День в деревне

ДЕНЬ В ДЕРЕВНЕ  

Его перебил неожиданный дикий рев сзади. Страшно ворочая  

глазами, угольщик, стряхнув хмельное оцепенение, вдруг  

рявкнул пением и так свирепо, что все вздрогнули.  

Корзинщик, корзинщик,  

Дери с нас за корзины!..  

– Опять ты нагрузился, вельбот проклятый! – закричал Меннерс.  

– Уходи вон!  

…Но только бойся попадать  

В наши Палестины!..  

– взвыл угольщик и, как будто ничего не было, потопил усы в  

плеснувшем стакане.  

А. С. Грин «Алые паруса»  

ГЛАВА 1  

Адвокат Семён Боев, припарковал свою подержанную «хонду» перед конторой, вбежал в прохладный кабинет, ослабил галстук-бабочку и рухнул на диван.  

– Жара просто адская, господа!  

В конторе бездельничали адвокат Пален и секретарь Маруся.  

Пален специальной лопаткой старательно выскребывал чубук курительной трубки, временами поглядывая на экран телевизора, в котором солдаты строчили из пулеметов и непрестанно грохотали взрывы. Маруся, устроившись за столом начальника, работала маникюрной пилочкой, также поглядывая на экран.  

Не дождавшись от коллег ни отклика, ни приветствия, Семён переключился на происходящее в телевизоре.  

Там новобранец с пучком укропа на нарукавном шевроне вдруг с воплем перемахнул бруствер и, размахивая руками, умчался в поле.  

«Куда ты, безумец? Микола! Вернись! » – закричали сослуживцы. Один, не дожидаясь, пока тот добежит до вражеских позиций, дал ему вслед очередь из автомата.  

Спустя мгновение новобранец вернулся в окоп, придерживая рукой окровавленный затылок.  

«Вы что творите, гады? – обвел он однополчан осатанелым взглядом. – Я только что три вражеских танка гранатами подорвал, а вы… В спину стрелять? Сволочи! – вскрикнул он и потерял сознание». «Санитара сюда! »  

– А я не люблю кино про войнушку, – Маруся недовольно надулась и окончательно сосредоточилась на своих ногтях. – Давайте лучше что-нибудь другое посмотрим. У меня на флешке есть уморная комедия…  

– А это разве не комедия? – удивился Семён. – Начало очень смешное.  

– Комедия, господа, мертвый жанр, – отвлекся от курительной трубки Пален. – Нынче модно смеяться над трагедией! Смотрите, Семён, сейчас будет еще смешнее…  

В следующей сцене на фоне подорванных танков Микола с забинтованной головой радостно принимал поздравления от восхищенных однополчан. Обступив героя плотным кольцом, они аплодировали ему, одобрительно похлопывали по плечам, трепали за челку. В этот момент за их спинами возник немецкий диверсант времен Великой Отечественной – О́тто Скорце́ни.  

Продолжая аплодировать, современные бойцы расступились перед гостем из прошлого. Тот подошел к Миколе, положил ладонь в кожаной перчатке ему на плечо, и рассеченное шрамом лицо озарила улыбка: «Подбитые тобой танки, Микола, существенно приблизили нашу победу над русскими. Но самый главный подвиг тебе предстоит совершить в глубоком вражеском тылу… Вот тебе "вандер дас хендиш"»!  

Фашистский диверсант обернулся и указал на фанерный ящик с орлом рейха на крышке, который на вытянутых руках держал боец в немецкой каске. «С помощью этого чудо-устройства для тайной связи ты соберешь партизанский отряд в русских лесах и посеешь страх в этом варварском болоте», – щелкнув замками, он поднял крышку и достал из ящика обычный компьютерный планшет.  

– Разве это смешно? – Маруся с укором взирала на Семёна, который катался по дивану, держась за живот. – Человек умом тронулся, а им весело, – она встала и подошла к телевизору. – Я выключаю.  

– Выключайте, – махнул рукой Пален. – Ничего интересного дальше уже не будет.  

Маруся выдернула флешку и ушла в свой кабинет.  

Просмеявшись, Семён перевел дыхание.  

– А что там все-таки дальше с этим Миколой?  

– Ничего интересного… Собрал этот Микола в дорожную сумку «вандер дас хендиш», паспорт пленного сепаратиста, пачку вражеских ассигнаций и отправился в логово. Ну, и фильму конец…  

– Фантастика! – воскликнул Семён. – Где вы только такое кино находите? Это же чистой воды нацистская пропаганда! За такой фильм тюремный срок можно получить.  

– Обычные фильмы мне основательно наскучили, Семён, – Пален с силой дунул в мундштук. – Нет в них остроты и правды жизни…  

– Не пугайте меня.  

– Да не волнуйтесь. Этот фильм – вещдок. У моего клиента при обыске изъяли. Этот болван насмотрелся такого кино до русофобии. С друзьями поссорился, от родителей отвернулся. Дошло до того, что начал самодельную бомбу мастерить. Хотел теракт в нашем городе устроить.  

– Чисто русское преступление, – вздохнул Семён. – Только русские могут сочувствовать тем, кто их ненавидит.  

– Мы не такие. Поверьте, коллега, – задумчиво произнес Пален, набивая табаком трубку.  

***  

В кабинет вернулась Маруся. С исписанным листком остановилась в дверях и посмотрела на развалившегося на диване Семёна.  

– Вы будете сегодня брать дела?  

– А что там?  

– Звонил директор департамента образования Соколов. Умолял вас срочно приехать к нему. Его за коррупцию поймали. Обещает любые деньги. И еще: поступило требование из Княжевского следственного отдела. Там нужен бесплатный защитник подозреваемому Сапелю. Следствие ведет полковник Травин.  

– Работает еще пьяница? – Пален глубоко затянулся трубкой и выпустил облако табачного дыма. – Смешной старик. А поет как хорошо!  

– Таких, как Сергей Васильевич, на пенсию не гонят. У него, если хотите знать, процент раскрываемости, как у Шерлока Холмса с Джоном Ватсоном… Достойный противник для хорошего адвоката.  

– Действительно. Он – как Холмс, а его стажер Рамис – как Ватсон… Но денег они вам не заплатят, в отличие от Соколова.  

Семён задумался.  

– Ну, так вы определитесь уже. А то я задохнусь тут у вас. – Маруся взмахнула листком, пытаясь справиться с наступающим на нее облаком.  

– Какой тяжелый выбор, – Семён нехотя сполз с дивана и перебрался за стол.  

– Конечно! За такие копейки тащиться на край света. Если хотите, я перезвоню этому Травину и скажу, что не смогла вас отыскать…  

– Ни в коем случае. Сегодня мое дежурство, и мой долг спасать этого Сапеля. А Соколову передайте, что я возьмусь за его дело сразу, как помогу неимущему гражданину.  

– Счастливый вы, Семён, – вздохнул Пален. – Можете себе позволить. Хорошо иметь папу-миллионера?  

– Причем тут мой папа? Я уже давно живу на свой счет. Подержанную «хонду» и ту в кредит купил…  

– А это, – коллега обвел глазами кабинет, – не на папин ли счет куплено?  

– А я не вижу ничего такого в дорогих подарках, – вступилась Маруся. – Вот мне брат на день рождения «мерседес» подарил. Так я теперь самая счастливая.  

Значит, в Княжево поедете? – взглядом, полным сочувствия, она посмотрела на Семёна. – Деревенские мужики агрессивные и бескультурные. Будьте там осторожнее. Интеллигентный человек, как вы, легкая добыча…  

– Давно вы в деревне не были.  

– Если честно, я там никогда не была. Но представление имею… Я видела, как они одеваются. Сандалии поверх носков и пиджаки с «трикошками» – верный признак слабоумия…  

– Деревенских нынче от нас не отличить, – вмешался Пален. – Прошли времена телег и шаровар. Теперешний колхозник ездит на «порше» и одевается от «Гуччи».  

Семён поправил на шее бабочку, выдвинул из нагрудного кармана уголок платка, прихватил со стола перьевую ручку от «Паркер» и взглянул на украшающие его запястье золотые часы фирмы «Патек Филипп».  

– Ехать до Княжева минут сорок. Поеду-ка я, пожалуй…  

ГЛАВА 2  

Утирая платком пот со лба, тревожно прислушиваясь к неровной работе перегретого двигателя, через пробки и очереди на светофорах, измучившись, Семён выбрался наконец из раскаленного города, выключил кондиционер и кнопкой опустил стекло.  

Свежий ветер с ароматом сена и полевых цветов ворвался в пропахший бензином салон.  

– Какая красота! – вдохнул он полной грудью.  

Великолепная трасса, прямая как стрела, сходилась в точку на горизонте. Кружась в хороводе, мимо проплывали прозрачные рощицы, густые хвойные кущи, сонные деревеньки, речки, речушки и мостики. Названия населенных пунктов на дорожных знаках: Кулеберьево, Томарки, Темные Избушки, Нивки, Польки, Кодыкина Гора, напоминали Семёну русские народные сказки про домовых и кикимор.  

– Там чудеса, там леший бродит, русалка на ветвях сидит… – бормотал он дорогой себе под нос.  

Увидев указатель на Княжево, свернул с трассы.  

Проехав три деревеньки, теперь уже с православными названиями: Рождество, Крещенье и Страстное, Семён въехал в Княжево. Клаксоном разгоняя кур, гусей и собак, добрался до центра поселка и остановил автомобиль на площади перед старинным особнячком следственного отдела.  

***  

Возмужавший до старшего лейтенанта бывший стажер Рамис отвлекся от починки допотопного ксерокса и, вытерев ладонь о мундир, крепким рукопожатием поприветствовал адвоката:  

– Как доехали, Семён?  

– Чудесно! Просто сказка! А где же ваш шеф?  

– Тута я! – что-то жуя передним золотым зубом, из-за канцелярских папок выглянул хозяин кабинета. – Фадись, Боев, фейчаф твоего клиента приведут.  

Стена из канцелярских папок – военная хитрость старого пьяницы. Во-первых, начальство думает, что он весь в делах, а во-вторых, за ней можно незаметно выпивать.  

«Если ничего не поменялось, то там у него спрятан раздвижной стаканчик и фляжка с коньяком», – только успел подумать Семён, как в убежище Травина что-то щелкнуло и по кабинету распространился коньячный аромат.  

– Здравствуйте, дорогой Сергей Васильевич! Сколько лет, сколько зим. А у вас тут все по-прежнему, – Семен присел к столу следователя, выложил на него лист бумаги и достал «паркер». – Пока клиента не привели, может, расскажете, что натворил этот Сапель?  

– Убифство натворил.  

– Очень много неясного, – вмешался Рамис. – Убийца – дряхлый старик двадцать второго года рождения, инвалид без руки и ноги, а убил здорового мужика! Представляете, веревкой удушил! Как он мог без посторонней помощи?.. Ума не приложу. А еще…  

– А еще отставить разговорчики! – строго остановил следователь молодого помощника. – У нас в кабинете враг правосудия, адвокат дьяволов всяких… Поди-ка лучше узнай, что так долго Сапеля не везут… Пока все тайны следствия не выдал.  

– Так старик был не один? – адвокат сделал вид, что внимательно разглядывает кончик золотого пера.  

– Мы Сапеля с соседом Петровым задержали. Но у того алиби, – тяжело вздохнул следователь. – Убивец соврал ему, что собака сдохла. Попросил могилу выкопать. Только и можем, что за укрывательство привлечь…  

– А что вы так тяжело вздыхаете? Свидетелей преступления не нашли?  

– Не ваше это дело пока. В свое время все узнаете…  

«Получается, Травин пока не знает, как совершалось убийство, – не без удовольствия размышлял Семён, составляя заявление о вступлении в дело. – С признательными показаниями спешить не стоит. Пусть сначала докажут, что Сапель мог справиться с убитым. В противном случае его инвалидность – ничем не опровергнутое алиби».  

Вернувшись с задания, Рамис уселся за монитор служебного компьютера и со страшным лязгом гусениц направил КВ-8 на вражеский «тигр». Из динамиков раздались пушечные выстрелы, удары снарядов по броне и крики погибающих в огне немцев: «Rettet uns! Wir werden getötet! »  

– Лев Абрамович будет к двенадцати. Он дома, вещи собирает. Очень просил не торопить, – отчитался он, не отрываясь от компьютерной игры.  

– Ну-ка, сделай потише, а то тут– как в танке, – ласково пожурил его Травин.  

Адвокат закончил писать заявление и передал следователю.  

– Травину от городского адвоката Боева… – начал он читать вслух. – Спешу сообщить Вам… Уважаемый Сергей Васильевич… Намерен принять… Будучи… Заблаговременно… Всенепременно… С уважением…  

Это что за эпистолярщина?  

Дверь кабинета приоткрылась, и в проеме показался конвоир.  

– Сапеля доставили. Прикажете заводить? – обратился он к Травину.  

– Пусть в коридоре посидит. Сейчас к нему адвокат выйдет. Тут при нас ему говорить с клиентом не с руки.  

ГЛАВА 3  

На скамеечке возле кабинета неподвижно сидел Сапель Лев Абрамович с искусственной ногой, выброшенной вперед, и протезом руки в капроновой перчатке на ручке костыля. Единственным признаком, что старик живой, было клацанье вставной челюсти, которую тот непрестанно перекатывал в сморщенном рту.  

Семён присел рядом.  

– Здравствуйте, Лев Абрамович. Я адвокат городской коллегии адвокатов Семён Боев. Меня к вам в защитники назначило государство. Вы согласны, чтобы я вас защищал, или хотите, чтобы вас защищал адвокат за деньги?  

Сморщенное лицо старика ожило и растянулось в улыбке.  

– Мне, сынок, защитник не нужен. Зачем мне защитник? Я вроде не виноват ни в чем. Разберутся, я думаю, да отпустят. Ведь так? Или как? – нацелил он на Семёна стеклянный глаз.  

– Не думаю, Лев Абрамович. Вас в убийстве подозревают, а это не шутки. Я бы на вашем месте, не стал сразу отказываться от защитника, – Семён достал из портфеля уголовный кодекс и, указывая пальцем на мелкие строчки, угрожающе прочитал: «От шести лет лишения свободы и до пятнадцати».  

– А нельзя, чтобы сразу свели в кусты и расстреляли? – криво ухмыльнулся старик.  

– Нет, так нельзя. У нас государство правовое. Приготовьтесь: пока разберутся, может год пройти, а то и больше.  

– Долго ждать придется, – расстроился старик. – Тогда без компании нельзя. Валяй, будь моим адвокатом.  

Семён сделал вид, что обрадовался, и стал объяснять старику, что в деле остается много неясного, что было бы разумно пока помолчать и только после ознакомления со всеми уликами подумать о показаниях. Мысль ничего не рассказывать понравилась Сапелю.  

– Так что, я могу молчать или пытками заставят?  

– Пытки у нас со времен Сталина запрещены, Лев Абрамович. Можете молчать сколько угодно. Но если вы действительно ни в чем не виноваты, об этом лучше сообщить сразу.  

– А если кто убил не очень-то и виноват? – озадачил адвоката дедушка. – Вы знаете, кто покойник?  

– Нет.  

– Это единственный сынок моей жены Софочки – Степан. Призна́юсь – она мне никогда не простит. Не призна́юсь – придется добрым словом этого ублюдка поминать. Я и так, и так не могу. Мне бы оружие сюда, – с досадой простонал Сапель. – Я бы и секунды не раздумывал, пальнул бы себе в голову – и все сомнения наружу… Вам, адвокатам, пистолет, случайно, не полагается? – старик посмотрел на Семёна живым глазом, полным надежды.  

– Нет, не полагается, – с нескрываемым огорчением ответил Боев, – наше адвокатское оружие – это бумага, ручка и язык.  

– С таким оружием навоюешь! – Сапель грустно вздохнул. – Лучше уж и не начинать.  

Семён решил не затягивать уходящий от темы разговор:  

– Значит, пока не будем давать никаких показаний, а потом подумаем?  

– Как скажете, – смиренно согласился старик.  

***  

На допросе Травин только и спросил, согласен ли Лев Абрамович с подозрением?  

Как договорились, адвокат с клиентом отрицательно покачали головами и подписали протокол.  

– Ну, что мне с вами делать, дорогой вы мой Лев Абрамович? – огорченно вздохнул следователь. – Хотел вас сегодня домой отпустить. Но поскольку вы решили играть в молчанку, я просто вынужден оставить вас под стражей. Рассказали бы все как было – и домой к супруге.  

– А меня, Сережа, за решетку не посадишь, – хитро заулыбался старик. – Я из любой тюрьмы убегу.  

– Это как? – удивился Травин. – Из нашей тюрьмы за три столетия еще никто не убегал.  

Лев Абрамович ладонью живой руки помял лицо и выложил на стол вставную челюсть и стеклянный глаз. Потом дернул за пазухой какой-то ремешок, и на неживое колено выпал протез из рукава.  

– Переброшусь по частям через решетку, и ничего в тюрьме не о-ста-нет-ся. Ха-ха-ха, – рассмеялся старик пустым ртом.  

***  

Захватив протез руки, конвоир вывел Льва Абрамовича, а Семён задержался, чтобы выпытать у Травина побольше об этом деле.  

– Смешной старик, – завел он разговор.  

– И тебе он ничего не рассказал?  

– Ничего.  

– Ты ему передай: если будет молчать, сядет, даже если не убивал. Уж ты-то мне поверь! – следователь грозно потряс кулаком над головой.  

– Другой бы не поверил, а я верю, – буркнул себе под нос адвокат.  

– Я еще Сапелевскую жену не допрашивал. Она-то мне и расскажет, как ее сынка ухлопали и, самое главное, за что.  

– Так убитый – сын Сапеля? – Семён сделал вид, что удивился.  

– Сын его жены. Три месяца как с Украины приехал к матери погостить. Наша таможня подтвердила. А из Киева на мой запрос пришел факс, – Травин показал лист, украшенный круглой печатью с плетеным трезубцем, – пишут, что все сведения о Буцько Степане Володимировиче хранятся в оккупированном нами Донецке. И куда теперь писать?  

– Пиши оккупантам, – ехидно предложил Боев.  

– Шутишь? Смешно! А я и в самом деле запрос послал в министерство обороны... В общем, ты прав, Семён. Для обвинения в убийстве оснований маловато. Поэтому иди-ка ты пообедай, а я пока супругу Льва Абрамовича допрошу.  

– У меня еще одна письменная просьбочка, – Семен достал золотой «паркер». – Мне бы дело посмотреть одним глазком.  

– Ты, Боев, меня своей писаниной в гроб... Что, у тебя речевого аппарата нет?  

Мне на каждое твое письмишко в две строчки приходится ответ сочинять на четырех листах. Потом на почту нести. Мне, конечно, несложно, но с бумагой и конвертами у нас проблема.  

– С меня бумага, с тебя дело, – подмигнул Семён.  

– Для взятки, конечно, маловато. Ну, будь по-твоему. По рукам!  

***  

Семён сбегал к своей машине, прихватил с заднего сиденья пачку бумаги, в бардачке нашел почтовый конверт и, вернувшись в кабинет, придал физиономии заговорщицкое выражение.  

– Ты один?  

– Один, проходи, – не взглянув, махнул рукой следователь.  

Боев подошел к столу и, дождавшись, когда Сергей Васильевич обратит на него внимание, как бы неловко обронил на край стола почтовый конверт и подтолкнул пальцем к следователю.  

– Может, это поможет вам во всем разобраться?  

Травин расплылся в довольной улыбке, открыл конверт и тут же погрустнел.  

– Он же пустой!  

– Ну да. А ты что думал? Отправишь в нем ответ на мое заявление. Вот и бумага, как просил, – Семён выложил на стол упаковку.  

– Смешно, – Травин убрал бумагу в ящик стола и выложил том в глянцевой обложке с крупным заголовком «Дело № 007». – Разрешаю читать только заложенные листы. Как придет потерпевшая, заберу и выгоню.  

Взвесив «дело» на руке, адвокат устроился за столом Рамиса и углубился в чтение.  

Некий гражданин Тюлькин сообщил в полицию, что его соседи по улице Садовой, Сапель и Петров, пытаются закопать в огороде подозрительный сверток.  

– Стукач, – Семён перевернул лист сообщения – «02».  

Прибывшие по вызову сотрудники полиции обнаружили завернутый в ковер труп неизвестного мужчины с явными следами насилия.  

– Молодцы, – перевернул он рапорт.  

В доме Сапеля эксперт снял со всех предметов отпечатки пальцев и забрал две водочные бутылки, одну пустую, а другую початую. В огороде были обнаружены яма, два метра на метр, покойник, завернутый в узбекский ковер, и двадцать метров капроновой веревки.  

– И тут ничего, – дочитал он протокол осмотра места происшествия и захлопнул том. – Информации маловато. Ну что с того, что он труп закапывал? Убил-то, может, кто другой? Старик, возможно, просто хотел похоронить его по-христиански. Я считаю, что обвинять его в убийстве нет никаких оснований. Максимум в нарушении правил погребения. Не мог он здорового мужика удушить. Да и мотив до сих пор неясен. С чего вдруг ему понадобилось убивать сына своей жены?  

– Я вам так скажу, товарищ Боев, если есть у человека голова, то может задумать преступление, если есть рука, может его осуществить, а если есть хоть одна нога, то может и убежать. А про мотивчик мне сейчас Софья Фёдоровна расскажет. Кстати, вот и она. Сходи-ка пообедай, а через час возвращайся – будем обвинение Сапелю предъявлять.  

В сопровождении местного адвоката Арановича в кабинет вошла старая дама в траурном платье и черном кружевном платке.  

ГЛАВА 4  

Для обеда было рановато, и Семён решил прогуляться по поселку, тем более с крыльца следственного отдела он уже заметил: в Княжеве было на что посмотреть.  

В центре мощеной площади прямо из булыжной брусчатки росла огромная белокаменная колокольня с высоким золотым шпилем, своими очертаниями напоминающая собор Петропавловской крепости. Четыре циферблата с золотыми стрелками на все стороны света показывали разное время. Из-за монументальной колокольни выглядывала скромная кирпичная церквушка, украшенная пятью маленькими серебряными маковками и расписным притвором с нерукотворным образом Христа над папертью.  

К церквушке через площадь вела аллея с лавочками, на одной из них, с видом на достопримечательности, устроился Семён.  

– Мир вам, молодой человек. Храмом интересуетесь?  

Обернувшись, Семён увидел перед собой монаха с бородой лопатой, в подряснике с широким поясом, поддерживающим круглый живот, и камилавкой на лохматой голове.  

– Здравствуйте и вам, – не зная, как обращаться к служителям культа, поприветствовал его Семён, – уж больно на Петропавловку похожа ваша колокольня.  

И чувствуя неловкость от того, что сидит перед священником, встал и почему-то слегка поклонился. Монах подхватил Семёна под локоть и указал на сверкающий в лучах полуденного солнца шпиль:  

– Её в 1826 году пристроил к Троицкой церкви фабрикант Какушкин в честь победы русского оружия над антихристом Наполеоном. А саму Троицкую строил крестьянин Нелюбов на воцарение Елизаветы Петровны. «Елизавета – дщерь Петра» – гордо написал он золотом над алтарем в честь окончания проклятой бироновщины, – рассказывал монах, прогуливая Семёна по аллее к церковной ограде. – А сквер, по которому мы с вами прошлись, устроен сельчанами в честь победы над антихристом Гитлером. На стеле, что в начале аллеи, портрет нашего земляка, боевого летчика Героя Советского Союза Ермолаева Дмитрия Вадимовича. Он дважды покидал сбитый самолет без парашюта и всякий раз с Божией помощью оставался живым. В мирное время руководил нашим поселком. Прожил долгую жизнь и умер, насытившись годами, истинный любимец Бога нашего.  

– Да, с победами у вас все отлично. А в честь поражений в Княжеве ничего, случайно, не построено? – иронично поинтересовался Семён.  

– А поражений на Руси отродясь и не было.  

– Как это не было? – искренне удивился Боев, полагавший себя знатоком истории. – А крымский позор, а Цусима, а репрессии Сталина наконец? У нас в городе есть обелиск жертвам афганской авантюры…  

– Не было ничего такого, – нахмурился монах. – Ты, сын мой, пока просто запомни, а когда постарше станешь, обязательно поймешь: нет для русского человека поражений, есть только долгий и трудный путь к победе.  

– Лихо, – весело удивился Семён, – у всех есть, а у русских нет? Чем же это мы не как все?  

– Верой мы не как все, сын мой. Православные мы.  

– Извините, батюшка, но в моем понимании, всегда есть выигравшие и проигравшие.  

– Может, в храм зайдете? – открывая калитку, пригласил монах.  

–Я бы на колокольню вашу слазил. Уж больно хочется посмотреть на Княжево. Это возможно?  

– Отчего бы и нет? Высоты не боитесь?  

Через низкий вход, за дверью, выкрашенной зеленой краской, сильно наклонившись, Семён следом за монахом вошел внутрь колокольни.  

Посмотрев вверх, Боев, еще не поднявшись, будто потерял равновесие. Закрученная винтом дощатая лестница уносилась в такую невероятную высь, что закружилась голова.  

Ухватившись за перила, аккуратно ступая по древним ступеням, он поднимался не спеша, в то время как монах, задрав подрясник, уверенно взбежал на самый верх, где на кирпичном помосте была устроена смотровая площадка.  

Добравшись до отца Кирилла, Семён ахнул. С колокольни открывался поразительно красивый вид. Княжево – как на ладони. Извилистая речка Неводь синей шелковой ленточкой заплела в косички улочки, переулочки, домики-коробочки, садики, огородики. По околицам черные пашни, пестрые покосы, а за ними морем раскинулся бесконечный лес.  

– А где у вас улица Садовая?  

Монах указал на деревеньку, выглядывающую из-за липовой рощи.  

– Какой у вас замечательный лес! Краю ему не видно. Наверное, грибов и ягод завались?  

– Нечисти нынче в нашем лесу завались, – ответил монах и хмуро уставился вдаль. – Если насмотрелись, можно возвращаться.  

Вдохнув напоследок полной грудью вышний воздух, Семён сошел на землю.  

– На службу не зайдете? – формально поинтересовался монах.  

– Нет, спасибо. Мне сейчас на работу уже пора. Спасибо за экскурсию.  

– Ну, Бог в помощь, сын мой. Прощай! – перекрестил монах Семёна и скрылся за калиткой.  

***  

Семён сбежал с горки, прошел шумной улицей с магазином, аптекой и автостанцией, оказался сначала в липовой роще, а потом в настоящей русской деревне из пряничных домиков, тонувших в садах, с курицами, кудахтавшими под ногами, колодцем под огромным журавлем и бабками в платочках, сидевшими на лавочках возле каждой калитки.  

– Здравствуйте, бабушка. Это улица Садовая? – спросил Семён у одной из них.  

– Тей каво? – строго щурясь на городского незнакомца, заинтересовалась бабка в белом ситцевом платочке.  

Семён едва сдержал смех.  

На местном диалекте это означало: « Тебе кого? ». В этих краях, чуть северней, есть городок с названием Тейкаво. Во времена петровской переписи добравшийся до здешних палестин переписчик точно так же, как и Семён триста лет спустя, спросил у местной бабки название селенья и получил точно такой же ответ: «Тей каво? ». Село так и записали «Тейкаво», тем самым увековечив любопытство местных старушек.  

– Я ищу дом Сапеля, Льва Абрамовича, есть тут такой?  

Старушка скосила глазки на соседок, которые всячески делали вид, что не прислушиваются к разговору с незнакомцем, и спросила:  

– А ты кем ему будешь?  

– Адвокатом ему буду, – показал свое удостоверение Семён. – Вы знаете, что с ним приключилось?  

– Ничего не знаю, – громко, для соседок, рявкнула старушка, а тише добавила: – вон за прогоном синяя крыша. Там Лев Абрамович с супругой живут. А вон там, – она показала кривым пальцем на другой конец улицы, – у них еще дача. Вот в том доме Стёпку и убили.  

– Значит, ничего не знаете, бабушка? – хитро ухмыльнулся адвокат. – А кто Стёпку убил, случайно, тоже не знаете?  

Бабушка похлопала ладошкой по лавке, и Семён тут же присел.  

– Не знаю, кто, – зашептала она. – Может, приезжие какие…  

– А как вас величают? – поинтересовался Семён, доставая из портфеля записную книжку и ручку.  

Бабушка утерла рукавом нос и поправила платок.  

– Тетей Машей величай.  

Тем временем вокруг лавочки стали собираться уставшие сдерживать любопытство старушки.  

– А Степана вы как знаете?  

– Стёпка-то с Украины сюды приехал, – вмешалась одна в синем платочке. – Сначала вродь помогал матери. В огороде его видели. А потом то ли запил, то ли умом поехал. Сидел в садовом домике, как таракан за печкой. Абрамыч тока еду ему носил. Уж кто убил еготь, никто не знает. Можеть, подрался пьяным с кем, с нашим или с приезжими.  

– А чего его Лев Абрамович в огороде-то хоронил, чай, не собака?  

Старушки дружно захихикали.  

– Не собака? – вступила баба Маша. – А может, и собака.  

– Это как это так? – Семён удивленно вскинул бровь.  

– Чтоб на кладбище хоронить, документы надо. А у Стёпки усы и хвост – все документы. Я у Софки, матери евонной, спрашиваю: «Что ето твой Стёпка все гуляет, на работу не идет? » «Документов у него нет, – говорит. – Оформит и будет работать». У них там, в этой Украине, ой, что творится-то! – старушка закачала головой. – Война прям настоящая!  

– А я слышала, что Стёпка в Донбассе воевал, – перебила бабушка в синем платке. – И что ранили его в голову. Видно, там все документы и потерял.  

– Что черти делают: бомбами в мирных людей стреляют! Телевизор смотреть без слез невозможно! Фашисты настоящие! – заверещали наперебой старушки.  

– Значит, Лев Абрамович Степана не убивал? – строго спросил адвокат.  

Те только рассмеялись сквозь необсохшие слезы.  

– Куда ему! У него все убивалки в войну поотрывали! – бабушка в синем платочке достала из кармана халата сложенную вчетверо бумажку. – Вот. Мы всей улицей ему характеристику написали. Сможешь Травину передать?  

Семён развернул листок и прочитал:  

– «Характеристика на Сапеля Л. А.  

Льва Абрамыча мы знаем давно. Видим его каждый день, поскольку соседи, и можем подтвердить, что пьет он только по праздникам. Он не бомж какой. Всегда выбрит, в пиджаке и с женой. Мы его каждый День Победы в орденах на площади поздравляем. На нашей улице Садовой нет никого, кто бы не уважал Льва Абрамыча, его жену.  

Про Степана, напротив, ничего сказать не можем. С нами он не говаривал ни разу по причине немоты. Видели мы его тоже нечасто по причине лицевого уродства. Но можем ответственно заявить, что он тайный алкоголик. Он ненавидел Льва Абрамыча, его жену и особенно собаку.  

На собрании уличкома (протокол мы прикладываем) на повестке дня стоял вопрос о передаче нам Сапеля на поруки. Единогласно было решено, что Лев Абрамыч не виноват, и передать его на поруки уличного комитета».  

– Вижу, Степана здесь не любили. – Семен сложил листок и убрал в портфель.  

– Почему не любили? Жалели его, – бабушка Маня смахнула слезинку. – Может, он от ранений такой дурной? Приехал. В капюшоне в ясный день, с порога собаку пнул… Ну что за человек? Сразу видно, черная душа.  

– Черная душа только на вине и держится! Вот он водкой злобу и тушил, – бабушка в синем платке осенила себя крестом.  

– Скажите мне ваши фамилии, – Семен приготовился записывать.  

Будто потеряв интерес, бабушки, что-то бормоча, мгновенно разошлись.  

– Какая еще фамилия? Я же говорю, что ничего не знаю. Ишь ты, фамилию ему подавай! – бабушка Маша взметнулась с лавки и скрылась за калиткой.  

***  

Обходя зарослями крапивы дачу Сапеля, в центре которой в яблонях и кустах малины прятался домик в два окошка, а в дальнем углу сквозь заросли крыжовника виднелась недокопанная могила, Семен обратил внимание на заваленный штакетник возле калитки. От крылечка к нему тянулся отчетливый след, будто что-то тяжелое с силой протащили по грядкам, пока это что-то не уперлось в забор, разломав и повалив его набок.  

– Ничего себе, – промолвил он. – В деле об этом ни слова. Не заметить сломанный забор Травин не мог.  

Если явные следы следователь не указывает в протоколе, это верный признак, что они не вписываются в его версию.  

«Удачно прогулялся», – подумал адвокат, скорым шагом поднимаясь по тропинке в центр поселка.  

***  

У церковной ограды Семён встретил уже знакомого монаха. Тот в запачканном краской переднике, стоя на табурете, кистью из мочалки тщательно размазывал известку по стене церковной ограды.  

– Бог в помощь, святой отец.  

– «Ваше Преподобие» или «отец Кирилл» – так следует обращаться ко мне, если хотите по правилам, – объяснил монах с табурета, – а святые отцы все на небесах живут.  

– Простите, Ваше Преподобие, теперь буду знать. А где у вас в поселке пообедать можно без последствий для желудка?  

– Не приходилось бывать на церковной трапезе?  

– Не приходилось. Я человек сугубо светский, но, если приглашаете, не откажусь.  

– Миряне говорят, что с духовными лицами вкушать особое удовольствие.  

За калиткой будто ожидали три молодые барышни в платочках и юбках до пола. Одна приняла у монаха кисть, другая – банку с краской, а третья ловко сняла через голову батюшки испачканный известкой передник.  

В летней беседке в центре церковного двора уже был накрыт стол. Вареная картошка, политая маслом, огромными жемчужинами светилась в котелке, в длинном овальном блюде в луковых колечках малосольная селедка, винегрет с зеленым горошком в хрустальной вазе, румяные пирожки, накрытые вышитым полотенцем, и все это венчала высокая бутылка рубинового кагора.  

Умывшись из рукомойника и утершись белоснежным полотенцем, отец Кирилл встал во главе стола.  

– Помолитесь со мной?  

– Молиться я совсем не умею. Вы молитесь, пожалуйста, а я подожду.  

Семён направился к умывальнику, а молодая послушница ловко накинула ему на плечо полотенце.  

Кирилл прочитал «Отче наш», перекрестил трапезу, уселся и жестом пригласил Семёна за стол.  

Церковная трапеза проходила в полном молчании. Семён не рисковал заговорить первым, не зная, можно ли в церкви болтать за обедом. Он даже не исключал, что поговорка «Когда я ем, я глух и нем» имела отношение к православным традициям.  

Покончив с едой, отец Кирилл взглянул на послушницу, и та, поняв без слов, разлила по высоким стаканам вино.  

– Вы верите в Бога? – заговорил монах.  

– Не знаю. Наверное, я в поиске, – немного подумав, ответил Семён.  

– В поиске чего?  

– Бога, полагаю.  

– Потерялся, что ли? Или в прятки играете?  

– Это образное высказывание. Так говорят, когда нет определенности в вопросе веры, – пояснил адвокат.  

– Значит, ищете? – понимающе покачал головой монах. – Про таких искателей есть хорошая сказка. Вот послушайте: «Как-то отец посадил на закорки малого сыночка и отправился на рынок за покупками. Малец просил у отца то одно, то другое. А добрый отец покупал ему сласти, фрукты, игрушки. На выходе с рынка, получив все, что хотел, мальчик увидел свою мать. Радостное дитя стало хвастать ей: "Посмотри, мамочка, как много у меня подарков! " – и вдруг спросил, оглянувшись с высоты по сторонам: "Мама, а не встречала ли ты моего отца случайно? " Вот так и вы, восседаете гордо и сыто на шее у Господа, а сами спрашиваете: где этот Господь, что все нам дал?  

– Ну хорошо. Положим, что мы сидим у Бога на закорках. А в чем смысл человеческого существования? Зачем все это?  

– Бог нашелся, смысл потерялся? – засмеялся монах.  

– Ну как жить без смысла? Так и до суицида недалеко. Вот вы, отец Кирилл, в чем видите смысл своей жизни?  

– Я Богу служу, – ответил монах. – А у вас сегодня в чем цель жизни?  

– Сегодня без меня не начнется допрос обвиняемого.  

– Ну, вот и смысл нашелся, – перекрестился отец Кирилл. – Так вы следователем будете?  

– Адвокат городской коллегии Боев Семён к вашим услугам.  

Послушницы хором засмеялись. Семён было не без удовольствия решил, что рассмешил глупых девчонок своим представлением, но оказалось, что преподобный поперхнулся кагором и смешно чихал, разбрызгивая рубиновые капли по обширной бороде.  

– У нас батюшка веревку взял на время и не отдает. Мы тут подумали в суд на него подать. Будете нашим адвокатом?  

– Я дорогой адвокат, – с притворным сожалением начал Семён. – Мы обязательно выиграем суд, только, боюсь, что выигрыш не покроет судебных издержек. Но если вы готовы пойти на принцип из-за вашей веревки, то 50 000 не покажутся для вас чрезмерно большим гонораром.  

Утершись краем скатерти, отец Кирилл поднялся со стула со стаканом в руке и под радостный хор послушниц: «Многая лета! Многая лета! Многа-а-а-а-я ле-е-е-е-е-е-е-ета! » выпил залпом. – Ну, ступай с Богом, адвокат Боев, – перекрестил монах Семёна. – Мне стену красить надо.  

ГЛАВА 5  

– Скачет птичка весело по тропинкам бедствий  

И не видит для себя никаких последствий. – пропел Травин вернувшемуся с обеда Семёну. – Что это вы на Садовой делали?  

– За мной шпионят! Какая низость! – театрально возмутился адвокат, усаживаясь за стол Рамиса.  

– Ну, что говорят соседи? – следователь наполнил стаканчик ароматным коньяком.  

– Говорят, что печень у Травина скоро откажет.  

– Не дождетесь, – успокоил адвоката Травин и выпил. – А все-таки, что говорят?  

– Говорят, что Лев Абрамович Стёпу не убивал. Говорят, что похоронить в огороде мог, потому как без документов на кладбище не хоронят, а убить – никогда. Характеристику ему положительную дали.  

Про сломанный забор Семён промолчал. Хороший адвокат, пока не убедится, что улика однозначно полезна для его клиента, должен скрывать ее, как партизан. В противном случае он не защитник своем клиенту, а прокурор.  

– А что вещает потерпевшая Софья Фёдоровна? – осторожно поинтересовался Боев.  

– Ничего не вещает. Заставить ее говорить я права не имею. Муж и сын – близкие родственники. Может не свидетельствовать против них, и фиг что скажешь. Имеет право – закон есть закон, – печально вздохнул Травин.  

– Так получается, нет у вас ничего на Сапеля?  

– Как это нет? У меня остался самый разговорчивый свидетель на свете. Он-то мне все и прояснит.  

– И кто этот свидетель, если не секрет?  

– Никакой не секрет. Труп Степана. Завтра жрецы Анубиса вскроют его, и, я уверен, обнаружат снотворное. Тогда вам уже не отвертеться. Как говорил мой друг и учитель Уильям Шерлок Скотт Холмс-младший: «Отбросьте, Травин, все невозможное, то, что останется, и будет вам ответом, каким бы невероятным он ни казался».  

«Действительно, если в крови у трупа найдут снотворное, станет понятно, как немощный старик мог удавить здорового мужика. Но снотворное никак не объясняет, как он мог таскать труп по грядкам, сшибая заборы», – подумал Семён. Но ответ и на этот вопрос может оказаться не в пользу Сапеля. Если ему кто-нибудь помогал в убийстве, то за групповое преступление наказание будет куда суровее.  

– Снотворное, конечно, затруднит мне защиту, но капитулировать раньше своего клиента не в моих правилах, – парировал адвокат.  

– Хотите, Боев, я проведу сеанс черной магии с последующим разоблачением? – хитро улыбнулся следователь. – Сейчас в кабинет вернется Софья Фёдоровна и все расскажет.  

***  

Не успел Травин договорить, как в кабинет вошла старушка в трауре.  

– Извините, товарищ следователь, я не могла при Арановиче. Он мне строго запретил с вами говорить, а я не могу больше молчать.  

– Ну, раньше бы так, – Травин жестом пригласил Софью Фёдоровну присесть. – Конечно, я понимаю, тяжело все в себе держать.  

Семён хотел было оставить их наедине, но Травин остановил его.  

Софья Фёдоровна утерлась носовым платком, бросила недоверчивый взгляд на адвоката и заговорила, с трудом подбирая подходящие слова:  

– Я хотела вам сказать, товарищ следователь, но не знаю, поймете ли вы меня. Я сама уже ничего не понимаю. У меня сына убили, а я совсем ничего не чувствую. Так ведь не бывает? – она с надеждой посмотрела в глаза следователя. – Мне иногда кажется, что сын мой живой и здоровый, живет где-то, а убили совсем другого. Меня сегодня водили в морг на опознание, я посмотрела на него, а он совсем чужой. Там, в морге, конечно, Стёпа лежит, но не тот. Не тот, которого я рожала.  

– Ужасно, когда мать переживает сына. Что только не бывает, когда такое горе, – пытался успокоить расплакавшуюся старушку Травин. – Смириться с таким невозможно. Степан был ранен на войне, лицо его сильно пострадало, да и не виделись вы двадцать лет. Я думаю, что вы могли испытать определенные сомнения в надежде на чудо. Но, Софья Фёдоровна, вы ведь вернулись не для того, чтобы вам посочувствовали? Что вы хотели рассказать мне без адвоката Арановича?  

– Аранович говорит, что Льва Абрамовича подозревают в убийстве Степана, и я должна молчать, если не хочу, чтоб его посадили. А я действительно не хочу Лёве тюрьмы. Я уверена, что он не убивал Стёпу. Я об этом и хотела вам сказать. Зачем ему, ветерану войны, фронтовику, заслуженному пенсионеру, убивать моего сына? Да и не мог он: он же инвалид немощный, безрукий и безногий. Я все обдумала и теперь уверена, что он не убивал.  

– А зачем, по-вашему, он пытался спрятать труп в огороде? – спросил следователь.  

– Он не прятал. Я все поняла. Он хотел похоронить моего сына, и не тайно вовсе, ему сосед помогал. Со Степаном случилось несчастье, а Лёва просто не хотел, чтобы несчастье случилось и со мной. Боялся, что не переживу потери и умру.  

– Ну, ну, дорогая Софья Фёдоровна, я тоже все понимаю. Извините меня, конечно, но мне кажется, что я догадываюсь, почему вы не очень-то расстроены смертью своего сына, – Травин встал из-за стола и зашел к старушке за спину. – И причина вовсе не в том, что Лев Абрамович не убивал. Я думаю, дело в том…  

Травин взял двумя пальцами уголок траурного платка Софии Фёдоровны и ловко, подобно фокуснику, снял его с головы старушки.  

Софья Фёдоровна от неожиданности даже не успела ему помешать, просто уставилась на следователя, а по щекам потекли слезы. От уха до уха по шее старушки пролегала багровая с синевой полоса, которая на языке экспертов называется странгуляционной.  

– Вы должны рассказать, откуда это у вас, а потом мы поговорим о ваших чувствах к сыну, – настаивал Травин.  

– Теперь я и вам ничего не скажу, извините. Аранович был прав, – поднявшись и выходя из кабинета, бросила старушка.  

– Это сын вас душил? За это ваш муж с ним расправился?! – вслед кричал следователь. – Я вас на освидетельствование направлю – что вы на это скажете!? Видел, Семён, видел? Эта ссадина на ее шее – еще один гвоздь в гробик вашей позиции. Я на допросе сразу увидел, как она шею прикрывает. Думала, не замечу, а я заметил. С мотивом мне теперь все понятно, а вам?  

Семён промолчал. Ему тоже все было понятно. Но кодекс адвокатской этики не позволял ему даже в частных разговорах сомневаться в невиновности отрицающего вину клиента.  

– Я тебя специально оставил в кабинете, чтобы ты сам все увидел и передал Льву Абрамовичу мое последнее китайское предупреждение, – Травин вышел из-за стола и склонился над ухом Семёна. – Если он признается, я тут же отпущу его под подписку, квалифицирую убийство как совершенное в состоянии аффекта, вызванного аморальным поведением Степана, и завтра же применю амнистию, приуроченную годовщине Победы над фашизмом. Как вам такое предложение, адвокат?  

– Если бы в подобной ситуации такое предложение сделали мне, я бы и минуты не думал. А вот что касается Льва Абрамовича, то боюсь даже предполагать.  

Травин снял с телефонного аппарата трубку и скомандовал: «Сапеля ко мне! »  

– Поговорите с ним наедине, а я пока к начальству – улаживать вопрос с амнистией.  

***  

Посидев в одиночестве минут десять, Семён приоткрыл дверь и выглянул в коридор посмотреть, не ведут ли его клиента. То, что он увидел, озадачило его. Травин склонился к сидящему на скамейке Сапелю и о чем-то говорил с ним.  

Спрятавшись за косяк, адвокат отчетливо расслышал:  

– Дядя Лёва, потерпите еще немного, дорогой вы наш, еще сегодня и, может быть, завтра. Все уже идет к концу, – уговаривал его следователь.  

– Ты, Серёжа, не волнуйся, сколько надо, столько и потерплю, мы люди служивые, не впервой. Ты только Софочку мне сбереги! Знаешь же, без нее мне и смерть не избавление, – отвечал старик.  

– Сейчас вас к адвокату отведут. Он будет уговаривать признаться, а вы… – Травин нагнулся над самым ухом старика и перешел на шепот.  

Не в силах ничего расслышать, Семён аккуратно прикрыл дверь и на цыпочках вернулся за стол.  

Через минуту конвоиры завели в кабинет Льва Абрамовича.  

– Здравствуйте, товарищ адвокат, – пристроив костыль к столу, заговорил старик.  

– Здравствуйте и вы, Лев Абрамович, – Семён открыл портфель, выложил на стол пару листов. – Уважаемый Лев Абрамович, я считаю, что ситуация в деле коренным образом изменилась. Нам следует снова обсудить вашу позицию. Я сам советовал вам ничего не говорить, но после допроса вашей супруги считаю, что молчать больше нельзя. У нее на шее обнаружили следы удушения. Если выяснится, что душил ее сын, то выходит, что мотив для убийства у вас был. Ваши шансы на оправдание стремятся к нулю. Но зато у вас появился отличный шанс на понимание и прощение. Если узнают, что убитый поднял руку на собственную мать, никто вас не осудит. Даже следователь считает, что вы находились в состоянии аффекта. Вы ветеран войны и имеете право на амнистию.  

– Да мне хоть сейчас к стенке под расстрел, товарищ адвокат, – криво ухмыльнулся старик. – Вы бы лучше револьвер мне принесли, а не амнистию какую-то.  

– Я адвокат, а не палач! Да и нет у меня никакого пистолета.  

– У вас нет, а у Стёпки есть. Он у него в малиннике спрятан. «Люгер». Отличная машинка! Вот бы мне ее сюда.  

– На что вы меня подбиваете, Лев Абрамович? –жалобно взмолился Семён. – Вы застрелитесь, а мне в тюрьме сидеть? Надеюсь, вы это не всерьез.  

– Конечно, не всерьез, – согласился старик, – пустое это все. Вон меня два бойца охраняют, если что, у них попрошу.  

– Вот у них и просите, – с облегчением согласился Семён.  

– Ну что, поговорили? – вернулся Травин с конвойными. – Лев Абрамович, вы пока в коридорчике побудьте.  

Сапелю бережно помогли встать со стула и увели в коридор.  

– Ну что, готов ваш клиент к покаянию?  

– Мой клиент абсолютно не контактен. Никак не могу его понять. Все шутит, наган у меня просит.  

– Тяжело в деревне без нагана,  

если ты девицей родилась.  

Не пройти мне мимо хулигана –  

пристает намедни и вчерась, – весело пропел Травин, дирижируя себе. – Да я и не рассчитывал, что он заговорит. Мы на завтрашнее утро обыск с саперами и собакой в его домике запланировали. Так что жду вас завтра.  

Тут Травин неожиданно рассмеялся:  

– Я просто шалею от их наглости! Представляете, Боев, сегодня напали на санитарную машину и похитили наш с вами труп!  

– Как так похитили?! – удивленно воскликнул адвокат. – Что-то вы не сильно расстроились. У вас украли главную улику, а вы песенки распеваете.  

– Это нервное, – Травин взмахом руки открыл раздвижной стаканчик и наполнил его из фляжки. – А вы пока не радуйтесь, товарищ адвокат. Труп может еще и найтись.  

В кабинет вошел Рамис и перед столом начальника вытянулся во фрунт.  

– Выполнить приказание не представилось возможным, товарищ полковник! – доложил он.  

– Отчитайтесь, товарищ старший лейтенант, о причинах невыполнения приказа! – скомандовал Травин и осушил стакан.  

Глубоко вдохнув, Рамис начал доклад:  

– Выполняя ваше приказание, с шофером скорой помощи Минаевым на машине типа «буханка» мы перевозили тело Степана в город к судебно-медицинским экспертам. На десятом километре дороги нас нагнал автомобиль «лада» восьмой модели и, подрезав, совершил столкновение. От удара «буханка» перевернулась и скатилась в кювет. Пока я и водитель Минаев приходили в себя, из леса вышел отряд вооруженных людей. Численность отряда точно сообщить не могу, но не менее десяти человек. На нападавших были надеты противогазы системы ГП-7, каски «штальхельм» времен Второй мировой войны, камуфляжная форма «Ваффен СС», а вооружены они были автоматами МП-40, в простонародье «шмайссер», на поясе – ручные гранаты. Меня и шофера нападавшие связали веревками, рты заткнули кляпами, а глаза завязали платками. Так мы просидели возле автомобиля около часа. Когда нас освободили случайные грибники, трупа в машине мы не обнаружили. Учитывая, что, кроме него, из машины ничего не пропало, можно утверждать, что целью нападения был труп Степана.  

Если бы только у меня был пистолет… – с досадой произнес Рамис.  

– Ты не сомневайся, лейтенант. Мы обязательно отомстим за тебя проклятым фашистам, – Травин достал из стола «макаров» и передернул затвор. – Всем гражданским немедленно покинуть помещение! Переходим на военное положение!  

– Достал следак свой пистолет,  

и мой простыл мгновенно след, – пропел Семён и спешно вышел из кабинета.  

ГЛАВА 7  

Мысль присвоить пистолет Степана занозой засела в сознание Семёна. Как он ни уговаривал себя, «люгер» не отпускал его воображение, дразня вороным блеском стали, надежно лежащей в ладони рукояткой и золотыми гильзами патронов.  

Выйдя из следственного отдела и усевшись в автомобиль, первым делом он включил планшет и в поисковой строке «Яндекса» набрал: «люгер». На экран с шелестом карточной колоды высыпались изображения чудеснейшей из игрушек в мире.  

– Само совершенство! – не сдержал восхищения Семён.  

Ему не нужен был стальной друг, вселяющий уверенность в трусливое сердце, его не интересовал грохот боевого выстрела, запах пороха и меткое попадание в цель. Ему было нужно идеально собранное инженерное великолепие, дарующее восхищение. Он представлял обладание «люгером», как преподобный Саймон Роллз из книги Стивенсона – обладание огромным бриллиантом, похищенным когда-то у самого Шакьямуни: тайно и бескорыстно хранить его в надежном месте, любоваться завораживающими формами вороненой стали, ощупывать пальцами стальные грани тугого затвора и заглядывать в черную бездну короткого ствола.  

Теперь мечта была так близка. Только статья уголовного кодекса за незаконное хранение оружия стояла у него на пути. От природы Семён был трусоват, но, если авантюра была хорошо продумана, то страх его не останавливал.  

«Придумать, как безопасно забрать пистолет из тайника, куда спрятать его, как скрывать в дальнейшем, – и тогда можно не бояться последствий, – размышлял он. – Забирать пистолет из малинника надо сегодня. Завтра будет обыск, и пистолет конечно обнаружит сапер с миноискателем. Для начала надо забрать его с огорода и перепрятать в другое место».  

Адвокат Боев придумал и моральное оправдание своим планам: он без труда уверил себя, что Сапель специально рассказал ему об этом пистолете, чтобы при обыске его не нашли полицейские.  

«Видимо, – сочинял про себя адвокат, – пистолет этот вовсе не Степана, а самого старика, возможно, трофейный. На нем Лев Абрамович оставил отпечатки пальцев и теперь переживает, что ко всему прочему его обвинят в хранении оружия. При таком раскладе мой моральный долг забрать пистолет из тайника».  

В размышлениях о «люгере» Семён пару часов колесил по поселку и наконец остановил автомобиль возле кафе. Ночи он решил дожидаться с комфортом – за ужином.  

Вывеска над входом «Барсучья нора» светилась неоном. При этом первые три буквы – БАР – красным, а остальные синим, придавая названию второй – скабрезный – смысл.  

«Забавно», – подумал адвокат и, толкнув распашные дверцы, точно как в американских салунах, очутился в типичном русском кабаке. На стенах поверх шкур лесных зверей висели охотничьи ружья, столы и стулья из толстых деревянных плит были покрыты вышитыми салфетками, за стойкой расположилась девушка в сарафане.  

– Чем у вас можно поужинать, свет красна девица?  

– Вот читай, добрый молодец, – девушка подвинула похожее на древнюю церковную книгу меню.  

Названия блюд были так же причудливы, как и концепция кафе: «куропатка с дробью», «раненый медведь в клюквенном соусе», «охотник в засаде» и тому подобное. Выбрать для себя блюда на ужин при таком маркетинговом ходе показалось Семёну непосильной задачей.  

– Накорми меня да напои, красна девица. Да так, чтобы не отравился я требухой всякой.  

– Садись, добрый молодец. Через двадцать минут принесу. А пока испей пива – не нашего, заграничного, – подмигнула густо накрашенным глазом барменша.  

Усевшись за стол в углу кафе, Семён погрузился в размышления о «люгере» – предмете своего вожделения. Настраивая себя перед опасной авантюрой, он размышлял так: «Нет никаких других способов обладать «люгером», кроме как нарушая закон. Сама мечта преступна, и с этим невеселым фактом придется согласиться. Надо решительно зайти в пустой огород, сделать четыре шага к кусту малины, обхватить его руками в строительных перчатках и с силой вырвать из чернозема. Если сил не хватит, в багажнике машины саперная лопатка. Всего-то дел на минуту».  

Потягивая пиво, он продумывал все мелочи своего предприятия, когда русская народная девушка принесла жаренную рыбину, глиняный горшок с борщом и зеленый салат.  

– Как называется?  

– «Рыба спит в морской капусте». Приятного аппетита.  

***  

Дверцы распахнулись, и в кафе зашел гражданин в брюках со стрелками и майке с надписью «Е=mс2». Борода и очки велосипедом сами собой подразумевались.  

Взяв со стойки три кружки пива одной рукой, он в нерешительности застыл.  

Осмотрев нетрезвым взглядом пустой зал, он подошел к Семёну.  

– Валентин Валентинович, церковный часовщик, – поклонился он, пролив на пол водопад пива.  

– Александр Сергеевич, поэт, – соврал Семён, не думая представляться.  

Для адвоката назвать свою профессию случайному знакомому – это гарантированно напороться на долгие, невыносимые жалобы и нудные расспросы.  

На заре своей адвокатской юности, когда Семеёна так и подмывало сообщать всем и каждому, что он настоящий адвокат, произошла с ним забавная история. Ехал он в одном купе с очень любознательными соседями. За ночь они расспросами вытрясли всю его бедную адвокатскую душу и истрепали все его адвокатские нервы. Коллега, чудесная умница и красавица Галина Аркадьевна, ехавшая с ним, посочувствовав, дала совет: «В поездах и незнакомых компаниях, Семён, лучше профессию свою скрывать. Я всем говорю, что работаю маникюршей».  

В другой раз, когда Боев оказался в одном купе с двумя веселыми и шумными нефтяниками из Сургута, представляться адвокатом уже не собирался. Чтобы выспаться перед столицей, он последовал совету коллеги. На фамильярный вопрос попутчиков: «А ты кем работаешь? » – с верхней полки он неожиданно для себя ответил: «Мастером по маникюру». Всю дорогу Семён сладко спал под стук колес и тихое перешептывание попутчиков. Никто не беспокоил его разговорами и расспросами до самой Москвы…  

Валентин Валентинович присел за стол Семёна.  

– Не тот ли вы часовщик, который часами на колокольне занимается?  

– Тот самый, – кивнул, попав носом в кружку, сильно нетрезвый часовщик. – Вы тут впервые? Вижу, что впервые. И что же привело вас в наши палестины?  

– А что это у вас часы на разные стороны разное время показывают?  

Валентин Валентинович на секунду задумался.  

– А вы, сударь, как думаете?  

– Я ничего не думаю. Просто так спросил. Не хотите – не говорите.  

– Да никакой загадки. Просто, если бы остановившиеся часы показывали одно время, то кто-нибудь обязательно опоздал бы куда-нибудь. Ну, я и сделал, чтобы часы определенного времени не показывали и не вводили людей в заблуждение.  

– Разумно и человечно!  

Добродушный и разговорчивый часовщик понравился адвокату, и он решил расспросить его о чертовщине, творящейся в поселке.  

– Я в поселке домик себе под дачу присмотрел, – соврал Боев, – да сомневаюсь: что-то у вас беспокойно как-то. Слышал, что будто фашисты завелись в лесах?  

– Бесы! – оживился часовщик. – Читали же Достоевского? Вот точно, как у него. Все по методичке нашего землячка Серёжки Нечаева. У нас тут черт знает что творится! Вот, к примеру, собрались сельчане на Аллее ветеранов отпраздновать День Победы, а на стеле героя летчика Ермолаева вместо его портрета кто-то прикрутил Гитлера!.. Наш местный феодал Жуков был в бешенстве.  

– И что, изловили супостатов?  

– Это же бесы. Изловить их не так-то просто.  

– А как же камеры слежения? Неужели у вас камер в поселке нет? – поинтересовался Семён.  

Он не хотел бы сегодня ночью попасть на видео, поэтому вопрос был для него не праздный.  

– Камер слежения у нас полно, – процедил часовщик, будто испытывал личную неприязнь к этим устройствам, – да только все эти камеры в магазинах да торговых центрах. Правда, удивительно?  

– А что тут удивительного? Во всех магазинах камеры. Это же общественные места…  

– Удивительно то, что все эти либерал-лавочники чуть революцию не устроили, когда наш «феодал» хотел сто камер по всему поселку развесить. Встали у сельсовета с плакатами «Не допустим тотальной слежки и шпионства! », «Большой брат – иди нах! ».  

Камеры на улицах так и не поставили, зато в каждой дерьмовой лавке появились. Кто больше всех топил за конфиденциальность и право на частную жизнь, тот больше всех камер и наставил. Какое тут, на фиг, право на частную жизнь, когда «товар тащуть»?  

А по лету грибники стали в ловушки попадать, – возбужденно продолжал он. – Один старик ногой в яму с кольями попал, так и помер бы, если бы не нашли вовремя. Другая баба под самострел попала. Из дробовика ей ухо оторвало. Дети сиротами чуть не остались. А вчера приезжего веревкой придушили. Арестовали нашего старика Абрамыча. Но я думаю, что это дело рук тех же бесов, что за грибниками охотились. Обрадовались, что невиновного вместо них взяли, и на радостях церковь свастиками разрисовали.  

Вот такие у нас дела. Эгалите, фратерните, либерте. Какие чудесные были времена! Без либералов будет очень скучно, – вылил он кружку пива в широко открытый рот. – В Бога не верят, каких-то первобытных истуканов откопали и молятся им, нехристи поганые.  

– И что с этим делать собираетесь? – спросил Семён.  

– Ничего не делать. Ловить демонов и вешать на Алее ветеранов! Смерть фашистам! Или мы не русские? Будьте вы все прокляты, твари! Пузыри болотные! – уже бессвязно завывал собеседник, стуча кулаком по столу.  

За окошком наконец стемнело, и Семён решил перейти к выполнению задуманного.  

***  

Набираясь решимости, Семён катался в своей «хонде» по опустевшему Княжеву.  

Поплутав, он остановился на знакомой улице с журавлем над колодцем у самой дачи Сапеля.  

Через лобовое стекло Семён тщательно осмотрел окрестности – кусты, деревья и хозяйственные постройки, где мог скрываться ненужный свидетель его преступления.  

Убедившись, что вокруг никого, он сунул в карман пиджака строительные перчатки и уверенно шагнул в темноту. Быстрым шагом Семён пересек улицу, ловко перемахнул через штакетник и прямо за забором, в двух шагах от несостоявшейся могилы Степана, увидел торчащие веером из земли колючие плети малины. У самого основания куста Семён разглядел серый тряпичный сверток, заткнутый между ветками. Надев перчатку, он осторожно ухватил его, ощутив твердость и тяжесть оружейной стали.  

Семён чуть не задохнулся от радости и страха, когда из рогожи выскользнул немецкий пистолет и надежно лег округлой увесистой рукояткой на его ладонь.  

– Легко же ты мне достался! – прошептал адвокат своему новому другу.  

Не рискуя здесь, на месте разглядывать опасное приобретение, он немедленно сунул его во внутренний карман пиджака и, отбросив в сторону промасленную тряпку, собрался уходить. «Теперь прикопать его в ближайшем лесу…» – только успел подумать Семён, как на его голову будто обрушилась чугунная наковальня. Ноги подломились, словно спички, и без чувств он рухнул на грядки.  

ГЛАВА 8.  

Семён очнулся прислоненным спиной к шершавому стволу яблони, в наручниках, с мокрым носовым платком на ноющей макушке.  

Сквозь гул в голове он услышал знакомый голос Рамиса:  

– Товарищи понятые, вы приглашены сюда для того, чтобы засвидетельствовать факт изъятия у гражданина Боева запрещенного к свободному обороту огнестрельного оружия. Товарищи понятые, подойдите поближе, чтобы всем было видно.  

Семён почувствовал, как рука лейтенанта скользнула ему за пазуху.  

– Вот посмотрите: в пиджаке задержанного обнаружен пистолет иностранного производства и удостоверение адвоката на имя Боева Семёна.  

С невыносимой досадой он понял, в какую подлую ловушку заманил его Травин и, как это ни ужасно было осознавать, его собственный клиент.  

– Мне подкинули! – простонал адвокат.  

– Они все так говорят, – пояснил Рамис его слова. – Не обращайте внимания. Давайте распишемся в протоколе, и все свободны, кроме Боева.  

Понятые, две бабули в одинаковых платочках, косясь с любопытством и страхом на арестованного, расписались в протоколе и, охая, ушли с огорода.  

– Как вы могли так со мной поступить? – понимая всю безвыходность своего положения, сокрушался адвокат. – Чего вы хотите этим добиться?  

– Хотим, чтобы соблюдался закон и порядок, – без тени сочувствия объяснил Рамис. – Вы же адвокат. Сами должны понимать, что с оружием без надлежащего разрешения ходить запрещено.  

В душе Семёна еще теплилась надежда, что вся эта провокация затеяна с одной только целью: получить в его лице так называемого «ручного адвоката», готового на любые нарушения, лишь бы ему не вспоминали прошлого.  

«Если бы это было так, я был бы на седьмом небе от счастья, – утешал себя Боев. – Я уже готов верой и правдой служить правоохранительной системе, лишь бы все оставалось как прежде».  

– Что со мной теперь будет? – с надеждой в голосе спросил морально раздавленный адвокат.  

– Вообще-то, мне приказано ничего вам не объяснять, – в голосе Рамиса появились нотки сочувствия, что несколько приободрило Семёна. – Ведите себя разумно, и, возможно, вам удастся избежать неприятностей. Дайте обещание, что не убежите, тогда я сниму с вас наручники, – сказал он. – И еще, не спрашивайте меня ни о чем. А то ляпну чего лишнего, тогда уже у меня неприятности начнутся.  

В душе Семёна предчувствие жестокой расплаты сменилось надеждой.  

– Конечно, товарищ старший лейтенант! Даже не подумаю. Буду нем как рыба, – радостно пообещал он, вытянув перед собой скованные наручниками руки.  

Рамис снял кандалы и скомандовал:  

– Встать, гражданин адвокат! Руки за спину! Идти, не оглядываться!  

Семён покорно подчинился, но заметив, что ведут его не в сторону отдела полиции, все-таки решился задать вопрос:  

– Если не секрет, куда вы меня ведете, дорогой Рамис? Не расстреливать, случайно?  

– Не беспокойтесь, – усмехнулся тот. – Я долго прождал вас в засаде. Боюсь, что теперь опоздаю на другое задание. Только не спрашивайте у меня ничего. Сами все увидите.  

Боев был готов к любым приключениям, лишь бы история с пистолетом не поставила крест на его адвокатской карьере.  

Свою профессию он ценил, как собственную жизнь, скорее, не отделял одного от другого, и если суждено было потерять профессию, то он предпочел бы потерять ее вместе с жизнью.  

***  

Выйдя из поселка и миновав перепаханное поле, Рамис с Семёном остановились перед лесом.  

– Слышите? – поднес лейтенант к уху указательный палец.  

Из чащи доносились еле слышные звуки какого-то марша и далекие голоса людей.  

– Не опоздали, – с облегчением выдохнул он. – Пойдемте скорее, а то все пропустим.  

Впереди за плотным древостоем виднелись отблески костра. Звуки немецкого марша и голоса становились громче.  

Подобравшись поближе, Рамис и Семён залегли под старой елью, опустившей мохнатые лапы до самой земли.  

В центре просторной поляны, освещенной кострами, их взору предстала исполинских размеров крада, сложенная из сосновых стволов. На ней под флагом Одина лежало мертвое тело Степана. Солдаты в фашистских мундирах, вооруженные автоматами МП-38, построившись в круг, внимали камланиям жреца в белой рубахе.  

– Прими, Валгалла! Сегодня он придет в чертог Ярилы! Сын Сварога и лесной волчицы, именем Света, именем Рода призываю тебя! Перун нашлет благость, Ярило – покой.  

Силу и славу, твердость и ярость даждь нам, Перун, в бою.  

Громом явленный, будь вдохновенным, волю яви свою.  

Именем Бога Седого Сварога воину двери открой.  

Сыну и брату, другу и вою, меч свой в землю зарой.  

Ныне и присно, от круга до круга от сна его не буди!  

Тако бысть, тако еси, тако всегда и буди!  

Допев, жрец забросил факел на погребальный костер. Пламя, мгновенно охватив сруб, огромным искрящимся винтом взвилось до самого неба, а из динамиков резанул немецкий марш.  

– Что это за чертовщина? – шепотом спросил Семен у бледного Рамиса.  

Вдруг где-то в лесу прозвучал глухой выстрел, и в одно мгновение взвыли сирены, повсюду затрещали светошумовые гранаты, а ночное небо озарили сигнальные ракеты. В дыму, пламени и свете прожекторов из леса верхом на вороном коне, размахивая пистолетом, на поляну ворвался следователь Травин. Сверкая в огненных вспышках золотым зубом, он взвил коня на дыбы.  

– Фашисты, сдавайтесь! Сопротивление бесполезно! – закричал он хриплым голосом.  

Звуки немецкго марша заглушил грянувший хор Александрова:  

«Пусть ярость благородная  

Вскипает, как волна, –  

Идет война народная…»  

Перепуганные враги бросали автоматы и падали в траву, закрывая головы руками, а из леса со всех сторон с ружьями наперевес в атаку двинулись солдаты в выцветших гимнастерках и пилотках с красными звездами.  

Только жрец в белой рубахе под прикрытием двух автоматчиков пытался вырваться из окружения. Пятясь к лесу, они открыли беспорядочную пальбу. Очередь ударила над головой адвоката, осыпав щепками и хвоей. В то же мгновение у самого его уха хлопнули два выстрела. Телохранители жреца, как подкошенные, рухнули замертво, вспахав дерн выставленными перед собой автоматами.  

Краем глаза Семён видел руку Рамиса, сжимавшую «люгер», из ствола которого вился пороховой дымок, бегущих мимо с беззвучным криком «Ура! » солдат с винтовками наперевес, беззвучно пальнувшую в сторону жреца «сорокопятку». Семён окончательно оглох.  

***  

Выйти из-под ели Боев решился, когда советские солдаты построили всех плененных в шеренги и обыскали их, сбрасывая в кучу пистолеты, ножи, кастеты и ремни.  

Прижимая мокрый платок к звенящему уху, пошатываясь, он поплелся по поляне туда, где Травин, держа под уздцы коня, мирно беседовал с бледным Рамисом.  

Солдаты Великой Отечественной, расположившись вокруг костров, развязали вещевые мешки, финскими ножами вскрыли консервные банки, искромсали на куски черные буханки, разлили из фляжек в брезентовых чехлах по кружкам спирт – и начался солдатский пир победы.  

Хор Александрова в динамиках сменился задорным джазом Утесова:  

«Сходу взяли город Брест,  

Весь его прошли…»  

Погребальный костер осыпал ночное небо огненной пургой; следователь Травин, словно скандинавский бог, успокаивал своего коня после битвы; веселые воины, пировали у костров под красным флагом с надписью «Патриотический клуб "За Родину! "»; враги брели под конвоем в плен – происходящее казалось Семёну последствием сотрясения головного мозга или контузии от выстрела над ухом.  

«Наверно, так выглядела Валгалла времен Второй мировой», – подумал пораженный зрелищем Семён.  

Когда из леса вырулил армейский «виллис», он не испугался и не удивился. Джип с генералом в парадной форме был вполне уместен на этой поляне.  

Скрипнув тормозами, автомобиль остановился возле колонны военнопленных. Генерал поднялся во весь рост на подножке и пристально вгляделся в испуганные лица пленных фашистов.  

– Господа! Да я вас знаю! Это же лучшие люди нашего поселка! Честь и совесть, так сказать, и в бога душу мать! Этих всех – в Сибирь! Трупы – в костер! – скомандовал он и, спрыгнув с «виллиса», подошел к Травину, Рамису и Семёну.  

Полковник при приближении генерала передал адвокату повод коня, вытянулся во фрунт и приставил ладонь к фуражке:  

– Разрешите доложить, товарищ маршал!  

Полк с победой выполнил приказ!  

Мы потерь не понесли на марше.  

Разрешите нам поспать хотя бы час!  

– Вольно, Сергей Васильевич! – скомандовал генерал, отдавая честь. – А вы, Рамис, на этот раз выполнили поставленную перед вами задачу или опять все перепутали?  

Вместо ответа тот извлек из полевой сумки какой-то плоский предмет, завернутый в полотенце, и передал его генералу.  

– Так вот ты какой, «вандер дас хендиш»? – отвернув край, произнес генерал. – Поздравляю вас с успешным окончанием операции! Награда не заставит ждать. Всех жду у себя. «Виллис» в вашем распоряжении.  

Генерал принял у Семёна повод, ловко запрыгнул в седло и галопом умчался в темноту.  

Глядя на гаснущий погребальный костер, Травин задумчиво произнес:  

– Вот и делу конец. Стёпин труп сгорел дотла. На экспертизу отправлять теперь нечего. Сегодня вынесу постановление о прекращении уголовного преследования вашего клиента Сапеля Льва Абрамыча. Поздравляю с победой, товарищ адвокат!  

Из-за истории с «люгером» Семён чувствовал себя пленником, судьба которого еще не была решена. От переживаний за страшное будущее, которое его ожидает, если истории с пистолетом будет дан законный ход, ему было нерадостно.  

– Не знаю, Сергей Васильевич, буду ли я теперь адвокатом. Рамис на меня дело уголовное завести обещает, – взглянул он на следователя глазами побитого спаниеля.  

– Если будете благоразумны, вам ничто не угрожает, – успокоил Травин, что вызвало у Боева невероятную радость.  

– А что это за генерал? – осмелев, поинтересовался он.  

– Это наш местный феодал. Председатель совета поселка Княжево и прилегающих населенных пунктов Семён Михайлович Жуков. Вы сегодня сами с ним познакомитесь. Нас всех позвали, значит, и вас, – пояснил Рамис.  

– А почему его все «феодалом» называют? – все больше смелел адвокат.  

– Во времена хищнической приватизации он стал собственником всей недвижимости поселка. Потом он все роздал сельчанам, а вот прозвище и власть оставил себе.  

ГЛАВА 9  

Промчавшись на «виллисе» по пустым сельским улочкам, Боев, Травин и Рамис выехали на центральную площадь, по которой строем в три шеренги конвоиры вели нацистов под прицелом винтовок Мосина. Пропустив колонну пленных, они подкатили к особняку с красной табличкой на фасаде «Сельский совет народных депутатов поселка Княжево» и остановились рядом с припаркованным у крыльца новеньким «Порше-958».  

«Не машина, а мечта», – подумал Семён, любуясь чудом германского автопрома.  

– Это чья такая?  

– Нашего феодала.  

– Мне на такую никогда не заработать, – вздохнул адвокат, – хоть всю жизнь паши.  

На пороге их встретил дворецкий.  

– Юристов приказано проводить в приемную председателя, – церемонно объявил он прибывшим гостям.  

Поднявшись по красной дорожке на третий этаж, через высокие распашные двери с медными ручками в виде львиных голов наша троица вошла в огромный кабинет.  

В дальнем его конце за столом, обитом зеленым сукном, на фоне парадного портрета президента страны в черном офисном кресле сидел генерал. На стуле у стены, опершись на серебряную рукоятку трости, – Лев Абрамович Сапель. За столом хозяина кабинета – отец Кирилл и Софья Фёдоровна.  

Семён поспешил занять место возле своего клиента, а Травин и Рамис расположились поближе к председателю.  

– Ну, вроде все в сборе, – осмотрев свой огромный кабинет, произнес Жуков, – можно начинать.  

Он поднялся над столом и, опершись о зеленое сукно пальцами в перстнях, начал свое выступление:  

– Товарищи односельчане и гости нашего замечательного поселка Княжево, я собрал вас, чтобы сердечно поздравить с благополучным окончанием неприятной для всех нас истории. Три месяца нашу любимую родину терзал враг, не знающий ни совести, ни жалости, ни ума. Сегодня мы покончили с этой мразью! Те, кто объявил охоту на грибников, кто осквернил памятники нашим героям, кто глумился над нашей верой, понесут суровое и справедливое наказание!  

Жуков выдержал паузу, как будто в ожидании аплодисментов. Но, не дождавшись, кашлянул в кулак и продолжил:  

– В этот знаменательный день я хочу поклониться тем, без кого наша блистательная победа над врагом была бы невозможной.  

В первую очередь, я хотел бы поклониться в самые ноги нашему почетному гражданину поселка, ветерану и инвалиду войны, орденоносному полковнику контрразведки Льву Абрамовичу Сапелю. Именно он, рискуя жизнью, сообщил нашему уважаемому Сергею Васильевичу ценные сведения, без которых, боюсь, победили бы не мы, а нас.  

Сергею Васильевичу и его верному помощнику Рамису мы все благодарны за объективное расследование и пленение преступной банды фашистов.  

Софье Фёдоровне низкий поклон за терпение и мужество, которые она проявила и проявляет сейчас в такой непростой ситуации.  

Отцу Кириллу поклон за духовное окормление всей нашей операции по обезвреживанию банды.  

Ну, и нашему гостю из города, адвокату Боеву, отдельное спасибо. Несмотря на мизерную зарплату, он остался верным своему долгу и присяге и даже принял личное участие в бою за наш поселок.  

Поклон вам всем до самой земли! – Жуков вышел из-за стола и низко поклонился.  

– И вам спасибо, Семён Михайлович, за чуткое руководство! – захлопал в ладоши следователь Травин. – Давайте все вместе поздравим нашего замечательного руководителя с победой!  

Все дружно встали и похлопали.  

– Теперь, после торжественной части нашего собрания, я хотел бы прояснить вопросы, которыми до сего дня вынуждены мучаться некоторые наши товарищи. Уважаемая Софья Фёдоровна, – обратился Жуков к старушке, – сейчас вы узнаете то, что, возможно, покажется вам чудом… Ваш сын, Степан Буцько, жив и здоров, – членораздельно произнес он. – Два года он находился в плену и не мог о себе сообщить. Но вчера произошел обмен пленными, и Степан вернулся в Донбасс живым и здоровым. А скоро он приедет и к нам в гости!  

Бедная старушка уставилась на председателя растерянным взглядом, по щекам потекли слезы.  

– Я ничего не понимаю. Объясните мне, глупой, как это мой сын жив?  

– Тот, кого вы считали своим сыном, не Степан. На самом деле, в вашем доме жил диверсант, который только выдавал себя за вашего сына, а на самом деле руководил подпольной фашистской организацией в нашем поселке и совершал диверсии. И звали его не Степан, а Микола.  

– Как же он руководил-то, если у него полголовы не было? Он и говорить-то не мог, – удивилась старушка.  

– Друзья мне прислали из Киева их фашистскую газетенку с некрологом, – он выложил из ящика на стол газетный лист и прочитал заголовок: – «Исполняя долг, погиб в тылу врага». Всего читать не стану, такую мерзость повторять противно. «Светлая память герою, Миколе Панаеву (позывной – Ганс)… Отправился в самое логово врага и погиб там от рук ненавистного агрессора…». Вот и фотографии имеются. Одна – до ранения, а вторая – после.  

Жуков сложил газету вдвое, чтобы видна была только фотография Миколы до ранения, и передал Софье Фёдоровне.  

На заплаканную старушку с газеты смотрел совсем незнакомый человек, которого она три месяца считала своим сыном, готовила ему супы и каши, стирала грязные носки, гладила его, спящего, по искалеченному черепу и плакала от счастья, что ее сынок выжил в мясорубке войны.  

– Ваш сын, Софья Фёдоровна, – продолжал Жуков, – настоящий герой. Вы можете гордиться им. Пойдите и обнимите Льва Абрамовича. А то он все застрелить себя грозится. Очень переживает, что вы его бросите.  

Софья Фёдоровна пересела на стул возле мужа и, обхватив его за протез руки, тихо заплакала:  

– А я же чуть жизни себя не лишила. Хорошо, что Боженька отвел, спас меня от греха непоправимого.  

– Так вот откуда у вас на шее след от веревки? – встрепенулся Травин. – Что ж вы мне сразу-то все не рассказали? Я-то думал, что это фашист вас душил.  

– Если бы вы мне все сказали, – обижено ответила старушка, – разве я в петлю бы полезла?  

– Простите меня, если сможете, Софья Фёдоровна. Я и сам всего не знал.  

– А кто же убил шпиона Миколу? – поинтересовался Семён как бы у всех присутствующих.  

Жуков строго посмотрел на следователя.  

– Товарищ Травин, как у вас прошла операция по дискредитации и запугиванию нашего уважаемого адвоката?  

Травин встал по стойке смирно и браво доложил: – Адвокат запуган и полностью дискредитирован. Готов к восприятию реальности!  

– Ну и хорошо, – Семён Михайлович знаком разрешил Травину сесть. – Я полагаю, что дальнейший разговор будет не для женских ушей. Софья Фёдоровна, голубушка, побудьте в приемной. Попейте там чайку, пока мы во всем разберемся.  

Старушка понимающе покачала головой и послушно вышла из кабинета.  

Дождавшись, пока за ней закроется дверь, Жуков обратился к адвокату.  

– Семён, вы любознательный, мягко говоря, и, конечно, вам не терпелось узнать, кто же на самом деле прикончил этого подонка? Мы это сразу поняли, и поэтому, извините нас покорно, нам пришлось принять определенные меры собственной безопасности. Дело в том, что Степана, то есть, Миколу убили все, а значит, никто.  

– Это как? – удивился адвокат, который знал разные способы ухода от ответственности, но такой – «все – значит, никто» – ему встретился впервые.  

– Все началось в апреле, – продолжал хозяин кабинета, – когда в поселке появился этот лже-Степан. Наши молодые бунтари – демократы, либералы, хипстеры, толкинисты, реконструкторы и прочие неформалы – стали получать на свои смартфоны странные сообщения. Письма после прочтения исчезали без следа. Сначала это были политические воззвания, а потом и инструкции. Что особенно странно, если кто-то хотел сфотографировать это сообщение, то у него ничего не получалось. Снимок как будто засвечивался. Через месяц неформалы перестали получать сообщения, но начались жуткие происшествия. Сначала в ловушку попал грибник…  

– Я все знаю о ваших происшествиях от часовщика Валентина. Вы мне про шпиона расскажите, – прервал нетерпеливый адвокат Семёна Михайловича.  

– Ну так вот, – продолжил Жуков. – Пришел к нам Лев Абрамович и... А может, Лев Абрамович сам расскажет о своем подвиге?  

Сапель смущенно покряхтел, но согласился.  

– Я заподозрил его, когда на печке заснул. Просыпаюсь, а этот за столом сидит и что- то печатает на каком-то приборе с фашистским крестом. Сразу видно, что вражья машинка. Как я ни присматривался, различить, что пишет, не смог. Тогда решил оборудовать на печке наблюдательный пункт. Принес туда армейский бинокль, накидал одеял, воду, таблетки. Двое суток сидел на печке, боясь даже шорох издать. И вот наконец пришел этот, как его, Микола и уселся за свой приборчик писать. В бинокль я разглядел, что пишет он инструкцию под названием «Братский грех». Я уж не стану ее пересказывать, хотя и помню наизусть, но суть ее сводилась к тому, что человека убивали хитрой петелькой несколько людей. Каждый выполнял только часть задуманного, таким образом у всех убийц на момент смерти жертвы оказывалось твердое алиби.  

Тут я прочитал, что этой хитрой петелькой Микола поручает своим подельникам мою Софочку Фёдоровну убить. От возмущения я вскрикнул. А он спрятал приборчик и посмотрел на меня так, что стало ясно: мы с супругой не жильцы. Я понимал, что объяснить Софочке ничего бы не смог. Она никогда бы не поверила, что сын ее убить хочет. А хуже того, подумала бы, что я так из дома его выживаю. Поэтому я пошел к Семён Михалычу и все рассказал.  

Тем же вечером я нашел этого шпиона в огороде мертвым и с петлей на шее. Тут-то я и понял, кто нам с Софочкой помог. Позвал соседа с лопатой... А дальше вы все сами знаете.  

– А почему веревка-то осталась у него на шее? – спросил любопытный Семён, – Это же улика.  

Травин застенчиво улыбнулся.  

– Это наш боевой товарищ Рамис, как у него водится, все перепутал. Ему было поручено всего-то веревку у отца Кирилла взять и на место принести. Он даже с этим несложным делом не справился. Петлю не так завязал. Хорошо, что все мы друзья и единомышленники, а то не знаю, чем бы все это закончилось.  

«Ну и ну! – подумал Семён. – Значит, эти четверо – Жуков, Травин, Рамис и даже отец Кирилл – ухайдакали этого фашиста по его же инструкции «Братского греха». А чтобы я молчал про них, устроили мне подставу с «люгером». Но это же совсем неравнозначный обмен, – размышлял адвокат. – Молчание о хранении оружия на молчание о групповом убийстве – это не шило на мыло».  

Поразмышляв о несправедливости обмена, Семён взял со стола Жукова листок гербовой бумаги и каллиграфическим почерком вывел:  

«В соответствии с законом об оплате труда адвокатов по назначению суда и следствия, прошу выплатить мне за один день работы по защите гр. Сапеля Л. А., подозреваемого в совершении преступления, предусмотренного ч. 1. ст. 105 УК РФ, гонорар в размере: автомобиль марки «Порше-958», что припаркован у парадного подъезда».  

– Если Лев Абрамович больше не нуждается в моих услугах, позвольте вручить вам, Сергей Васильевич, мое заявление об отнесении расходов на мои услуги за счет государства.  

ГЛАВА 10  

Когда, покручивая на указательном пальце ключи от председательского «Порше-958», довольный собой, Семён спускался по лестнице сельского совета, на его смартфон пришло сообщение: «Никому не рассказывай». Через мгновенье сообщение исчезло.