Придут

– Да как ты её режешь, Бес!? Да кто тебя так учил-то!? Ты её вдоль, а надо поперек!  

– Да так удобней, Дмитрий Саныч.  

– Удобней... Дай сюда!  

Лезвие перешло из тонких, кажущихся бледными даже при тёплом жёлтом свете свечи пальцев в грубую широкую ладонь.  

– А, тьфу, попортил уже, не исправить.  

– Да я как лучше хотел. Ну скользит же!  

– Так и должна скользить.  

– И что теперь? Придут?  

– Как есть, придут.  

Лицо Беса невольно дернулось, отстранилось от собеседника. За дверью послышался шорох.  

– Уже!? – Голос его задрожал.  

– Да не, не так быстро. Завтра.  

На какое-то время в камере повисло молчание. Лишь тихий треск слабого огонька, да еле слышимый звук сквозящего из-за неплотных стен ветра нарушали тишину.  

– Дмитрий Саныч, а всегда так было?  

– Всегда, малой, всегда. И будет всегда.  

Послышался треск. Из крохотного, круглого, идеально обработанного (что казалось неестественным в этой дыре) отверстия выглянул кончик некоего предмета. Старший мужчина ловко ухватил за него, дёрнул на себя нечто и уже занёс над ним лезвие.  

– Дайте я. – Остановил его окаменевший голос товарища.  

– Э-э-э, Бес. Балуешь. На кой тебе? Опять напортачишь.  

– А вдруг вы?  

– не было такого.  

– Да, знаю... Но все-таки. За мной то уже точно придут.  

Дмитрий неуверенно передал инструмент. На этот раз все прошло как надо.  

– А зачем мы это?  

– Затем, что просят. Всегда просили.  

– И если не делаем – приходят?  

– Приходя.  

– А зачем приходят?  

– А, чтобы делали.  

Мужчины откинули уставшие головы, прислонив их к стене. Снаружи все доносился визг сквозняков. Постепенно он усиливался, и вместе с ним внутри Беса развивалось что-то, нарастало. Тугой комок нервов закручивался в стальной узел.  

– Малой?  

– А?  

– Идут, слышь? Не серчай.  

– Да все хорошо. Было. А я вернусь?  

– Если живой останешься, как зубы выпадут, то вернут. Один раз такое было.  

Дмитрий Александрович наклонился к свече и раскрыл практически беззубый рот.  

Небольшой туннель, что вел к входной двери начал растягиваться, удлиняясь и будто отдаляя вход от людей. Дверь распахнулась, и за ней стоял силуэт. Он был долговязым, худым, на каких-то шарнирных, паучьих ногах и с такими же руками. Вместо глаз зияли две бесконечных дыры.  

– Не серчай, малой.