Каспий. Рыбацкое счастье

Я морю родному признанья писал,  

спрессовывал вздохи в сонеты.  

В прибоя волнах, в очертании скал  

без лишних вопросов ответы искал,  

не зная зачем мне ответы.  

В открытом же море суть жизни проста  

и сдобрена долей босяцкой...  

Когда горизонта даль всюду пуста,  

обычное дело – тянуть не за страх  

для братии нашей рыбацкой.  

Рыбак – вот кто трудится в море сполна  

и места здесь нет авантюре:  

рвёт жилы свои от темна до темна,  

на хлеб с маслом и на бутылку вина, -  

за боль и мозоль – по купюре.  

На деньгах он сам дорисует нолей  

слезами любого калибра.  

Рыбак, потом-кровью ты волны полей,  

от этого море ещё солоней  

и больше на тысячи литров.  

Достань что жена собрала на обед,  

оставь пока, брат, колотушку.  

На вымокшей слани колбасный фуршет.  

Из тьмы рундука вынь на божий, на свет  

с эмалью надколотой кружку.  

На грудь "сто грамм" принял, туда ж закусил,  

глаз острым стал, руки сильнее;  

ты с новым запалом каладу схватил.  

Ждёт рыба тебя, о которой просил...  

Почти как у Хемингуэя.  

Гладь зеркала рябью царапнул сквозняк  

и в небе какой-то Малевич,  

барашки бьют в борт, пора бросить темляк.  

Про то, что мол, в сущности буря – пустяк -  

бессовестно врёт Макаревич.  

Волна бурухтанит, на темя жмёт смог -  

Пандоры легко открыт ларчик.  

А дома жена истоптала порог...  

Я с трепетом глажу "Ямахи" сапог:  

"Давай, вывози, Боливарчик. "  

И нашей "Казанке" тогда повезло,  

в тот день стороной прошло горе.  

И всем остальным повезёт пусть назло  

Беде – старой гипсовой бабе с веслом.  

Храни, Отче, рыбака в море!  

*  

Я морю родному признанья пишу,  

прессую волненья в сонеты  

и больше пока ничего не прошу...  

Всю жизнь будет память курить анашу,  

на выдохе – эти сюжеты.  

_ _ _