ПротивозаЙчаточные средства

Я – поэт. Очень нежный, ранимый и романтичный человек! Ну почти как девушка... А вот жена у меня – очень глупая, приземленная и крайне ограниченная женщина. К тому же еще полуслепая. Мы живем на природе, в очень глухой деревне. Я специально выбрал такую. Раньше мы жили в Москве, почти в центре города. В двух шагах от Ваганьковского кладбища. Но стихи среди городской асфальтовой базалаберщины писались плохо – мне резко не хватало чисто есенинского духа: запаха сена, вида свежего полена. Надоела городская лажа – хотелось настоящего русского пейзажа! И поэтому я часто ходил на могилу обожаемого мной Сережки Есенина и грустил... и тихо, чисто по-мужски горько плакал – над своей совсем пропащей душой... И пил над есенинским надгробием. Много пил! С горя! И еще пил от трагического для поэта непонимания меня глупой сварливой и жадной до денег женой! И часто я с тоски выпивал там, на кладбище, – иногда по целой поллитре за раз! И вот однажды моя горячая поэтическая слеза упала на холоднючий надгробный есенинский памятник... И Сережка от своего смертельного сна внезапно проснулся да вдруг и сказал мне прямо оттуда, из своей могилки : "Вижу... всё вижу... И прекрасно тебя чувствую... и сочувствую... Ну что ты, дурень стоеросовый, маешься в этом проклятом городе? Поезжай в глубинную Русь – на настоящую природу. И пиши там, сколько захочешь! Только там ты и раскроешься. Только там-то твоя ненасытная до родины душенька и расцветет! "  

Я так и сделал. Плюнул на Москву! Продал нашу с женой квартиру, купил полуразвалившуюся избушку где-то в глухомани, у которой и названия-то нет и на карте ее не сыщешь... И начал ждать вдохновения... И действительно! Как мне мой Сережка и пообещал, стихи полились из меня, как ручьи по весне. Знай только успевай рифмы за кончики хватать и на бумагу их запечатлёвывать! И стихи не то чтобы так себе, а – хорошие! Такие неожиданные! Свежие, как майский солнечный день! Любовь в них так и струёкается! Так вся и выИскривается, как из-под лошадиных подков, когда тройка мчится по булыжной мостовой! Например однажды родился во мне вот такой нежный пассаж о любви к родине и идеальной женщине:  

Твоя любовь, моя родная, как звезды из очей!  

Журчу я от любови, как голубой ручей!  

Умру я от страстищи! И лягу средь полей.  

В могилке накормлю я до сЫта всех червей.  

Вы ешьте тело, черви. Но в рай взлетит душа.  

В аду всех жарят черти. Меня же – ни шиша!  

Эх, сколько времени я потратил на пустоту и всякую вонь-трезвонь в проклятой Москве! Только в глуши понял, что так долго жил не в ту сторону...  

Эх, родная моя глухомань,  

Обнажай мой талант! Теребань!  

Как я жил без родимой глуши?  

Русь, как водкой, меня оглуши!  

И лишь одно плохо: жена моя, которая и без того была полуглупая, стала теперь ну совсем дура-дурой! Сначала плакала день и ночь, что из-за меня Москву бросила. А потом и вовсе уже и бить меня начала! И еще одна беда – рядом с нашей избушкой лес. И к нам на огород повадились зайцы. Гложут всю зиму наши яблони, а всё лето нашу капусту, как голодные. Словно им в чаще дармовой травы мало. Я так про зайцев в своей заветной поэтической тетрадке и написал:  

Родная ты капуста!  

Чтоб зайцам было пусто!  

Ох, все они фашисты!  

Все на руку нечисты.  

От зайцев только беды.  

Они – капустоеды!  

Проклятые ворюги!  

Поэзия в испуге!  

Без квашеной капусты  

Нет у поэтов нужной  

К родной природе чувствы!!!  

И вот однажды случился нехороший казус. Моя глупая жена зашла в аптеку, увидела там крупными буквами рекламу: "противозачаточные средства". И сослепу и сдуру она прочитала: противозаЙчаточные средства... И она не пожалела денег и купила этих средств целую упаковку! Ажно 50 пачек! А в каждой пачке по 50 таблеток! Рассыпала их все сразу вокруг яблонь с капустой, и зайцы вдруг с нашего огорода и впрямь все пропали – словно вымерли! Как потом выяснилось, они в другой лес убежали, потому что у нас они размножаться перестали... Однако ж местный охотник пьяница Митька сумел таки настрелять по осени с десяток жирных зайцев, которые еще сохранились близ нашего огорода, и продал их нам. Моя жена мясного в то время не ела – постилась. Так что всех зайцев она скормила мне одному. Жарила их каждый день. И я, дурак, съел их за одну неделю! И что ж вы думаете, стихи у меня писаться перестали! Все рифмы в моем мозгу повымерли в самом своем зарождении. Ни одной рифмы с той поры я ни к одному слову подобрать уже не мог... А если после долгих и страшных мучений рифма все ж таки находилась, то была она корявой, гупой и смешной до невозможности! Например такая:  

Объелся я неэкологичной зайчатины,  

И повымерли все мои рифмы в самом их зачатии...  

А жена от меня вскоре ушла. Уехала в Москву и нашла там себе другого мужика – не поэта, а – композитора. Так что остался я и без стихов, и без возможности зачатия... Так и живу с той поры один... никому не нужный...  

Не пришей – непристебай,  

Одинокий не поэт, а постаревший и обеспоэзенный глупый бабай...  

Эх, проклятая жена! Эх, Сережка ты Есенин... Эх, противозаЙчаточные средства...