грезидло

это был грузовой фургон, переделанный в автодом. расположился он на вершине глиняного обрыва перед розово-сизым морем, и лучи рассвета ложились на обшивку нежно, как паутина.  

Игорь поднял веки, татуированные ветвью терна в цвету, – он задремал после ночного переезда. схватил себя за бороду и больно дернул с досады, потому что хотелось застать момент, когда только начинает светать. из бардачка достал ожерелье из белых пластиковых крестиков-иксов и, сунув его в карман джинсов хаки, распахнул дверцу, принял запах соли и гнилых водорослей.  

билось сердце трав азовского побережья  

Игорь припустил рысцой вдоль обрыва, периодически опускаясь на колени и взявшись руками за край степи, заглядывал вниз и в сторону, надеясь отыскать место, чтобы спуститься.  

заметив крутой, но возможный скат, он полусъехал-полуслез по колючей от въевшейся соли глине и очутился на узком песчаном пляже, испачкав джинсы. крестики-иксы терлись друг о друга в кармане. крестиков была уйма (в мире слишком много всего, чтобы хоть к чему-то относиться серьезно)  

через береговую тину дышали крабы. они воздели клешни в ответ на тень. еще лежали поплавки сетей из вспененного полистирола, веник креветоловки, пара разваренных на солнце дохлых бычков.  

Игорь скинул одежду и сошел в воду, бегло окунулся до приятной резкости ума-чувства. дно было неравномерно вымыто – провалы чередовались с плато и мешали идти. к тому же глина скользила, и размолотые черепашки в ямах больно кололи ноги. каждый шаг взметал в прозрачной воде мутное облачко.  

он вернулся на берег и сел около лап прибоя, подгреб к себе влажного песка и вылепил первую башенку, вдавив в основание три ряда створок сердцевидки. затем снял с ожерелья один из крестиков и нахлобучил его на верхушку здания сродни кремлевской звезде.  

вплотную к башне он приноровил строение со сферической крышей и в четыре оконные ниши поместил еще по пластиковому крестику. потом принялся за следующую башню, отсоединившись от мира, словно его, как бытовой электроприбор, переключили на другую розетку.  

вокруг него полукружьями выросли розовые крылья-клешни, а орнамент воркующих волн поднялся и образовал ракообразное существо с глазами, растущими из шеи без головы. большие, как гулаговские прожекторы, они свешивались на жгутиках, слепо глядя на утрачено увлеченного человека  

Игорь поднял голову и образ, который он угадывал краем, глаза растекся обычными формами моря и облаков. разреготалась чайка – царапающе, зловеще, словно покойник.  

когда с цепочки были обобраны все иксы, перед Игорем красовался целый песочный город. первые постройки уже подсохли, пошли трещинами и начали осыпаться.  

он снова окунулся и, собрав одежду, возвратился к машине. различимая, как родинка, баржа протрубила фонтаном звука.  

на спиртовой горелке Игорь вскипятил воды, залил брикет роллтона, а лишки плеснул в щербатую чашечку с растворимым кофе. вынул из встроенного холодильника пару помидоров и нарезал себе салями. завершив завтрак, он бросил на язык ментос, завел машину и развернувшись, вернулся на ухабистую дорогу по которой приехал.  

послышался стук копыт, похожий на густую завесу  

прямо впереди проселок пересекало стадо туров, вымерших на территории моей страны полутысячелетие времени до меня.  

Игорь ждал