Доверие

«Придворным верить нельзя» – так решил в один, далеко не прекрасный день принц Миран. С самого утра королевство затянуло беспросветными тучами, и юный принц Миран, желавший отправиться утром на охоту, был раздосадован и разъярен.  

Нет, теплилась еще надежда на сочувствие отца, но тот твердо возразил:  

–Нет! ты можешь простудиться. Никакой охоты в дождь!  

Принц расстроился, но спорить с отцом не посмел. Придворные, собиравшиеся сопровождать еще вчера его на охоту, наперебой высказывали свое сочувствие:  

–Не расстраивайтесь, ваше высочество, на ваш век еще будет добыча!  

–Не переживайте!  

–Мы скорбим вместе с вами.  

Принц хмурился – его слова не утешали. Он хотел поехать на охоту именно сегодня, слишком долго ждал и без того отложенного блаженства, повинуясь своему долгу и обучаясь в Цитадели. Один день в месяц ему была позволена полная свобода – никаких занятий, никаких книг и чернил, и…  

Дождь. Проклятый дождь!  

Принц Миран бесцельно бродил по саду, нарочито шлепал по лужам и не знал, чем себя еще занять, когда услышал разговор двух придворных, из числа тех, кто более других утешали его горе. Придворные шли, не торопясь и не зная, разумеется, что могут быть услышаны в эту минуту.  

Принц Миран, не отдавая полного отчета своим действиям, метнулся к огромной статуе древнего воина и притаился, ожидая, пока эти двое пройдут мимо.  

Но, по мере того, как они подходили, и как разгорался их разговор, принц Миран и думать забыл о своем укрытии – такая обида поднялась в нем!  

–Хвала богам, – говорил первый, – что сегодня зарядили дожди, а не то пришлось бы опять по этим лесам шататься!  

–Тише, – уговаривал второй, – этот юнец еще дитя, но он вырастет и вспомнит верных своих друзей…  

Так, пересмеиваясь, придворные прошли мимо, а Миран готов был разрыдаться: ему-то казалось, что восторги этих двух придворных самые настоящие, а они притворялись! Притворялись, что им нравится охотиться на оленей, скакать на лошадях и бродить по темному лесу, а они лишь…лжецы!  

Когда спала обида, когда отхлынула от сердца боль, Миран понял: «верить придворным нельзя».  

***  

Своему Старому Мудрому Учителю принц Миран перестал верить сам, без обид, но с насмешкой. Старый и Мудрый Учитель (старый – по факту, а Мудрый – по его собственному признанию), объяснял все явления жизни вмешательством Божьим.  

–Но почему он умер? – допытывался Миран, тыча пальцем в портрет своего предка. – Ему не было еще и сорока!  

–Божье вмешательство, ваше высочество!  

–Какое вмешательство? Почему?  

–Неисповедимы пути бога…  

Миран махнул рукой, и, жаждая ответов, зарылся тайком в архивные свитки, откуда выяснил, что его предок, тот самый, с портрета, которому не исполнилось еще и сорока, умер от яда, подсыпанного ему придворными.  

Так Миран вновь убедился, что придворным веры быть не может, а заодно и перестал верить Старому Мудрому Учителю.  

Более того, начал даже подтрунивать. Старый Мудрый Учитель твердил:  

–И случилась у реки битва…  

–А точно – у реки? – переспрашивал Миран.  

–У реки, ваше высочество.  

–А мне привиделось сном, что не у реки.  

–У реки, ваше высочество, – терялся Старый Мудрый Учитель.  

–Но сон послан волей божьей, а та не лжет. Значит, битва была не у реки? Бог ведь не может ошибаться?  

–Не может…- Старый Мудрый Учитель растерянно моргал.  

–Стало быть, битва была не у реки?  

–Стало быть…  

И тут Миран наносил финальный удар:  

–А если все-таки у реки?!  

Старый и Мудрый Учитель жалко путался, сам не зная, у реки была битва или нет, и путались его слова, и знания он давал совершенно бесполезные и сбивчивые. Миран решил не обращать на них внимания и перестал доверять этому человеку окончательно.  

***  

Потом ему пришлось перестать верить матери.  

С самого раненого детства Миран слышал от нее, что она всегда будет с ним и никогда не оставит его.  

Она не сдержала этого обещания, и, хоть Миран и понимал, что болезнь вносит в жизнь свои исправления, да и человек смертен, у гроба матери и королевы, его единственной мыслью было:  

«Не сдержала слова. Ей тоже нельзя верить».  

***  

Оказалось, что и отцу верить нельзя. Старый Король уходил так, как подобает Королю: утопая в перинах, в окружении многих советников, диктуя свою волю.  

–Сын мой, – заговорил отец и Король надрывно и тяжело, зная, что в последний раз обращается к Мирану, – ты еще молод и не можешь править без поддержки. Слушайся во всем моего близкого друга – Филиппа…  

Миран скользнул взглядом среди лиц и без труда отыскал лисий оскал того самого Филиппа, который каким-то чудом не раскрыл перед Королем всей своей сути, жадной до власти, золота и женщин.  

«Отец не может мне верить, не может оставить трон мне. Но и я верить ему не могу – он доверял Филиппу».  

Но в этот раз Мирану пришлось перенести все это легче. Утрата Отца и Короля была так трагична и скорбна, что никто не обратил внимание на скорый уход Филиппа. Говорили, что он, наконец, переел своих собственных амбиций и захлебнулся желчью.  

Миран пережил это легче, потому что смог довериться уже своему ближайшему другу – лорду Неморру. – человеку самых необыкновенных качеств. Пылкий от молодости, желающий оценки и рьяный до жизни, лорд Неморр был тенью Мирана.  

«А верить можно…» – с удивлением думал Миран, наблюдая за ловкостью военных упражнений своего друга.  

***  

«Верить можно и врагу! » – от этого открытия Миран был в восторге. У королевства его, как и у всякого любого уважающего себя королевства, был под боком опасный Враг, который иногда ходил войной, а иногда заключал перемирие и даже приходил на помощь.  

Это, конечно, не убирало имени Врага из списка врагов, но и союзником его делало таким опасным, что невольно каждый король задумывался о лучшем и более спокойном соседстве с гнездилищем гремучих змей.  

Было очередное перемирие, когда Враг участливо сообщил во время пирушки:  

–Ваше величество, вы бы обратили внимание на своих памфлетистов и на содержание их листовок, а не то…закачается и под вами трон.  

На листовки и памфлеты Миран не обращал внимания. Он вообще до той фразы своего Врага не обращал внимания на уличное творчество и обитателей своих же улиц. Но, вняв той фразе, Миран убедился после серии арестов, что ситуацию ему подсказали взять под контроль очень вовремя – уличные певцы почти не скрывали жажды восстания.  

«Врагу верить можно, а народу нельзя! » – понял в тот день король.  

***  

«Можно верить в чистоту любви…» – это чувство заполнило все его существо. Прекрасная девушка, облаченная в тяжелые расшитые платья была великолепна. Своими руками Миран надел на свою уже жену корону, и, взяв ее руку, провозгласил всем, кому не верил сам, но над кем стоял:  

–Моя жена и ваша королева – леди Даллия!  

Даллия лучилась таким сиянием и такой нежностью, что нельзя было ей не верить. в глазах ее святость, на губах смущение от каждого поцелуя. Как можно было не довериться?!  

***  

«А нет, врагам тоже веры нет…» – мрачно думал Миран, разглядывая присланный Врагом ультиматум, который нельзя было исполнить, даже если кто-то бы и захотел это сделать.  

–Как будем действовать? – спросил он же вслух.  

–Войну объявим. Народ поддержит, – пожал плечами лорд Неморроу. – Это твои люди.  

–Народу нельзя верить!  

Лорд Неморроу посмотрел на него внимательно и проникновенно, как смотрят юродивые, целители или священники, затем положил руку на его плечо и объявил:  

–А придется!  

***  

«Народ не подвел…» – Миран и это воспринял с удивлением. В его жизни задалась белая полоса: Враг разбит в очередной раз, народ, объединенный славной победой, блаженствует, а его любимая жена – королева Беллинда подарила ему дочь.  

«Жизни можно верить! » – радовался Миран и радовался по-детски. Радовался тому, что оказался неправ, и это не принесло в его жизнь разочарования.  

***  

«Никому нельзя верить…» – дрожали руки, дрожали губы. Миран стоял, совершенно опустошенный и не мог даже поднять взгляда на пойманных с поличным двух самых близких своих людей.  

Королева Беллинда падала на колени, умоляла простить ей, как она сама говорила «оплошность» и «помутнение», а лорд Неморроу не просил – знал, что бесполезно.  

–Убирайтесь, – тихо прошелестел король Миран, жизнь которого обращалась в ничто. Новые и новые тюрьмы выстраивались в его сердце, отравляя то немногое счастье, явленное дочкой и еще не тронутое.  

–Прости! – рыдала Беллинда и тянула к его шее руки, – я люблю тебя. Только тебя! Это все он! Он! Он! Это его вина!  

И Беллинда с силой, какая не подобает королеве, ударила Неморроу.  

–А я-то что? – развел руками лорд. – С себя вины не снимаю, но моей в ней половина!  

–Убирайтесь, а не то головы срублю и не пожалею, – прошелестел, не поднимая на них взгляда, король Миран.  

«Женщинам верить нельзя. Друзьям тоже» – вот и весь его вывод.  

***  

Лучом была дочка – послушная, умная, красивая. Она росла настоящей принцессой, достойной образования и скромностью украшенная. Обнимая своего отца, твердила:  

–Я буду с тобой всегда-всегда! Я всегда тебя буду любить, папочка.  

У Мирана щемило сердце от тоскливого предчувствия. Слишком много было в нем надежды и слишком много веры в бога, который, как он надеялся, пощадит его хоть раз!  

Не пощадил.  

Его принцессе было семь лет, когда она умерла от лихорадки и жара, трое суток, полных агонии, спустя.  

«Жизни веры нет. я могу верить лишь себе»  

Миран жил, веря лишь себе и доверяясь лишь своим ощущениям. Не оглядывался на веру, не мог раскрыться перед кем-то и привык на себя полагаться.  

Ему не было и сорока лет, когда в его горьком осознающем рассудке от скоротечности жизни и близости смерти, проступило отчетливо:  

«Я сам себя подвел. Мне нельзя верить»  

А затем что-то нахлынуло на него, упало, распластавшись, по груди его, горячей тяжелой плитой и перехватило дыхание навек.