Мятежник

Вода хоронит так, что не никто потом не найдет, даже если будет любопытен. Это в земле долго еще живут кости, это в огне не сгорает сущность до конца – вода же принимает всё в свой бесконечный холодный склеп и не отыскать потом ни намека…  

Всё это прекрасно понимал герцог Мерон, прозванный Мятежным. Он не был глупцом и знал, что даже примирение с королем Вильгельмом не дает ему право на жизнь – слишком уж много крови пролито. Да и король Вильгельм не мог простить герцога, не мог смириться с тем, что в его королевстве есть столь опасный и враг, и союзник, наличие которого перекрывает добрую часть захватчиков. А как иначе? Враг, пришедший из других земель, мгновенно сплочает народ. Враг, рожденный в пределах одной земли – разобщает его, кровит…  

Вильгельм не мог смириться с тем, что его подданный оказался популярнее и любимее в народе, чем он сам. Корона как будто бы ничего не значила! Народ радостно приветствовал герцога, тот был на вершине, владел той властью, что попала в руки Вильгельма по наследству, а Мерон ее заслужил. Сам.  

И от того был опасен, и по этой причине от него нельзя было избавиться открыто. Отправь убийц к нему, суди или арестуй – толпа спятит от бешенства.  

И поэтому – корабль! Отправлен в последний путь, ведь в воде все может быть. Кто станет искать? Несчастный случай и герцог Мерон, Мятежный Герцог, примирившийся, наконец с королем, погиб. Какое горе, какая беда! И слезы, слезы в глазах самого правителя, отдавшего весьма недвусмысленный намек на это убийство, этот приказ.  

***  

Как началась эта борьба? Почему герцог Мерон, имевший легкое и милое детство, выращенный в редкой среди знати любви, получивший блестящее образование, вдруг воспротивился своему ослепительному будущему и восстал против короля Вильгельма, отрезая все пути к теплому месту при дворе?!  

–Я, – говорил герцог Мерон, – человек порочный, жестокий и даже наивный, но я не могу пройти мимо бед моего народа! Крестьяне, обеспечивающие наше процветание, нашу торговлю и хлеб, находятся на пороге нищеты и бунта и для выживания они схватятся за оружие!  

–Сумасшедший! – хихикали в столице.  

–Наивный романтик и безумец! – вторили угодливо.  

–Юный герцог Мерон желает породниться с крестьянами, – угодливо передавали королю Вильгельму.  

Но словами все не кончилось.  

Герцог Мерон своими силами пытался улучшить положение крестьян, чем сразу завоевал их любовь и заставил насторожиться короля Вильгельма. Ладно, если бы только крестьяне, находившиеся под собственностью герцога, стали бы возносить его, так нет! – по всему королевству пошел опасный слух о добродетельном герцоге, о милосердном, сочувствующем и мягком.  

Герцог Мерон раздавал хлеб из своих закромов, снизил свои расходы, перестал давать балы и приемы, да только все равно это не избавляло его от общества всяких бездельников знати, что желали своими глазами убедиться в деяниях герцога.  

Более того, Мерон снизил налог со своих крестьян и докладывал в казну из своих собственных скоплений и жалований.  

–Юнец! – презирали в столице.  

–Наивный…- опасливо шептали там же.  

–Допрыгается! – злословили.  

Передавали королю:  

–Спятил! Растратой занимается!  

Но и этим дело не кончилось. Натура герцога Мерона не желала благодетельствовать в одиночку и он начал привлекать в свою борьбу других представителей знати.  

Представители возражали, отбивались в большинстве своем, но некоторые, те самые, что сами в себе носили по зернышку мятежного духа, да разум еще не отравили шелками и ядом лести придворной, поглядывали с интересом, и интересом совсем не враждебным.  

Первым не выдержал барон Гаде – он примчал ранним утром в герцогство Мерон и заявил громогласно:  

–Мне все равно помирать, а детей я не нажил…  

И хмыкнул уже тише:  

–Законных уж точно.  

Барон был милостиво принят вместе со своими капиталами, и это уже породило совсем пугающие передвижения по королевству.  

–Быть не может! – возражали в столице.  

–Помяните мое слово! – неопределенно пугали при дворе друг друга.  

Королю передавали:  

–Старый дурак да молодой – два сапога!  

Но король уже не имел в себе веселья и все мрачнее и мрачнее вглядывался в чернеющее будущее над своими землями, с тревожной слезой смотрел на своих детей, чувствуя, как какое-то неизбежное естество, зловещее в своем неотвратимом роке, подкрадывается все ближе.  

Потом дрогнула леди Элизабет – богатая вдова, печальная и невыездная, равнодушная ко всем удовольствиям, ушедшая после смерти своего мужа, от общества, в книги.  

Капитал у нее был даже больше, чем у барона Гаде, а на предупредительную попытку герцога Мерона отказаться (он понимал, что грядет скандал), сказала:  

–Я слишком милосердна, чтобы пройти мимо вашего дела. А что до взглядов и шепотов – всякой вдове с этим привычно!  

И поползло, зашелестело:  

–У бедняжки помутился ум! – догадались в столице.  

–Вот вдовица! – осудили при дворе. Королю передали:  

–Влюбилась, наверное, в этого черта!  

Но король уже хлопнул ладонью по столу и вопросил:  

–Как он посмел?!  

Вопрос не имел ответа. Придворные испуганно отшатывались, не зная, как ответить. Да и что можно было сказать, если человек, имеющий все основания полагать об устройстве своей жизни в высших благах, просто восставал против всего, что должно было согреть ему путь?!  

***  

Но борьба стала роковой, когда наглец посмел выдвинуть королю Вильгельму ультиматум, в котором требовал снижение налогов для крестьян всего королевства, снижение торговых пошлин и уменьшение расходов двора. В противном случае герцог Мерон обещал, что ни один добродетельный крестьянин и горожанин с добрым сердцем не выйдет на работу и будет отказываться служить.  

Ультиматум попытались утаить, но куда там… друзья герцога разослали его до того. Как Мерон официально предъявил письмо для короля через чужие руки. Герцога попытались схватить, но тот отсиживался где-то далеко от дома.  

Солдаты переворачивали лавку за лавкой, секли тех, кто ехидничал и даже насмешливо улыбался их бесплотным попыткам найти Мятежного. Солдаты бросали в тюрьмы тех, кто всерьез отказывался работать. В городе таких было немного, но в деревнях, где крестьянство стояло на грани нищеты и смерти, отклик вышел большой.  

А самое страшное было в том, что как бы тяжко не обрушивался Вильгельм в своем гневе на народ, как бы не притеснял его – народ поднимался вновь и вновь, поднимал голову и увеличивал свой гнев и свою численность. Имя герцога Мерона, который тайком проповедовал то тут, то там стало героическим. Его обожествляли, как первого, кто бросил вызов королю.  

И Вильгельм пошел на хитрость.  

Он объявил, что согласен принять условия герцога. Народ возликовал, министры возразили:  

–Сегодня они требуют этого, а завтра?  

–А завтра они вернутся к прежней жизни. Мы утешим их, а после вернем на прежнее место, не позволяя даже мыслить больше о переменах.  

–Они прибьют тебя! – категорично ответствовал барон Гаде, узнав о призвании Мерона к королю для перемирия.  

–Пусть, – отмахнулся герцог. – народ меня запомнит. Какое мне дело до жизни, если я бессмертен?  

–Идиот, – вздохнул барон. – Смельчак? Герой? Безумец! Вот оно тебе надо было, скажи?  

–Надо. Мне и всем.  

***  

Перемирие ознаменовалось праздником, народ утих, а король Вильгельм подчеркнуто-вежливо пригласил герцога Мерона стать послом за Моря.  

Герцог знал, что этот путь последний. Но он не собирался отступать, прятаться и даже драться за свою жизнь, потому что полагал, что сделал куда больше, чем мог мечтать сделать, и больше, чем сделал бы, если бы прожил по написанному и ожидаемому.  

Без всякого страха он взошел на корабль, усмехнувшись про себя, что корабль хорош, свеж и изящен – идеальная гробница!  

Команда как на подбор: вежливая, профессиональная, уважительная. Все знали свое дело и не выдавали себя, герцог Мерон даже позволил себе помечтать, что все обойдется и его молодая мятежная жизнь продлится, но…  

Он не верил в сказки слишком уж долго. На второй день пути герцог Мерон оттащил грубо и нахально капитана корабля в сторону и спросил строго:  

–Когда это случится?  

–Что? – испугался капитан, который, судя по всему, сам был не в восторге от своего пути и приказа.  

Славный человек! Честный только для убийцы.  

–Не держите меня за идиота! – рявкнул герцог.  

Капитан опустил глаза:  

–На закате.  

–Я хочу быть готов, – уже мягко промолвил герцог Мерон, досадуя, однако, впервые в жизни на свою правоту. – Как это будет?  

–Кинжал.  

–У вас твердая рука?  

Капитан, сбитый с толку, не ответил. Герцог Мерон сам схватил его руку и осмотрел с большим вниманием:  

–Годится!  

И пошел по палубе. Отчаянный вскрик капитана заставил его обернуться:  

–Я не хочу! Я не хочу, господин! Мне противно, я…  

–Надо! – пожал плечами Мерон. Настроение у него улучшалось. Как настоящий мятежник он жил совсем не так, как другие, и даже смерть встречал улыбкой, а не страхом и нелепой попыткой к спасению.  

***  

День был долгий. Герцог Мерон провел его на палубе, перешучиваясь и переговариваясь с матросами, расспрашивая их о жизни, о счастье и мечтах. Капитан бледнел и трясся, проклиная свою рабскую судьбу, свой долг и всю жизнь, что обрушилась на него. Да даже вознаграждение, обещанное ему в тысячу золотых монет, вдруг жгло и карман, и руку.  

К закату капитан был готов сам себя ударить кинжалом, но герцог – спокойный и хладнокровный, угадав его мысли, сказал мирно:  

–Спокойно, капитан. Не вы, так другой. А вы человек славный. Лучше уж погибать от руки честной…  

Капитан сглотнул и медленно потянул кинжал, не сводя взгляда с широкой улыбки герцога Мерона.  

–Я, пожалуй, полюбуюсь морем, – герцог мирно развернулся спиной к капитану, как будто бы сейчас не ждал удара.  

Но даже когда ты храбр, твоя спина напрягается, ведь ты проживаешь последние мгновения.  

«Я порочен и я чист. В целом?.. доволен! »- решил для себя герцог Мерон, призванный в столице Мятежным.  

Море уносит все. То, что не скрывает огонь и земля, пожирает вода. Холодный склеп, темнота и нет ни одной попытки к восстановлению всей картины. Лишь тело, лишь несчастный случай. Смыло волной, буря…  

Вода – коварная и равнодушная, ласковая и жестокая. Последний плен!