О свободе, страданиях и смысле

1. Распространённым заблуждением является романтично-мечтательное восприятие смысла жизни как поиска счастья. Последнее, при этом, мыслится как жизнь лёгкая и приятная. Такая жизнь, если и достижима, привела бы человеческую личность к изнеженности и деградации.  

Правильным является восприятие жизни как индивидуальной боевой задачи, поставленной перед каждым Господом Богом. (Памятуя, что "брань наша не против плоти и крови, но против духов злобы поднебесных". ) Жизнь человека, поэтому, не должна быть ни лёгкой, ни приятной, она должна быть осмысленной, а это уже зависит от самого человека, выполняет ли он поставленные перед ним повседневные, большие и малые, задания, или идёт на поводу у "обстоятельств" (чтО является популярным самооправданием), на самом же деле, у тех самых "духов злобы поднебесных". Повседневные задачи лежат, прежде всего, в области нравственности: поступить по-христиански или по-скотски.  

2. Есть также безумная фантазия Сартра, якобы смысл исключает свободу, а свобода – смысл. Здесь кроется неверное понимание смысла как некоторой детерминанты, "колеи", попав в которую, человек вынужден двигаться к указанной цели.  

На самом деле вопросы о свободе и о смысле лежат в разных плоскостях: свобода имманентна человеческому духу, и реализуется как в правильном, так и в неправильном выборе. Более того, каждый правильный выбор укрепляет человеческую личность, давая навык стойко переносить соблазны и лишения. Неправильный выбор, напротив, приучает двигаться на поводу у обстоятельств, в конечном пределе лишая свободы…  

У Сартра ошибочное понимание смысла как некоторой одномерной линии, по которой надо было бы следовать, не имея тем самым свободы. На самом деле смысл, добро, духовность раскрываются по мере развития в них, многовариантны в каждом шаге, а потому свобода при этом даже не просто сохраняется и реализуется, но и распространяется в «ширину, высоту и глубину». А вот зло, наоборот, свободу сужает, ограничивает. Как в Эдеме было множество плодов, которые можно вкушать (свобода выбора), в то время как зло представлено было одним вариантом (плодом). Или, например, если человек реализует себя в творчестве, он в каждом творческом акте свободен, как и чем своё вдохновение реализовать. А вот если он, вместо этой реализации вдохновения, выбрал, например, пойти напиться, то сам акт выбора, конечно, свободен, а вот дальше, в состоянии опьянения, у него свобода уже весьма ограниченная – о творчестве или какой-либо другой сложной деятельности говорить не приходится.  

3. Надо разделять понятия истинной свободы из смысла и ложной свободы из бессмыслицы.  

4. Воля Божия в том, чтобы человек мог реализовать свою свободную волю (перестать быть рабом греха), творческий потенциал богоподобия, обожение... Рабство греху, однако, вовсе не абсолютная несвобода – иначе не приходилось бы говорить о его преодолении – скорее что-то вроде закоренелой привычки, смешанной с заблуждениями.  

"Истина сделает вас свободными; Слово Божие есть Истина"  

5. Кажется, различные либеральные, эмансипационные, индивидуалистические мировоззрения подходят (более-менее) для людей, со сниженными жизненными аффектами. Они сравнительно безобидно "освобождаются" от истинного, высокого смысла – лишнюю пироженку кушают, в крайнем случае, умеренно блудят... А если попытаться применить это "освобождение" к людям с аффектами более сильными, это превращается в ад на земле! Причём наиболее тонкие философы этого (либерального... ) рода такую слабость собственных философий осознавали: "Калигула" Камю, "Герострат" Сартра…  

6. Идея вечных мучений грешников, хотя и устрашающая, подразумевает высокую ценность человека как существа свободного и разумного, способного (поэтому) нести ответственность. Идея исчезновения человека (после физической смерти) как личности, хотя и успокаивает безответственностью, подразумевает предельное унижение человеческого достоинства, обращения человека буквально в ничто.  

7. По опыту военных действий, в огромном большинстве случаев, когда угрожает какая-то страшная опасность, в итоге ничего страшного так и не происходит. Так что никак нельзя согласиться, что мир полон зла или страданий, скорее мир полон милосердия Божьего.  

Страдают – по-настоящему и безвинно – редкие избранники Божии, как Иов, другое дело, что все остальные люди обязаны чувствовать эти их страдания – сострадать – и в этом смысле страдания этих редких страдальцев спасительны (и тем самым христоподобны! ) – возбуждают своим примером нравственное чувство других людей, в чём для последних есть способ спасения (см. евангельское повествование о Суде, овцах и козлах, – Мф. 25:31-46). То есть эти страдания очищают сострадающих самой своей действительностью, при условии добровольного принятия сострадания. Неправда "друзей" Иова в том, что вместо сострадания они занимались морализаторством – вместо "плачьте с плачущими". В этом смысл (точнее, только один из смыслов) Жертвы Христа – обратить к Себе добровольно сострадающих; тем самым, пробудив лучшее в человеческих душах. Как ещё обратить к Себе лучших, кто не пошёл бы ни за мертвой буквой закона, не испугался бы угроз, не польстился бы на обещания блаженства?..  

8. Говорить о гневе Божием – антропопатизм, однако антропопатизм принятый в Писании и Предании, следовательно, допустимый.  

В святоотеческой традиции есть объяснение причинения Богом страданий как врачевания. "Благоразумный больной терпеливо сносит прижигания и сечения". Это в случае страданий не-невинных, которых большинство...  

9. Испытания часто обращают людей к Богу, а не наоборот, потому что начинаешь видеть в людях нечто большее, чем беспомощные объекты насилия – но неотъемлемый образ Божий и становящееся подобие Божие. Люди парадоксальным образом раскрываются через преодоление испытаний, причём физическая смерть тому не помеха, – это конец испытаниям, но не конец жизни, которая у человека, как образа и подобия Божия, вообще не кончается. В то время как, прибывая в покое и довольстве, человек зачастую деградирует – таково свойство падшей человеческой природы, и очень немногим без воздействия внешних обстоятельств удаётся это по собственной воле преодолеть...  

10. Представление о бессмысленности страданий – это иллюзия атеистического мировоззрения, где в принципе всё представляется бессмысленным, просто в случае страданий эта бессмысленность проступает наиболее выпукло и очевидно.  

11. У Достоевского князь Мышкин говорит с восхищением о Настасье Филипповне "она страдала", как бы через это осмысляя её внешне беспорядочную и бессмысленную жизнь.  

Однако, хотя страдания имеют высокий смысл, смысл жизни не сводится к страданиям. Героям Достоевского, как правило, не хватает именно осмысленной, созидательной деятельности; может быть, поэтому тема смысла страданий раскрывается у него особенно ярко, – за отсутствием у героев других смыслов. Причём это относится даже ко «вполне прекрасному человеку» князю Мышкину – он пассивен и бездеятелен, в то время как Христос (единственный истинно вполне прекрасный Человек, и в Троице Единый Бог) и Сам действует исключительно активно, и хвалит людей именно за деятельную помощь себе и ближнему, даже за дерзновение…  

12. Сам Бог стал человеком, не переставая быть Богом, и принял страдания и смерть, не имея и тени греха, и тем самым – делом, а не словами – явил высочайший смысл человеческой жизни и человеческих страданий, и Свою бесконечную любовь к людям!  

13. Сделанное добро – есть добро для всех, включая самого совершителя доброго поступка, и в этом смысле нравственность утилитарна! Неутилитарное добро можно помыслить теоретически, – это, например, Апостола Павла "предпочёл бы быть отлученным от Христа за братьев моих", – но неутилитарное добро невозможно выполнить в действительности именно из-за онтологической природы добра, которая объективна, то есть является добром как для «получателя» доброго деяния, так и для совершителя. Так же и зло, разумеется.  

Следовательно, любое зло возможно только от глупости, от непонимания онтологии добра и зла? Но это верно только в теории. В жизни видим, что «доброго, которого хочу, не делаю, а злое, которого не хочу, делаю. » (Рим. 7:19) Поэтому любые рационально-моралистические философии, хотя они, казалось бы, «по внутреннему человеку находят удовольствие в законе Божием», тем не менее, не выдерживают испытания жизнью. Где, например, какие-нибудь кантианцы или толстовцы, которые являли бы примеры нравственных подвигов?.. Зато святые Церкви в каждую эпоху являют таковые примеры! «По плодам их узнаете их» (Мф. 7:16)  

Итак, вместе с Апостолом Павлом, находим «закон, противоборствующий закону ума моего и делающий меня пленником закона греховного, находящегося в членах моих», – заодно доказываем тем самым действительность грехопадения, искажения человеческой природы грехом. «Кто избавит меня от сего тела смерти? » Христос. Причём осуществляется это не теоретическим знанием, а действительной принадлежностью Телу Христову посредством Таинств Церкви…  

14. Есть два смирения: смирение христианина и смирение безбожника. Первое – от ощущения своего несовершенства перед величием дара быть чадом Божиим; второе – от ощущения собственного ничтожества перед масштабами вселенной. Первое срастворено радостью и смыслом, второе – унынием и отчаянием.  

15. Отсутствие веры исключает смысл, а отсутствие смысла исключает всякую содержательную деятельность, а значит, и реальную (не абстрактную) свободу – свободу делать. Это прекрасно продемонстрировал своей жизнью Кьеркегор: его "если бы я имел веру, я бы женился" раскрывает как абсурдность всякого предприятия, в том числе женитьбы, без смысла высшего, вневременного, так и большую личную честность Кьеркегора – нежелание умножать бессмыслицу...  

16. Одно из самых осмысленных, богоподобных занятий, доступных падшему человеку, – творчество. Приходит замысел произведения, замысел вынашивается в душе, иногда в течение считанных дней, иногда – многих месяцев, может и лет. Затем однажды приходит вдохновение – рождается живая ткань произведения – иногда за два-три часа, если речь о небольшом рассказе, иногда за много подходов, растянутых на долгое время... Заключительный этап – «обработка напильником» – сырая ткань произведения совершенствуется, раз за разом, через перечитывание и внесение многочисленных правок. Казалось бы, трудоёмкий процесс, однако невозможно представить более радостного труда, чем этот. Должно быть, «хранить и возделывать» Эдем было так же радостно. Падшему Адаму вряд ли доступен другой такой лёгкий, нетрудный труд.  

17. Быть любимым – ограничивает свободу, отягощая ответственностью за любящего. Христианский идеал – любить, а не быть любимым. Любить – дарит смысл, не ограничивая свободы.  

18. Ограничивая отрицательную свободу («свободу от…») быть_любимым в то же время увеличивает свободу положительную («свободу для…»), – позволяет созидать, опираясь на верность любящего. Поэтому «да любите друг друга»…  

19. "Убийство" Чехова – удивительно христианское, православное, по смыслу произведение, сочетающее тонкий психологизм с духовным (мистическим) реализмом! Сектанты, отпав от Церкви, впадают в одержимость бесами и убивают православного Матфея... Последний демонстрирует искреннюю, хоть и "не книжную" веру, непоказную нестяжательность, кроткую и тихую жизнь. В то время как сектанты, при внешнем и обрядовом благочестии, "оцеживая комара, проглатывают верблюда"... Интересно также, что в конце произведения главный сектант-убийца, теперь каторжник, как будто находит настоящую веру (или хотя бы стремится к ней), оставляя прежнее обрядоверие и фарисейство, – через страдания...  

Как это получилось у "безбожника" Чехова? "Душа человеческая по природе христианка".  

20. "Бездна бездну призывает... " – лучшая космология духовного мира! Бездна милосердия Божьего призывает человека из бездны грехов. Полезно всегда содержать в уме обе бездны. Забыв первую, можно впасть в уныние, забыв вторую – в легкомыслие и лень.  

21. Вместе со столь важной для православного христианства соборностью, православное христианство также глубоко индивидуалистично – в этом одна из прекрасных антиномий христианства! Христос резко отвергает претензии семейно-родовые – как на Него, так и на учеников. Личность может и должна добровольно служить другим личностям, свободно выбранным образом, через это реализуясь и совершенствуясь, но не должна механически воспроизводить семейно-родовой стереотип поведения. Поэтому интуитивное отторжение вызывает похожесть личности на своих родителей. Эта похожесть, которая в родовой природе животных вызывает самые тёплые чувства (уточка с утятами, кошечка с котятами), противоестественна для человеческой природы (имея в виду природу высшую, богоподобную), поскольку ограничивает пространство человеческой свободы. Только добровольно человек может выбрать следование за предыдущим поколением, пережив сомнение и даже бунт…  

Только сверхрациональная антиномия соборности и индивидуализма позволяет вполне реализовать и смысл жизни индивидуальной, и смысл – соборный.  

22. Не было бы никакого смысла в вечной жизни без преображения мира и человека, без "новая земля и новое небо", без "будет Бог всё во всём". Тогда правы были бы буддисты со своим желанием выйти из жизни...