Выдающийся Критик

Михаил сидел на кухне у окна и, медленно попивая коньяк, любовался сказочным зрелищем. В лучах заходящего, уже совсем не греющего осеннего солнца, с деревьев медленно падали листья. Под его окном росло два довольно больших дерева. Берёза и клён. Большие красно-жёлтые кленовые листья бесшумно срывались с веток и, гонимые лёгким ветерком, величественно кружились в воздухе, медленно опускаясь на землю. Мелкие, быстропадающие листья берёзы были похожи на огненный дождь. Освещаемые лучами заходящего светила и многократно переворачиваясь во время своего полёта, они походили на раскалённые искорки какого-то гигантского костра…  

Любуясь этой чарующей картиной, мужчина негромко включил лирическую музыку, которая необыкновенно гармонично сочеталась с неповторимой осенней картиной. В какой-то момент ему даже показалось, что он слышит едва уловимый шелест падающей, чуть подсохшей за последние дни, листвы… Однако, столь сладкое, ласкающее слух благозвучие, рождающее вселенскую умиротворённость, было беспардонно прервано звуками шлёпающих о пятки стоптанных домашних тапочек. Михаил прервал своё созерцание и, поморщившись, повернул голову в сторону кухонной двери. В проёме он увидел Внутреннего Пиздобола. Тот, как и обычно, с невозмутимым и чрезвычайно деловым видом вошёл на кухню, в своих огромных ситцевых трусах. При этом, одной рукой он почёсывал свою недельную щетину, покрывавшую его упитанное лицо, а второй – задницу.  

Михаил называл его «Внутренним». Так повелось. Однако, стоит отметить, что вот уже довольно давно Пиздобол вполне нормально вёл, так сказать, «внешний» образ жизни и был «человеком» вполне самостоятельным. И вообще, будучи, вроде как, субстанцией не материальной, он вполне успешно не только блистал чувством такта, изысканными манерами, удивительной дипломатичностью и бесконечной порядочностью, но и, с завидной регулярностью и отменным аппетитом, весьма результативно уничтожал продукты питания, хранившиеся в холодильнике (и не только в холодильнике). Михаил не обижался на него за это. И тут было две причины. Во-первых, в многочисленных и красноречивых тирадах Пиздобола иногда всё же можно было найти крупицы здравого смысла. А во-вторых… Во-вторых, этот потусторонний «друг» всегда был готов составить компанию одинокому мужчине, когда тому было не с кем выпить. Сам при этом спиртного не употреблял, но вот обстоятельно попиздеть и поумничать – это завсегда пожалуйста…  

Оторвавшийся от созерцания осени внимательно посмотрел на вошедшего, и его глаза округлились от удивления. Причиной удивления стали те самые ситцевые трусы. Нет, он и раньше постоянно их носил, убеждённо считая этот уникальный предмет гардероба непревзойдённым по своей функциональности. Но вот только теперь, эти трусы были совершенно новыми. Мало того, их расцветка просто завораживала! Вместо уже привычных взору ромашек, васильков, пускающих пузырьки рыбок и прочих шедевров от дизайнеров фабрик лёгкой промышленности, на ткани был изображён листопад! Михаилу даже показалось, что осенние кленовые листья, столь мастерски изображённые на ткани трусов, находятся в движении, как и те, что он только что наблюдал за окном. Мужчина не мог не высказать своего восторга «другу».  

– Боже мой! Какая прелесть! – воскликнул он и расплылся в идиотской улыбке.  

– Я знал, что тебе понравится моя обновка! – с гордостью ответил Пиздобол и просиял.  

– Ага…, – с пониманием кивнул Михаил, не спеша прикурил сигаретку, затянулся и выпустил в потолок струю густого табачного дыма. – А теперь, расскажи-ка мне, пожалуйста, Чудище, где же ты их спиздил?! А?!  

– Ничего я не пиздил! – с явной обидой отвечал Эстет в трусах. – Мне их подарила одна добрая женщина…  

– Как это трогательно…, – с умилением сказал Михаил, приподняв брови и улыбнувшись ещё шире, излучая идиотизм уже вселенского масштаба. – Я надеюсь, ты не обещал этой несчастной на ней жениться?!  

– Нет! – гневно отрезал Возмущённый, нахмурившись. – Однако, вот что. Я надеюсь, ты понимаешь, мой зайчик, что я появился здесь отнюдь не для того, чтобы излить такому мудаку, как ты, свою исстрадавшуюся душу?!  

– Конечно, конечно, ваша гастрономическая неуёмность! – воскликнул Михаил и сделал совершенно серьёзное выражение лица. – Появился ты здесь потому, что в холодильнике ещё остался довольно приличный кусок свиной ветчины, недожранной тобой вчера!  

– Хммм… Пожалуй, это единственные разумные слова, которые я от тебя слышу за последние несколько дней, – со знанием дела констатировал Гурман, подняв для выразительности вверх толстый и волосатый указательный палец, и направляя при этом свои босые стопы в тапочках в сторону холодильника.  

– Ладно… Можешь заняться своим гастрономическим беспределом, – обречённо подытожил мужчина. – Только ешь, пожалуйста, с хлебом, не кроши на стол и не чавкай слишком громко. А я пока продолжу любоваться в окно осенними красотами, под звуки великолепной музыки…  

– Ну, ну… Ты меня ещё поучи! – забубнил Голодающий – Я-то хоть крошу на стол, а не то, что некоторые. Те, что любят жрать бутерброды и печенье прямо в постели, а потом понакрошат в кровать, и, когда крошки высохнут, ёрзают на них всю ночь и чешутся, как чесоточные…  

Михаил демонстративно отвернулся, уставился в окно и через минуту вновь погрузился в великолепие осенних красок. Он полностью абстрагировался от происходящего вокруг и даже совершенно не видел процесса хищного уничтожения колбасного изделия, сопровождаемого чавканьем и довольным покрякиванием обладателя шикарных труселей.  

Через некоторое время, созерцатель, под воздействием великолепного пейзажа и коньяка, совершенно неожиданно испытал безудержный приступ поэтического вдохновения. Не отрывая взора от падающих листьев, Михаил достал из ящика стола лист бумаги, карандаш, и стал быстро записывать строчку за строчкой.  

Октябрь объявил финальный танец  

И в вальсе кружится горящая листва  

Осенний ветер – дирижёр-скиталец  

Чарует магией природы колдовства  

И солнца робкие лучи уже не греют  

Пронзая вязкий и густой туман  

И даже птицы петь уже не смеют  

И жизнь – иллюзия, пустой мираж, обман…  

Заметив творческий порыв Михаила и появившиеся на листке строчки, Внутренний Пиздобол, уже заканчивающий трапезу, гаденько ухмыльнулся.  

– Я смотрю, мой хороший, ты вновь решил вспомнить о том, что такое рифмоплётство?! – ядовито полюбопытствовал уничтоживший свиную ветчину.  

– А что? А почему бы и нет?! Ведь поэзия – это прекрасно! – почти воскликнул Михаил.  

– Ну да, конечно, – с умным видом согласился собеседник. – Помнится, в последний раз тебя так торкнуло лет двадцать назад. Ты тогда, как порядочный дебил, написал аж целую поэму…  

– Какую поэму? – удивился «поэт».  

– Ну как же! Неужели ты забыл?! Ты тогда нарифмовал хуеву тучу всевозможных розовых соплей, посвятив всё это дело одной молодой бабёнке, которую ты считал своей музой и вообще, чуть ли не боготворил… Правда, потом оказалось, что бабёнка эта – бестолковая мать троих детей. Причём, все эти дети были у неё от разных мужиков!!!  

– Да ну тебя! Вспомнил тоже…, – обиделся Михаил.  

– Видимо, по прошествии двадцати лет, ты вновь решил наступить на те же самые грабли! – Авторитетно заявил Пророчествующий, а затем, демонически рассмеялся и тут же исчез…  

Михаил налил себе ещё коньяка и продолжил своё творчество. Его обгрызенный простой карандаш вновь заскользил по листу бумаги, словно перо классика…  

Совсем уж скоро холода прибудут  

И время будто бы замедлит бег  

И краски осени все быстро позабудут  

Когда укроет землю белый снег…  

Михаил задумался, продолжая смотреть в окно. На улице уже стемнело, и теперь мужчина любовался листопадом в свете большого уличного фонаря. Но и тут ему снова помешали. Естественно, что это снова был Пиздобол. Он материализовался и направился к крану с водой. Видимо, уничтоженная им недавно ветчина была довольно жирной, и ему захотелось пить. Гурман жадно выпил большую кружку воды из-под крана, повернулся к Михаилу, внимательно посмотрел на него и покачал головой.  

– Ну и хуйню же ты понаписал, дорогой мой…, – обречённо сказал Эстет в трусах.  

– Так ведь, ты же даже не читал, – ответил Михаил не поворачиваясь.  

– Вот ты знаешь, честно сказать, я иногда просто охуеваю от твоей тупости и от регулярных провалов в памяти. Неужели, ты не помнишь, что мне, чтобы прочитать твоё так называемое творчество, совершенно не обязательно ломать глаза, читая, в буквальном смысле, твои же отвратительные каракули, которыми ты изгадил лист бумаги. Я и так знаю содержание, с точностью до буквы.  

– Ах, да… Простите, пожалуйста, ваша непревзойдённая Прозорливость! – съязвил Михаил.  

– Хотя, справедливости ради, хочу сказать, что могу посоветовать тебе сразу несколько авторитетных издательств, которые с радостью опубликовали бы написанную тобой хуйню! – с невозмутимым видом продолжил Пиздобол.  

– Хмммм… Ты это серьёзно? – оживился «поэт» и даже повернулся лицом к собеседнику.  

– Конечно, серьёзно! – подтвердил Пузан в трусах и расплылся в улыбке. – Более того, узнать названия этих издательств и получить их контактные данные довольно просто! Для этого нужно всего лишь зайти в любой магазин, подойти к витрине с туалетной бумагой и внимательно изучить весь перечень фабрик изготовителей, указанных на упаковке. Думаю, любая из них с радостью напечатает твои стишочки на своей продукции!!!  

– Понятно… Одного не пойму, чем тебе так не нравятся мои стихи?  

– Так ведь, они же совершенно хуиные! – деликатно заявил Великий Критик.  

– Это почему же?! – возмутился Михаил.  

– А потому, мой зайчик, что в поэзии главное – это образы и их яркость!  

– Да ты что! Неужели?! – вновь съязвил «поэт». – Может, покажешь мастер класс?!  

– Ну, а что… А почему бы и нет?! Вот, смотри. Начнём с первого четверостишия, – отвечал Утончённый Литературовед, приподняв для выразительности палец вверх. – Ну, мать его ёб, что этот октябрь объявил последний танец. Пусть будет так. Но то, что следует дальше, это просто ни в какие ворота!  

– А как же, по-твоему, должно быть?!  

– Например, так:  

Октябрь объявил финальный танец  

Охуевая кружится горящая листва  

И я, великовозрастный засранец  

Пьянёхонький ебло своё разинул у окна  

Твоё второе четверостишие тоже никуда не годится. Нет, я, конечно, понимаю, что вся вот эта промозглая осенняя пиздопротивность может кого угодно довести до полнейшего отсутствия эрекции, но ведь и это можно подать грамотно и со вкусом!  

– Очччень интересно! – едва успел ввернуть Михаил.  

– Конечно, интересно! Это тебе не то, что мять пессимистические сиськи!!! – продолжал Непревзойдённый Филолог. – Ты лучше послушай:  

И солнце уже вовсе нихуя не греет  

Окутал яйца ледяной туман  

И даже птицы на лету насрать не смеют  

И жизнь – подъёбка, пустота, обман!  

– И, наконец, третье четверостишие! – не унимался вошедший в раж Незаурядный Критик. – Кто же так описывает грядущую зиму?! Это же не зима, а какое-то соплежуйство! Зима – это так:  

Совсем уж скоро пизданут морозы  

Всё позамёрзнет, на хуй, тут и там  

Никто уж и не вспомнит осени-стервозы  

И заметёт всё белым снегом, к ебеням!  

Возбуждённый оратор с торжественным видом затих, видимо, ожидая бурных аплодисментов. Но, к сожалению, рукоплесканий не последовало. Вместо этого, Михаил лишь тяжело вздохнул…  

– Тьфу! – тихо сказал он, допил коньяк залпом, занавесил окно и отправился спать.  

Более этот человек никогда не поддавался никаким поэтическим порывам…