FB2

Народная Воля

Повесть / Альтернатива, Реализм, Сюрреализм
Аннотация отсутствует
Объем: 2.148 а.л.

Народная Воля  

 

ГЛАВА 1  

Поезд покачнулся и вывел меня из полудремы, за стеклом мелькали деревья, поля полные насекомых всех мастей, изредка вдали можно было заметить крестьян, собирающих грибы, ягоды и другие полезные вещи для жизни близ лесов. Небольшая проселочная дорожка тянулась перпендикулярно нашему составу, по ней иногда проходили деревянные, гнилые в некоторых местах обозы, запряженные лошадьми, поводчики их были старыми мужчинами, никогда не видавшие город, а живущие только сельским хозяйством, сначала под рабством, ныне же люди чахли над своим. Подумать только, что ещё относительно недавно многие из них были несвободны, убивались за побеги и воровство с полей, ещё вчера их могли высечь по прихоти хозяина и на потеху его богатым и знатным товарищам. Теперь же, пусть не в полной мере, до этого ещё придется идти, они могут чувствовать какую никакую свободу. Запах перемен, конечно, разносился над их головами, полями и домиками, что стоят на отшибах, болотах и спрятанными сидят под деревьями. Но до великого дня, до освобождения ещё придется подождать.  

Отвернувшись от окна, я посмотрел на уже изрядно забитый сигаретным дымом вагон, смолили здесь практически все, а не курящие попросту жевали табак, благо близ их мест находились плевательницы и все происходящее не было столь омерзительным. Шум поезда, разговоры на различные темы, от политических, до религиозных бились о стены вагона и влетали в уши, сигаретный дым входил в ноздри и забивал собой все пустое пространство. Мозг казалось бы накуривался вместе с остальными и кашель в этих вагонах обычное дело.  

Я посмотрел на Георгия Петровича. Тот полушепотом общался с мужичком лет 50-ти, одетым не по-зимнему легко, в рубашку и легкую дубленку. Георгий Петрович, что-то показывал руками, рисовал стрелки прямо в воздухе, практически пред самым носом собеседника. Последний же послушно кивал и взглядом, всем своим видом внимал рассказу Георгия Петровича. Несколько пассажиров с трубками в руках изредка посматривали на таинственно тихих собеседников, но нечего не говорили. Впрочем и так было ясно, что эти достопочтенные граждане следили за ними. От самой Москвы едут, не скажешь по ним, что традиционные пассажиры третьего класса, одеты вполне себе чинно и благородно, не иначе тайная полиция, а может даже и повыше у них звания. Подозрительными белыми воронами они выглядели на всем пространстве вагона третьего класса, среди ободранных, легко одетых ещё вчера бывших рабами крестьян, они выделялись сильнее всего и ежели бы они были реальной тайной полицией, тогда следовало бы поймать им самих себя, не иначе.  

–Вениамин Алексеевич, извольте’c?  

Ко мне обратился Георгий Петрович, собеседник его встал, почтительно поклонился и ушел в дальний конец вагона, я же наклонился чуть ближе  

–Вениамин Алексеевич, как думаете…. пройдет ли все, как мы на то рассчитываем?  

–Знаете, Георгий Петрович…не загадывайте и не говорите особо…Неужели вас Мать не учила?  

Георгий Петрович сконфузился, но все же кивнул и резким, практически нервным движением взял скомканную газету и погрузился в неё. Я же в свою очередь отстранился от товарища и снова вглядывался в виды за окном. А там все по-прежнему, не топтаная Россия, поля, леса, овраги и небольшие селенья, выглядывающие из-за верхушек дальних деревьев, кустарников и небольших возвышенностей. Мимо состава вновь проскакали на лошадях, но на этот раз это не был обоз. Лишь оборванные крестьяне на довольно изможденных, но по-прежнему быстрых лошадях, слегка посидевших местами.  

–Слышали, Вениамин Алексеевич, опять погромы. Не устраивает людей происходящее…стреляют’с  

–Снова?  

–Да, 25 смертей, есть старики и дети…сколько же  

–Нечего…осталось немного. Днем больше, днем меньше.  

–Вениамин Алексеевич…ну вот скажите мне, как это можно, по своим стрелять? Они ведь не враги…они ведь…такие же как мы с вами, ваша и моя мать, наши деды, обычные соседи, отчего же власть так сильно их не любит?  

–Не равны мы им, по их мнению. Вот и думают, что можно делать что угодно, власть уже давно привыкла к такому, но раньше…раньше не было отпора, да и столько бунтов не было. Пугачёв разве что по лесам бегал, а толку? Весь успех, что Пушкин написал про него.  

–Да’с, Пугачев действительно смех, но рисуют то его как, не читали ли вы письма его? Ну, по крайней мере так говорят, что письма его рукой написаны.  

–Читал, отчего не читать, интересно, пусть и правды там нет. Даже даты перепутаны, места описаны как будто Пугачев там не несколько месяцев бродил, а никогда даже и не бывал.  

–И я это заметил, но разве народ этого не видел?  

–А кто должен? Пушкин? Он и написал про него, только чтоб грамотные читали и понимали, экой негодяй этот Пугачев, а то что он нечего и не добился, нечего не сделал и просто был пойман, этого они не скажут, этого не напишут там. Все работают во благо мысли правителя, а ежели мысль не сходится, то недолго осталось пошедшему поперек.  

–Но поч…  

Георгий Петрович хотел было сказать что-то, но заметил, что разговор наш подслушивают те самые, подозрительные мужички с трубкой, пуская дым табака, они сверлили своими глазами Георгия Петровича и меня. Следят, точно следят. Я постарался снизить подозрения и просто сказал:  

–А знаете Георгий Петрович, хорошо что Пугачев такой был, нечего не добившийся, власть у нас такая, сильная…не допустила сие действо, так что рады должны быть, что все выдумка на страницах Пушкинской прозы.  

Георгий Петрович вздохнул, послушно кивнул и снова вернулся к чтению газет. Незнакомцы ещё некоторое время сверлили нас взглядами, но все же отвернулись и начали о чем то тихо переговариваться. Внутри конечно я напрягся, ведь остановить поезд они конечно имеют право, схватить нас и передать местной власти, ежели таковая имеется тоже, да и сейчас эти достопочтенные господа могут вытащить револьверы и арестовать нас, но за что? Разговоры это пол беды, доказать им надо, что мы есмь нечто опасное, нечто устрашающее и что то готовящее. Но нет у нас нечего, и знал это я, знал это и Георгий Петрович, знали, мне кажется и полицейские, просто продолжали слежку. Слежка это единственное чем можно развлечь себя здесь в вагоне третьего класса, полного отребья, дыма табака и запаха нечистот. Везли бы мы оружие или может бомбу, то сразу же попались, даже если бы пронесли в салон оные вещи. У полицейских нюх на такое уже настроен, но мы не деревенские простачки и такие вещи проносить с собой не намерены. Сейчас я и Георгий Петрович просто едут в посёлок Саблино, а оттуда вместе с ещё несколькими людьми мы отправляемся в Петроград. Пару дней, думаю, ещё побудем там и наконец, совершим содеянное.  

За окном уже вечерело, через часов 8 мы будем на станции, Георгий Петрович спал, уткнувшись головой в грязное и пыльное стекло, я посильнее завернулся в пальто и продолжал рассматривать дали и природу своей страны, обычную такую, лес как лес, наверняка там, где-то под камнем муравьи, где то близ камня лежит еж и ждет пока муравьи выползут, дальше ходят туда-сюда по веткам различные птицы и поют свои песни, перекликаясь друг с другом, в деревеньках наверно уже готовятся ко сну, зовут детей с поля поближе к огню и еде. Печка греется сама и греет весь деревянный дом. В доме этом спокойно, несмотря на все проблемы обрушившиеся на мир, а мне по прежнему не спокойно на душе, ведь понимаю что…что все неправильно. Неправильно происходит жизнь, моя, граждан и вообще всех, даже этого ежа, что стоит близ камня, даже муравьев под оным камнем. Все идет не так как должно идти, живем мы не чувствуя нечего, завтра может и не будет нас, а толку, что убудет? Что изменится? Да нечего…  

Люди умирают от голода, болезней, избиений. Власть нечего не хочет менять, лишь обогащается ещё больше, все псевдо реформы эти, бред и ширма, скрывающая за собой очередной убийственный приказ. Стрельба по невинным рабочим, стрельба по людям на рынках, аресты в типографии, все это знаки, знаки грядущих перемен и ежели мы, свободные люди, люди народные исправим это, поможет переменам придти раньше, то может…может пустота уйдет?  

Пустота затмевает собой все пространство, как туман накрывающий Петроград, она накрывает и меня. В белой пелене нет больше мыслей, кроме одной,  

в звенящей болью голове лишь она отражается и мигает как огонь свечи: Мы едем туда, чтобы убить Императора.  

 

ГЛАВА 2  

Поезд замедлил ход, часть курящих пассажиров, уже вставала с мест, держа в руках небольшие чемоданы с немногочисленными вещами. За стеклом прошла небольшая станция, название которой я не увидел, вокруг не было нечего лишь ряд троп уходящих в разные стороны от «тела» сей станции. Я внимательно осмотрел платформу, но никого не увидел. Не было здесь заходящих к нам, не было встречающих, не было никого и нечего, только пыль и редкая листва прыгала по платформе и всей пустой, упаднеческой станции.  

Георгий Петрович проснулся от резкого торможения поезда, глаза его бегали по салону и осматривали выходящих. Удивительно, но один из следящих за ними, также выходил на этой станции, тем не менее, собеседник его и товарищ по-прежнему сидел у окна, уперевшись головой в стекло и относительно громко храпя. Георгий Петрович посмотрел на меня:  

–Странно, знаете’с, если слежка то отчего же раздельно, а Вениамин Алексеевич?  

–Я же откуда знаю, может и обознались мы, просто товарищи едут, один вот…  

Я посмотрел в окно и заметил, что товарищ следящего идет по тропе куда то вглубь леса, уже изрядно отойдя от станции.  

–Один вот ушел, Георгий Петрович…второй спит, ну и бог с ним, какая уж разница, нам ещё не скоро выходить.  

–И то верно Вениамин Алексеевич…пожалуй ещё подремлю, знаете голова так болит.  

Я кивнул Георгию Петровичу, а сам встал с места и направился в тамбур, дабы наконец подышать воздухом куда более чистым и не захваченным дымом табака. В тамбуре стоял вагоновожатый, глаза его были закрыты, да и видно было, что гражданин изрядно кивает носом и ежели не упадет, то будет аки лошадь стоять и спать прямо здесь. Близ окна прошло несколько других вагоновожатых, дыша себе на руки и жмясь друг к другу они обходили состав и проверяли его работоспособность. На некоторых этапах пути может произойти что угодно, вдруг Михайлов и его товарищи снова выйдут в открытую. Выступят с атакой. Убьют притом кого угодно кроме него….  

Я вздохнул и посмотрел на лес, выглядывающий вдали. Вглубь его как раз шло несколько человек, только, что сошедших с нашего поезда, я смотрел на их фигуры пока они вовсе не скрылись среди деревьев и кустарников где то вдали. Мимо окна вновь прошли рабочие, смеясь и по-прежнему грея руки, они поднялись на поезд. Через минуту прозвучал свисток, все вагоны тронулись и поезд, дребезжа, направился дальше. Вагоновожатый, стоящий близ меня лишь пошатнулся, так и не открыв глаза.  

Вернувшись в салон и снова усевшись у грязного, замутненного дымом и пребываниями тысяч людей окна, я посмотрел на Георгия Петровича. Довольно тихо похрапывая, он сидел с повисшей головой и видел наверняка какой-нибудь нный сон. А я…я боюсь спать, сны никогда не приносят мне радости, никогда не приносят мне успокоения. Исключая конечно биологическое, ведь человеку нужно спать иначе можно и умереть, но сны, сны для меня это враждебность, это первобытный страх и ужас.  

Возможно с этим связана старая травма, пришедшая ко мне прямиком из моего довольно бедного, страшного детства, с лишениями и трудностями. Как сейчас я вспоминаю эти обеды, а точнее сказать ужины среди таких же оборванцев, жителей грязных окраин, как я. Мыши, иногда голуби или собаки, с собакой сложнее, она может дать отпор, а наши худые, бледные и слабые детские тела не смогли пересилить бы и самую худую, всеми брошенную дворняжку, поэтому многие собачьего, да и вообще мяса не видели. Зимой уходили, прямо как солдаты эшелонами на небеса, несколько раз видел, как дворники сметали в кучку тела моих, бывших некогда товарищей по несчастью в одну кучку, а затем увозили их на каретах. Хоронили ли их? Этого доподлинно не было известно мне, знаю лишь, что с улиц городов таких убирали, убирали бы и живых, но к счастью нельзя было совершать такое. Я же…я же просто чудом выжил и попал к Кибальчичу, тот выходил меня, обучил грамоте, легкой арифметике и вот я уже полноценный, можно сказать…полноправный гражданин нашей необъятной страны, а ещё вчера я мог есть мышь в подворотне, а может не есть мяса пару месяцев, перебиваясь лишь украденными овощами с рынков. Кибальчич сделал все для меня и я ему благодарен, пусть я не смог спасти его от налета полицейских, но я продолжу его дело, доведу до конца все…и наконец спасу всех, да, спасу это точно, ещё немного и все пойдет по нормальному пути, наконец в конце тоннеля будет свет и счастье, которого не было годами, десятилетиями у меня и многих других обычных людей, да…я стану Прометеем…нет Наполеоном…в общем героем в глазах людей, да только…только убийством ли мне строить дорогу. Отъявленного мерзавца стоит убить, с этим будет согласна мать, чье дитя этот мерзавец истязал, с этим будет согласна выжившая жертва, но некоторые люди не настолько погружены в горе, ситуация, устрашающая всем своим видом их не коснулась и для них это просто преступник, следовательно уподобляться ему не стоит, кровь за кровь это признаки первобытности в нашем обществе, а этого нам только не хватало, но разве не лучше лишить отъявленного негодяя жизни, нежели кормить его и защищать в темнице на территории страны? Не проще ли срубить ему голову? Не проще убрать его с лица земли? Но что чувствует тот, кто совершит это? Очищение? Ему то какое дело…а если дать сделать это горюющим? Это уже совсем кромешный ужас, это будет взрыв, это будет лишение, это будет отрицательным явлением на душе горюющего, а если не выйдет, а если лучше не станет? Будет ли отрицать он то, что стал таким же, пусть даже лишил жизни не неповинное дитя, а мерзавца. Грань эта размыта, неясна для многих, в том числе и для меня, можно ли стать героем совершив убийства? Оправдывая их только тем, что те кого ты убил, этого заслуживали, за ужасные деяния, за пролитую кровь своего же народа? Не стану ли я таким же впоследствии? Не убьют ли героя, по его же примеру, когда он сойдет с ума? Может подобное будет и со мной?  

Поезд снова качнуло на рельсах и от этой качки проснулся Георгий Петрович, потянувшись он снова взялся за газету, но через секунду отложил её и задумался. Думает ли он о том же? Что убийство не всегда выход? Что Кибальчич был лишь в общих чертах прав и всегда есть не кровавый способ спастись? А может Георгий Петрович молится? Насколько помню довольно богобоязненный человек, но мне этого точно не понятно, на улицах, окраинах такого не было, там не в бога верили, а в жизнь как таковую и смерть, идущую за ней по пятам. Бог дело десятое было, может кто и верил, молился по ночам, после того, как ему нечего не досталось и уже месяц он живет на воде и жуках…Впрочем…нет, даже в таком случае нет…никто не верил. Георгий же Петрович точно не молился, скорее проговаривал в своей голове план, только зачем? Сомневается? Я тоже в сомнениях, но может ли быть в таком случае продуманность, может ли быть тут план как таковой? Это братоубийство, это преступление, это террор. Халтурин глупец был, и Кибальчич знал это…впрочем…и мы глупцы, все мы глупцы.  

 

ГЛАВА 3  

Мои сны омерзительны, пусты и никчемны, господи, за что мне они приходят в ночи. Сейчас в очередной раз перед моими глазами представала привычная в своей грубости, опустошенности картина, впрочем, наверно правы поэты, правы писатели, какая душа, такие и картины видит мозг.  

Поле заволок туман, дым, в ноздри то и дело входил запах гари, пороха и металла, вся земля вокруг пропитанная кровью многочисленных убитых, лежащих тут и там, будто бы стонала, издавая низкий утробный звук, звучащий чем то средним между горловым пением и уханьем лошади, вдали звучали выстрелы, рядом среди тысяч и тысяч мертвых тел звучали стоны ещё дышащих и бьющихся в агонии от боли людей, некоторые тянули окровавленные руки в мою сторону, а я со спокойным взглядом подходил к просящему помощи и одним быстрым, рассекающим воздух на две части ударом сабли лишал жизни просящего о помощи, с одной стороны лишая его боли и страдания, с другой принося себе моральную и душевную травму, я понимаю, что они не враги, они такие же как я, они некогда были моими одноклассниками в гимназии, вместе мы бегали на заднем дворе, воровали яблоки с соседнего парка, ходили на поэтические вечера, а теперь я одночасье лишаю их жизни, считая себя единым всесильным судьей, но кто я такой, чтобы это делать? Я убиваю своих, стоит ли моя цель, мои идеи жизни тысячи людей, стоят ли? Кто ответит на этот вопрос, я бросаю саблю на пропитанную кровью многих людей землю и падаю на колени, кричу, но крика моего не слышно, связки напряжены, но звук не выходит из утробы моей, лишь странный булькающий, совсем тихий звук, вокруг продолжается стрельба, несколько снарядов разрываются близ меня и ударной волной меня сносит на лежащие трупы, я падаю в их объятья и они принимают меня. Руки мертвецов обвивают мои ноги, руки, грудь и шею и начинают со всей силы давить, сначала я пытаюсь вырваться, но не могу, сил моих не хватает, в голове осколок кровоточит болью, а руки давят все сильнее и сильнее, в итоге сдавшись, я подчиняюсь и оказываюсь среди других таких же как я, убитых некогда мной. Я стою на коленях, а вокруг меня все эти люди, в руках их сабли, ножи и палки, все они обступают меня со всех сторон, у кого то кровоточит их рана, у кого то отсутствуют части тела, озлобленные и окровавленные злые братья мои подходят ко мне и я улыбаясь ожидаю смерти. Ожидание оной не представляете, какая отрада…когда же, когда же закончится все и тут, несколько людей замахиваются, зажмурившись, я ожидаю удара и последующей за ним боли, но нечего не происходит, я открываю глаза и вижу вокруг лишь пустоту, поле также завалено телами, но шума нет, выстрелы прекратились и туман, смешанный с дымом от пушек пропал, теперь здесь только мертвецы, природа и я, никого боле. Вдали я услышал шаги, а после тихое, почти неслышное пение, голос принадлежал женщине, но я видел лишь её белый…белый иссиня белый силуэт, она шла очень далеко, я пытался вглядеться в него, но бесполезно, все что было понятно на таком расстоянии это то, что это была девушка и что она была одета в синее платье. Лица, фигуры тем более, особо не было видно.  

Пение исчезло, шаги тоже пропали и я снова оказался один на один с мертвецами, с телами убитых, в лужах крови и бесцветной, настоящей, пронизывающей до дрожи тишине.  

Я пытаюсь встать, но сразу же заваливаюсь на землю, осматриваю ноги и понимаю что теперь я среди них лишний, они мертвы, а я серьезно раненый буду страдать среди невинно убитых мною, плача от безысходности и боли я смотрю в лицо одного из мертвецов, последний подмигивает мне, это Георгий Петрович…  

С криком я очнулся и сильно ударился о стекло, Георгий Петрович, сидящий напротив, внимательно смотрел на меня, пока я, испугавшийся глупого сна, поглаживаю висок.  

–Дурной сон?  

–Невероятно…как только такое приходит в голову.  

–Не каждый готов жить как вы, не каждый прошел ваш путь, поэтому Вениамин Алексеевич, в ваших снах нечего удивительного и нет…ужасы дают о себе знать.  

–Я видел то, чего не было…я видел…ох, как же…мы глупцы…мы делаем ошибку, очередную, ещё страшнее.  

–Постойте, о чем вы?  

–Вы понимаете…если бы можно…можно было вернутся, я бы остался в Москве.  

Георгий Петрович поднял брови и перекрестившись сказал:  

–Вениамин Алексеевич…что же вы…пошто…. что значит…  

–Все просто…. это ошибка…. ошибка.  

Георгий Петрович нечего не сказал, я же ещё раз потер висок, боль ушла, а осадок от дрянного сна остался, в этом вся проблема. В голове будто бы взрывались снаряды, один за другим, принося мне невероятную боль. Я посмотрел на Георгия Петровича и быстро сказал:  

–Не найдется ли у вас чего-то от головной боли?  

–Могу’с предложить Эрготомин…где-то, он где-то лежал в саквояже.  

–Буду очень признателен вам…голова взрывается болью, а нам ещё ехать долго.  

Георгий Петрович кивнул и встав с места потянулся на верхнюю полку, выудил оттуда свой коричневый, слегка потрескавшийся от древности, кожаный саквояж и открыв его одним уже отточенным до мастерства движением, начал копаться внутри. Через пару минут он наконец выудил небольшой пакетик, внутри которого лежали маленькие таблетки, желтоватого цвета. Георгий Петрович выудил одну и достав небольшую стеклянную бутылочку протянул все это мне. Я быстро выпил таблетку и вернул бутылку Георгию Петровичу, саквояж он закрыл и поставил на место, а бутылку держал в руках, внимательно разглядывая меня.  

Некоторое время я морщился от боли, но постепенно начал успокаиваться, а с успокоением начала проходить и головная боль, выстрелы начали затихать, голова переставала отзываться на них и наконец, спустя полчаса сидения с закрытыми глазами я наконец понял, что головная боль, будто бы прилив на море, ушла. Глаза я по-прежнему не открывал, но старался не уснуть, дабы снова не оказаться на поле, где среди травы, деревьев и луж крови лежат мертвецы, зазывающие меня в свои мертвые объятия.  

Руки начали дрожать, а в салон из тамбура зашел неприметного вида мужичок в сюртуке, запыленном и порванном по бокам. Он внимательно посмотрел на меня, почесал слегка седую бородку и быстро прошел мимо меня. Я же повернул голову и проследил за ним, пройдя в конец салона, он подошёл к мужику, читавшему газету, быстро наклонился перед ним, шепнул нечто на ухо и быстро начал возвращаться назад, я снова повернулся обратно. Мужчина прошел мимо, быстрым движением открыл дверь, дождался товарища и вместе с ним они вышли в тамбур. Я вдохнул и посмотрел на руки, дрожь начала проходить, а страшные образы мертвецов начали уходить из головы, Георгий Петрович смотрел на меня, он сидел и стучал ногой, нервозно потирая шею и смотря по сторонам. Видимо испугался. Я тоже испугался.  

Может ли быть так, что эти достопочтенные граждане также являются шпионами, следят за нами и смогут помешать нам выполнить нашу задачу? О чем они шептались, почему он так смотрел на меня? Не слишком ли много тогда следящих за нами? Одни ушли на станции…. стоп, а может это вошедшие? Хотя нет…я бы заметил, а если бы нет? Ох, господи…  

Я вытер лоб, на который выступила испарина, Георгий Петрович продолжал смотреть на меня. Я поднял руку в успокаивающем жесте и сказал:  

–Нечего страшного…скоро прибудем’с  

–С божьей помощью доберемся.  

–Ага…. с ней тоже.  

 

ГЛАВА 4  

И вот наконец поезд приближается к нужной нам с Георгием Петровичем станции. За окном непроглядная тьма лесов России, а вдали легким желтоватым огоньком просвечивает платформа станции, на которой наверняка уже стоят и ждут поезда другие люди. Георгий Петрович встал с места и вытащил с верхней полки наш небольшой по весу багаж, по две небольших сумки, одну-мою он передал мне, а свою же поставил на пол и снова уселся на место, глаза его то и дело бегали по салону, а колени дрожали.  

–Нечего пугаться так…мы доехали  

–Но не все ведь ещё Вениамин Алексеевич? Нам ведь ещё…ещё много сделать’с надо  

–Когда придет время и сделаем, а пока радуйтесь что прибыли вовремя. К слову на станции кто то встречает нас?  

–Встречает’c Евсей Григорич, наш…старый товарищ, он нас и приютит на время, а там уж и все. В город.  

Я кивнул Георгию Петровичу и снова начал разглядывать непроглядную темноту лесов, огоньки станции становились ближе, запах табака все меньше бил по носу, поезд замедлялся, а люди в салоне начали, как один собирать вещи, ещё минут 5, а может 10 и мы прибудем на платформу. Я вздохнул и подхватил сумку, Георгий Петрович последовал примеру и вместе с ним мы вышли в тамбур. Там уже стояло несколько человек, одним из них был мужчина что внимательно рассматривал меня, сейчас он стоял спиной ко мне и о чем то шептался с другим мужчиной, близ них стояло несколько бедных, если не бедствующих, судя по виду, студентов, а также женщина, одетая в легкое синее платье и шубку довольно плохо выглядующую, накинутую поверх платья, ноги её тоньше палочек дрожали, руки крепко удерживали шубу, по той причине, что пуговицы видимо, совсем отпали. Лицо было задумчиво бледным, а губки потрескавшимися и дрожащими в такт ножкам. Я призадумался, выйдет такая и сразу застудится, ветер распахнет шубку, как её не держи, а ведь холод бродит. Закоченеет и умрет в муках ведь.  

Женщина, хотя почему женщина, вполне молодая девушка, которой явно не было и 20 лет, просто замерзшая почти до смерти, стояла ближе всего к нам. Она показалась мне знакомой, в своем тонком голубом или синем платье, своей почти неясной, невесомой фигурой…не та ли эта девушка, силуэт которой я видел в своем страшном сне, может…нет…Я.  

Внутри я отчетливо понимал, что мне следует увидеть её лицо, следует позвать с собой, а если она откажется, то схватить за руку и увести. Отчего то внутри всплыла мысль, что именно она нужна для чего то, именно она…она должна пойти с нами.  

Поэтому я посмел дотронутся до неё и опустив к её уху голову спросить:  

–Простите меня за ужасную бестактность, но все же не могли бы вы повернутся.  

Девушка вздрогнула, но все же развернулась и удивленным лицом рассматривала меня и не менее удивленного Григория Петровича. Поезд качнулся и девушка чуть было не потеряла ориентацию в пространстве, она отпустила шубку, но схватится было не за что, поэтому я протянул руки и подхватил за её, почти невесомые, бледно-белые и холодные, как снег тонкие руки. Она снова посмотрела на меня и нечего не сказала, не сказал по началу и я, но все же пробормотал:  

–Не…не могли бы вы пройти с нами, вам бы согреется.  

Девушка хотела было что-то сказать, рот её приоткрылся, но дверь тамбура открылась и в него ворвался холодный, пробирающий до костей северный ветер, мужчины впереди быстро сошли, поэтому ветер бил по девушке и нам в первую очередь, потому что вопреки моим ожиданиям, судя по звукам и не заходящим людям, станция была пуста, я взял девушку за руку и вместе с ней вышел на платформу, она действительно была пуста, лишь вышедшие и пошедшие в разные стороны подозрительные мужчины и студенты были на ней, Георгий Петрович встал рядом со мной и тихо спросил:  

–Что происходит? Кто это?  

Указывал он понятно дело на девушку, но черт знает кто она! Я по-прежнему держал её за руку, второй она придерживала свою истрепанную шубку, своими голубыми и довольно испуганными глазами она смотрела на меня. Кто она? Зачем я это сделал? Не знаю, ответов на эти всплывавшие в голове вопросы у меня не было, я просто понимал, на границе сознания, что мне нужно было взять её за руку, взять её с нами.  

Георгий Петрович хотел было снова задать свой вопрос, видимо подумав, что я его не услышал, но я остановил его жестом и сказал:  

–Где ваш Евсей Григорич? Видите…замерзла девушка нужна помощь.  

Георгий Петрович попытался что то сказать, но все же промолчал и обойдя меня пошел вперед, я держа за руку незнакомку последовал за ним. Она дрожащими и тонкими ногами аккуратно шла за мной, то и дело вздыхая или может быть даже всхлипывая. Мы прошли до самого выхода со станции, а там Георгий Петрович остановился, остановился он возле повозки. Близ неё стоял бородатый и старый мужчина, в потрепанном пальто, в руках он вертел уже изрядно износившуюся шляпу. Георгий Петрович подошел к нему и протянул свою руку, мужичок поднял взгляд на него и ответил на рукопожатие, расплывшись в бедной 12 зубовой улыбке. Указав что мне и судя по всему незнакомке следовало залезть в повозку, сам он сел рядом с дедом-кучером и начал что то обсуждать. Я быстрым шагом подошёл к повозке, взял сумку и бросил туда, после я помог забраться девушке, а затем забрался и сам. В повозке было немного сена, странных вещей, по типу длинной деревянной палки без всего или же круглого металлического шара и ещё более заплатанное и грязное пальто, что лежало будто бы посередине всей повозки, девушка села в противоположный от меня угол и сжалась всем телом, пытаясь видимо согреется и придти в себя, я же наконец понял, что сотворил глупость, взяв с собой эту девушку, и сотворил вторую вообще обратив на неё внимание. Повозка тронулась, незнакомка тихо, почти неслышно издала звук, похожий на писк и мы этой странной группой отправились в дом, как я предполагал, самого Евсея Григорича.  

Через несколько минут девушка видимо окончательно придя в себя повернулась ко мне и тихо спросила:  

–Зачем? Кто вы…  

–Я…  

А что сказать? Что ответить, я идиот и совершил поступок настоящего идиота, ещё лучше было бы, если б на поезде были те полицейские, следящие за нами. Они бы уж точно спросили нас про это странное недопохищение.  

–Вы…мне показалось, что вы…вы довольно легко одеты.  

–Да…Но мне не холодно.  

Ответила девушка, но по её виду и не скажешь, да и слова эти она отчеканила, стуча зубами от морозов и уже, о господи, падающего снега.  

–Понимаете…Это может звучать глупо…мне кажется…что я, что я должен был забрать вас.  

–Что? О чем вы…кто вы вообще тако…такие?  

–Мы…просто люди, собрались вот приехать к товарищу…В его дом, близ Петрограда.  

–И зачем же…  

–Зачем там вы? Ох…я же говорю…мне кажется вы нужны там.  

–Отчего же вам это кажется? Это ведь…вы не обычные люди.  

–Постой…постойте, я просто…не знаю как это объяснить, просто пой…поймите, что мы прибудем туда…так нужно.  

–Я нечего не понимаю, но плевать уже…я все равно умру, какая разница где…  

Девушка перешла на крик, но несмотря на это фразу эту услышал точно только я, сказав это она сразу же заплакала и подняв замерзшие колени уткнулась в них лицом. Она спрятала его и мне вдруг показалось, что все это настолько неестественно, настолько странно, что подумал я было, что нахожусь снова во сне, но другом, где нет поля боя…а есть вот это, рыдание девушки, длинная, почти бесконечная дорога и убивающий мороз…Я быстро понял, что сон слишком реален и слишком логичен, несмотря на некоторые огрехи и странные произошедшие события, тем не менее я точно не сплю. Сообразив что девушка точно окоченеет по прибытию, я схватил пальто и укрыл им девушку, она снова подняла голову, по лицу её, обветренному и красноватому медленно катились слезы, я укутал её чуть лучше в пальто и сел напротив неё, она нечего не сказала, а лишь смотрела на пол повозки, там была небольшая ниша, а в ней лежало два револьвера. Я посмотрел на них и меня снова осенило, что я забыл зачем я еду в Петроград…. увидел девушку эту, взял её с собой и даже не понимаю в какую канитель её ввязываю, сейчас делая только хуже…револьверы…мы же…мы же собираемся убить императора!  

Я сорвал с себя пальто и бросил его на пол прикрыв нишу с револьверами, страх почти полностью затмил собой другие чувства, например чувство холода, хотя не сказать, что в пальто мне было теплее, скорее удобней переносить этот северный мороз, но теперь я сидел в тонкой рубахе и поношенном пиджаке, поэтому через минуту, когда страх ушел, я наконец начал чувствовать мороз, руки замерзли быстрее и я спросил Георгия Петровича едущего впереди:  

–Знаете…холодновато…. когда мы прибудем?  

–Через полчаса уж точно, потерпите друг мой…а что с ней?  

Я посмотрел на девушку, она сверлила взглядом полным ужаса и нулевым осознанием ситуации меня, я пробормотал быстрое:  

–С ней все в порядке…слегка замерзла  

И вернулся к ней. Она снова спросила меня, своим дрожащим, тихим и сиплым голосом:  

–Кт..то вы такие?  

 

ГЛАВА 5  

Повозка замедлилась и остановилась возле довольно ржавых и устращающих ворот, за ними шла небольшая тропинка ведущая к большой усадьбе. Возле входа ворот стоял низенький мужчина, одетый в черное пальто и шляпу, Георгий Петрович спрыгнул с повозки и протянул руку мужчине у ворот, кучер же продолжал сидеть. Может это не тот самый Евсей Григорич.  

–Вениамин Алексеевич, слезайте  

Я взял с пола повозки пальто, посмотрел на девушку и кивнул ей, она встала вслед за мной и аккуратно с моей помощью слезла. Я слез за ней и взяв её за руку подошел к Георгию Петровичу и незнакомцу в шляпе.  

–Вот, познакомтесь…Евсей Григорьевич Велесов  

Вот как, я уж думал…значит зажиточный мужчина. Евсей Григорьевич протянул руку мне и пожал. Рукопожатие суховатое, совсем легкое, будто силы в Евсее Григорьевиче особо и не было.  

–Вениамин Алексеевич, а это…  

Я указал на девушку и понял, что до сих пор не знаю её имени, но она исправила ситуацию. Протянула тонкую белую руку и тихо сказала:  

–Мария Николаевна…я…  

Евсей Григорьевич пожал руку девушки, хотя это было похоже больше на нелепое поглаживание, а затем задал вопрос Георгию Петровичу:  

–Добрались вы не быстро, я ожидал вас ещё вчера.  

–Сожалеем что заставили вас ждать, просто…были небольшие перестановки.  

–Нечего, нечего страшного, давайте в дом, в тепло. Вы наверно замерзли по пути.  

Сказал нам Евсей Григорьевич, открыв дверь и впуская нас на тропу к усадьбе. Затем он развернулся к повозке и крикнул:  

–Петр, отправляйся на склад.  

Повозка снова тронулась и проехав некоторое расстояние повернула, вдали снова скрипнули петли ворот, заржали кони, снова скрип и наступила тишина, только мы четыре человека идущие по свежему снегу издавали неприятный хруст.  

Мы подошли к усадьбе бело-желтого цвета, Евсей Григорьевич прошел вперед и открыл дверь перед нами, кивнув ему мы, я и Мария Николаевна зашли, слегка нервозный Георгий Петрович сейчас теребящий свой чемодан прошел следом, а замыкающим был хозяин усадьбы Евсей Григорьевич, он запер дверь и наконец мы оказались в теплом помещении. Евсей Григорьевич провел нас в гостиную, где жар камина, явно только растопленного, наконец-то согрел и меня и видимо Марию Николаевну, мягко севшую на небольшой стул, положив на свои белые колени шубку и пальто. Я снял свое пальто и положил его на диван, что стоял по центру, сумку я поставил рядом на пол. Григорий Петрович прошел мимо меня и сел на диван. Евсей же снял шляпу и повесив её на небольшой гвоздь встал перед нами. Теперь я смог его основательно разглядеть, улыбающийся низенький мужичок, пухловат слегка, улыбка, будто бы с Толстовского бала пришел к нам. Григорий Петрович был грустен, хотя даже не так, он был испуган, но я не понимал отчего…  

–Так’с, я понимаю вас приезд как сигнал к активному действию. У вас появился идеальный план? Я прав?  

–Можно сказать и так, Кибальчич сейчас допрашивается, отводя взгляд, основная группа давно разбросана и потеряна любая связь, остались лишь мы.  

–Значит’с в Петрограде вы…  

–Да, мы приехали для этого, но пока…пока нам нужно отдохнуть с дороги, понимаете ли…дальняя дорога разрушает спокойствие.  

Сказал я и встал с дивана, Григорий Петрович громко прокашлился и сказал:  

–Подождите, Вениамин Алексеевич…зачем вы взяли с собой эту бедную девицу? Вы понимаете что вы натворили!  

–Что? Я думал…я думал она с вами…ох, девушка…милая Мария Николаевна, неужто…ох, господь милосердный  

С лица Евсея Григорьевича ушла улыбка и лицо приобрело вид испуганного ребенка, которому через час другой светила больная и сильная порка от отца. Мария Николаевна же поникла и совсем не шевелилась, лишь губы её слабо дрожали в такт ножкам.  

Я взял пальто и сказал:  

–Я…я знаю что делаю, Григорий Петрович, вы ещё в поезде имели некоторые проблемы, вам ли говорить об ошибках?  

–Позвольте…вы понимаете что происходит? Вы в своем уме? Неужели на вас так подействовали лекарства.  

–Нет, Григорий Петрович я в своем уме…я…завтра все закончится, а пока идемте в комнаты, нужно отдохнуть с дороги и перед этим…  

Григорий Петрович схватил меня за рукав и внимательно посмотрел на меня, я повернулся, выдернул рукав и сказал:  

–Что? Я понимаю, что создал некую проблему…которая правда видится только вам…Евсей Григорьевич, найдите комнату для Марии Николаевны, отведите её туда.  

Евсей Григорьевич быстро подскочил, кивнул и быстро пошел наверх жестом приглашая за собой Марию, девушка задрожала ещё сильнее, но нашла силы встать с места и медленно пошла за мужчиной. Я снова повернулся к Григорию Петровичу и коротко сказал:  

–Я понимаю, что это будет звучать как речь сошедшего с ума…но я считаю что именно она нужна нам. Она спасет нас… я не могу точно сказать отчего…не могу сказать спасет ли вообще, может я действительно лишился рассудка, но все равно…Григорий Петрович, эта девушка нужна.  

–Когда вы расскажите ей кто мы, и зачем сюда прибыли…  

–Не знаю…сегодня? Нет…лучше утром, да утром расскажу, так будет лучше. Утро вечера мудрее…  

–Хорошо, Вениамин Алексеевич, простите меня…я просто, я шокирован, испуган. Вы ведь видели, что делают эти ищейки, знаете ведь что…что они хуже зверей…  

–Я понимаю вас Григорий Петрович, не бойтесь, возможно…возможно они будут с нами, возможно все завтра изменится.  

Я похлопал его по плечу и поплелся наверх по деревянной лестнице, видавшей уже ни одно поколении жителей дома, уж точно. Григорий Петрович продолжал стоять у камина, провожая меня своим испуганным взглядом.  

Поднявшись на второй этаж мой взгляд сразу же зацепился за картину, висящую прямо напротив лестницы. Коридор здесь был в эдакой форме буквы «Т» и уходил вправо и влево, а как только человек поднялся его взгляд падает на странную картину. Написана она по современным лекалам конечно, но для большинства энтелегентов и эстетов из столицы она покажется через чур вульгарной, ведь они привыкли к девушкам на картине только если девушка на заднем плане, а лучше если её вообще не видно, а здесь центрировано изображение полностью обнаженной женщины, она сидит на троне, а вокруг неё сидят люди, хотя нет, так назвать их нельзя, это была самая страшная пародия на людей которую я только и видел. Серые, даже черноватые, будто пережившие пожар, они были уродливы, а уродство их ещё больше страшило при взгляде на их лицо, перекошенное от ужаса и вожделения этой дамой, что сидит по центру, из-за красного, почти алого рта существ, людьми их назвать я не могу, вытекала слюна и падала прямо на землю и бледные ноги изображенной женщины. Горбатые и страшные смотрят на идеал. Прямо синоним любой популистической программы чиновников…  

Я вздохнул и заметил, что близ меня уже стоит Евсей Григорьевич  

–Кто автор этой картины?  

–М…какой-то неизвестный художник из Петрограда, говорят он сошел с ума и эту картину написал во время…ужасающего душевного неравновесия. Сойдя с ума…он, простите, убил женщину, изображенную здесь…  

–А что с ним стало?  

–Он сдался полиции, быстро…без сопротивления, сам пришел’с.  

–Сейчас он наверняка на каторге? Или может его того..  

Я провел рукой по свой шее, но Евсей Григорьевич улыбнулся и коротко сказал:  

–Нет, но в живых его, к большому сожалению уже нет, но что с ним стало, мне лично неизвестно, от знакомых из города узнал, что он мертв…похороны были, там его женушка…красивая…плакала очень она, а потом, потом тоже сгорела. А картина, картина как последняя память о нем, есть ещё несколько, но не у меня, у знакомых, ежели интересуетесь, то могу и показать…  

–Нет, не нужно…спасибо, куда вы отправили Марию Николаевну?  

–Слева, вторая дверь, ваша комната по соседству, Григорий Петрович справа, там же и я…если что то понадобится, то Петр на первом этаже…ну и я’с тоже тут.  

Евсей Григорьевич снова улыбнулся, хлопнул в ладоши и зашагал походкой пингвина направо, открыл первую дверь и кособоко зашел внутрь, на втором этаже стало тихо как и прежде. Я же проследовал налево и постучался во вторую дверь. Внутри что-то упало, а затем привычным почти неслышным голосом мне ответила Мария Николаевна:  

–Войдите  

Я отворил дверь и быстрым шагом зашел внутрь. Мария Николаевна сидела у окна на стуле, возле неё лежала книга. Видимо девушка, дабы успокоится начала чтение, а я вот так бестактно, в который раз её прервал от жизни и успокоения. С минуту я стоял тихо и не говорил не слова, в голове конечно были какие то фразы, может даже предложения с объяснением для Марии всего происходящего, но кажется мне, что это сейчас ни к чему. Мария аккуратно встала со стула и подняла книгу, прижав её к своей груди. На книге в твердом переплете, золотыми, но слегка истлевшими буквами было написано: «Горе Евы», имя автора стерлось и уже не было возможности понять, кто это написал. Мария смотрела на меня, не отрывая взгляда, а я как последний безумец молча, стоял и смотрел на неё, но наконец, она нарушила тишину:  

–Кто…кто вы такие? Зачем вам револьверы?  

Мария не смогла закончить предложение и всхлипнула, ещё чуть чуть и девушка точно начнет рыдать, я быстро решил исправить ситуацию и наверно объяснить хотя бы основы. Я подошел ближе и прикоснулся к плечам Марии, она снова задрожала, слезы начали катиться по её лицу, затем я начал кривое и практически сумасшедшее объяснение:  

–Знаете…я не могу точно объяснить это, но в поезде…я заснул, со мной нередко такое бывает…впрочем мне нельзя…в общем не суть, я заснул и увидел сон…омерзительный, пугающий, но закончился он чем то странным…я вдали…вдали видел вас, Мария…я видел именно вас, синее платье…тихий голос, там вы правда ни сказали ни слова, лишь слышно было пение, но почему то мне кажется что…что вы должны были встретить нас…и вот вы встретили.  

–Я не понимаю…я..зачем.  

–Я не знаю и сам, просто…все идет странной круговертью и сейчас, мы на пороге конца видимо, на пороге будущих изменений…я не знаю, в бога я не верю, да и вообще ни во что толком кроме себя, но то что мне явились именно вы, факт. То что вы…вы нужны нам Мария, тоже факт, пусть и не понятно до конца зачем…но…  

–Но?  

Мария перестала плакать и теперь сверлила меня взглядом, но я не мог подобрать слова…что «но»? Что я хотел…слова не шли вообще…  

–Но я думаю…я думаю что вы поможете нам, я не знаю как…пока, но то что вы важны это точно.  

–Я все равно…Вениамин Алексеевич, что все это…я ведь обычная…я..вы ведь…вы ведь террористы?  

Лицо мое скривилось, так кличут подобных нам, так называли группу Кибальчича, Халтурина и Дзюбинского…да они может быть и такие, но мы то…мы не они. Мы нечего не совершили. Террор. Что вообще в представлении власти это слово значит? Мы не трогаем обычных людей, они уже достаточно настрадались…их страдания окончатся, когда власть услышит их или умрет…террористы…кто вообще придумал это.  

–Нет…мы…то есть, для кого то мы будем ими, да…Я был соратником Халтурина, работал с Кибальчичем, но никогда…. никогда не трогал мирных людей…да и вообще от моих рук ни одного человека не пострадало.  

–А сейчас…кто должен пострадать? Кого вы собираетесь убить в Петрограде…я вед…ведь слышала!  

–Мы…должны убить императора.  

Мария охнула, выронила книгу и полностью припала ко мне, кажется я даже начал чувствовать сердцебиение её сердца, переносимое через грудь ко мне. Я слегка отстранился дабы не наделать глупостей и сказал:  

–Вы…поймите…он заслужил это, годами он делал только ужасные вещи!  

–Но ведь…постойте. Он и хорошего много сделал, за что же его…у него семья, дети, вы видели его деток? Самому младшему нет и 7  

Я на миг вспомнил свою сестру, мать. Их вполне обычный полуденный поход на местный рынок, кто бы знал что в этот день Кибальчич подстрекает на восстание крестьян и рабочих на рынке. Император ввел полицию и даже несколько отрядов военных, стрельба, взрывы…мать тогда погибла, сестра…Наташа…ох. По моему лицу начали течь слезы, в глазах снова предстала картина, разбитая брусчатка, а на ней в лужице крови лежит не менее окровавленная Наташа, хрипящим голосом она говорит мне спасти мать…а её уже нет…она уже лежит вместе с остальными…Халтурин тогда же встретил меня, оттащил от уже умершей сестры, объяснил все. Сначала я хотел убить Кибальчича, но затем понял…что ошибку совершил не только он…но и император.  

–Нет…дети тут не причем…тогда почему он убил мою сестру!? Она просто была маленькой девочкой, а умерла…она умирала у меня на руках…Мария почему это произошло?!  

–Бог накажет его…бог и тебя накажет, даже если не веришь…но ошибки человек всегда совершает…пойми..те. Вы сами сейчас совершите страшный грех.  

–А он его не совершил? Что позволяет ему стоять в церкви, слушать молитвы?! Что? На его руках кровь…  

–Он это знает. Возможно…сами посудите он ночами не спит…вспоминая каждого раненого, дети и взрослые стоят перед его лицом…преследуют его во снах…  

–Очень на это надеюсь…но думаю, иного выхода нет, только смерть избавит нас, избавит народ и страну от мучений.  

Мария отстранилась и пробормотала:  

–То есть вы готовы убить кого угодно ради…. вы не ради людей это делаете!  

–Нет…как раз таки ради них, только у нас…у нас хватит…  

–Чего? Смелости? Сил? Это же ужас…вы готовы брать на себя такой грех, но даже не знаете к чему это приведет.  

Я задумался. На секунду, но все же. Мария была права, во всем…идеальным было бы послушать её, схватить за руку и вместе убежать, но нет…так тоже нельзя…это не то что нужно и я лишь коротко ответил:  

–К сожалению, я не могу развернуться. Может быть, я бы и хотел это сделать…но не могу.  

–Всегда можно отказаться, от всего.  

–Не в этом случае. Спокойной ночи, Мария.  

Сказал я и быстро вышел из комнаты девушки. Через минуту я уже стоял перед окном в своей комнатушке и сверлил взглядов верхушки деревьев, слегка посыпанные снегом.  

 

ГЛАВА 6  

Мне не спалось, на первом этаже звучали медленные шаги, видимо Георгий Петрович тоже не может уснуть и бродит по гостиной. Я же лежал на кровати и смотрел в белый потолок комнатки. Вдали завывали собаки, кричали редкие птицы, что охотятся в ночи, в окно светила огнем луна. Свет её проникал внутрь комнаты и освещал мои изрядно потрепанные сапоги. Я сел на кровать, мысли в голове путались, всплывая единым странным и пугающим образом. Сначала в голове снова и снова всплывали образы мертвой матери и сестры, затем они сменялись быстрыми мертвыми лицами, черты которых я не успел заметить, последним было окровавленное лицо Георгий Петровича, с подбитым глазом и запекшейся кровью на губе, рядом с ним было мое собственное, а рядом стояла и плакала Мария. И плечи её легкие одетые лишь в платье дрожали от каждого всхлипывания, ноги тонкие дрожали вслед за всхлипами. Вслед за этим пришел другой образ, типография Кибальчича.  

Мужчина судорожно собирает бумаги, в дверь ломятся полицейские, несколько мужчин держат дверь из последних сил, дрожащими руками Кибальчич, мужчина лет 30, с не очень богатой бородой, одетый в легкую рубаху в стиле Джордано Бруно, протягивая мне небольшую сумку он сказал:  

–Сейчас…они накроют нас, ты знаешь что делать?  

Я кивнул, пусть и не до конца понимал о чем речь, я был молодым парнем, ещё только простившим Кибальчича за организацию бунта крестьян. Взяв сумку, я быстро вышел с черного хода, а точнее вполне себе черного лаза и выбрался на заливающуюся дождем улицу.  

Образ сменился комнаткой Московской квартиры Георгия Петровича. Последний ходил взад-вперед по квартире то и дело, вздыхая и активно жестикулируя. Он бормотал нечто под нос, но все же остановился, устремил взор на меня и спросил:  

–Значит’с…нам предстоит сделать это?  

Я обессилено кивнул, нечего боле сделать было нельзя, в тот день силы все как одна покинули меня, сказалось тому физическое истощение от пробежки через весь город или это было нечто, более привычное, психологическое, что настолько съело меня…страх, вот…страх это то что тогда забрало мои силы, повлиял настолько что я говорить не мог.  

Георгий Петрович тогда снова вздохнул, почесал ус и снова заходил по комнате. Так прошло несколько часов. Он то и дело ходил взад вперед, изредка задавая односложные вопросы, а также, бывало садился за стол и смотрел на чистый лист бумаги, бормотал что-то неразборчивое, а затем снова вставал. Когда я смог найти силы, дабы задать вопрос связанный с этой бумагой, он лишь сказал:  

–Все…нечего страшного, нужно письмо дочери написать.  

Но ведь…дочери у Георгия Петровича нет, да и не припоминаю я, чтоб он её упоминал. Вспомнил её только в поезде, и то видимо, не удержавшись. Почему он нечего не говорил мне о своей семье, я рассказал все, отчего тогда он по прежнему таит всю свою жизнь от меня. Неужели он боится? Или…нет, это точно бред.  

Образ снова сменился, на обычную ночную улицу Москвы, освещаемую лишь фонарями. Редкие люди проходили где-то вдали, там же, отстукивали лошади с повозками, изредка были слышны крики из распивочной рядом, близ неё лежало несколько уже настолько пьяных мужчин и женщин, что они не могли даже встать. Я шёл здесь, а рядом шел ещё кто-то. Образ был не знаком, улица была темна, а как назло все фонари мы уже видимо прошли. Силуэт был женским, скорее всего, но кто это не ясно было по прежнему. Она нечего не говорила, лишь шла подле меня, я также нечего не говорил, вдали послышалась странная сирена, из распивочной начали выходить люди, дальше по тротуару также начали появляться один за другим мужчины и женщины, они все кричали, о чем то говорили между собой и весь этот шум разговоров разлетался по улице, я не понимал что происходит, посмотрел было на шедшую близ меня, но она ушла на другую сторону, ближе к распивочной и сейчас стояла там, в толпе других людей. Я случайно наткнулся на мужчину, подняв руки я извинился и протиснулся дальше, на брустчатой дороге лежало несколько тел, рядом с ними сидел парень лет 12, сидел и плакал. Вдали зашумели солдаты, зашумели полицейские, последние начали оттеснять нашу толпу, один из них подошел ко мне и затем все ушло во тьму.  

Последний образ исчез и я открыл глаза. Передо мной предстала все та же комнатка в доме Евсея Григорьевича, все то же окно и луна в нем, зимняя прохлада потихоньку разливалась по комнатке из-за того, что я забыл закрыть окно. Я встал с кровати и пошатываясь подошел к окну. И замер. Небольшая, человека четыре, группа шла к дому со стороны леса, одетая в черные шляпы они о чем то переговаривались, то и дело указывая на усадьбу, я нервно сглотнул. Если это полиция…то как они узнали? Если это…Евсей Григорьевич сказал бы о товарищах…Не может быть.  

Я быстро подхватил рубаху, кое как надел ботинки, схватил свой чемодан, быстро открыл его и вытащил нужные документы, сунув их в карман, я вышел из комнатки и бегом отправился в соседнюю. Подойдя к двери, я громко постучал.  

–Мария…срочно, собирайте вещи, мы сейчас же должны уехать отсюда.  

В комнате зашуршали, а затем дверь отворилась и в проеме показалась сама Мария Николаевна, она испуганно смотрела на меня, держа в руках свою шубку. Девушка видимо даже не раздевалась. Я кивнул ей и сказал идти за мной, она вышла из комнатки и тихоньким шагом держалась за моей спиной. На первом этаже в кресле у камина сидел Георгий Петрович, увидев что мы спускаемся по лестнице, он удивленно посмотрел на нас. С дивана поднялся Петр и также смерил нас взглядом. Я быстро подошел к Георгию Петровичу и сказал:  

–У нас…у нас проблемы. К усадьбе идут люди, не знаю…может быть это те самые, что следили за нами, может другие, в любом случае это полиция…  

Георгий Петрович подскочил и быстрым движением сунул руку в свою сумку, выудив оттуда револьвер. Я с испугом посмотрел на него, он коротко сказал:  

–Я..извини меня Алексеич, что так все вышло. Виноват я…не нужно было к Евсею идти. Петр, живо выходи из дома и готовь лошадей.  

Петр подскочил и быстрым шагом направился на выход, он открыл дверь, впуская запах и холод зимы и по свежевыпавшему снегу направился в сторону конюшни и тут…раздались выстрелы. Петр закричал, последовал ещё один выстрел и наступила тишина. Мария упала на пол и накрылась шубой, Георгий Петрович от неожиданности выронил сумку и присел возле дивана, я же спрятался у входной двери. С верхнего этажа спускался Евсей Григорьевич, виноватым взглядом он смотрел на нас, а после сказал:  

–Вы извините…я просто, не мог иначе…вы сотворите ошибку…а нам жить дальш…  

Но договорить он не успел, Георгий Петрович встал и выстрелил в Евсея Григорьевича из револьвера. Шум выстрела оглушительно отразился от стен, Мария закричала, от неожиданности я закрыл глаза. Открыл я их только после того, как услышал звук страшного падения, а после хрипы. На полу под лестницей лежал Евсей Григорьевич, пухлый мужичок лет 50, под его черно-белой пижамой разливалась лужа крови, Георгий Петрович удивленно посмотрел на труп, после рассмотрел револьвер, а затем сказал:  

–Вениамин Алексеевич, давайте…нужно уходить. Берите даму и уходим.  

Я быстро подошел к Марии Николаевне, аккуратно поднял её с пола, накинул ей на плечи шубку и мы вместе с Георгием Петровичем направились в сторону второго выхода с усадьбы. Как только мы пересекли половину гостиной, по дому начали стрелять. Позади нас лопались стекла, пули застревали в деревянной мебели и дверях, слегка пригнувшись мы пересекли комнату и зашли на кухню, там Георгий Петрович с минуту стоял и пытался открыть дверь ключом, но после неудачи, он просто выстрелил в дверной замок. От выстрела его разорвало и дверь была открыта. Мария Николаевна дрожала всем телом и казалось даже слегка поскуливала, но несмотря на это продолжала идти с нами.  

На улице нас встретили сугробы снега и холод, Георгий Петрович быстро разгребал перед нами снег, дабы позади идущим, то бишь нам было проще идти, таким образом мы дошли до лесной зоны участка. Евсей Григорьевич был не настолько богат, чтобы ограждать территорию настолько большого размера забором по общем территории, забор был на въездной группе, да слегка продолжался слева, но здесь, ближе к лесу и дороге на Москву его уже не было. Мы аккуратно перешли через заваленный бревнами и ветками подлесок и наконец зашли внутрь лесного массива. Издали ещё звучали выстрелы, Георгий Петрович остановился, и мы с Марией остановились рядом с ним. Он внимательно разглядывал усадьбу, что было видно через многочисленные ветки елей. Возле усадьбы появился свет, здание обходил полицейский с лампой, возле него шел ещё один вооруженный ружьем, несколько источников света появились и внутри усадьбы, на втором этаже, и на первом как раз возле входа в кухню. Прозвучало ещё несколько выстрелов, а затем наступила тишина. Георгий Петрович тихо сказал:  

–Сейчас, медленно отходим глубже в лес. Они потеряли нас, но следы приведут их сюда, рано или поздно.  

Также аккуратно и медленно мы продолжали идти за Георгием Петровичем, Мария молчала и я тоже, ведущий же нас Георгий Петрович то и дело прислушивался, осматривался и останавливался, но через несколько минут мы наконец шли на одной скорости, без остановок. Лес закончился и мы начали движение по полю, Георгий Петрович спрятал револьвер за пазуху и коротко сказал:  

–Я так понимаю, наша задача провалена и следует расходится…Венеамин Алексеевич?  

–Нет..нет, все идет своим чередом, может так даже…  

–Нет, вы не понимаете Вениамин Алексеевич.  

Георгий Петрович остановился и повернулся ко мне, его дикий взгляд был устремлен прямо в меня.  

–Я сейчас выбрасываю оружие, мы подходим к станции и расходимся, к черту Кибальчича и остальных…жертвовать собой, действительно…во имя непонятной цели я думаю не следует.  

–Жертвовать не следует, а убивать?  

–Я не мог оставить его в живых, пойми же. К тому же, Евсей предал нас, и предал бы снова…идея с самого начала была идиотичной, мы действительно дураки. Ещё и вот…Марию Николаевну с собой потащили, вот на кой черт ты её взял?!  

–Я не знаю…но..я…. думаю нам следует продолжить путь в Петроград.  

–С ума сошел? Нас ведь точно будут искать там, досмотры и остальное, к тому же…все нужно осталось в усадьбе, хотя я уж и не знаю…может Евсей нечего и не приготовил зная что нас должны схватить, в любом случае…у нас больше нет нечего, ни смысла, ни возможностей. А группа…они распались, толку тогда совершать самоубийство?  

–Вот…ведь, я согласен с последним…но  

–Что но? Вениамин ты понимаешь, что завтра…я не знаю, послезавтра, ты окажешься в Петрограде и тебя арестуют! Найдут повод, найдут оружие, найдут тела и припишут уже тебе!  

Я задумался, Георгий Петрович был прав как никогда и сейчас он действительно выглядел как сумасшедший, но при этом сохраняющий рациональный ум, я посмотрел на Марию Николаевну, она прижалась ко мне своим телом и осматривала окрестности, но никого кроме нас здесь не было, пока.  

–Хорошо, что тогда делать? Мы не можем вернутся назад…мы не может закончить задание…Кибальчич точно сказал и о тебе и обо мне…  

–На Кибальчиче не все заканчивается…  

–Халтурин, не хочешь его, он трус и всегда им был…из-за него и Кибальчича я вошел во все это и уходить теперь мне не куда, да и терять мне тоже нечего…жизнь к черту.  

Георгий Петрович сурово посмотрел на меня, ещё раз вытер усы, а после коротко сказал:  

–Ежели…ежели сейчас мы прибудем в село, может до утра сможем посидеть спокойно…а там уж…ох, сколько там осталось.  

Георгий Петрович выудил золотые часы на цепочке из кармана и посмотрел время. Оно перевалило уже за 2 часа ночи. Он вздохнул, засунул часы обратно и сказал:  

–Сейчас дойдем до деревеньки…там приютят нас.  

–А револьвер?  

–А что? Его я им не покажу и не дам…чего револьвер, мало ли людей ходит.  

 

ГЛАВА 7  

Через час мы сидели в небольшой избушке, где-то на окраине деревни. Георгий Петрович наплел с три короба про то, что мы заблудившиеся товарищи, писатель и его жена- то бишь я и он, редактор и книгопечатник. Выстрелы мол, что явно слышали в деревне, он объяснил тем, что скорее всего охотники. Но мы, потерявшиеся тоже испугались их не меньше их, жителей деревни. Федор, как звали деревенского принявшего нас, вроде как поверил в эту историю. Георгий Петрович добавил, что мы ждем утреннего поезда, а там уж и ретируемся, так что надолго обживать Фёдора не собираемся. Только услышав это крестьянин обрадовался, естественно итак угла толком нет, где посидеть, избушка ведь действительно была очень мала, а тут ещё и три человека. Георгий Петрович также заплатил ему немного, дабы он никому не рассказывал о нас, мол зачем знать всему селу, и любым другим вопрошающим. Фёдор видимо умел задавать вопросы только по началу, потому что только завидев деньги, пусть и не очень большие, он был согласен врать, молчать и может даже активно помогать нам, ежели ещё организуем небольшую плату. Фёдор и Георгий Петрович вышли на мороз, дабы нарубить дров, а я и Мария Николаевна остались в доме. Девушка сидела в одном из темных углов, на деревянной скамье, видавшей видимо не одно поколение родственников Фёдора, печка в доме имелась конечно же, но грела не сказать что хорошо, сказалось ли на этом то, что дом малый, а печка довольно кривая, уж не было понятно мне. Да и зачем. Мою голову занимали другие вопросы, что теперь делать? Как быть? И что ждет нас дальше?  

Я ходил по небольшой комнатушке, бывшей единственной комнатой в доме и думал, Мария Николаевна, сидевшая на скамье, изредка поглядывала на меня, но нечего не говорила, она нервно дергала слегка порванные полы платьица и шубку на своих дрожащих и тонких плечах.  

–Все это ошибка  

Прошептала Мария Николаевна, смотря на меня, я нервно кивнул и продолжил ходить по комнатке.  

–Вы…вы, зачем вы решились на это?  

–На что?  

–На убийство…на грех, неужели вам нечего больше сделать для народа, для страны м…  

–Нет, хотя…я не знаю Мария, не знаю, сейчас я сомневаюсь во всем, мне кажется я не просто совершил ошибку, я сломал себе…а теперь и вам с Георгием Петровичем жизнь…  

Мария Николаевна покачала головой и с грустью, сравнимой лишь с внутренним мной сказала:  

–Нет…мне жизнь испортить нельзя…я уже не здесь.  

–Что, о чем вы, Мария Николаевна?  

–Я…кхе…кхе…я не знаю, но я больна, врачи говорили что не возьмутся за меня…я ехал…ехала к своей бабушке, что находится недалеко отсюда, она знахарка…  

–Я думал вы за рационализм, пусть христианский, но все же.  

–У меня нет выбора…терять тоже нечего, последняя надежда пропала, на бабку я и не надеялась.  

–То есть билет в один конец. Как и у меня.  

Мария Николаевна кивнула и поправила шубку на плечах, в этот момент в дом вошел Георгий Петрович и Фёдор, в руках у последнего были дрова, а первый был красным и запыхавшимся.  

–Помог…помог тут с дровами, у Федора руки дрожат совсем, топор не удержит.  

Фёдор прошел к печке и кинул туда несколько полешек, огонь начал разгоратся наполняя дом все большим количеством тепла, Георгий Петрович сел рядом с Марией на скамью, а я оперся на стену и сползя вниз, сел на пол, рассматривая пол дома. Ужасна, невероятно ужасна судьба таких как Фёдор. С малых лет наверно в таком доме, видел как умирают родственники, видел как разрушают судьбы, убийства, грабежи, воспитанный этим он стал…абсолютно неспособным к нормальной жизни, а сейчас несмотря на освобождения себя и себе подобных…находится на краю обрыва, спрыгнуть с которого кажется единственным правильным выбором. Такой же выбор сулится мне, наряду с практически самоубийственной поездкой в Петроград, с не менее самоубийственным покушением на императора. Пустая цель, пустой смысл, жизнь не менее моя пуста, император сделал много добра для нас, а забрал моих родных Кибальчич…но ведь…стрелял не он, стреляли солдаты, по приказу императора…ещё вроде чиновничек там был какой-то, но Кибальчич сказал что вина только на императоре…. а если вина есть только на чиновничке? А если она целиком на Кибальчиче? Этот подхалим наверняка уже рассказал все на допросах, а через пару дней его повесят на площади, аки Емельяна Пугачёва. Масштаб личности правда ниже и хуже, притом намного. Он обрекает меня на вечное скитание, на вечную борьбу? Или…или на что то иное, что вообще нужно было от меня Кибальчичу, что нужно было организации? Зачем все это нужно, почему под удар попадает не император, а мирные жители…почему страдают только они? Откуда оружие, откуда взрывчатка…Помнится Кибальчич и Халтурин ездили в Австро-Венгрию, возможно покупали все там, провезли наверно благодаря старым знакомым…Этот…. гад.  

Я ударил кулаком по полу и вслух, так чтобы слышали все, сказал:  

–Георгий Петрович…мы дураки…какие же дураки, Кибальчич использует нас, Кибальчич…вот на ком кровь мирных людей, вот кто виновен в смерти вашей племянницы, моей матери и сестры…да, только они…они.  

Георгий Петрович встал и присел близ меня, внимательно смотря на меня, он пробормотал:  

–Ты чего…слушай…я понимаю что ты сейчас думаешь…я…я тоже так считаю, Кибальчич подставлял нас с самого начала. Ещё в Москве…. я ведь знал, что все будет так…Вениамин, просто послушай, завтра мы садимся на поезд и уезжаем.  

–Э, Георгий Петрович…. а завтра ехать не выдит…там вроде как работы будут на путях, ре…ри..  

–Ремонтные?  

Фёдор кивнул на подсказку Георгия Петровича и снова отправил очередное полено в печку. Я встал с пола, Георгий Петрович встал следом.  

–Я…я не знаю что делать…  

–Никому нам не понять что делать…. не дано это. Завтра утром…утром решим уже.  

Через час, когда очередное и на сей раз последнее полену улетело в печь, мы укладывались спать, я лег на скамью, Георгий Петрович лег на печь, Фёдор уложился на пол, а Мария Николаевна легла на кровать, что занимала почти половину дома, кровать служила спальным местом, полкой, складом и всем остальным, что нужно человеку в доме. За окном шумела метель, забирая под свое покрывало всю деревню и пряча наши следы от полицейских, которые точно рыскали где то по лесу, пытаясь найти нас, беглецов, убийц и подозрительных личностей.  

Я снова погрузился в сон. Очень яркая картина встретила меня пугающей пустотой. Я был посреди яблоневого сада, окруженный вокруг лишь ярко-зелеными и по летнему пахнущими кустами. Я сидел на скамейке белого цвета, облаченный в свой привычный пыльноватый пиджак. Дальше, чуть правее виднелось белое здание, усадьба или дом, отсюда не было ясно, поэтому я быстро встал с скамьи и пошел к зданию. За весь путь не встретился ни один человек, вокруг меня образовалась практически ваккумная тишина, пугающая меня тем, что даже звуки природы, будь то крики птиц или шелест листьев от слабого ветра не присутствовали. Лишь шуршание моей одежды и шаги раздаваемые казалось бы из-за всех щелей этого мира. И вот наконец я добрался до усадьбы, большое трехэтажное белое здание с балкончиком встретило меня все той же пустынностью, тишиной и пугающим унынием. Боясь теперь услышать хоть один посторонний шорох, я быстрым шагом направился внутрь здания. Дернул ручку и на удивление дверь безо всяких проблем открылась, скрип петель не последовал, настолько видимо свежепостроенный дом, свежепоставленная дверь. Внутри мои шаги отдавались эхом от почти готического свода крыши, от стен, от висящих на них портретах неизвестных мне людей и событий. По деревянному полу я проследовал в одну из комнат, там было пусто, лишь розовое платье находилось в подготовленном состоянии, лежа на кровати атласного цвета. Другие комнаты встретили меня все той же пустотой, голова гудела и этот гул казалось выходил из черепной коробки и отражался от всех стен, влетая обратно. Второй этаж, как и третий был проверен, но никого не было и там. Я вышел на балкон и начал рассматривать сад, может я пропустил поворот, там все люди, может там была площадь где сейчас…сейчас происходило нечто, но нечего. Нечего абсолютно, во все стороны простирался необозримый, казалось бы бесконечный яблоневый сад, лишь эта постройка выделялась высотой, цветов и всем видом своим. Каждый новый поворот сада был похож на предыдущий и казалось что это просто ошибка, проблемы восприятия, схождение с ума или чего хуже, может быть это смерть во сне? Но нет, яблоневый сад просто существовал, а я был заложником оного и стоял на единственном балконе единственного здания во всей этой округе. В голове крутился миллион идей, мыслей, но все они затмевались одной мыслью, что я здесь точно не один. Несмотря на тишину, несмотря на общую пустоту, будто бы незримый наблюдатель, тут и там ходил меж тел яблонь, прятался в кустах, в каждом темном уголке здания. Казалось, что даже на этом ярко освещенном солнцем балконе стоит кто-то…а точнее сказать стоит нечто. Сердце бешено стучало, голова начала болеть пуще прежнего, колени, которые не дрожали с времен юношества от страха, теперь ходили ходуном и мешали стоять, по спине литрами лился холодный пот, вдали, где-то вглубине яблоневого сада заиграла музыка и музыка эта начала расходится во все стороны, долетая и до здания. Испугавшись ещё больше иррациональности звука я быстро побежал по лестнице, дабы выйти из здания, но как только я вышел с балкона и встал на первую ступень, мои ноги подкосились и я чуть было не рухнул вниз, в объятья мертвецов. Они все стояли там, на первом этаже, огромной толпой, одетые в разное, от военной формы до обычных платьев и сюртуков, они стояли, истекающие кровью, замученные нерадивым мужем, ужасной матерью или не менее страшными старшими братьями и сестрами, они стояли, смотрели на меня пустыми мертвыми глазами, расплываясь в простой, будто бы товарищеской усмешке, они протягивали руки, жались к друг другу, дабы, как я заметил впустить ещё больше мертвецов в холл, они проходили, падали в проходе, по ним шли другие, весь первый этаж был залит кровью, в воздухе стояло ужасающее, кладбищенское зловоние, но при этом, ни одного звука, лишь биение моего сердца.  

 

ГЛАВА 8  

И вот, утреннее пробуждение. С криком я подскочил с кровати и не сразу заметил пустоту комнаты, Фёдор пропал с пола, а Георгия Петровича не было на печи. Лишь Мария Николаевна сидела на кровати и с ужасом смотрела на меня. Весь мокрый я встал со скамьи, но начав шататься, снова сел на неё.  

–Вы бормотали во сне….  

–Да?...Извините…. я…я просто…мне нельзя видеть сны. Они омерзительны.  

–Вы говорили…вы говорили, что грядет конец. Вы цитировали Евангелие.  

Евангелие. Цитировал? Знать бы ещё хоть одну строку оттуда…Пошатываясь и опираясь на стены я хотел было выйти во двор, наполненный сугробами, дабы упасть туда и больше не вставать, но в этот момент открылась дверь, впустив в комнатку холодный ветер, пронизывающий до костей и Георгия Петровича.  

–Ох…проснулись, как себя чувствуете?  

–Омерзительно…очередной сон, мне бы умыть лицо.  

–Ну, пойдемте Вениамин, пройдемте со мной.  

Я накинул на себя пальто и вышел вслед за Георгием Петровичем. Деревня встретила меня ослепительным солнцем, а также ослепительно белым снегом, накрывшим почти все вокруг, снег был настолько ослепителен, что на какой-то время я будто бы полностью ослеп. С Георгием Петровичем я добрался до небольшого сарая, близ него сидел Фёдор и дремал. Аккуратно пройдя мимо него и почувствовал тепло внутри сарая, я понял что здесь имеется небольшая печушка, на которой Фёдор греет воду и видимо греется сам.  

–Фёдор сказал ночью топить было бесполезно, не оттаяла бы, а сейчас вот, смотри как тепло, главное дверь не закрывать, а то застрянем тут и умрем, я выйду, а ты давай, приходи в себя, нам скоро уходить.  

–Уходить?  

–Ну, а как ты думал, пойдем на станцию…да уедем отсюда.  

Георгий Петрович сказал это и вышел из сарая, я же наклонился и взял ведро с теплой водой, что для меня и видимо остальных здесь грели с раннего утра на этой небольшой печке. Смыв страх и тревожность с лица, я не убрал их изнутри, поэтому выходя на мороз я по прежнему будто бы был в яблоневом саду из сна, а не здесь, в небольшой деревеньке близ Петрограда.  

Через полчаса мы все собрались в доме, все кроме Фёдора, он сейчас расчищал дорогу от дома, да помогал расчищать всю деревню другим жителям. Мария Николаевна накинув шубку и найденное в комнате пальто, встала близ меня, Георгий Петрович проверил карманы и выложил на небольшой столик у окна деньги, а также несколько таблеток.  

–Это…хм, без понятия, лучше отбросить.  

–Георгий Петрович, а где револьвер?  

Георгий Петрович искоса посмотрел на меня, а после коротко сказал:  

–Он все ещё со мной, думаю, где его спрятать или бросить.  

После этого он отсчитал деньги, быстро положил их в карман, таблетки же оставил на столе Фёдора, после этого поправил на голове шляпу и сказал:  

–Ну, давайте, пойдемте’с уже…  

Втроем мы вышли на освещаемую белую пустыню, я взял под руку Марию Николаевну и все вместе мы медленно начали выбираться из деревни, вдали стоял Фёдор и общался с мужчиной на бричке, запряженной конями.  

–Туда идем? На бричке?  

–Да, доберемся быстро до города, а оттуда…оттуда уже домой.  

–Или куда глаза глядят.  

Сказал я и продолжил медленно идти по снегу. Наконец мы остановились у брички, Фёдор показал на нас рукой и сказал:  

–Вот…вот’с они, очень хорошие люди, отвези уж Сашка.  

Мужчина кивнул и коротко сказал обратившись уже к нам:  

–Барышню то в холод чего потащили сюда…ох, залезайте давайте, отправляемся, пока не захумеем.  

Быстро забравшись наверх вместе с Марией Николаевной, я задумался и смотрел куда то вдаль, потеряв уже всякую надежду во что либо. Мария Николаевна сжала мою руку и сказала:  

–Если…есл…если вы…кхе, собираетесь туда, то я готова  

–Готовы…готовы на что? Я не понимаю…  

–Я пойду…с…кхе, с вами. В Петроград, если и вы туда…то и я туда.  

–Отчего…постойте же, почему?  

–Мне терять нечего, да и осталось немного…я лучше вам помогу, раз себе не смогла.  

–И как же…как же вы..  

–Там решим, там все решим.  

Сказала мне Мария Николаевна, отпустила руку и прижалась ко мне, Георгий Петрович аккуратно забрался к нам и сел напротив нас, в руках у него был небольшой чемодан.  

–Забрали с усадьбы, Фёдор сбегал ранним утром, полиции не было, двери открыты, даже те…Евсей лежит. Все ещё…даже не увезли, сказал…сказал что возле ворот стояли несколько человек…в черных пальто и шляпах.  

–Ждут, пока мы вернемся. Вестимо…  

–Пусть ждут второго пришествия…. сейчас мы…нас не достанут.  

Я посмотрел на Георгия Петровича, после посмотрел на Марию Николаевну. Внутри на секунду пролетела мысль, что император не должен жить…а потом она заменилась другой. Более ясной, яркой и…живой мыслью. Могу ли я начать все сначала? Могу ли я вообще жить как все обычные люди…доучится, найти работу, Георгий Петрович подсобит, ежели выбьет мне место в издательстве, где работает его дочь…Может…А что с Марией Николаевной? Что она имела ввиду, когда сообщила мне в темной усадьбе о том, что она скоро умрет, что за болезнь? Она сказала ей нечего терять, мне естественно тоже, но разве…разве можно так уничтожать последние месяцы, дни, часы и минуты жизни. Сейчас Мария Николаевна прижалась ко мне и кажется я могу слышать её мерное сердцебиение. Она точно слышит мое, ведь стучит оно в три раза интенсивней. В голове сменилась мысль, появился четкий образ, площадь, по ней идут по своим делам, различным по сути, люди, кареты проезжают мимо, шум бы, если был, оглушал со всех сторон, но стоит тишина, несмотря на большое количество источников звука. Наконец мимо меня, прямо пред глазами проезжает карета, красивая, цветастая, с позолотой в нескольких местах, из окна на меня смотрят испуганные глаза, зрачки расширяются, а я поднимаю руку, ещё миг и все закончится. И для него и для меня, вдали прозвучал женский крик, я обернулся на него, не опуская руку, в которой зажат револьвер, вдали я вижу женщину в синем платье, она бежит сквозь толпу, а она её кажется и не замечает…лица не разобрать, ещё миг и карета уже далеко, испуганные глаза пассажира стоят перед моими глазами, толпа продолжает ходить мимо, все также, не замечая меня и револьвера в моей правой руке, этой же дрожащей рукой я убираю револьвер за пазуху и словно бы просыпаюсь от векового сна.  

 

ГЛАВА 9  

Мария Николаевна тихо посапывала уперевшись в мое плечо, напротив меня, сидел Георгий Петрович, цокали копытца лошадей, запряженных в карету, громко сопел извозчик. На небе уже появились первые звезды, начала светить своим замогильным светом Луна, наступила ночь и мы почти добрались до города. Георгий Петрович посмотрел на меня и тихо, чтоб не разбудить Марию, сказал:  

–Скоро прибудем’с…а там…там уж свидимся.  

–Я…узнайте что с Халтуриным и Кебальчичем.  

Георгий Петрович вздохнул, а затем открыл чемодан, оттуда он аккуратно выудил новую газету, на первой полосе была надпись:  

КАЗНЬ ПЕРВОМАРТОВЦЕВ  

–То есть…  

–Да…их уже повесили…я не хотел говорить, думал…думал вы совершите глупость.  

–Они рассказали все? И эта…баба!  

–Я думаю, что они рассказали обо всех, все имена, фамилии и адреса…  

–То есть…. я не смогу жить?  

–Отчего же…я поговорю с товарищами, может получиться новые паспорта получить, а там уж и до хорошей жизни недалеко.  

–А будет…ли, нужна ли эта…хорошая жизнь то.  

Я скомкал газету и бросил её на пол. Мария Николаевна слабо поежилась, но продолжала спать. Георгий Петрович указал на неё и спросил:  

–Что вообще с ней? Зачем она была нужна? Что вообще происходило с тобой на станции?  

–Я не знаю…одно ясно, дороги в город у меня нет, у неё тоже…так что…  

–Что? Неужели ты пойдешь…  

–Я не знаю, уже нечего не знаю. Если брать за правду то, что Кибальчич сдал всех, мне дорога заказана в любой город, где есть хоть один полицейский.  

–Слушай…Вениамин, мы сможем достать тебе паспорт…постараемся укрыть тебя до поры до времени…Только глупостей не делай.  

Я посмотрел на Георгий Петровича, взгляд человека выражал мольбу, ему действительно было страшно за меня и мое будущее, а может…может ему как Халтурину, Кибальчичу и другим было и есть страшно только за себя, за свое будущее, на народ им плевать лишь бы добраться до власти, лишь бы сесть на трон, править лично…порабощение народа и ими будет, независимо от всего…Угнетает и убивает и Император и наша организация, проблемы и от правительства и от нас, террористов, как любят говорить…А позади горящих деревнь и городов люди, что когда то верили и нам и государству и Кибальчичу и Халтурину и всем Императорам, правителям…но никто из них нечего хорошего не совершил, лишь сеял хаос, безысходность и смерть…  

В груди начало покалывать, в голове то и дело всплывал образ с револьверов и испуганными глазами, я пытался проморгаться, тер глаза, но образы не уходили и в миг я понял, что следует делать, лишь…. лишь смерть уничтожит хаос. Она хаос и проблемы породила, она их и решит…Я…убийство императора важная, почти сакральная жертва, оно в простой форме своей ни к чему не приведет, но вот…если знать…если знать, знать как знаю я, то конечно все выйдет хорошо…  

Георгий Петрович кашлянул и вывел меня из раздумий. Я наконец, наверно за все время пути, за все время работы вместе с Кибальчичем, Халтуриным и другими понял, в чем заключается моя цель, моя цель…это смерть, моя, императора…я должен убить его и себя, завершив весь ужасающий круг хаоса…Мария Николаевна должна меня была вывести с этого, она не должна была дать мне попасть в лапы мертвецов, но песнь её прошла в дали и я не смог до неё добраться, схватить за руку и идти вместе с ней не оборачиваясь на разрывающий бытие в своем омерзении хаос…. Она сейчас обречена, обречен и я, совершил ошибку я с самого начала…нужно было убить Кибальчича, Халтурина и остальных…тогда бы…не было проблемы…В любом случае, сейчас я иду на смерть или даже нет…. я веду смерть под руку, дабы забрать императора и уйти в её объятья вместе с ним.  

–Через минут 15 прибудем уж  

Раздался голос извозчика, Георгий Петрович кивнул и посмотрел вдаль. Я посмотрел туда же, вдали уже светили фонари, представленные сейчас лишь маленькими, почти невесомыми огоньками, что висят в воздухе. Мария Николаевна очнулась, протерла глаза и посмотрев на меня спросила:  

–Мы уже прибыли.  

–Ещё нет, прибудем через минут 15, огни уже видны.  

–Хорошо…  

Наконец спустя время наша бричка остановилась, лошади фыркнули, а извозчик положил поводья, я слез с телеги, помог спуститься Марии Николаевне и начал рассматривать город. Он затих и встретил нас только снегом, светом фонарей и пустынностью. Георгий Петрович отдал деньги извозчику, подхватил чемодан с земли, сказал нам идти за ним. Так и шли мы в очередной раз небольшой группой, снег шуршал под нашими ногами, ветер пронизывал нас своей ледяной прохладой. Георгий Петрович вел нас вглубь города, мы брели из одной подворотни, в другую похожую на предыдущую, так мы шли несколько минут, впрочем, по ощущениям это было и несколько часов, Георгий Петрович слегка запыхавшийся, тяжело дышала и Мария Николаевна, но несмотря на это на покрасневшем лице её появилась улыбка, столь редкое зрелище это было, что я на несколько секунд не отводил взгляда от неё. Но вот, спустя часы метаний по темным закуткам ночного и заснеженного не по времени года Петрограда, мы пришли к зданию, а точнее к черному ходу в оное. Георгий Петрович подошел к двери и постучал, спустя время дверь открылась и в узком проеме показалась девушка, на вид чуть младше Марии Николаевны. Она быстро кивнула и распахнула дверь, Георгий Петрович жестом пригласил нас следовать за ним внутрь.  

Мы оказались в небольшой комнате, больше похожей на типографический склад, с такого же я ретировался тем дождливым вечером. Девушка подвела Марию Николаевну к печке буржуйке, дабы погреется, Георгий Петрович сел на стул и положил чемодан на колени, я же остался стоять у выхода.  

–Познакомьтесь, это Катерина, моя дочь…я никогда особо…просто  

–Значит…  

–Я не мог рассказать о ней…пусть меня убьют, пытают…о ней я ни скажу не слова. Она натерпелась и без этого.  

–Ох…а что же случилось?  

Я повернулся было к Катерине, но заметил её белое, изнеможенное лицо, почти такое же как у Марии Николаевны, неужели и она смертельно больна. Губы её были почти серыми по цвету и местами потрескавшиеся, словно стекло, в которое влетела пуля. Тонкие ноги выглядывали из под белой ночнушки, а своими тоненькими руками она казалось, могла обхватить себя два раза, если б длина рук позволила.  

–Она…не моя, я обещал товарищу…обещал, что оберегать буду, не знал я…не знал, что Кибальчич заставит меня участвовать в этом…надо было тогда…все что ты принес просто выбросить…тебя послать к черту…а лучше на путь наставить…дурак  

–Нечего…вы не виноваты, Георгий Петрович…во всем виноват исключительно я, так что и мне проблемы все решать.  

–Что?  

–Завтра…утром я пойду на главную улицу.  

–И..и что? Вениамин…что ты..  

Георгий Петрович со страхом смотрел на меня, криво стоящего и смотрящего казалось, куда-то сквозь собеседника.  

–Я закончу все…все перевернется, все решится в один миг, пусть…. я должен.  

Георгий Петрович подскочил, девушки испуганно поежились и припали к друг другу, Мария Николаевна смотрела на меня, а Катерина на Георгия Петровича, может быть им казалось, что мы сейчас начнем перестрелку или драку…но нет…отчего бы.  

–О чем ты говоришь, мы ведь, кажется…. все решили…или…что ты собираешься.  

–Я закончу все…история будет закончена, закончен буду и я…пообещайте только Георгий Петрович, что позаботитесь о Марии Николаевне…ей видимо…пришлось тоже несладко, да и осталось, как она сказала мало…подсобите уж…а я нечего про вас говорить и не буду…да и не собирался я…они ни слова не получат…все закончится быстрее.  

Георгий Петрович подошел ко мне и положил мне руку на плечо, внимательно вгляделся в мои глаза, но нечего он уже не сможет изменить. Я знаю, что только это спасет меня, решит проблемы и спасет их…главное это спасти их, я лишь пешка, ненужная фигура которую не прочь разыграть то Кибальчич, то Евсей, то полиция, но сейчас я сделаю так, что пешка убьет короля и убьет себя, так…чтобы не осталось нечего, никаких подозрений.  

Георгий Петрович снова сел, Мария Николаевна подошла ко мне, на лице её снова побледневшем играли слезы, в них отражались отблески огня из печки. Я подошел к ней и обнял, это последнее что нужно, пусть кто то посчитает это благословением, кто то посчитает это просто последней странной прихотью, а может это мистическая передача моих сил ей, больной…больной неизвестной болезнью Марии Николаевне. Я поцеловал её в лоб и отстранился, ещё раз сказав Георгию Петровичу, заботится о Марии, я взял его чемодан, открыл, достал оттуда револьвер, проверив заодно, заряжен ли он и засунул его за рубаху. После этого я сел на скамью близ выхода и принялся ждать, благо до рассвета оставалось недолго. До конца ещё меньше.  

 

ГЛАВА 10  

Как только первый луч света ударил в стекло комнаты, как только темнота складского помещения разошлась под влиянием этого первого луча солнца. Я встал со скамьи, проверил револьвер и начал одеваться. Георгий Петрович сидел все также на стуле у окна и внимательно смотрел на мои действия, отточенные будто бы до автоматизма, но тем не менее выглядящие по-прежнему странно, рвано и неубедительно. Мое первое, или второе я, как и раньше, считало, что я идиот, что поступаю не правильно, а другое я…оно двигало руками, пока первое больше мешало и занимало мысли. Георгий Петрович нарушил утреннюю тишину:  

–Все-таки ты решился…  

–Да  

–Мне конечно…следует наверно отговорить тебя…следует вцепиться в тебя руками, зубами и ногами и не дать тебе выйти за порог…но  

–Вы не сделаете этого, Георгий Петрович, спасибо…спасибо вам за все. Но сейчас я заканчиваю свой путь, я заканчиваю век хаоса и смерти, жертвуя собой ради вас…общего человеческого блага. Георгий Петрович…не забудьте о Марии Николаевне, прошу вас.  

–Хорошо, Вениамин…хорошо…  

Я кивнул ему, ещё раз проверил револьвер, снова заткнул его за рубаху, накинул дырявое в некоторых местах пальто, отряхнул его от пыли и наконец, дернув ручку двери, вышел на свежий утренний воздух.  

В барабане револьвера было 4 патрона. 4 из 6, два выстрела совершил Георгий Петрович, мне хватит также всего двух. Я не убийца, не сумасшедший, я не террорист как Кибальчич. У них нечего не вышло, у меня выйдет все. Это конец истории, это конец всего.  

Я шел по свежему и хрустящему снегу, навстречу мне шли редкие прохожие, по дороге периодически встречались экипажи запряженные лошадьми, вдали на площади людей было побольше, там были и дети и взрослые, шум стоял там и оттуда разносился во все стороны в городе. Я прошел мимо сгоревшего дома, на ступенях его сидел ребенок лет 9ти, в поношенной и обожженной местами одежде, он сидел и вертел в руках деревянную палку. Серое лицо его не выражало нечего, как и его серый, пустой, практически потусторонний взгляд. Я остановился близ него и спросил:  

–Что случилось?  

–Сгорел дом…  

–Твой дом?  

–Не мой…  

–А где твой дом?  

–У меня его нет…  

После небольшой паузы он добавил, подняв взгляд на меня:  

–как и у тебя…в земле тепло…даже в ящике.  

Ребенок сказал это и как небывало просто продолжал крутить палку. Я вздохнул и быстрым шагом начал удалятся от него, а в голове по-прежнему стояли его серые и пустые глаза и фраза: как у тебя, в земле тепло…даже в ящике. Что это значит?  

Мои ноги, наконец, привели меня на площадь города, вокруг меня то и дело проходили люди, с важным видом, с улыбкой на все лицо, они направлялись куда то, на работу, домой к родным. У них была цель, была жизнь и было будущее. А у меня не было нечего из этого, все, что имелось у меня это настоящее, которое сейчас, с невероятной скоростью оборвет веревку и рухнет в пустоту, в бездну, в небытие. Я потрогал ручку револьвера сквозь пальто, дабы прикинуть насколько быстро я смогу выудить его, потом начал искать идеально место на площади, переходя из одного угла в другой, наконец, я встал рядом с единственным выездом в сторону улицы, где жили все аристократы, и принялся ждать. Близ меня был трактир и оттуда то и дело выходили пьяные люди, дерущиеся между собой, разговаривающие и мирно хохочущие, все они бесцельно, бездумно бродили по дороге, а заметив ещё один трактир, конечно же заходили внутрь и тратили остатки денег, и делали они это до момента невозможности стоять на ногах, или же до невозможности оплатить даже самое дешевое пойло. Из трактира Синяя Собака вышла высокая и красивая женщина, а вместе с ней проследовал мужчина, чуть ниже её, одетый в черное пальто и белую рубаху под ним. Они сели на карету и быстро удалились от Синей Собаки. Я повернул голову на дорогу и продолжал высматривать. То что он поедет факт, где и когда было неизвестно, но центр он посетит обязательно. Близ деревьев, что по краям бегали дети и играли в салки, вокруг них суетливо ходили взрослые, не обращая на детей внимание. Я конечно слишком наивно стоял и ждал участи своей и участи императора, но наконец час прошел, пошли минуты до конца, карета императора показалась вдали, довольно быстро она сокращала расстояние. Я крепко схватился за револьвер и начал движение параллельно подъезжающей карете, вот, ещё несколько шагов, кажется, я даже вижу глаза его. Одним движение я выхватываю револьвер из-за пазухи, не целясь, лишь чувствуя пулю внутри патронника, я совершаю два выстрела в стекло кареты, звуки выстрела отразились от домов, последовавший за этим звук разбитого стекла и крики лошади потонули в других криках, в криках людей. Револьвер я по-прежнему держал в руках, из ещё одной кареты вышли несколько человек в черном. Полиция, конечно, они ждали этого. Полицейские в черном медленно приближались ко мне, но нет…живым я им не дамся, нет. Такого счастья для них я не совершу. Быстро я поднес револьвер к виску и…нажал на спусковой крючок. Последние звуки, что были слышны мной это крики людей, что бежали ко мне, крики людей, что окружали меня, а также далекий, звучащий как песня крик, зовущий меня к себе, ищущий меня посреди поля, заполненного мертвецами, но нет…. я не пойду с тобой. Я остаюсь тут. Закрыв глаза, я нырнул в объятья мертвецов.  

07. 08. 2021  

| 96 | 5 / 5 (голосов: 1) | 19:58 08.08.2021

Комментарии

Книги автора

Зимняя ночь 18+
Автор: Dogemc
Рассказ / Проза Реализм
Аннотация отсутствует
Объем: 0.364 а.л.
17:37 12.01.2024 | оценок нет

Ещё один день 18+
Автор: Dogemc
Рассказ / Постмодернизм Проза
Аннотация отсутствует
Объем: 0.466 а.л.
17:21 22.03.2023 | оценок нет

Borderline-Persönlichkeitszustand 18+
Автор: Dogemc
Сборник стихов / Лирика Поэзия Реализм Сюрреализм
Сборник стихов, в который вошли самые интересные работы с 2018(в минимальном своем проявлении) по 2022 год.
Объем: 1.57 а.л.
14:27 28.10.2022 | оценок нет

Лед растаял
Автор: Dogemc
Повесть / Проза
Аннотация отсутствует
Объем: 1.756 а.л.
19:00 28.05.2022 | 5 / 5 (голосов: 1)

Дуэль 18+
Автор: Dogemc
Рассказ / Постмодернизм Реализм
Аннотация отсутствует
Объем: 1.079 а.л.
08:14 07.04.2022 | оценок нет

Самая Долгая Ночь 18+
Автор: Dogemc
Повесть / Постмодернизм Реализм
«Самая Долгая Ночь» наиболее понятная, емкая и простая повесть о ужасных деяниях человека, мести и трудностях существования. Главный герой повести-Дмитрий Ярославский, не согласный с решением суда по ... (открыть аннотацию) делу смерти своей жены идет мстить, оставляя кровавый след из жертв, освященный лишь лунным светом.
Объем: 1.818 а.л.
15:04 22.01.2022 | оценок нет

Augenblick Einsamkeit 18+
Автор: Dogemc
Рассказ / Психология Реализм
Аннотация отсутствует
Объем: 0.351 а.л.
12:45 03.11.2021 | оценок нет

Авторские права на произведения принадлежат авторам и охраняются законом. Перепечатка произведений возможна только с согласия его автора, к которому вы можете обратиться на его авторской странице.