

Лэмюэль со сцены заметил так пристально наблюдающую за ним пару глаз человека, лицо которого было скрыто капюшоном. Он продолжал извиваться в танце, подобно змее, танцующей свой смертельный танец.  

На сцене появилась молодая девушка в белом платье, с распущенными волосами.  

Лэмюэль, вращая огнями, подошел к Лилии так близко, что огни едва не касались его лица. Зрители ахнули. Зик вытянул шею, но тут же поплотнее нахлобучил свой капюшон Лэмюэль, описывая над головой и станом Лилии круги огнями, в миллиметре от ее тела, подарил ей свой поцелуй. Их губы слились, а огни все продолжали свой победоносный танец.  

Вот все стихло. Огни погасли. Тишину взорвали аплодисменты. Через мгновение сцена зажглась. К публике, взявшись за руки, вышли артисты: посредине красавец Лэмюэль, по бокам его держали за руки Лилия и Отто, дальше стояли Донна и Лекан.  

– Браво! Бис! – кричали зрители в первых рядах.  

– Бис! – заорал Зик, но тут же в страхе обернулся: никто не увидел ли его уродливого лица?  

Лэмюэль с улыбкой поклонился.  

– По просьбе обожаемых зрителей мы выступим на бис. Миниатюра будет называться: «Ужин вампира! ».  

Тут актеры спрыгнули со сцены, а остальные вампиры, с нетерпением ждавшие ужина, вскочили с задних рядов. Люди разразились воплями, почувствовав на своих шеях далеко не театральные клыки.  

Лилия приободрилась, и поражая остальных членов своей новой семьи, впилась кому-то в шею.  

Стояли крики, стоны, вопли, причмокивания кровососов, кто-то падал, кто-то боролся, кто-то визжал от ужаса.  

Так получилось, что Лэмюэль прыгнул на Зика.  

Зик схватил его за плечи.  

– Вампир не может питаться вампиром, – хрипло сказал он.  

Лэмюэль отшатнулся:  

– Кто вы? Я не знаю вас!  

– Вампир, который странствует в поисках своего места по свету. Которому нет жизни и нет смерти.  

– Почему вы так смотрели на меня во время спектакля? – спросил Лэмюэль.  

– Я был сражен вашей красотой и грацией, – печально проговорил Зик. – Много веков скитаясь по свету, я не встречал женщины, прекраснее вас...  

– Я не женщина, опустив голову, и в таком же печальном тоне проговорил Лэмюэль.  

– Святые мученики! – прошептал Зик, все еще помня свое прошлое средневекового тамплиера.  

– А вы... – проговорил Лэмюэль. – Почему скрываете свое лицо? Я хочу посмотреть на вас.  

– Ах нет, – Зик отвернулся в сторону, – не стоит. Я – инкогнито.  

– Не знаю что, но что-то меня тянет к вам, – сказал Лэмюэль.  

– Ах, бросьте, что Вас может тянуть ко мне!  

«Вы еще не видели моего лица! » – добавил он про себя.  

– Я не знаю... что. Наверное, ваши глаза. Я видел, как они пожирали меня, когда наблюдали за мной.  

– Грешно, грешно, вы — мужчина, – шептал Зик, чуть не перекрестившись по старой привычке, но вспомнил, что он вампир. А креститься вампиру было бы высшей мерой кощунства.  

– Не знаю... Вы чем-то привлекли меня. Я так несчастен... Мне кажется, вы смогли бы помочь мне, – Лэмюэль кинулся к Зику, но тот отшатнулся.  

– Нет, нет!... Грешно, грешно!  

– Говорить ли вам о грехе, когда вы убиваете для насыщения плоти!  

– О! – взвыл Зик. – Не нужно это говорить. Вы просто меня убиваете.  

– Подойдите ко мне, – сказал Лэмюэль, – я хочу видеть, хочу чувствовать вас...  

– Нет, нет! – Зик побежал, заметавшись в толпе обляпанных кровью вампиров.  

– Постойте, откройте хотя бы свое имя! – закричал Лэмюэль, но Зик уже пропал.  

Он посмотрел вокруг, на толпу сосущих кровь. Лэмюэль поймал взгляд Отто. Отто пробрался к нему.  

– Кто это был? – грозно спросил он.  

– Не знаю.  

– Кто это был? – повторил Отто. – Вампир, да?  

– Я не знаю, – раздражаясь ответил Лэмюэль. – Какая тебе разница, кто это был! Прекрати меня контролировать!  

Он ушел.  

– Лэмюэль! – закричала Лилия.  

Не оборачиваясь, он сделал знак руками, значивший, что "все свободны".  

Лилия увидела испепеляющий взгляд Отто. Она опасалась его больше всех. Ревность может творить страшные вещи.  

6  

– Фу, блин, ты бледно-зеленый, как поганка. Как из гроба встал, – сказал Лэрри.  

Скотти продолжал молча сидеть над тарелкой, так и не притронувшись к еде.  

Залетевшая в открытое окно мука деловито уселась на столе, потирая лапки. Лэрри ударил кулаком и размазал муху по столу. Увидев капельку крови, Скотти обмакнул в нее палец и засунул себе в рот, прикрыв глаза от удовольствия.  

– Вот ты ебнутый! – смотря на него, сказал Лэрри. – Я с тебя хренею.  

Скотти посмотрел на него вполне серьезно:  

– Еще одно слово и с тобой случится то же самое, что и с этой мухой.  

В руках он держал молоточек для отбивной, тихонько постукивая им по столу.  

– Да пошел ты! – Лэрри схватил со стола свой бутерброд и ушел в свою комнату.  

По правде говоря, он боялся Скотти. После случая с Лилией, Лэрри уже не сомневался, что у племянника двинулась крыша.  

Скотти смотрел на оставшейся миллиметр крови на столе, вместе с растертыми по столу внутренностями мухи.  

Не сдержав себя, он подбежал и с жадностью слизал все, что оставалось...... Отто заглянул в гримерную. На диване лежал голый Лэмюэль, рядом улегся на его животе огромный рыжий пес. На полу валялись вещи, пустая бутылка из-под вина. Дымилась сигарета в пепельнице.  

– Лэмюэль! – строго воскликнул Отто.  

– Чего? – он пьяным и сонным голосом ответил Отто и, причмокивая, перевернулся на другой бок.  

Отто резко схватил его за волосы, намотал их на свою руку и потянул.  

– Ай! – закричал Лэмюэль.  

– Опять трахался с собакой?!  

– Я всего лишь отсосал у него, а он немножко полизал меня...  

Отто сильнее потянул за волосы.  

– Ай, ай, больно! Вы все меня не любите! – плаксивым голосом сказал Лэмюэль. – Только Нерон любит меня, он один!  

Лэмюэль сильнее облапил пса.  

– Пшел вон!  

Отто со злостью пнул собаку ногой с дивана. Собака с визгом убежала.  

– Нерон! Куда! Ай! – закричал Лэмюэль, потому что Отто сильнее дернул его за волосы.  

– Хватит пить! Посмотри, во что ты превратился!  

Отто стал бить его по щекам, чтобы отрезвить.  

– Ай, ай! – Лэмюэль пытался закрыться от ударов. – хватит бить меня!  

Он стал всхлипывать. Макияж потек. Тушь, тени, грим – все размазалось по лицу.  

– Нет! – сказал Отто.  

Он схватил Лэмюэля за волосы и потащил к зеркалу. Тот упал с дивана.  

– Поднимайся! – грубо сказал Отто, давая ему пинка под голый зад.  

Люмюэль стал хныкать. Он пытался подняться, но его шатало из стороны в сторону и подняться никак не получалось. Тогда Отто потянул его за волосы так, что чуть не оторвал вместе со скальпом.  

– Не надо! – заверещал Лэмюэль и снова стал плакать.  

Подталкивая пнями, Отто все же удалось довести Лэмюэля до зеркала. Он держал его голову за волосы в одной руке, будто был Персеем, доставшим голову медузы горгоны.  

– Смотри, смотри, любуйся на себя в зеркало! – с презрением сказал Отто. – Вот он, величайший исполнитель женских ролей, пред красотой и талантом которого преклонялись несколько веков! Смотри, смотри! Вот это Лэмюэль, который сосет у собаки по ночам, пьет, как грузчик и валяется в пьяном угаре, как полное ничтожество!  

– Прекрати, – еле выговорил Лэмюэль, пытаясь закрыть лицо руками, чтобы не видеть отражения в зеркале.  

– Умывайся! – сказал Отто, подставляя графин с водой.  

Видя, что все попытки Лэмюэля умыться терпят фиаско, Отто стал умывать его сам. Через какое-то время, размазанный грим удалось удалить. Отто взял полотенце и вытер лицо Лэмюэля так, как посудомойщица вытирает тарелку в конце рабочего дня.  

– Я напился потому... потому, что никто меня не понимает... – заплетающимся языком бормотал Лэмюэль. – А я не женщина, не женщина, – он снова стал хныкать.  

– А ноешь, как женщина! – Отто швырнул его на кровать. – Если тебя позволено трахнуть даже собаке, то почему бы мне не трахнуть тебя? Хорошая мысль!  

– Да, трахни меня, трахни! – продолжал поскуливать Лэмюэль. – Затрахай меня до смерти!  

Отто поспешно и со злостью скинул с себя всю одежду и залез на Лэмюэля, тело которого беспомощно лежало на диване. Он взял лицо Лэмюэля за подбородок и до боли сдавил, а потом просунул свой язык ему в рот и поцеловал.  

– От тебя разит алкоголем и блевотиной! – сказал Отто.  

– Тогда оставь меня! – закрылся руками Лэмюэль. – Видишь, у меня ничего нет! Ни груди, ни вообще... Я плоский, плоская! Зачем я тебе такая? Иди, оставь меня! Нерон! Где Нерон? Только он любит меня...  

– Да это невыносимо! – возмутился.  

Он за волосы, как куклу, поднял Лэмюэля над диваном, а потом перевернул его на живот.  

– Ай, – заплакал Лэмюэль, когда почувствовал, как грубо ворвался в его плоть Отто. – Лучше спать спать с собакой! Нерон!  

– Заткнись! – стукнул его по спине Отто, стараясь трахать так, чтобы было как можно больнее.  

– Ай, больно! – снова пьяным голосом кричал Лэмюэль.  

Отто вошел во вкус и с каждым его возгласом делал еще больнее.  

Лэмюэль пытался скинуть его с себя, но у него ничего не получалось. Тогда он стал плакать. Отто быстро кончил и поднял голову Лэмюэля за волосы.  

– Я покончу с собой! – сквозь слезы сказал Лэмюэль  

– Да? Интересно, каким это образом.  

– Мертвая кровь.  

– Придурок!  

Отто взял его обессилившее тело в свои руки.  

– Отто, оставь меня. Ты меня только мучаешь, только причиняешь боль. Никто меня не любит.  

Отто откинул его с плеча волосы и прошептал на ухо:  

– Мой самый самый любимый. Тот, кого я всегда желаю и телом и душой, – он присосался к Лэмюэлю.  

– От меня же разит алкоголем и блевотиной? – спросил Лэмюэль, немного отрезвев.  

– А мне все равно.  

– Спасибо, – Лэмюэль опустил голову к нему на колени. – Холодно. Отто накрыл его байковым покрывалом. Лэмюэль закрыл глаза и сразу же заснул.  

Отто нежно поглаживал его по волосам.  

К утру это снова была звезда. Помятый вид скрылся под ярким макияжем, а кислое лицо за притворной улыбкой. Это снова был великий актер. Вечно прекрасный бог, у которого не существует проблем...... – Насколько я уродлив, настолько он прекрасен, – размышлял Зик.  

Он нашел себе пристанище в каком-то заброшенном доме. Денег у него не было. Пропитание добывал естественным путем. Все имущество Зика – старомодный сюртук, брюки, башмаки, плащ с капюшоном и котомка за плечами. В ней хранились какие-то личные вещи – перстень ордена тамплиеров, серебряная ложка с королевского стола, табакерка, в которой был нюхательный табак, старый кошель с впалыми боками – верный его спутник из столетия в столетие. Крест ордена тамплиеров он пожертвовал какому-то монастырю, считая, что став вампиром, хоть и не по своей воле, ему держать у себя распятие теперь грешно.  

Старый заброшенный дом окутала паутина. Убогую мебель покрывал толстый слой пыли.  

Напротив стояло большое зеркало, в котором Зик и увидел свое отражение. Он простонал и закрыл лицо руками.  

– О, и почему же вампиры на самом деле отражаются в зеркале! Ненавижу зеркала!  

Он стукнул по зеркалу кулаком и оно разлетелось на осколки  

– Кака я ненавижу себя, свое уродливое лицо, свою проклятую жизнь!  

Сразу же вспомнился облик Лэмюэля и сердце урода забилось чаще, а на душе стало тепло и хорошо.  

"Но это же мужчина! Грешно, ой грешно! "  

Урод присел в кресло, которое заскрипело под ним.  

"Вы чем-то привлекли меня. Я так несчастен... Мне кажется, вы смогли бы помочь мне"... -вспоминались слова, бередящие душу.  

– Ах, если бы знал ты, какой урод привлек тебя, то взял бы свои слова обратно! – печальным эхом раздался одинокий монолог в пустом доме...  

– Смотри, какая телка! – сказал один ночной бродяга своему соседу.  

– Я хочу ее трахнуть!  

– Так давай трахнем. Сейчас она в подворотню зайдет. Там темно и никого нет. Там не отвертится.  

– А если кричать начнет?  

– Рот закроем.  

– Чем?  

– Х... м!  

Они весело посмеялись, предвкушая, что сейчас развлекутся.  

Но они не знали еще, охотники за чужой плотью, что поразвлечься решил на самом деле Лэмюэль. Он прекрасно видел их и вызывающе медленно шел, покачивая бедрами, как женщина. Мини-юбка обнажала стройные ноги, удлиненные каблуками-шпилькой. Лэмюэлю могла позавидовать самая красивая топ-модель.  

Он свернул в подворотню. Его схватили сзади за шею.  

– Стоп, детка, стоять! Будешь умницей и больно не будет, получишь удовольствие.  

Насильник полез под юбку:  

– Бля...  

– Что такое?  

– Там член!  

– Иди ты!  

– Отвечаю. Да это мужик! Твою мать...  

Лэмюэль заржал.  

Он шваркнул одного об стенку.  

Тот ударился головой об стену и вырубился. Второго обхватил за шею:  

– Что, хотел трахнуть меня, пупсик? А трахну тебя я!  

Он развернул насильника к стене и спустил с него штаны.  

– Нет! Только не это, бля! Отпусти, найдем, прикончим ведь!  

– Не найдешь, – спокойно сказал Лэмюэль, засовывая свой член в его задницу. – Потому что времени жить тебе осталось пока я не кончу. Поэтому молись, чтобы я кончил нескоро.  

Раздражаясь из-за криков и воплей жертвы, Лэмюэль представил гениталии своего здорового рыжего пса, чтобы быстрее кончить.  

Потом Лэмюэль впился клыками в его шею и начал смоктать кровь.  

Второй, придя в себя, с раскрытым ртом наблюдал, что делают с его приятелем, а, опомнившись, в ужасе убежал. У него случилась психологическая травма, он стал сторониться женщин, боясь их больше гиены огненной...... Лэрри разделывал мясо на кухне. Скотти молча наблюдал за ним, попивая кофе маленькими глотками и затягиваясь сигаретой (он начал курить).  

Задумавшись о Лилии, Лэрри резанул себя по пальцу. Хлынула кровь.  

– Черт! – Лэрри развернулся.  

Он заметил, как пристально, маниакально смотрит на его палец племянник. После истории с колом, Лэрри не знал уже, чего можно ожидать. Взгляд племянника насторожил, испугал его.  

– Послушай, – сказал Лэрри, – я, конечно, ни на что не намекаю, но... Может тебе психиатру показаться?  

Скотти продолжал смотреть на него, будто ничего не слышал. Лэрри передернуло. Он поспешил уйти.  

Увидев капли крови, оставленные порезанным пальцем Лэрри, Скотти немедленно кинулся ее слизывать.  

Кофе, кровь, сигареты...... Кофе, кровь, сигареты. Кровь и сигареты. Лилия курила, вытирая измазанный кровью рот носовым платком. Ее праздничное белое платье было заляпано кровью.  

– Ай-ай! Нужно быть осторожнее, – сказала Донна, водя рукой по ее округлому плечу. – Кровь плохо отстирывается, а с портными у нас не шоколадно. Снимай платье, нужно его замочить в порошке.  

– Мне нечего переодеть...  

– Я принесу.  

Лилия скинула с себя платье. Донна с вожделением смотрела на ее юное упругое тело. Как хорошо, что оно останется теперь таким навсегда. Навечно. Вечные семнадцать! Вечная весна. Донна была постарше. Вампиром ее сделали в двадцать шесть. Но тело ее было стройным и гибким, а лицо свежим и прекрасным.  

– Где же платье? – спросила Лилия.  

Донна очнулась, будто бы ото сна.  

– А... платье, – она облизала палец и провела по обнаженному плечу Лилии. – У тебя все еще вид невинной девственницы, хотя Лэмюэль и Отто уже окончательно тебя развратили. Но я хочу тебя. С первого раза, когда я тебя увидела, то почувствовала пробуждающееся желание.  

– Не стоит...  

– Брось, хватит корчить из себя невинность. Они трахали тебя вдвоем, – Донна опустила ее на диван и начала гладить. Ее бархатистые пальцы были нежными и приятными и, когда они касались Лилии, она легонько вздрагивала.  

– Надеюсь, ты не будешь против, если к нам присоединится мой муж.  

– Но он же ребенок! – возмутилась Лилия.  

– Освободись от предрассудков! Мой муж – далеко не ребенок. Он гораздо старше и опытнее нас.  

Лилия устала возражать и сопротивляться. Она отдалась им. Лекан был чересчур опытен в премудростях секса, как для мальчика. Лилия не сомневалась, что он прожил минимум, как пять веков. Они, вместе с Донной, довели ее до такого оргазма, что она начала кричать.  

Вскоре секс втроем стал для Лилии обычным делом. Она уже не воспринимала его в штыки, как в первый раз. Ей понравилась пара Лекан + Донна. Лекан знал свое дело, Донна нежно и утонченно умела доставлять удовольствие. А вот Лэмюэль и Отто...  

Секс с Отто всегда был жестким и граничил с насилием, но физически не мог сравниться ни с чем. Лилия боялась самого Отто. Она знала, что он ее ненавидит...... Подул свежий ветер. Подхваченные им желтые листья закружились в легком танце. Они делали пируэты в воздухе и снова опускались на землю, а потом все начиналось сначала; нелепый, но прекрасный круговорот. Осень выдалась теплой. Лэмюэль в легкой осенней шубке смотрел на водную гладь, стоя возле пруда и облокотившись о дерево. Он смотрел, как листья, подхваченные ветром, плавно ложатся на воду и, словно маленькие кораблики, начинают свое путешествие.  

Лицо его, женственно-прекрасное, было печально. Лэмюэль думал о неудовлетворенности своей жизнью. Да, он — звезда. У него есть театр. Отто без ума от него и он тоже ему небезразличен. Он вечно молод и прекрасен, его не отличить от женщины. Но... Все же – он не женщина!  

7  

С какой печалью и завистью Лэмюэль не раз провожал глазами какую-нибудь пышногрудую даму, носящую третий-четвертый размер!  

Он, с застывшими в глазах слезами, смотрел на свою впалую грудь и проклинал судьбу. Сколько веков мучился он, чувствуя себя не в своем теле!  

Лэмюэлю казалось, что, родись он женщиной, все было бы по-иному. Он смог бы обрести счастье.  

Сколько раз Лэмюэль задумывался о том, чтобы лечь на операционный стол! Но Отто всячески отговаривал, стращая, что Лэмюэль вообще может превратиться в гермафродита и будет еще хуже, чем есть сейчас. Хотя, быть может, Отто говорил это лишь для того, чтобы не лишать себя удовольствия, т. к. Лэмюэль иногда проявлял желание трахать его.  

Возле пруда сидел Зик в нахлобученном, как всегда, капюшоне. Он тоже был печален, думая о своем уродстве. О том, ч то наперекор его воле, его сделали вампиром. И он теперь смертельный грешник. Нет ему прощения, пощады от Господа. Вечность – лишь мука для него.  

Зик вздохнул, решив добить себя до конца, взглянув на свое отражение в пруду, но увидел прекрасный облик Лэмюэля. Машинально Зик обернулся.  

– Господи... – прошептал Зик. – Хотя твое имя из моих уст теперь звучит, как кощунство.  

– Постойте, я знаю Вас! – вскричал Лэмюэль.  

– Вы не можете знать меня, сударь, мы не были знакомы! – ответил Зик.  

– Если мы не были знакомы, откуда тогда знать вам, что я — сударь? – спросил Лэмюэль. – Я узнал ваши глаза. Вы – тот вампир, который посещал наш театр. Который так пристально смотрел.  

– Забудьте! – ответил Зик, собираясь уходить.  

– Постойте, не оставляйте тут меня одного, мне так плохо! Душевные терзания плавят мой мозг и я на грани...  

– Если бы вы знали мои душевные терзания, – ответил Зик, – все остальное показалось бы вам детским лепетом!  

Он собирался уходить, но Лэмюэль схватил его за руку:  

– Постойте... Я говорил вам в прошлый раз, что меня что-то в вас притягивает и я вижу, что тоже вам небезразличен...  

– Грешно... Грешно... – проговорил Зик, отворачиваясь.  

– Грешно?! – изумился Лэмюэль. – Это слово уместнее слушать из уст монаха, чем из уст вампира.  

– Господь... Он покарает...  

– Господь?! А ты уверен, что он есть? Может и покарал бы, если бы существовал. Скорее мы сами себя караем. В наше время легче поверить в существование вампира, чем в Господа. Вы, кстати, какого века рождения будете?  

– Конца тринадцатого столетия.  

– Ого... Я, в сравнении с вами, едва ли не отрок. Надо сказать, я интересовался историей и могу с уверенностью сказать, что король Эдуард 2 был геем, ежели вам это неизвестно. Эти связи существовали с давнейших времен, поэтому вам здесь нечего стыдиться. А люди ни за что не подумают, что я — мужчина (хотя мне глубоко наплевать на то, что они подумают). Так идите же сюда, мой дражайший и умудренный опытом друг! Я смею рассчитывать хотя бы на поцелуй?  

– Нет, нет! – отшатнулся Зик от него, как от чумы ходячей.  

– Неужели я настолько отвратителен?! – удивился Лэмюэль.  

– Нет, это я отвратителен!  

– Ох, не наговаривайте на себя! – сказал Лэмюэль.  

– Я знаю, о чем говорю! – возразил Зик. – Я хочу уйти и не видеть вас больше никогда!  

– Потому что боитесь признаться самому себе, что влюбились в меня?  

Зик промолчал.  

Лэмюэль кинулся к нему:  

– Стой! Даже, если ты трус, я окажусь смелее тебя...  

Лэмюэль стал целовать его резко и страстно, закрыв глаза. Капюшон упал.  

– Фу, как такая красивая баба может целоваться с таким отвратительным до тошноты уродом! – возмутился прохожий.  

– А это "Красавицу и чудовище"снимают, – заржал приятель.  

Очарование поцелуя прошло и Лэмюэль открыл глаза: перед его красивейшим лицом предстала отпугивающе-отвратительная мина.  

– Мама дорогая... – проговорил Лэмюэль.  

Он прирос к земле. Зик надел капюшон и пустился бежать.  

Лэмюэль ничего не ответил. Он продолжал стоять даже тогда, когда Зик скрылся за кустами.  

Потом подошел к пруду. Мимо него пролетел большой желтый лист и, опустившись на воду, стал маленьким осенним корабликом. Лэмюэль смотрел на свое безукоризненное отражение в воде. На белизну кожи, на падающие на мех шубки черные накрученные волосы. Он представлял лицо Зика, если это можно было назвать лицом, и думал о том, что неужели могут на свете существовать подобные уроды!  

Лэмюэль вернулся в странном расположении духа.  

– Где ты был? – спросил Отто.  

– Какая разница! – раздраженно ответил Лэмюэль, которого уже достали эти дотошные вопросы.  

– Ты пропустил репетицию!  

– У меня не было для нее соответствующего настроения.  

– Если мы будем ждать твое "соответствующее настроение", мы вообще завалим спектакль! – разозлился Отто.  

– Тут не в спектакле дело, – ехидно посмотрел на него Лэмюэль. – Просто ты хочешь меня трахнуть, да не трахнешь!  

– Иди сюда! – начал еще больше злиться Отто.  

Лэмюэль смотрел на себя в зеркало, издевательски улыбаясь накрашенными губами, и стал медленно снимать бретельки платья. Сначала обнажил одно плечо, затем другое. Потом засунул палец к себе в рот и провел по соску:  

– Хочу сегодня девочку. Я – лесбиянка.  

– Что?! – взбеленился Отто. – Я убью эту сучку-выскочку! Я высосу ее мозги, а сердце ее подам к столу под шубой!  

Лэмюэль продолжал свой издевательский стриптиз. Он медленно, крутя бедрами, снял с себя платье, оставшись в белых женских трусиках и такого же цвета чулках.  

– Иди сюда! – гневно повторил Отто, представив, с каким ожесточением трахнет друга.  

Лэмюэль продолжал его игнорировать. Он поставил стройную ногу на кресло и медленно принялся снимать с нее чулок, стоя к Отто спиной. Женские трусики были совершенно прозрачными.  

Отто не мог больше терпеть таких издевательств. Он встал и решительно направился к Лэмюэлю. Лэмюэль с женским визгом, в одном чулке и трусиках кинулся бежать и заперся в гримерной.  

– Открой сейчас же! – стал тарабанить Отто.  

– Не дождешься! – отрезал Лэмюэль. – Так, сейчас я медленно снимаю свой чулок.  

Чулок этот вскоре полетел в Отто, следом приземлились и трусики. Хотя, если быть точнее, приземлиться они не успели – их поймал Отто.  

– Я уже стою совсем обнаженный, – проговорил Лэмюэль, – стою и ласкаю свое безупречное тело...  

– Открой! – закричал Отто невменяемым голосом. – Я вышибу двери!  

– Вышибай, – спокойно сказал Лэмюэль. – А я с еще большей страстью ласкаю себя и сейчас сам себя трахну! А ты стой и глотай слюну! – он начал стонать.  

– Ну берегись, если я вышибу двери! – предупредил Отто.  

Он схватил деревянный сценический молоток и принялся колотить им в двери.  

– Стучи, стучи, все равно ты этим ничего не добьешься, – и он снова принялся вызывающе стонать.  

Отто не на шутку рассвирепел. Он стучал так, что действительно вышиб двери.  

Он схватил Лэмюэля за волосы и выволок его из гримерной. Лэмюэль визжал довольно высоким голосом.  

– Попалась! – демонически захохотал Отто.  

Лэмюэль отчаянно сопротивлялся. Он стал кусаться, царапаться и осыпать Отто всевозможными оскорблениями. Отто швырнул его на диван животом вниз и придавил коленом.  

– Ай-ай-ай! Вскричал Лэмюэль. Отто схватил черные жгуты и, насев на Лэмюэля тяжестью своего тела, чтобы тот не двигался, привязал его запястья к перилам дивана. То же он сделал и с его ногами.  

Лэмюэль чувствовал себя жертвенным агнцем на заклании.  

– Что, будешь теперь выебываться? – с усмешкой спросил он, беря в руку плеть. – Ты же так ее любишь! Плеть обожгла спину и ягодицы Лэмюэля.  

– Отто, прекрати! У меня нет настроения сегодня терпеть боль.  

– Вот так? Зато у меня есть настроение ее тебе сегодня доставить, – он снова со всего размаху обжег ягодицы Лэмюэля.  

– Хватит, Отто!  

– Любишь меня? – спросил Отто.  

– Пошел к черту!  

Ответом ему был обжигающий удар плети.  

– Ну что, любишь?  

– Иди в задницу!  

– Отличная мысль! – сказал Отто, откидывая в сторону плеть.  

Он залез на Лэмюэля сверху.  

– А не оттрахать ли мне тебя ручкой от плети? – задумчиво проговорил Отто, будто бы сам себе.  

– Нет, Отто, только не это, умоляю!  

– Умоляй, мне нравится, когда ты меня умоляешь! Я буду так же глух к твоим мольбам, как ты был глух к моим.  

Он схватил ручку от плети и вошел ею в Лэмюэля.  

Лэмюэль закричал от чудовищной боли, но Отто был глух и неумолим. Он засовывал ручку от плети все глубже.  

Лэмюэль визжал, по его щекам текли слезы.  

– Ты еще не кончил? – издевательски спросил Отто.  

– Тварь!  

Рукоятка клинком вонзилась в него почти полностью.  

Насладившись его пыткой, Отто вынул рукоять и откинул плеть в сторону. Он посмотрел на покрасневшие запястья Лэмюэля и стал развязывать жгуты.  

– Тварь! Скотина! Мужлан!  

Лэмюэль потрясал красно-синими от жгутов запястьями, по его щекам продолжали течь слезы. На Отто посыпался град пощечин.  

– Бей, бей, – сказал Отто, даже не пытаясь увернуться.  

– Мой мальчик, – проговорил Отто.  

После таких прелюдий, у него, как всегда, начинались приступы нежности.  

Он стал целовать и облизывать тело Лэмюэля. Соски, грудь, живот, ниже.  

От удовольствия Лэмюэль примолк, но слезы безмолвно продолжали струиться по его лицу. Он издал стон, когда Отто коснулся языком самого эрогенного места. Отто продолжал касаться языком этого самого места, пока Лэмюэль не кончил.  

Немного успокоившись, Лэмюэль посмотрел на него и сказал:  

– Ты – тварь!  

– Ты сам доводишь меня до этого, моя девочка. Своим равнодушием, заставляя меня терзаться от ревности и дразня.  

– Ты сделал мне больно! Рукоятка плети – это было уже черезчур!  

– Чем я могу искупить свою вину? – спросил Отто, вдруг превратившись в нежного и покорного.  

– Хочу еще! – сказал Лэмюэль. – Лижи меня!  

Как верный раб, Отто стал целовать низ его живота. Его язык опускался все ниже.  

Лэмюэль уже забыл о плетке. Он нежно поглаживал медовую шевелюру Отто и, когда его язык стал путешествовать в верном направлении, даже начал кричать, что любит его.  

8  

Лилия вошла в дом Лэрри едва ли не как хозяйка.  

Она обменялась многозначительным взглядом со Скотти, что значило – их объединяет нечто большее, чем обычное знакомство. Но Лэрри, как всегда, этого не заметил.  

Он увлеченно рассказывал Лилии, что скоро вечеринка киберов и, что можно оттянуться по полной, но Лилия уже давно поменяла приоритеты. Она совершенно изменила стиль одежды – с киберготического на классическую средневековую готику, почти не появлялась в тусовках и все реже в школе. Вид ее стал ярче, развратнее, вызывающее. Одним словом – вамп.  

– Лэрри, пойдем наверх, нам нужно поговорить, – сказала она, утомленная совершенно неинтересным для нее разговором.  

Когда они пришли в комнату Лэрри, Лилия толкнула его на кровать.  

– Ты же давно хотел трахнуть меня, я знаю!  

– Ты же с этим... гермафродитом! – в сердцах вскричал Лэрри, пытаясь приподняться с постели.  

– Я стала актрисой его театра, – она снова толкнула его обратно.  

– Пригласишь на спектакль?  

– Нет, не проси! Это лучше будет для тебя же, поверь.  

– Он трахал тебя!  

– Да, трахал, – не стала отрицать Лилия. – А еще его парень трахал. А еще одна актриса театра и ее муж, которому на вид можно дать девять лет. И что? Думаешь, эти факторы помешают нам переспать?  

Лэрри смотрел на нее расширенными зрачками, не зная, правду она говорит или шутит.  

– Я освободилась от предрассудков, что должна принадлежать кому-то одному. Мы свободны, мы не принадлежим никому, мы даже сами себе, бывает, не принадлежим.  

Она полностью разделась и села сверху на Лэрри, пытаясь расстегнуть ему ширинку:  

– Ну же, расслабься, котик.  

Лэрри был очень и очень удивлен. В комнату заглянул Скотти.  

– А ну пошел вон отсюда! – сказал, вернее гаркнул, Лэрри. – Пока я тебе очки на задницу не натянул!  

– Не будь эгоистом! – возмущенно сказала Лилия. – Заходи, Скотт! Поможешь нам. Мне уже невмоготу попробовать снова секс втроем.  

– Что?! С этим ботаном?! – возмутился Лэрри, но Лилия легонько укусила его клыками за грудь, чтобы утихомирить.  

– Раздевайся, и прыгай к нам, Скотти!  

– Да он же, небось, импотент! – злобно проговорил Лэрри.  

Лэмюэль в красивом убранстве, с завитыми локонами, играл роль царицы Пенелопы.  

Отто, также с закрученными, как у лепестков гиацинта волосами, в дорогой хламиде, играл роль Одиссея:  

Ты, непонятная! Боги, владыки Олимпа, не женским  

Нежноуступчивым сердцем, но  

Жестким, тебя одарили;  

В свете жены не найдется,  

Способной с такою нелаской,  

Так недоверчиво встретить супруга,  

Который, по многих бедствиях,  

К ней через двадцать отсутствия лет возвратился...  

(Гомер «Одиссея»)  

Речь Отто пылала такой страстью, будто бы он родился и жил Одиссеем, которого не дождалась прекрасная жена.  

А на самом деле порыв Отто был вызван тем, что жену играл Лэмюэль и они переходили уже на личности. Произнося речь Одиссея, Отто думал о том, как часто неверен и холоден к нему Лэмюэль.  

Лэмюэль в образе Пенелопы гордо вскинул голову. Этот диалог на самом деле был их личным диалогом.  

Ты, непонятный! Не думай, чтоб я величалась, гордилась  

Или в чрезмерном была изумлении  

Живо я помню  

Образ, какой ты имел, в корабле  

покидая Итаку...  

Люди с замиранием сердца наблюдали сцену, сыгранную двумя красавцами. На задних рядах, вместе с другими вампирами, с жадностью смотря на передний ряд, на котором сидели обыкновенные, ничего не подозревающие, люди, сидел и Скотти. Он протер очки носовым платком и снова их надел.  

Скотти продолжал ерзать на своем месте. Ему уже было наплевать на спектакль. Он хотел есть.  

В самом заднем ряду сидел Зик. Он пришел полюбоваться Лэмюэлем хотя бы издалека.  

Лилия играла богиню Афину, которая помогла Одиссею перебить непрошенных гостей. По ее знаку вампиры напали на зрителей. В суматохе Зик пробрался к Лэмюэлю.  

– Ты был великолепен!  

– Забери меня отсюда, – пока Отто не видит, – прошептал он.  

– Но как?  

– Бери меня на руки и неси подальше отсюда, я тебя прошу!  

9  

Зик шел быстрыми шагами, держа на руках Лэмюэля. Стройное, изящное тело актера было довольно легким. Зик чувствовал на своей шее возбуждающее, греховное прикосновение его нежных рук, чувствовал, как волосы касаются его уродливой щеки, аромат сладковатых духов щекотал ноздри.  

«Грешно, грешно», – подумал про себя Зик. – «Прости, Господи, сам Дьявол в моих объятиях! »  

Он приостановился и спустил Лэмюэля на землю.  

– Я сделал, как ты хочешь, теперь прощай...  

Но Лэмюэль протестующе обвил его шею своими прекрасными руками, его глаза печально и вопрошающе глядели на Зика из-под длинных ресниц.  

– Разве тебе не понравился тот поцелуй? – прошептал Лэмюэль и его губы приоткрылись, как спелый, сладкий фрукт.  

– Грешно, грешно, – затараторил Зик. – Я ходил на исповедь...  

Лэмюэль звонко расхохотался:  

– Исповедь вампира? Напиши роман и получишь хороший гонорар. Тебе ли, кровопийце, ходить на исповедь? – он поправил на пальце колечко с белым мехом. – Кроме того, бога не существует. Если же он существует, то ему глубоко наплевать на то, что творится на земле.  

– Я урод... Мое лицо кошмарно...  

– Уродство прекрасно. Оно имеет свою прелесть, свое неповторимое очарование тем, что оно противоположно красоте. Оно, как и красота, вызывает у людей эмоции, только другие.  

Лэмюэль приблизил свое лицо:  

– Ну же, целуй меня, вложи свою страсть, которая таится в тебе...  

– Нет, нет, демон, – Зик отвернулся, тяжело дыша. – Твоя дьявольская красота убивает.  

Лэмюэль нежно провел рукой по шее урода:  

– Не сопротивляйся мне. Слушай желание своего тела. Всего лишь один поцелуй...  

Зик простонал:  

– Ты подбиваешь меня на грех...  

Лэмюэль уже залез в его широкий рукав и стал медленно поглаживать кисть его рук.  

Зик снова застонал, почувствовав греховное возбуждение.  

– Один поцелуй, – шептал Лэмюэль.  

Зил боролся с самим собой. Прикосновения Лэмюэля доводили его едва ли не до помешательства. Не смог он больше противостоять Лэмюэлю, развернулся, едва не задохнувшись от того, что нежные губы Лэмюэля коснулись его.  

Лэмюэль дрожал от возбуждения. Уродство Зика доводила его до экстаза.  

Было темно. Одинокая лавочка, засыпанная желтыми кленовыми листьями, тускло освещалась таким же одиноким фонарем.  

Зик стонал, чувствуя язык Лэмюэля у себя во рту. Лэмюэль присел на лавочку, увлекая за собой Зика. Он хотел его, как голодающий манну небесную.  

Лэмюэль задрал подол своего платья и положил руку Зика на свою стройную ногу, ведя ее выше и выше. Почувствовав его восставшую плоть, Зик в ужасе убрал руку и отпрянул от Лэмюэля.  

– Ох, какой смертный грех, – повторял он.  

– Хватит заморачиваться ерундой, – сказал Лэмюэль. – Вся твоя жизнь – это сплошной грех.  

Лэмюэль, не смотря на протесты, снял с Зика капюшон и погладил его лицо дрожащей рукой. Он боролся с охватившим его внутренним омерзением и в тот же момент уродство возбудило его до такой степени, что он начал стонать, сгорая от желания.  

Он лег на лавку, платье обнажало красивые ноги. Лэмюэль выгнулся, прикрыв глаза. Он поймал руку Зика и начал водить ею по своему телу.  

– Возьми меня, – задыхаясь, шептал Лэмюэль пересохшими губами, его знойное дыхание обжигало.  

Глядя на безупречную красоту Лэмюэля, Зик становился безоружным. Глядя на его лихорадочно горящие щеки, блестящие глаза, полные красные губы, растрепавшиеся волосы, беспорядочно лежащее платье, обнажившее прекрасное, сгорающее от желания тело, Зик сам пришел в неистовое возбуждение.  

– Я не знаю как, – словно неумелый ученик, пытающийся решить задачу, прошептал он. – Я никогда не спал с мужчинами.  

– Все проще простого, – ответил Лэмюэль, уже не сдерживая себя от возбуждения.  

Он повернулся на бок, задрав подол платья:  

– Войди в меня... Войди же, не бойся...  

– Я не... – неуверенно начал Зик.  

Тонкая рука Лэмюэля скользнула к нему в штаны. Зик вскрикнул. Он больше не мог сдерживаться. Его руки начали гладить гладкие ягодицы Лэмюэля. Лэмюэль стонал:  

– Войди же в меня, мое милое чудовище, я уже не выдерживаю...  

– Я не могу попасть, – возразил Зик.  

Лэмюэль поймал сзади его пальцы и направил в нужное отверстие.  

– Здесь... -прошептал он и, почувствовав внутри себя пальцы Зика, вскрикнул. – Войди в меня теперь сам...  

Он почувствовал, как Зик с трудом пробивал себе дорогу, чтобы ворваться в его плоть. Размеры были приличными.  

– Глубже, глубже, – как в бреду вторил Лэмюэль, почувствовав внутри себя долгожданную сладостную истому, несмотря на причиненную Зиком боль.  

Испытав безумное желание, Зик стал энергично двигаться. Лэмюэль кричал от переполнявших его ощущений. Такого он испытывал с Отто. Это было сумасшествие, граничащее с омерзением и самым страстным наслаждением плоти.  

Тонкие руки Лэмюэля вцепились в перила лавочки. Он боялся свалиться, так энергично двигался Зик, устроив настоящий пир для плоти за столько веков воздержания. Он держал Лэмюэля за бедра и все больше погружался в него с сумасшедшей скоростью. Лэмюэль кричал, уже не сдерживая себя. Они оба быстро получили оргазм.  

Зик облокотился о лавочку, переведя дыхание. Лэмюэль лег на спину, продолжая тяжело дышать. Какое-то время они приходили в себя.  

– Какой грех! – наконец воскликнул Зик. – Бес попутал. Ты сам Дьявол, разжигающий похоть! Грешно, ой грешно!  

– Еще скажи, что тебе не понравилось, – развалившись, как король, сказал Лэмюэль. – Это было просто супер. Такого сумасшедшего секса у меня давно, а точнее, вообще никогда не было. За одну такую ночь я готов отдать пол вечности...  

– Я знал, что ты здесь! – заглянули в его лицо горящие глаза. – Дешевая шлюха! – он больно дернул Лэмюэля за руку, поднимая его с лавочки.  

– Пусти, не трогай меня! – кричал Лэмюэль, даже не пытаясь привести себя в порядок.  

С взлохмаченными волосами, в растрепанном помятом платье, Лэмюэль, словно пойманный раб, бежал бегом за Отто, не поспевая. Отто крепенько держал его ручку в своей железной руке.  

На прощание он наградил Зика, прячущего лицо в капюшоне, многозначительным взглядом...... Отто швырнул Лэмюэля на кровать:  

– Да, понравилось! – не отрицал тот.  

– А обо мне ты подумал! Сколько десятков лет я ношусь за тобою ангелом-хранителем и вот она, благодарность!  

– Моя душа с тобой, Отто, ты же знаешь! – отвечал Лэмюэль, моргая накрашенными ресницами. – Но я устал от твоего постоянного контроля. Я — личность, я взрослый, самостоятельный вампир, я – известный актер, я могу принимать самостоятельные решения в конце концов!  

– Ты – самостоятельный вампир? Ты — личность? – насмешливо посмотрел на него Отто. – Личность, ноющая от своих комплексов, как баба, валяющаяся в пьяном угаре и беспомощная, как дитя? Которая не в состоянии самостоятельно дойти до крана с холодной водой? Это взрослый, самостоятельный вампир?  

– Это мое дело, – отвечал актер.  

– Вот как вы теперь заговорили! Здорово трахнул тебя этот вампиришка?  

– О...  

Лэмюэль стиснул челюсти и прикрыл глаза, будто бы вспоминая о пережитых эмоциях.  

– Это было лучшее, что я когда-либо испытывал... Отто, пусть душа Твоя, но хочу я Его... страстно... самозабвенно... Во мне пылает пожар.  

– Заткнись!  

Отто дал ему пощечину. Он с вожделением смотрел на его бедра, скрывающиеся под задравшимся платьем.  

– Сейчас ты забудешь о нем, потому что я буду тебя неистово трахать. – Отто разорвал подол платья Лэмюэля пополам и закинул его ноги к себе на плечи.  

– Все равно тебе не сравниться с ним, – прошептал Лэмюэль, чувствую, однако, что снова возбуждается. – Ты сейчас будешь стараться сделать мне больно, я это знаю...  

– Да, – с удовольствием ответил Отто. – Но эта боль будет ничем, по сравнению с моей моральной пыткой.  

И Отто впился в его губы клыками. Струйки алой крови потекли на девственно-чистые подушки.  

10  

Отто был в ужасе. Этот, ворвавшийся в их жизнь ураганом, вампир, просто был костью в горле. Отто мучился. Ему хотелось кричать, выть волком, биться, словно муха о стенки сосуда. Умопомрачительно было представлять, как тонкие руки Лэмюэля с блестящими, обвивающими их браслетами, обнимают не Его. Как этот рот ласкает не его язык, а в плоть погружается не его плоть. Сотни демонов раздирали душу Отто. Он то любил Лэмюэля, то ненавидел его неистовой ненавистью. Ему хотелось то ласкать Лэмюэля, то видеть, как он корчится в его руках в судорогах удушья. Сотни самых противоречивых чувств продолжали терзать его измотанную душу. Долго размышляя и пытаясь принять самое правильное решение, Отто решил отплатить Лэмюэлю той же монетой. Он знал, что если добьется цели – наградой ему будет не только ревность любимого, но еще и удар по его самолюбию.  

Отто задумал влюбить в себя Лилию.  

На подмостках театра распевался Лэмюэль, упражняясь параллельно в искусстве танца. Лилия украдкой с восхищением наблюдала за ним, но Лэмюэль не обращал на нее никакого внимания.  

Все мысли его были заняты уродством Зика и бездумной страстью.  

Случайно повернув голову в сторону, Лилия заметила, что Отто не спускает с нее своих карих глаз. Она отвернулась. Этот человек смущал ее и очень пугал. Лилия знала, что от него можно ожидать всего, чего угодно. Заметив, что Отто направился к ней, она легонько вздрогнула от страха.  

– Я заметил, что ты скучаешь, -сказал Отто и Лилия очень удивилась, увидев приветливую улыбку в свой адрес.  

– Да нет... – неуверенно проговорила она.  

– Я восхищаюсь твоей красотой на самом деле, – с воодушевлением пожирая ее глазами, сказал Отто. – Красота нежного, хрупкого цветка... Я, наверное, был с тобою некорректен, обидел, сделал тебе больно? Я очень извиняюсь и сожалею на самом деле, это искренне...  

Лилия застенчиво опустила глаза.  

– Быть может, погуляем сегодня вечером? – не отставал Отто.  

– Не думаю, что это хорошая идея, – ответила Лилия.  

– Ладно, пусть не сегодня, – проговорил Отто.  

Он припал губами к ее руке с видимой страстью.  

Лилия в толк не могла взять откуда эта внезапная перемена. Она удалилась за кулисы...... Лэрри зашел в комнату. Он услышал звуки замогильно-мрачной готической песни.  

– Скотти?! – не мог смириться разум.  

Скотти сидел в кресле, спиной к двери. Его волосы отросли уже ниже плеч. Они были покрашены в иссиня-черный. Очки он больше не носил, вместо них были красные линзы. Лицо покрывала мертвенная бледность. Уже больше месяца Скотти одевался исключительно в черное. К неудовольствию для себя, Лэрри отметил, что Скотти стал красив и эффектен.  

– Какая музыка! – со злобой и раздражением сказал Лэрри и расхохотался. – Кто бы мог подумать, наш заточка выбился в люди! Тебе метеорит на голову упал?  

– Заткнись, – голосом, в котором отсутствовали какие-либо эмоции, сказал Скотти, выпуская изо рта колечки дыма, в другой руке он держал косяк.  

– Выключи эти кладбищенские напевы! – раздраженно сказал Лэрри. – Нужно включить что-то более прогрессивное.  

– Пошел вон, – устремил на него свои накрашенные глаза Скотти.  

Лэрри игнорировал его, озлобившись, и выключил музыку.  

– Пошел вон, – повторил Скотти, пустив ему в лицо струйку дыма.  

– Ах ты ж тварь! – воскликнул Лэрри. – Будешь качать права в чужом доме и в чужой комнате?  

Он дал ему пощечину.  

Скотти приподнялся. Он схватил Лэрри за волосы, перекинул его через плечо и поволок на улицу, несмотря на внушительный рост того. Скотти продолжал молча тащить его в направлении леса. Светила круглая и полная луна. Лэрри перепугался. Того, откуда у Скотти взялась такая неимоверная сила и того, что этот ненормальный собирается сделать.  

Скотти затащил его в самую чащу леса и, прислонив к дереву, будто бы так и нужно, принялся привязывать его за руки, разведя их в стороны.  

– Что ты творишь?! – изумился Лэрри.  

– Распну тебя, как Иисуса, – подозрительно захохотал Скотти, занимаясь своим делом.  

Вскоре Лэрри висел на ветках, привязанный за одну и за другую руку, а ноги болтались в воздухе.  

– У тебя не все дома, парень! – кричал Лэрри. – Ты свихнулся!  

Скотти лишь поулыбывался.  

Лэрри наблюдал полную, красноватую луну, висящую напротив и выглядывающую из-за деревьев. Где-то завыл волк.  

– У-у-у! – стал пародировать зверя Скотти, махая пальцами перед носом Лэрри, будто пугая маленького ребенка.  

– Психопат! – ответил Лэрри.  

Скотти, сложив руки на груди, стал издевательски смотреть на него, с улыбкой кивая в ответ на все попытки освободиться от веревок.  

– Так что, дядюшка милейший, веришь в мистику? – захихикал он.  

– Ты стал еще большим придурком, чем тогда, когда впервые переступил порог моего дома! – сказал Лэрри.  

Скотти продолжал хихикать. Красные линзы в глазах горели адским огнем и Лэрри стало страшно.  

– Ам! – снова захихикал Скотти, клацнув зубами около его шеи.  

«Полный дебил», – подумал Лэрри.  

Скотти не отводил взгляда с дядюшкиной шеи и синеватой жилки на ней под тонкой кожей, Лэрри ничего не смог понять. Он только закричал от дикой боли и увидел измазанное кровью лицо племянника перед своими глазами...... Начался переломный ход в истории жизни Лэрри – он становился вампиром. И поверил в это до конца лишь тогда, когда налицо были неопровержимые факты.  

Так, вампиризм, словно неотвратимая болезнь, пошел по городу.  

Не зная, что делать со своим вампиризмом, Лэрри перекусал всех соседей и знакомых, от незнания, он не умертвил их до конца и они тоже стали вампирами, в свою очередь искусав своих соседей и знакомых. Вскоре едва ли не половина населения превратилась в вампиров.  

Это была катастрофа, старейшины метались в ужасе. Если такими темпами пойдет и дальше, то скоро этот город полностью превратится в город вампиров. Если все станут вампирами, где же, откуда тогда возмутся жертвы-доноры?  

Старейшины собрали вампсовет, на который пригласили всех вампиров, обитающих в городе. Целью было обучить новоиспеченных правильно использовать свои возможности: умервщлять жертву, дабы она не стала вампиром и в городе не произошла бы катастрофа.  

11  

Лилия учила новый текст для предстоящего спектакля. Она почувствовала взгляд через плечо. Обернулась и едва не вскрикнула – сзади стоял Отто.  

– Ты так перепугалась... Неужели же я такой монстр! А я принес тебе подарок...  

Он достал ожерелье из мелких жемчужин, переплетенных между собою в виде лилий. – Позволь, надену...  

Она почувствовала на своей шее холод жемчуга и прикосновение руки Отто.  

– Сходим куда-нибудь?  

– Не...  

– Я знаю, что вел себя мерзко и недостойно, – перебил ее Отто. – Позволь искупить свою вину...  

Лилия кивнула, сильно смутившись.  

Отто привел ее в какой-то кабак, причем довольно милый. Очевидно, у него был хороший вкус. Он заказал бутылку дорогого красного вина. За столиком горели свечи. Лилия смущалась так, что за все это время лишь искоса рискнула посмотреть в его сторону.  

– Пей же, расслабься! Я знаю, что вел себя непозволительно, но неужели же ты станешь ненавидеть меня за это целую вечность!  

Раздался звон бокалов..Вино было крепкое и Лилия вскоре начала хмелеть. Отто взял ее руку и страстно припал к ней губами. Его язык гладил ладонь ее руки.  

– Посмотри же на меня, неужели я так неприятен тебе, что ты прячешь от меня свой взор!  

– Просто... Я не понимаю эту внезапную перемену...  

– Что же тут удивительного! Ведь ты такая очаровательная, такая особенная... Ну взгляни же на меня, не прячь глаз!  

Лилия посмотрела на Отто. Щек коснулся легкий румянец. Отто был красив. Очень красив. Безупречный овал, живые, карие глаза, медовые волосы.  

Он погладил пальцами ее губы и стал медленно к ним склоняться. Лилия сидела и не двигалась, как под гипнозом.  

Отто приоткрыл языком ее губы и припал к ним. Он очень медленно и нежно целовал. Лилия смотрела на пламя свечи, так же медленно отвечая на поцелуй. Неожиданно из ее глаз скатилась слеза. Свеча зашипела. Отто оторвался от поцелуя.  

– Еще бутылку вина, – сказал он.  

– Мне хватит...  

Но Отто не терпел никаких возражений.  

Они пили и пили.  

Лилия не понимала, как она очутилась с Отто в номере, да еще на одной постели.  

Отто нежно гладил ее шею.  

– Нет, не нужно, – тихо проговорила Лилия, – пожалуйста...  

– Обещаю, больше я не сделаю тебе больно. Я буду делать тебе только приятное. Буду делать для тебя, что захочешь, что скажешь... Прошлые ночи были наполнены грязной похотью, это же будет ночь прекрасной любви...  

– Любви?!  

– Да да, любви...  

Руки Отто медленно ее раздевали, хотя она все еще пыталась им сопротивляться.  

Вскоре Лилия уже лежала на шелковых подушках совсем обнаженная. Отто скинул с себя одежду. Он провел рукой по груди Лилии:  

– Доверься мне, я влюблен в тебя...  

Она вздохнула, осознавая, что совсем пьяна и не может контролировать ситуациию.  

Губы Отто скользили по ее телу, начиная от самой шеи и опускались все ниже. Она вскрикнула, почувствовав его язык между своих ног. Ею овладело желание. Отто быстро довел ее до оргазма. Она захотела его. Руки и губы Отто были непривычно нежными, а его кожа была нежнее шелка.  

– Хочешь меня? – спросил Отто, проводя языком по ее уху.  

– Да, да, – чуть не закричала Лилия.  

И он вошел в нее.  

Никогда еще Лилии не было так хорошо. Чувствовалось, что он не стремится удовлетворить в первую очередь себя, а заботится о том, чтобы ей было хорошо. Она была настолько пьяна, что все происходящее казалось миражом.  

Но как бы не был обходителен Отто этой ночью, он все равно не мог заменить Лэмюэля. Это была ночь с красивым вампиром, только и всего.  

Лилия проснулась после обеда, с трудом осознавая, что происходит. Голова, разумеется, раскалывалась, как глиняный горшок на черепки. Взгляд Лилии падал то на валяющуюся на полу одежду, то на окно, за которым виднелись кресты могил.  

Лилия подбежала к окну. За окнами находилось старое кладбище, окутанное сизой дымкой. Ее кто-то обнял за плечи. Это был Отто с большим букетом орхидей. Поэтому фраза: "Ах, снова эти банальные розы! "была бы неуместна. Лилия устыдилась, осознав, что стоит нагишом.  

– Тебе нечего стыдиться, у тебя отличное тело, – сказал Отто, поняв ее смущение.  

Лилия прикрылась руками и стала искать одежду, но Отто мягко опустил ее на кровать.  

– Тебе понравилась вчерашняя ночь?  

Перед глазами Лилии проплыли самые яркие моменты "вчерашней ночи".  

– Я... была слишком пьяна, чтобы детально помнить все...  

– Мы можем сейчас все повторить, чтобы на трезвую голову вкусить всю прелесть нашей близости, – сказал Отто, склоняясь над ней ближе.  

– Нет, не стоит... – ответила Лилия, но он уже целовал и облизывал ее плечо.  

– Да, забыла, вы же любите брать силой...  

Отто отпрянул.  

– Ты слишком плохого мнения обо мне. Разве несчастный вампир не может измениться? Да, я был груб, резок, применял насилие. Но я же раскаялся! Здесь, сейчас, я из самых искренних побуждений, из самых искренних чувств...  

– Вчера я была пьяна, я плохо осознавала, что происходит, а вы, как всегда, воспользовались этим...  

– О дьявол! Почему меня всегда упрекают во всех смертных грехах! Вчера тебе очень понравилась наша близость, насколько я помню...  

– Если вы не собираетесь меня насиловать (с вами мне не справиться все равно), тогда отвернитесь, я хочу одеться.  

Скрипя зубами, Отто отвернулся.  

– Твои слова очень больно ранят меня на самом деле...  

– Ваши слова, угрозы и насилие тоже очень больно ранили меня...  

Лилия набросила на себя одежду. Отто развернулся. Его лицо сейчас напоминало лицо страдающего по своей Мальвине Пьеро.  

Отто упал на колени:  

– Видишь, я уже на коленях молю тебя простить мне мое недостойное поведение, вызванное глупой ревностью! Но ведь каждый имеет право на то, чтобы измениться! Дай же мне шанс, я все исправлю...  

В его искренних глазках стояли слезы. Отто был талантливым актером. Ему была подвластна любая роль. Лилия смутилась.  

– Я не встану отсюда...  

– Чего вы хотите? – спросила Лилия.  

– Получить твое прощения и... хотя бы один поцелуй... – он обхватил руками ее колени и сказал, что не отпустит, пока не получит разрешение на поцелуй...  

Он обхватил руками ее колени и сказал, что не отпустит, пока не получит разрешение на поцелуй. Лилии пришлось согласиться.  

Отто припал к ее губам и, несмотря на ее плотно сжатые уста, его язык пробрался все же к ней в рот. Нехотя, Лилия ответила на поцелуй, довольно чувственный. Отто взял ее лицо в свои руки:  

– Я без ума от тебя...  

– В какую игру вы играете, Отто?  

– Придет время и ты поймешь, что значишь для меня.  

Отто вышел из номера, следом вышла Лилия. Букет орхидей свалился на пол. За стенами гостиницы показалось старое кладбище.  

12  

Лэрри сходил с ума. Ему пришлось поверить в невероятное, но очевидное. У м отказывался верить в происходящее, а плоть требовала крови. Лэрри напоминал помешанного. Он ворвался в комнату, когда Скотти сидел в своей излюбленной позе с косяком плана.  

С воплем дикого быка Лэрри накинулся на Скотти и пригвоздил его к полу.  

– А ну, сукин ты сын, отвечай, пидар, что ты со мною сотворил?! – заорал Лэрри, брызгая слюной.  

– Ты тупой и ничего не понимаешь? – спросил Скотти. – Да, я сделал тебя вампиром, чтобы ты побыл в моей шкуре. Потому что твоя шлюха укусила меня, она обрекла меня на вечную гематоманию, это твоя шлюха виновата! За грехи твоей шлюхи будешь расплачиваться ты тоже!..  

– Да я твою башку размозжу сейчас о батарею! – вопил Лэрри, заплевав племяннику лицо слюной.  

– Забыл предупредить, что класс вампиров бессмертен.  

Лэрри заревел, как медведь, схватив Скотти за ворот плаща и шваркнув об стенку.  

Скотти поднялся, потирая вывихнутую шею. Лэрри плакал навзрыд, как ребенок, расшибивший коленку.  

– Хватит ныть, – раздраженно сказал Скотти. – Когда я предупредил тебя, держись подальше от этой шлюхи, ты меня не послушал. А теперь ноешь, как дитя. Кстати, она сейчас актриса в театре Лэмюэля. Это настоящий вамп-театр...  

– Лэмюэля?! – воскликнул Лэрри во гневе. – Этот ублюдок перечеркнул мне всю мою жизнь. Отведи меня к нему! – он снова схватил Скотти за шиворот...... Зик сильно мучался душевно. Он вспоминал ночь, проведенную с Лэмюэлем на лавочке, засыпанной осенними листьями и сердце учащенно билось в груди. Его женственные руки, губы, бедра, стан... Как сладко, как захватывающе было с ним...  

Зик закрыл глаза, мысленно переживая все заново и громко вздохнул. Как же сладко было!  

Но другая половина его естества терзалась невероятно. Старый тамплиер боялся кары божией. Он встал на путь греховный и не миновать теперь гиены огненной...  

Чтобы хоть как-то облегчить свою душу, Зик поспешил в церквушку, в которой был уже один раз, чтобы чистосердечно выложить все, как есть, на тайне исповеди.  

Он шел, разгребая ногами кучу желтых листьев.  

– Пути Господни неисповедимы, – сказал он сам себе и вошел внутрь.  

В церкви никого не было.  

– Святой отец! – позвал Зик, но никто не отозвался.  

Он посмотрел на прискорбный лик Божией Матери с младенцем на руках, изображенный на стене. Было совсем тихо.  

– Святой отец! – снова крикнул Зик и его возглас как-то жутко разнесся в пустом помещении.  

За ширмой, где происходит таинство исповеди, услышал какой-то шорох, то ли стоны, то ли плач. Зик направился туда. Заглянув за ширму, Зик увидел то, что никак не укладывалось в его голове, голове старого тамплиера – святой отец удовлетворял свою похоть с маленьким мальчиком.  

"Святой отец" обернулся, услышав шум. Его взгляд был испуганным и удивленным. Он никак не ожидал непрошеных гостей. Не менее удивленным был взгляд Зика.  

– Ах ты ж смерд! – наконец воскликнул Зик, хватая священника за шкирку. – Ах ты ж греховодное отродье!  

Мальчик с заплаканными глазами уставился на эту сцену, пытаясь натянуть штаны.  

– Да в наше время не миновать бы тебе костра, а перед костром дыбы! О времена! И все остается безнаказанным! Значит я буду палачом на суде Божием! Пошли!  

Зик схватил священника за шиворот своей железной рукой и потащил на улицу.  

– Ты все не так понял, сын мой! – лепетал священник, беспомощно размахивая руками.  

– Я тебя не сын, смерд! Сейчас посредством меня свершится кара Господа!  

Зик схватил веревку и стал привязывать священника к дереву. Тот причитал и охал, но Зик непреклонно делал свое дело.  

– Что вы собираетесь делать со святым отцом, дяденька? – спросил мальчик, прибежавший следом.  

– Спалить на костре, как полагается поступать с такими развратниками, порочащими имя Господне, – спокойно отвечал Зик, собирая кучу сухих листьев к ногам священника.  

Услышав, что собирается делать Зик, священник закричал и запричитал еще больше.  

– Лист сухой, будет хорошо гореть, – сам себе говорил Зик. – Еще хвороста немножко наломать, чтоб уж наверняка...  

Священник кончался возле дерева, представляя, что сейчас сделает странный прихожанин.  

– Не палите его, – сказал мальчик, – я сирота и мне больше некуда идти, у меня никого нет...  

Зик бросил беглый взгляд на мальчика:  

– Как зовут тебя?  

– Альфред, – отвечал тот.  

– Послушай, Альфред. Я много веков путешествую по странам и городам, у меня нет дома, богатства и пристанища. Если тебя устроит, я могу взять тебя с собой, как своего сына. У меня нет детей и никого вообще нет. Я не отдам тебя в роскошную гимназию, но сам смогу кое-чему научить и с достоинством сохранять статус твоего приемного отца...  

– Путешествуете по странам и городам?! Вот это здорово! Я с самого детства мечтаю о путешествиях и с удовольствием пошел бы с вами...  

– Вот и славно, – сказал Зик, поджигая листья.  

– Э, э, э, что вы делаете, это же убийство, я полицию вызову! – кричал священник.  

– Пойдем, дружище! – сказал Зик.  

Они медленно удалялись, а сзади раздались вопли священника, запах дыма и паленой одежды.  

Зал, как впрочем и всегда, был полон народа.  

Лэмюэль, одетый древнеегипетской богиней Изидой, пел гимн, прославляющий реку Нил:  

Слава тебе, Нил,  

Идущий, чтобы Египет оживить.  

Если медлит он, жизнь кончена.  

Если гневен он, гроза по всей  

стране.  

А поднимается он -  

И ликует земля  

И все живое от радости  

Радуются тебе юноши и  

дети твои и приветствуют  

тебя, как царя...  

(древнеегипетский гимн Нилу)  

Голос Лэмюэля звучал мягко, очаровывал своей нежностью. Его гибкий стан в египетском платье, тонкие руки, которые обвивали браслеты, парик и урей, коронующий голову, тонкие стрелки, которые удлинили глаза – все дополняло новый облик непревзойденного актера. Он был неподражаем в своем новом амплуа.  

Зрители печально вздыхали, думая о недоступности красавца, который для них восседал на высотах Олимпа.  

Лэрри кусал себе пальцы, еле сидя на месте. Ему хотелось, как маньяку, просто расчленить это создание на кусочки. За все. За Лилию. За их загубленные жаждою крови жизни. Он ждал. С трудом, но ждал.  

Отто выступал в роли бога Озириса, брата и мужа Изиды.  

Лекан играл роль злого бога Сета, на его детском туловище комично сидела ослиная голова. Сет убьет Озириса, он разрубит тело его на двенадцать частей и раскидает по свету. Верная сестра и жена Изида будет странствовать по миру, чтобы собрать воедино тело любимого брата и мужа. Такая трагедия разыгралась на подмостках театра.  

Но Лэрри с нетерпением ждал окончания спектакля.  

– Я побегу, – не выдержал он.  

– И останешься голодным, – злорадно ответил Скотти. – Ты, как всегда, полный лузер!  

– Заткнись! – сказал Лэрри, увидев, что среди вампиров началась суматоха.  

Он побежал вперед, расталкивая всех, ибо, как говориться, голод не тетка.  

Беспардонно насытившись каким-то молодчиком и вышвырнув труп прочь, Лэрри побежал за Лэмюэлем, увидев, что тот скрылся в гримерной.  

Лэмюэль как раз снял парик и его собственные длинные и густые волосы разметались по плечам.  

Красота Лэмюэля на некоторое время обезоружила Лэрри. Он забыл все те гадости, которые собирался наговорить Лэмюэлю.  

– Вы что-то хотели? – спросил Лэмюэль, устало снимая с рук браслеты и со звоном кидая их на столик перед зеркалом. – Если вы за автографами, то сегодня я их раздавать не буду, я слишком устал.  

– Что?! – воскликнул Лэрри и зависший в воздухе гнев, снова вернулся к нему. – Автографы?! Ты слишком большого о себе мнения, пидар ты ряженый!  

Лэрри накинулся на него, повалив его на кровать, крепко прижав его и уже занося кулак.  

Лэмюэль лежал спокойно, лицо его выражало безмятежность, а губы — улыбку. Его невозможно было отличить от женщины.  

– Откуда столько агрессии, молодой человек? – спросил Лэмюэль.  

«Это баба», – подумал Лэрри. – «Не стану же я бить бабу! »  

Потом вспомнилась сцена в палатке: Он-Лилия-Отто.  

Гнев вскипел с новой силой.  

«Какая там баба! Это чистой воды гермафродит! »  

– Откуда столько агрессии?! Да оттуда, что ты испортило нам всю жизнь, забрало Лилию!  

– Лилию? – проговорил Лэмюэль. – Я кажется помню вас. Как-то вы ворвались в нашу палатку...  

– Да, и в тот самый момент, когда ты и твой дружок насиловали мою девушку!  

– Никто никого не насиловал, -спокойно сказал Лэмюэль. – Все было по обоюдному согласию. Мы довели ее до сумасшедшего оргазма. Все остались довольны...  

– Заткнись! – закричал Лэрри. – Я убью тебя!  

Но тут случилось что-то непредсказуемое. Лэмюэль обхватил его руками за шею, а ногами за туловище и притянул к себе. Язык Лэмюэля вонзился в рот Лэрри.  

Опешив, Лэрри никак не ожидал такого исхода событий, он не знал, как ему реагировать, его домогалось существо неопределенного пола. А поцелуй Лэмюэля был такой нежный, такой чувственный... Рука Лэмюэля, расстегнув пуговицу на брюках Лэрри, проникла внутрь. Лэрри застонал. Он сильно захотел Лэмюэля.  

– Ты меня возбуждаешь, – прошептал Лэрри, не отдавая себе отчета в своих словах и забыв, что еще недавно собирался прикончить Лэмюэля.  

Лэмюэль сильнее стиснул ноги, обхватив его за спину.  

Лэрри полез под подол платья.  

– Бля, ты ж мужик, – сказал он, почувствовав возбужденный член под женским платьем.  

– Так и что? – ответил Лэмюэль. – Неужели тебе приятнее будет трахать какую-нибудь жирную корову со здоровыми сиськами только из-за осознания того, что она баба? Или тебе лучше будет трахнуть такое совершенное создание, как я, хоть я и мужик физиологически?  

– Мне уже все равно, – пробормотал Лэрри, возбужденный Лэмюэлем. – Я тебя хочу...  

Он приподнял его и резко вошел, Лэмюэль изогнулся и издал стон. В этот момент в гримерную заглянул Отто.  

– Вот она, верность... – прошептал он и вышел прочь.  

– Он очень устал. Много веков устал терпеть одну и ту же картину. Делить своего любимого со всеми. Да, со всеми! А ведь он любил... Любил его... И готов был целую вечность не знать кроме него ни мужчины, ни женщины. Но никто ничего не оценит... Лэмюэль был с ним, но параллельно был со всеми. Почему? Ведь Отто делал для него ВСЕ. Был ему матерью, нянькой, братом, другом и любовником. Почему?  

Не мог понять Отто, что Лэмюэль никогда не будет с кем-то одним. Он будет со всеми и ни с кем.  

На глаза Отто набежали слезы. В первый раз искренние, а не притворные. Он пошел к Лилии.  

Лилия, как всегда, при виде его (а особенно при воспоминании и прошлой бурной ночи), смутилась.  

Отто был прекрасен. В египетском наряде, в черном парике, с подведенными глазами и в короне Осириса.  

– Не покидай меня, – кинулся он к ней. – Мне так плохо и одиноко, что я готов умереть...  

Удивленная Лилия машинально обняла его за плечи.  

– Останься со мной, – проговорил он, – иначе я умру. Я знаю, что подлец и не заслуживаю на прощение, но все же — останься. Из его глаз текли слезы.  

Лилия все больше изумлялась, привыкнув видеть Отто всегда жестким и агрессивным. Такая его слабость просто поражала и в этот момент трогала душу своей неподдельной искренностью.  

– Останься...  

– Ах, не требуйте...  

Лилия выбежала прочь. В душе ее кипели страсти.  

13  

– Вы говорите, что странствуете много веков, но разве человек может жить много веков? -спросил мальчик.  

– Человек не может. А я не человек, – ответил Зик.  

– А кто вы?  

– Самый настоящий вампир.  

– Да разве вампиры существуют? Это ведь сказки все!  

– Если существует Бог и Дьявол, почему бы не существовать вампирам?  

– Это же грех...  

– Да, грех...  

– Да, грех... Грех поневоле... И в тысячу раз больший грех для тех палачей, которые сделали со мной такое! Так что, теперь будешь ты сыном вампира. Но не бойся, я не причиню тебе зла. А если кто-нибудь посмеет причинить зло тебе, я загрызу его!  

– А почему вы прячете свое лицо под капюшоном? – спросил Альфред.  

– Чтобы никто не увидел его!  

– А почему?  

– Чтобы никто не увидел его и не испугался.  

– А отец Кристофер умер?  

– Не знаю, буду надеяться. И вообще, слишком много вопросов, нам пора передохнуть, – сказал Зик.  

– Я хочу есть, жалобно проскулил мальчик.  

Зик похлопал по пустым бокам свой кошелек:денег, разумеется, нет.  

– Быть может, удастся выручить кое-какую мелочь за серебряную ложку, – предположил Зик.  

Но, к его удивлению, за ложку он выручил столько, что хватило не только на то, чтобы накормить мальчика, но и на то, чтобы купить ему теплую одежду.  

Ложке было более восьми ста лет...... Лэрри проснулся в гримерке. К нему жался сонный Лэмюэль. Лэрри заглянул под одеяло.  

– ****ь, я переспал с мужиком... ****ец!  

Сонный Лэмюэль продолжал тесниться к нему, тыкаясь об руку обнаженным плечом.  

Лэрри посмотрел на его женское лицо, на его тонкую шею, на которой не заметно было даже кадыка.  

– Бля, сверху баба, снизу мужик, – проговорил Лэрри и поспешно стал натягивать брюки.  

Он выбежал из гримерной, не будя Лэмюэля, замороченный этим событиям.  

Столкнулся со Скотти.  

– Ширинку застегни, – ехидно улыбаясь, сказал Скотти, – педик доморощенный!  

За что получил такой толчок в плечо, что едва не влип в стену.  

– Лилия! – закричал Лэрри.  

– Оставьте меня все, не трогайте! – ответила она и исчезла в дверях, как легкий, прозрачный мотылек.  

Театр опустел. Погасли прожектора. Лишь возились уборщики, взваливая на тачку обескровленные трупы...... – Скучаешь? – спросил Лекан.  

На нем был смешной колпак с бубенчиками. Лекан репетировал роль придворного шута-карлика. Он тащил за собой огромный для его роста, но плоский, сверток:  

– Это тебе.  

– Что это? – безучастно спросила Лилия, повернув в его сторону голову на тонкой шее.  

– А это тебе от нашего сеньора Отто, – ответил Лекан.  

– Что еще за новости?  

– Сама откроешь.  

Лилия нервно открыла сверток. На нее, будто из зеркального отражения, смотрела она же сама. С лилиями в волосах и в голубом платье.  

– Поразительное сходство! – восхитился Лекан.  

– Отто рисует? Вот уж не знала!  

– Понятия не имею, он ли это рисовал или кто другой, но портрет королевский. У вас что-то с Отто?  

– Нет, – смутилась Лилия. – Ничего у нас нет.  

– А может к нам вечером заглянешь? – осведомился Лекан. – Донна всегда тебе рада.  

– Нет, не думаю.  

– Все страдаешь по Лэмюэлю? – понимающе сказал Лекан. – Сам таким был. Да пойми, Лэмюэль – это ветер. Он никогда не будет принадлежать кому-то одному. Поэтому не заморачивайся, а наслаждайся вечностью и кровью!  

После ухода Лекана, Лилия глубоко задумалась над его словами. Когда сознание ее вышло из глубокой задумчивости, Лилия увидела, как совсем рядом перед ней сидел, подперев голову руками, Отто. Он наблюдай за ней.  

– Что вы здесь делаете?!  

– Наблюдаю за тобой, уже с полчаса.  

– Вы сами рисовали портрет?!  

– По памяти. Мне помогал один старый друг, вампир-художник.  

– У вас хорошая зрительная память.  

– Не жалуюсь.  

Отто схватил ее руку и принялся целовать:  

– Останься со мной!  

– Ах, не нужно!  

Грудь Лилии вздымалась под корсажем от таких жарких просьб и признаний, а кровь закипала в жилах.  

– Стань, стань моей...  

– Вижу, ты времени даром не теряешь, Отто, – сказал Лэмюэль.  

Он разгуливал по зданию театра голый, накинув на плечи меховую накидку.  

– Доброго утра, – безразлично бросил Отто.  

– Вообще-то сейчас ночь.  

Лэмюэль взял с блюдца оливку и засунул себе в рот.  

– Ладно, не буду мешать, – вильнув голым задом, вышел Лэмюэль.  

И Лилия и Отто одновременно посмотрели на закрывшиеся за ним двери. Отто сузил глаза – этот жест говорил о том, что он ненавидит. Он еще с большим жаром развернулся к Лилии:  

– Будь моей...  

Лилия думала о безразличии к ней Лэмюэля и слезы наворачивались на глаза.  

– Хорошо, – произнесла она, тоном королевы, жертвующей собою ради блага народа.  

Отто припал к ней губами. Он привык добиваться, чего хочет. И в театре, и в жизни.... Альфреду нравилось бродить с Зиком. Зик рассказывал много интересных вещей. Рассказывал, как в давние времена существовал орден праведных тамплиеров и как Железный король и папа Климент, позавидовав братству ордена, семь лет подвергали тамплиеров пыткам, а потом приговорили к сожжению на костре. И как тамплиеры перед смертью прокляли палачей и весь их род.  

Альфред с удовольствием слушал рассказы новоиспеченного папы, закусывая ванильным калачом и воспринимал их, как старую сказку.  

Вот, костер уже начал потухать. Дым от него навеял запах жженых листьев, запах осени. Однако раскаленные угли все еще дарили тепло. Зик как следует укутал Альфреда в утепленный плащ. Самого его сморил сон и Зик, не выдержав, захрапел.  

Альфред взял палку и принялся шурудить ею в кострище, пытаясь засунуть в пепел несколько сырых картофелин. Он взглянул на капюшон спящего Зика. Разобрало детское любопытство. И чем больше говоришь ребенку нельзя, тем больше хочется нарушить запрет.  

Альфред заерзал на месте от нетерпения. Он плюнул на палку, чтобы погасить искру и, уцепившись ею за край капюшона, снял его. Увидев истинное лицо Зика, Альфред закричал не своим голосом.  

Зик проснулся, он увидел плачущего в истерике мальчика и снова нахлобучил капюшон.  

– Я ведь предупреждал тебя, чтобы ты не смотрел на мое лицо. Да, я урод! Прости, что не показал сразу. Я не хотел тебя пугать... Твой выбор – остаться со мной или уйти...  

– А вы не монстр? – спросил мальчик, немного успокоившись.  

– Нет, – всего лишь самый обыкновенный вампир, – ответил Зик.  

После происшествия в гримерной, Скотти не упускал случая регулярно подстегивать Лэрри по этому поводу. Каждый раз начинался шум и драка.  

Скотти обзывал Лэрри всевозможными обидными именами. Начиная с «гнусного пидара» и заканчивая «анальным монстром». Лэрри, разумеется, сразу же бил обидчику морду. Они возненавидели друг друга еще больше. Иногда останавливали истерические крики на улице. Это соседи, став вампирами, выходили на промысел, ловя на пустынной ночной улице одинокого прохожего.  

– Фу, пидар, отпусти меня, – кричал Скотти, – а то, чего доброго, и меня трахнешь, забыв о родстве, – кричал Скотти.  

– Да, трахну. Кулаком под глаз!  

Лэрри заехал ему под глаз, подарив второй фингал для симметрии. Он привязал племянника к креслу, а сам полез в холодильник и достал бокальчик крови со льдом.  

Улыбаясь, он поднял в верх бокал, медленно смакуя напиток небольшими глотками и аппетитно причмокивая.  

Скотти начал ругань и проклятия.  

– Заткнись, наконец! – вскричал Лэрри, разбив опустошенный бокал об стену. – Ты здесь никто!..... Собирались ставить спектакль на произведение русского поэта и писателя А. С. Пушкина "Евгений Онегин". Лилия получила главную роль – роль Татьяны. Она целыми днями зубрила текст, который никак не шел в голову.... Вначале я молчать хотела,  

Поверьте, моего стыда...  

Она снова сбилась и забыла слова, начав заново.... Вначале я молчать хотела,  

Поверьте, моего стыда,  

Вы б не узнали никогда,  

Когда б надежду я имела...  

Когда б...  

Вначале я молчать хотела...  

(А. С. Пушкин «Евгений Онегин»)  

– Присядь ко мне, – сказал Отто, видя ее мучения.  

Он схватил Лилию за руку и она плюхнулась к нему на колени.  

Отто погладил ее по руке.  

– Как хорошо, что Лэмюэль отказался от роли Татьяны, – заметил он. – Уверен, что ты будешь самой лучшей Татьяной. Эта роль как нельзя лучше тебе импонирует.  

-Ах, куда же мне до Лэмюэля!  

– Ты лучше, – проговорил Отто, – по крайней мере, ты настоящая женщина, а не фальшивка.  

Он стал целовать ее страстно и легкая дрожь пробежала по спине Лилии. В голове мелькнула мысль, что этот вампир становится ей небезразличен. Уж слишком много казалось в нем любовного пыла.  

Словно легок на помине, вошел Лэмюэль.  

– Все репетируете? – цинично бросил он. – Чувствую, что Татьяна научится целоваться так, что обворожит Онегина не только на подмостках сцены.  

– Не переживай за Онегина, – ответил Отто, – им буду я.  

– Даже так? – все так же цинично спросил Лэмюэль. – Что ж, я бы не смог придумать претендента на эту роль лучше моего старого доброго друга Отто. Репетируйте, не стану мешать вам присутствием своей скромной персоны, искусство требует жертв.  

Лэмюэль вышел. За маской безразличия и цинизма на самом деле таилась драма. Лэмюэль всем заявил, что презирает такое низменное чувство, как ревность, но в глубине души, как червь, который завелся в сердцевине яблока, оно точило его. Он ужасно ревновал Отто, хоть и не показывал вида, прикрываясь с помощью своего актерского мастерства. Он хотел, чтобы Отто был сейчас рядом с ним. Он любил его. Но гордость не позволяла.  

Лэмюэль остался совсем один. Он вошел в гримерную и достал из барчика бутылку виски. Вот он, великий Лэмюэль, всеми покинутый! Он остался один. Даже Отто, и тот ушел! Лэмюэль отпил из бутылки и раздраженно стал скидывать с себя одежду. Ему стало так одиноко, что захотелось умереть.  

– Нерон! – закричал Лэмюэль. – Где мой пес!...... В душе Отто была чудовищная боль.  

Лэмюэлю все равно...  

Отто решил сделать так, чтобы Лэмюэль прочувствовал точно такую же боль, какую причинил ему, а может быть даже сильнее.  

– Я хочу тебя... – проговорил Отто Лилии.  

– Не нужно...  

– Чего ты боишься, мы же вместе, я люблю тебя и не причиню тебе вреда, доверься мне. Отто взял ее за руку и потащил за собой.  

– Куда мы идем? – на ходу спросила Лилия.  

– В гримерную.  

Отто открыл дверь. Из гримерной, как бывало чаще всего, разило алкоголем.  

Валялась бутылка виски. Голый Лэмюэль валялся на кровати, по комнате шарился рыжий пес.  

– Подвинься, – грубо оттолкнул Лэмюэля Отто, увалившись с Лилией на постель.  

– Не нужно, -запротестовала Лилия, но Отто целовал и гладил ее, будто и не слышал. Он овладел ею, не смотря на то, что Лэмюэль лежал сантиметрах в пятидесяти, он занимался сексом так страстно, что заставлял кричать Лилию на всю гримерную.  

– Какой ты жадный! – пьяным голосом проговорил Лэмюэль. – Я всегда делился с тобой, оставь мне хотя бы место сзади...  

– Я не привык делить своих девушек и парней с кем бы то ни было, – с улыбкой отвечал Отто. – Как здорово заниматься сексом с нормальной девушкой, а не обнимать муляж. Настоящая грудь, – провел Отто по груди Лилии, – а ниже... Неописуемо. Это меня заводит больше, чем анальный секс...  

Отто знал, как унизит и убьет этими словами Лэмюэля. Но ему было все равно. Он хотел сделать Лэмюэлю как можно больнее. Слова эти действительно острыми клинками вонзались в израненную комплексами, одинокую душу Лэмюэля. Да, по сравнению с Лилией, он полное ничтожество. Она настоящая женщина, а он ненастоящий... Лэмюэль принялся рыдать.  

Отто цыкнул на рыжего пса и тот убежал.  

«Пусть поплачет. Пусть побудет в моей шкуре. Пусть ему будет также больно, так же унизительно, как и мне. Может это пойдет ему на пользу».  

Лэмюэль продолжал рыдать, кляня судьбу заплетающимся языком.  

Лилия не сдержалась, провела рукой по волосам Лэмюэля.  

Отто злобно оттолкнул ее:  

– Идем отсюда, посидим в дорогом ресторане, а потом пройдемся по осеннему парку, моя любимая. Это гораздо лучше, чем слушать нытье пьяного зоофила непонятного пола. Тут блевотиной и псиной несет. Прочь отсюда!  

Видя, что Лилия сопротивляется, Отто унес ее на руках.  

Лэмюэль продолжал рыдать, уткнувшись в подушку. Одиночество убивало. Выхода не было. Тишина. Звук тикающих часов. Лэмюэль стал кричать. Кричал он громко, неистово, разрезая криком тишину, как торт на именинах.  

Тихо скрипнула дверь.  

Мрачно вошел человек в капюшоне.  

– Зик!! О, если бы ты не пришел, я бы умер сейчас... Как хорошо, что ты пришел...  

– Я пришел по делу, – сухо ответил Зик, хотя сердце его отчаянно билось под плащом. – Со мной мой сын. Мальчик замерз и устал. Нет ли у тебя для него теплого спокойного местечка на ночь? Только, чтобы к ребенку никто не прикасался. Чтобы его не трогали вампиры. Если кто-то его хоть пальцем тронет, я всем перегрызу глотки и выброшу в мусорник.  

– И мне?  

– И тебе! – ответил Зик.  

– Хорошо, – Лэмюэль нащупал на столе ключ. – Рядом есть коморка, закрой там своего сына и возвращайся ко мне. Это условие.  

Устроив Альфреда в каморке, Зик вернулся в гримерную.  

– Мне так плохо, Зик, – стонал пьяный Лэмюэль, лежа на животе. – Я, звезда первой величины, никому не нужен! Я не нужен даже Отто! Меня все покинули! – по лицу Лэмюэля потекли слезы. – Мне так плохо, Зик, пожалей меня, погладь меня по спинке. Погладь, не бойся! Я хочу тебя, Зик, хочешь, я возбужу тебя своим языком?  

Он полез к ширинке Зика.  

– Уйди, греховодник! Ты кидаешь меня в гиену огненную, – отодвинулся Зик.  

Лэмюэль заскулил и заплакал:  

– Зик... Зик... Я совсем один, не оставляй хоть ты!  

Лэмюэль подполз к Зику и, схватив его локтем за подбородок, опрокинул на кровать. Потом, совершенно голый, залез на него сверху и принялся расстегивать ему ширинку. Его губы начали ласкать плоть. Сначала Зик решил оттолкнуть его, но почувствовал неописуемое блаженство и мысли эти улетучились. Он никогда еще не испытывал такого блаженства от орального секса. Будучи тамплиером, об этом греховодном занятии он не мог и помышлять, и в нынешнем веке оно оставалось для него греховодным, кроме того, было не с кем испробовать.  

Лэмюэль вытворял такие чудеса, что Зик забыл, кто он такой.  

– Ну, как? – вопрошающе спросил Лэмюэль, заглядывая в уродливое лицо Зика.  

Зик простонал:  

– Нет мне, грешнику, прощения...  

Лэмюэль целовал его и в то же время пытался сесть на его возбужденную плоть. Он издал крик амазонки, когда ему все же это удалось.  

Лэмюэль прыгал и стонал, доводя Зика, у которого лет шестьсот не было секса (а такого секса вообще никогда не было! ) до исступления.  

Лэмюэль был просто монстром, ни одна женщина не смогла сравниться с ним. Он вспомнил сдержанных набожных дам четырнадцатого века в строгих платьях, для которых секс был скорее обязанностью, чем наслаждением. Сейчас же он чувствовал поразительные ощущения.  

Устав, Лэмюэль лег поперек Зика.  

– Почему ты молчишь? – наконец спросил Лэмюэль. – Тоже разочарован, что я не женщина? – он иронизировал уже над самим собой.  

– Я не знаю... Каяться уже нет смысла, – сказал Зик, – я погряз в грехе...  

– Отец, ты тоже свершаешь над этим человеком очистительный обряд, как отец Кристофер надо мной? – спросил Альфред, стоя в гримерной.  

Зик закусил губу:  

– Прости Господи... Что ты здесь делаешь?!  

– Ты хотел закрыть меня на ключ, но забыл сделать это...  

– О, позор мне... позор и проклятие на мою голову...  

– Какой миленький мальчик, – проговорил Лэмюэль, погладив Альфреда по щеке.  

– Не смей прикасаться к нему! – предупредил Зик. – Иначе я растерзаю тебя!  

– А вы дядя или тетя? – спросил Альфред.  

– Тетя, – ответил Лэмюэль, моргая подведенными глазами.  

– А почему пися, как у дяди?  

– А это муляж.  

Зик понял, что мальчика нужно немедленно уводить из театра разврата. Мало того, что над ним могли тут похотливо поглумиться, так еще, находясь в окружении вампиров, он подвергался риску.  

Застегнув ширинку, Зик встал с постели.  

– Мы с сыном уходим, мы не останемся тут, – сказал Зик.  

– Очень жаль, – ответил Лэмюэль. – Но, я думаю, что вы еще вернетесь и мы обязательно с вами увидимся.  

Зик взял Альфреда за руку.  

– А что такое муляж? – спросил Альфред.  

– Ненастоящее, поддельное, – ответил Зик.  

– У этой тети была ненастоящая пися?  

– Не знаю, – раздражался Зик.  

– Знаешь, ты же делал с ней то, что со мной отец Кристофер!  

– Ничего я с ней не делал. И вообще, прекрати вести разговоры, неприличные для твоего возраста! Иначе пойдешь не по пути со мной!  

Альфред замолчал.  

Зик думал о том, как опозорился перед сыном. Всему виной его слабая, подверженная страстям, плоть.  

Но при одном воспоминании о проделках Лэмюэля в этой плоти снова продолжали кипеть страсти.  

Зик, воздев глаза к небу, стал шептать слова молитвы, молясь, чтобы похоть оставила его и с ним прибывал здравый разум.  

14  

Зик ужасно хотел есть. Уже двое суток не было во рту ни капли крови. Моросил дождь. Осенняя дорога блестела от его капель под светом фонарей. Зик заметил, как по тротуару, приподняв воротник и опустив на лоб шляпу, спешит домой прохожий. Сил терпеть голод больше не было.  

– Подожди меня здесь, под деревом, только никуда смотри не уходи, – сказал Альфреду Зик.  

Мальчик кивнул.  

Зик нервно устремился за прохожим. Изнемогая от любопытства, Альфред поспешил следом за Зиком. Он чувствовал, что Зик ушел непросто так, что здесь крылась какая-то тайна.  

Зик спешил за прохожим, а слюна уже текла, так долго он не ел.  

– Простите? – начал Зик.  

– Да да? – обернулся прохожий.  

В этот момент Зик схватил его за шею, как повар, поймавший на дворе гуску.  

Мальчик, стоя за деревом, открыл рот. Фонарь как раз падал на Зика.  

Зик отдернул жертве воротник и, оскалив клыки, впился в шею прохожему. За столько веков он стал настоящим профессионалом – прохожий даже пикнуть не успел.  

Покинув приход извращенца Кристофера, Альфред наконец-то полной грудью вкусил свободу. За пределами прихода, оказывается, была жизнь. Кроме извращений было еще что-то. И Альфред быстро втянулся в нее, в осеннюю сказку странствий листвы, костров и туманов.  

Увиденное зрелище до глубины души поразило маленькое сердце Альфреда. Мелкий, накрапывающий дождь и слоновой костью блеснувшие клыки, клыки вампира в свете фонаря, впившиеся в чью-то шею, ради того, чтобы наполнить свое чрево живительной влагой. Тем, что дает жизнь – кровью.  

Альфред, не мигая, с восхищением наблюдал, как отец его подпитывается кровью. В его детском мозгу возникла мечта – стать таким, как он.  

Зик обескровил прохожего и выкинул труп. Мальчик побежал обратно, под дерево, где отец оставил его.  

Через минуту Зик вернулся. Альфред с благоговением смотрел на него, как на своего кумира.  

– Где ты был, отец? – пытливо спросил он.  

– Ходил смотреть, нет ли поблизости какого-нибудь жилища, где можно было бы остановиться на ночь.  

– И не нашел?  

– Не нашел, – ответил Зик.  

Они молча двинулись по курсу прямо. А дождь припустил сильнее. Зик понял, что лучше где-то остановиться на ночь.. Они присели под деревом. Альфред озяб. Зик укутал его в плащ, но это не спасло – плащ сильно промок. Дождь уже закончился, но Альфред продолжал зябнуть под деревом.  

– Эй, дорогие, что мерзните, идите-ка лучше к нам! – послышался зычный голос.  

Зик поднял голову и увидел цыганку в цветастых юбках, несшую охапку несильно успевшего промокнуть хвороста.  

– У вас можно переночевать и обогреть ребенка? – крикнул ей Зик. – Я заплачу, у меня кое-что осталось.  

Цыганка кивнула, сказав следовать за ней. Невдалеке расположился цыганский табор. Потрескивали наполовину промокшие поленья в костре. В котле варилось какое-то варево.  

Дрожа всем телом, Альфред уселся у костра.  

– Жрать хотите? – спросила цыганка.  

– Благодарю, я не голоден, – ответил Зик, – но был бы премного благодарен, если бы вы накормили моего сына.  

Цыганка взяла черпак и, насыпав варево, подала Альфреду жестяную миску.  

– Что это? – подозрительно принюхался мальчик.  

– Раз люди едят, значит это можно есть, – ответил Зик.  

Альфред отхлебнул горячего варева, от которого исходил пар. Есть хотелось жестоко, поэтому ему было все равно, какие ингредиенты входили в состав варева. Оно приятным теплом разливалось по желудку и необычайно быстро согревало. Скоро мальчик перестал дрожать.  

Цыганка уговорила Зика погадать ему на картах, Альфред держал руки над костром.  

– Привет, – сказал кто-то сзади.  

Альфред обернулся – сзади стоял цыганенок.  

– Тебя как зовут? – спросил он.  

– Альфред. А тебя?  

– Амин. Пойдешь играть?  

– Пошли.  

Альфред устремился следом за Амином, путаясь в длинном плаще.  

– А ты откуда? – спросил Амин.  

– Я с отцом. Мы — странники. А правда, что вы, цыгане, лошадей воруете?  

– Бывает.  

– И ты воруешь?  

– Воровал раньше, – ответил Амин.  

– А пойдем сейчас у кого-нибудь лошадь украдем? Я всю жизнь мечтаю о лошади.  

– Не могу, – сухо ответил Амин.  

– Почему?  

– Нельзя.  

– Вам, цыганам, полагается. Просто тебе стыдно признаться, что ты струсил!  

– Ладно, – сказал Амин, снизив голос до шепота. – Я расскажу тебе, в чем дело. Только ты поклянись, что никому не скажешь...  

– Зуб даю!  

Амин поглядел по сторонам и наклонился к Альфреду:  

– Лошади боятся вампиров. А я – вампир.  

Альфред рассмеялся:  

– Ты – вампир? Не смеши!  

Раздраженный Амин оскалился – во рту заблестели острые клыки.  

– Ух ты, можно потрогать?  

Альфред осторожно дотронулся до клыков, проверив, настоящие ли они. В сердце закралась зависть: этот маленький цыганенок – вампир. Такой же, как и его отец.  

– Послушай, – сказал Альфред, – Амин, а сделай меня вампиром?  

– А почему это я должен делать тебя вампиром? – хмыкнул мальчик с оттенком надменности.  

– А я... А я дам тебе ремень со свастикой на пряжке, который мне купил отец.  

– Покажи ремень, – сказал цыганенок.  

Альфред беспрекословно расстегнул ремень и подал Амину.  

– Гм... Действительно, со свастикой... Ну, хорошо, я сделаю тебя вампиром. Да только ты можешь умереть.  

– Я не умру. Мой отец уже несколько веков живет.  

– Хорошо, я только надкушу. На всякий случай.  

И сверкнув клыками, цыганенок склонился к шее Альфреда.... Цыганка быстро раскладывала карты, как хороший мастер своего дела.  

– Какое бурное у тебя прошлое, дорогой. Да такое длинное... Ты был очень одинок и несчастен.  

– Что правда, то правда, – вздохнул Зик.  

– А в будущем — любовь, страсть... Пиковая дама... Страстная черноволосая женщина. Или не женщина?!.. Что-то я ничего не пойму...  

– Давайте дальше, – перебил Зик, чтобы закрыть тему. – Что там, в будущем?  

– В будущем... Да оно бесконечно! В первый раз вижу такое, дорогой. Видно, карты устали. Ну, пусть пока отдохнут, а ты пока позолотишь мне ручку. Цыганка бесцеремонно протянула руку с браслетами-копеечками. Зик сунул ей монету.  

– А где мой сын, кстати? Альфред!...... Альфред потрогал ранки на шее. Это было похоже на то, как в далеком детстве ему делали прививку.  

– А я видел в одном фильме, как после укуса вампира человеку становилось плохо.  

Цыганенок засмеялся.  

– Спасибо, – Альфред чмокнул его в губы.  

– Ты что?! Ты что делаешь?! – возмутился тот.  

– Это такой очистительный обряд. Раньше я жил у священника и он показывал мне такой очистительный обряд очень часто. И еще кое-какой. Хочешь покажу? Расслабь губы...  

Альфред просунул свой язык ему в рот.  

– Альфред! Альфред! – раздались крики Зика.  

Альфред отпустил цыганенка:  

– Это отец! Мне нужно идти!  

Амин недовольно вытер рот рукавом.  

15  

Лилия печально и задумчиво смотрела в открытое окно, склонив голову на плечо. На ней была надета длинная ночная сорочка. Лилия так невинно выглядела в ней, со светлыми, распущенными по плечам волосами, что могла запросто сыграть жертву маньяка в одноименном триллере.  

Занавеска развевалась от ветра и в окно залетали пожухлые листья.  

Отто проснулся от ворвавшегося в комнату осеннего холода. Он неслышно подошел к окну и закрыл его. Лилия вздрогнула от неожиданности:  

– Вы меня напугали...  

– Сколько можно мне выкать! – потерял терпение Отто.  

– Простите... Прости...  

Лилия посмотрела на него: Отто был высокий, статный, отлично сложен, с прекрасными чертами лица, с бесподобным контрастом цвета глаз и волос. Он был очень красивым.  

Лилия смутилась того, что так бесцеремонно разглядывает его, и отвела глаза в сторону.  

Отто прижал ее к себе.  

– Ты грустишь, это видно невооруженным глазом. Снова Лэмюэль! Да пойми ты, что Лэмюэль никогда не любил тебя, он никого не любит, кроме славы, крови, алкоголя и ****ства. Если б он любил тебя, разве отдал бы мне на поругание? Разве стал бы с умилением наблюдать, как я извращаюсь над твоим телом? Он всеми лишь пользуется, подпитываясь похвалой, обожанием и поклонением. Да он живет этим!  

Лилия все же осмелилась поднять глаза на Отто.  

– А ты, чем живешь ты? Откуда это внезапное внимание ко мне? Уж не затем ли, чтобы вызвать ревность Лэмюэля?  

– Да, это так, – вырвалось у Отто.  

– Я так и знала!  

Лилия со слезами кинулась к выходу.  

– Постой!  

Отто настиг ее возле двери. Но у Лилии началась истерика.  

– Пусти меня, не трогай! Проклятые вампиры, вы сломали нам жизнь. Мне, Лэрри, Скотти... И какого черта вы появились в этом городе! Вы превратили меня едва ли не в уличную шлюху, сделали кровопийцей! Сейчас я бы спокойно жила себе со своим парнем Лэрри, он один меня любил...  

– Каждый делает свой выбор, – философски сказал Отто. – И каждый умирает от того, к чему стремится. Т ы хотела Лэмюэля? Ты его получила. Да за все нужно платить! Что же касается твоего "любящего" парня, то он на днях трахнул Лэмюэля....  

– Лэрри? Нет, не может быть... Я всех вас ненавижу, вы все одинаковы... Пусти!  

Истерика началась с новой силой.  

Отто схватил Лилию и кинул на кровать. Придавив ее брыкающееся тело своим весом, Отто пристегнул ее руки наручниками к спинке кровати.  

– Теперь ты не сможешь так отчаянно дергаться, – заметил Отто. – При резких движениях ты будешь чувствовать острую боль.  

– Тебе ведь нравится мучить, признайся? – с ненавистью спросила Лилия.  

– Не поверишь, но нет, – спокойно ответил Отто. – Вы сами себя мучаете.  

– Я для тебя всего лишь жертва интриги, способ отомстить Лэмюэлю, заставить его ревновать...  

– Помолчи и послушай меня, – Отто взял носовой платок и стал вытирать слезу, скатившуюся по ее щеке. – Да, сначала это было действительно так (заметь, я говорю искренне), но потом я стал что-то испытывать. Что-то очень нежное и хрупкое, похожее на хрустальный цветок... Я устал от пьянок и ****ства Лэмюэля, я заслуживаю другого... И в вечности, рядом с собой я хотел бы видеть тебя... Это правда...  

Он провел губами по ее мокрой от слез щеке. Он пытался ее поцеловать, но Лилия накрепко сомкнула челюсти. Так запирается крепость перед наступлением врага.  

Тогда Отто не торопясь принялся развязывать многочисленные бантики на ее ночной сорочке.  

– Что, опять собираешься насиловать?  

– И знаешь почему? Потому что тебе это нравится. И вскоре ты будешь кричать от умопомрачительного наслаждения......По комнате летали стулья. Два миллиметров спасли монитор компьютера от пролетавшей мимо кувалды.  

– Лэрри, прекрати!  

Лэрри даже опешил: Скотти впервые за это время назвал его по имени.  

– Я не могу так больше! – кричал Лэрри, продолжая громить все с новой мощью. – Я постоянно хочу жрать и не знаю, где взять жратвы, мать твою! Я скоро изгрызу собственного отца, как голодная крыса!.. Проклятые вампиры! Проклятый трансвестит! Я убью его!  

С ревом медведя Лэрри схватил кувалду и помчался на улицу.  

– Постой, ненормальный! – закричал племянник вслед. – Они же бессмертны. Мы – бессмертны...  

Лэрри мчался в здание театра с кувалдой наперевес. Люди с ужасом оборачивались – он напоминал совсем помешанного и озлобившегося маньяка.  

В здании театра была тишина и пустота. Лэрри притих. Его шаги по паркету раздавались звучным эхом. Лэрри стало страшно. Ему чудился шепот по сторонам. Все дышало заговором и развратом. Он сделал еще несколько неуверенных шагов. Открылись двери, вышла похотливая блондинка в пышном платье, многозначительно смеявшаяся, а следом прошмыгнул маленький мальчик, усиленно пытающийся задрать подол ее платья. Сопроводив Лэрри соответствующими взглядами и улыбочками, они исчезли, скрывшись за дверью.  

Лэрри очутился в зале. Включились люстры, свет упал на паркет, напоминающий шахматную доску.  

– Кого-то ищите?  

Лэрри почувствовал легкое касание чьей-то руки. Он обернулся. Перед ним стоял Лэмюэль, улыбающийся своей обезоруживающей улыбкой.  

– Я тебя ненавижу, – прорычал Лэрри.  

– О, сколько людей и нелюдей говорило мне эту фразу! – ответил Лэмюэль. – Ты не мог мне сделать лучшего комплимента.  

Лэрри заревел, поднимая кувалду, но Лэмюэль спокойно улыбнулся и кувалда как-то сама собою опустилась.  

– Вижу, вы есть хотите, – сказал Лэмюэль. – Сейчас я принесу выпить и на досуге расскажу вам все преимущества вампира.  

Лэрри присел в кресло, поняв всю нелепость своего вида с кувалдой.  

Через пару минут вернулся Лэмюэль с рубиновой жидкостью в бутылке. Жизнерадостный, харизматичный, уверенный в себе, хорошо и со вкусом одетый. Он по-прежнему оставался звездой.  

– Что это? – спросил Лэрри, уже остыв.  

Лэмюэль показал надпись на бутылке:"кровь".  

Он налил крови и подал бокал.  

Залпом осушив его, Лэрри почувствовал прилив сил, энергии и бодрости. Лэмюэль подал ему маленькое зеркальце в старинной золотой оправе, еще раз посмеявшись в душе над россказнями о том, что вампиры не отражаются в зеркале.  

– Посмотрись в это зеркало, ну же, смелее! Что ты там видишь?  

– Себя... – неуверенно проговорил Лэрри.  

– Представь, что ты не знаешь, что ты – это ты. Кого ты видишь перед собой? Ну, кого? Мальчика, парня, мужчину, старика?  

– Парня...  

– Правильно! – воскликнул Лэмюэль. – Молодого и привлекательного парня. А парень, обычно потом превращается в ленивого, толстопузого мужика, любящего пожрать, поваляться на диване и посмотреть футбол по телевизору. Прекрасные линии юного тела расплываются, приобретая все более уродливую форму. Он может восхищаться своей юностью и красотой только на фотографии. А что потом? Потом краски сгущаются и субъект превращается в дряхлого, немощного и никому не нужного старика – обузу для родственников, с трясущимися руками и ногами, который не в состоянии подать себе даже кружку воды! А потом... Потом – финал нашей драмы... Смерть – радость для уставших родственников и пир для червей. Ну, каково? Хочешь такой финал?  

Лэрри вдумался. Лэмюэль с таким энтузиазмом рассказывал, так сказочно расписывал, что Лэрри отчетливо представил себя апатичным, пузатым мужиком, валяющимся на диване. Потом представил себя дряхлым, немощным стариком, в окружении родственников, которые с нетерпением ждут его смерти. Представил свои похороны, опускающийся в сырую могилу гроб, комья земли, бьющиеся о крышку гроба, который через некоторое время будет полон червей...  

– Нет! – в холодном поту вскричал Лэрри. – Нет, нет, нет, не хочу!  

– Что и требовалось доказать! – довольный Лэмюэль с улыбкой разлил кровь в бокалы. – Так выпьем же за вампиризм, дающий вечную молодость и неувядающую красоту, спасающий от смерти и житейских невзгод! Стань вампиром – скажи могильным червям "найн"!  

Они звонко чокнулись и несколько рубиновых капелек выплеснулись на поверхность хрустального бокала. Лэрри с жадностью слизал их языком.  

– Идем дальше, – все больше распаляясь, продолжал Лэмюэль. – Что касается рода человеческого (честно говоря, я всегда был жутким мизантропом). Представь ситуацию: ты идешь домой поздно ночью, а сзади идут человечка три здоровенных амбалов, охотников за чужой денежкой. А ты еще не расплатился до конца за недавно приобретенный мопед, у тебя каждая копейка на счету. Ты позволишь этим ублюдкам забрать твои кровные, да еще избить тебя до полусмерти? Позволишь, потому что их больше и они сильнее. Но позволишь сделать это, если ты жалкий и никчемный человечишка. Но ты — красавец-вампир. Ты раскромсаешь их клыками на кусочки, заставишь валяться перед твоими ногами, ногами с обосранной мотней, валяться, как последнее дерьмо и вымаливать твое прощение. Ты всесилен!  

Тебя унижает начальник на работе, не платит зарплату? Над тобой глумятся одноклассники? Приятели дразнят тебя говнюком? Покажи кто ты такой! Выйди во всей своей красе! Ты – сам Бог. Никто не посмеет унижать тебя, смеяться над тобой, ибо ты сильнее людишек. и плата за эту власть всего лишь подпитка их же кровью. Да разве жаль тебе этих ничтожеств, соки которых уходят на то, чтобы подпитывать существ высших?  

– Нет, не жалко, – не задумываясь, ответил Лэрри.  

-Правильно, – Лэмюэль налил еще. – У нас впереди целая вечность для того, чтобы наслаждаться кровью, наслаждаться искусством... Что же касается "твоей девушки", из-за которой ты ненавидишь меня, то она нашла нас сама. Она теперь с Отто! Все ее привязанности длятся не больше недели, а чувства равняются ничтожному, так в чем же винишь ты меня?  

Они снова выпили. Лэмюэль очаровательно улыбнулся.  

– Ты – милый парень и нравишься мне, – сказал Лэмюэль, перебираясь к нему на колени.  

16  

– Папа, я не могу дальше идти, мне плохо, – проговорил Альфред, падая с ног.  

– Ты простудился? У тебя лихорадка? – перепугался Зик. – Горло болит?  

– Нет, – ответил Альфред и потерял сознание.  

Зик перепугался, он взял мальчика на руки и, заложив в антикварной лавке старинную табакерку, снял номер в отеле, пригласив доктора.  

Доктор долго осматривая ребенка, но не мог выявить загадочную болезнь. Мальчик простужен не был.  

Врач заметил у него на шее две отметины от клыков и сделал предположение, что мальчика укусил какой-то зверь и у него началось заражение.  

Зик отправил доктора, сказав, что сейчас же непременно госпитализирует ребенка в больницу. Но кому, как ни ему одному было известно, что это за загадочные укусы у сына на шее...  

– Альфред! Альфред! – строго склонился над ним Зик.  

Перед воспаленными глазами Альфреда капюшон Зика двоился и троился.  

– Что это?! – Зик строго указал на его шею. – Кто это сделал?!  

– Я хочу быть вампиром, как ты... – проговорил Альфред и снова потерял сознание.  

Зик напряженно думал. Где он не досмотрел? В чем его вина?  

Но уж если искать во всем свои плюсы, то отцу не придется хоронить сына, он навсегда останется с ним в вечности. Это обстоятельство немного согрело холодную, одинокую душу...... Отто зашел в гримерную, в поисках своего цилиндра.  

– Уже и не здороваемся? – спросил Лэмюэль.  

– Здрасьте! – фыркнул Отто. – Все пьешь? Хотя, я уже ничему не удивляюсь. А через полчаса спектакль!  

Лэмюэль притянул его к себе, обхватив за шею:  

– Отто, я скучаю по тебе, ты ведь мне нужен...  

– А кто тебе еще нужен? Каждая вторая ширинка или какая-нибудь аппетитная сучка на закуску?  

– Ну, Отто, зачем ты так! Ты же для меня единственный...  

– Ага, а еще бутылка рому и сотня-другая вампиров, успевших тебя оттрахать.  

– Вернись ко мне, Отто, ты мне нужен!  

– Только не нужно ныть! – разозлился Отто. – Я устал от истерик.  

– Хочешь меня? Бери, я твой!  

Лэмюэль задрал подол платья.  

– Нет, благодарю, но я не питаюсь объедками, у меня от них несварение желудка!  

Надев перчатки, водрузив на голову цилиндр и взяв в руки трость, Отто вышел.  

На самом деле он еле сдержался от желания овладеть Лэмюэлем, но гордость победила – Отто вышел с гордо поднятой головой...... Зрители с истинно эстетическим наслаждением смотрели на прекрасных актеров. На красавца Отто, игравшего роль Онегина и Лилию – простодушную провинциалку Татьяну.  

На сцене происходил разговор между Татьяной и Онегиным.  

Онегин дает ответ на письмо Татьяны:  

Послушайте ж меня без гнева:  

Смешит не раз младая дева  

Мечтами легкие мечты  

Так деревцо свои листы  

Меняет с каждою весною.  

Так, видно, небом суждено...  

(Пушкин «Евгений Онегин»)  

Лэмюэль играл роль Ленского. В свое отсутствие он успел еще "пригубить"немного виски.  

Ленский, с заплетающимся языком, выперся на сцену, забыв надеть штаны. Мужские роли он играл довольно редко и напоминал женщину, наряженную в мужской костюм.  

Отто смерил его презрительным взглядом, не в силах сдержать ироничной улыбки. Еле держась на ногах, без штанов, Лэмюэль принялся нести какой-то вздор. В зале раздались смешки – настолько комично он выглядел.  

– Дуэль! – кричал пьяный актер. – Дуэль, на дуэль подлеца!  

– Подлец убьет тебя на дуэли или ты не помнишь сценарий? – усмехнулся Отто.  

– Мать твою, какой позор! – проговорил Лекан за кулисами. – Что делать? Наш замечательный театр сегодня просто выставлен на посмешище!  

– Беги на сцену, – сказала Донна, – объяви антракт. Пусть будет эффект неожиданности  

Лекан выбежал на сцену:  

– А сейчас обеденный перерыв!  

Это действительно был обеденный перерыв. Вампиры отлично знали, что это значит – призыв к пиршеству. Снова раздались вопли, брызги крови, жадное причмокивание и суматоха.  

Лэрри тоже сидел с другими вампирами. Он смотрел на Лилию и в его сердце еще теплилась любовь к ней. Но она уже стала угасать. Лэмюэль открыл ему глаза на многие вещи. Любовь? Стоит ли она терзаний, душевных мук? Лэрри, Лэмюэль, Отто... С кем она будет потом, кто следующий? Вампиры остались все теме же людьми, только бессмертными и пьющими кровь.  

Лэмюэль показал, что не следует ни к чему серьезно относиться, что оно не стоит того. Нужно жить и брать от жизни все, что можно. Устроить пир плоти и крови, например! Лэмюэль казался настоящим эпикурейцам, вся жизнь для него состояла из увеселений. Лэрри подумал, что в этом хотел бы быть похожим на него. Стать кутилой. Не заморачиваться на всякой фигне, а расслабляться и отдыхать. Не думать о Лилии, которая вряд ли уже упоминает его имя в своем душевном диалоге, а проводить ночи с сотнями таких, как она, а наутро не вспомнить ни одну из них.  

Решив принять эту позицию, Лэрри с удовольствием впился кому-то в шею. Скотти ужинал в другом конце зала. Лекан и Донна поспешно увели пьяного Лэмюэля, чтобы уложить его спать...... Лэмюэль сидел, держа в руках стакан минералки, в жалком состоянии. От каждого слова Лекана он всхлипывал.  

Волосы его спутались, грим скатался кусками, тушь потекла. Он плакал.  

– А потом мы увели тебя за кулисы и отправили спать, – закончил повествование Лекан.  

– В трусах, перед публикой? Еле на ногах держался? Плел что попало? – слезливо переспросил Лэмюэль. – О, конец моей актерской карьере! Какой позор на все века!  

Он уронил голову на колени и зарыдал.  

– Что случилось с тобой? – спросил Лекан. – Что за беспробудное пьянство? Тебя бросил Отто?  

Лэмюэль гордо вскинул голову с заплаканным лицом:  

– Кинул? Ха! Это все он делает мне назло, он хочет возбудить мою ревность!  

Вспомнив свой позор на ночном сеансе, Лэмюэль опять зарыдал. Успокоился он только тогда, когда выпил виски, присосавшись к бутылке.  

Лекан вышел, покачав головой.... – Теперь ты видишь, как все ниже опускается твой любимый? – ходя взад и вперед, словно читающий лекцию преподаватель, говорил Отто.  

Заодно он пытался вызвать больше презрения к Лэмюэлю в себе самом.  

– Позорный и развратный алкоголик!  

Лилия угрюмо молчала. Отто взял ее за подбородок и развернул лицо Лилии к себе.  

– Ты такой же! – воскликнула она. – Ты всего лишь пользуешься моим телом, как игрушкой!  

Отто хмыкнул.  

– Ты думаешь, что единственная на свете супер красавица? Или, быть может, что я никого не привлекаю? Сейчас проверим!  

Отто схватил ее за руку и вытащил на улицу.  

– Эй! – закричал он на всю улицу. – Кто меня хочет, подходи, не стесняйся!  

Удивленные люди оборачивались. Собрались самые незакомплексованные. Все трогали и разглядывали Отто.  

– Какой красавец! – восклицали самые распущенные, трогая его во всех местах.  

– Кто еще хочет? – продолжал кричать Отто.  

– Сейчас ты, приятель, захочешь! – послышался голос полицейского. – А ну-ка, пройдем!  

Отто вышел из толпы орущих женщин, словно был звездой мирового масштаба и спокойно отправился вместе с полицейскими.  

Через пять минут он уже возвращался обратно, аккуратно вытирая салфеткой краешек рта, испачканный в крови.  

– Ну? – невозмутимо обратился он к Лилии.  

– Дешевое позерство за три рубля! – ответила она и развернулась в другую сторону.  

Отто тронул ее за плечо. Лилия обернулась. Он нежно провел рукой по ее щеке. Лилия почувствовала разряд тока, пробежавший по спине.  

– Если хочешь, можешь идти прямо сейчас, я не держу, – он указал «на выход».  

Лилия стояла, опустив глаза. Какая-то сила тянула ее к Отто и от этого было до невозможности стыдно.  

– Ну? – требовательно спросил Отто. – Не уходишь? Иди же! Но предупреждаю, возврата не будет.  

Лилия продолжала стоять в той же позе и лупать глазами, которые уткнулись в пол. Отто, как всегда, приподнял ее голову за подбородок. Его губы были так близко. Лилия так хотела их, но стеснялась сказать об этом, или тем более что-то сделать первой.  

Отто облизал ее губы.  

– Да, да, целуй меня, – проговорила Лилия, уже не отдавая себе отчета в словах. – Делай со мною, что хочешь, я не стану сопротивляться, я влюбляюсь в тебя с каждым днем...  

Отто самодовольно улыбнулся. Этого он и добивался. Впрочем, он всегда добивается чего хочет и кого хочет. Если бы не Лэмюэль...  

Эх, Лэмюэль! Отто помрачнел. Он полез к Лилии в майку и под юбку. Она не сопротивлялась. С каждым его прикосновением она начинала тяжелее дышать.  

– Эй, уважаемые! – послышался голос полицейского. – Что это вы посреди города делаете, тут люди ходят, маленькие дети!  

– А нам плевать на людей, – нагло ответил Отто. – Хочешь, сейчас я трахну ее прямо на этой лавочке?  

– Пройдем-ка, сейчас в участке расскажешь свою идею, – ответил полицейский.  

Отто устало вздохнул.  

– Черт, я уже вполне сытно пообедал, да видимо придется закусить! Подожди меня здесь, – сказал он Лилии, уходя вместе с полицейским.  

17  

Зик не отпускал руку сына ни на шаг, не отходил от его постели во время болезни. Пока не спал жар, пока не прошел озноб, пока не прояснились глаза, пока на его губах не появилась улыбка.  

– Отец, я хочу есть, – сказал Альфред.  

– Ты знаешь, как это делается? – спросил Зик.  

– Я видел в кино и... Видел, как делаешь ты...  

Зик очень рассердился, но промолчал.  

– Значит, ты должен знать, как это делается, – сухо ответил он.  

Как по заказу, в двери постучал доктор, который наблюдал за ребенком.  

– Это благоприятный случай для того, чтобы использовать свои возможности, – сказал Зик. – Дерзай!  

Доктор подошел к постели:  

– Как у нас тут дела? Открой рот...  

Альфред исполнил просьбу.  

– Боже мой, а это что... – проговорил доктор, глядя из-под очков на клыки.  

– Сейчас узнаешь...  

Альфред поднялся с постели и впился в шею врача. Надо сказать, что как для новичка, он справился отлично.  

Зик вытер с уродливой щеки капельки крови. Он задумался. Теперь все менялось. Теперь можно вернуться к Лэмюэлю. Ради сына Зик не мог приходить к Лэмюэлю, как бы его не тянуло туда. Он боялся, что его убьют вампиры или превратят в себе подобных. А теперь бояться уже нечего, Альфред уже вампир. Можно вернуться в театр. Увидеть Его, Его, Его!!.. Сердце Зика радостно забилось. После многих веков несчастья и одиночества жизнь урода-страдальца наконец-то приобрела сенс. Почти одновременно он нашел и сына и возлюбленного. Зик твердо решил – нужно идти в театр...... По городу ползли страшные слухи. Вечером в городе словно наступил камендантский час. Все сидели в своих домах, плотно занавесив шторы. Полиция сбилась с ног в поисках ужасного маньяка, разрывающего жертвам глотки и обескровливающие загадочным способом, которых становилось все больше и больше. Это напомнило события, происходившие во второй половине пятнадцатого века, в Румынии.  

Сын Влада Дракулы, Махно Злой, вел войну с турками. Целое войско неприятеля ни с того ни с сего оказалось мертвым к утру. Здесь нельзя было обойтись без мистики. Вот и пошел слух о вампиризме рода Дракулы.  

Но кого обвинять на сей раз? Не было ни единого предположения...... Лэмюэль уткнулся в подушки и стал рыдать. Он никому не нужен. Он абсолютно один. Он опозорился перед публикой, Он, великий актер! Даже виски, и те закончились.  

От безвыходности, Лэмюэль решил обыскать пустые бутылки – быть может там еще останется на пару глотков. Когда он поднялся с постели, то увидел, как на него внимательно смотрит Зик из-под капюшона. Лэмюэль так обрадовался ему, что летел, спотыкаясь. Он горячо обнял Зика и положил голову ему на грудь.  

– Я знал, знал, что ты вернешься... Идем же скорее, я так хочу тебя. Я так одинок и так устал дрочить!  

– У меня ребенок в зале, – возмутился Зик.  

– Подождет, – ответил Лэмюэль, увлекая его за собой.  

Он так сладко целовал своими медовыми устами, что Зик забыл обо всем на свете. Он спешно раздевал Зика трясущимися руками, постанывая от нетерпения.  

Зик не сопротивлялся ему. Он уже меньше задумывался о грехе, отдавшись похоти, все больше упиваясь плотью. Его руки неловко скользили по телу Лэмюэля, срывая с него одежду.  

– Хочу... Хочу, – шептал он.  

Взяв восставшую плоть Зика в свои руки, Лэмюэль нетерпеливо всунул ее по назначению. Вот, Зик уже обладал им, шепча:  

– Как же ты прекрасен...  

– Так же, как ты ужасен, – отвечал Лэмюэль...... Альфред остался один в театральной зале с шахматным паркетом. Он посмотрел на трон, стоящий в ней. Тут проводились репетиции. Лежало королевское платье.  

Альфред надел корону и накинул мантию. Зеркала сверкали его отражениями. Ребенок надменно улыбнулся, любуясь ими. Он сел на трон и гордо поднял голову.  

– Я — король! – проговорил он. – А вы – никто!  

Он посмотрел на фарфоровые маски, висящие на стене. Маски были прекрасны, но одна слишком насмешливо смотрела на Альфреда пустыми глазницами. Разозлившись, Альфред встал, подошел к маскам и заехал по ним кулаком. Четыре маски упали на пол и раскололись на черепки. На шум выбежал Отто.  

– Кто ты такой? Кто позволил тебе касаться масок?  

– Я позволяю или не позволяю что-то только сам себе, а никто другой не позволять мне не может, потому что я – король!  

– Забавно, – хмыкнул Отто. – Интересно, кто вырастет с таким адским самомнением...  

Взгляд его сфокусировался на мальчике, он засмотрелся, словно возвращаясь в прошлое, преодолев столетия, отделяющие его от прошлого. Отто погрузился в то время, когда они с Лэмюэлем были еще детьми. Обыкновенными смертными, беззаботными и обеспеченными...... – Я — король! – говорил маленький Лэмюэль, водружая себе на голову самодельную корону.  

Он был похож на хорошую длинноволосую девочку и нравился Отто еще в то время. Он долго смотрел на маленького мальчика, так похожего на девочку и не выдержал. Поцеловал.  

Отто словно вернулся из того времени... светлого, прекрасного и полного очарования. Его охватила ностальгия и хандра.  

– Не прикасайтесь к маскам, – бросил Отто, но сам, будто находясь где-то не здесь, вышел.  

Альфред с наглостью власть имущего гладил фарфоровые лица масок.... Удовлитворив зов плоти, Зик спохватился:  

– Там сын....  

Зик нашел Альфреда, когда тот представлял себя королем, сидя на троне.  

– Какой чудный мальчик! – воскликнул Лэмюэль, положив руку на голову мальчика.  

– Не смей трогать моего сына! – разозлился Зик.  

– Я просто люблю детей, – очаровательно улыбнулся Лэмюэль, – всегда мечтал иметь ребенка...  

– Этот ребенок не для твоих извращений, грешник!  

– Ты поздно вспомнил о грехе, – Лэмюэль поцеловал Зика в плечо. – Я отведу малышу комнату в театре, теперь он ни в чем не будет нуждаться.  

– Кровь... – сказал Зик.  

Лэмюэль посмотрел на него.  

– Он – такой же, как и мы, – сказал Зик.  

Лэмюэль посмотрел на него.  

– Значит, это все упрощает.  

Я отведу ему комнату, а ты поселишься в моей гримерной.  

– А этот парень, как его?..  

– Отто? Мы не вместе.  

Лэмюэль поспешил переменить тему.  

– А я буду играть здесь! – сказал Альфред. – Мне не нравится.  

– Тебе нужно отдохнуть, – сказал Зик.  

– Хочу играть! – капризно сказал Альфред.  

– Пусть поиграет, – сказал Лэмюэль, – и мы отдохнем.  

Он увел Зика в гримерную. Зик едва не упал, споткнувшись о стеклотару.  

Раздался звон бутылок.  

– Ты столько пьешь!?  

– Да, – печально кивнул Лэмюэль, но жест вышел чересчур пафосно.  

– Почему?  

– Потому что я безгранично одинок и несчастен! – с еще большим пафосом отвечал Лэмюэль.  

– Я не хочу, чтобы ты пил, – сказал Зик, – но уже почувствовал руки Лэмюэля у тебя в штанах и страсть разгоралась с новой силой.  

После оргии, утомленный Зик уснул, а Лэмюэль вышел в зал.  

– Тебе нравится здесь? – спросил Лэмюэль, видя, с каким интересом Альфред складывает черепки разбитых фарфоровых масок.  

– Да, нравится, – ответил мальчик.  

– Сейчас я расскажу тебе об одном итальянском поэте. Звали его Франческо. У него была возлюбленная – донна Лаура. Томимый любовью, поэт писал стихи для своей возлюбленной:  

Рыдайте, дамы. Пусть Амур заплачет.  

Влюбленные, последний пробил час.  

Того, кто на земле прославил вас,  

Кто сам любил и знал, что это значит.  

Пусть боль моя стыдливо слез не прячет,  

Пускай сухими не оставит глаз:  

Умолк певца волшебный глас,  

И новый стих уже будет начат...  

(Петрарка)  

– А хочешь, я научу тебя актерскому мастерству и ты станешь нашим актером? Будешь исполнять детские роли.  

– А когда вырасту, смогу сыграть Франческо?  

Лэмюэль засмеялся. Он понял, что мальчик еще не знает, что навсегда останется в облике ребенка и промолчал.  

– Ты очень красивый, – сказал Альфред, – как женщина.  

Он дотронулся рукой до его кукольного лица. Лэмюэль положил ладонь на его ручку. Он был так близко, такой чистый, юный, непорочный. Его маленький прекрасный рот был совсем рядом. Лэмюэль сдержался. Однако, вопреки ожиданиям Лэмюэля, Альфред не оттолкнул его, не убежал, испуганно забившись в угол. Он приоткрыл рот и засунул в рот Лэмюэля свой язык, словно был опытным соблазнителем.  

– Кто тебя научил этому? – удивился Лэмюэль.  

– Отец Кристофер, священник.  

Удивлению Лэмюэля не было предела.  

– О Лэмюэль, ты в своем репертуаре! – вошла Донна.  

– Познакомься, – ответил Лэмюэль, – мой протеже, новый артист театра Альфред, кажется...  

– Король Альфред, потому что я – король  

Что-то изменилось, что-то стало не так. Такой дружный, такой сплоченный театр изменился. В нем блуждала отчужденность. Конечно же – Лэмюэль стал яблоком раздора, камнем преткновения. Основное ядро театра – Лэмюэль, главная женская, Отто – главная мужская роли, теперь были совершенно чужими, а разговор их, диалог, кипел желчью и цинизмом друг к другу. Новые люди внесли разлад.  

Между тем, театр продолжал репетировать. Всем хотелось крови и зрелищ.  

На этот раз Лэмюэль играл древнегреческую поэтессу Сафо и он насладился маленькой местью для Отто в полной мере, когда Лилии досталась роль подружки Сафо.  

С закрученными кудрями, падающими на древнегреческий пеплум, читая возвышенные строфы знаменитой поэтессы, Лэмюэль мог затмить собою кого угодно, и даже сами боги попадали бы со своего Олимпа, увидав его в этом сказочном образе. Несколько дней не пивший (Зик ликвидировал из его бара алкоголь), в отличном расположении духа, полный шарма и жизнерадостности, Лэмюэль мог творить чудеса!  

Страстным взглядом смотря на Лилию, он начал не менее страстную речь:  

И каждый раз, как только я  

С тобой сойдусь, от нежной встречи  

Трепещет вдруг душа моя  

И на устах немеют речи,  

И чувство острое любви  

Быстрей по жилам пробегает,  

И зов в ушах... и бунт в крови...  

И пот холодный проступает...  

А тело, – тело все дрожит...  

Цветка поблекшего бледнея  

Мой истомленный страстью вид...  

Я бездыханна... и, немея,  

В глазах, я чую, меркнет свет...  

Гляжу, не видя... сил уж нет...  

И жду в беспамятстве... и знаю...  

Вот вот умру... вот умираю...  

(Сафо)  

Лэмюэль страстно завладел губами Лилии, игравший роль Аттиды, возлюбленной Сафо. И сердце Лилии вновь забилось, как в первый раз от притупленной и вновь воскресшей любви к неподражаемому актеру.  

Лэмюэль резко отталкивает Лилию:  

– Любовь, разбившая мои члены, снова обуревает меня, сладострастная и лукавая, точно змея, которую нельзя задушить!  

Говорил он с такой страстью, с таким талантом перевоплотившись в образ влюбленной и жаждущей любви поэтессы, что в этом зале его хотел каждый. Начиная от самого старшего из вампиров, заканчивая маленьким Альфредом, который успел, однако, резко познать плотский грех. И за непроницаемой маской Отто было непреодолимое желание, которое все труднее становилось сдерживать.  

– Я буду отдаваться сладострастно, пока смогу видеть блеск лучезарного светила и восторгаться всем, что так красиво! – говорит чувственная Сафо. – Я любила, я многих в отчаянии призывала на свое одинокое ложе, но боги ниспослали мне высшее толкование своих скорбей... Я говорила языком истинной страсти с теми, кого сын Киприды ранил своими дестокими стрелами... Пусть меня бесчестят за то, что я бросила свое сердце в бездну наслаждений, но я узнала божественные тайны жизни.  

Моя тень, вечно жаждущая идеала, сошла в чертоги Гадеса, мои глаза, ослепленные блестящим светом, видели зарождающуюся зарю божественной любви... – с таким пылом говорил Лэмюэль.  

И слова эти, предназначенные для Сафо, как нельзя лучше характеризовали его самого. Это была уже не Сафо, это был уже он сам – существо неопределенного пола, с загадочной душой, постоянно ищущее любви.  

И в эту минуту все, видевшие его, любили его всем сердцем.  

А самые сентиментальные вампиры вытирали глаза носовыми платками, потому что не могли сдержаться от слез, наблюдая блестящую репетицию...  

Каждую неделю мусорщики находили на общественной свалке целую кучу трупов, обескровленных и с разорванными глотками.  

Полиция стала чаще патрулировать этот район и как-то раз им удалось схватить Лэрри и Скотти, которые возвращались домой после очередного спектакля.  

Одежда и руки их были забрызганные кровью и полиция схватила их, как особо опасных маньяков, умертвивших едва ли не половину города.  

– Слишком много, всех не передушим, – шепнул Скотти.  

– А че делать?  

Их погрузили в клетку, чтобы отправить на проверку в психиатрическую лечебницу.  

– Че делать? Нас там закроют! – не унимался Лэрри.  

– Закрой рот. У меня есть план поинтереснее.  

На допросе Скотти зарядил, что они ночью посещают секту, в которой убивают людей и пьют кровь. Он предложил им сделку, которая заключалась в следующем – если полицейские их отпустят, они тайком проводят их в то место, где происходит сборище секты.  

– Нас же вампиры за это расчленят?! – сказал Лэрри.  

– За то, что мы приведем им отличный ужин? Не думаю, – оптимистично ответил Скотти.  

Переодевшись в гражданскую одежду, вооруженный отряд полиции посетил Театр Вампиров.  

– Вот это бомба! – проговорил кто-то, увидев Лэмюэля на сцене.  

– Плоска! – ответил сидящий слева. – Зато какая попка!  

– А лицо!  

– А речи!  

Лэмюэль каждого старался очаровать прекрасной улыбкой.  

Блаженством равен тот богам,  

Кто близ тебя сидит, внимая  

Твоим чарующим речам,  

И видит, как в истоме тая,  

Из этих уст, к его устам  

Летит улыбка молодая...  

(Петрарка)  

– Ах! – проговорил Зик, стоя за кулисами, и по его лицу скатилась крупная слеза.  

– Почему вы никогда не снимаете капюшона? – спросил Лекан. – Нам всем ужасно хочется посмотреть на ваше лицо. Тут уже слухи всякие о вас ходят. Наверняка вы очень красивы, раз Лэмюэль предпочел вас.  

– О да! Не то слово! – ответил Зик.  

– Хотя, понимаю, все это ради пиара, чтобы нас заинтриговать.  

Лэмюэль всегда любил пристальное внимание к своей персоне.  

Зик не сводил глаз с Лэмюэля. В первый раз за столько столетий он по-настоящему влюбился и мог предполагать, что любим в ответ! Зика переполняли чувства, хотелось рыдать от счастья.  

Лэмюэль, как манекен, наблюдал за всеми с подмостков сцены. Все они хотели его, не зависимо от пола и возраста. Окидывая их взглядом, на губах Лэмюэля заиграла высокомерная улыбка.  

Наблюдая за ним, маленький Альфред загорелся завистью.  

Он мечтал вырасти и стать таким же, как Лэмюэль, чтобы все поклонялись ему, как богу.  

– Пора оцеплять, – сказал один из полицейских. – Не будем дожидаться, пока эти выродки кого-то убьют!  

– Да, пора бы. А то эта баба всех очаровала, никому уже ничего не хочется. Наверняка она связана с какой-то фигней, или занимается гипнозом. Как этот, как его, в России был? Кашпировский.  

– Ага.  

Полицейские оцепили зал:  

– Никому не двигаться, помещение под наблюдением. Кто попытается бежать, получит пулю в лоб.  

Лэмюэль презрительно расхохотался:  

-Любезные судари, ничего, что вы находитесь у меня в гостях и здесь решаю я?  

– Не подходи, шлюха, ведьма! – полицейский достал пистолет.  

– Негоже обзывать даму!  

Лэмюэль продолжал приближаться к нему.  

Послышался выстрел.  

– Вы испортили мне сценический костюм! – возмутился Лэмюэль, снимая продырявленное платье и продолжая целенаправленный поход к полицейскому.  

– Святые небеса! – проговорил полицейский. – Да это же мужик!  

Пока он приходил в себя, Лэмюэль уже пил кровь, присосавшись к шее полицейского.  

Вампиры атаковали полицейских. Слышались выстрелы.  

Выстрелы ранили вампиров, но не причиняли им серьезных или смертельных ран. Они были словно камни, которыми стреляет соседский мальчишка-хулиган, зарядив свою рогатку.  

Наоборот, раненные вампиры становились еще злее.  

Сегодня был интересный вечер, вечер развлечения. Не каждый вечер театр посещает целый полицейский наряд!  

Не оставляет никаких сомнений абсолютная победа вампиров, кое-кто из которых хоть и получил незначительные увечья.  

Скоро целая груда тел была вывезена все на ту же общественную свалку и аккуратно сложена возле контейнеров.  

– А нам-то что делать? – спросил Лэрри. – Наши координаты у них и мы не можем вернуться домой!  

– Так останемся в театре! Ты как всегда тупишь, хоть я в тебе и не сомневался.  

18  

Вскоре фото Лэрри и Скотти были расклеены по всему городу.. Их обвинили во всех совершающихся в городе убийствах и разыскивали как опаснейших серийных маньяков.  

Всех сверстников, знавших Лэрри и его племянника, таскали в участок, и Лилию в том числе.  

Подучившись в театре актерскому мастерству, Лилии не составило труда сказать, что как с Лэрри, так и со Скотти, она давным-давно уже не поддерживает никаких отношений.  

После всыпхнувшего скандала, заявок на ТВ, в газетах, расклеенных повсюду объявлениях, Лэрри и Скотти укрылись в театре, принятые великодушным Лэмюэлем, который обещал найти в театре работу.  

Ввиду происходящих событий, появляться в городе было делом невозможным.  

– А мы все-таки стали звездами! – говорил Лэрри, все больше приобщаясь к жизни театра — искусству, празднику крови, плоти и алкоголя...... Лэмюэль удовлетворялся плотью Зика, с ним ему не было одиноко. Но постепенно, Лэмюэль привык к уродству, он уже не пугался его так, как в первый раз раз, и теперь ему становилось скучно. Зик ничего не замечал, окрыленный любовью.  

Лэмюэль наблюдал, как Альфред играет с куклами. Прекрасное, милое дитя! Лэмюэль восхищался ребенком. Таким маленьким и таким взрослым.  

– Дитя, подойди и обними меня! – не выдержал Лэмюэль.  

Альфред обнял Лэмюэля и посмотрел так, будто вовсе не был ребенком.  

– Когда я вырасту, я буду тобой, – с уверенностью сказал Альфред. – Ты был похож на бога.  

– Поцелуй своего бога, – Лэмюэль улыбнулся.  

– А ты умеешь делать очистительный обряд, какие делал отец Кристофер?  

– Я умею все, я же бог, – сказал Лэмюэль.  

Взяв Альфреда за руку, он отвел его в одну из комнат, чтобы предаться плотским утехам.  

– Только об этом ничего не должен знать твой папа, иначе он будет сильно нас ругать, – предупредил Лэмюэль.  

– Но почему?  

– Возможно потому, что он считает, что ты слишком мал для подобных "обрядов", а возможно, просто ревнует...  

… – Ты молчишь... – проговорил Отто. – Ты снова думаешь о нем. Этот поцелуй пробудил в тебе еще не угасшие чувства, – сказал он это с немилосердным сарказмом.  

– А ты? Ты будто бы не думаешь о Нем? Или боишься признаться в этом самому себе? – Лилия нервно встала. – Пора признать, что мы все любим, все хотим Его...  

– Замолчи! Замолчи! – Отто сжал ее лицо в своих руках до боли. – Ты на взводе после всех этих дел с полицией. Но даже, если весь город ополчится против нас, они будут бессильны. Они не знают, посредством чего бороться с нами, потому что как всегда тупы! И кроме того, они верят в мистику, а ведь это не мистика, а реальность!  

– Не переводи разговор на другую тему. Да, я люблю его, люблю! – повторяла Лилия.  

Отто пристально смотрел на нее, в его глазах отражалось пламя свечей. Он стал целовать ее с бешенством и остервенением.  

– Ну, давай, скажи теперь, что я для тебя ничего не значу! – нагло усмехнулся Отто.  

Ах, как он был красив! Красота обезоруживала.  

– Значишь, – она смутилась, как всегда.  

Как тяжело было делать подобные признания!  

Она знала, что сейчас он сделает с ее телом все, что сочтет нужным. И на сей раз она сама ждала этого...... Скотти с веником из птичьих перьев выметал пыль с запылившихся кресел. Проходя мимо, Лэмюэль обратил внимание на его задницу в обтягивающих брюках. Ограничив себя в алкоголе, Лэмюэль восполнял эту недостачу сексом. Рука его скользнула по той самой части тела Скотти. Тот обернулся.  

– Прости, не сдержал себя, – виновато сказал Лэмюэль. – И хватит заниматься ерундой, уже и так чисто! – он выхватил веник из птичьих перьев.  

– Зайдем ко мне? – спросил Лэмюэль, указывая на одну из потайных комнат.  

– Я не пидар, – ответил Скотти.  

-При чем здесь пидар? Разве я что-то предлагаю? Не люблю ограниченных людей.  

– Знаю я вас, – сказал Скотти. – Если Лэрри даже...  

– Боишься! Да ты просто меня боишься! – звонко рассмеялся Лэмюэль.  

– Вот еще!  

Лэмюэль смотрел ему прямо в глаза. У него действительно был какой-то гипнотический дар. Потому что Лэмюэлю удалось взять его за руку и увлечь за собой.  

– Как ты похорошел, – говорил Лэмюэль, усаживая его на кровать. – А был невзрачным очкариком.  

– Только не нужно меня трогать, – заметил Скотти.  

Лэмюэль смотрел ему в глаза, а руки скользили по ноге Скотти.  

– Чего ты боишься? – спросил Лэмюэль. – Не хочешь меня?  

– Ты мужик!  

– Мужик? Гм! Я сильно на него похож?  

Лэмюэль уговаривал Скотти, как цыганка неподатливого прохожего, собираясь обчистить его карманы. И, вскоре, едва ли не силой, Лэмюэлю удалось засунуть язык ему в рот, а руку кое-куда пониже. Лэмюэля задело за живое, что кто-то его не хочет.  

Скотти пытался сопротивляться, но Лэмюэль едва не насиловал его, возбуждая всевозможными методами.  

– Давай, возьми меня, парень, – раззадоривал Лэмюэль, – неужели ты не хочешь самого бога, давай, трахни меня, дружок!  

Ноги Лэмюэля были идеальными-женственными, гладко выбритыми и Скотти возбудился не на шутку, хотя вовсе этого не желал. Он накинулся на Лэмюэля, ворвался в него, забыв о своих принципах и отвращении к мужской любви.  

Сейчас он не испытывал отвращения, он чувствовал сумасшедшую похоть и желал насытить свою плоть.  

В эту минуту вошел Лекан:  

– Лэмюэль, срочно!  

– Без стука?! Либо выйди, либо присоединяйся!  

– Не нужно ни к чему присоединяться! – перепугался Скотти, не зная, что ему делать в подобной ситуации.  

– Лэмюэль, дело серьезное, – с озабоченным видом сказал Лекан.  

– А мне плевать, хоть театр обвались! Пока не кончу, я никуда отсюда не выйду! – сказал Лэмюэль.  

Лекан поднял глаза к небу. Он ждал за деревьями, слушая крики и стоны Лэмюэля, ожидая, когда же он кончит.  

Наконец, Скотти вышел, застегивая штаны и пытаясь не смотреть Лекану в глаза. Лекан вошел. Лэмюэль лежал совершенно голый, задрав ногу за ногу и блаженно улыбался.  

– О, как это было здорово, как мощно он мне засадил, давно не было такого сумасшедшего траха!.. Так что там у тебя? – спросил он, будто вспомнив, что в комнате есть кто-то еще.  

– Можно начать? Благодарю! Так вот, ты знаешь, что двое вампиров нашего театра сегодня убиты?  

– Убиты? Каким образом? Кто посмел? – подскочил Лэмюэль.  

– Этого достоверно никто не знает, – ответил Лекан. – Говорят, что в городе бродит человек, убивающий вампиров.  

– Ох, как интересно... Что ж это за Ван Хельсинг тут завелся? Может кто из полиции? Хотя нет, они слишком тупы для того, чтобы найти способ нас уничтожить. А кстати, каким образом вампиры были убиты?  

– В их груди были найдены стрелы, смоченные какой-то гадостью, скорее всего отравленной кровью...  

– Не промах. Знает слабое место, – размышлял Лэмюэль. – Кто бы это мог быть?.. У меня сейчас мозг взорвется. Я устал, хочу спать!  

19  

Лэмюэль вышел в зал. Он думал о разговоре с Леканом. Этого еще не хватало! Кто-то смеет посягать на их бессмертие, на их молодость и красоту! Он увидел мальчика, расставляющего шахматы на доске.  

– Научишь играть? – не поднимая глаз на Лэмюэля, спросил он.  

– Это сложно. Как в жизни. А с другой стороны, так просто... Пешка – слишком слабая фигура, а король без защиты слишком уязвим.  

– Тогда я построю войско...  

-Иди ко мне на ручки, мой маленький.  

Альфред подошел:  

– Когда-нибудь ты будешь кланяться мне, как своему королю.  

Лэмюэль поднял его на руки и начал кружить, приговаривая:  

– Конечно же этот день скоро настанет! Пойдешь со мной полежать, чудесный мальчик?  

Альфред кивнул.  

Зик проснулся рано, но рядом с собой не нашел Лэмюэля.  

– И что я так долго спал? -корил он себя.  

Лэмюэля нигде не было. Тогда Зик принялся открывать все двери подряд и в одной из них увидел голого Лэмюэля, а рядом с ним лежащего Альфреда.  

– Лэмюэль! – весь мир рухнул одним махом. – Как ты мог, я доверял тебе, ведь я тебя любил!..  

Зик взялся за голову и присел.  

– А что такого я сделал? – с удивлением спросил Лэмюэль. – Мы просто полежали немножко вместе, вот и все. Не вижу ничего плохого в этом. Тем более Альфред сам хотел полежать со мной, да, Альфред?  

– Да, – ответил мальчик.  

– Безбожник! Ты ничего святого в душе не имеешь, ты извратил уже все вокруг себя!  

– По-моему, еще недавно тебе это нравилось и ты не думал о том, безбожник я или набожный, – сказал Лэмюэль.  

– Все, Альфред, собирайся, мы уходим отсюда навсегда, – сказал Зик.  

– Я остаюсь, – ответил мальчик.  

– Альфред, слышишь, я, твой отец, говорю, мы уходим!  

– Ты мне не отец и не имеешь права мне запрещать. Ты слишком уродлив, чтобы быть моим отцом. Теперь мой отец — Лэмюэль, я остаюсь с ним.  

– Да, Зик, если ты надумал идти, я не имею права тебя держать, – ответил Лэмюэль, массажируя спину Альфреда. – Но мальчик хочет остаться здесь, в театре, ты не можешь ему запретить...  

Зик вышел, словно пьяный.  

Он издал нечеловеческий крик на всю залу. Так перед смертью кричат дикие звери.  

– Кто это там кричал не своим голосом? – заглянул Лекан.  

– Снова ты! Я знаю, закрой двери!  

Лэмюэль развернулся к мальчику и обнял его. Альфред тоже его обнял. Они лежали, развернувшись друг к другу лицами и гладили друг друга везде, где возможно.  

Зик, приобретя семью, в один момент потерял все. Предательство острыми клинками вонзалось в сердце. Любовь? ЕЕ не было! Сын? Был лишь тогда, когда нуждался в нем. Мир по-прежнему был сплошным дерьмом и терпеть это дерьмо целую вечность было просто невыносимо...... Лэмюэль и Альфред заснули. Им было хорошо. Это была какая-то привязанность на духовном уровне, то, что сложно было объяснить.  

– Лэмюэль! – кричал Лекан.  

– И снова ты! Я тебя просто ненавижу! Не входи ко мне, я исчез, испарился, я – плод твоей фантазии, мираж...  

– С удовольствием! Но посредине зала лежит труп, я понимаю, что это тебя не волнует! Тебя начнет это волновать лишь тогда, когда трупы начнут появляться в твоей спальне, да и то мало, если они тебя не оттрахают! – Лекан пошел к выходу.  

– Подожди! – крикнул Лэмюэль, накидывая халат. – Неужели этот самозваный Ван Хельсинг проник уже к нам в театр?!  

Они вышли в залу.  

Лэмюэль увидел Зика, растянувшегося на паркете.  

– Не думаю, – мрачно сказал Лекан. – Это чистой воды самоубийство.  

– Но как?!  

– Заколол себя кинжалом, смоченным в мертвой крови.  

Лэмюэль кинулся к Зику, перевернув его на спину:  

– Не дышит! Мертв! Это я! Я убил его! – он начал причитать, но все реплики его выходили такими, будто бы он репетировал очередную роль.  

Неужели вся жизнь Лэмюэля была сплошным театром? Неужели кроме любви к славе, алкоголю и похоти, ничего не теплилось в этом сердце?  

– Да, это я убил его своей черствостью и не уверяйте меня в обратном! – из глаз Лэмюэля даже полились слезы.  

На пороге стоял Альфред, с безразличием смотря на эту сцену. Он был без одежды, подражая Лэмюэлю, который часто любил так расхаживать.  

Альфред безразлично зевнул и пошел назад. Не здесь ли, в театре разврата проявились его не самые лучшие качества? Стали развиваться в среде себе подобных, найдя благодатную почву?  

– Что делать с телом? – спросил Лекан.  

– Похороним с великими почестями, – сказал Лэмюэль. – Я лично напишу эпитафию. О, какое горе!  

«Да, великий актер! » – про себя усмехнулся Лекан. – «И спектакль его называется Жизнь. Вечная Жизнь».  

– Обряжайте тело! – сказал Ламюэль. – Мне нужно приготовить траурное платье. Мне импонирует больше с черным мехом или с прозрачной сеточкой?  

– Выйди голый и не ошибешься, – ответил Лекан.  

20  

– Кого хоронят-то? – спрашивали вампиры.  

– Одного из любовников Лэмюэля, – был ответ.  

– А... – все понимающе закивали головами.  

У гроба стоял Лэмюэль в траурном платье, отделанном изящным кружевом. На голове была шляпка, а лицо прикрывала вуаль. Он театрально подносил к лицу носовой платок, держа его в руке, которую обтягивала перчатка из черного гипюра. Возле его ног ютился мальчик, одетый в черный костюм, с безразличием уставившись на гроб так называемого отца.  

– Ах, какая трогательная сцена! – цинично сказал Отто. – Прямо черная вдова хоронит мужа!  

– Какой же ты жестокосердный! – возмутилась Лилия. – Неужели ты не видишь как ему больно!  

– Больно! – усмехнулся Отто. – Да неужели же ТЫ не видишь, что он всего лишь играет свою роль перед публикой! Уж я-то знаю эту "красавицу" с самого детства, эту театральную шлюху!  

– Тебе лишь бы позлорадствовать над чужим горем!  

Лилия стала проталкиваться сквозь толпу вампиров, чтобы выразить соболезнование Лэмюэлю.  

– Мне очень жаль, я понимаю ваше горе, кого-то терять так сложно...  

Лилия неуверенно взяла за плечо Лэмюэля. Лэмюэль трагически закивал головой, изображая беспредельную тоску.  

– Все же мне не терпится посмотреть на лицо этого красавца хоть в гробу! Вампиры редко умирают, поэтому это действительно трагедия, хоть мы и не знали этого господина лично, – сказал Лекан.  

– Неужели ты сейчас прилюдно начнешь пялиться в гроб! – сказала Донна. – Это аморально!  

– Ты говоришь о морали здесь, в театре? Не смеши! – сказал Лекан и подошел к гробу.  

Всем остальным вампирам ужасно не терпелось тоже взглянуть на лицо избранника Лэмюэля, но они не решались.  

Лекан подошел и заглянул в гроб:  

– О херувимы... – проговорил он.  

А про себя добавил:  

«Вот это ж урод! »  

Не сдержав кривой мины на лице, он отошел в сторону. Увидев, что Лекан заглянул в гроб, вампиры тоже начали подходить. В них осталась человеческая природа «стада», сделал один – пойдут другие, пойдут другие – пойдут и остальные. Вобщем, принцип прост – все пойдут и я пойду.  

Увидев «красавца» – избранника знаменитого Лэмюэля, вампиры еле сдерживали себя, чтобы никто не подал виду, что поражен его уродством.  

Зато в зале все переговаривались по этому поводу.  

– Лэмюэль всегда был странным и выбор у него тоже всегда был странным, – шептались вампиры.  

Процессия двинулась вниз по ступенькам, там, в подполье театра, находился склеп, в котором хоронили вампиров. Предварительно, тело мертвого вампира очищали от внутренностей и клали в гроб, а гроб помещали в склеп. Что делалось с телом дальше – никто не знал, а гроб открыть не решались.  

Вампиры еще не изучили свою природу до конца. Они делали так, как делали вампиры, старше их по возрасту. Возможно, они и знали, что делается с трупом, но об этом молчали.  

Гроб Зика затащили в склеп и разместили в углу.  

Лэмюэль трагически припал к гробу. Альфред стоял и с легкой иронией смотрел на эту сцену.  

Отто внимательно наблюдал за ним. Его поразило выражение лица, отнюдь не детское, не свойственное ребенку. Сколько скрытого цинизма таилось в нем!  

– Мне не нравится этот ребенок, – сказал Отто. – Он – зло.  

– Ты во всем ищешь плохое! – ответила Лилия. – А мы не зло? Убивающие людей, чтобы питать свою бессмертную (но как сегодня оказалось, смертную) плоть! Этот мальчик похоронил отца!  

– И ты видишь на его ехидном лице безутешные страдания?  

Лилия промолчала, потому что страданий никаких на лице Альфреда действительно не видела.  

Все устремились за Лэмюэлем, который выходил из склепа, обнимая мальчика совсем не по-отечески...... Лэрри и Скотти прибирали в костюмерной. Они осматривали костюмы, в нормальном ли они состоянии, ничего ли не проела моль.  

Лэрри посматривал на племянника с какой-то издевательской ухмылочкой.  

– Чего лыбишься, мудак? – злобно обернулся Скотти, осматривая костюм графа Дракулы и сетуя, что может лишь сметать с него пыль, а не выступать в нем на сцене.  

– Пусть я буду мудаком, зато ты — пидар! – захихикал Лэрри. – Уже весь театр знает, что ты трахнул Лэмюэля!  

– А ты не трахнул? – злобно вырвалось у Скотти.  

– Ну ты же так ненавидишь однополую любовь! – продолжал хохотать Лэрри.  

– Но он точь-в-точь как баба!  

– Но не баба!  

– В чем дело, мальчики? – обнял их сзади Лэмюэль. – Что за ожесточенный спор?  

На голове у Лэмюэля высоко была завязана "мальвинка", на бедрах болтались брюки, рубаха нараспашку, а рука где-то отсутствовала.  

– Так о чем спор-то?  

Лэрри и Скотти замялись.  

– Мы тут подумали... – начал спасать ситуацию Скотти, – что не самые последние додики, чтобы вытирать пыль в костюмерной. Мы тоже хотим играть!  

Лэмюэль усмехнулся:  

– Играть хотят все! – сказал Лэмюэль. – Но стремление к чему бы то ни было – похвально.  

Если вы меня сейчас хорошенько удовлетворите, завтра будете играть в эпизодах.  

– Э..не.. – сказал Скотти, – чтобы хоть как-то спастись от позора.  

– Как хочешь, – ответил Лэмюэль, – мы с Лэрри неплохо развлечемся, а назавтра будешь приводить в порядок его дебютный костюм.  

Это взбесило Скотти до такой степени, что в этот момент он готов был наплевать даже на пинципы.  

Лэмюэль довольно утащил их с собой на диван.  

– Ну-с... – сказал он, разлегшись на кровати. – Снимите с меня штаны!  

Скотти подумал, что это самый отчаянный развратник, которого он когда-либо видел.  

Оставшись без штанов (под которыми, кстати, ничего не было), Лэмюэль расписывал каждому роли на ближайшие полчаса. Кто и в каком месте будет его ласкать и кто первый трахнет.  

Скотти боялся признаться себе самому, но ему начинало нравиться трогать идеально ухоженное тело Лэмюэля, если бы дело не касалось совсем уж интимных мест. Ему грезились подмостки театра...  

… – Невероятно, – возмущался Лекан, – пятый труп за эту неделю и никому нет никакого  

дела!  

Лэмюэль, как всегда, занят любовниками. Эдак скоро нас всех перебьют!  

– Да, дело отвратительное, – согласился Отто.  

– А самое интересное, что труп был найден в здании самого театра! Каким образом сюда могли проникнуть посторонние? Закрадывается мысль, что это может быть кто-нибудь из своих. Даже ты, например...  

Лекан пристально посмотрел на Отто.  

– Ну вот, давайте еще все будем подозревать друг друга! – возразил Отто. – Мне-то что за корысть своих убивать! Тем более я знаю, какая кара грозит вампиру, убившему вампира.  

– Черт вас всех знает, что у вас на уме! Быть может ты ревнуешь Лэмюэля, может, хочешь устранить конкурентов, откуда мне знать!  

Отто махнул рукой:  

– Я вычеркнул Лэмюэля из своей жизни, так что, пожалуйста, не говори ерунды!  

– Кто ж тогда, – Лекан подпер голову рукой. – И никому ничего не нужно! – снова возмущался он, услышав привычные звуки из спальни Лэмюэля.  

Отто, прошептав что-то нелестное, со злостью выбежал...  

Лэмюэль устроил вечеринку в театре. По какому поводу никто еще не знал, но дело обещало закончится веселой попойкой.  

Лэмюэль выглядел сегодня просто сногсшибательно. Это золотистое платье с вырезом, обнажающим стройную ногу, эта высокая прическа с прядями падающих на плечи бесподобных волос, просто завораживали.  

Лэмюэль держал в одной руке бокал вина с кровью, другой же поглаживал Альфреда, сидящего рядом. Со стороны Лэмюэль напоминал молодую даму с сыном.  

Альфред бесстрастно смотрел на окружающих, на их дорогие изысканные наряды, на их веселье. Он вспоминал свое безрадостное детство на улице. То, как он сбежал из приюта, беспризорничал и попрошайничал на улицах, как его пинали, словно плешивого, никому не нужного щенка, словно кусок дерьма. Как мимо проходили богатые люди, у которых в кошельках было столько денег, что на них он, голодный, мог бы досыта есть весь год. Как они отмахивались от него, словно от путавшегося под ногами, беспризорного котенка.  

В детском мозгу начинали закрадываться недетские размышления: почему так? Почему ему в жизни так? Он не находил ответа, кроме как "потому ".  

Он поклялся сам себе тогда, что все изменится. И все действительно изменилось. Его подобрал и взял в свой приход отец Кристофер. Отец Кристофер заставлял его много работать, а по ночам насиловал, причинял боль, делал то, что Альфреду не нравилось. Он перестал быть хозяином себя самого, своего тела, и это возмущало.  

Повидав столько бедствий в раннем возрасте, сердце Альфреда стало почти каменным, оно закалилось, как сталь. Ничто не пугало. Ничто не вызывало жалости. Хороших порывов становилось все меньше и меньше. Альфред мечтал о власти, почувствовать себя всесильным дядей с толстым кошельком, смотрящим на маленького мальчика, как на последнее дерьмо.  

Такие мысли посещали Альфреда в то время, как Лэмюэль, выпивая еще чарку, показывал жестом Скотти, чтобы тот делал массаж. Лэрри расчесывал сзади волосы Лэмюэля.  

Эти двое, по-прежнему ненавидящие друг друга, были теперь фаворитами Лэмюэля. Ради местечка на сцене они готовы были исполнить все сексуальные причуды своего благодетеля в постели. И в чем они изменились, став вампирами? Стали мучимые жаждой, получив шанс не стареть и возможность жить бессмертно?  

В душе они оставались все теми же людьми, способными ради корысти на что угодно.  

Интересно, переспали ли бы они друг с другом, предложи им Лэмюэль главные роли?  

– Итак, друзья мои! – наконец сказал Лэмюэль. – Я хочу сказать небольшую речь, ради чего мы все здесь собрались.  

Да, кто-то умирает, кто-то рождается. Такие вещи происходят и у нас, хоть и не часто, но жизнь на этом не заканчивается. Нам нужно жить дальше, как бы ни было тяжело!  

– Уж тебе-то тяжело! – проговорил Отто.  

– Но... Я сообщу вам новость, ради чего все же мы тут собрались! Я решил все-таки сделать операцию по смене пола. Врачи осматривали меня и сказали, что шансы на успешный исход велики. На следующей неделе я стану женщиной, друзья мои, женщиной! Ах, вы не представляете, что это значит для меня!  

Все дружно зааплодировали.  

Отто криво улыбнулся.  

«Смотри, окончательно не стань гермафродитом», – подумал он.  

Лэмюэль чмокнул Альфреда в губы.  

– Хочу вина! – сказал Альфред.  

– Детка, не рано ли?  

– Я уже достаточно взрослый и сказал, что хочу вина! – упрямился Альфред.  

– Ну как откажешь такому милому малышу! Пей из моего бокала.  

Отто отошел и стал лицом к окну. Сил его не было больше выносить все это. Кто-то дотронулся до его плеча.  

– Лилия! – он поймал ее за руки. – Почему ты до сих пор смущаешься меня, скажи? Я знаю каждую клеточку твоего тела, я вывернул душу твою наизнанку, я знаю тебя всю...  

– Но ты лишь играешь со мной... Ты умеешь быть и грубым и добрым. Т ы всего лишь актер...  

Отто прижал к стене ее руки по образу распятия:  

– Ты слепа! – его губы впились в ее. – Хочу тебя прямо здесь и сейчас. А ты, хочешь?  

– Что бы я ни сказала, ты все равно сделаешь, как захочешь...  

– Нет, я хочу, чтобы ответила ты:хочешь? -о н стал целовать и гладить ее до тех пор, пока она не закричала.  

– Да!  

Она сгорала от желания.  

Лекан прохаживался по коридору:  

– Да, теперь я вижу пагубное влияние всего этого барделя. Нас передушат, как цыплят, поодиночке, но никому нет никакого дела, все заняты насыщением своей плоти. Я понимаю, что прирост вампиров уже более, чем полагается, но зачем уменьшать его именно здесь, в театре? И зачем театр оставили под присмотр этого ветреного и погрязшего в похоти Лэмюэля! О горе, горе! Мы все умрем!  

– Хватит ныть, я кончить из-за тебя спокойно не могу, – раздался голос.... Альфред тащил костюм из костюмерной, чтобы играть в зале в свою новую игру.  

Ему встретился Отто.  

– Кто разрешил брать этот костюм?! – гневно спросил он.  

– А я еще должен спрашивать чьего-то разрешения? – нагло вопросом на вопрос ответил Альфред.  

Отто убила подобная наглость.  

– Да, должен! Потому, что это не твое! И твоим не будет!  

Отто стал забирать костюм, но ребенок вцепился мертвой хваткой и ни за что не хотел отдавать вещь.  

– Лэмюэль тебя отчитывает за эти выходки! – воскликнул Альфред, у которого было мало силы, чтобы справиться с Отто.  

– Лэмюэль! Вы посмотрите на него! Я не удивлюсь, если Лэмюэль скоро свяжется с грудными младенцами, – Отто отобрал костюм и перекинул его через плечо. – Знай свое место, мальчик! И не смей брать чужих вещей без спроса!  

Отто важно удалился.  

Альфред смотрел ему вслед и сжимал кулаки, силясь, чтобы из глаз не брызнули слезы.  

"Я король, я король! " – твердил он сам себе, сдерживая рыдания. И устоял. Слезы не побежали. Он пообещал себе самому, что Отто еще пожалеет об этом, со временем...  

21  

Лэмюэль лег в больницу. Некому было играть роль цыганки Эсмеральды. Ее роль отдали Лилии, нарядив ее в черный парик.  

Долго думали, кого взять на роль горбуна Кваземодо.  

– Жаль, любовник Лэмюэля не дожил до сих дней, – сказал Отто. – Лучшего кандидата на роль Квазимодо и искать грешно.  

Все тихонько посмеялись про себя этой злой шутке. Так позволительно шутить разве только Отто. Поэтому все уже привыкли.  

Убийств не было уже несколько дней и все постепенно успокоились. Только Лекан не потерял бдительности. Был он старше других и прекрасно понимал – эти убийства не взялись из ниоткуда. Не могут и уйти в никуда.  

– Так кого же возьмем на роль горбуна? – спросила Донна.  

– У нас же есть ученик Лэмюэля, нужно давать дорогу юным талантам! – воскликнул Отто. – Вот, пусть наш юный друг и сыграет горбуна, я думаю, что у него это отлично получится.  

– Не хочу горбуна! – сказал Альфред.  

– Не хочешь? В отсутствие Лэмюэля Я здесь хозяйничаю! Так вот, если ты не захочешь играть эту роль – можешь катиться отсюда на все четыре стороны и добывать себе пропитание самостоятельно.  

Альфред смотрел на Отто, стиснув зубы. В душе была обида, а сердце все больше каменело.... Все ждали приезда Лэмюэля с огромным нетерпением. Даже не столько из-за того, что соскучились, сколько ради интереса.  

Лэмюэль ворвался, словно вихрь. В деловом костюме, с красной шляпкой на боку и с женской сумочкой.  

Он небрежно кинул перчатки на стол и развалился в кресле:  

– Девочки, Лэмюэль умер, да здравствует Лэмюэлла!  

Все слушали его с широко раскрытыми ртами.  

Неожиданно, Лэмюэль вскочил с дивана и задрал юбку:  

– Глядите, у меня больше нет члена! Нет Члена!!  

– Нет члена... – машинально проговорил Лекан в абсолютной тишине.  

Отто истерически захохотал и выбежал из комнаты.  

– Не дают покоя чужие лавры, – хмыкнул Лэмюэль. – Понял, кого потерял, да поздно! Лэмюэль стал трогать себя в области груди. Он сказал, что ему сделали маммопластику — действительно, появились не слишком большие выпуклости грудей, накаченных силиконом.  

Лэмюэль рассказал, что ему сделали орхэктомию — удаление яичек, удалили эректируемую ткань полового члена. Он с радостью сообщил, что из вывернутой наизнанку кожи члена ему сделали настоящее влагалище, а из части пениса сваяли клитор. Кожа мошонки пригодилась для половых губ.  

– Столько времени без театра, без вина и без секса, нужно это исправить! Хочу праздника! Ребята, идемте!  

Лэмюэль схватил Скотти и Лэрри под ручку. Они скрылись в комнатах.  

– Не толкайся, говнюк! – крикнул Лэрри.  

– От говнюка слышу! – ответил Скотти.  

Они стали толкать и пинать друг друга. Остановились только лишь тогда, когда увидели Лэмюэля обнаженным.  

– Ну, каково? – с гордостью сказал Лэмюэль. – Где член? Где? Где он? Его нет!  

Он плюхнулся на кровать, пока Лэрри и Скотти разглядывали его.  

– К сожалению, на некоторое время мне запретили секс, – с искренним отчаянием вздохнул Лэмюэль. – Я хочу посмотреть, как вы займетесь сексом друг с другом.  

– Да, сейчас! – воскликнул Скотти. – Я легче застрелюсь.  

– Обещаю две главные роли в "Братьях Карамазовых", – сказал Лэмюэль. – Задумайтесь. Хотите блистать в ореоле славы?  

Лэрри и Скотти переглянулись.  

– Я б его трахнул с удовольствием, – сказал Лэрри, – эту устрицу, прицепившуюся ко мне и трепавшую нервы столько времени.  

– Что?! – возмутился Скотти.  

– Отличная мысль, – похлопал в ладоши Лэмюэль. – Ну что, Скотт, даешь добро? И главная роль твоя! Либо останешься конюхом.  

Скотти растерянно посмотрел по сторонам. Да, это страшнейшее унижение. Но этого, по крайней мере, не увидят. А тот факт, что он будет играть главную роль, которую ему уступает сам Лэмюэль, увидят все. Он станет звездой. Скотти видел себя в свете прожекторов. Это было сильнее всего остального.  

– Ну хорошо, – сказал Скотти.  

Лэрри цинично расстегнул ширинку.  

– Ну, нет, – сказал Лэмюэль, – ты хочешь просто отыметь его. Сначала ласки, поцелуи, покажи, как ты любишь племянника!  

– НИ-ЗА-ЧТО, – по слогам проговорил Лэрри. – Этого ушлепка?!  

– Хорошо, я отдам роль кому-то другому... Желающих много...  

– Ну ладно, – стиснув зубы, проговорил Лэрри, тоже представляя себя в свете прожекторов.  

– Ну же, ребята, повеселите красавицу Лэмюэллу, я так соскучилась за сексом! В больнице приходилось смотреть порнуху. Ну же, представьте себе что-то приятное и целуйтесь!  

– Я же рыгану! – сказал Скотти.  

– Я обблююсь раньше, – парировал Лэрри.  

– Думайте об актерской славе и все будет хорошо, – Лэмюэль подошел к ним. – Давайте втроем. Ну, где ваши язычки? Нежнее, нежнее! Вот молодцы, теперь сами!  

Скотти представлял себе кого угодно, чтобы только его не стошнило. И топ-моделей, и кинозвезд.  

Лэрри представлял Лилию. Они целовались, а Лэмюэль их подбадривал. Он заставлял их ласкать друг друга, раздевать, а потом наблюдал, как они оттрахали друг друга. Это зрелище доставило Лэмюэлю неслыханное удовольствие. Тем более, страсти разгорались потому, что Лэрри и Скотти друг друга ненавидели. Каждый радовался, имея противника и стараясь сделать ему по возможности больнее.  

Лэмюэль был счастлив и доволен. Наконец он не будет больше комплексовать из-за отсутствия женских половых признаков.  

Ему теперь плевать – любят его, ненавидят. Он – женщина!!  

Лэрри со Скотти еще больше возненавидели друг друга.  

– Ух, как смачно я тебя оттрахал, думал, что очко порвется! – ржал Лэрри.  

– Гляди, как бы оно у тебя сейчас не порвалось! Кричал, как последняя уличная проститутка! Кто ты и есть! И Лилия твоя вампирская шлюха!  

– Заткнись, пока я не задушил тебя! Лилия, может, и вампирская шлюха, но меня не трожь! Лэрри стукнул его ботинком в бок и незашнурованный ботинок слетел.  

– Фу, лох! – стал тыкать на него пальцем Скотти и Лэрри звезданул его кулаком по челюсти. В линзах Скотти потемнело.  

– Ах ты ж кусок дерьма!  

Скотти схватил из театрального колчана стрелу и вонзил ему в босую ногу:  

– Вот тебе ахиллесова пята!  

Лэрри взвыл от боли. Он выхватил стрелу из того же колчана и воткнул племяннику в низ живота. Скотти завизжал.  

Лэрри упал на пол, изо рта потекла пена:  

– О, что-то мне плохо... Настолько, что кажется я умираю...  

– Чтоб ты побыстрее издох! – сказал Скотти, падая рядом.  

И самого тоже скрутило.  

– Ты меня убил, гандон! – прорычал Лэрри, по телу которого пробежали судороги.  

– А ты меня... – слабеющим голосом проговорил Скотти. – Все из-за твоей шлюхи, которая втянула нас во все это дерьмо... Я тебя ненавижу...  

– Это ты втянул меня в это дерьмо, – шепотом уже отвечал Лэрри. – Сдохни поскорее...  

Они видели расплывчатые очертания друг друга, так как глаза обоих застилала предсмертная пелена, но силы дотянуться до шеи противника уже не оставалось.  

– Поговорим Там... – проговорил Лэрри.  

– Непременно, сукин ты сын....  

– А где же это братья Карамазовы? – спросил Отто, глядя на часы. – Не пора бы начинать репетицию? Что это за бардак?!  

– А они валяются в зале мертвыми, – вошел Лекан.  

– Как? – спросил Лэмюэль.  

– А вот так! Меня же здесь не слушают, здесь вообще никого не слушают, здесь ничего никому не нужно! Смотрите, скоро это может оказаться кто-то из вас! Я предупредил.  

– От чего? – запинаясь, проговорил Лэмюэль.  

– У одного стрела в пятке, у другого чуть ли не в паху. Стрелы из нашего, театрального, колчана! Кто-то пропитал их мертвой кровью.  

– Жаль... – растерянно сказал Лэмюэль. – Славные были ребята, так развлекли меня недавно...  

– И это все, что ты можешь сказать! – воскликнул Лекан. – А ничего, что убийца этот живет в театре и все мы ходим по острию ножа?!  

– Я-то что сделаю?  

– Ты ж у нас главный, вот и думай!  

– Полицию предлагаешь вызвать? – съязвил Лэмюэль.  

– Нет, рабочих нанять, чтобы соорудили еще один склеп, потому что гробы скоро будет ставить некуда. Предупреждаю, если ты не предпримешь меры, я ухожу из театра и забираю с собой жену! Я не собираюсь подвергать наши жизни опасности! Я все сказал.  

Лекан мрачно вышел. Забежал Альфред, спрятавшись под крыло Лэмюэля и, как волчонок, глядя оттуда на Отто.  

– Мой маленький, сейчас мамочка тебя приласкает, – Лэмюэль погладил мальчика по волосам. – Будь осторожен, милый, по театру бродит убийца...  

– Убийца?! – испугался Альфред.  

– Да, родной. Мамочка не хотела тебя пугать, но в театре завелся убийца, ходи осторожно!  

Альфред спрятал голову на груди Лэмюэля. Отто смотрел на них и представлял, что Лэмюэль курица с цыпленком под крылом.  

«Почему он так смотрит? » – подумал Лэмюэль. – «Уж не он ли убийца, да нимечает новую жертву? Помнится, Лекан делился со мной своими соображениями по этому поводу».  

Отто молча развернулся и побрел к выходу.  

– Отто! – окрикнул Лэмюэль.  

Отто обернулся.  

Они молча посмотрели друг на друга, как два хищника и Отто пошел, куда собирался.  

«Да, странно себя ведет», – подумал Лэмюэль. – «Может и он»...  

Лэмюэль гладил Альфреда по щеке:  

– Мой милый. Мамочка тебя сейчас поцелует. Пойдем, полежим в постельке?  

Альфред кивнул.  

Лэмюэль взял его за руку, другой рукой потрогав себя в области груди.  

Его охватила паника, повсюду мерещился убийца – за занавеской, под кроватью, за шкафом. Лэмюэль почувствовал себя одиноким, немощным, незащищенным. Он прижал голое тело Альфреда к своей небольшой груди. Мальчик тоже обнял его, но уснуть Лэмюэль все равно не мог. Ему повсюду мерещились трупы с искаженными от боли лицами. Может и смерть Зика вовсе не была самоубийством?  

Да, Лэмюэль ежедневно видит обескровленных людей, но слишком редко видел он трупы вампиров.  

Лэмюэль плотнее прижал к себе Альфреда. Ему захотелось, чтобы этот маленький мальчик защитил его от страха и сомнений. Над театром вампиров нависла тень смерти.  

22  

Убийства пока что прекратились и театр зажил своей прежней жизнью, но Лекан, имея опыт в несколько столетий, уже подыскивал себе новое жилье.  

В миру было много обескровленных трупов. Поддавшись панике, почему бы наиболее суеверным не поверить в вампиров и не взяться серьезно за это дело?  

Жизнь в театре пошла вкось. Все сидели, как на иголках, в ожидании чего-то страшного.  

И вот это что-то наконец произошло, когда Отто занес в зал окровавленную Лилию.  

– Все, с меня хватит, – сказал Лекан, – погружая свои вещи на маленькую тачку. – Я не собираюсь находиться в театре, хозяину которого на все наплевать, и тупо ждать своей очереди. Прощайте, мы уходим!  

Отто положил Лилию на пол. Паркет тот час же обагрился кровью.  

– Что с ней случилось? – пристально посмотрел Лэмюэль на Отто.  

– Я нашел ее на улице, истекающую кровью.  

Он сел перед Лилией на колени и приподнял ей голову.  

– Лэмюэль... – хрипло проговорила Лилия и изо рта потекла кровь.  

Лэмюэль подбежал к ней:  

– Кто стрелял в тебя, дитя мое?  

-Не знаю... сзади...  

Лэмюэль взглянул на Отто.  

– Лэмюэль... Я тебя любила... Любила... И тебя, Отто, Вас двоих...  

– Молчи, тебе трудно говорить, – сказал Отто.  

– Нет, пусть говорит, – сказал Лэмюэль.  

– Попрошу... перед...  

– Да, проси, дитя мое, все, чего желаешь, – сказал Лэмюэль.  

Лилия судорожно взяла его руку и вложила в руку Отто.  

– Будьте вместе... Он любит тебя...  

Кого она имела ввиду, было непонятно.  

– Хочу... Чтобы вы поцеловались...  

И видя, что они колеблются, добавила:  

– Пожалуйста...  

Отказать этим глазам юного невинного создания было просто невозможно. Глазам, в последний раз видящим этот мир и еще так мало повидавших на своем веку!  

Лэмюэль дотронулся до губ Отто. Ледяных, чужих губ. Он стал целовать их, чтобы доставить удовольствие несчастному, умирающему существу. Сам же он никакого удовольствия от поцелуя не получил.  

– Спасибо... – проговорила Лилия и ее глаза, поднятые на Лэмюэля, застыли.  

– Смотря на это прекрасное создание, Лэмюэль разрыдался. И на сей раз совершенно искренне.  

«А я обещал ей вечную молодость, вечную красоту и вечную жизнь! Я погубил ее!  

И в чем было предназначение этой юной прекрасной девочки, так бессмысленно прожившей на этой земле? Зачем родилась она, для чего? Стать жертвой нелепой смерти, сковавшей ее члены? Хотя от каждой случайности, бывает, зависит очень многое. Одна случайность нагромождается на другую.  

Возможно, миссией Лилии на этой земле было сделать Лэрри и Скотти вампирами? Ведь если убрать хоть одну из случайностей, ход истории может пойти в совершенно другое русло.  

Хорошо, но каково же было предназначение Лэрри и Скотти, так нелепо закончивших свою жизнь с проклятиями на устах?  

Сделать вампирами других людей... Да, они сделали вампирами других людей, а те — других... Раса вампиров не должна умереть...  

Но все же... О, Лилия... Моя боль... Я погубил ее!  

«Это я во всем виноват! » – подумал Лэмюэль.  

– Это ты во всем виноват! – закричал он вслух на Отто, как всегда делают люди, которых гложет вина и которые пытаются спихнуть ее на кого-то другого.  

– Я?! – возмутился Отто.  

– Будь она со мной, такого не произошло бы!  

– Да? А как тогда ты объяснишь гибель тех двух молодых людей, которым ты отдал главные роли? – спросил Отто.  

– А это ты их убил, ты! Я уверен! – закричал Лэмюэль.  

– Чтобы делать такие заявления, нужно иметь очень веские основания и доказательства, – возразил на то Отто. – С таким же успехом я могу обвинить и тебя!  

– Меня?! Ты еще смеешь обвинять меня?! Когда у меня есть все присутствующие здесь свидетели, что ты вошел с умирающей на руках, а я сидел в это время со всеми в зале!  

– Это еще не повод предъявлять мне такие обвинения! – возмутился Отто. – Как ты смеешь!  

– Смею! – огрызнулся Лэмюэль, переведя взгляд на Лилию.  

Он запел, гладя ее по лицу:  

Ты смотришь на меня из темноты  

Моих ночей, придя из дальней дали:  

Твои глаза еще прекрасней стали,  

Не исказила смерть твои черты...  

(Петрарка)  

И многие вампиры заплакали, настолько трогательно это выглядело. Так трогательно могло выйти лишь тогда, когда Лэмюэль был искренним, а не играл извечную роль.  

Он легонько дотронулся до губ мертвой вампирши.  

– Готовимся к похоронам! – резко встал Лэмюэль, задев плащом Отто. – Это будут самые пышные похороны в нашем театре.  

Отто тоже встал, едва не наткнувшись на Альфреда.  

– Пошел вон! – раздраженно сказал Отто. – Хватит путаться у меня под ногами!  

Мальчик посмотрел на него с затаенной злобой и обидой. Лэмюэль увел его за собой......Похороны действительно были пышными. Гроб из дубового дерева с инкрустацией утопал в белых лилиях. Лэмюэль плакал, стоя у гроба. Отто молчал, бледный, как смерть. Их взгляды, ненавидящие друг друга, пересеклись.  

Лэмюэль должен был петь, но никак не мог взять себя в руки от безудержных рыданий. Ему поднесли стакан воды. Успокоившись, он пропел:  

Я пел о золотых ее кудрях,  

Я воспевал ее глаза и руки,  

Блаженством райским почитая муки,  

И вот теперь она – холодный прах...  

Тут голос его дрогнул и снова сотрясли рыдания.  

(Петрарка)  

Вампиры стояли молча, опустив головы, они чувствовали холодок смерти, бродивший между ними. Если смерть не пожалела это прекрасное юное существо, то пожалеет ли она их? Вот он, миф о бессмертии вампиров! Все имеет свое начало и свой конец... Ничто не вечно под луной... Каждый из стоящих здесь представлял себя на месте Лилии. А вдруг следующий именно он? Быть может смерть именно на него указала острым ногтем и именно он получит черную метку? Может для кого-то из них утро будущего дня будет последним. Выйдет солнце, наступит время для луны. Сменят друг друга времена года и все это еще вернется, а жизни их уже не вернутся, они канут в вечность. Задумавшись об этом все впали в такое уныние. Можно было подумать – началась чума в городе.  

Лилию оставили в склепе вместе с цветами, украшавшими гроб. После этого, Лэмюэль заперся в своей комнате, взяв с собою Альфреда. Он не желал выходить и кого-то больше видеть. Объявил траур и отменил репетиции.  

Каждый заперся в страхе по своим углам. Театр опустел.  

– Я совсем один, – плакал Лэмюэль, – все покинули меня, мой милый мальчик. Один ты у меня остался...  

Альфред гладил Лэмюэля по волосам, приговаривая:  

– Я тебя никогда не кину, мой папочка. Я тебя люблю.  

Лэмюэль прижал маленькое существо к себе:  

– Целуй, целуй меня, заглуши мою боль, ты — все, что у меня осталось, не хочу никого другого...  

И Альфред послушно целовал. Целовал, как умел, как научил его отец Кристофер. Но что мог дать теперь Лэмюэль? Лишившись мужского полового органа и приобретя искуственный женский,, он не знал теперь, что ему делать. Осталось пускать в ход подручные средства.  

Лэмюэль впал в сильнейшую депрессию. Нелепые смерти вокруг, все катилось к черту. Он месяц не выходил из своей комнаты и сильно запил.  

За этот месяц не случилось ни одной смерти. Неожиданно Лэмюэль вышел из своей темницы и объявил всем, что кидает театр и уходит странствовать по миру со своим сыном.  

– Лэмюэль, ты не можешь вот так все кинуть, – возмущались вампиры, – ты не можешь просто так забросить свой талант, у тебя же дар!  

– Нет, я решил! – стоял на своем Лэмюэль.  

– Так сыграй хоть в последний раз, уйди с высоко поднятой головой, покажи всем, кого они теряют.  

– Да, отец, – сказал Альфред, – хочу еще хоть раз посмотреть твой спектакль.  

– Хорошо, – согласился Лэмюэль. – Я вам покажу. Это будет последняя моя вещь, но это будет нечто!  

Отто отказался играть в прощальном спектакле Лэмюэля. Остальные же готовились к непревзойденному шоу.  

Лэмюэль играл роль императора древнего Рима, Калигулу. Эта была немногочисленная мужская роль в репертуаре Лэмюэля и заключительная.  

Зал и сцена были пышно и со вкусом украшены. Сегодня сцена прощалась с величайшим, прекрасным, как Бог, актером.  

Все с замиранием сердца смотрели на сцену — о, как же он был прекрасен! Великий Лэмюэль! Прекрасный Лэмюэль! В этой тоге белоснежной, в лавровом венце на голове, он действительно казался Богом, хоть и играл чокнутого, до предела развращенного Калигулу. Каждый сейчас думал про себя, что любит его. И даже Отто, сколь эта мысль была для него унизительна.  

И тут послышалась песнь бедняка:  

Что ж, в том же духе продолжай, покуда  

Боги не сожгут тебя дотла  

За все твои постыдные дела,  

Грабитель обездоленного люда!  

Чревоугодник, раб вина и блуда,  

Ты мир опутал щупальцами зла,  

Здесь Похоть пышное гнездо свила,  

И многое еще пошло отсюда...  

(Петрарка)  

И в этот момент зрителям казалось, что песня эта адресована не Калигуле уже, а самому Лэмюэлю, до чего же верно были подмечены слова!... – Покуда боги не сожгут тебя дотла! – повторил бедняк, обращаясь к императору, сидящему на пиру, вкушающему вино и похоть.  

И тут белоснежная тога Калигулы обагрилась кровью, а в сердце торчала стрела.  

– Этого не было в сценарии! – закричал кто-то на весь зал.  

– Лэмюэля убили! – прокатился шепот по залу.  

Все вскочили со своих мест в панике.  

– Лэмюэля убили!  

– Но кто?! Этот спектакль только для своих, двери заперты!  

– Кто-то из сидящих в зале!  

– Из своих?!  

Все стали коситься друг на друга с опаской и недоверием.  

Кто мог подумать, что этот спектакль действительно станет последним для Лэмюэля!  

С воплем безумца на сцену влетел Отто, посмотрев в открытые глаза Лэмюэля. Жизнь, хоть и на волоске, еще теплилась в нем.  

– Люблю тебя... – прошептал он и замер.  

Отто издал оглушительный вопль и стал покрывать поцелуями холодные губы прекрасного актера.  

Все двусмысленно смотрели на Отто и переговаривались.  

– Отойди от моего отца! – сказал Альфред.  

– Сгинь отсюда, щенок!  

Отто продолжал ласкать лицо Лэмюэля и вампиры в первый раз слышали, как он плачет вне сцены.  

Отто как обезумел – шептал мертвецу слова любви, облизывал его лицо, давал какие-то клятвы и обещания. Его насилу разъединили с телом.  

23  

У всех вампиров наступил величайший траур. Они лишились Его. Какое прекрасное, бледное лицо покоилось в гробу!  

В мертвящей тишине раздавались всхлипывания – вампиры плакали.  

По одну сторону стоял Альфред, держась за край гроба, по другую — Отто. Отто безудержно рыдал, шепча, что жизнь его окончилась в тот момент, когда роковая стрела пронзила любимое сердце.  

Лэмюэль лежал в черном платье из дорогой ткани, изящные руки и шею обхватывали драгоценные фамильные украшения. Черные волосы струились по плечам. Длинные ресницы были опущены и создавалось впечатление, что Лэмюэль просто спит. Только черезчур бледное лицо и бледные губы выдавали его. Внутри он был уже пуст – внутренности покоились в урне со спиртом.  

– Отдайте мне его сердце, отдайте сердце! – как помешанный кричал Отто. – Пусть хоть после смерти оно будет моим!  

Сердце, разумеется, ему не отдали. Лекан и Донна, прослышав о страшной трагедии, пришли на похороны.  

Сегодня был траур не отдельной кучки вампиров, а всего вампайр-мира, т. к.  

Лэмюэль был известной в нем персоной. Траур был такой, как если бы католики хоронили папу римского.  

– Да, величайший был актер, – заметил один вампир.  

– И величайший развратник, – добавил Лекан.  

– А ты как же пришел? Ты же боишься, что тебя здесь убьют?  

– У меня бронежилет под одеждой, – шепнул Лекан.  

Вампир не сдержал смеха, что выглядело очень цинично и неуместно на похоронах.  

Обеими лапами на гроб стал громадный рыжий пес, облизавший лицо прежнего хозяина.  

– Пошел вон! – пнул его Отто, сам приникнув губами к прекрасному лицу, Отто.  

– Оттащите его! – сказали носильщики гроба. – Мы не можем поднять гроб.  

– О!! – вопил Отто, у которого начались приступы бешенства и истерии.  

Его держали, потому что он не хотел отставать от гроба.  

Процессия двинулась в склеп, рыдая и скорбя. Отто держали, чтобы он не перевернул гроб. Когда же его отпустили, он помчался, пробивая себе дорогу и расталкивая всех. Увидя гроб, он приник к нему в безудержных рыданиях.  

На лицо Лэмюэля уже была надета серебряная маска, сделанная точь-в-точь по образу и подобию его лица. Отто стенал и колотил кулаком о стенки гроба.  

– Какая блестящая игра! – сказал Лекан. – Да переигрываешь, дружище. Мы нашли вот это в твоей комнате...  

Отто повернул заплаканное лицо и увидел в руках Лекана колчан с роковыми стрелами.  

– Нет более сомнений, что ты решил истребить весь наш род по каким-то своим, ведомым лишь тебе, причинам. Ты знаешь наш древний обычай, которым карают за убийство вампиром вампира. А ты у нас серийный убийца... Хватайте его...  

К Отто потянулись сотни ожесточенных рук.  

– Я никого не убивал! – кричал он. – Не убивал!  

– Не убивал... убивал... убивал... – вторило какое-то чудовищное эхо.  

Перед глазами все завертелось, как если бы комната катилась, как резиновый мяч, или, еще лучше, черный квадрат с маленьким отверстием света посередине...... Каждый знал, какое наказание постигнет за убийство вампира. Поэтому случаев таких практически не возникало.  

Люди в черном, напоминая издалека воронов, ползли по скале.  

Одинокая отвесная скала возвышалась над морем. Внизу слышался шум прибоя. Волны лизали камни. Наступали, разбивались об них, и с ласковым поцелуем уходили, чтобы снова вернуться.  

Вампиры продолжали свой нелегкий путь, карабкаясь вверх, к вершине скалы. Слышался лязг цепей – это вели обреченного.  

Какие красоты открывались на вершине этой скалы, какое бескрайнее море! Здесь витал дух свободы, но для кое-кого, однако, эта скала станет эшафотом...  

Вот и раздался стук кузнечного молота, снова лязг цепей – узник прикован к скале, распят на ней, как Иисус на кресте.  

– Это слишком мягкая кара за то, что ты лишил жизни стольких вампиров! – назидательно сказал Лекан.  

– Я никого не убивал! – кричал Отто. – Ты же столько веков меня знаешь! Зачем бы мне это понадобилось!  

– Тебя ослепила страсть к Лэмюэлю. Ты убил его самого и его приближенных, несчастный безумец!  

– Я никого не убивал!! – нечеловеческий крик распугал чаек.  

А волны по-прежнему бились о камни.  

Процессия мрачно удалялась.  

– Прощай! – обернулся Лекан. – У тебя будет время, чтобы подумать над содеянным, только ничего вернуть ты уже не сможешь...  

Отто устал что-либо говорить. Он понимал, что все бесполезно. Его руки безвольно повисли на цепях. Послышался их ржавый лязг.  

Отто видел, как удаляются вампиры, ползя по скале, пока они не превратились в черные точки. Вот она, свобода! В смерти! Но смерть наступит еще очень нескоро...  

Отто слушал шум прибоя. Он был вполне отрешен от всего. В сознании в полной мере не укладывалось то, что происходит. Он увидел одинокую чайку, сидящую на скале.  

И все... Солнце над головой в голубом чистом небе, гуляющий ветер, волны, крик одинокой чайки...  

Неожиданно чайка упала, пронзенная стрелой. Она покатилась с высоты вниз, туда, где поджидали ее волны, камни, вечность...  

Отто повернул голову – перед ним стоял Альфред с самодельным луком и колчаном стрел.  

– День добрый, – сказал он с улыбкой, – хотя вряд ли он добрый для тебя. Я меткий стрелок, не правда ли? Играя в церковном дворе, я часто делал себе лук из ветки орешника. Орешник лучше всего гнется. Делал стрелы и стрелял по воробьям. Я добился хороших результатов, между прочим, не так ли? Я – очень меткий стрелок... Могу даже сбить вон того орла, парящего над нами.  

Альфред прицелился в птицу.  

– Но нет, если я убью этого орла, кто же тогда каждый день будет выклевывать тебе печень? Нет нет, орла убивать нельзя...  

– Так это ты... – проговорил Отто.  

– Кто же еще, обижаешь! И Зика, этого урода, убил я, и тех двоих недоумков, и твою шлюху, и гермафродита – всех убил я. А отвечать за это будешь ты!  

Альфред залился звонким, раскатистым смехом и упустил даже спустившегося было, чтобы поклевать немного печени, орла. Гордая птица снова взлетела ввысь.  

– Нет, ты сам дьявол, – проговорил Отто.  

– Я не верю в мистику, – ответил Альфред, насмерть пронзая стрелой еще одну чайку.  

Он прицелился в Отто:  

– Спускаю тетиву и ты — покойник. Нет, это слишком просто. Тогда ты не помучаешься, не пострадаешь. Орел каждый день будет лакомиться твоей печенью, а когда она вырастет за ночь, то он прилетит снова. Ты будешь подыхать на солнцепеке, мучаясь жаждой крови изо дня в день. И эти мучения продолжатся долго, очень долго. Ты будешь так страдать! Но я утешу тебя – ты прекрасен! Просто Прометей прикованный. Ах, какой страдальческий взгляд! Если бы я был художником, написал бы картину...  

– Что за чудовищные недетские мысли живут в твоем мозгу ребенка... – проговорил Отто.  

– Что поделать, некоторым приходится взрослеть раньше времени, такова жизнь. А некоторым приходится раньше времени умирать. И почему так?  

– Зик подобрал тебя, Лэмюэль столько дал тебе... Как ты мог, они считали тебя своим сыном, ты же их подло убил!  

– Несправедливо, думаешь? – усмехнулся Альфред, уже целясь едва ли не в солнце. – А ты где-нибудь видел в этом мире справедливость? Ни Зик, ни Лэмюэль не были мне даже кровными родственниками, почему меня должно что-то сдерживать? Если моя родная мать выкинула меня младенцем в мусорный бочок, что меня сдержит, как считаешь?  

– Ты просто обиженный на жизнь, рано повзрослевший ребенок, не по годам умный.  

– Пусть так, – ответил Альфред, пуская стрелу в небо. – Но у меня зато есть стимул бороться. Если со мною поступили гадко – я поступлю в тысячу раз хуже и меня не будут мучить угрызения совести по ночам. Из всего нужно извлекать полезный для себя урок. Ты поставил себя выше меня, ты меня унизил, ты меня ненавидел безо всякой на то причины, теперь смотри, я стою здесь, перед тобою, буду глядеть, как ты подыхаешь и радоваться.  

– Ты чудовище... – отвечал Отто.  

– Вовсе нет. Просто ты забыл главное правило выживания – выживает сильнейший. А я сильнейший в своей хитрости.  

– Вампиры все узнают...  

– Не смеши меня! – Альфред снова звонко рассмеялся. – Каким образом? Им принесет на хвосте орел, который будет выклевывать тебе печень? – он продолжал цинично смеяться. -Твоя песенка спета, дружок. Прими хотя бы свое поражение с достоинством!  

Когда я был ничем и валялся в грязи, как куча дерьма, попрошайничая мелочь, я поклялся себе, что когда-нибудь добьюсь всего и вспоминать те дни буду, как забытый кошмарный сон. Я стал вампиром, что дало мне власть над людьми. Среди вампиров я устранил соперников и теперь добьюсь всего. Я подниму театр, я стану, как Лэмюэль, нет, выше! Мои следы когда-нибудь станут целовать, будто бы здесь прошел сам Бог! Я найду средство властвовать над вампирами. Какая ждет тебя ужаснейшая смерть, такое же блестящее ждет меня будущее. Так что, Adios, дружище! Позовешь, когда спустится орел, чтобы выклевать тебе печень, с удовольствием приду посмотреть на это зрелище.  

Альфред направился вниз.  

– Постой! – окликнул Отто.  

Альфред обернулся.  

– Ты все красиво рассказал, – проговорил Отто, – но только одного не учел. Человек, ставший вампиром, остается в том же возрасте, в каком был, навсегда. Надеюсь, твой не по-детски развитый мозг понял, к чему я клоню? Тебе никогда не вырасти, ты навсегда останешься внешне ребенком. Да здравствует величайший исполнитель детских ролей во всем мире! Да здравствует педофилия!  

Отто хохотал, нанося свой последний удар, кидая последний козырь.  

И удар этот был серьезный.  

Казалось, Альфред прирос к скале. Это было слишком сильно. Он готов был кричать и вопить, но сдержал себя и только сжал кулаки. Отец Кристофер научил его сдерживать себя и не кричать, даже когда очень больно. В немом бешенстве Альфред прицелился в него из лука.  

«Давай, стреляй же, положи конец моим мучениям», – думал про себя Отто.  

Но Альфред сдержался, переборол гнев, рука его застыла на тетиве.  

– Нет, сказал он. – «Гнев – безумие на час. Обуздывай нрав. Не владеешь им – овладеет он тобой». Гораций. И это я читал! Нет, не подарю я тебе легкой смерти. Пусть каждый из нас влачит свой удел.  

Альфред выбросил лук и колчан со стрелами вниз со скалы, в бушующее, пенящееся море и побрел вниз по скале.  

Отто наблюдал, как Альфред скрылся на горизонте. Ветер играл его волосами.  

Вот он, шум природы, брызги пены, прикосновение ветра, хлопание крыльев приближающегося орла...  

Эпилог  

– Вы видели афиши? – суетились вампиры. – Сегодня выступает сам Альфред!  

– Вы идете?  

– Да, да, разумеется...  

– Да, сегодня очень много народу, как в старые добрые времена, – сказала Донна. – Театр возрождается.  

– Король погиб, да здравствует король! – ответил Лекан. – Да, после казни Отто наступил покой, прекратилась вереница трупов. А сейчас театр переживает переломный момент своей истории.  

– Ты думаешь, он добьется славы Лэмюэля? – спросила Донна.  

– Кто знает? – ответил Лекан. – Знаю по себе, что на детских ролях далеко не уедешь. И почему бы им не сделать меня вампиром, когда я был бы старше лет на хотя бы на десять, в самом расцвете своей красоты и молодости? Что за слава светила бы мне на подмостках сцены!  

– Слава – лишь дуновение, переменчивый ветерок...  

На сцене уже начался спектакль.  

Прекрасна жизнь – на вид.  

Но день единый, -  

Что долгих лет усильем ты воздвиг, -  

Вдруг по ветру развеет паутиной...  

(Петрарка)  

– У него талант, – зашептали вампиры. – Блестящая игра!  

– Здесь Лэмюэль! – послышался крик сзади.  

Все обернулись назад, на сцену уже никто не смотрел и зря только Альфред там распинался!.  

Все смотрели назад, на молодого парня, точь-в-точь похожего на Лэмюэля.  

– Лэмюэль воскрес! – закричал кто-то истерическим голосом. – Это был сам Бог! Бессмертный Бог! Он не мог умереть!  

Сотни рук потянулись к нему. Альфред с недоумением и ненавистью наблюдал за этим, прекратив игру.  

Парень испуганно вскочил с места:  

– Я не Лэмюэль, я не знаю, кто это такой, я просто пришел на спектакль...  

Но его никто не слушал, к нему продолжали тянуться руки. Боясь, что его растерзают, парень вскочил и принялся бежать прочь.  

Толпа вампиров с дикими криками бросилась за ним.  

Ьедняга летел, спотыкаясь по ступенькам, обезумев от ужаса, не зная, куда ему скрыться от толпы. Увидев последнее место спасения в развалинах – он забежал туда, наткнувшись на человека, справлявшего свою нужду. Человек обернулся, на него упал луч лунного света, озарив медовые волосы золотым божественным ореолом. Он посмотрел на незнакомца жгучими карими глазами:  

– Ты что, приятель, чуть не сбил меня!  

– Прости. За мной тут толпа гонится...  

– Какая еще толпа?!  

– Я ничего не понимаю. Я сидел в театре и смотрел спектакль и тут кто-то крикнул: «Здесь Лэмюэль! » Все обернулись на меня и стали тянуть руки, а когда я побежал, они все вскочили со своих мест и погнались за мной. Я ничего не понимаю, мне страшно.  

– Странно это все. И кто такой этот Лэмюэль? Кстати, я — Кей, – он протянул руку.  

– Лэсли, – ответил парень, переводя дыхание.  

– Знаешь, – сказал Кей, – у меня такое чувство, что это когда-то со мной уже было... Мы не могли видеться раньше?  

– Вряд ли, – отвечал Лэсли, – дежавю? Бывает...  

И кто мог знать, что этот трясущийся от страха парень, был одним из сыновей Лэмюэля, раскиданных по миру. Парню и невдомек было, на кого он похож как две капли воды, и кто такой Лэмюэль. Он никогда не видел своего отца и понятия не имел, что сын вампира.  

Кей был родным сыном Отто, его зачали здесь, в самом театре разврата. Мать его умерла, кто его отец, он не знал и поэтому воспитывался дальними родственниками.  

Можно скрыть происхождение, но нельзя скрыть природу вампира...  

Кто знает, может быть эта встреча, итог нелепых случайностей, будет иметь продолжение? Может быть, это бутон новой истории, который распустится, как прекрасная роза. Быть может, между этими юными душами возникнет более тесная связь и все начнется сначала?  

Кипение страстей, любви, ненависти, обмана, слез и душевных страданий — всего, что заполняет жизнь вампиров и людей, заставляет их чувствовать и переживать, а стало быть, жить...  

Быть может, Лэсли станет новым неповторимым актером и перу писателей снова прибавится работы и они станут воспевать новый прекрасный талант.  

Быть может, эта встреча – неизбежность судьбы.  

Кто знает, чем окончится эта новая, неповторимая история! Дорог так много и все зависит от того, по какой мы пойдем, куда сделаем свой неосторожный шаг, в какую сторону. Ведь из этих шагов и состоит вся наша жизнь, которая, по сути, всего лишь игра в шахматы...