С днём рождения

Той ночью ему снова не спалось.  

Это была странная ночь. То есть, она была ещё непонятнее, чем другие ночи. Он не мог  

уснуть, мысли одолевали его. Циферблат часов показывал 1:37. Несмотря на все свои  

старания уснуть, ведь ему нужно было вставать рано утром, у него не получилось  

провалиться в сон хотя бы ненадолго. Он неспеша поднялся с постели, стараясь делать  

это как можно тише – в соседней комнате спала больная мать – и осторожно прошёл в  

кухню. Сам не заметив того, он подошёл к окну. Ни в одном доме напротив не светилось  

ни одно окошко, по трассе проехало лишь несколько редких машин. Единственными  

источниками света на улице были фонари, стоящие вдоль шоссе. Он заметил, что в каком-  

то странном порядке они горели – два через один. Может, в целях экономии, а может  

просто перегорели лампочки. Перегорели, как и он сам. Небо было беспросветно  

чёрным. Он медленно закурил, выдыхая дым в открытое окно. "Последняя осталась", -  

отметил он про себя. Спустя несколько минут он осознал, что замёрз. Это озадачило  

его, но ненадолго. Он уже привык, что не понимал того, что происходит вокруг. Он закрыл  

окно, из которого, несмотря на темноту ночи, шло тепло, и натянул свой, ставший давно  

уже маленьким, свитер. Поставил чайник, отыскал кое-как банку с кофе, высыпал в кружку  

с давно отбитой ручкой последние крупицы содержимого банки. "Даже ложки не  

наберётся", – с досадой подумал он и сел на стул, непонимающе и тупо уставившись в  

одну точку. Очнулся он так же внезапно для себя, как и задумался. Наверное, должно  

было показаться странным, что он не помнил ни единой мысли из тех, что роились в его  

голове пару секунд назад, но только не этой ночью. Он поспешно выключил чайник и  

налил себе кипятка. Сквозь почти бесцветную жидкость можно было разглядеть узор из  

трещин на дне и стенках кружки. Что поделать, жили они с мамой небогато после  

того, как ушёл отец.  

Единственная мысль, которая всё время его поражала, была о том, что он помнил всё, что  

происходило семь лет назад с такой ясностью, будто это было вчера. Мать его тяжело  

пережила уход мужа, но только ради маленького сына продолжала жить и работать. Он  

был ещё слишком мал, чтобы понять, как тяжело было матери, поэтому часто был  

непослушен, пропускал уроки, бродил, предоставленный сам себе, по улицам и приходил  

домой позже, чем должен был. Мать, которая работала, не покладая рук, получая при такую  

мелочь, что едва хватало на еду, не могла повлиять на сына. Все её беседы и просьбы  

давали результат лишь на пару дней, а потом всё продолжалось как раньше -  

пропуски, капризы... Чего и следовало ожидать, он и в старших классах учился из рук  

вон плохо. Но ни в коем случае не на зло матери – он стал худо-бедно понимать всю  

тяжесть её забот – он просто не умел по-другому.  

Но ничто не проходит бесследно. Нервы, годы, утомительная работа всё же подорвали  

здоровье матери. Она вот уже четыре месяца не вставала с постели.  

Сидя за столом, он не заметил, как задремал. Так же незаметно для себя он и  

проснулся. К счастью для него, время уже перевалило далеко за три, и он решил  

уходить.  

Вот уже два месяца спозаранку он выходил из дома, чтобы успеть занять место в ещё  

не переполненном трамвае, который довозил его до остановки, от которой до  

вокзала оставалось всего 20 минут ходьбы. В целом вся дорога занимала полтора часа. Но уже которую неделю у него не было денег на трамвай. Пару раз удалось  

проехать зайцем, но его быстро рассекретила толстая грубая тётка-проводница. Поэтому  

он вставал ни свет, ни заря и пешком добирался до вокзала. Там шла полным ходом  

реставрация главного здания, где он и нашёл подработку. Во время его отсутствия за  

матерью приглядывала сердобольная соседка, которая оставляла ему немного еды на  

ужин.  

По прибытии на вокзал он обычно сразу брался за инструмент и начинал работу. Однако  

сегодня, хоть и шёл довольно неспеша, он пришёл раньше всех и обнаружил здание  

закрытым.  

Несмотря на то, что была уже весна, погода стояла довольно противная. Нет, дождя и  

слякоти не было, зато стоял густой молочно-белый туман, в котором, наверное, легко  

можно было потеряться. В ожидании прораба он уселся на лавочку. Он отгонял все  

мысли, что стучали в голове, но побороть их удавалось далеко не всегда. Вот и сейчас  

он смог отчётливо разобрать одну из них. Он вспомнил школу, которую давно уже не  

посещал – некогда было:присматривал за мамой, искал возможности заработать... Друзей  

у него особо не было. Конечно, кому охота общаться с таким оболтусом, как он, тем  

более, у него всегда были огромные мешки под глазами, и его считали "каким-то  

неблагополучным". Лишь одна подруга у него была. Если можно назвать её подругой. Жили  

они в разных городах, созванивались редко – связь дорого стоила, и общались только  

по смс-переписке. Но долгое уже время баланс у него был отрицательным, и он не имел  

возможности ей отвечать. А она упрямо писала ему, узнавала, как он, как мама... Он с  

такой теплотой вспоминал об этом... А ещё почему-то ему вдруг вспомнился колокольный  

перезвон. Однажды он как-то услышал эту чудесную музыку и даже увидел звонаря  

издалека – всё это неожиданно поразило его. Но сейчас это всё было таким  

далёким... Внезапный сиплый гудок поезда безжалостно прорезал его мысли. Он разглядел  

неспешно приближающийся состав.  

Иным бы уже до чёртиков надоел этот нескончаемый гул поездов, снующие туда-сюда, как  

в муравейнике люди, но только не ему. Он любил эти бесконечные составы, прозрачные  

стёкла окон, унылые и безучастные или же наоборот, любопытные, с интересом изучающие  

всё доселе неизвестное, лица пассажиров в них. Он думал о том, какие же они  

счастливые, эти люди. Сейчас поезд заберёт их с этой малоизвестной станции и увезёт  

в другие города, где их встретят нарядные, незнакомые здания вокзалов призрачным  

утром, а может быть, глубокой сонной ночью. Он представлял себя на месте этих  

людей, мысленно видел, как мимо него в окне проносятся рощи, чередуясь то с  

необъятными полями, то с грядами жилых домов... Телефон в руке завибрировал, оповещая  

о низком уровне заряда, которого, впрочем, должно было хватить на остаток дня, вернув  

его в серую холодную реальность. Оглянувшись, он обнаружил, что к двери, гремя  

ключами, подходил начальник. "Чудесно, -подумал он, -и так, начнём. "  

В их небольшом коллективе его считали чудаком. Ещё бы, приходил чуть ли не раньше  

всех, большую часть времени молчал, перерыв на обед не делал. И никто им не  

интересовался. "Его дело", -решили все и перестали его трогать, работал ведь на  

совесть.  

Так, за работой до глухого вечера и прошёл его очередной день. Домой он добирался так же как и на работу – пешком. Уже не было сил смотреть на поезда. Вернее ждать их  

прибытия. Дойти бы до дома, какие уж там поезда...  

Придя домой, он застал соседку, которая кормила мать. В коридоре хозяйку ждала старая  

облезшая кошка, которая носила, наверное, не менее старое имя Серафима и повсюду  

следовала за владелицей. Попрощавшись, соседка ушла, неслышно прикрыв за собой  

дверь. Он заглянул в комнату матери – она спала, неслышно разделся, принял  

ванную, съел оставленный соседкой суп и снова уставился в окно. За день он  

вымотался, но в кровать боялся идти. Он опасался, что в голову снова полезут мысли, на  

которые у него уже не было сил. Преодолев себя, он всё же отправился в постель. Ему  

снилось что-то светлое и яркое, чего он никак не мог вспомнить утром. Да и нужно ли  

оно кому было?.. Как обычно, одеваясь утром, он почувствовал себя как-то не так. Должно  

быть, простудился вчера...  

Зайдя перед уходом посмотреть на мать, он был приятно удивлён, когда она пожелала ему  

доброго утро, и, кажется, она уже не была такой бледной..  

Ещё удивлённым он вышел из дому, но минут через десять ходьбы мысли покинули его. Он  

пришёл на вокзал позже обычного, но там никого не оказалось. Бесполезный разряженный  

мобильник он оставил дома, поэтому не оставалось ничего больше, кроме как  

ждать. Поезд, приезжавший в это время уже стоял на станции. К своему удивлению, он  

обнаружил, что в голове нет ни единой мысли, даже относительно поезда и  

пассажиров. Откуда же ему было знать, что в далёком городе близкий ему человек, узнав  

у его сестры, где он живёт, уже садится в поезд, чтобы приехать к нему.  

Он совсем забыл, что завтра ему должно исполниться 17 лет. Погода была ясная и  

тёплая, но он совсем потерялся в себе. Он не понимал ровным счётом ничего, ему от  

чего-то было невообразимо больно и тяжело, ему хотелось плакать, и он не хотел себя  

сдерживать, он не мог..Но слёз почему-то не было...  

Он очнулся лишь когда хвост поезда, забравшего людей в другие, далёкие места, был уже  

почти неразличим в голубой дали.  

На работе он чувствовал себя не в своей тарелке, всё валилось из  

рук. Заметив, насколько у него потерянное лицо, начальник отпустил его  

домой, посоветовав проспаться.  

Он пребывал в такой прострации, что до него не сразу дошёл смысл сказанного, и он  

несколько секунд непонимающе глядел на источник звука. А потом он, не говоря ни  

слова, вышел и побрёл, сам не зная, куда. А впрочем, всё равно куда. Он шагал, пиная  

попадавшиеся под ноги камни и не замечая прохожих. Всю дорогу его не покидало  

чувство, что рядом кто-то тихо следует за ним, не отставая ни на шаг. Вернее, ему  

хотелось, чтоб рядом кто-то был, а потом желание переросло в слепую уверенность. Но  

он был один. Он чувствовал себя совершенным. Распластанным на земле ангелом, которому  

вырвали крылья. Ему хотелось освободиться от всего;в который раз в голову пришла  

пугающая мысль, как это можно организовать. Ему в очередной раз представилась тёплая  

ванная с багряной водой и его холодное побелевшее тело в ней. Пожалуй, если бы  

случилась возможность сделать это так, чтоб никого этим не испугать, он именно так и поступил бы.  

В моменты, когда его покидала эта мысль он ненавидел всех, кто попадался ему на  

глаза, ведь каждый из этих случайных прохожих мог стать невольным свидетелем. А  

после искра ненависти сменялась пустотой, до боли распирающей изнутри. Он впервые  

после того, как покинул здание вокзала поднял голову. Ему почему-то было больно и  

стыдно смотреть людям в глаза, но за последние минут пять мимо него никто не  

прошёл. Собственно, поэтому он и решил оглядеться, чтобы понять, где оказался. Этих  

подъездов и детской площадки он не узнал. Ещё бы, он здесь никогда и не  

был. Осознав, что пошёл совсем в другую сторону, он впервые почувствовал, как же болят  

его каждый день чуть ли не сбиваемые в кровь ноги. Но на это ему было  

наплевать. Чертыхнувшись, он уже повернул было, чтоб идти обратно, но какое-то новое  

непонятное чувство заставило его сесть на ближайшую скамью. В груди он почувствовал  

внезапное жжение, казалось, его собственное сердце устало от этой серости, в которой  

он жил, и рвалось прочь. Никогда прежде он не испытывал ничего подобного. Пекло  

так, будто на груди оторвали полосами живую плоть, а сверху эти зияющие раны  

засыпали солью. Его испугало это чувство, и он удивлённо захлопал глазами, ища хоть  

кого-нибудь поблизости, кто мог помочь. Но в окрестностях не было ни единой живой  

души, и в этот момент боль достигла своего пика. Казалось, уже ничто не поможет, но  

вдруг всё прошло само собой. Первые мгновенья после этого непонятного явления он не  

мог пересилить себя, чтобы встать с лавочки, поэтому остался посидеть ещё  

немного, чтобы хотя бы частично прийти в себя. На него обрушился огромный поток  

воспоминаний. Его ничуть не удивило, конечно, что вспоминалось только дурное. Он  

вспомнил все обидные слова, которые шквалом сыпались на него от одноклассников, и  

почему-то именно эти слова более всего прочего ранили его и без того ослабевшую  

душу, будто ножи в спину. Не помня себя, он закрыл глаза. Как же ему осточертело это  

состояние! эта жизнь! это всё! Желая очнуться, он, забыв про боли, подбежал к ближайшей  

стене и стал месить её кулаками. Боли не было. Остановился он только тогда, когда ему  

на лицо брызнула струйка собственной крови. Он равнодушно глянул на изуродованные  

кулаки, вытер кровь засаленным бумажным платком, который нашёл в кармане, выбросил  

этот уже давно ставший ненужным ошмёток и пошёл. Уже в нужную сторону. Домой, к  

матери. Как она там?..  

Весна уже не была белоснежной, она превратилась в сопливо-жёлтую грязную, и только  

редкий ветер волочил ещё кое-где по земле опавшую белизну...  

Домой он пришёл лишь на два часа раньше, чем приходил обычно. Открыв входную  

дверь, он сразу услышал мурлыканье. Он поразился, как же это тщедушное тельце может  

издавать такие громкие звуки. Казалось, соседи за тонкой стеной ругались тише, чем  

мурлычет эта кошка.  

Тихо, чтобы остаться незамеченным, он прошёл в свою комнату и без сил рухнул на  

диван. Он не знал, сколько пролежал, и сколько ещё мог пролежать, но тут его вырвал из  

беспамятства давно не получавший пищи желудок. Его урчание было ещё громче мурчания  

Серафимы, которая, кстати, неспеша приближалась к нему. Её пытливый взгляд пробрал его  

до дрожи. Она тихо взобралась на него и легла ему на грудь. А он почему-то даже не  

удивился. Просто лежал и продолжал смотреть на нить паутины, свисающую с потолка. Он наконец почувствовал эту теплоту на груди и уже готов был запустить руку в тёплую  

кошачью шерсть, как Серафима чихнула. И тут он впервые, наверное, за несколько месяцев  

рассмеялся. Он всё таки прикоснулся к её голове, но как-то робко, будто опасаясь  

чего-то. Когда он услышал блаженное кошачье мурлыканье, у него совсем полегчало на  

душе. Как же хорошо, что рядом есть хоть кто-то! Сима тихо сопела у него на груди, и  

тепло разливалось по всему его телу...  

Незаметно за окном сгустились сумерки. За стеной, кстати, он всё ещё слышал тихий  

неторопливый разговор матери с соседкой. "Замечательно, -подумал он, – значит ей  

гораздо лучше". Чтоб не волновать её своим ранним приходом(ведь ни она, ни соседка, к  

счастью, не видели, что он уже дома), он вопреки своей привычке не пошёл сразу  

принять душ, хотя нужно было смыть с себя осыпавшуюся побелку и пыль. Но он  

продолжал лежать, кошка продолжала его греть, и он провалился в дрёму. Очнулся  

он, когда уже было совсем темно от того, что соседка звала Серафиму, уходя  

домой. Кошка резко проснулась, недовольно фыркнула, бегло осмотрела его  

улыбающегося, и, услышав его "беги", посеменила к хозяйке. Он медленно пошёл в  

ванную, вспомнилась песня "на полусогнутых". По пути заглянул к матери. Она сидела и  

что-то читала. Значит, она уже так окрепла, что даже могла вставать. Она увидела его и  

тепло улыбнулась. Казалось, в этой улыбке скопилась вся её любовь к сыну. Ещё не до  

конца восстановившимся голосом она сказала :"Привет, сынок, иди садись кушать, там  

суп остался". Он рассеяно улыбнулся, кивнул, и пошёл дальше. Сначала нужно было  

помыться. Вода быстро нагрела ванну и почти на четверть её заполнила, пока он  

раздевался. Только в горячей воде он понял, как всё таки пекут кулаки. Смотреть на  

свои искалеченные руки он упрямо не хотел. На удивление ясно было в голове, он даже  

пребывал в хорошем настроении, помня об улыбке матери и тепле Серафимы. В этот раз  

он не стал долго сидеть в воде, нужно же было наконец поесть. После ужина он  

почувствовал дикую усталость, хотя по сути, сегодня он не был загружен  

настолько, насколько был обычно. Идя в комнату, он услышал оклик матери. Её просьба  

удивила его. Мама попросила его остаться завтра дома. В его широко раскрытых глазах  

читался вопрос "Зачем? ", но вслух он его не задал, просто молча кивнул в знак  

согласия. Когда он лёг на диван, он почти сразу провалился в сон, не успев ничего  

подумать и вспомнить.  

Ему снился тёплый свет свечей и рыжий мурлыкающий котёнок, который мирно спал рядом  

с ним на подушке. Постепенно чувство реальности взяло верх, он просыпался. Просыпался  

от того, что чья-то мягкая рука гладила его по голове. Он понял, что рядом  

действительно сопел маленький пушистый котёнок с рыжим тёплым носом, а перед ним  

стояли двое самых близких ему людей – любимая мама и его подруга с волосами цвета  

подаренного ему котёнка.  

– С днём рождения тебя, Илья! – дошли их слова до его сознания  

Будто вторя этим двум мелодичным голосам, мяукнул Рыжик.  

– Спасибо, мои родные, спасибо.  

С этими словами он понял: всё плохое осталось где-то невообразимо далеко. Впереди  

только свет и радость.