"ЖИЗНЬ ПРОЖИТЬ - НЕ ПОЛЕ ПЕРЕЙТИ..." Часть вторая

Жизнь прожить – не поле перейти!.. часть вторая  

ТЯЖКИЙ ПУТЬ С УКРАИНЫ, ЧЕРЕЗ СИБИРЬ, ДО АРАЛА…  

*******  

Глава 1  

Так началась моя, довольно сложная жизнь и лётный труд в Приаральском регионе, в Кызылкумских песках. После нескольких дней первоначального ознакомления и ввода в строй, мы были включены в экипажи для выполнения пассажирских и спец рейсов. С первых же полётов мы почувствовали, сполна, «прелести» местной жизни и быта. Начало рабочего дня, вылеты всегда планировались с раннего утра – столовая в аэропорту ещё не работала, возвращались самолёты домой поздно вечером, перед заходом солнца – столовая уже не работала. Только благодаря местным комендантам аэропортов, куда вылетали наши пассажиры, мы иногда получали, как презент, для поддержки наших молодых организмов пирожки или рыбку, а чтобы унять чувство жажды нам всегда приносили к самолёту айран, шубат (кисломолочные напитки). Мы, как всякие молодые люди, без должного опыта – вечером заходили в ресторан, для борьбы с голодом – что всегда предполагало употребление коньячка или водочки, а заканчивалось это всё, естественно, в общежитии далеко за полночь, да и ещё при первобытных условиях быта.  

Но, несмотря на такие тяжкие условия жизни и быта (что значит молодость, полнота жизненных сил и энергии), мне очень нравился мой лётный труд. Каждый день приносил новые, яркие, незабываемые впечатления. Авиация, в том регионе, была основным способом коммуникации. Перевозить приходилось и пассажиров, и грузы, и почту, и домашних животных. Обслуживали спец рейсами противочумные станции, отделения которых размещались по всей Кызылкумской пустыне, включая и территорию космодрома «Байконур». Выполняли спец задания санавиации, эвакуируя больных и раненых, останки погибших солдат. Однажды даже пришлось помогать медсестре, принимать роды – немолодая, тяжелобольная казашка (с тяжёлым воспалением лёгких) родила в полёте десятого ребёнка (мальчика)!..  

Из-за того, что мне и моему другу Валере стала в тягость разухабистая жизнь в общежитии аэропорта (слишком шумно, весёлые пьянки, бессонные ночи), мы решили найти жильё в частном секторе. Такую квартиру нам настоятельно рекомендовала хозяйка нашего общежития, крымская татарка – апа Айше, с которой мы подружились с первого нашего знакомства, после взаимных исповедей о нашей жизни. Вспоминая то время, понимаю сейчас, как нам повезло с советчицей. Дом, который она нам указала, был построен из настоящего, как на Украине, самана, побеленного известью, исконным украинцем – старинного казацкого рода. На стенах нарисованы подсолнухи и мальвы, настоящая украинская хата-мазанка. Весь двор, обнесённый тыном, зарос травой – спорышом. Когда мы подошли и постучали, к нам вышел седой, крепкий на вид, с настоящими украинскими усами дед.  

– Що Ви хотіли, хлопці? – спросил. – Та от бажаємо у Вас жити.  

Он назвался дедом Иваном, так мы познакомились и в дальнейшем стали друзьями. Затем он повёл нас в дом, в комнатах было чисто и украшено, как в украинской хате. Потолок со сволоками, на которых висели пучки сухих трав, сухие полевые цветы. Настоящая украинская печь, на которой можно спать и возле неё несколько ухватов для чугунков. Вся печь расписана петухами и цветами. Точно также, как у моего деда Гордея, в селе Андреевка, недалеко от Диканьки, где я летом отдыхал на каникулах. Возле печи стоял дубовый, резьблённый лежак, на котором лежала его жена Мария. Он предупредил, что хозяйка лежит уже два года, после тяжёлого инсульта, не разговаривает, не ходит, только иногда мычит, если что-то нужно.  

Сразу же договорились обо всех условиях проживания, нас вполне всё устраивало в этом гостеприимном доме. Дед Иван выделил нам отдельную комнату, предложил, при необходимости, недорого кормить, а то, что он умеет вкусно готовить, мы смогли убедиться в этот же день. Когда мы разместили свои вещи и рассказали ему, что один из нас из Полтавы, а второй из Житомира – сразу начал накрывать стол, чтобы угостить нас обедом. Дед Иван угощал нас по-украински – хлебосольно. Был и вкусный, настоящий украинский борщ, и вареники с капустой и картошкой со шкварками. Всё это запивалось вкусной брагой. Только дед Иван предупредил – пока мы сидим за столом, всё будет нормально, а вот укладывать нас спать, придётся ему – сами до постели не доберёмся, больно бражка крепка.  

Сидели и разговаривали до самого вечера. Как я уже отмечал – в доме было чисто, уютно, стоял приятный запах полевых цветов, трав. Сидя за столом, смакуя такие знакомые нам блюда украинской кухни да попивая бражку деда Ивана, расчувствовался – сердце сжимало от воспоминаний, от тоски за родной Полтавой. Дед расспрашивал о наших семьях, как стали лётчиками, почему летаем не дома, на родине, а в этой чёртовой, проклятой пустыне? Посочувствовал нам, и сам разговорился, искренне, откровенно начал рассказывать об их злой судьбе, что изуродовала их жизнь и до сих пор держит в своих объятиях. Меня поразила до глубины души драма, несчастье, которое настигло и изувечило, уничтожило большую семью простых, трудолюбивых крестьян. После, казалось бы, справедливого свержения, жестокого к простому, бедному крестьянину, царского режима, они вдруг оказались между кувалдой и наковальней рабоче-крестьянской власти.  

Всё время не давала покоя мысль – как так получилось, что выходцы из крепостных крестьян, а затем трудяги-крестьяне оказались за тысячи километров от родной Украины, с клеймом «враги народа». Из большого семейства (тринадцать человек), которые жили вместе, одним хозяйством – остались в живых только дед Иван да его любимая жена Мария. Единственным преступлением этого уничтоженного семейства было то, что они не восприняли коммунистических, утопических идей большевиков. Ну не мог крестьянин, который своим потом и тяжким, рабским трудом смог побороть нужду, голод, создать какое-то, хоть и небольшое хозяйство – отдать это всё в колхоз, в чужие, часто неумелые, ленивые, вороватые руки.  

Родился он на смене веков – в 1900-м году, в семье потомков крепостных, на Черкащине, рядом с Золотоношей. От самого рождения – с матерью в поле, которая работала с утра до вечера на помещичьих полях, огородах. Когда исполнилось десять лет, был направлен помещиком на работу на скотный двор. Трудиться приходилось тяжело, а питание не очень сытное, иногда приходилось воровать отваренную для свиней картошку. Однажды даже получил наказание кнутом, когда поймали на воровстве. Да за любую провинность – наказание кнутом на помещичьем дворе. Для такой экзекуции был построен помост и для назидания остальным, всех сгоняли на просмотр этого «спектакля». Время от времени у подневольного люда терпение иссякало, и тогда крестьяне восставали, но на помощь помещику прибывали жандармы и войска, которые восстанавливали порядок. Он хорошо помнил бунты 1906-го – 1909-го годов. Их семья с энтузиазмом восприняла известие о свержении царской власти, изгнании помещика. Закончился рабский труд на помещика. После установления Советской власти в 1920-м году и раздаче земли крестьянам, их семья, в которой числилось тринадцать трудоспособных взрослых и семеро детей, получила большой земельный надел.  

Глава 2  

Сразу же, общими усилиями и совместным тяжким трудом начали строить свой хутор. Построили, отдельно, дома для старшего брата Павла, у которого росли две дочки и сын, для младшей сестры Татьяны, которая тоже имела двух дочек, отдельно небольшой домик для родителей и, конечно же, для Ивана с Марией и их двух сыновей. Семья была большой, дружной, трудолюбивой. Чтобы накормить, одеть и обучить всех, приходилось трудиться до седьмого пота. Для этого завели коров, свиней, всевозможную птицу, до десятка овец, пару добрых коней. Это не появилось мгновенно, как в сказке – только благодаря трудолюбию, упорству, знаниям ведения сельского хозяйства, через несколько лет стали получать из года в год хорошие урожаи жита, кукурузы, гречки. Даже завели пасеку для хорошего опыления гречки и получения мёда. Никто в семье не увлекался пьянкой, хотя на праздники всегда имелась водка, медовуха.  

На первых порах, где-то до 29-го – 30-го годов, строились, усовершенствовали агротехнику, полученные от реализации излишков деньги, старались использовать для приобретения элитных пород живности, необходимого инструмента, одежды, при надобности, учёбы детей. Все решения, при этом, принимали только после совместного обсуждения. Работать, сообща, начинали до рассвета, а ужинали и ложились спать поздно вечером – бездельничать было некогда. Отдыхали и праздновали только на большие религиозные праздники. Нанятых работников для работ в поле и по хозяйству не имели, старались всё выполнять сами, исключительно членами своей семьи. Деньги, заработанные тяжким трудом, с учётом общих расходов также подсчитывали совместно в конце года, а полученную прибыль делили поровну между взрослыми членами семьи. Это происходило обычно зимой, когда уменьшался накал сельскохозяйственных работ, перед Новым годом, перед Рождеством. По сути дела, их семья жила и работала по правилам малого, семейного кооператива.  

Как бы там ни было, те трудные, неспокойные годы (Гражданская война, бесчинства всевозможных банд, частая смена власти), семья смогла пройти без человеческих жертв. Ещё одним тяжёлым испытанием для украинцев оказался голод 1932-го – 1933-го годов. Даже если семья создавала запас хлеба для себя, появлялись Уполномоченные и требовали сдать излишки любых продуктов в государственные закрома, которые немедленно вывозился эшелонами в Москву, Петроград. В то же время усиливалась Советская власть, рос политический вес ВКП (б), набирали силу карательные органы – ЧК-ГПУ. Под влиянием которых, стали создаваться колхозы, куда первыми вступали обездоленные бедняки, им нечего было терять, но, благодаря активной пропаганде агитаторов-большевиков, надеялись достичь в будущем безбедной, сытой жизни. И чтобы построить это счастливое будущее возникала привлекательная идея – надо отобрать всё у более зажиточного соседа. Тем более, новая власть не возражает и присылает на помощь, если попросить, отряды вооружённых чекистов.  

Чтобы подтвердить политическую обстановку того времени можно привести «Постановление ЦИК и СНК СССР» от 7-го августа 1932-го года с подписью Секретаря ЦК ВКП(б) И. В. Сталина, где предусматривались строгие наказания за сопротивление при конфискации излишков хлеба, сельхозпродуктов – от расстрела, до высылки в концлагеря на срок до 10-ти лет, или высылка поселение в Сибирь семьями с полной конфискацией имущества. Эти драконовские меры наказания были подтверждены телеграммой ЦК ВКП(б) для ЦК КП(б)У от 1-го января 1933-го года – о добровольной сдаче государству колхозами, колхозниками и единоличниками избытков и ранее припрятанного хлеба. С таким изуродованным представлением о благополучии и стремлением человека к нормальной, сытой жизни – местные активисты, члены правлений, только что созданных колхозов, члены комитетов бедноты начали решительное наступление на единоличников, на несогласных с коллективизацией. Сёлами, хуторами Украины, выполняя волю ЦК ВКП(б), ездили вооружённые отряды, чиня скорый суд и расправу.  

Однажды, перед Пасхой, Иван с Марией решили проведать старенькую больную тётю, которая доживала свою жизнь в Золотоноше. Решили помочь старенькой женщине продуктами и заодно посетить Пасхальные богослужения в местном соборе. С собой они забрали своих родителей и обоих сыновей, рассчитывая отдохнуть несколько дней. В то время, когда Иван с семьёй святил яйца, колбасы, сало, паски и праздновал в Золотоноше, в их хутор наведался вооружённый отряд активистов, во главе которого принимал участие руководитель отдела ЧК из Черкасс. Задачей рейда этого отряда была пропаганда идей Марксизма-Ленинизма, борьба с религиозными заблуждениями народа, несовместимые со счастливым будущим – коммунизмом, ну и, конечно же, поиски и конфискация припрятанных излишков сельхозпродуктов.  

В это время на своём хуторе, семьи брата Павла и сестры Татьяны с энтузиазмом готовились к Пасхе, в Украине всегда пышно праздновали этот праздник. Выпекали паски, раскрашивали яйца, гнали к празднику домашнюю водку, готовили медовуху – поддерживая народные традиции. Поэтому, когда командир отряда, чекист потребовал немедленно сдать излишки продуктов, Павел, угрожая топором, потребовал оставить их в покое и начал гнать со двора. Вооружённые члены отряда набросились на него, пытаясь скрутить ему руки. Татьяна с мужем, выскочив из дома, пытались помочь Павлу, но всё было напрасно. Взрослых связали и вместе с детьми увезли в Черкассы, где по прибытии отряда, сразу же, состоялось заседание суда. Это был даже не суд, а обычное в те времена, внесудовое заседание тройки. Приговор был жестоким – от пяти до десяти лет заключения в концлагере, в Сибири, а дети были направлены в детдом для детей репрессированных. Больше ничего о судьбе осуждённых брата и сестры, а также их семьях, дед Иван уже не узнает, а тем более, о своих племянниках.  

Глава 3  

Сейчас, вспоминая тот первый день, когда мы с другом Валерой познакомились с дедом Иваном, и, с интересом и сочувствием, слушали повествование деда о крутых зигзагах его жизненного пути, снова и снова поражался – сколько же горя и страданий может выдержать человеческая душа, какой страшной и злой может быть судьба человека. Конечно же, в тот вечер мы выслушали только небольшую часть исповеди деда Ивана. Постепенно, со временем, вечерами, после полётов или в выходные дни он подробно, обстоятельно поведает нам о своей, такой тяжкой, сломанной судьбе. А в тот день, засидевшись допоздна, набрались-таки бражки, и деду пришлось доводить нас и укладывать в постели (хоть и вкусная у него была бражка, но координацию нам подпортила основательно), зато утром голова не болела. Да ещё дед на завтрак угостил домашней ряженкой (держал двух коров) и в дальнейшем всегда баловал нас домашним молоком.  

Наблюдая, как дед Иван общается с нами и проявляет отцовскую заботу о нас, я понял, он ждал нашего появления в его доме и был готов к такой встрече. Когда я спросил об этом у него, он рассмеялся:  

– Я уже давно хотел жильцов в своём доме, но только с Украины, чтобы можно было поговорить на родном языке, попеть украинских песен, а найти таких собеседников мне помогла моя приятельница – татарка Айше. Мы с ней дружим уже несколько лет. Сначала она познакомилась с моей Марией, они стали близкими подругами, её квартира совсем рядом, а когда случилась беда и Мария слегла, только её бескорыстная помощь удержала меня на этом свете.  

А вечером, когда мы пришли с полётов домой, к нам зашла апа Айше и мы вместе слушали рассказ деда Ивана о его мученическом пути из родной Украины, через Сибирь до Арала.  

Сколько лет прошло от той памятной Пасхи 1933-го года, а это более тридцати лет, но боль от воспоминаний о том дне, когда их подвода наконец остановилась возле родного дома и они увидели весь тот разор на их хуторе, как клещами перехватил горло. Он замолчал и сидел какое-то время, молча, прокручивая те воспоминания в своей памяти. Мы сидели, молча, понимая и сочувствуя, прекрасно понимая, как тяжело даются такие воспоминания, когда у человека, в его душе снова оживают все ужасы прошлого.  

Когда Иван с родителями появился в помещении правления колхоза, где в это время проходило собрание руководства колхоза и комитета бедняков, им рассказали, что произошло с их родными и, главное, им предложили немедленно и добровольно вступить в колхоз и сдать всё то, что не успели забрать раньше уполномоченные. Разозлённые таким зверским произволом, вся семья категорически от такого предложения (как можно отдать своё, заработанное тяжким трудом, имущество и живность в чужие руки). На собрании их признали куркулями, приговор был скорый и безжалостный – всю остальную их семью принудительно, под конвоем, выслать в Сибирь с полной конфискацией скота и имущества. Сразу же, поспешно, при помощи вооружённого отряда чекистов, а также местных комсомольцев и активистов, загрузили всю их семью в товарняк – и в Сибирь. С собой смогли взять только небольшое количество продуктов, одежду (не всю), постель и кое-что из инструментов (топоры, лопаты и некоторые инструменты для плотницких работ), что очень поможет репрессированным в условиях проживания в Сибири.  

Когда их на телегах доставили на большую железнодорожную станцию, то там уже, на запасном пути, находилось несколько товарных вагонов. Через два дня эти вагоны, под пристальным вниманием вооружённого военного конвоя, постепенно загрузили взрослыми, детьми и их нехитрым имуществом, которое смогли собрать репрессированные перед отправкой этапа в Сибирь. Вагоны заполняли довольно плотно и когда вагоны загрузили, эшелон начал свой страшный путь в Сибирь. Время от времени вагоны догружались на некоторых железнодорожных станциях. Эшелон продвигался не спеша, почти месяц, выживали только тем, что на некоторых остановках меняли на еду что-то из одежды, или из женских украшений. За Уралом, иногда, местные, когда видели в окнах детей, передавали хлеб, варёную картошку или яйца. О врачебном обслуживании не могло быть и речи, из-за нечеловеческих условий жизни и большого скопления народа начались массовые заболевания и смерти. От болезни и голода умерли его и жены родители, хоронить умерших не разрешали, их тела остались где-то на просторах Страны Советов, умерших просто оставляли на остановках.  

После остановки на конечной станции этого скорбного пути, их, кто остался в живых и мог стоять на ногах, выстроили. Составили списки и поделили на отряды. Для инвалидов, женщин с детьми и пожилых немощных стариков, были выделены телеги, на которые сложили и имущество. Так колонной, отрядами, в окружении вооружённого конвоя с собаками, начали свой пеший переход к месту расположения концлагеря для репрессированных, который находился в 50-ти километрах от железнодорожной станции. Его начали строить несколько месяцев тому назад сами заключённые, а рядом с лагерем были расположены бараки для принудительного поселения осуждённых по «Постановлению ЦИК и СНК СССР от 7-го августа 1932-го года». Во время этого марша вынуждены были поздно вечером остановиться для ночёвки в тайге. В расчёте на такую ночёвку, на телегах было заготовлено несколько армейских палаток. Для женщин и детей установили палатки, остальные спали под телегами, а с восходом солнца снова колонной, под лай собак к лагерю. Прибывших на место переселенцев, встретил начальник лагеря. Их снова построили, проверили наявность по списку и зачитали правила проживания в поселении.  

Бараки, в которых они будут жить, им ещё предстоит достроить и как можно быстрее, чтобы успеть до холодов. Продукты для питания им будут выдавать только при условии выполнения установленных администрацией лагеря нормативов труда. Амбулатория с врачом – в лагере, но вскоре выяснилось, лекарств очень мало. Вынуждены были лечиться только травами и хвоей (этого там было вдоволь). Самым тяжёлым для людей оказался первый год жизни в Сибири, особенно для пожилых людей, очень много из них ушло на вечный покой так далеко от родного края, от родного дома, от могил своих предков. А на третью зиму, от лютых морозов и скудного, некачественного питания заболели оба их сыночка-погодка, вылечить не смогли, их могилки остались в Сибири. С того времени поддерживали друг друга, как могли. После всего перенесённого – детей уже не имели. А пятьдесят пятого им разрешили выехать из Сибири, но назначили местом проживания город Аральск, с обязательным контролем в органах КГБ. Слушая эту страшную исповедь, я снова серьёзно задумался о справедливости и непогрешимости коммунизма, но, мечтая о небе, о полётах, вынужден был хранить эти мысли глубоко в своей душе.  

Глава 4  

Мы с дедом Иваном очень подружились, как я понял, мы стали для него, как воспоминанье о его сыновьях, которых забрала злая судьба. Каждый день он готовил нам завтрак, а вечером ждал нас после полётов на ужин. Детально расспрашивал, как прошёл день, куда летали, благополучно ли всё? Внимательно выслушивал, чувствовалось уважение к нам, к нашей профессии. Когда узнал, что обедать нам во время полётов некогда, да и негде, заставил брать с собой бутерброды. Такой заботы, семейного тепла, как от отца, которой я никогда не знал, мне, естественно, не хватало, особенно, в выходные, праздничные дни, когда не нужно было ехать в аэропорт. У него всегда находилось время для общения с нами. Часто, с апа Айше, он пел песни, а мы, уж как могли, пытались подпевать. У обоих были замечательные голоса – очень сожалел, что Мария сейчас не может с ними петь, хвалился, что она раньше очень хорошо пела, за что он и посватался к её родителям.  

Припомнился случай, который произошёл в доме деда Ивана перед самыми праздниками, настоящее чрезвычайное происшествие! Дед побелил в доме стены, выстирал и развесил праздничные шторы и занавески, готовил праздничные блюда в печи. Но, дело в том, что у него на печи стояли бидоны, в которых вызревала, достигала кондиции его вкусная брага. Но, видимо, в тот день он слишком разогрел печь. Когда мы вечером пришли домой, то были шокированы. По комнате, прихрамывая, ходила хозяйка и кляла деда такими словами, что мы остолбенели. Дед, только молча, разводил руками. Весь потолок и стены были забрызганы брагой, шторы висели грязные. Конечно же, мы сразу включились в уборку, ликвидацию последствий стихийного бедствия. Это продолжалось почти до восхода солнца, но, Первое мая, мы отмечали уже за праздничным столом. Когда выпили по рюмке коньячку, и хозяйка немного успокоилась, дед повеселел, пошутил:  

– Не было счастья, да несчастье помогло.  

Действительно, хозяйка два года лежала, не могла ходить, говорить, а сейчас, после взрыва двух бидонов с брагой, хоть и не чётко, но говорила и потихоньку передвигалась по комнате. Для деда Ивана это был настоящий праздник – его любимая Мария смогла сесть с нами за праздничный стол – правда не надолго, но всё-же посидела с нами и даже пошутила над дедом.  

Мы продолжали жить у них, а вечерами были песни и душевные разговоры, дед всё вспоминал свою молодость и тяжкую, бедственную жизнь. Рассказал подробно, как был поражён, когда из Сибири приехал в эту пустыню, в эти знойные пески. Сколько сил потребовалось, чтобы создать такой огород и выращивать чудесные, свежие овощи и арбузы с дынями, которые мы с удовольствием уплетали. Это было настоящее счастье, что мне в те нелёгкие первые месяцы проживания в Кызылкумской пустыне, повстречались такие дед Иван и баба Мария. Люди, которые, не смотря на все те несчастья и такую тяжёлую судьбу, выпавших на их долю, смогли сохранить в своих душах человечность, трудолюбие, способность придти на помощь любому, кому она необходима в данный момент.  

Как выявилось в дальнейшем, это была своего рода исповедь деда Ивана перед концом его жизненного пути, а мы стали её достойными слушателями. После нескольких месяцев проживания у деда Ивана мы должны были лететь в Алма-Ату на учёбу, е когда возвратились, то с трудом узнали своего деда Ивана. За это время внезапно умерла его любимая жена Мария – единственный, самый дорогой для него человек, которая оставалась живой из его, когда-то большой семьи. После похорон он осунулся, сник, ослаб физически. Сразу же предупредил нас, что хочет продать свой дом и, не спрашивая ни у кого разрешений, поедет на Украину – хочет быть похороненным в родной земле. Мы тепло попрощались с дедом Иваном, к сожалению, его дальнейшей судьбы я не знаю. Вспоминаю с теплотой и благодарностью эту прекрасную немолодую пару, которая на удивление, смогла, не смотря на все те невзгоды и несчастья, которые выпали им, сберечь любовь и уважение друг к другу. До сих пор ругаю, в душе, себя, что из-за занятости, горячки в работе, лично не провёл деда Ивана на родную Украину.  

Как бы там ни было – вся моя жизнь строилась при достойной помощи учителей – кто-то учил меня грамотно, безаварийно летать, кто-то учил выживать в тяжких бытовых условиях, уметь находить выход из, казалось бы, безвыходных положений, а кто-то учил не проходить равнодушно мимо чужой беды, замечать немое горе в затаившихся глазах!..