Макаревич День Желтой розы

... И хотя с того дня прошло более 60 лет, перед моими глазами отчетливо стоит та же неомраченный течением времени картина...  

Яков повернул голову в мою сторону, и я ужаснулся, увидев его лицо, черты которого окаменели: глубоко запавшие глаза, заостренный нос и подбородок, натянутая кожа на скулах, как у мертвеца. Он смотрел на меня так, как меня не узнавал. Красавица Клара также вернула свою красивую головку, услышав мой голос. Лицо ее было бледно. На лоб по самые глаза была натянута черный платок траура. Она увидела меня и, узнав, кивнула головой...  

Были в моем 10-Б классе Проскуровской школы № 7 талантливые ученики? Несомненно, были. И я хочу рассказать о них.  

Вспоминаю:  

Владимир Козубай – замкнутый, молчаливый, ни с кем не дружил. Только мне он доверял, иногда делился своими найпо-таемнишимы, дорогими мыслями. Мы знали, что он пишет стихи, однако своих произведений Володя никому не читал, а на просьбу сверстников прочитать лишь улыбался и отвечал в шутку:  

– Пишу для себя, так себе потехой.  

Но однажды, сидя со мной на скамейке в парке, напротив нашей школы, он вынул из кармана свернутый в трубочку тетрадь. Полистав его, Володя нашел то, что искал, и поделился со мной своим личным, прочитав свое стихотворение. Затем, он пристально посмотрел на меня, ожидая моей оценки. Я молчал, настолько был восхищен и очарован услышанным. Меня поразила глубина чувств и переживаний автора, точно подобрал слова, такие трогательные, простые и звучные. Это был не простенький стихотворение, а песня о безнадежной любви, прекрасная и печальная, нежная и одновременно жесткая. Стихотворение был не боязливой попыткой пера юноши, а как мне казалось произведением мастера, великого мастера. Помню, тогда я сказал ему:  

– Володя, ты должен покинуть летную школу. Парашютный спорт и сочинение стихов – вещи несовместимые. Сохрани свой талант для людей. Ты будешь великим поэтом!  

Он со мной тогда не согласился.  

Галинка Огоновская – круглая отличница. История, география, языки и литература – ее стихия. Виденный фильм, эпизод из прочитанной книги, любое событие она безупречно могла рассказать, точно, красочно, ладно, со своими личными, весьма оригинальными и остроумными комментариями. Быть бы ей лектором, журналистом или адвокатом, и, конечно, знаменитым.  

Виктор Тарасенко. Этот красивый, высокий, неторопливый юноша атлетического телосложения, с голубым глазами имел твердую руку. Он метко стрелял из нагана, боевой винтовки, полуавтомата СВТ. Виктор мог на заказ попасть не только в самое яблочко мишени из малокалиберной винтовки на расстоянии 25-ти метров, но и покласть шары в ней треугольником или квадратом. Он получал множество наград и грамот за участие в соревнованиях по стрельбе, с гордостью носил именные часы, подаренные начальником гарнизона города за первое место в армейских соревнованиях по стрельбе. Его редкий талант спортсмена широко открывал двери относительно карьеры военного, о которой юноша мечтал.  

Лена Гинзбург. Природа одарила ее чудесным голосом. На вечерах художественной самодеятельности она пела украинские народные песни. Мама Лены была украинской. На сцене девушка держалась свободно, раскованно и уверенно, зная, что успех обеспечен. Аккомпанировали ей: я – на гитаре, а Василий Паньков – на мандолине. Я брал два-три аккорда и в звучание гитары вливалась мелодия мандолины и Лена начинала свою песню. Эта хрупкая, маленькая ростом девочка превращалась в богиню. Ее удивительный, редкий по своей красоте, с широким диапазоном оттенков голос, был разноцветным и многотембрового, порой, казалось, что ей кто-то подпевал. Аплодировали нам Бурх-. ливо, долго, требуя, чтобы Аленка пела еще и еще.  

Концерт, конечно, заканчивал Василий Панков. Он поднимался, смирно выравнивалась, прятал медиатор в карман, которым играл на мандолине, принимал нашу певицу под руку и вывел со сцены.  

Предложений провожать Лену домой было много, но делали это только мы вдвоем. Никаких ухаживаний, поцелуев не было: – "До свидания" – и все расходились по домам. Я так думаю, что Лене было с нами не очень весело и интересно, и, видимо, это только мои мысли...  

Неординарными, способными и сообразительными учениками были: Ярослав Квитко, Марийка Долинская и другие.  

Но о Яшу Гербича стоит рассказать подробнее. Я сидел с ним за одной партой и знал все его "за" и "против". Якова в классе почему-то не любили, более того – над ним насмехались. Его долговязый, узкоплечий фигура, похожая на дыню голова были предметами насмешек: Яков-лошадь – иначе его не называли. Но Яков по-своему был гением, и об этом знали все, а потому и завидовали. Спросите его, кто написал «Энеиду»? Он будет думать, гадать: может Коцюбинский, а может Иван Франко, пожалуй же – Котляревский. А вот спросите когда родился и умер Котляревский, то ответ будет безошибочная. Когда Колумб открыл Америку – пожалуйста, когда Эдисон запатентовал электрическую лампочку – ответ есть тотчас. Такая уникальная память на цифры удивляла как сверстников, так и учителей. Все точные науки: математика, физика, химия – отлично, а вот гуманитарные – посредственно. Запомнилось, когда учитель спросил: "Кто развязал дома задачу № 142? ", Класс смущенно молчал. Уж хитроумная задача.  

–  

А вы, Гербич, тоже не решили? – И все с ожиданием смотрят на Яшку.  

Яков встает из-за парты и называет цифру ответа сложной задачи.  

– Значит, вы решили задачу? Покажите, пожалуйста, Гербич, мне свою тетрадь с решением задачи, – требует преподаватель физики.  

Но в тетради ничего, и преподаватель с сомнением смотрит на Якова, а он показывает на голову:  

– Решение у меня здесь!  

– Гербич, идите к доске и напишите решение задачи.  

Феномен-математик выходит к доске и быстро записывает  

строки цифр. Делит, умножает и полученный ответ выводит мелом в рамку.  

– Садитесь, Яков Гербич, я вам ставлю "отлично", – учитель довольно потирает руки, а мы, согнув головы, записываем с доски решение тяжелого домашнего задания.  

В шахматы Яша играл по-чемпионски, но в соревнованиях и олимпиадах не участвовал. Держался почему-то в тени.  

Таким вот был Яков Исаакович Гербич – человек-уникум.  

После окончания школы и выпускного вечера, мы разбрелись-разъехались кто куда...  

А выпуск 1940 года был многочисленным. Но вскоре встречи с одноклассниками стали случайными и редкими.  

Якова я встретил как-то осенью возле базара. Он шел с девушкой, оба несли в корзинах продукты. Мы пожали друг другу руки. Девушка тоже ответила на мое приветствие и отошла в сторону, видимо, чтобы не мешать нашей беседе. А говорили мы как всегда: что, где, когда и как, кого видел? Этакие "тары-бары". Яша заметил, что все мое внимание направлено на его спутницу.  

– Саша, она что, тебе понравилась? – Спросил он и, не доче-  

кавшись моего ответа продолжал:  

– Это моя сестра, она старше меня на два года. Уже замужем, и у меня есть племянница, вскоре ей будет три месяца. Еще совсем кроха. А Клара – красавица, не так ли? Пойдем, я вас познакомлю.  

Мы подошли к Клары, и я познакомился с ней. Клара оказалась очень общительной, простой и доброжелательной. Пообщавшись, мы расстались, жалея, что встреча была непродолжительной. Они – Яков и Клара, подняли корзины и пошли, а я стоял и смотрел им вслед. Какая удивительная, стройная фигура! Которая сказочно прекрасная головка! Вот так Клара! Ну и сестра в Яши! У Якова-коня сестра родная – само совершенство. Что только может создать природа!  

Клара якобы спиной почувствовала, что ее провожают взглядом, повернулась и, тряхнув своими чудесными каштановыми кудрями, улыбнулась.  

После этой встречи я очень жалел, что не спросил Якова, где он живет. Я хотел бы встретиться еще хотя бы раз с. Кларой, прикоснуться к ее руке, услышать голос, поговорить. Настолько я был поражен. Никогда раньше не видел такой очаровательной красавицы, похожей на богиню из античного мифа. Клара была первой женщиной, исключительная красота которой покорила мои сердце и разум.  

Не пришлось мне больше встречать Клару, но судьба все-таки подарила мне возможность еще раз увидеть ее только через год, когда пламя войны охватило всю страну и смерть безумно начала своей косой. Человеческая кровь текла не ручейками, а бурной горной рекой. Ужас... Жалоба.. Слезы... Жертвы. Миллионы человеческих жертв.  

Моя последняя встреча с Кларой была трагической, и я не могу найти слов ощущением, которые бы объяснили весь трагизм этой минуты. Она чуть не разорвала мое сердце и оставалась в памяти незабываемым на всю жизнь.  

14 июня, суббота, 1941 год.  

10 часов вечера.  

Кинокартина закончилась. Мы с моим товарищем Сергеем вышли на улицу. В кинозале было душно, а на дворе уже стояла вечерняя прохлада. Дышалось легко и мы, не спеша, шли по улице. Перейдя перекресток, остановились у первого дома, два окна которого на первом этаже были открыты. В комнате работал мощный радиоприемник, звучали позывные московской радиостанции.  

– Наверное будет важное сообщение, надо послушать.  

Действительно, позывные закончились и начали передавать из Москвы сообщение ТАСС (Телеграфное агентство Советского Союза). Уверенным, выразительным и бодрым голосом Левитан (популярный в то время радиодиктор) начал читать о том, что в последнее время некоторые иностранные газеты и радио распространяют слухи о якобы большое скопление немецких пехотных дивизий и ударных бронетанковых частей на советско-германской границе. Советский Союз также начал передислокацию своих войск на приграничных территориях, что может вызвать военного конфликта или и даже войны. "ТАСС уполномочен заявить... " – читал дальше Левитан – такие слухи являются провокационными, они не соответствуют действительности и ведутся с целью посеять вражду между дружественными странами Советским Союзом и Германией...  

– Слышь, Саша, пахнет жареным. Как ты думаешь, что это?  

– Да, Сергей, несомненно, это неспроста, дыма без огня не бывает, – ответил я.  

Настроение было испорчено. Мы пошли дальше молча. В обоих была одна мысль – неужели начнется война, неужели будут и у нас смерть, кровь, развалины? Нет. Такого не может быть, потому что у нас Красная Армия прочная и Великий Сталин защитит от этого страшного бедствия. На перепутье распрощались, договорившись завтра встретиться, чтобы пойти по магазинам и купить некоторые радиодетали. Я и Сергей были радиолюбителями и мастерили радиоприемники.  

После этого сообщения ТАСС в городе стало как-то неспокойно. Чувствовалась нервозность и смущение. У продовольственных магазинов появились очереди людей, которых раньше не было.  

На улицах стало больше военных, увеличился движение автотранспорта.  

Проскуров – город пограничный. Воинских частей в городе много, а в них было спокойно. Там происходили обычные, штатные, военные учения. В конце недели все вроде умерило-  

ся. В субботу, вечером, по железной дороге прошли два поезда. цистерны с горючим. Советский Союз выполнял свои торговые обязательства перед Германией.  

В воскресенье, 22 июня, в половине четвертого утра, я с соседом Петром Титаренко отправились на Дубовская торфяные карьеры рыбачить. Вечером мы установили в карьерах верши и надеялись на хороший улов...  

А в четыре утра, немцы без объявления войны перешли советскую границу, выполняя свой "дранг нах Остен" (нажим на восток). Сломив сопротивление неподготовленных к обороне наших войск, немецкие латные и моторизованные пехотные дивизии быстро  

начали продвигаться по нашей территории.  

В конце первой недели войны через город начали отходить наши военные части на восток. Началась эвакуация учреждений и предприятий. На улицах, во дворах уничтожали деловые бумаги и архивы. Ветер развеивал вокруг пепел.  

Одновременно началась эвакуация населения. Из западных областей Украины ехали смущены и растеряны люди. Поток беженцев увеличивался с каждым днем. На железнодорожном вокзале города происходило столпотворение – конец света и все. Железнодорожный транспорт почти остановился. Уехать удалось немногим, да и то на попутных автомашинах.  

С начала июля через Проскуров началось массовое движение наших армейских частей которые отступали на восток, и с каждым днем ​​поток их увеличивался. Автомашины, тележки передвигались по улицах города. На нашей улице остановилось шесть машин. На петлицах офицеров и солдат – крылышки, видимо, летная или аэродромная часть. Возле дома деда Мочонова припарковалась автомашина фургон. Из нее вышел офицер с двумя шпалами на петельках – майор. Он зашел в дом к деду. Улице стояла жара, а в доме было прохладно, поэтому офицер не спешил выходить.  

Мочонов, еще царский воин, стал расспрашивать его,  

Будете держать оборону?  

– Нет, дедушка  

– Почему? Ведь должены обороняться – говорил любознательный дед.  

– Нет плана – нет они обороны, ни отступления. Есть только план войны на чужой территории, – сказал майор и яростно плюнул.  

– Нет, дедушка, обороны не будет. Ставь на стол, встречай незваноых гостей, – офицер от усталости положил голову на руки и заснул, сидя за столом. Вечером того же дня машины поехали. Майор, прощаясь с дедом Мочоновим, сказал:  

– Отец всех народов говорил, что будем воевать малой кровью. Океан крови прольется в этой войне, дедушка.  

Смелый человек был майор с крылышками на петельках. Машина отъехала, и дед Мочонов пошел к соседям делиться нерадостными новостями.  

Матушка-пехота машин не было, поэтому топала пешком. Гимнастерки, мокрые от пота, лицо серые, небритые, грязные от дорожной пыли. Но автомашины были. На территорию машинно-тракторного стана (теперь фирма "АДВИС") их пригнали по мобилизации. Сотни "ЗиСив" и "газонов" кучно стояли на открытом плацу. Хорошо подготовленная цель – лучше не придумать. Так и произошло. Самолет-разведчик "Фоке- Вульф "пролетел до полудня, а вечером звено бомбардировщиков" Хейнкель ", пролетая на низкой высоте, сбросила град мелких бомб. Пожар никто не тушил. вечер, 6 июля, войск в городе уже не было.  

Армейские части и подразделения покинули его. Последней отправилась пехота. Держась подальше от магистральных дорог, передвигалась она на восток без транспорта и провианта, без связи "связи и руководства, но оставаясь верной присяге и воинскому обязанности" связи. Пехота шла на восток, не зная, что там конечности гигантских клещей немецких дивизий сомкнулись и наши воины уже в "котле". Вскоре их вернут немцы назад, но уже в качестве военнопленных, и они многотысячными колоннами пойдут в спешно подготовленные лагеря, где большинство из них не выживут.  

Ночью, на 8 июля, на гречневую вспыхнула нефтебаза. Полу-м я – до небес. В центре Города полыхал взорван дом Берлингта. Очень красивый трехэтажный дом с лепными украшениями,, где размещался штаб корпуса. На улице Лагерной занялся также дом и гуртовня змишторгу.  

Этой ночью немцы город не бомбили.  

Утром восьмого июля на улицах города появилась немецкая разведка на бронетранспортерах и тяжелых мотоциклах БМВ с колясками, на которых были закреплены пулеметы. Они объехали главные улицы города и сосредоточились на Староконстантиновском шоссе.  

Солдаты-разведчики сидели на мотоциклах, были одеты в противодождевые плаще темно-болотного цвета, обутые в кожаные подкованные сапоги с широкими голенищами. На головах – стальные шлемы и большие защитные очки. На груди висели автоматы, а голенища сапог были воткнуты ручные гранаты с длинными, деревянными ручками. Они выглядели как пришельцы из другого мира – грозные и, казалось, неуязвимы. Какая поразительная отмена относительно нашего красноармейца: в пилотке, гимнастерке, брюках-галифе, обмотках, заправленных в неуклюжие ботинки, с винтовкой и шинельного скатки за плечами.  

Разведка, постояв на улице полчаса, двинулась дальше и, переехав мост через реку Южный Буг, взяла направление на Винницу и Староконстантинов.  

За разведкой в ​​город начали прибывать автомашины с солдатами. Машины останавливались, солдаты спрыгивали с них, но далеко не расходились, рассматривая дома и людей, которые начали выходить из своих домов. Немецкие солдаты были рослые, упитанные, чисто выбритые, веселые и беззаботные, наглые уверены в своей силе.  

К вечеру город уже был насыщен немецкими войсками и техникой. Утром следующего дня нашествия автомашин увеличилось. На кабинах машин нарисованы леопарды в прыжке, скаля зубы пасти львов, волков, а дальше... орлы, соколы, гигантские змеи... Словом, все зоопарк. Все хищное, зуба и разъяренное.  

Войска прибывали и прибывали в город: пехотные, саперные части зенитная артиллерия – чотириствольные автоматические пушки малого калибра и одноствольные орудия крупного калибра.  

Связисты-немцы опутали город телефонными проводами. На шестах закрепляли магистральные шланговые кабели. Полевые кухни аппетитно дымились. Бронированной техники не было, Очевидно, она передвигалась другими путями. Армия нашествия – мощная, подвижная, страшна.  

И какой жалкой и нищей выглядела механизация отступающих наших войск: маломощные "ЗИС" и "ГАЗы", и "эмки". Но вскоре поток войск начал уменьшаться, и на улицах стало просторнее.  

15 июля на аэродроме приземлился звено пикирующих самолетов, которая долго не задержалась. Видно, испытали пригодность по посадки и взлета полосы аэродрома.  

Подразделение немцев-связистов оккупировал наш "новый план № 2" – улицы: Лагерная, 30-ти убитых, Щорса, Краснофлотская, Пилотскую. Немцы находились здесь целую неделю и за это время успели переловить и съесть всех: кур, гусей, уток и т. д.... Отбирали у хозяек яйца, масло, молоко, сметану, сливочное масло, мука – все съедобное, что видели и хотели. Конечно, они – завоеватели, хозяева.  

Уезжали внезапно, как и приехали, быстро бросая свои вещи в машины. К последней машины кто-то из жителей переулка, где она стояла, привязал сзади метлу. Возле пивзавода эта машина остановилась, и водитель – долговязый немец, отцепил веревку с метлой, и, сердито помахав кулаком, выругался: "Русише швайне, фа-флюкте... ".  

Армия вторжения продвинулась на восток. Они спешили:- молниеносная война требовала этого.  

Проскуров перешел в режим полувоенного, полумирного режима и распорядка города глубокого тыла. На домах были расклеены приказы фельдкомендатуры с обращениями к населению... за сбор и хранение оружия,... за порчу военного имущества... за повреждение полевого телефонной связи... за пропаганду против немецкой армии... за саботаж мероприятий, осуществляемых немецкими властями,... за хранение и пользование радиоприемниками,... за несоблюдение комендантского часа..., за..., за..., а в конце под каждым приказом: "Виноваты будут наказаны смертью! ". Приказы, приказы, приказы! Каждый день – все новые и новые приказы.  

Лицам еврейской национальности было приказано нашить на одежду с обеих сторон желтую шестигранную звезду (звезду Давида). Для проживания евреям выделили несколько кварталов города и эта территория называлась "Гетто".  

Продовольственные рынки разогнали и торговать на улицах не разрешалось. Рабочим и служащим предприятий и учреждений было предписано немедленно явиться на места работы и зарегистрироваться. Некоторые предприятия начали работать. Безработным и коммунистам было приказано прибыть на открытую в центре города биржу и там зарегистрироваться.  

Коммунальное хозяйство города не было разрушен, и вскоре заработали: электростанция, телефонная связь, водопровод. Немецкие железнодорожники, согнав на работу жителей города, начали переводить железнодорожное полотно на узкую колею для немецких поездов.  

Частично открыли продовольственные магазины и тем, кто работал, назначили мизерный продуктовый паек.  

Немецкие власти начали наводить новый порядок. Лучшие здания города были заняты фельдкомендатурой с полевой жандармерией, криминальной полицией, общественным полицией (шуцманы), городской управой, полевой почойе, охранными командами и подразделениями организации Тодта (полувоенные строительно-восстанавливающие части).  

В начале августа заработал радиоузел. Транслировали в основном длинноволновую Варшавскую радиостанцию, которая вела передачи на немецком, украинском, польском и русском языках. Население получало хоть какую-то информацию о ходе военных событий. Дикторы взахлеб сообщали о покорении русских городов, огромные потери Красной Армии. Гриме-  

ли военные немецкие марши. Часто передача прерывалась чрезвычайными сведениями, и опять марши, марши, марши...  

Первого сентября я устроился на работу в городской радиоузел мастером по ремонту  

радиоаппаратуры. Так мое хобби превратилось в профессию. Зарплата составляла 120 марок (одна буханка стоила 3 ​​марки) и также мне выдали продуктовую карточку. Радиоузел был подчинен немецкой полевой почте. Штат радиоузла состоял из 15 человек. Для того, чтобы контролировать ход трансляции передач, по приказу фельдкоменданта, вместе с очередным техником радиоузла дежурил и унтер-офицер фельдкомендатуры. Чаще всех приходил на дежурство федьдфебель Отто (так он велел себя называть). Отто был человеком с мягким характером и немного владел украинским и польским языками, поэтому с ним было легко общаться. Во время своего дежурства он заходил в мастерскую, потому интересовался ремонтом радиотехники и учил меня немецкому языка.  

В начале августа прибыли в город первые колонны военнопленных.  

Горько и жалобно было смотреть на пленных солдат. Обессиленные, исхудавшие, худые, с давно небритыми лицами, они едва передвигали ноги. По улице Лагерной колонна пленных растянулась на два квартала. Из всех, вблизи расположенных улиц, сбежались люди, чтобы посмотреть на этих несчастных. Женщины бросали В колонну хлеб, картофель. Но разве этим накормишь? Горе и только... Конвоиры подгоняли: "Шнель, шнель... " Не в состоянии были пленные идти "шнель" – у них не было сил.  

В течении августа и сентября лагерь военнопленных в Раково все пополнялся и пополнялся, а в первых числах октября немцы железной привезли еще одну партию пленных. Умерших в пути сложили штабелями на разгрузочной площадке. Затем, сами пленные на двуколку завезли Их тела в лагерь Раково и закопали в подготовленных траншеях-котлованах.  

Количество умерших в лагере каждый день увеличивалось. Голод, болезни, ранения выполняли свое страшное дело.  

Шанс выжить в тех условиях был мизерным. Кто считал, кто может назвать хоть приблизительное количество погибших в лагере Раково?  

У меня в мастерской сидит съежившись юноша лет семнадцати, -худощавый, запуганный, держится напряженно. На улице уже холодно, и одет в теплую вязаную кофточку и поношенный солдатский мундир без погон. Это – переводчик. Он вместе с шофером-немцем привез ремонтировать батарейный радиоприемник начальника Раковского лагеря военнопленных.  

Шофер-немец поехал устраивать другие дела, а Юзеф (так звали парня) остался в мастерской до конца ремонта радиоприемника.  

Я пытаюсь выпытать у него, что происходит в лагере, но он отвечает без малейшего желания, кратко, но по существу.  

– Да, господин мастер, в лагере еще достаточно пленных, но умирают много. К весне мало кто дотянет. Чем кормят, спрашиваете? А, так, привезут картошку или свеклу, разбрасывают на плацу и все. Бегут пленные собирают и едят, а немцы следят, чтобы брали по одной картошки, или свекла – на двоих. Готовят баланду, но не ежедневно. Мертвецов собирают каждое утро и тележками и подводами вывозят за ограждение. Ямы копают ежедневно, очень большие и глубокие.  

Говорит Юзеф тихонько и испуганно заглядывает за открытую дверь, никто не подслушивает.  

– Но, господин мастер, я очень Вас прошу, никому не говорите, еще я Вам рассказал.  

Маленький страдалец, и его втянули в войну, расти бы ему у мамы и не видеть всех этих ужасов.  

Через некоторое время приехал шофер. Радиоприемник уже работал, так как ремонт был незначителен. Немец с Юзефом собрали батареи, радиоприемник завернули в одеяло и уехали.  

Сложилось так, что на радиоузле только я имел возможность получать любую информацию по радио.  

Ремонтируя радиоприемники, я имел возможность настраивать их на московскую радиостанцию ​​и слушать новости или сводки Совинформбюро. Никто не мог мне помешать в этом потому, что в помещении мастерской я находился один и работал, в наушниках.  

Хотя в аппаратной радиоузла тоже были радиоприемники: один-рабочий, второй – резервный, прослушать Москву очередные техники не могли потому, что рядом сидел немец с фельдкомендатуры и контролировал ход трансляции передач.  

Немцы осенью в городе начали распространять лживые слухи, что захваченны Москва и Ленинград, и война скоро закончится победой Вермахта.  

Слушая сводки Совинформбюро, я знал, что под Москвой и Ленинградом немецкие войска остановлены и везде продолжаются жестокие, оборонительные бои.  

На радиоузле никто не доверял друг другу, потому что наше предприятие и каждый из нас были, под особым контролем немецких властей.  

Лично я доверял только очередном технику Николаю Константинову. Он был старше меня на десять лет, – очень осторожный, умный и рассудительный, всегда давал мне дельные советы, иногда даже ругал за мою неосмотрительность в разговорах с посторонними людьми. Николаю также иногда удавалось прослушать сводки Совинформбюро на резервном радиоприемнике и тогда, мы вместе обсуждали новости. С другими дежурными техниками в такие разговоры я не вступал. Вторым человеком, которому можно было довериться, был участковый радиомонтер Борис Дмитрук.  

У него дома была большая разнообразная библиотека приключенческой литературы. Борис охотно давал мне читать книги, и я частенько заходил к нему, чтобы обменять книгу и пообщаться. Он, как и Николай, был старше меня. Не советовал, не поучал, но разговаривая с ним, я улавливал много полезного для себя и начинал понимать – что можно, а чего нельзя делать.  

Военное время – опасное время.  

В начале декабря 1941 года я услышал сведения Радинформбюро, что враги у Москвы остановлены, и наши войска, перейдя в контрнаступление, начали гнать немцев на запад. Услышав  

такие приятные новости, я рассказал о них Николаю и Борису.  

20 декабря 1941 Совинформбюро сообщало о потерях немецких войск под Москвой. Николай предложил мне прослушать сведения повторно утром следующего дня и записать цифры на бумаге.  

– Это нужно Борису, – пояснил он.  

– Только записи эти очень опасны, поэтому их надо зашифровать, – продолжал Николай, и научил как это сделать.  

После этого случая я понял, что Николай и Борис – друзья и доверяют друг другу.  

С этого дня интересные новости я прослушал, записывал, шифровал и передавал Дмитруку.  

– Нужную дело ты выполняешь, Саша, именно эту информацию очень ждут люди, – сказал Борис, встретившись со мной очередной раз.  

Больше мы ничего не говорили друг другу, но мне стало ясно, что Борис Дмитрук, Николай Константинов, а теперь и я являются звеньями одной цепи.  

А, вскоре, Борис сказал:  

– Саша, в городе организована подпольная группа товарищей для борьбы с немецкими оккупантами. Она уже действует и вскоре услышишь о последствиях ее работы. Рассказывать тебе более детально я не в состоянии, да и оно тебе нужно. Меньше знаешь, тем лучше для тебя. Информация, которую ты мне даешь о положении на фронте, используется для листовок, распространяемых среди населения. Саша, я обязан тебя предупредить не иметь ни с кем разговоров об услышанной тобой информацию по радио. Ты понял? Ни с кем никаких разговоров!  

Новый 1942 мы встречали вместе – трое неженатых парней: я, Борис и Николай, на квартире у Николая.  

Что принесет для нас и для всех 1942? Какие будут изменения? К лучшему или к худшему?... Не угадаешь...  

У каждого из нас есть даты, которые крепко держатся в памяти, как радостные, так и печальные. Такой печальной датой мне запомнилось 14 октября 1941. Мне кажется, что в этот день я потерял то, что обожал, потерял радость первого юношеской любви. Тяжелые воспоминания. Они волнуют меня даже сейчас, когда я пишу эти строки.  

Итак, подробнее.  

Окна аппаратной радиоузла выходили на улицу Соборную, которая была восточной границей  

еврейского "Гетто", и в тот день она была людной. Из города шуцманы гнали толпы людей с желтыми шестигранными звездами и загоняли в "гетто". Вокруг стоял переполох. Двое шуцманов с карабинами за плечами прохаживались по улице.  

В этот вечер в аппаратной радиоузла дежурили радиотехник Николай Константинов и старший Отто с фельдкомендатуры. На дворе стояла разноцветная осень. Было прохладно, однако окна аппаратной открыты, мощные лампы усилителей излучали много тепла.  

Неожиданно, на улице раздался выстрел из винтовки. К окну подошли Николай, а за ним и Отто. На улице что-то не так. Много евреев, много вооруженных шуцманов. Лицо старшего нахмурилось. То, что происходило, ему явно не нравилось.  

Забеспокоился и Константинов, настроение Отто передался ему. Услышав выстрел, я бросил ремонтировать приемник и, войдя в аппаратной, также остановился у окна.  

–Что происходит? Зачем стреляют? – Спросил я. Отто ответил:  

– Наверное завтра начнется акция "Роза". Недаром приехали "свистуны".  

Я ничего не понял. "Что за акция" Роза "и кто такие" свистуны? " – Спросил я Отто.  

Тот уточнил:  

– Морген бенз юде капут.  

Я опять ничего не понял, но Отто больше не хотел разговаривать. Угрюмый настроение не покидало его до окончания смены, ьже, сидя в мастерской, я начал понимать, что имел в виду Отто. когда я шел на работу, а работал я вечером, тогда как электростанция подавала энергию, у фельдкомендатуры, во дворе когда № 10, подметил три большегрузные автомашины с кузо-  

вами накрытыми брезентом. Это были три «Опеля», на дверцах кабин нарисованные розы. Солдаты в черных мундирах "СС" разгружали одну машину, а тюки заносили во двор фе-льдкомендатуры.  

И я начал догадываться о связи этих машин с розами с прибывшими солдатами "СС" и разговором с фельдфебелем Отто.  

Утром, в 10 часов, в мастерскую ко мне вбежал участковый монтер Николай Бексяк, который обслуживал западную част! города.  

– Саша, евреев изгоняют из гетто, строят в колонну на улице Каменецкой, говорят, что поведут на расстрел, а за кладовой у бойни, видели вырыты два больших котлованы. Пойдем посмотрим, как их поведут.  

Вид у Николая был очень обеспокоен и невольно его волнение передалось и мне. Вдруг я полностью понял то, о чем говорил вчера вечером старший Отто. Акция "Роза" – это расстрел евреев, а "свистуны", прибывшие на "Опеле" – организаторы и исполнители этой акции. Я быстренько собрался и закрыл мастерскую. Наш разговор слышали девушки из абонбюро, комната которых рядом с мастерской, но на приглашение пойти с нами они испуганно покачали головами:  

– Нет, мы не пойдем.  

Мы вышли из радиоузла и уже через пять минут стояли на тротуаре возле тюрьмы.  

Весь квартал улице Каменецкой, от улицы Набережной до тюрьмы, был окружен полицейскими, шуцманами, солдатами «СС» Колонна уже была собрана и двинулась по улице. Голова колонны подходила к нам. Людей на тротуарах с обеих сторон дороги было немало. Мужчин было меньше, чем женщин, и мужчины растянулись цепочкой, а женщины держались кучками.  

Колонна евреев медленно двигалась. Шли педагоги, врачи, аптекари, музыканты, адвокаты, мастеровой и рабочий люд Были старики и дети, одиночки и целые семьи. По краю колонны – младшие, а в середине – старшие по возрасту люди. Немощных поддерживала бывшие сильнее.  

Колонна молчаливо двигалась, только окрики конвоиров нарушали тишину, даже дети и младенцы, которых несли на руках, не кричали. И молодые, и пожилые супружеские пары шли обнявшись.  

Те что стояли на тротуарах, также молчали, иногда шепотом переговаривались, узнавая знакомых в колонне. Город был небольшой, и многие знали друг друга.  

– Смотри, смотри, Саша, идут дядюшка Гриша и тетя Рахиль, – Бексяк схватил меня за руку и показал в сторону, где шли обнявшись пара стариков. Дяди Григория и тетю Рахиль, его жену, знали полгорода.  

Здесь, по улице Каменецкой, недалеко от перекрестка, посередине мостовой стояла каменная будка с водопроводной колонкой, и в ней сидела тетя Рахиль и торговала водой – одна копейка за ведро. "Собирала по копейке деньги для пополнения городской казны. Через дорогу стояла также будка, но деревянная, в которой сидел дядя Григорий и ремонтировал обувь. "Срочный ремонт обуви" – поэтому работы у него было много всегда. Полненькая тетя Рахиль часто болела, и тогда дядя Гриша закрывал свой "Срочный ремонт обуви" и переселялся на место своей жены. Так и работали они вместе, и никто на их работу не жаловался.  

А сейчас, они проходили уже расположенную на их пути будку, и тетушка Рахиль оглядывалась и плакала. Они любили и охраняли друг друга, а судьба приготовила им умереть одновременно и быть похороненными вместе.  

Трое женщин, которые стояли недалеко от нас, вздыхали все время и вытирали слезы на глазах. Очень тяжело было смотреть на этот ужас. Но не отходили, так как решили провести этих несчастных в последний в их жизни путь.  

И тут, вдруг я увидел Иакова Гербича. Он шел с краю колонны и нес маленькую девочку на руках. Рядом с ним шла красавица Клара и поддерживала пожилую женщину, очевидно, мать. Справа п поддерживал седой высокий мужчина. Я оцепенел, у меня переняло дыхание, и когда Яков поравнялся со мной я не выдержал и воскликнул-  

–Яша!  

Яков повернул голову в мою сторону, и я ужаснулся, увидев его лицо, черты которого окаменели: глубоко запавшие глаза, заостренный нос и подбородок, натянутая кожа на скулах как у мертвеца. Он смотрел на меня так, будто не узнавал. Красавица Клара также вернула свою красивую головку, услышав мой голос Лицо ее было бледно. На лоб по самые глаза была натянутую черный платок траура. Она увидела меня и, узнав, кивнула головой. Только в тот момент я понял всю глубину ужаса и бедствий "Боже! Это же их ведут на казнь... "- от этой мысли я чуть не потерял сознание.  

И тут ко мне подскочил шуцман, которого по его высоченный рост в городе называли Пивтораивана.  

– Зубы выбью, гавнюк, в колонну хочешь? – И он замахнулся на меня прикладом карабина.  

Высокий крепкий мужчина, стоявший рядом закрыл меня яростно посмотрел на шуцманов и сказал:  

– Уйди, холуй! Иди, собака!  

Пивтораивана заскрежетал зубами и поспешил занять свое мес это в конвое.  

Я все еще не мог прийти в себя и уже никого не замечал вокруг: ни колонны, ни конвоя, ни людей, которые стояли у меня.  

Вывел из шока меня тот же широкоплечий мужчина, который сказал, обращаясь к нам:  

– Ими растворят, а нами – замесят.  

Сказав это, он повернулся и пошел, не оглядываясь на колонну смертников. В конце колонны ехали четыре подводы и подбиралы тех, кто упал.  

Мы еще долго стояли с Николаем и смотрели вслед колонне, Она медленно удалялась.