Прививка

Игорь Шестков  

ПРИВИВКА  

УКОЛИ ШОКОЛАДНОГО ЗАЙЦА  

ШАРИКОВОЙ РУЧКОЙ  

Сегодня первый раз привился.  

Увы, вакциной АстроЗенека, которая уже несколько дней как сменила имя и называется нынче как-то совсем непроизносимо.  

Прививался в прививочном центре, находящемся в бывшем берлинском аэропорту Тегель, в недоброй памяти терминале C. Не раз торчал там часами в ожидании самолета. Проклиная все на свете.  

Да, да, все говорили, такси долетит до Тегеля, не заметишь, сегодня же Пасха, все сидят по домам, пьют и обжираются.  

И тем не менее в центре Берлина были пробки, и меня укачало как ребенка.  

Шофер рассказывал мне в пути про пророка Мухаммада. Утверждал, что он добрый и милосердный. Еще заявлял, что и Путин и Эрдоган, и даже Иран пляшут в Сирии под дудку американцев. Я не спорил, мне было нехорошо. В конце поездки шофер сообщил: Все берлинские турки прививаются только китайской вакциной. И предложил купить у него две баночки... всего за двести евро.  

И еще мне говорили – ты только не пугайся, там будет длинная очередь перед входом в центр, но она очень быстро идет... Потерпи.  

Похожая на громадную змею очередь перед входом в терминал С была, я не шучу, километра два с половиной длиной. Расходилась огромными петлями.  

Два часа топтался на ледяном ветру.  

Вокруг – старые люди в масках. И сотни ворон на тополях. Каркают, подлые.  

Корректные надсмотрщики-арабы в желто-зеленых комбинезонах управляли движением очереди. Что-то по-своему кричали в рации. Мерзли.  

Какой-то энтузиаст разносил воду. Воду никто не пил. Холодно. И непонятно, где потом...  

Немцы не роптали, я кипел. Раса господ! Не могут элементарные вещи по-человечески организовать.  

Ладно, отстоял свое. Судьбу не обманешь. Вошел в терминал С. А там народу...  

Сотни, тысячи людей. Как в Индии. На сравнительно небольшом пространстве. Все конечно в масках, но все равно тошно...  

Непонятно зачем нас гоняли с места на место еще час. Вытерпел. А что делать?  

Укололи наконец. Миловидная такая врачиха. Молодая, но въедливая. Вы, говорит, никогда после прививки в обморок не падали? Назойливые суицидные мысли в голову не лезли? Температура не поднималась?  

Наверное психиатра прислали из Шарите. На практику. Уколы делать старикам и старухам.  

Обратно ехал – опять больше часа. Чуть автомобиль шоферу-турку не заблевал. Мерседес. Так укачало. Светофоры каждые 100 метров. И машин тысячи.  

Куда их всех дьявол гонит? Ведь закрыто все, и бары, и рестораны, и бордели. А с девяти и вообще – комендантский час.  

Да, забыл, на выходе из центра мне вручили большого шоколадного зайца в фиолетовой фольге. Взял, я не гордый. Подарю кому-нибудь. Немка моя шоколад не ест. Слишком сладкий. Или нарушу диету и съем зайца сам. Сделаю такую подлость. И еще – ручку шариковую синенькую после заполнения анкеты положил себе в карман. На память. Люблю трофеи....  

Дома – с удовольствием рассказал своей немке о прививке в Тегеле. Немножко приврал, как же иначе. Она все охала, гладила меня по голове... предложила отведать вареной курятины с техасским рисом. Потом достала из недр холодильника баночку черной икры и два холодных пасхальных яичка. И заварила зеленый чай. А ночью мне приснился сон.  

Будто бы я все еще стою в этой проклятой очереди, похожей на змею. А рядом со мной томится семейная пара… оба за семьдесят, седые, симпатичные, моложавые.  

Говорю им: Как думаете, сколько еще нам тут торчать? Осточертело… на холодрыге.  

Она только вежливо улыбнулась, а он ответил: А кто его знает? Может, у них вакцина закончилась или врачи забастовали. Или…  

– Или что?  

– Я кое-что заметил…  

– Что заметили?  

– Мы ползем в этой очереди уже час. Так вот… я все время смотрел… из терминала никто за это время не вышел. Входили – да, человек по десять в минуту или чуть больше. Я считал. Но никто не вышел. Ни один человек. Смотрите, смотрите, такси уезжают пустые, без пассажиров.  

До терминала было отсюда метров триста. Я прищурился так, что по щекам потекли слезы. Кажется, мой собеседник был прав. Но что бы это значило? Сколько лоб ни морщил – ничего не придумал.  

– У вас есть объяснение?  

– Есть, но…  

– Что, но?  

– Но доказать я ничего не могу.  

Тут вмешалась его жена.  

– Не тяни, Вернер! Ты всегда тянешь резину. Выкладывай.  

Вернер немножко помолчал, потом прочистил горло, похрипел, посвистел, и выдавил из себя: Извините. Но там, в терминале, никто никого не прививает. Все ложь. Потемкинская деревня. Камуфляж. В терминале С не прививочный центр, а место для забоя скота. Бойня. Кровавая баня. Назовите, как хотите. Там убивают старых людей. И все, кроме нас, об этом знают.  

– Боже мой!  

– Да, Мадлен.  

– Погоди, дорогой… но если все в очереди знают, то… почему не бегут отсюда, почему не вызывают полицию, не кричат?  

– Потому что мы не люди, а овцы.  

Тут Вернер тихонько заблеял… для правдоподобия.  

Я должен был вмешаться в разговор.  

– Идея! Давайте не будем овцами. Уйдем отсюда потихоньку, не привлекая внимания этих – я показал рукой на собакоголовых надсмотрщиков в желто-зеленых комбинезонах. А если ничего ужасного не произойдет, вернемся и мирно дождемся своей очереди на прививку.  

Супруги в ответ на мое предложение согласно кивнули и пошли налево. Под руку. А я – направо.  

И тут же собакоголовые как-то неестественно быстро подскочили к нам и ужасными ударами резиновых дубинок по голове и по спине загнали нас назад в очередь. При этом бешено лаяли и хрипели. Один из них еще и укусил меня за ухо, негодяй. Из раны засочилась кровь. Ухо стало свербеть. Я перевязал его носовым платком. Стал похож на Ван-Гога с известной картины.  

Вернер играл желваками и каменно молчал. Гримаса на его лице означала: Вот видите, я предупреждал, не надо было дразнить гусей. Теперь нам конец. А Мадлен начала почему-то нервно хохотать. Это был шок. Вернер обнял жену за узкие плечи, поцеловал, успокоил.  

Люди, стоявшие в очереди недалеко от нас, демонстративно отвели глаза. Огромные, на выкате. Некоторые примирительно заблеяли.  

Мы молчали минут пять, потом заговорила Мадлен. На незнакомом мне гортанном языке. Я попросил ее перейти на немецкий, а она показала мне язык. Толстый, нечеловеческий. И захрюкала. Затем медленно, словно бы нехотя, превратилась в мою немку.  

Та трясла меня и говорила: Проснись, проснись, Гарри, это только кошмар. Ты такой горячий, наверное у тебя жар. Ты слишком чувствительный. Смотри, руки дрожат. И плечо распухло. Погоди, погоди, а откуда у тебя этот мех на груди… и на руках… и на спине. Прямо как у барана. Я раньше не замечала. И что это с твоим ухом?  

Ровно через двадцать четыре часа после прививки у меня действительно поднялась температура. Закружилась голова, заныли суставы. Меня тошнило, я почти не мог ходить. Организм мой протестовал против впрыснутой в него, биологически активной жидкости. Еще через два часа начался бред. С галлюцинациями.  

Я не видел больше ни длиннющей очереди, ни собакоголовых, ни Вернера, ни Мадлен, ни зловещего терминала. Передо мной прыгал и скакал шоколадный заяц в фиолетовой фольге. Величиной со слона. Омерзительно улыбался, ухал и что-то бормотал. В руках у меня была неестественно большая синяя шариковая ручка. И я все пытался и пытался уколоть ею зайца в покатое плечо.  

На следующее утро все неприятные симптомы исчезли. Вторая прививка назначена на конец июня.  

КЕНТАВРЫ  

Ждать второй прививки мне пришлось три месяца. Вечность.  

Многие непривитые успели за это время два раза благополучно привиться. И не сомнительной оксфордской Астрой, а солидным германским Байонтехом. Задирали нос и не без злорадства спрашивали меня, моргая довольными водянистыми глазками: Когда же ты привьешься, друже? Скоро начнут прививать от новых мутаций, а ты все еще от старого варианта не привился. Сходи к врачу, что ли. Ты становишься опасным гостем. Не удивляйся, если мы больше не будем приглашать тебя.  

Как-будто от меня что-то зависело. Мне объяснили, почему конец июня – оптимальное для второй прививки время. Назначили дату. Я поверил. Не оспаривал мнение специалистов. Я ничего не понимаю в вирусологии.  

Потратил эти три месяца на изучение графического наследия давно любимого художника – Альфреда Кубина. Занялся им всерьез. Купил полтора десятка книг, альбомов и прозы, в том числе папку из сорока рисунков пером – «Сансара» (факсимиле оригинала, вышедшего в 1911 году). Листал, читал, размышлял, сравнивал, фантазировал. Это немного скрасило мою печальную жизнь. Обогатило впечатлениями, которые в нашем карантинном бытии отсутствовали.  

Как всегда, мне казалось, что художник нарисовал свои рисунки – специально для меня, для развлечения и утешения в черную годину. Показал мне, что все, что мы испытали во время этих кошмарных пандемических лет – существовало и раньше, что отчаяние и ужас были всегдашними спутниками человека, только иногда люди это забывали и жили, как будто в теплой сверкающей пене, но реальность рано или поздно ставила все на свои места. Опять и опять подводила человечество к краю обрыва. И безжалостно сталкивала многих в пропасть.  

Кубин помог, отвлек, развлек, но не спас от депрессии и горечи. К тому же я по опыту знал, что за это «погружение» в чужой мир придется платить. И боялся, что мое разгулявшееся воображение построит для меня по чертежам Кубина индивидуальный ад. Будущее показало, что боялся я не зря.  

24-о июня я поел геркулесовой каши с черникой, выпил кипятку и поехал в прививочный центр Темпельхоф. Раньше там был городской аэропорт, который построили еще при Гитлере. Колоссальное здание. Ныне – полузаброшенное. Во время блокады Западного Берлина, которую организовал человеколюбивый кремлевский дядюшка Джо, там приземлялись «изюмные бомбардировщики» союзников, спасшие берлинцев от голода и холода.  

Поехал не на такси, а обычным городским транспортом, не хотел, чтобы опять до смерти укачало. На электро-автобусе до эс-бана, затем до станции Ост-Кройц. Всего пять остановок. А потом – еще четверть часа по кольцевой линии, до Темпельхофа.  

Докатил без приключений.  

Отметил про себя, как много народу было на кольцевой линии. Темные люди. Какая уж тут «дистанция»… и, хотя все носили медицинские маски, было ясно – если бы в нашем вагоне ехал хотя бы один больной короновирусом пассажир, то заразил бы всех.  

Некоторые пассажиры кашляли. Другие коварно сдвинули маску вниз и дышали носом. А один молодой длинноволосый хиппарь, убедившись, что в вагоне нет полиции, демонстративно и брезгливо, как в свое время Трамп, снял маску и положил в карман. Гордо, как орел, осмотрелся, мол, мне ваша корона нипочем, а всех вас, трусов, я…  

От станции эс-бана до прививочного центра – еще полтора километра. Вначале надо идти вдоль улицы Темпельхофер Дам, потом свернуть направо и войти на территорию бывшего аэропорта через десятые ворота. А дальше – топать к Ангару номер четыре по широченной бетонной полосе, по которой раньше ползали рокочущие самолеты.  

Дошел наконец. Искал глазами очередь в Ангар… очереди как три месяца назад в Тегеле не было. Почему? Энтузиазм испарился? Или страх пропал?  

Вошел в здание Ангара и сразу попал в заботливые руки указателей пути. Указатели указывали, показывали, говорили: Битте…  

Это были арабы и чернокожие, видимо еще не зашедшие на пути изучения немецкого языка дальше слова «битте». Они были милы и любезны, особенно арабки. Или это были турчанки? Не знаю. Все они носили специальную униформу, а на кокетливых головках – пестрые платки.  

Меня тут же подогнали к маленькому окошечку в фанерной стене и заставили еще раз заполнить анкету, которую я уже заполнял три месяца назад, потом я подписал освобождение от ответственности для эскулапов. Затем усталый врач уколол меня в плечо, улыбнулся застенчиво и покачал головой, выражая этим удовлетворение от проделанной работы.  

Не стал дожидаться оформления электронного паспорта, вышел на улицу. Душно было в этом Ангаре номер четыре. Пахло людьми.  

Побрел по полосе в сторону станции эс-бана.  

И тут мне стало плохо. Остановился…  

Тупо смотрел вперед, искал глазами десятые ворота, пытался взять себя в руки. Но не мог.  

Понимаете, я слишком долго ждал этой проклятой второй прививки. Боялся заразиться, как и другие. Необходимые дела откладывал на потом. Скопилось их целая куча. И куча эта шевелилась, дымилась как вулкан и была готова взорваться.  

Ждал, ждал, ждал. Мучился, терзал себя. Так уж вышло, что на вторую прививку навернулись, как на вилку макароны, – все мои ожидания, упования, надежды. И вот меня привили. Но ничего хорошего не произошло. Страх не перестал меня мучить. Я не стал свободнее и здоровее. Мир не изменился к лучшему.  

И вот, я стою на полосе бывшего аэродрома. И не могу двинуться с места как испорченный самолет. Сзади меня – раскинула бетонные руки гигантская гитлеровская постройка, похожая на грандиозные ворота в преисподнюю с графического листа Кубина. Впереди – не видно ничего. Потому что на землю опустился клокастый туман. А из темных, низко висящих облаков, закапал теплый дождь.  

Сел на землю и попробовал успокоить бешено бьющееся сердце. Начал себя уговаривать.  

Что это ты так распсиховался? Расквасился, как старая глупая тетка. Все хорошо. Тебя привили. Радуйся. Вставай и иди. Потихоньку все наладится. Дома тебя немка ждет. Может быть опять курицу приготовит с техасским рисом. Или рыбу. Вставай, вставай, это еще не конец комедии. А как же туман? Дороги не видно. Будущего нет. Наплевать на туман. Иди так, чтобы это ужасное здание было у тебя за спиной. Авось и придешь, куда надо. А будущее… его сейчас нет ни у кого.  

Кое как поднялся и пошел. И тут впервые услышал шум. Шум и топот бегущей толпы. Не поверил своим ушам. Откуда тут взяться толпе?  

Шум становился громче, толпа явно приближалась.  

Вскоре я увидел ее. Она… они бежали… они гнались за мной! Их было много. Кто это?  

Расслышал их истошные крики. Лошадиными своими глотками они орали одно и то же: Он не привился! Не привился! Он источник заразы. Убьем его! Убьем! Убьем!  

Тут я не выдержал и побежал.  

Задыхаясь и спотыкаясь, побежал от бешено орущих людей. Людей? Бегущие эти существа были похожи на черных лошадей. Кентавры.  

В руках их мелькали темные палки. Я боялся, что они догонят и забьют меня до смерти.  

Они долго преследовали меня.  

Я бежал по полосе, а потом, не знаю как, оказался на незнакомой берлинской улице. Свернул на другую. На третью. Как же все они похожи!  

Помощи ждать неоткуда. Может быть укрыться в церкви? Подбежал к церковной двери, постучал, толкнул, дернул. Заперто.  

Черная толпа не отставала от меня. Прохожие на улицах присоединялись к бегущим. И превращались в кентавров.  

Их дикое ржание резало мне уши.  

Топот их копыт сотрясал землю.  

Их смрадное дыхание отравляло небеса.  

На берегу пересохшей реки они настигли меня, я упал в песок и закрыл голову руками.  

Морок развеялся так же неожиданно, как и начался.  

Я сидел на сиденье в вагоне берлинского эс-бана. Вагон уютно покачивался. Напротив меня молодой японец играл с крохотной дочкой, лежавшей в детской коляске. Подал ей погремушку в форме сверкающего колечка. Она засмеялась, схватила погремушку маленькой перламутровой ручкой и стала грызть ее беззубым ртом.