Берлинский батут

Фомич не любил перекрёстков. Они угнетали его непредсказуемостью и напоминали об автоклаве доктора Угнеталя, откуда он с трудом вырвался в люди. Вдоль Линденштрассе стояли девочки Линды, вдоль Росгвардии – вышки душечки Миллера. Присесть было негде.  

Покрутив по переулкам в центре столицы Рейха, Фомич на серпастом "Молоте", скроенном по вырванным с мясом лекалам, но для стойких ветранов Аппарата, припарковал его капотом на широкие ступеньки чёрного хода в здание АРХа [1], за которым виднелась стена необъятного Собора От Катов, проникшего во все уголки столицы, и молодцевато взбежал по ним к исполинской лопасти двери. За дверью была вертушка с остолопом, промеряющим штатным циркулем всем входящим банку на морде на предмет соответствия установленным стадартам мышления и, за ним знакомый холл, увешанный вымпелами с центральными кляксами, в связи с последними директивами о благонадёжности, посреди белых кругов, с ростовыми иконами и лестницами, ведущими в кулуары.  

Покрытие обоих лестниц третий месяц перекладывали остарбайтеры, нанятые субподрядчиком племянника пролазливого Хантуса ду Мансё. Твёрдо стоя перед дверьми неспешно щёлкающего этажами лифта, Фомич чувстовал разрастающуюся в душе готовность душить врагов нации голыми руками без антисептика. Враги были рядом, он ощущал их как справа, так и слева, на всех этажах этого угрюмого здания, что месили под собой цементы за надписями "Пыроход восприщджон! "  

Наконец двери лифта крякнули, разъехались и на Фомича ринулась толпа секретных работников ведомства, спешащих покурить в уличных телефонах. В здании курить было строжайше запрещено – рейхнувшийся фюррер не выносил ферментированного дыма, коньячного духа и особенно ненавидел бильярд, намекающий его поредевшей шевелюре, на что будет годна его голова по прекращению исторгаемых им речей. После того как обвалилось два балкона, помнивших ещё репрессии углеродистого канцлера, перегруженные дружно перекуривающими, все балконные двери замуровали, для надёжности закрутив шурупами с прорезями в виде повсеместно запрещённых знаков. Магия сработала – грузовые лифты, способные поднять на крышу рыкающих тигров, работали на полную мощность, рычали сами и грозили развалиться раньше здания всего Рейха.  

Фомич проскользнул между выносящимися из недр сотрудниками, забурился в кабину и помог парочке эсэсовских кастелянш покинуть лифт да и прочий холл с завидным ускорением. Кнопок внутри лифта, по новомодному поветрию, не было: Фомич нажимал снаружи цифру со знакомым этажом, а умная машина уже везла его туда, откуда его вызвали другие. Лифт крякнул, отсчитав три этажа и его двери открылись наполовину. Снаружи ожидали полного открытия дверей дисциплинорованные ценные кадры сыскного отдела, приветливо вывесив языки. Фомич выломился в открывшуюся щель и со всей возможной статью спринтерски засеменил по ковролиту. Обалдуи на подзарядках, охраняющие переговорные камеры, не успевали делать стойки, шмяки пяток звучали кастаньетами. В торце крыла светилось заветное окно из которого оправляться, в случае отключения воды в прилегающих помещениях, однако, строго воспрещалось.  

Торцевое окно подёрнулось тенью и Фомич оторвался от походных раздумий об источнике диверсии против его внутреннего аппарата. Этого следовало сегодня ожидать: навстречу Фомичу шли под ручку душечка Миллер и его верный самуронос Коррупци-сан. Они улыбались.  

– Фомлиц, вы еврей? – походя спросил Коррупци-сан, заступив Фомичу дорогу к вожделенной кафельной кабинке.  

Фомичу стало дурно.  

– А зачем вы спрашиваете? – нашёлся он, обдирая стенку в дубовых панелях сбоку от сумоиста. Спасение было так близко...  

– Не пролезете, Фомлиц. И бросьте ваши салонные штючки. – сказал из-за плеча самурайца сладким, как патока голоском, Миллер. – Мы хотим послать вас...  

Фомич почувствовал, как что-то провалилось в нём и полезло наружу. "Чёрт бы побрал эту фудзямскую политкорректность! " подумал он "Даже послать не могут без предисловий".  

– Я спешу. – просипел Фомич. Бок самурайца давил на живот, дышать скрозь уставной противогаз было трудно, дубовые панели прогибались и трещали как обшивка ледокола в полночь. – Сначала дело.  

–... в тыл к врагу. – завершил фразу Миллер.  

"Кэт! " – вспыхнула в голове Фомлица судорожная мысль. Части тела на мгновение замерли, коррупция вжала конституцию в стену.  

– Это не то, о чём вы думаете, даже мечтаете, Фомлиц. Мы не можем доверить это случайному человеку. – казалось – далеко-далеко, за тушей Коррупци-сана, продолжал уговаривать Миллер. – Только такой стойкий борец, можно сказать, гипербореец, как Вы...  

Фомич, гребя подошвами куски фанеры, вырвался головой за спину самуроноса, вдохнув полным торсом. Лёгкие его наполнились, диафрагма пошла горизонтально, вес провис. Лишние газы вырвались из жерла вулкана. Фомлиц помнил, что Миллер шёл без уставной маски. Далеко-далеко Миллер затих, после чего раздался сдавленный вопль, указывающий на поражение противника. Фомич, не медля, развил временный успех, делая стойку на руке. Недоваренный завтрак кабыгебиста поехал в пищевод, но Фомич проявил стойкость. Этот козырь надо было приберечь на будущее. Коррупци-сан дрожал боком, стена рушилась на спину.  

– Какая же вы скотина, Фомлиц! – голос Миллера завибрировал как курс рейхсмарки на противне. – Посметь репетировать штючка на своих товарищах!  

"Пфердальский волк тебе товарищ! " – подумал Фомич. Отвечать в голос было нельзя, козырь держался на честном слове Барбулису-Мыльскому.  

Фомич встал на обе руки, вытянув колени из прижима и скользнув головой вниз, покатился кувырками к заветной двери. Миллер немедленно пытался преследовать адепта школы избеганий вредных общений имени Голубки Корбун, но теперь объёмный самурай мешал уже ему. Фомич колобком ворвался в кафельное убранство и успел запереть бронированную камеру уедининения до того, как преследователь настиг его. В технологическую щель под бронированной дверью Фомичу были видны лишь тени. Распустив сбрую верности заветам Ильичей, Фомич присел передохнуть.  

***  

Он знал, что Миллер чутко ждёт за дверью слов, выброшенных его нутром в беспамятстве, по-русски. Предвидя такие вероятные обстоятельства Фомич выучил подходящие слова на французском и несколько дней отрабатывал их, напиваясь с зеркалом, которое после этой операции сжёг. Произношение прононсов осталось присущим скорее бывшему депутату Государственной Думы, но за строй фраз можно было не беспокоиться.  

– Мердэ! – сдавленно сообщил Фомич в щель под дверь. – Жене падь, а негру Камерадзе фри, канду парти [ 2 ].  

Длиная фраза, точный смысл которой Фомич забыл в целях конспирации и по велению амвона, запрещающего служить чужим языкам, была заучена специально для таких случаев – доказухи для противного.  

– Что-что? – переспросил притаившийся за дверью Миллер. – Хотели наперчить вашей Жене картошкой по-батумски, а получилось как тогда? Небось заказывали лягушачьи ножки в испанском киоске? Следующий раз скаредность доведёт вас до могилы, а сейчас завершайте упражнения и выходите. Нам надо серьёзно поговорить и мне таки есть что вам передать для тамошнего президента.  

Так Фомич выяснил, что пройдоха Миллер не понимает французского, что следовало запомнить без черновиков. Фомич мог запомнить до ста фактов подряд. Для извлечения их из памяти требовалась машина таких размеров, которые не вписывалывались в западногейскую Европу, что гарантировало её идентичность.  

– Мне надо подумать. – сказал личный друг праотца народов, оттягивая время и взвешивая шансы на получение того, что обещал Миллер, для собственных нужд. Фомич знал, что Миллер ничего не даёт даром и навсегда, только в рассрочку и на время. – Я с радостью скурю любой ваш добротный план даже без президента, даже не взглянув на текущую нагрузку, но...  

– Выходите немедленно, Фомлиц. – раздражённо сказал Миллер из-за двери. – Вы испытываете терпение народных масс! Они сплетут заговор и вынесут отсюда нас обоих пока вы там думаете о том, сколько премиальных вы сможете потратить на отправку вашей дражайшей Кэт в турне вокруг бутиков Эрай Вай-фай Ёк Юдля.  

Последнея фраза вызвала в организме Фомича радостный переворот. Миллер пользовался проворными источниками дезы, подброшенными ему специально с одноглазым агентом Моссада. На самом деле Фомич давно примеривался к путёвке для Кэт по Новосольвейгским островам. Кроме пропитки родным духом, Кэт могла приобрести там разве что пару клеймёных ватников, которые стоили существенно дешевле дублёнок с червлёными бляхами.  

– Хватит кочевряжиться, Фомлиц. – продожал увещевать Миллер. – Или я запускаю эмчеэсовцев, которые уже открывают запретное окно. – Последняя фраза донеслась до Фомича с эхом. Миллер оправился отпирать дверь. Почти всё уже вышло, но этого допускать было нельзя. Одним из номерных пунктов памятки разведчика нелегала был зарок никогда не оставлять свидетелей оптовых торгов.  

– Эй, постой, дорогой! – сказал Фомич. – Зачем такой спешка, да? Сейчас закончу тут, сам поеду, сам привезу, беспокоиться не надо.  

– Так я открываю дверь. – негодяй оказался негипнабелен. До Фомича донесся гомон, стуки, трещание и скрипы – эмчеэсовцы построили пирамиду на сбитом Коррупци-сане и ломали запретное окно. Бунтарские выкрики поминали всех хозяственников Рейха по родственникам, но для одобренной революции было рано.  

***  

– Дружище Миллер! – воскликнул Фомич, цепляя ускользающую из рук победу за что придётся. – Я хочу сделать чистосердечное признание.  

– Да? – со скорбью в голосе ответило эхо за дверью. – Погодите Фомлиц, я приглашу стенографиста.  

– Нет! Только Вам, Миллер! Дело строго конфитюрное. – Добавил Фомич трагическим фальцетом.  

"Так вот кто тут все стены исписал! " догадался он. "Значит не я тут первый мучаюсь. Надо поискать подписи на стенах. Будет компро. Не один же тут мат... "  

– Ну... – Промычал Миллер за дверью. – Так не честно. Говорите скорей, Фомлиц. В коридоре же люди жгут заклинания окна существительными. Пинают Коррупци-сана. Я слышу, что ему уже становится больно. Разве вам его не жалко?  

– Что ж... – Фомич выдержал трагическую паузу. – Я анархист.  

За дверью раздался удар. Это Миллер сплюнул в раковину.  

– Я тоже, Фомлиц. Это сейчас модно. Никому не нравится это насквозь прогнившее государство и народ безмолствует только потому что мы им карманы позашивали – фиги не вытащить. Элита Рейха мечтает свергнуть ненавистную клику. Придумайте что-нибудь ещё. Я зову стенографиста, вы пока подумайте над...  

– Это не всё. – сказал Фомич.  

– Что там ещё? – по голосу Миллера было понятно, что он смотрит в сторону двери, в народ.  

– Я перевербовал пастора Шламма. – буднично, насколько ему хватило выдержки, сказал Фомич.  

– Этого пропогандона? Фомлиц, вы проиграли – его вербуют каждую неделю. Он уже официально работает на двадцать разведок, в том числе на разведку заморского владения независимого БелАЗа. Прекратите забивать мне голову глупостями и немедленно покиньте. Или я отопру дверь меченосным эмчеэс и они превратят вашу кабинку в китайское оригами.  

Фомич содрогнулся. Столь жуткая смерть в этом кабинете не входила в планы Центра.  

– Хорошо, хорошо! – срочно сказал Фомич, натягивая пояс верности Ильичам и обещая себе при ближайшей конспиративной встрече поставить пастора на лыжи и послать его на них переходить в Швейцарию через горный Рейн по свежеспиленным сосновым стволам.  

Миллер отворил ворота в заветные стойла, коварно отпрыгнув в сторону, за умывальники. Фомич покинул кабинку. Могучим потоком его шандарахнуло о стену, прихлопнуло о потолок, пару раз уронило на каски с рожками и приложило об умывальник. Намечалась ходынка с хатынским уклоном. Надо было срочно спасать дорогую для Центра жизнь. Фомлиц помнил, что стадо людей можно сплотить только водяными пушками, звонкой песней и скользкой пианиной. Пианину не подвезли, водяные пушки были в руках противника. Пришлось прибегнуть к вокалу.  

– Друзья! – гаркнул Фомич, возвышаясь над набившимися в помещение эмчеэсовцами как гопник на тумбе и крамольно срывая противогаз. – Давате споём! Наше, народное!  

Лупала эмчеэсовцев, освобождающихся от избыточных запасов жидкости, повернулись к образовавшемуся на умывальнике затейнику. Душечка Миллер, уютно притаившийся под раковиной, навострил уши. Дирижируя сам себе, Фомич, подпрыгивая, чтобы успевать распылять спиртонесущий коктейль из цветных баночек на паству, как советовал его агент разведок многих неизвестных стран и даже БелАЗа, не имеющего прямого выхода в космос.  

Бандера Роза,  

Я, тривдуплеро!  

Бандера Роза,  

Стрёмная поза!  

После второго куплета эмчеэсовцы начали фальшиво подвывать сквозь маски, разводя пальцы в приветствии Кротфронта. В сочетании с издаваемыми ими звуками это было невыносимо как куклы безголовых Понтеев из Пропиллеев.  

Фомич умолк, поняв, что прибывшие инструменты не настроены, потому не сплачиваемы и не подвигаемы на линч душечки Миллера.  

– Идите с миром. – Отпустил взвод эмчеэсовцев Миллер, успевший подняться из под раковин и принявший такой вид, как будто это была его заслуга в предотвращении намечавшегося вандализма. Эмчеэсовцы гурьбой через друг друга застряли в дверях, создав привычную им ситуацию. – А вас, Фомлиц, я попрошу прощаться.  

– Как, сразу? – Фомич с тоской взглянул в окно, на дорогую его сердцу Роденплатц. – Ваш отдел хочет международного конфуза, Миллер? Я не могу предстать перед президентом в таком виде! Вы подумали о том, что скажет Суркобруннер?  

– Сука Бруннер в отпуске. На задании партии. – спешно поправился Миллер. – Не задавайте лишних и неуместных вопросов. Ваш вид соответствует вашему заданию, Фомлиц. Возьмите этот рулон бумаги – он поможет вам в первую трудную минуту.  

– А во вторую?  

– До этого тело не дойдёт. – глазки Миллера говорили между собой о том, что он нагло врёт, бегая по потолку. – Пароль для президента: «Где я? », заданный на литературном корягском языке. Отзыв...  

– Но я не знаю корягского! – воскликнул Фомич. Дело начинало пахнуть чем-то, что было запрятано глубоко в его личном деле и даже не здесь, в сейфе у бандерши Пампер Триколорный Лоток, гимн заведения которой мадам несколько минут назад цитировал Фомич, а в другом увеселительном заведении, там, далеко за оврагами. – Да ещё литературного. Нет, Миллер...  

– Как заткнётесь – узнаете, Фомлиц. – Перебил его негодяй Миллер. – Хватит этих глупых отговорок! Время-время-время! – Зловеще наурчивая это закинание Миллер вручил Фомичу старый огнетушитель мордой вниз. – Танкер с триллионом фальшивых корягских рупий для вашей миссии уже в пути.  

– Зачем же мне фальшивые? – удивился Фомич, ставя огнетушитель на гуттаперчевую головку. Без рук говорить было трудно. – Ведь поймают.  

– Там настоящих нет уже три года, кой же хер фабричность проверять будет? Никой хер. А он-то и есть.... – успокоительно ворковал Миллер, подталкивая Фомича. – Выходите из этой двери и входите в дверь напротив...  

– Как я могу, Миллер! Там же женский... – Страшная догадка поразила ум Фомича, он даже запнулся, чуть не упав на удерживаемый заодно огнетушитель. – Это не туалет! Миллер! Вот, значит, как они узнали... – титаническим усилием переведя язык на отражение наступления по корягам, Фомич бросился к выходу, с уже вынесенными толпой эмчеэсоцев косяками. И только на последнем шаге перед клёпанной сталью он вспомнил, что двери в туалеты здесь открываются на себя.  

* * *  

[ 1 ] Architektonische Raserei Hauptamt – сокращённо – АРХ ( официальное названием места службы Миллера с его кадаврами ).  

[ 2 ] (искаж. ) Je n'ai pas dénigré mes camarades africains du parti. – Мне не удалось очернить африканских товарищей по партии.  

(Продолжение исследуют... )