Я иду против вас. Часть 1

Я ненавижу очереди. Куда бы они не вели, какой бы приятный сюрприз не ждал меня в конце их, я все равно прихожу в ярость, находясь в «змейке» людей. Сколько раз я, увидев ЕЁ, со всей ненавистью обращался неизвестно к кому, наверное, к вымышленному человеку из этой самой треклятой очереди живых людей, обозвав того и ублюдком, и кем-то похуже, и удалялся восвояси, даже несмотря на необходимость выждать своего череда. Мне плевать, что думали и как смотрели на меня остальные. Я хотел одного – чтобы все узнали мое отношение к этой стадности и к одному из его выражений – очереди. Конечно, будь я совсем того, тронутым…. Даже нет, не так: будь я совершенно бескомплексным человеком, я бы тут же разразился философской тирадой о нашем вечном движении в колее социально-экономической модели. О том, что очередь – наглядный пример нашего подчинения и принятия навязанной нам формы жизни. Мы вечно спешим заплатить, оплатить, переплатить, недоплатить… Работа, дом, работа, дом… Очередь, работа, дом… И где-то среди этих устойчивых понятий затесались слова «отдых», «выбор», «познание». Ах, был бы только я посмелее, пожестче… Я бы высказался.  

Порой, когда все же мне приходится выжидать в очереди, я осматриваю людей, анализирую их поведение и разговор. Я бы разделил «очередников» на несколько типов. Первый тип – молодежный, характеризуется немногословностью из-за невозможности оторвать взгляд от экрана телефона. Выглядят аутентично, отстраненно, и, кажется, сними с них штаны – не заметят. Второй тип – пожилой, полная противоположность первому типу. Между собой обсуждают нелегкую жизнь свою и своих детей, тяжесть в ногах, новости и ранний подъем в 6 утра. Третий тип – семейный. Здесь можно увидеть мам и пап различных возрастов и телосложений. Их взгляд вызывающе смел, а речь равнодушно пренебрежительна. Четвертый тип – деловой. Особо никуда не спешащие мужчины, довольно обеспеченные. Таких видно сразу по костюму и дергающимся в конвульсиях ключам от машины в их руках. Среди четырех этих типов попадаются абсолютно непохожие ни на кого люди с интересной и запоминающийся внешностью. У всех свои заботы и дела, они настолько нормальные, что меня берет раздражение. Ну хотя бы кто-нибудь изобразил странное движение или жест, особое выражение лица. Хотя бы кто-нибудь не боялся показаться немного сумасшедшим, коими мы все являемся глубоко в душе. В конце концов, я не выдерживаю, плюю и ухожу.  

Я иду дальше в серость буднего дня и сопоставляю очередь с всей общественной жизнью. Вот, пожалуйста, наглядный пример системности людей – очередь. Вся наша жизнь – одна сплошная очередь, собранная в круг. А этот круг описывает другой круг, который представляет собой маршрут нашей общественной жизни. На нем помечены остановки, такие, как «работа», «сон», «налоги», почта» и т. д. И все мы, находясь с очереди, двигаемся по кругу от остановки к остановке. Очень трудно, наверное, выйти из круга, однако я решил попробовать. Я решил порвать с социумом еще тогда, в то время окончания института. Как вы думаете, куда пошел устраиваться выпускник факультета экономики и права со специальностью «экономист» после того, как тотем трудоустройства – диплом – был у меня на руках? Правильно, грузчиком. Моя первая серьезная работа. Мне ужасно не хотелось становиться офисным сотрудником и просиживать дни за монитором, зарабатывая не только деньги, но и близорукость, а, может, и геморрой. В то время я культивировал физическую силу и красоту тела, решив убить двух зайцев одним выстрелом: зарабатывать деньги и экономить на фитнесе, заменяя его работой грузчиком. Я улыбался, когда представлял себе выражение лиц однокурсников и преподавателей, если бы те узнали мотивы моей физической работы. Работая в небольшом провинциальном магазине, я тогда впервые столкнулся с недобросовестным отношением к другим людям. Я был свидетелем переработки просроченной продукции в фарш с дальнейшим выставлением его на прилавок. Видел нагло ползающих насекомых среди горячего пышного хлеба и прочую антисанитарию. Я прекрасно понимал, что простые работники – кстати, довольно милые люди, мне с ними было интересно работать – по большей части, не виноваты в этом бардаке. Рыба гниет с головы.  

Отпахав год на погрузочно-разгрузочных работах, я решил не спешить с дальнейшим выбором профессии и походить на собеседования. Я упрямо продолжал отторгать мысль о возможности работы по профессии. Ну не хотел я быть экономистом, ну что сделать? И учился я не потому что рвался впитать экономические знания, а потому что просто плыл по течению, поддакивая мнению родни о необходимости учиться. Только вряд ли это пошло мне на пользу, как видите, ибо сидел я в мягком кресле с чашкой какао средь белого рабочего дня в поисках интересных вакансий. Чтобы не сидеть без дела и иметь хоть какую-то копеечку, я брался за разовые работы. Например, мне довелось пропалывать рапс на огромном поле вместе с закаленными этой работой людьми. Нас везли хмурым утром в грязном бусике на поле. В салоне авто с двух сторон стояли деревянные, плохо шлифованные лавки с торчащими занозами. Мы тесной кучей сели на лавки и, подпрыгивая вместе с автомобилем на ямах, неслись зарабатывать серьезные деньги на серьезной работе. Конечно же, я иронизирую. Все эти люди, с которыми я слился в однодневный рабочий коллектив, уже не единожды приезжали на прополку. Это был их заработок, котором они довольствовались. А что, это своего рода, фриланс. Они могли работать каждый день, могли пропустить день, два, неделю… Никаких трудовых договоров, официального устройства. Разовая работа с целью получения денег на выпивку и сигареты. Как выразился тот фермер, который завозил и увозил нас с поля, «заработали себе на спички и на ляшку вина».  

Далее были разовые работы по погрузкам и разгрузкам, по выкапыванию ям, поливки цветов, сбора ягод… В общем, через неделю я решил заканчивать с таким трудом и посвятил себя собеседованиям. Первое я прошел по одному весьма привлекательному объявлению. Там обещали быстрый заработок у того, кто имеет 3-4 часа свободного времени. На собеседовании молодая девушка (возможно, даже студентка) очень грамотно рассказывала мне о некой полезной для общества продукции, о сетевом маркетинге и об огромных зарплатах, на которые все сотрудники компании ездят по всем концам света. Собеседование проходило в тесном помещении, где находилось с десяток эйчаров. Они разговаривали с такими же пришедшими по объявлению людьми, как и я. Подвешенные на язык эйчары открывали все перспективы работы у них. Правда, перед этим нужно было пройти недельный курс обучения. Он был абсолютно бесплатный. Нужно просто купить пару учебников. И флэшку с видеоинструкцией. И тетради с логотипом компании. И ручку. И, для полного комплекта, дабы ощутить полное свое причастие к великой работе продавца косметической продукции (именно этим нужно было заниматься), необходимо было приобрести небольшую корзиночку с их кремами, БАДами и прочей хренью. Пахло откровенной ложью, и я просто ушел. После я нашел вакансию «помощник замдира», где не требовался ни опыт, ни образование. Обещали хорошую зарплату, дружный коллектив и удобный офис. Мне было весьма жаль тех людей, кто составлял данное объявление, ибо если то, что я увидел, и есть, в их представлении, удобство, тогда им нужно срочно пересматривать подход к жизни. Я зашел в небольшой кабинет, где советская штукатура уже кое-где осыпалась, подоконники облупились. На них кучей лежали папки с документами, шляпы и зонтики. Протертый кое-где линолеум был плохо скрыт столами. В офисе находилось три женщины «бальзаковского» возраста. Скромно сказав: «Здрасте» и получив пренебрежительный ответ лишь от одной женщине, я вошел и гордо выпалил: «На собеседование». В течение собеседования интонация моего интервьюера, Клавдии Семеновны, как она представилась) не менялась, она была язвительна и высокомерна. Она примерила на себя образ стервы. Либо была стервой в самом поганом понимании этого слова. Ее коллеги лишь хихикали тихонько и обсуждали меня за спиной. В общем, и здесь мне не хотелось бы работать.  

Далее шли собеседования на администратора ресторана (а как оказалось, на официанта), на маркетолога в чахнущий и задыхающийся завод, на мерчендайзера, даже, на почтальона. Ничего мне не нравилось. Но в итоге я остановился на работе маркетологом в туристической организации. Именно после этой работы я решил кардинально поменять свою жизнь. Это случилось в одно прекрасное утро, когда я решить покончить с необходимостью быть в «социальном» строю. Взял, да и написать заявление на увольнение. О да, я помню эти минуты приятного возбуждения, когда желудок, как и весь организм, выражает тебе поддержку в принятом тобой решении и начинает скручиваться в клубочек от возбуждения.  

Это было полтора месяца назад. Я, по своему обыкновению, проснулся, помылся, съел зачерствелый бутерброд с сыром и двинулся в путь. Всё моё путешествие до работы – сплошной унылый, заезженный, протоптанный тысячу раз маршрут, который до такой степени мне надоел, что, вот клянусь, в последнее время я физически чувствовал тошноту от однообразия. Мой желудок, который скоро будет радостно сжиматься в клубочек от принятого решения увольняться, тогда готов был вырваться из меня от тоски. Я заходил в метрополитен, зевая и спеша. Я заходил в вагон, стараясь затиснуться в более удобный угол. Там бы я сохранился в целости. Я знал, что через 4 станции в этот вагон табуном вбегут толпа рабочих, менеджеров, учителей, студентов, инженеров (Господи, да этот вагон просто сборище всей народной массы разных мастей и возрастов! ), и тогда даже воздуху будет тесно. И вот вся наша законсервированная в вагоне община едет на работу. Едем, значит, едем. Хмурость на физиономиях, в глазах – пофигизм. Выходят одни, заходят другие. Вон, мужчина с животом, который тараном разбрасывает им пассажиров налево и направо. Он спешит, ведь он заметил свободное место. Но с другой стороны к этому же месту спешит зрелая женщина в очках. Ее взгляд впивается с ненавистью в живот мужчины. А тот уже с наслаждением плюхается на место и расплывается по нему, как масло по сковороде. От него тянет перегаром. Он достает бутылку, на которой гордо красуется мировой бренд, и жадно поглощает содержимое. Ха, мой друг, знаем мы, какой там напиток. Из его сумки игриво выглядывает вторая бутылка «напитка», намекая на то, что продолжение банкета будет на работе. Традиция, которая соблюдается ежедневно. Женщина в очках строго смотрит на него, ей обидно за себя, за то, что этот детина-пьянчуга не смог уступить место. А ведь она целый день на ногах! Она продавец в крупной ритейловской сети, я ее визуально знаю. Ее работа находиться недалеко от моей. Мы выходим на одной и той же станции метро, и она стремглав мчится вперед. Ее ждет трудный день, она будет тонут в потоке голодных граждан, она будет как заводная игрушка метаться с места на места по приказу начальства. И ее лицо постоянно выражает одну лишь озабоченность.  

А рядом стоит молодая студентка. Она читает конспект. Мне с моим природным любопытством не составило труда нагло заглянуть туда. Это был конспект юного бухгалтера с наводящими тоску формулами и понятиями. Девушка едет в институт получать следующую порцию формул. Сегодня она сделает еще один маленький шаг к своей стабильности в системе государства.  

А недалеко от себя я вижу молодого преподавателя, пожилого инженера и прочих равнодушных ко всему окружающему людей. Нет, я точно не хочу быть в их компании. Мне нужна творческая свобода, способ самовыражения и саморазвития. Я рожден не для рядовой работы. Я чувствую, что начинаю гнить под излучением монитора и скрипом офисного кресла. И это настоящее психологическое давление вперемешку с мазохизмом. Да, моя работа превратилась в моральное издевательство.  

Я работаю маркетологом в крупной туристической компании. И я не ведущий специалист или начальник отдела. За два года работы я ни на йотою не продвинулся по карьерной лестнице и остался сидеть у основания этой самой лестницы, безжизненно осматриваясь вокруг. Вокруг бурлила офисная жизнь: люди уходили, увольнялись, приходили, подлизывали, повышались в должности, сплетничали, ругались, матерились, пили кофе, грызли и красили ногти... Офис стал для них не просто работой, а местом их самовыражения и раскрытия личности. Всю их подноготную можно было увидеть. Я помню первый день знакомства с этой работой. Захожу, значит, а в офисе сидят две молодые девушки и два парня. Остальных не было. Курить толпой ушли. Офисный квартет презрительно посмотрел на меня, а одна из девушек неохотно поманила к себе, сказав, что я пришел на ее место, она, мол, увольняется и ее задача – обучить меня всем премудростям работы. У нее была на носу свадьба, и обучение всяких новых остолопов вроде меня не входила в ее планы. Поэтому дав некое задание, типа найти подходящие под рекламный текст картинки, она отдала себя процессу выбора платья. На мои попытки разговориться с ребятами, меня встречали их односложные ответа "да", "нет", "не знаю". Я чувствовал себя не в своей тарелки. Потом пришли другие. Некоторые были более дружелюбны, приветствовали меня... А после приходила начальник отдела. Строгая, властная женщина, которая по манере общения походила больше на смотрителя в женской колонии. И тогда весь офис накрывала волна подхалимства и лизоблюдства. Кто-то бежал делать ей кофе, кто-то вешал ее пальто в шкаф, кто-то садился рядом и, не стесняясь коллег, рассказывал подробно, что каждый из них делал сегодня. Массовый психоз да и только. А по-другому здесь никак: правила работы продиктованы негласным уставом, созданным самой начальницей. И он направлен не на сплочение коллектива, а на его раздор. Ума не приложу, для чего это сделано. Может, она, начальник отдела, просто играется в нас? Ставит свои эксперименты? Она в отделе истинный диктатор с неограниченными правами, которая, как я потом узнал, отбирала себе работников мужского пола исключительно молодых ребят до 30 лет, ибо некоторые из этой мелюзги способны были удовлетворить сексуальные потребности. Я, благо, избежал участи попасть к ней в постель. Не то что этот маменькин сыночек менеджер Антон, которого наша начальница вместе с главбухом, полной женщиной бальзаковского возраста с кривыми от недовольства чертами лица, оприходовали Антошу в один прекрасный майский пятничный вечер.  

Но мой коллектив – это полбеды. Вообще, я на все закрываю глаза и отстраняюсь от окружения в их мыльносериальной жизнью только в случае интереса к своему труду. Первый месяц я действительно старался вникать в профессию. По сути, я должен был заниматься довольно увлекательными вещами, наподобие продвижения бренда организации, взаимодействие с другими компаниями, представление компании на различных мероприятиях государственного и международного уровня. Но все мои ожидания разбились о телефонную трубку, которая являлась моим главным инструментом труда. С хамской настырностью и алчной целью – вытягивание денег – я должен был обзванивать все существующие в стране предприятия, от гигантов бизнеса до чахнущих контор, предлагать услуги отдыха, которые мы предоставляем. Это называлось «холодными звонками» и по сути я работал менеджером по продажам. Последние три месяца я не находил себе места от тоски и монотонности работы, задумывался над смыслом пребывания здесь, над своим будущем. Однажды я окончательно осознал, что человек смертен и что времени не так много, как кажется. А на что я его трачу? На нелюбимое дело, на уютный, но приевшийся офис? Какого черта тогда, подумал я, для чего и ради чего. И, плюнув на все, написал заявление на увольнение. Смелый, беспечный, необдуманный шаг. Как раз то, что нужно мне. Я хотел отойти от канонов и правил общественной жизни. Если рядовой гражданин продумывает на день вперед, я живу буду одним сегодняшним. Если общество запрягает себя в борозды стабильности, я буду уходить из зоны комфорта. Я хочу прочувствовать жизнь в полном ее проявлении, на всех контрастах от чарующей природы Камчатки до наркоманских притонов Африки. Ох, какие у меня аппетиты, не подавиться бы. А когда подпись под моим заявлением была поставлена, и трудовая оказалась на руках, я даже почувствовал легкое головокружение. Это меня опьянила свобода. Теперь я сорвал с себя цепь работодателя, столько лет дрессировавший меня, столько лет требовавший приносить ему в зубах деньги.  

В вечер моего последнего рабочего дня мы наедине с целым килограммовым тортом, который помогал мне думать и обжираться, прикинули план дальнейших действий. Первый день – сплю, второй – пью, третий – отхожу, а дальше импровизирую. Теперь все пути открыты для меня, могу заниматься творчеством, могу уплыть на остров и жить там, могу бродить по поездам и просить милостыню. Да что угодно! Я был уверен, что эта свобода будет мне по зубам, но немного просчитался, чуть было не скатившись с болото безысходности.  

В силу легкости реализации плана первых трех дней, я с азартом передовика производства запросто исполнил его. Четвертый день я встретил с твердым намерением заложить фундамент своего идеального независимого ни от кого будущего, где я занимаюсь любимым делом и являюсь зрителем в театре общественной жизни: хожу по улицам, ищу вдохновение, смотрю, как люди строем ходят на работу и домой. Итак, любимое дело… с чего бы начать, думал я. Наверное, я бы сперва раскрыл свой нежный цветочек творчества среди дубовой рощи социума. Я посмеялся над такой инфантильной метафорой. Надо сказать, что природа немного поиздевалась надо мной, одарив меня не аналитико-техническим складом ума, который больше ценился в жизни, а наивно-гуманитарным. От макушки до пяток я был чистой воды гуманитарий с жировыми творческими прослойками. Я не мог чертить проекты зданий, не мог преподавать науки, не мог писать программы, лечить людей. Я мог музицировать на гитаре, петь, сочинять стихи и немного рисовать. Невероятно востребованные навыки, ну прямо жизненно необходимые. Но они требовали выхода из меня, я должен был самовыражаться. По своей наивности я решил зарабатывать творческим потенциалом и как можно быстрее. Мне казалось, что своим талантом, в существование которого я свято верил, я могу стабильно получать доход так же, как и рабочий на заводе получает оклад. Я достал из глубины полки помятую толстую тетрадь. Листы этой тетради хранили мои стихи, которые приносило мне вдохновение. Оно раньше чаще приходило в гости, особенно в подростковом возрасте. Потом все реже и реже, а в последние два года вообще плюнуло на меня. Стихи, в основном, были написаны ямбом и хореем, одни пытались передать мой внутренний мир, другие относились к детской тематики. Перечитав их еще раз и не усомнившись в своем поэтическом таланте, на следующий день я смело отправился покорять редакции столичных изданий. Ну, конечно, скажу, что после первых трех отказов мое стремление зарабатывать стихами резко ослабло, а после еще шести "нет" мои стихи стали казаться мне не высоким искусством, а шутовской народной самодеятельностью. Вот такая вот, Яшка, реальность, в которую тебя возвратили главные редакторы. Никому не интересны твои подростково-психоделические стихи, и хватит уже ерундой заниматься. Я не был бойцом по натуре и не собирался вдохновляться сказочными историями людей, которые, не смотря на отказы о неверие в их талант, все равно шли к своей цели. Тетрадь со стихами была также резко спрятана в глубину полки, как и стремительно изъята оттуда.  

Значит, подумал я, поэт из меня фиговый. Надеюсь, музыкант неплохой. Решив так, на следующий день с гитарой в руках я прокладывал свой маршрут по барам и ресторанам с предложениями своих выступлений. Представьте себя пафосный ресторан с ценовой категорией выше среднего, в котором пьют и питаются явно не люди, пользующиеся общественным транспортом. Таким заведениям для ублажения слуха посетителей приемлемы сложенные кавер-группы, с ударными, басом, харизматичным фронтменом. И тут я, здрасте – человек, больше смахивающий на бродягу-гитариста, средневекового менестреля и скомороху, исполняет Летова, Наутилуса, ДДТ, Пресли, Чака Берри. Под звук дребезжащих струн старой гитары. Естественной реакцией на это является смех. В принципе, на смех директора и персонала заведений я натыкался в 20 процентов случаев. В остальные 80 процентов меня просто не хотели слушать. Я со своим творческим рвением был нафиг никому не нужен.  

Признаюсь честно, меня начала брала легкая паника с долей отчаяния. Правильно ли я сделал, уволившись с работы со стабильным заработком? Нужна ли мне идти против системы, действовать только по своей воли, отчаянно рубить социально-общественные связи? Стоп, подумал я, видите, что твориться! Привычка жить как все не позволяет мне идти против норм общества. Привычка эта пускает в ход невидимое оружие: отчаянные мысли набрасываются на меня, твердят, что я сбился с правильного пути и нужно срочно возвращаться назад. Я быстро взял себя в руки и прогнал вражеские мысли прочь. Так, ладно, кто говорил, что будет легко? Жить "белой вороной" среди рядовых обитателей этого города очень непросто. Нужно узнать у других, как они живут.  

"Другими" оказались мои хорошие знакомые, некоторые жили в Минске, некоторые – в других городах. Мы редко собирались вместе, в основном, когда в столице проводился некий рок-концерт. Снимали квартиру, закупались, сходили с ума на концерте, потом выпившими устремлялись в съемную квартиру, где пили и пели всю ночь. Я любил их компании, там я ощущал развязность и мог быть собой. Хотя мне не известно, что на самом деле обо мне думали эти ребята, когда я уже прилично поддатый, дурачился, читал стихи и показывал актерскую игру. Наверное, со стороны это походило на выступление приглашенного шута. Но меня это мало волновало. Я имел потребность выплеснуть эмоциональный накал, собранный за столько дней рабочих будней. Да, сейчас мне необходимы мои ребята.  

Я созвонился с теми, кто жил в Минске. Собрать компанию ни составило никакого труда, ибо почти все, как и я, являлись безработными лодырями и беззаботными ветрогонами. Нас хлебом не корми – дай затусить. Вечером мы уже сидел в старой квартире общего знакомого Димы, я пил водку и нежно трогал гитарные струны. Помню, как с каждой выпитой рюмкой бытовые вопросы мира сего исчезали вместе с бутылками водки и закуской, как вновь возвращалось чувство ни к чему не обязывающего веселья. Я смотрел на ребят, радовался, что нахожусь рядом с ними, такими же отшельниками и противниками всех норм, видел в каждом из них личность. Вон Света, девушка 21 года, неформал с зелеными волосами, которая могла дать фору ильфпетровской Эллочки-людоедке в своем потребительском взгляде на жизнь. Она жила в хорошей «однушке», снимаемой ее зрелым любовником, неким Анатолием Петровичем, директором строительной фирмы. Она не любила его, презирала его статус семейного человека, ненавидела его взгляд на жизнь, в которой каждый человек должен занять свое место в цепи общественного производства. Смеялась над его слабой потенцией и желанием все время что-то доказывать. Она получала от него материальные блага, от нас – душевную релаксацию. Света таким своеобразным образом протестовала против общества. Вон Виталик, 30-летний парень, сменявший места работы не реже, чем как любвеобильный Казанова женщин. Он скиталец по съемным квартирам, не имеющий ни семьи, ни стабильного дохода, ни жилья, но который очень счастлив своей разгульной судьбой. А рядом со мной сидит Мая и Денис, молодые люди 20 лет, вроде пара, а вроде и нет, встречаются, любят друг друга в постели, потом расстаются, спять с другими, понимают, что это не те и сходятся вновь. Вон, Мая как-то странно смотрит на еще одного нашего компанейца Сашу, улыбается ему и кусает губы, опуская глаза на на его паховую область. Видимо, с Денисом сейчас у нее очередной конфликт в отношениях, и, вероятно, когда Денис напьется до потери сознания, Мая в соседней комнате получит порцию оргазма от Саши.  

Наша компания пополнялась новыми людьми. Были и знакомые мне личности, и те, кого я видел впервые. Я ощущал себя в своей тарелке. После тяжелой ноши обыденности, мрачности лиц, после выполнения необходимых норм существования сейчас я готов был кланяться в ноги каждому из этой компании и благодарить за то, что они есть на свете, что услышали зов несчастного Яшки. Я искренне любил этих людей. Пусть некоторые качества характера их для меня неприемлемы и дики, все эти ребята были настоящими и не прикрывали свои пороки ложной добродетелью или придуманными кем-то нормами поведения; были искренними и, что мне особо нравилось, они умели понимать и принимать любое мнение.  

Веселье, начатое мной, набирало обороты. Вскоре квартира наполнилась душевными рок-балладами, затянутые под мой аккомпанемент. Одиннадцать вечера – а нам хоть бы хны, пофиг на соседей, на милицию. Мы нагло позабыли про то, что существует за пределами этой квартиры мир, который готовился предаться сну, набраться сил к завтрашнему аттракциону общественного производства. Когда первая волна вдохновения прошла и гитара ненадолго замолчала, а вместе с ней и мы, некоторые пошли на балкон перекурить. Я остался с тремя, как и я, некурящими людьми, мальчиком и двумя девочками. Мы завели некую высокоинтеллектуальную беседу о литературе. Парень, оставшийся с нами, которого звали Марат, начал читать стихи Бродского. Видимо, он пытался войти в артистический образ, ибо его взгляд был направлен куда-то за пределы комнаты, а интонация стала нарочито томной. Как по мне, он переигрывал, зато девушки были в восторге. Я хотел вставить слово, рассказать о недавно почтенной повести Андреева "Иуда Искариот", о том, как меня поразило это произведение; о жалости к потерянному, заблудившемуся в своей жизни человеку; что повесть показывает, насколько может быть совестливее ничтожная личность и не честны люди правильного поведения – но тут Марат начал читать второй стих, прорекламировав его как стих собственного сочинения. Я не был экспертом в области поэзии, но мне удалось проследить в строках подчерк Маяковского. Пока все плавали в поэтическом психозе, я незаметно «забил» строки читаемого Маратом стиха в поисковик в телефоне. Хех, все правильно, реинкарнация Владимира Владимировича в теле Марата.  

Мне было противно смотреть на этот дешевый спектакль и на развесивших уши девушек. Марат делает всё, чтобы затащить их в постель сегодня. Что ж, на войне все средства хороши. Когда «курцы» вернулись в комнату, Марат увел одну из своих «слушательниц» в другую комнату. Мне вдруг стало обидно. Я тоже хотел секса. Тупо секса, без обязательств, без прелюдий. Но в эту ночь мое желание осталось лишь желанием.  

Второй день веселья начался с горячего чая для всех нас. Кто-то сбегал в магазин, купил конфет, а заодно, алкоголь для похмелья. Ох, и зря же… В конце концов, чаепитие плавно перетекло в алкопати и все понеслось по новой. Многие девушки все же расходились, и мы решили всей компанией проводить их. По пути, естественно, мы заглянули в магазин. Именно там я проявил свой артистизм, увидев двух скучающих особ женского пола, когда подошел к ним со своим приятелем и, после недолгой беседы, мы уже вели их к себе. А квартире мы продолжили веселье, я зашел с одной из новых знакомых на балкон, где мы стали страстно целоваться. Я чувствовал ее язык, трогал ее фигуристое тело и мысленно представлял ее в кровати со мной. Я, наверное, очень много внимания уделял своему половому органу в это время, все ждал, когда же он поднимется. Но, как назло, он предательски оставался в спокойном состоянии. Всё ясно, это психологическая ловушка, в которую я попал: жду возбуждения – и не получаю его. Мне нужно было не сосредотачиваться на своих мыслях, а просто наслаждаться женским телом. Ну вот же, Яша, перед тобой открывается великое творение природы: женский стан с его трепещущим душу изгибом спины; с гордо выступающим вперед бюстом, который аппетитно и игриво выглядывает из-под декольте; с длинными гладкими ножками, которые могли крепко сжать моё тело словно клешни краба свою жертву. И я буду чувствовать ее гладко выбритую на этих самых ножках кожу… Я готов был овладеть своей новой знакомой прямо здесь, на балконе. Тут к нам забежал один из ребят, спросил у моей пассии, где ее подруга. Естественно, сексуальные игрища тут же отошли на второй план, ибо мы все квартирой кинулись разыскивать подругу. После недолгих поисков она была обнаружена сладко спавшей в туалете. Пришлось вести ее домой, а с ней и мою любвеобильную знакомую. Мда, секс второй раз уходил из моих ненасытных лап. Третий день был встречен нами с твердым намерением прекращать пьяную вакханалию. Но, как оказалось, для меня это еще был не концом, а поворотом в сторону в темный мир, в которым я не только бы не нашел себя, но и полностью пропал, исчез, перестал существовать.  

Для меня, человека творческого, постоянно ищущего, романтического мечтателя и личности несильного характера состояние безработицы открывало сотни дорог для самореализации, но в то же время лишало одного, как я понял, важного качества – организованности. Я был как качающийся листик на дереве общественной жизни: любой ветер перемен мог сорвать меня и унести в неизвестные и опасные дали. Я начал теряться среди пьяных компаний, порой неизвестных мне и случайных, заводить новых знакомых, живших в обшарпанной «хрущевки» на зарплату матери-инвалида, видеть оргии и полное безумие вокруг. Помню, что неким образом я оказался в большой квартире, туда меня привел один мой знакомый, Костя. Он пообещал мне много выпивки и легко доступных девушек. А с меня – гитара и пение. То есть, я был эдаким музыкантом на заказ, с которым расплачивались продуктами и телом. Надо признаюсь, что на тот момент я уже был полупотерянным человеком, прогулявший свои деньги, питающийся залитых водкой зачерствелыми бутербродами с килькой, ночевавший бог знает где, в притонах на старых матрасах рядом с еще тремя людьми. Так вот, попав в ту большую квартиру, первое, что я увидел – двух спящих у порога молодых людей. Они напились до такого состояния, что их даже не смущала лужа блевотины возле них. Две девушки, одна из которой по виду была старше своей подруги на лет 15, кружилась вокруг двух пьяных тел, смеялась и пыталась вытереть их блевотню. Вторая же стояла как вкопанная на одном месте с телефоном в руках, снимая весь этот безумный деградирующий процесс и поддакивала: «Вытирай, Света! Фу, гадость! Ахаха». Они обнялись с Костей, со мной и махнули рукой в направлении комнаты, откуда слышались гогот, громкие разговоры, бьющиеся стаканы. Мне кажется, я видел много безумия в жизни, но шум из комнаты меня настораживал. Учитывая ту экспозицию из двух парней в блевотине, находящихся у входных дверей, я готовился увидеть все, что угодно. Наверное, мои глаза не все способны выдержать, ибо мне было страшно заходить в ту загадочную шумную комнату. Моя бурная фантазия уже рисовала обезумевшую голую компанию ребят, с животными оргиями, с обмазанными фекалиями стенами, с кучей тараканов и прочей насекомой живности в тарелках с остатками еды. Однако, благо, такой вакханалии в комнате не оказалось. Там находилась компания из 10 человек, как девушек, так и парней. Они увидели гитару в моих руках и ободрительно заухали, словно стая сов, заметившая бедную несчастную мышь. Нам с Костей быстренько налили "штрафную" и я запел тенором под гитару. Все ободрительно и восхищенно похвалили меня. Я скромно заулыбался, а сам дрожал от удовольствия. Чего уж греха таить: я люблю восторженные отклики о моем пении и игре. Я тянул ноты, а мне подпевал хорошо поддатый хор прокуренных баритонов и сопран, которые периодически переходили на речитатив. Наше залитое алкоголем сознание на время отрезвлялось всеми песнями, которые приходили на ум, любых жанров и разных лет. Но потом, в перерывах между пением, мы накатывали и накатывали. Не знаю, возможно, тогда бы я опустился гораздо глубже к социальному дну, может, также лежал бы где-то у дверей, обрыганный, как и те ребята. Или вообще, вышел бы на улицу, набросился бы с кулаками на проходящего мимо мужчину, отгреб бы по полной, упал на асфальт, разбил голову и... Возможно, именно этот вечер мог бы стать неким тупиком моего существования, ибо тогда я заметил в своем разговоре странную несвязанность своих слов и выражений. А еще через некоторое время, после пары бутылок вина и водки, у меня был провал в памяти. Я пришел в себя в другой комнате этой веселой и праздной квартиры. Рядом сидела женщина из той компании, причем, реально, женщина, лет 35-40, целовала мою шею, пыталась расстегнуть мне ремень и все приговаривала: "Сейчас, сейчас... ". Кто она и как оказалась в компании поколения, вдвое младше ее – ума не приложу. Не помню, как я с ней ушел. Но я помнил предупреждение Кости насчет нее, когда мы сидели в начале этой пьянки и он рассказывал мне о некоторых личностях. Так вот, Костя сказал про эту женщину следующее: "Не попади к ней в койку – наградит сифилисом". Я не придал этому значение, но что страшнее всего – я наплевал на это, даже когда вспомнил наставление Кости во время процесса снятия с меня штанов той женщиной. Мне хотелось сиюминутного интима и точка. Где-то глубоко и далеко в сознание я понимал, какой вред я несу своему здоровью и какую опасность жизни. Но, черт побери, почему я не боялся этого? Когда мои штаны были наполовину спущены, я вдруг понял, что очень хочу в туалет по-маленькому. Сказав, что сейчас приду, я с максимальной скоростью, с какой позволило мне полубредовое состояние, выбежал из комнаты.  

Вы знаете, я, в некоторой степени, фаталист. Я твердо убежден, что каждый человек пришел в этот свет выполнить свое назначение. Каждый. Есть люди, которым суждено стать великими мыслителями или художниками, есть те, кто станет мудрым родителем, есть те, чьими руками будут возводиться великолепнейшие здания. Я верил в эту сакральщину и знал, именно знал, а не надеялся или предполагал, что наша вселенная еще не предоставила мне возможность раскрыть свой потенциал. Но она каждый раз напоминает мне, ослу: Яша, Яша, не на ту дороженьку, милая моя дубинушка, ты свернул. Я часто замечал некие случайности, меняющие мое решение, которое, как потом оказывалось, было судьбоносным. Вот, например, я помню, как в детстве, в то время, когда по городу бродили слухи о похищающих маленьких детей маньяках, мне встретился худой бородатый мужчина в очках. Он не подходил ко мне, а только окликнул: «Мальчик, хочешь пойти со мной? Я нашел кое-что интересное, помощь нужна». И я, по детской наивности и дурости, собирался же идти. Неизвестно, что было бы со мной, может, нашли бы изнасилованный трупик в лесу, если бы в тот момент я не наступил на развязавшийся шнурок моего старого кроссовка, не упал и не подрал коленку. Такая мелочь, кажется! А как повлияла на дальнейшую цепь событий.  

И вот сейчас я мог бы переспать с этой девицей, заснул бы с ней, а проснувшись, вновь пил, а потом вновь трахался. И после бы узнал, что "подцепил" от этой девицы не только силифис, но и ВИЧ. Но не от СПИДа умер бы, а намного раньше от последствий разгульной жизни, может, от цирроза печени, может, от депрессии, может, от случайного падения на бордюр в нетрезвом состоянии. Все это могло бы случиться, но судьба уберегла от этого. Находясь в вонючем туалете этого грязного притона, я мочился и слышал откуда-то из глубины квартиры страстные вздохи с примесью хрипа. А когда пришел в комнату, где находилась моя случайная пассия, в проникающем тусклом свете ночных фонарей заметил ее с неким молодым парнем из компании. Меня не было около двух минут, а она уже лежала под другим и удовлетворенно стонала от проникновения в нее. Оба либо были очень пьяны, либо увлечены друг другом и меня не заметили. Я не стал им мешать, и, если логически посудить, мне должно быть все равно, с кем она трахается. Я впервые в жизни увидел ее близко только три минуты назад. Ни я, ни она ничего друг другу не должны.  

Но было немножко обидно, если честно. Меня охватила тоска и одиночество. Вряд ли это можно связать с упущенным мимолетным сексом, я тонкая натура и таким меня не расстроишь. Скорей всего, после стольких дней деградации в алкоголе и разврате ко мне начали возвращаться здравый смысл и чувствительность к окружающему миру. Это в первые дни своих пьяных посиделок я их радостно запихал руками в глубины себя и не позволял показываться наружу. А сейчас, видимо, и здравый смысл, и чувствительность пробили мою броню животных инстинктов. Поэтому, выходя из комнаты, я становился все более грустным. С потерянным видом я прошел мимо зала. Там, при включенном свете, на грязном широком матраце, лежало чудище из мужских и женских тел. Они переплетались между собой руками и ногами, вздыхали и храпели. Где-то среди этого виноградника туловищ затерялся и Костя. Я хотел уйти и не хотел его будить. Вообще, я не хотел быть увиденным кем-то, мне нужно было одиночество.  

Вздохи страсти, которые я слышал, выйдя из туалета, прекратились. Может, все закончилось, а, может, небольшой перерыв. Я стал одеваться. Те двое ребят, встреченных в блевотине мной с Костей по прибытию сюда, перекочевали в другое место. От них осталось лишь мокрое пятно того самого, чем их вырвало. Рядом пробежал таракан, единственный, кто также выглядел отшельником в этой квартире, как и я. Я заботливо взял гитару и спокойно вышел на улицу.  

Было раннее майское утро, предрассветный час. Небо озарялось еще не выглянувшим солнцем. Редкие автомобили нарушали тишину города, готовящемуся к новому дню. Где-то недалеко от меня пожилой дворник неспешно шаркал метлой по асфальту. Он был полностью погружен в свои мысли и находился в гармонии со спящим городом. Он был хозяином всего в этот час. Ему открывался город во всей своей красе таким, каким многие не замечают днем, ибо, подхваченные потоком насущных дел, спешат, летят, строят в очередях...  

Я шел вдоль многоэтажных офисных зданий. В их окнах начинало отражаться медленно поднимающееся солнце. Я со всех сторон был окружен каменными постройками, шел мимо них, мимо закрытых магазинов, кафе, киосков, различных салонов. И ни одной живой души. Спокойствие каменных истуканов и тротуар, ведущий по лабиринтам улиц и кварталов. Мне это нравилось. Я оказался в другой Вселенной, без бытовых проблем, без порочного веселья, без законов, без шума, без лжи, обмана и фальши. Теперь я понимаю, почему некоторые творческие личности выбирают именно это время суток для реализации своих великих помыслов.  

Проходя мимо небольшого "ночника", я решил зайти туда и купить на звенщую в кармане мелочь пиво. Если ее хватит. Конечно же, этого мне не хватило и пришлось просить добавить неких двух выпивших мужиков. Те, увидев гитару, поставили условие: деньги за песню. Окей, мы не гордые, тем более, я начинал отходить, вследствие чего страшная жажда мучал меня. Плюс к этому дискомфорту добавился еще и голод. Поэтому меня не нужно было долго упрашивать. Сыграв пару известных композиций, которые изучают все начинающие гитаристы-любители, и закончив свой утренний концерт лирической песней, вызвав слезу у одного из мужиков, я получил одобрительные отзывы и деньги. Вполне приличный гонорар, кстати, на который можно неплохо закупиться. К пиву я решил приобрести еще пару горячих пирожков. Остальные деньги оставлю, впереди нелегкое время.  

В тот момент, когда я расплачивался за продукты, ко мне пристал заросший зрелый мужчина и попросил купить ему пиво, а то, как он выразился, "не доживет до следующего дня, похмелье, сволочь, убьет". Я купил ему пиво, после чего мы вместе вышли из магазина. Не помню, каким образом наше случайное знакомство переросло в общение, но через некоторое время мы вместе шли по уже залитому солнцем тротуару и, заливаясь пивом, беседовали. Я больше ел и слушал, чем разговаривал. Мужчина представился Федором. Ему, видимо, не хватало не только похмелья, но и общения. Или он просто решил высказать всю душевную боль. Когда он увидел за плечами гитару, я подумал, что сейчас будет просить сыграть что-нибудь. Я готовился уже вежливо отказать ему, но Федор произнес:  

– Гитарист? Хорошо, это хорошо. А если есть талант, то... – и тут он начал рассказ о своей жизни. Оказывается, этот шатающийся небритый человек с синим лицом в молодости интересовался кинематографом. Еще со школьной скамьи Федор прочел за полгода всю школьную программу по литературе 9-11 классов, а потом взялся за другие книги. И постоянно в его голове очень четко рисовались многие сцены из этих книг, он видел определенный ракурс той или иной сцены, слышал музыку, которая могла бы украсить эпизод, представлял типажи людей в читаемом произведение. Федор рассказал кому-то об этом (он уже не помнит, кому, помнит только, что это был случайный человек). Именно он посоветовал Федору поступать на курсы режиссера, узрев в его образном мышлении задатки этой творческой профессии. А дальше пошла череда просмотров всех культовых фильмов великих режиссеров, самостоятельное изучение теории кино. В общем, шла активная подготовка к поступлению на режиссуру. В то время Федор учился в экономическом, куда пошел не по зову сердца, а по проходному балу. К тому же экономист считался серьезной профессией, с перспективой головокружительной карьеры и больших денег. Плюс ко всему, необходимо было получить высшее образование, как вбивали Федору в голову, наивно считая диплом панацеей от всех проблем этого мира. Федора не радовала перспектива сидеть в уютном офисе, погружаясь в цифры, формулы и просчеты. Его душа требовала творческого самовыражения. И именно перспектива учебы на режиссера вдохновляла его больше, чем любые радости жизни. Однако творческие люди, увы, в большинстве своем слабохарактерные личности, хоть и экспрессивные. И тогдашняя девушка Федора, ныне его жена, произвела ему серию скандалов с объяснением, что он уже не ребенок и пора избавиться от инфантильности. Что если он считает себя мужчиной, он должен думать о построении нормального будущего с человеческой профессией, на которую обучался. А не заниматься поиском творческого потенциала, идти в непонятную профессию режиссера и невесть чем заниматься. В конце концов, любимая Федора поставила того перед выбором: либо она, либо курсы. Было потрачено мною нервов перед тем, как Федор распрощался с мечтой стать режиссёром. А после была свадьба, устройство на завод экономистом, где удобство офиса ограничивалось маленьким кабинетом, в четырех углах которого стояли стулья и столы еще советской эпохи "застоя" с еле работающими компьютерами. Так проходили годы, у Федора появились дети, зарплаты экономиста не хватало для обеспеченной жизни, а еще и выплата по ипотеке... Жена пилила его, и в итоге выпилила до того, что Федор бросил эту работу и устроился на стройку, где зарплаты были повыше. Он периодически представлял себя режиссером, особенно когда читал книги. Талант никуда не исчез, его можно было реализовать. Но эти скандалы в семье, это непонимание... Вот чего Федор боялся. Он постепенно пристрастился к алкоголю и в итоге...  

– И, в итоге, видишь, -чуть ли не со слезой сказал мне Федор – я стал быдлом, животным и пьяницей. Бедный, никому ненужный режиссер, ха.  

С этими словами он залпом допил свое пиво.  

На одном из перекрестков мы разминулись. Федор пошел, наверное, домой, к своему унылому настоящему, но, может, с теплыми мыслями об хоть и упущенной режиссерской карьере.  

Этот случайный утренний рассказ полупьяного гражданина стал точкой в моей жизненной неразберихе. По дороге в свое съемное жилище я примерял на себя маску человека с большими амбициями внутри, но бездейственным снаружи, коим был Федор. Пока я силен, дерзок, смел и открыт для нового, я не должен прятать себя за серые рабочие будни, за непробудное пьянство, за общественное мнение, за осуждение со стороны прочих людей. Коль я решил действительно следовать своим путем, оторвавшись от всей системности, в которую, между прочим, входит не только восьмичасовой рабочий день по будням и оплата налогов, но и бессмысленное веселье, тренды, мода, лозунги, реклама и то прочее окружающее нас, – тогда я должен действовать исходя из своей "ненормальности". И когда я зашел в свою теплую комнатку, я уже имел план действий.