История одного запоя

С недавнего времени Нина Валентиновна приезжала на дачу только на своей личной машине, очень престижной вишневой «девятке». Не только из-за тяжелой утомительной дороги: на метро до Киевского вокзала, затем электричкой до Наро-Фоминска, потом рейсовым автобусом до села Плесенского. А дальше – как повезет. Может быть, посадит попутка, а нет – топай восемь километров на своих двоих.  

Ей нравилось чувствовать себя дамой, настоящей хозяйкой загородного дома. Пусть это даже обычный дачный домик на шести сотках, но все же, как сейчас принято говорить – своя фазенда!  

Нина Валентиновна и одевалась для поездки всегда соответствующе, в импортный спортивный костюм и кроссовки «Адидас». Все это она приобрела во Франции, во время служебной командировки в Париж.  

Наверное, она шикарно смотрелась со стороны, выпархивая их автомобиля в таком-то наряде! Соседи – Нина Михайловна была в этом уверена – завидовали. Подходили, улыбались, здоровались.  

На этот раз все оказалось иначе. Люди молча отходили в сторону, смотрели с сочувствием, но во взглядах явно чувствовалась насмешка. Нина Валентиновна оглядела себя – возможно, что-то с туалетом, пятно посадила, но все было в полном порядке.  

Позже мать принесла неутешительные новости: весь дачный поселок гудит. Все эти невоспитанные, примитивные, ограниченные мужики и бабы – они не просто ее жалеют! Они полностью в курсе их с мамой семейной ситуации! Это невозможно. Это немыслимо. Это непереносимо. Но это чистая правда!  

Расчет не оправдался. Их с матерью расчет, который никогда их не подводил – ну, почти никогда. И все – вот буквально все, им же нечего делать, они же все любопытные, разумеется, с большим удовольствием сплетничают. И все из-за него, из-за этого идиота! Угораздило же в свое время выйти за него замуж!  

Вся улица – да что там одна улица! – только об этом и говорит:  

– Ну, Пашка дал!  

– Ну, Пашка выступил!  

– Мы-то, мы-то! Мы всегда своим мужикам Павла в пример ставили: такой семьянин, такой хозяин, и не пьет совсем, даже в праздники. А он – вона чего! Он-то, оказывается, десять раз леченый алкоголик!  

*** *** ***  

Дядя Павел не дошел двух шагов до калитки, споткнулся и завалился в канаву. На громкий, самозабвенный мат из дома выскочили все: младшая сестра, ее муж и шестнадцатилетняя племянница. Вся улица раз и навсегда уяснила себе, что Павел ни разу не лох и не подкаблучник, он не даст себя облапошить двум стервам – старой и молодой. Запилили, выпили всю кровь, но он им всем показал! Ушел из дома, не дожидаясь, когда его выгонят, и сам добрался до своей дачи на частнике. Но участок и террасу все равно надо делить.  

Если первую часть тирады оценили все соседи, то последнюю поняли только родственники.  

*** *** ***  

Дело было законное и одновременно чисто семейное. Дело было в обещании, которое Павел дал умирающей матери, и в составленном отцом завещании.  

А еще дело было в том, что уже несколько лет жена и теща подбивали его нарушить волю родителей.  

В принципе, для Павла не было ничего удивительного в том, что жена, едва он забухал, выгнала его на дачу. Нина точно знала – там золовка с семьей. А еще Нина всегда поступала именно так, с самого начала их совместной жизни.  

Конечно, он удачно женился: у невесты была своя комната, пусть только восемь метров в коммуналке, но зато мало соседей! А он-то так и оставался прописанным у родителей, там же, где мать, отец, старший брат и младшая сестра.  

Впрочем – ему-то никакой разницы. Он же москвич, а не лимитчик. Его совершенно не пугало, когда жена гнала его, стоило ему только выпить: что ты сюда притащился, ты здесь – никто, иди к родителям! Сильно удивился он только в первый раз. Уточнил: разве я не у себя дома, разве мы не семья? В ответ жена промолчала, и Пашка отбыл, как писали в официальных документах, «по месту прописки».  

Мать принимала его всегда. С руганью, со слезами – но всегда. Отец – нет. Отец однажды выгнал его из дома, сразу после очередного визита в вытрезвитель и увольнения с работы. Пашка обалдел, но быстро нашел выход: умотал в гости к родственникам, на юг, в Кисловодск. Горный воздух, фрукты, минеральные воды, наивные и чистые провинциальные девушки очень ему понравились, но через две недели в Москву пришла телеграмма. Родственники настоятельно советовали отозвать непутевого сына домой.  

– У нас тут не столица, брат, – объяснил  

отцу дядя Саша, – Тут никто девушку не даст в обиду. Насвистел в уши, наобещал – все! Или женись – или на нож поставят.  

В аэропорту Павла встречали мать и Нинка, которую, если уж совсем честно, он не выделял из целой череды любовных подруг. А тут надо же – явилась! И вроде с аэропорта у них все серьезное и началось. Наверное, так должно было произойти. Судьба.  

Так случилось, что он женился на ней, и стал отцом ее сына, и живет с ней под одной крышей уже третий десяток лет.  

*** *** ***  

Всегда, всегда так! С самого первого дня ее проклятого замужества, которое когда-то казалось Нине невероятной удачей. Билетом в совершенно другую жизнь, счастливую и обеспеченную.  

С Павлом она познакомилась в ресторане «Арагви», где парень гулял в компании приятелей, только что вернувшихся с очень удачной шабашки, а она оказалась почти случайно – ее непосредственный руководитель отмечал защиту кандидатской диссертации.  

Ну не совсем случайно, конечно, потому что ее руководитель – давний и близкий друг начальника отдела снабжения, по совместительству – покровителя Ниночки. Сердечный друг, как говорит ее мама.  

Друг ее сердца был старше на двадцать пять лет, страдал радикулитом и аритмией сердца, состоял в крепком и, как он уверял, несчастном браке, который, при его служебном положении и партийном стаже, он никогда не сможет расторгнуть, о чем честно предупредил. Иначе бы он давно женился на Ниночке, ведь он влюбился страстно и безоглядно, как мальчишка.  

Впрочем, он всегда был с ней честен и старался быть полезным молодой любовнице: после техникума устроил ей распределение не в заштатную аптеку, а в Министерство, выбил ей комнату от работы. Строго говоря, служебное жилье Нине не было положено. Она же давно уже в Москве, они с мамой прописаны у отчима. Есть среди служащих и более нуждающиеся…  

Благодаря сердечному другу профком вошел в ее положение: девушка – сирота советского солдата, с отчимом не сложились отношения, он выпивает. Да и работник она перспективный, комсомолка, общественница, кому же еще и помогать, если не таким вот молодым специалистам.  

Нина заплакала от радости, впервые оказавшись в своей комнате – узкой, как пенал, восьмиметровке с маленьким окошком под потолком, бывшей кладовой в барской, а теперь в коммунальной квартире. Здесь хозяйка – она, отсюда ее никто не выгонит, здесь она решает, кто сюда вхож!  

Мать Нины вышла замуж за четыре года до войны, и в июне сорок первого года у нее на руках уже оказалось трое детей. Нина – самая младшая, ей еще и года не было. Отец ушел на фронт сразу же – и почти сразу, уже осенью, на него пришла похоронка. Братья же сгорели от скарлатины через год, ушли один за другим, в одну неделю, потому что во всей округе не осталась ни одного гражданского врача. Удивив всю деревню, Ниночка выжила.  

Когда Нина готовилась пойти в первый класс, вдову с дочерью на руках родня сосватала во второй раз, когда Нина готовилась пойти в первый класс, да за завидного жениха: выходца из той же деревни, а теперь москвича, орденоносца, мастера на заводе. Да еще и за бездетного вдовца – делиться не с кем, будешь полной хозяйкой! Обомлев от неожиданной удачи, мать, не раздумывая, вышла замуж и переселилась в столицу. И лишь не месте выяснилось, что ко всем достоинствам нового мужа прилагался бешеный нрав и острая неприязнь к падчерице.  

Детей у отчима так и не случилось – ни с первой женой, ни со второй. Скорее всего, причина была в нем самом, но он никак не желал с этим смириться. И злобствовал, срывал досаду на жене, которую, вне всякой логики, обвинял то в бесплодии, то в измене, и на Нине.  

Выпив и распалив себя подозрениями, отчим ругал ее «подкидышем», мог выгнать из дома. Нина уходила в просторный гулкий подъезд, забиралась с ногами на широкий мраморный подоконник с книжкой или учебником и сидела так до позднего вечера, ожидая, когда отчим устанет от скандала и захрапит, а после тихо, как мышка, пробиралась на свою кровать.  

Мать не заступалась за нее никогда, лишь повторяла: молчи, молчи. И Нина дала себе клятву, что в своей собственной семье она не будет молчать. Она выйдет замуж за человека, который будет исполнять ее желания.  

В тот вечер Павел пригласил ее на танец, проводил до дома, и она, конечно, охотно дала адрес и телефон. Разумеется, на другой день Павел поджидал ее у подъезда с шикарным букетом роз. Он, стервец, вообще умел ухаживать: знал толк в хороших ресторанах, мог провести на вечер авторской песни к самому Высоцкому, не пропускал ни одного фильма.  

Через месяц Пашка поднялся к ней в комнату и остался на ночь. К радости Нины, его не обескуражил тот факт, что он явно не первый мужчина у своей подруги. Во всяком случае, Пашка не задал ни одного вопроса.  

– Ты больше не приходи ко мне без разрешения, – набравшись смелости, заявила Нина сердечному другу.  

К счастью, покровитель проявил полное понимание, да он сам давно советовал Нине выйти замуж. По своим каналам он выяснил, что потенциальный жених – сын главного инженера крупного завода, да и сам парень, попади он в хорошие женские руки, небезнадежен. Может пойти учиться, получить повышение по службе…  

Но Пашка продолжал морочить голову, делал вид, что не понимает намеков, не бросал ее, нет, но и никак не понимал намеков, не делал решительного шага. А после и вовсе сорвался в Кисловодск, не простившись. Нина, трясясь от страха и унижения, узнала обо всем от его младшей сестры. Позвонила, изменив голос и представившись кадровичкой с бывшей Пашкиной работы, а затем подкараулила девчонку на улице, разговорила…  

Нина подумывала уже и прекращении этой любовной истории. В конце концов, ей уже двадцать четыре! Но жаль было потраченного времени, ведь встречались уже год. Отправляясь в аэропорт, она дала зарок: все решится через два месяца, или ей придется прибегнуть к крайнему средству.  

*** *** ***  

Только благодаря Лешке Красильникову, классному парню и лучшему другу, будь он неладен, Пашка все-таки женился на Нине.  

Свадьбу решили играть дома, родители четко заявили, что не потянут никакие рестораны. Со стороны невесты и ее родни не предполагалось участие в расходах. Мать и отчим дали «красненькую», приготовили молодым брачную постель и обещали присутствовать на церемонии. Дедушка Егор, отец ее отца, передал с оказией домашний окорок, бочонок меда и несколько кадушек деревенских солений.  

– Ну и Слава Богу! – радовалась Нина. Поддерживать тесные отношения с деревенской родней она и не собиралась, хотя с гордостью писала в любой анкете – происходит из крестьян. Хоть какая-то от них польза. Но не приглашать же их на свадьбу, когда она входит в такую семью!  

Сложнее всего дело обстояло с платьем: Нине категорически не нравился «наряд Снежинки на утреннике в детском саду» из салона для новобрачных. Платье решили сшить у портнихи, и невеста сбилась с ног в поисках подходящей ткани.  

Больше всего Нине нравился белоснежный отрез атласа, вышитый кремовыми кленовыми листьями. Но вот беда: из него собирались сшить платье на выпускной вечер сестре жениха!  

Нина все же добилась своего. Выклянчила, выпросила. Пришлось не только рыдать на груди у будущего муда, но и унижаться перед свекровью, и даже – подумайте! – лично просить эту соплячку. Пашка еще и обещал ее отблагодарить – ну, ни в какие ворота не лезет! С каким же трудом невесте удалось прикусить язык!  

В ЗАГСе их ждали к двум часам, и, по старой русской традиции, накануне Павел собрал друзей на мальчишник. Прощание с холостой жизнью устроили у Лехи, в большой комнате, в коммуналке на Арбате. Родители Лешки деликатно ушли в гости.  

Пили водку, запивая ее лимонадом, травили анекдоты, пели под гитару, позже перешли на портвейн и пиво. Серега, Васька и кто-то еще ушли домой на середине торжества, и вместо них появились другие люди, знакомые, полузнакомые и совсем незнакомые. Пашка помнил их смутно, зато в памяти хорошо отложилось, как они допили последнюю бутылку. Винные магазины давно закрылись – на часах десять вечера, но тут кто-то предложил зайти к бабе Лиде и взять у нее бутылку частным порядком. Бабка не любит новых знакомств, но всегда входит в положение.  

Они пошли все вместе, большой и веселой мужской компанией, и дождались, когда вынесут добавку, и оприходовали ее тут же, на лавочке в уютном сквере. Пашке неудержимо хотелось петь, плакать, обнять весь мир и рассказать всем и каждому, как он их любит.  

Они уже собирались вернуться, когда милицейский патруль задержал всю компанию за шум в ночное время и распитие спиртных напитков в общественном месте. Их доставили в отделение, составили протокол, обещали сообщить на работу. Один из компании оказался солдатом в самоволке, и его передали военной комендатуре.  

Всех выручил Леха. Он всегда умел разговаривать с людьми. Он долго объяснял ментам, что у его друга завтра свадьба, а значит – он и так начинает новую жизнь, серьезную и ответственную. Поэтому не стоит портить молодым день свадьбы, заставлять девушку переживать и плакать. Сегодняшняя история – чистая случайность, она никогда больше не повторится, я в этом твердо убежден, товарищи.  

Лешке удалось выпросить один телефонный звонок – товарищи в отделении были же не звери, – и он связался с другом своего отца, полковником милиции. В результате вся компания отделалась легким испугом: всех отпустили, уничтожив протокол, после хорошей нотации по поводу ночного недоразумения.  

Дома Леха заставил Пашку принять холодную ванну, отпоил его крепким кофе, так что к полудню жених уже крепко стоял на ногах. На свадьбе он почти не прикасался к спиртному, а его аристократическую бледность и темные круги под глазами все присутствующие сочли результатом естественного волнения. Все чудесным образом наладилось.  

*** *** ***  

На свете не встречаются люди, лишенные радостей совместной жизни в самом начале брака. Нина старалась пораньше уйти с работы, чтобы встретить мужа горячим ужином. Пашка остепенился. Он быстро наладил быт, обставив их общий дом новой мебелью. Вместо скрипучей кровати на панцирной сетке появился модный складной диван, шаткую этажерку сменили дубовый шкаф и удобные книжные полки, простой обеденный стол и колченогие табуретки вынесли на помойку, а вместо них поставили новый раскладной столик и стульчики с мягкими сиденьями.  

Нина расставила на полках подаренный на свадьбу чешский столовый сервиз, а вскоре ей удалось по случаю достать тонкий гобелен с лебедями – вешать на стену. Нина так гордилась своим новым домом, что пригласила в гости коллег. Пусть смотрят и завидуют!  

Пришла сама секретарь директора, и Нина радовалась: молодой семье надо же заводить полезные связи. Как это ни странно, свекры оказались в этом смысле почти бесполезны. Невестке так и не удалось с ними сблизиться. Возможно, потому что у них были еще дети, старший сын и младшая дочь.  

Представьте себе, старший брат мужа рано женился. Увидел серую мышку на подготовительных курсах в институте, влюбился – и готово! Сам-то, в отличие от нее, не поступил, зато привел в свободную комнату молодуху и уже через год стал папашей противной девчонки, болезненной и капризной. Этот золотушный младенец – свет в окошке и для свекра, и для золовки. Первая внучка! Прямо зло берет на это смотреть: Светочке нужен свежий воздух, у Светочки плохой аппетит – ей необходимы продукты с рынка. Светочка пописала, Светочка покакала, Светочка то, Светочка это…  

И ладно бы свекор воспользовался своим положением, устроил бы сына в институт, выбил молодым квартиру! Но свекор, по мнению Нины, проявлял преступную непрактичность, и в результате старший сын работал на оборонном заводе и стоял в очереди на жилье, его жена тоже сидела в какой-то конторе и училась в вечернем институте, а эта девчонка так и росла на руках у бабки и деда. Идиотизм какой-то, честное слово!  

Нина пробовала повлиять на мужа: пусть поговорит серьезно с родителями.  

– Попроси отца, он же может сделать нам хату. Или хотя бы в очередь поставить!  

– Как нас поставят? У тебя восемь метров. Чтобы попасть в очередь, нам нужен ребенок. Или ты должна меня прописать. Тогда на каждого у нас будет четыре метра!  

Нина растерялась.  

– Ну уж нет, и не мечтай. Комната только моя! Еще неизвестно, может быть, ты скоро меня бросишь – так я хоть при жилье останусь.  

– Ты мне не доверяешь? – обиделся муж.  

– Доверяю, но не до такой же степени. И вообще – ты сегодня опять выпил. Ну выпил же, да? Я же чувствую!  

– Да ладно, пропустили по кружке пива с мужиками после работы. Нин, не начинай, ладно?  

– Если я не начну – никто не начнет! Ты таким и останешься!  

– Я такой, какой есть, чем-то тебя не устраиваю?  

Разгорелась их первая ссора. Муж хлопнул дверью и ушел к родителям, три дня от него не было ни слуху ни духу. На четвертые сутки Нина засунула гордость в карман и позвонила свекрам.  

*** *** ***  

Нет, надо отдать должное Павлу – совесть у него все же была, по крайней мере, в самом начале семейной жизни. Обидев жену пренебрежением к ее чувствам и интересам, он пытался загладить свою вину: выводил в свет, дарил подарки.  

Правда, хватало его ненадолго, и совсем скоро он снова изменял долгу перед семьей. Нина плакала, демонстративно молчала днем и отворачивалась к стене ночью. Но история с кольцом потрясла ее так глубоко, что Нина не смогла забыть ее всю жизнь.  

Муж вернулся домой довольный, как сытый кот: на работе ему выписали приличную премию.  

– Спрячь, а завтра пойдем к знакомому ювелиру. Тут как раз хватит на два золотых кольца.  

– Зачем мне целых два? Лучше сделаем кольцо и серьги, получится гарнитур, – улыбнулась Нина.  

– Одно кольцо тебе, а другое моей сестре. Мы ей еще за отрез на платье должны, помнишь? – заявил Павел, нагло глядя жене в глаза. И как ни в чем ни бывало сел ужинать.  

Нина подавилась собственной слюной. Да как он смеет вспоминать об этом! Святой долг жениха – выполнить желание невесты!  

Тем более, ни свекровь, ни золовка ни разу не упрекнули ее этой несчастной тряпкой. Нина была уверена, что инцидент давно исчерпан. Ах, провели ее! Тихони чертовы! Оказывается, они все помнят – и в нужный момент накрутили этого дурака!  

Нина спрятала купюры между страницами «Спартака». Она им еще покажет!  

На другой день, когда заявилась драгоценная сестра мужа, Нина заявила прямо – денег нет, ни копейки. Еле-еле хватит, чтобы не умереть от голода до зарплаты.  

– Как нет? Я же только вчера тебе премию отдал! – изумился Павел.  

– Я раздала долги. Ты знаешь, сколько их у нас? – Нина сама удивилась, как спокойно прозвучал ее голос.  

Дурочка золовка убежала вся в слезах, победа, как и полагается, осталась за законной женой. Нину подвела случайность: через пару дней муж, вернувшись с работы, завалился на диван и решил почитать на досуге. Как назло, в руки ему попался именно «Спартак».  

Тяжелый том раскрылся сам – купюры сработали как закладки.  

Вот тогда они чуть было не развелись в первый раз. Павел пришел в бешенство. Он не слушал ни ее оправданий, ни разумных доводов. Муж впервые поднял на нее руку.  

*** *** ***  

Племянницу мужа никто даже и не думал отдавать в ясли: там плохие условия, там из девочки сделают искусственницу, там испортят ребенка! Но Светочке стукнуло три года, и ее все же записали в детский сад. Деверь настоял – нельзя лишать девочку детского коллектива.  

И Светочка ходила в детский садик. Ровно две недели посещала, когда однажды, в холодный осенний вечер, описалась на прогулке, забыв снять колготки и тяжелые рейтузы. Мокрая малышка не догадалась попросить воспитательницу увести ее в группу. Света гуляла вместе со всеми еще целый час – и простудила почки.  

Все началось с отеков и очень высокой температуры. Вызванный утром врач поставил диагноз «пиелонефрит» и настоял на госпитализации. Светочку положили в больницу и выписали только через месяц, с кучей предписаний, ограничений и рекомендаций.  

– Доигрались в независимость? – нападала свекровь на сына и невестку, – Изувечили ребенка?  

Теперь о детском саде не могло быть и речи: Светочке требовалась особая бессолевая диета, ее надо было беречь от простуд и инфекций, водить на лечебные процедуры, давать лекарства по часам и часто показывать специалисту.  

Впервые тогда свекровь обратилась к Нине с просьбой достать для внучки дефицитное импортное лекарство – «пятьнок». Нина, конечно, не нашла повода отказать.  

С Пашкой они жили, как все живут. С той давней истории с кольцом он больше ни разу не бил ее, но и не выразил никакого раскаяния. Сестре он подарил дорогие часы. Регулярно давал жене деньги на хозяйство, старался не попадаться на глаза пьяным. В трезвом виде драил полы, ходил за картошкой.  

Нет, конечно, случались и у них маленькие радости. Светочке требовался морской воздух, и свекры сняли для нее частный дом под Анапой, а затем собрались с ребенком к родне в Кисловодск, на все лето. Вот везет этой соплячке, чтобы я так жила!  

Нина с Пашкой провели на море у родителей две недели. Потратиться пришлось лишь на билеты, дом ведь уже снят, и разве дорого их кормить?  

Пашка, засранец, все равно сорвался бы на юг. И уж конечно – спутался бы с кем-то без жены. Нет, одного она мужа не отпустила, она – законная супруга, имеет право.  

Именно в Ялте, гуляя по набережной, объедаясь персиками, виноградом и мороженым, согреваясь после купания молодым вином, они с Пашкой пережили свой первый медовый месяц. В этом ведь нет ничего плохого, правильно?  

*** *** ***  

Муж уже неделю подряд возвращался домой вовремя и совершенно трезвым, даже отнес ковер в химчистку.  

На работе ходили слухи, что министерство строит для сотрудников аж три ведомственных дома, и условия постановки в очередь вполне гуманные: меньше семи метров на члена семьи, не менее трех лет работы сотрудника в министерстве. Все суетились: еще бы, нельзя упускать такой шанс!  

Доктор в женской консультации строго смотрел на молодую женщину:  

– Конечно, решать Вам, моя дорогая. Но я обязан Вас предупредить, что, в случае прерывания беременности, я ни за что не отвечаю! Третья беременность – и третий аборт подряд. Боюсь, после этого Вы уже не сможете выносить и родить ребенка. Очень возможно, что сейчас Вам дан последний шанс стать матерью.  

Нина решилась. Сын родился весной, ростом пятьдесят четыре сантиметра, весом в четыре килограмма.  

*** *** ***  

Другие мужики частенько утверждали, что не выбирали сознательно своих жен, а просто очень сильно влюбились и женились, чтобы не упустить, овладеть, удержать… И лишь через несколько лет совместной жизни постепенно узнали характер своей «лучшей половины».  

– Это же невозможно проконтролировать, – горячился Леха, – Просто просыпаешься однажды, и все! Ты женат, и у тебя ребенок!  

Павел не мог сказать такое о себе. Нина ему нравилась, он здорово увлекся ей в самом начале отношений, но женился он осознанно и добровольно. Во-первых, этого горячо хотела девушка, и Пашка не стал ее разочаровывать. Во-вторых, надо было ублажить родителей, которые мечтали увидеть его женатым на приличной женщине. Но главная причина – жена оказалась удобной.  

Нина всегда была легка на подъем, запросто соглашалась с его решениями и шла навстречу пожеланиям, для которых они уединялись в ее комнате. И до свадьбы она не была слишком обидчивой. Да, с Нинкой было легко и просто – до поры до времени.  

Пашке не в чем было себя упрекнуть: он и в самом деле собирался стать хорошим мужем. С энтузиазмом приступил к новой жизни. С радостью ремонтировал и обставлял их первый семейный дом – руки ведь у него золотые. Мечтал с гордостью принимать гостей. И где-то в глубине души все же думал о прибавлении семейства.  

Как постепенно ласковая теплая вода подернулась болотной ряской? Жена принимала обновки с усмешкой, едва ли не с сожалением, намекая, что он может сделать больше, богаче и лучше, особенно в том случае, если подключить родителей. Детей все не случалось, и Нина избегала разговоров на эту тему. Принять гостей она согласилась лишь однажды, привела каких-то девчонок со своей работы и их мужей. Из его друзей с женами никто не оказался вхож в дом.  

Когда же начались эти разговоры? Бесконечные и нудные, как жужжание слепня над ухом. Вроде негромко, никакой беды нет, но дико, до головной боли, раздражает.  

– Почему твоя сестра учится на дневном факультете института, а не работает? Лично я работала и училась на вечернем отделении.  

– Почему племянницу не отдали в ясли? Сейчас же берут с двух месяцев. Она целые дни шумит… И вообще – почему твой брат с женой живут там, с родителями? Им что – жить больше негде?  

Первое время Пашка объяснял, что сестра закончила школу с золотой медалью и у нее Ленинская стипендия. И еще она подрабатывает лаборантом на кафедре.  

Старшему брату с женой негде больше жить, потому что родители невестки живут в коммунальной квартире, и с ними еще старенькая бабушка и две младшие дочки – школьницы.  

– Она же работает в приличной организации! Разве невестке не могут дать комнату? Мне же дали, потому что я хороший работник.  

Позже Пашка просто уходил от таких разговоров, и так продолжалось до того самого памятного скандала из-за золотого кольца. Мать тогда очень оскорбилась, не столько из-за денег, сколько за дочь. Свекровь лично позвонила невестке и довела до ее сведения, что ее дочь имеет доход повыше, чем у нищих фармацевтов, которые зарабатывают «хи-хи как мало». И что младшая невестка может быть уверена: после ее смерти ей достанутся от мертвого осла уши, шкатулку с драгоценностями разделят дочь и внучка. Пашка присутствовал при этом разговоре, но это не избавляло его от необходимости периодически слушать его жалобный пересказ, каждый раз все с более чудовищными подробностями.  

Он лишь безразлично кивнул, узнав, что станет отцом.  

*** *** ***  

Как и полагается у приличных людей, Ниночку с сыном забирала целая делегация: на первом плане – муж с цветами наперевес, на подхвате – родная мать, массовку составляла родня мужа. Спустя добрый десяток лет Павел так и не смог вспомнить все это в четкой последовательности. События смешивались, иные вспоминались крайне смутно, а другие поражали точным, почти фотографическим воспроизведением мельчайших деталей. И он знал, что теперь это всегда будет так, до самой смерти.  

Детскую кроватку пришлось поставить прямо напротив двери. Выхода не было, потому что иной вариант – втиснуть прямо к окну, на место раскладного стола. Мальчик родился слегка недоношенным, долго не держал голову, часто срыгивал и плохо набирал вес.  

– Это все из-за тебя, в твою породу. В нашем роду больных не было, – говорила зятю теща.  

Она теперь часто являлась проведать внука в свой обеденный перерыв. Оказывается, она работала совсем рядом. Павел до сих пор об этом и не подозревал. Или не считал нужным запомнить?  

Пашка сам не заметил момент: когда ежедневная выпивка после работы в дружеской компании сменилась тяжелыми запоями? Да он часто и не мог вспомнить, что происходило в самый разгар пьянки. Утром просыпался с тяжелой, мучительной головной болью, отпивался рассолом и аспирином. Оценивал потери: обрабатывал синяки и ссадины, проверял бумажник и часы, выворачивал карманы.  

Модная куртка, болоньевый плащ, дипломат давно уплыли в неизвестном направлении. Дважды Пашка спьяну попадал в больницу, один раз – со сломанными ребрами, другой – с сотрясением мозга.  

Он стал прогуливать работу: один день, три дня, неделя. Его попросили уйти «по собственному желанию». Пашку это не слишком волновало: хорошие столяры везде нужны. Он быстро устроился на фабрику рядом с домом.  

Родители узнали обо всем после той истории с жениным ковром, тем самым, с лебедями. Пашка снял его со стены и обменял на два пузыря, когда денег не оставалось совсем. А что тут такого? Он разве не хозяин в этом доме? И это временная мера, как только заработает – достанет новый ковер, лучше прежнего.  

Жена и теща, обнаружив пропажу, устроили вселенский плач. Прямо свет клином сошелся для них на этом мещанстве!  

Родители приехали рано утром, по закону подлости – после очень тяжелого вечера. Пустые бутылки так и покатились им под ноги, едва они открыли дверь и опознали в опухшем, небритом существе собственного непутевого сына. Увидели – и немедленно посадили Пашку в такси и увезли на дачу, к жене и сыну. Через неделю Павла определили в больничку к хорошему доктору, лечиться от алкоголизма. Мать и сестра возили ему туда передачи – вареную курицу и бульон в термосе, яблоки.  

Отец при первой же возможности достал ковер для невестки – настоящий туркменский, толстый, пушистый. Подарил его сам, лично вешал на стену – пусть молодая не держит зла на мужа.  

*** *** ***  

Врачи заявили, что Светочке вредно менять климат. Разумеется, следующее лето свекры провели на даче в Подмосковье. Нину била злая мелкая дрожь при одной мысли об этом.  

Никто, никто в этой семейке не подумал ни о ней, ни о ее ребенке! Дачу искали еще зимой, но с ней, беременной, никто даже не посоветовался! Мнение мужа тоже не спросили, словно он и не сын им вовсе. Хотя, по совести говоря, какое там у него может быть мнение? Ему лишь бы было что выпить. Где нальют – там и хорошо. Отцовство совсем его не изменило, и Нина давно смирилась с тем, что промахнулась с замужеством. Но муж у нее уже был, теперь появился и сын. Все знали ее как порядочную замужнюю даму, и это уже не изменить.  

Нина встала в очередь на улучшение жилищных условий. Основания железные: четыре метра на человека, прописаны разнополые. Точно дадут двушку, со своей ванной, своей кухней! Председатель жилищной комиссии – близкий приятель ее давнего сердечного друга, не должен подвести.  

Как же хорошо, что у нее хватило ума не прописывать мужа! При разводе он не сможет ничего у нее отсудить. А сам развод… подождет. Сейчас не время.  

Егор родился в середине апреля, а в начале июля свекры забрали ее на эту проклятую дачу, в поселок с идиотским названием Здравница. Как там здравница, я вас спрашиваю? Деревня деревней, из всех «достопримечательностей» – почта, сельпо и детсадовская дача какого-то министерства. Захудалого сельского клуба и то нет.  

В старом деревянном доме скрипучие полы и оконные рамы, огромная русская печь. И нет не только горячей воды, но и водопровода. Фанерный сортир – в самом конце участка, рядом с деревенской баней. В таких условиях Нина не жила со времен раннего детства.  

Тут вам не южный курорт: вместо вина свекровь покупала козье молоко у соседей, ради этой соплячки с больными почками. От девчонки нет никакого покоя: так и норовит поглазеть на двоюродного брата, как его кормят, как купают. Не приучили, не объяснили, как неприлично в ее возрасте надоедать взрослым людям.  

– Светочка, иди к своим куклам, – Нина предельно вежлива с ребенком.  

Кукол у нее – на целый детский сад хватит, но ей живая лялька нужна!  

Вместо винограда, персиков и абрикосов здесь растет только малина, смородина, клубника, мелкая синяя и желтая слива. Нина ела ягоды с творогом, давя в себе раздражение от этой вечной присказки свекрови: кушай, кушай, набирайся сил, тебе ребенка кормить. Не стесняйся, это не тебе, это дитю. Чем таким ее угощают-то, что она еще и стесняться должна?  

Разумеется, каждые выходные здесь собирается весь колхоз: золовка, деверь с женой, ее мать и сестры. Никакого уважения к только что родившей женщине. Никакого понимания, что молодой матери и младенцу необходим покой.  

И еще свекры отчудили: притащили на дачу этого алкоголика, отпарили в бане. Он, ясное дело, при родителях тише воды и ниже травы. Крыльцо отремонтировал, дрова наколол, когда руки трястись перестали. С дурной овцы – хоть шерсти клок.  

*** *** ***  

Из больницы Павел вышел пополневшим и окрепшим, с хорошим аппетитом и налаженным здоровым сном, но совершенно без всяких чувств и желаний. В голове было пусто и звонко, как в прожаренном на печи молочном бидоне.  

Он отправился прямо на дачу, не стал ждать автобуса и долго шел лесом. Какое же это наслаждение – дышать свежим, пахнувшим грибами воздухом, после душной электрички!  

Мать на радостях испекла его любимый яблочный пирог, собравшаяся к вечеру родня ему обрадовалась, старший брат даже пожал руку.  

Утром в понедельник Пашка отнес больничный лист в отдел кадров. Документ буднично приняли и дежурно пожелали Павлу крепкого здоровья, как будто он переболел обычным гриппом и вот – приступает к работе.  

Через неделю он забрал домой жену с ребенком. Нина буднично поставила его в известность, что сына прописала у себя, встала в очередь на квартиру, в декрете собирается сидеть до года. Павел принял все это к сведению.  

Спать легли вместе, как раньше.  

*** *** ***  

Деверю с женой наконец-то дали квартиру, целую двушку с балконом и кладовой! Нина впервые обрадовалась приглашению в гости от мужниной родни, с интересом разглядывала прихожую, кухню, комнаты, и гадала – будет ли ее квартира точно такой же? Если да, то маленькая комната, конечно, для сына, а в большой она устроит свой личный будуар и гостиную. Надо уже сейчас записаться на югославский гарнитур и мягкую мебель. И хорошо бы достать высокую напольную лампу с тканым абажуром, с длинной бахромой. Это сейчас так модно!  

Заснули они с мужем под утро, спокойные и удовлетворенные, и впервые Нине пришло в голову, что, возможно, ее брак не так уж плох. И всего лишь через неделю последовал новый удар!  

Егор пошел в ясли ровно в год, но уже через четыре дня слег с высокой температурой. Врач из неотложки диагностировал скарлатину и настоял на госпитализации. Нина с сыном честно отбыли срок в три недели в детской инфекционке.  

Ослабленного после болезни Егора бабушка и дедушка забрали на дачу, и в ясли он вернулся лишь в середине сентября, еще на неделю. В пятницу ребенок снова выдал температуру сорок, и вновь приезжала неотложная помощь. Пожилая врачиха долго слушала легкие, искала хрипы, затем выписала больничный лист на неделю, строго наказав утром вызвать педиатра из поликлиники.  

– Предварительный диагноз – бронхит, но ребенка надо наблюдать, – устало заявила она, – Если повезет, то пройдет дней через десять.  

– Как через десять? – ахнула Нина, – Мне только три дня больничного оплачивают.  

Врачиха лишь пожала плечами – мол, ничем не могу помочь.  

– Муж есть? – коротко спросила она.  

– Есть.  

– Пьет?  

– Ну так… сейчас не пьет.  

– Зарабатывает?  

– Да, неплохо получает.  

– Так что ты мне тут голову морочишь? – взвилась врачиха, – Муж кормит – занимайся ребенком! Я-то думала…  

За вторым больничным последовал третий, в бухгалтерии ее уже запомнили и принимали голубой листок с недовольным вопросом – опять? Непосредственный руководитель как-то раз в присутствии Нины упомянул о том, что женщина должна сделать выбор: хочет ли она быть ответственным работником или хорошей матерью? Конечно, женщину с ребенком невозможно уволить, но…  

И Нина решилась. Свекровь навещала ее два раза в неделю, в среду и пятницу. Не могла бы она остаться с больным внуком до выздоровления, всего на несколько дней?  

Свекровь забрала Егора к себе, в ту самую комнату, где они жили со свекром, золовкой и внучкой. С тех пор так и повелось. Несмотря на большой вес и рост при рождении, сын рос болезненным и слабым мальчиком, плохо ел, особенно в яслях, часто простуживался. Иногда Нине казалось, что сын взял социалистическое обязательство переболеть всеми известными науке инфекциями.  

– Что Вы хотите, мамочка? Ребенок ясельный? – врачи только разводили руками.  

В детском саду положение вещей нисколько не улучшилось. Сын посещал группу в прежнем режиме: три дня ходим – две недели болеем.  

Свекор вызвал невестку на разговор и имел наглость заявить, что он не понимает, зачем невестке нужно получать квартиру от работы, если в ее случае намного выгоднее встать на очередь в Исполкоме. У нее и так ситуация – не подкопаешься. Молодая семья, менее пяти метров на человека. А если она еще мужа пропишет – так и вовсе два с половиной.  

Короче говоря, свекор обещает, что сделает двушку семье младшего сына через год, максимум – через два. Так что пусть невестка, не сомневаясь, увольняется с работы и устроится в любую аптеку, где работа по сменам. Так она сможет уделять гораздо больше внимания семье и заберет внука из этого чертова детского сада.  

И какого же труда стоило отбояриться от этого «щедрого» предложения! Нина уверяла, что вот-вот подойдет ее очередь, на работе ее очень ценят, и она не может всех подвести. И она обязательно, непременно добьется повышения, а в Министерстве бывают командировки за рубеж, в том числе в капстраны.  

Свекор хмыкнул, в конце концов, оставил ее в покое, но несколько раз она ловила на себе его насмешливый взгляд.  

*** *** ***  

Конечно, теперь стало легче – деверь с женой наконец-то съехали, освободив комнату для брата. Но они оставили у свекров свою дочь!  

Светочка уже пошла в первый класс. Конечно, ее определили в хорошую школу, математическую, лучшую в районе. И как она там будет успевать, если даже в обычный садик не ходила, с ее вечными диетами, уколами, процедурами и больницами? Небось, быстро ее отчислят, вышибут в самую обычную школу, рабоче-крестьянскую. Но Светочка удивительно легко влилась в школьную жизнь, у нее, оказывается, отличный почерк и прекрасная память. К годовщине Октябрьской революции ей дали роль на утреннике для младших классов, и свекровь сшила для нее костюм революционного матроса – юбку, тельняшку и бескозырку с ленточками. Нет, видали такое? Все не как у людей. Нормальные девочки мечтают о роли Принцессы, Красной Шапочки, Золушки, Снежинки, на худой конец. А эта дура матроске рада. Еще бы снеговиком или разбойником вырядилась!  

Матроска висела на стульчике у балкона, и Нина боролась с острым желанием облить ее чернилами или чем-то таким, что ни за что не отстирать. В коридоре она натыкалась то на детский велосипед, то на лыжи, то на кукольную коляску. В шкафу три полки занимали девчоночьи вещи.  

Нина сорвалась в первый же раз, когда они с окрепшим Егором вернулись в Фили.  

– Странная ситуация, ты не находишь? Девчонка не сирота. Почему она не живет с отцом и матерью? – как можно спокойнее спросила она мужа.  

– Квартира там еще холодная, Светка может простудиться, – буднично ответил Пашка, – Да и у Славки еще не вся мебель есть. Вот решили забрать дочку, когда обустроятся окончательно. Брат говорил, они недавно кухонный уголок достали, сверху дали двадцать пять рублей.  

– Ничего себе! Может, они еще и денег на содержание девчонки не дают? Она что – бесплатно живет?  

Муж пожал плечами – мол, понятия не имею.  

– Безобразие! Подкинули девку – и обустраиваются за наш с тобой счет!  

Павел обалдел.  

– При чем тут мы с тобой? Это родителям решать. Светка им не мешает…  

– Им не мешает – а мне мешает! Я не хочу видеть эту девчонку! Вот просто не хочу – и все! Не желаю! Не хочу, не хочу, не хочу!  

Нина сама не заметила, как перешла на визг, истеричный, безобразный, как у базарной торговки, но ничего не могла с собой поделать.  

*** *** ***  

Они не разговаривали две недели, и надо сказать, что муж попытался помириться первым. Ему удалось достать по случаю чудесную импортную дубленку для Егора, легкую, песочного цвета, отделанную светлым мехом. Когда Нина вела сына за руку в этой дубленке, совершенно посторонние люди останавливали ее на улице и спрашивали: где взяли такую прелесть?  

Парторг первого отдела, чей сын ходил в одну группу с Егором, просто влюбилась в эту дубленку, вцепилась в нее прямо в детсадовской раздевалке, предложила отличную цену – пятнадцать рублей. Нина согласилась – хороший союзник на службе не помешает, да и деньги нужны.  

Тем более, что раздетым и оборванным сын не ходит. Носит то, что и все в его возрасте – обычную советскую продукцию из «Детского мира». Зеленое пальто в темно-синюю клетку, буденовскую шапку с красной звездой. Да и какая разница, что носить в четыре-то года, все равно в этих вещах он и с горки катается, и в снегу валяется. И дубленку эту через месяц в непотребный вид приведет, это уж к гадалке не ходи. Нет, продать – это правильное решение, единственно верное в ее случае.  

Нина сбегала домой за вторым пальто, тем, что в клеточку. Егор ничего толком и не понял, удивленно смотрел на нее, когда мама велела переодеться, а чужая тетя схватила дубленку. Дома Нина очень педагогично объяснила ребенку, что надо делиться с другими – тогда и с тобой поделятся.  

Морозы грянули через три дня. Скрыть от мужа пропажу Нине не удалось.  

Муж впервые избил ее трезвым, совершенно сознательно и расчетливо отвешивал пощечины, при попытке пустить в ход ноги схватил за руки, развернул и бросил на диван. Закончив, выгреб из серванта все деньги, рассовал по карманам пачки сигарет и ушел. Нина слышала, как хлопнула входная дверь.  

Она долго сидела на кровати, приложив к лицу мокрое холодное полотенце, и тихо скулила, как собака. Сил не было ни на что, даже на обиду.  

Нина взяла на работе день за свой счет «по семейным обстоятельствам» и увезла сына к бабушке и дедушке.  

Свекровь встретила ее без привычного сочувствия, с холодком, даже с усмешечкой. Мол, как требовать от мужа нежных чувств к сыну, если вот так заканчиваются его отцовские инициативы? И кто тут обижался, когда Павел вещи из дома выносил?  

Впервые Нине стало не по себе. Ворочаясь в постели далеко за полночь, она не могла понять: что она сделала не так? В чем просчиталась?  

*** *** ***  

Дурное предчувствие не обмануло: квартиру им с сыном давали только однокомнатную. Нина металась по длинным коридорам министерства, не дожидаясь лифта, на одном дыхании брала крутые лестничные пролеты. Местком, профком, партком, женсовет… Везде ей отвечали одно и то же: не положено на двоих давать двухкомнатную, вот если бы детей было двое, или если бы был прописан законный муж… Кстати, а где он? По документам Вы же состоите в законном браке. С супругом не живете? Не развелись? А он-то где прописан – у матери с отцом? Отчего же не прописался на площадь жены после свадьбы? Или в тот момент, когда вставали в очередь? Все же так делают. Странно, очень странно… Возможно, родители мужа тоже стоят на очереди, вот и отказались его выписывать? Нет? Ну, это же просто слова, а нам бы справочку. А то бывали ведь, знаете ли, печальные случаи, когда у людей две прописки обнаруживались… Вам все равно, а мы головой перед начальством отвечаем.  

Бывший друг ее сердца все так же состоял в своем несчастном браке, на службе вырос до заместителя начальника главка, растолстел и облысел, но все так же горячо любил уже другую подругу, на тридцать два года моложе. С Ниной они оставались друзьями.  

– Чего ты от меня хочешь? – раздраженно отреагировал он на слезы бывшей любовницы, – Я не член ЦК КПСС. Ты далеко не одна такая, а мое влияние не безгранично. Еще начнутся жалобы, письма в обком, анонимки в газеты. Это никому не нужно.  

Нинин плач перешел в икоту. Бывший друг сердца засуетился, налил воды из графина.  

– Единственное, чем могу быть полезен – помогу получить двушку, если успеешь мужа прописать. Не забывай, у нас в стране ценят крепкие семьи, законный союз трудящихся. Хе-хе.  

– Какие сроки? – Ниночка высморкалась в платок.  

– Срок – вчера. Это же надо было сделать уже давно! Я и сейчас ничего не обещаю. Да не переживай ты так! Вылетит твой урод за сто первый километр рано или поздно. И квартиру разменять ему не дадут. Тебе с сыном останется.  

Деверь метался по всему городу в поисках Павла, который шатался неясно где, не появляясь ни у жены, ни у родителей. Свекор куда-то судорожно названивал, искал через знакомых хорошего юриста, подходы к паспортному столу. Найти мужа удалось через сутки, еще сутки ушли на выведение его из запоя на дому. Об этом позаботилась свекровь, нашла хорошего нарколога… В среду Нина с Павлом уже вполне походили на дееспособную, благополучную молодую семью.  

Мужа прописали на площадь жены. Тут же, на месте, домоуправление выдало справку о количестве квадратных метров на человека – два с половиной. Нина бросилась на работу со всех ног, а Пашка сорвался к родителям.  

Она успела. Ордер на двушку дали в последний момент, прокатив с квартирой коллегу из ее же отдела. Как она орала в месткоме! Все уж подумали – психбригаду придется ей вызывать. Потом эта ненормальная подкараулила Нину возле дома и чуть не устроила драку, пыталась в волосы вцепиться. Хорошо, что соседка рядом случилась, пригрозила вызвать милицию. Отстала эта бешеная, хотя Нина была уверена – затаила злобу.  

*** *** ***  

Мусора взяли Пашку среди бела дня, прямо рядом с зоомагазином. Впрочем, уже несколько лет это было его обычное место, он больше и не бывал нигде, разве что еще у винного и на пятачке у метро. Куда еще идти-то?  

Давно куда-то исчезли прежние друзья, точнее, Пашка сам их избегал. У него не было никакого желания выслушивать нотации, лекции о вреде алкоголя и добрые советы бросить пить. Да и каждому он уже был должен определенную сумму, которую никак не мог отдать прямо сейчас, такие уж обстоятельства.  

Его давно уже не только уволили с фабрики, но и вышибли из грузчиков. Вот это было жаль, потому что в продуктовом перепадала кое-какая еда, жалели сердобольные продавщицы. Конечно, он всегда мог поесть у матери, но пользовался этой возможностью редко, только когда дома не было отца.  

В последнее время он зарабатывал здесь, на этом самом месте у зоомагазина, продавал птичий корм, мотыля, иногда пристраивал за деньги беспородных котят и щенят. В хороший день удавалось срубить десятку. Обычный заработок – от трешки до пятерки. Если совсем уж не повезет, довольствовался рублем. Тогда надо было искать двоих в долю, чтобы хоть стопка досталась.  

Периодически их гоняли менты, крайний раз нагрянули вечером, появившись из темноты. Один из них грубо схватил Пашку за грудки, выбил из рук банку с золотыми рыбками. И Пашка не стерпел: дал в морду от души, с размахом, вырвался и проходными дворами вернулся в родительский дом. Пришлось сутки изображать из себя паиньку. Как оказалось – очень и очень пригодилось.  

Адвокат оказался в самом деле дотошным и знающим, быстро нашел доказательства, а точнее – отсутствие доказательств того факта, что именно его клиент сломал челюсть представителю власти. Но характеристики Павлу дали такие, что они сами по себе тянули на статью о тунеядстве: нарушитель трудовой дисциплины, живущий на нетрудовые доходы, алкоголик и дебошир. И на бывших работах постарались, и соседи по жениной коммуналке. Не остались в долгу, дорвались…  

Пашке присудили два года колонии – поселения. Не помог адвокат с его проникновенной речью, что никто так и не смог опознать его клиента, ведь каждый второй советский трудящийся носит темное длинное пальто.  

*** *** ***  

Сразу после суда Нине предложили заочный развод с мужем, для этого всего лишь требовалось подписать бумаги. Нина хорошо подумала и отказалась.  

Когда Пашку арестовали, Нина несколько дней билась в рыданиях. Затем пришло понимание, что все к лучшему: осужденных из квартиры выписывают автоматически, без дополнительного суда, а обратно прописывают только с согласия ответственного квартиросъемщика. В ее случае, усмехнулась Нина, на это можно не рассчитывать. Пусть к свекрам возвращается.  

Повышения оклада пока не обещают, еще несколько лет придется сидеть на старом окладе. Так что не стоит лишать себя и сына возможности пожить у свекров на всем готовом. Свекровь в случае развода может и взбрыкнуть, характер у нее сложный и непредсказуемый. Да и Пашка, неровен час, еще раз женится, этот стервец всегда нравился бабам, пойдут новые внуки. Нет уж, хватит и одной этой Светочки, Нина сыта по горло этой девчонкой. Да и на работе гораздо приличнее считаться порядочной замужней женщиной со сложной, трагической судьбой, а не разведенкой с ребенком.  

Тем более, что и без мужа жизнь налаживалась: Светочка закончила второй класс и наконец-то переехала к родителям. Теперь ее забирали только на лето, на дачу, и Нина ничего не могла с этим поделать: снимали дом деверь с женой, продукты привозили тоже они. Ну и Егор там же отдыхал, не гнать же им родного племянника, который растет без отца? Он что – много ест, много места в доме занимает? Сын никому никаких неудобств не создает, а матери – существенное облегчение ее нелегкой жизни.  

Однажды, когда Егор уже закончил первый класс, Нине удалось отправить сына в пионерский лагерь, хороший, министерский, санаторного типа. Путевка – сорок дней. Свекор как раз лежал в больнице после операции, свекровь моталась к нему каждый день, возила паровые котлетки и куриный бульон, донимала врачей, и заниматься внуками не было никакой возможности.  

Сын вернулся из лагеря на десять дней раньше всех, его привезли из изолятора на санитарной машине, всего обвешанного соплями, да еще и без чемодана! Нина пришла в бешенство: сколько отличных вещей пропало, некоторые доставали специально для этой поездки, чтобы быть не хуже других! За детьми там следили вообще? Может, сын ничего и не терял, а вещи вожатые украли? Вот как можно чемодан потерять? Он же не носки и не рубашка. Он же подписан!  

Повезло еще, что золовка как раз в это время закончила институт, защитила диплом и оказалась свободна, даже хотела поехать с друзьями на какую-то автобусную экскурсию. Пришлось отказаться: отец в больнице, племянник заболел…  

У них иной раз появлялись странные идеи, у свекрови с золовкой: Пашка на удивление хорошо зарекомендовал себя в колонии и получил длительное свидание, на целых три дня. Примут и поселят двух человек с воли, жену и мать. Точнее, свекровь так решила, невестку никто и не спрашивал, надо ли ей это – поселение посещать. Делать ей больше нечего – так портить свою репутацию! Да и уму непостижимо, как это тяжело: с неподъемными сумками тащиться на вокзал, затем добираться до Владимирской области, да оттуда на автобусе – оторопь берет. Нет, нет и нет, Нина отказалась наотрез.  

Свекровь вспыхнула и наговорила ей гадостей. Мол, долг жены – поддержать мужа в беде, а не появляться в его жизни только в те моменты, когда он трезв и хорошо зарабатывает. Старорежимные понятия, ну да что взять с этого поколения. Свекровь вон до сих пор иконы в доме держит, молится…  

*** *** ***  

Не пришлось и удивляться, что в колонии Павел вышел в авторитет. Нет, не в криминальный, конечно, матерых уголовников вообще сюда не посылали. Выручили золотые рабочие руки.  

Он приработался и, как всегда в трезвом виде, стал отлично зарабатывать. Вскоре появились заказы на стороне: инкрустация из дуба портрета Ленина в кабинет начальника, письменные столы для руководителей и журнальные – для из жен. Впервые получив зарплату, Павел очень удивился.  

Он имел право на покупки в лагерном ларьке, но мог и сделать перевод на волю, и он отправил деньги матери. Он был уверен – не пойдут по ветру, да и знал, что родители не оставят без помощи сына.  

На свидание к нему приехали мать и сестра. Жена отказалась, он понял это сам еще до того, как мать подтвердила его догадку: да, Нина в курсе, ее звали, но она не захотела приехать. Он молча кивнул в ответ – мол, принял к сведению.  

Нина изредка писала ему письма, натянутые, то нравоучительные, то слезливо-слащавые. У Пашки всегда возникало ощущение, что они написаны по комсомольскому поручению или содраны из какого-то романа. Но письма все же приходили, и мысль о том, что где-то есть его женщина, грела душу. С этого момента Пашка перестал считать себя женатым.  

Мать и сестра взахлеб рассказывали новости: сын уже в старшей группе, сестре предложили аспирантуру, отец непременно поможет с работой, да, кстати, предложили дачный участок, вот не знаем, потянем ли, надо тебя дождаться… Светочку отобрали в музыкальную школу, у девочки оказался абсолютный слух, ну надо же… Учится по классу скрипки. Да, конечно, Егор в основном у нас, а как может быть иначе? Нина сейчас одна, что она может дать бедному мальчику? У одинокой женщины мало возможностей, ей нужен мужчина. Да, конечно, все лето Егор на даче, на свежем воздухе, с бабушкой и дедушкой.  

Вскоре от законной супруги прилетело укоризненное послание: родители – это наше прошлое, а жена и ребенок – настоящее и будущее. И заработанные деньги просто необходимо отправлять матери своего ребенка. Тем более в его случае, когда глава семейства так перед ними виноват, так виноват, что всей своей жизнью не сможет искупить такую вину.  

– Но я, конечно, могу попробовать, могу очень постараться, – усмехнулся Павел.  

Он положил женино письмо в чистый конверт, запечатал и отправил в родительский дом.  

Свекровь прочитала это письмо прямо за общим столом, за семейным обедом, которые Нина успела полюбить – на открытой террасе, за общим столом, покрытым пусть и не белоснежной скатертью, но чисто вымытой клеенкой. Сын так и не понял, почему им срочно пришлось вернуться в Москву.  

*** *** ***  

Мать преподнесла Нине сюрприз: на старости лет, уже почти перед пенсией, она застала отчима с любовницей на супружеской постели с любовницей и немедленно с ним развелась.  

От работы ей выделили комнату, девять квадратных метров, в малонаселенной коммуналке – всего одна соседка, да и то – одинокая старуха, бездетная вдова.  

Мать после развода помолодела и похорошела, возобновила отношения с деревенской родней, повадилась к ней то на окучивание картошки, то на уборку урожая. Привозила с собой то мешок овощей, то кадку квашеной капусты, то бочонок меда. И мать наконец-то дорвалась до внука. Избавившись от контроля и запретов строгого мужа, она проводила с Егором каждую свободную минуту, надышаться на ребенка не могла. Водила в кукольный театр, в цирк, в зоопарк, задаривала сладостями и игрушками.  

Нина с матерью уже планировали съехаться, двушка и комната в коммуналке вполне менялись на малогабаритную трешку, а с доплатой можно было выменять очень п приличную хату. Нина уже развешивала на автобусных остановках и подъездах объявления о съезде, дождалась первых звонков. Закономерность: съехаться всегда намного легче, чем разъехаться. И тут все планы полетели коту под хвост.  

Павел освободился, и свекры встали каменной стеной: он должен прописаться к законной жене. Тот самый адвокат, который после суда настойчиво рекомендовал Нине заочный развод, тот самый холеный, немолодой, представительный мужчина все так же вежливо объяснял: закон позволяет освобожденному из мест лишения свободы восстановить свою прописку, ту самую, которая была у него в день осуждения. Ответственный квартиросъемщик обязан согласиться, в противном случае возможна прописка через суд. Тем более, Нина получила жилплощадь на законного супруга, и совсем недавно, это очень легко доказать…  

У Нины все плыло перед глазами, а этот полный, пахнущий дорогим одеколоном идиот издевался: перечислял статьи различных кодексов, ссылался на судебную практику… Попробуй, свяжись с таким – нет, не по деньгам и не по силам.  

*** *** ***  

Алкоголизм Павла вошел в ту стадию, когда недельный запой сменяется пятилетним периодом полного воздержания, и такое положение вещей может продолжаться десятилетиями. Кроме официальной работы на фабрике, он халтурил вечерами: делал на заказ кормушки для птиц, шкатулки и сундучки в народном стиле. Устроил мастерскую в подвале дома, брал с собой сына – Нина с удивлением заметила, что Егор рад возвращению отца, с удовольствием проводит с ним время, слушается, смотрит в рот. С матерью у него никогда не было таких отношений, а ведь именно матери Егору нечего стыдиться!  

Муж купил Нине лисью шапку, шубу и импортные сапоги. «В награду за все твои муки! » – говорила дочери мать. Нину послали на курсы повышения квалификации, она теперь приходила домой поздно. Мать приезжала несколько раз в неделю, убирала квартиру, набивала продуктами холодильник, гладила и стирала, готовила обеды и ужины. Но съезжаться с дочерью отказалась наотрез: жить одним домом с зятем она не собиралась.  

К Нине пришло странное спокойствие: она поняла, что будет жить с Павлом всю жизнь. Он навсегда останется не только отцом ребенка, но и, черт побери, спутником жизни. Только сейчас она осознала, что означает это выражение: совсем не романтику, не любовь, а именно необходимость физически быть рядом, под одной крышей. И никогда, никогда она не будет хозяйкой трехкомнатной квартиры. Рождение второго ребенка она исключила полностью. Так что здесь, в этой двушке, она и проживет до самой своей смерти.  

Нина приняла эти два факта и смирилась, но тихая ненависть к свекрам, которые обрекли их с сыном на такую жизнь, тлели в глубине души, не отпускали ни на минуту.  

*** *** ***  

Родня мужа окончательно спятила: золовка влюбилась в разведенного алиментщика, да еще и «благородного»: и жилплощадь, и имущество оставил бывшей жене и детям. Золовка привела в родительский дом мужика с двумя чемоданами! И это при том, что она училась в техническом вузе и работает в мужском коллективе!  

Золовка вскоре родила дочь, и свекры помешались на этой девчонке еще больше, чем в свое время на Светочке. Наташенька – свет в окошке, звезда на небе, Наташенька отлично набирает вес, хорошо спит ночью – удивительный ребенок! Пошла в десять месяцев.  

Разумеется, свекровь, помня горький опыт, категорически запретила отдавать Наташеньку в ясли или детский сад. Еще одна воспитанница на старости лет нарисовалась, а они розовые слюни пускают: как же, последняя внучка!  

Нина жадно ждала новостей от золовки: вот начались семейные скандалы, вот зятек залез в долги. Но ничего обнадеживающего не происходило: муж золовки пару раз съездил на северные шабашки, привез домой конские деньжищи – несколько тысяч рублей! Да еще эти деньги не облагаются налогами. Все это незаконно, конечно, и непонятно, куда смотрит ОБХСС. Жалобу написать на них, что ли… Золовка одета как куколка, муж-то старше на десять лет, надо же как-то компенсировать!  

Да и вообще, мужик скоро бросит эту простушку, вернется к своей настоящей семье. Не случайно же говорят люди, что первая жена – от Бога и навсегда. Первые жены бывшими никогда не становятся. Тем более, что в этом браке первенец – сын, а не какая-то девчонка. Не может же отец вообще по нему не скучать или довольствоваться редкими встречами. Нина внимательно наблюдала и пришла к выводу: муж золовки – хороший отец для мальчика. Как к нему Егор льнет! Подкупил ребенка спортивным прошлым – всю юность играл в футбол, хоккей, боксировал, ходил на лыжах. Он и Егорку научил плавать, управляться с ракеткой, посадил на велосипед. Сын ходил за этим совершенно чужим мужиком по пятам все время, которую проводил на даче – естественно, ее продолжали снимать. Свекровь жила там уже с тремя внуками.  

От сына только и было слышно: дядя Никита да дядя Никита. Егор полюбил маленькую двоюродную сестренку, охотно возился с ней, таскал на плечах и позволял ей висеть на себе, как обезьянке. Если и обижался на то, что противная девчонка насажала цветов вокруг песочной крепости, а в окопы к солдатикам посадила резиновую свинью, то ненадолго и не всерьез. Почему-то Нина воспринимала это как предательство.  

Для Светочки на дачу ежегодно доставляли пианино, и каждое утро музыкально одаренный ребенок час барабанил по клавишам. Нине от бешенство становилось кисло во рту. Что и кому хотят доказать деверь с невесткой? И почему, в конце концов, окружающие должны слушать эти музыкальные упражнения?  

В начале второго класса у сына обнаружили абсолютный слух и отобрали его в музыкальную школу. Нина сразу же согласилась, хотя обучение было платным и достаточно дорогим – пятнадцать рублей в месяц. Сыну достался класс баяна.  

Музыкальная школа мальчику быстро надоела. Первые восторги сменились рутиной, постоянными, утомительными и однообразными упражнениями. Егор норовил бросить инструмент и убежать во двор, мать стояла над ним с ремнем, пыталась подкупить конфетами. Так худо-бедно закончили первый год.  

На дачу Егор приехал с баяном, гордо исполнил при всех «По долинам и по взгорьям шла дивизия вперед», «Широка страна моя родная» и «Светит месяц, светит ясный». Нина млела от удовольствия.  

Все испортила эта паршивка – однажды прямо при всех уселась на скамейке и заиграла старым дедовым бумажником:  

– Сетит месяц, сетит ясный…  

Все захохотали. Егор так и подпрыгнул от обиды. Тут же родственнички стали наперебой объяснять, мол, Наташенька еще слишком маленькая, чтобы специально дразнить кого-то. Она просто очень любит старшего брата и подражает ему во всем.  

В следующем году сын получил переэкзаменовку на осень по сольфеджио. Нина настояла, чтобы сын занимался музыкой на втором этаже, где ему никто не будет мешать. Там ребенок не будет отвлекать от уроков. Свекровь приняла все условия.  

Если бы только Нина могла предположить, что вся эта история закончится неслыханным скандалом, посмешищем и безобразными, возмутительными требованиями к ее семье! Да она бы в волосы вцепилась этой музыкантше, которая ходит по школе, чтобы обеспечить контингент учащихся в музыкалке и вымогать деньги с родителей!  

Однажды свекровь попросила золовку – змеиную головку подняться незаметно на второй этаж и посмотреть, как там ее внук получает музыкальное образование. Нет, она, конечно, баба простая, в свое время закончила всего четыре класса обычной сельской школы, но отличить стройную музыкальную фразу от какого-то визга она все-таки в состоянии.  

Золовка, в которой всю жизнь было кило шестьдесят, тихо, как мышка, поднялась по старой лестнице, которая ахала и стонала, как мучимое живое существо, под центнером свекрови. Заглянула в открытую дверь…  

Егор полулежал на диване. Левой рукой от растягивал и сжимал баян, правой отправлял в рот семечки, а перед глазами у него лежал раскрытый «Таинственный остров».  

Кто же мог предположить, что эти деревенские сплетники сообщат хозяйке дома, что дачники без разрешения использовали второй этаж, да еще и таким странным образом. Возможно, именно там пороли детей, потому что вся улица слушала душераздирающие звуки. Ольга Николаевна, всегда отличавшаяся слабой нервной системой и повышенной принципиальностью, позвонила свекрови и закатила истерику. Мол, она принимала своих постояльцев за порядочных людей, а они ее обманули! Вот как с ней поступили! Она сдавала только первый этаж и участок, а второй не догадалась запереть на ключ.  

После неоднократно принесенных извинений хозяйка дачи несколько смягчилась и заявила, что ей должны доплатить пятьдесят рублей, и на этих же условиях жильцы могут оставаться и на следующий год. Свекровь безропотно согласилась. И тут неожиданно выступил муж золовки: дачу снимали пополам с деверем, Нина с Павлом и так не участвовали в складчине, хотя Егор провел там все три месяца. Так пусть родители хотя бы оплатят музыкальные занятия родного сына.  

При воспоминании об этом унижении Нину бросало в жар. Да что он себе позволяет, этот нищий неудачник, этот совершенно безнравственный тип! «Мы платили, наши деньги…» Да он должен всем ноги мыть и воду пить уже только за то, что его на порог пустили после развода, приняли в порядочную семью! Как его еще на работе не вызвали на товарищеский суд. У них бы в Министерстве – так сразу, у них такие номера не проходят. А этот соблазнитель юной девушки – простой работяга, золотые руки. Что с него возьмешь? Вот тебе и справедливость, вот и социалистическая законность!  

Павел – вот идиот! – деньги свекрови отдал. Конечно, из своей заначки, а не из семейного бюджета. И это особенно обидно. Нине и в голову не приходило, что этот подлец способен утаить от жены больше трех рублей.  

– Ничего себе суммы у тебя в личном распоряжении, – она так и не удержалась от упрека.  

– А ты сравни в процентах от зарплаты, – спокойно возразил Павел, – Ты оставляешь себе больше.  

На это возразить было нечего.  

*** *** ***  

Нина никогда не обсуждала ни с кем свою работу. Если ей и задавали вопросы, она отвечала, что принципиально не смешивает работу и личную жизнь. Люди иногда удивлялись, но оставляли ее в покое.  

Да, когда-то давно, в самом начале ее замужней жизни, Нина и правда зарабатывала очень мало. Восемьдесят шесть рублей – не зарплата, а слезы!  

– Ты никому точную цифру не называй, – наставляла Нину мать, – Не нужно никому знать. Мало получаешь – и все. И особенно со свекрами язык не распускай. У тебя есть муж, это он семью кормить должен. А раз пьет, не содержит тебя – пусть сам перед своей родней и краснеет. Твое-то дело телячье…  

Мать иногда дарила деньги, со строгим указанием потратить только на себя. Нина покупала то косметичку, то кофточку, то босоножки. Если спрашивали – врала, что подружка дала поносить. Ей верили – или делали вид, что верят.  

В этом году Нину повысили до заместителя начальника отдела, подняли зарплату более чем в два раза – до ста восьмидесяти рублей. Регулярно случались и премии. Стали доступны дефицитные блага: талоны на посещения закрытых секций магазинов, билеты на престижные театральные премьеры и кинопоказы.  

Все, что удавалось сэкономить, Нина отдавала матери, а та клала в банк на книжку. Так надежнее – не придется делить в случае развода.  

Внезапно Нину ошеломила мысль – а что, если и Павел так делает? Конечно, ему сложнее, у свекрови наследничков-то трое. Но кто знает, на что способна эта семейка? Смогли же они сына в Москву вернуть после отсидки. А ведь знающие люди уверяли, ч то это почти невозможно!  

Во всем виновата эта мерзкая, противная Наташка. И брата музыкального будущего лишила, и настроение испортила. Маленькая дрянь!  

*** *** ***  

Возможно, именно история с гармонью переполнила чашу терпения: свекры взяли дачный участок.  

– Хватит уже зависеть от прихотей чужих людей, – радовалась свекровь, – Надо иметь свое и жить хозяевами!  

По этому случаю собрался полный семейный совет, в котором впервые разрешили участвовать десятикласснице Светочке.  

– Мы, понятное дело, люди уже немолодые, сами стройку не потянем, – выступил свекор, – Но я как ветеран войны могу взять беспроцентную ссуду – три тысячи рублей, на десять лет. Денег должно хватить на дом и колодец.  

Свекор обвел взглядом лица присутствующих. Все слушали очень внимательно.  

– Мы с матерью уже пенсионеры, поэтому мне необходимо, чтобы кто-то из моих детей стал моим поручителем, – продолжал свекор, – Если я умру до погашения ссуды, выплачивать будет именно он.  

– А разве жена не наследует долги мужа? – Нина сама не заметила, как произнесла эти слова вслух.  

– Такую ситуацию я не допущу, – твердо заявил свекор, – Если никто из молодых не возьмет на себя ответственность – ссуды не будет.  

Нина сделала вывод, что деньги у свекров есть, они просто не желают платить сами. Хитренькие какие!  

Свекровь растроганно кудахтала о том, что этот дом в глухомани на шести сотках станет их семейным гнездом, местом, где будут собираться под одной крышей их дети, внуки и правнуки. Нина просто физически ощутила, как откуда-то из живота поднимается глухое раздражение. Кому, спрашивается, в свой отпуск надо видеть родню? Да еще и с малыми детьми? Странная фантазия – это общежитие мечты! Впрочем, свекровушка никогда не отличалась здравомыслием.  

Нет, Нине это даром не надо, она родней мужа и так сыта по горло. И хватит с нее.  

Странно, но деверь полностью ее поддержал: никто в их семье не является поклонником загородного образа жизни и сельского хозяйства; они живут очень далеко от будущей дачи; у бабушки жены есть огромный дом в деревне, во Владимирской области.  

Пашка же как полный идиот загорелся этой идеей, и Нина очнулась, когда он уже увлеченно обсуждал с отцом возможность купить брус у деревенских На работе один мужик продает. Его малую родину поглотила Москва, всем дали городские квартиры, да некоторым это только горе и принесло: отец коллеги в городе быстро слег с инфарктом. Он только что справил новую избу, дубовую, под железной крышей. Просят за нее тысячу рублей. Если отцу понравится дом, он, Пашка, перевезет его на участок, подведет под фундамент, подведет под крышу.  

А уж внутреннюю отделку он, Пашка, полностью возьмет на себя. Все будет новое: полы, окна, двери, наличники… Уж он-то не подведет!  

Разошлись поздним вечером, взяв две недели на размышление.  

*** *** ***  

Муж сестры помог Пашке подняться, увел в дом, уложил на диван на террасе. От усталости и водки Пашка быстро заснул.  

– Надо съездить в село, дать телеграмму Нине. Жена, наверное, с ума сходит.  

– Не нужно, – решительно возразила жена, – Она полностью в курсе дела.  

Пашка продрых до раннего утра. Встал в пять, долго пил холодную колодезную воду, курил на крыльце. Стопку налил из бутылки, привезенной с собой.  

На крыльцо вышел шурин.  

– Что случилось-то? – спросил шепотом.  

Пашка молча налил ему водки – шурин выпил.  

– Ты же ничего не знаешь, Николай! – горячился Пашка, – Ты ж на Ирке всего года два женат. Отец наш мне еще тогда, в восьмидесятом, предлагал полностью взять ссуду на себя. И поручителем я бы стал, и завещание родители на меня бы написали. Эти две не дали!  

Нина обрабатывала мужа две недели, каждую свободную минуту, доказывая: строительство дачи им самим не по карману. Это так дорого, это так далеко! А уж о ссуде и речи быть не может. Семья только начала жить – и тут эта кабала! Да и зачем им это?  

Но муж иногда становился упрямым, как осел. И сейчас он вроде как перестал возражать, доказывать, что люди их достатка строят дачи. Но это что же – во всем себе отказывать? Снова как в те времена, когда он сидел на ее шее?  

И муж замолчал. Настаивать на своем он перестал, но твердое слово отказать родителям так и не дал. Нину это беспокоило.  

С некоторых пор муж пугал ее и удивлял. Чего стоит одна эта история со смертью тетки Ольги! Старуха – хозяйка дачи, у которой снимали дом много лет, всегда-то была с приветом. Из-за своего характера она и со всей своей родней рассорилась, родной сын и то ее едва терпел. Навещал раз в квартал, стиснув зубы.  

А тут вредную бабку разбил инфаркт, свекровь почему-то бросилась навещать ее в больнице, как будто ей больше всех надо! И Пашка как дурак не возражал, помогал матери таскать тяжелые сумки, травил анекдоты, стараясь развлечь больную… И на похороны явился, помогал нести гроб.  

Нина сначала решила, что сумасшедшая старуха написала на свекровь завещание. С ее-то характером с нее бы это сталось – уесть родню. Так ведь нет! Все отошло сыну, как и полагается. Свекровь на память взяла большой старый самовар. И не сделаешь же ничего!  

Муж золовки большого желания строиться не проявлял, потому что у его отца была дача. А вот золовке очень хотелось иметь участок – ну кто бы сомневался! Конечно, эта тихоня нашла способ обработать мужиков: и отца, и мужа, и брата.  

Нину просто-напросто поставили перед фактом: поручителем отца станет золовка, деньги сестра и отец передают отцу через старшего брата, на этом настояла свекровь. «Чтобы в будущем не было недоразумений», – имела наглость заявить. Все деньги пойдут только на строительство, и еще полторы тысячи добавят свекры в пользу дочери. Она же младшая и слабая!  

После смерти родителей дом и участок будут разделены между средним сыном и младшей дочерью.  

*** *** ***  

– Участки земли нам выделили в лесном болоте. Тут же чащоба была непроходимая! Больные деревья, буераки… Непролазные заросли ракитника и ивы. От завода выделяли автобусы, и мы все – отцы, мужья, братья, сыновья и племянники, от семнадцати до шестидесяти пяти лет, отправлялись валить лес. Женщины – одна или две на весь автобус – предстояло готовить на костре на двадцать – тридцать здоровых мужиков, не страдающих отсутствием аппетита.  

– Ну ты же понимаешь – Нинка везде за мной таскалась, не оставляла одного, – затянулся сигаретой Павел, – И сына с собой брала. Приедем, мы с мужиками – за работу, бабы за кастрюли, а моя с сыном – в лес за грибами. Целые корзины набирали одних белых! Я и радовался: смотрю, моя-то успокоилась. Думал – так вот понемногу и втянется.  

Гром грянул неожиданно: при подсчете трудодней роду зачли только Павла и шурина, то есть двух человек.  

– Твоя жена с сыном ведь и не работали, грибы собирали, только место в автобусах занимали, – открыто сказал учетчик.  

В результате право выбора получили те, кто ставил в общий строй от четырех до шести работников. Павлу пришлось тянуть жребий, и достался участок на отшибе, у самого леса.  

– Ух, как злобствовали мои две стервы! Конечно, это я во всем виноват оказался. И дурак я, и неудачник, и мямля, и рохля, ничего путного для семьи сделать не могу. Я ей мешал готовить, что ли? Ну, еще по одной?  

*** *** ***  

Восемьдесят четвертый год запомнился Нине как время болезней и похорон. В январе умер друг ее сердца и хозяин ее юного тела. Умер прямо на работе, в служебном кабинете.  

На кладбище было невозможно сыро и холодно, дул пронзительный ледяной ветер. Вдова бросилась на гроб, ее аккуратно сняли… Нина проходила по категории «младшие товарищи по работе», так что ей так себя вести и не полагалось.  

Любовник лежал белый как мел, когда с ним прощались близкие: семья, коллеги, начальство. Увидев перед собой собственный гарем из секретарш, аспиранток, студенток, соискательниц получения научной степени, патриарх науки слегка усмехнулся в гробу. Эта посмертная ирония надолго вывела Нину из равновесия.  

Буквально через две недели свекру поставили страшный диагноз – «рак мочевого пузыря». Положили в хорошую ведомственную больницу, сделали операцию.  

Свекровь за месяц постарела лет на десять, каждую свободную минуту проводила рядом с мужем, заставила Нину достать для него самые дефицитные лекарства, нашла выход на лучших врачей. Старалась невестка, зять, внучка, деверь – все по очереди бегали для отца на рынок, готовили ему специальные блюда на пару, варили укрепляющие снадобья и таскали все это в госпиталь два раза в день, утром и вечером.  

Свекра выписали из больницы живым, на сорок дней отправили в отличный ведомственный санаторий. Вспомнили о былых заслугах! И старик старался выкарабкаться, посвежел, окреп.  

Вот только с должности главного инженера завода его проводили на пенсию. С почестями, с банкетом, и даже очерк о нем вышел в городской газете.  

Да толку-то! Пенсия – сто тридцать два рубля, удалось устроиться начальником смены, это еще девяносто. Слезы!  

Павел деньги получил сполна: и полторы тысячи на дорогу, и тысячу – на дом. Всю прошлую зиму муж перевозил на участок этот самый сруб. Договаривался с шоферами, гнал в лютые морозы: а иначе тяжелый КАМАЗ не пройдет, увязнет в раскисшей глине.  

Однажды они все-таки увязли, в самую снежную бурю. Пришлось идти в деревню пешком, искать тракториста. В другой раз их остановило ГАИ – а в кузове были стройматериалы без документов, и пришлось щедро заплатить.  

Деньги быстро закончились, Павел просил срочных дотаций от отца. Нина считала что только так и может быть. Ваши деньги – наш труд.  

– И поверишь – я ведь строил эту дачу для всех. Не только для жены и сына, но и для сестры, для племянницы, для брата с его семьей, – орал на террасе пьяный Павел, – Еще по одной, друг?  

*** *** ***  

На участке уже возвели фундамент из крепких блоков, когда внезапно заболела свекровь: упала прямо в магазине и не смогла встать. Доктор « Скорой помощи» диагностировал гипертонический криз. Подлечится дней десять в стационаре, съездит отдохнуть – и будет как новенькая!  

Но больной не становилось лучше, напротив, она слабела и худела, цвет лица сделался желтым. Полное обследование выявило третью стадию рака печени, метастазы в таз и матку. Неоперабельна.  

Свекровь ушла за три месяца. Умерла во сне, не проснулась после очередного укола. Дома, на руках у дочери…  

Пашка видел мать в последний раз за три дня до смерти. Если бы только он тогда мог предвидеть…  

Маму только что выписали из больницы, ей стало лучше после курса капельниц, она сидела в постели, шутила и улыбалась. Пашка сообщил ей, что бригада уже подвела дом под крышу. И уже следующее лето мама проведет в собственном доме.  

Мать поцеловала его на прощание. Пашка зашел к отцу, запросил триста рублей – он не уложился в смету. Отец отреагировал без всякого понимания, с усмешкой заявил, что он деньги не печатает – в такой тяжелый момент. В конце концов, триста рублей он дал, предупредив, что это в последний раз.  

К счастью, на другой день вернулся с северной шабашки старший брат, при хороших деньгах, так что похороны получились очень приличные. Покойница отправилась в последний путь в хорошем гробу, в черном бархатном платье, которое она носила при жизни.  

Вернувшись с похорон жены, отец слег и больше не поднимался. Через полгода бабушка его забрала к себе.  

*** *** ***  

Весной следующего года золовка со своей семьей явилась на участок. С юридической точки зрения – вступила в наследство. Нина никак не могла ей помешать, не пустить, отказать, не посмела даже высказать все, что она думает о такой несправедливости!  

Муж очень переживал смерть свекров, страдал искренне и гораздо глубже, че5м принято печалиться о смерти глубоких стариков. Разумные объяснения вроде того, что родители прожили долгую жизнь, грех жаловаться, не помогали. Муж почти не разговаривал с ней, зато почему-то вел долгие беседы с сестрой. «Ведьма! » – говорила Нине мать. Приворожила брата!  

Ненависть не утихла даже после того, как ранней весной погиб муж золовки: разбился на машине, не удержал руль, занесло на обледенелой дороге.  

*** *** ***  

– Когда сестра овдовела, осталась с ребенком на руках, я-то думал, что на даче мы будем жить одной семьей, – Павел слегка протрезвел и успокоился, – Поэтому дом и участок мы не делили. Сечешь, брат? И моя-то стерва замолчала, притихла. А сейчас ей теща в уши льет!  

Нину тогда очень поддержала мать, пожалуй, без нее она не вынесла бы новых обстоятельств. В то лето в одну из свежих, только что поднятых гряд посадили огурцы, и дала первый урожай смородина. Мать всегда вставала рано, с первыми лучами солнца, а эти две привыкли валяться в постели до девяти. Ну и пока эти спали – мать собрала все огурцы, быстро засолила и убрала под кровать еще теплые банки.  

Золовка или ничего не заметила, или не захотела поднимать шум, Нина никогда не могла разобраться в ее характере. И все же вышла промашка: наверное, в спешке мать плохо простерилизовала банки. Крышки сорвало, и рассол залил всю террасу. Золовка же лишь усмехнулась – и на следующий год молчала собрала ровно половину огурцов.  

– Могла бы и меня подождать, – не выдержала Нина.  

– Тебя дожидаться – ни с чем остаться, – усмехнулась золовка, – Ты себя не обидишь.  

– Нас четверо. А вас всего двое. Много ли вам с Наташкой нужно? – Нина сама не заметила, как перешла к оправданиям.  

– Немного. Но все же нужно. Ты это имей в виду, пожалуйста.  

Вскоре Пашка сам невольно предоставил жене случай отомстить: купил по случаю несколько ящиков дефицитных консервов. Обожаемая сеструха как раз собралась в отпуск, и брат запретил ей закупать тушенку и сгущенку впрок: у нас есть, на все хватит.  

Мать как раз пропалывала клумбу перед террасой и хорошо расслышала весь разговор. Мигом кинулась к дочке. Вдвоем они задвинули тяжелые ящики под крыльцо, заставили ведрами и тазами.  

Рассчитали все верно: магазин тут только один, обычное сельпо, и до него надо добираться на своих двоих за десяток километров, тропкой через лес, потом через колхозное поле. Золовка с девчонкой останутся без продуктов. Возможно, в следующий раз им и не захочется такого отпуска? А уж залезать в карман к брату точно перехочет навсегда.  

Первая часть плана полностью удалась, но эта тварь посмела пожаловаться брату. Еще и догадалась, как все вывернуть в свою пользу, правильно преподнести: мол, ну и втянул ты меня в историю, а я тебе поверила, в результате мы тут с дочкой почти голодали…  

Петька взвился от ярости, бросился искать ящики. Нине пришлось признаться. Муж дал ей пощечину.  

*** *** ***  

Жизнь снова не оправдала ожиданий: выжить золовку с дачи не удалось. Более того, она приспособилась не зависеть от невестки и брата!  

В то памятное первое лето золовка попросила взять на месяц племянницу. Девочка уже большая и самостоятельная, сама себя обслужит, и посуду помыть может, и огород полить. Десять лет человеку.  

Павел счел отпуск в обществе племяшки чем-то само собой разумеющимся, а Нина не нашла слов и причин для отказа.  

Наташку Нина терпеть не могла. Во-первых, соплячка тут же обзавелась массой подружек, которые целый день орали под калиткой: «Наташа, выходи! » Иногда даже играли на самом участке, приспособили старую бытовку под кукольный домик.  

Нина с матерью органически не переносили присутствия посторонних людей. Павел же, как и вся его семейка, гостей просто обожал. Если в московское жилье никого приводить муж не осмеливался, так уж сложилось с самого начала их брака, то тут, на даче, он отводил душу, устраивал целые экскурсии для всех желающих!  

– Вот тут у нас малинник, тут черная смородина, тут красная. А здесь планируем разводить клубнику, – учительским тоном объяснял муж.  

Можно подумать, люди никогда не видели малину и смородину!  

– Рамы у окон двойные, утепленные, – разорялся муж уже в доме, – Двери из карельской березы. Стены отделаны вагонкой. Нет, красить не будем, так и оставим. Покрытие – олифа и бесцветный лак.  

Гости ахали и охали, прищелкивали языками. Какая красота!  

– Нас обворуют, – внушала Нина мужу, – Помяни мое слово! Однажды весной приедем – а в доме нет ни окон, ни дверей.  

– Вечно ходят, грязь носят, а я убирай! – ворчала теща, – Я что – каторжная?  

Визиты прекращались ровно на неделю, а затем все возвращалось на круги своя.  

Вот и Наташка в покойницу свекровь пошла, к той тоже целые толпы подружек являлись. И внучка такая же растет. Но уж не сейчас! Нина здесь никаких чужих детей привечать не будет, хватит и одной нахлебницы. Есть порядок и время приема пищи, три раза в день. Завтрак, обед, ужин. В остальное время продукты питания заперты в буфете.  

Удивительно, но девчонка не ябедничала матери, не пожаловалась даже после того самого случая. Они всей своей семьей отправились в лес за грибами, далеко, за Минское шоссе. Соседи говорили, что уже пошли лисички и рыжики. Ушли с раннего утра на весь день, часов до шести вечера, Наташку с собой не взяли – нечего надоедать взрослым людям. Да она и сама не просилась, с подругами интереснее. Разумеется, дом закрыли на замок – не бросать же хозяйство!  

Гроза налетела внезапно: сильный порыв ветра раскачал березы, прошелся по верхушкам вековых сосен, сшибая сухие ветки. Лес загудел, затрещал, застонал. Лето моментально превратилось в осень.  

Мокрую насквозь Наташку, которая скрючилась от страха и холода под крыльцом дома, обнаружил сосед – отец подружки. Девчонку отогрели в горячей бане, переодели в сухую одежду, напоили крепким сладким чаем – и ведь даже не чихнула! Зато местные сплетники, чтобы им пусто было, донесли ее матери о том, что несчастного ребенка в грозу бросили во дворе, как бродячую собаку.  

Золовка категорически отказалась обсуждать с Ниной эту тему, но больше дочь одну на даче не оставляла. Отправлялись они на смену в пионерский лагерь, Наташка – в отряд на общих основаниях, ее мать – посудомойкой на лагерную кухню, за две зарплаты, от работы и от лагеря. За пару лет сделала приличный ремонт, купила импортную стенку и мягкую кресло-кровать. Умеют же некоторые устраиваться в жизни!  

*** *** ***  

– Эти две стервы – старая и молодая – вообще меня за дураков держат! А я не дурак! И не слепой! Я же все вижу и понимаю – что они мутят. Удержать не всегда могу. Они меня со всей родней перессорили! – Пашка зарыдал пьяными слезами, – Да так, что и вспомнить тошно!  

Годы летели. Ненаглядная Светочка, будь она неладна, поступила не в консерваторию, а в МИСИС, на инженера-металлурга, и на первом же курсе выскочила замуж за сутулого скучного очкарика – самого перспективного студента курса. «Небось, он еще и еврей», – говорила Нине мать. «Животом взяла? » – думала Нина и считала месяцы, надеясь на подтверждение своей догадки, но сын у Светки родился только через два года после свадьбы. Бабушки и любящие родственницы наличествовали с обеих сторон в полном составе, все дружно записались в ряды добровольных помощников молодой матери, так что брать академку Светочке не пришлось.  

Очкарик после института очкарик поступил в аспирантуру, на работу выйти не удосужился, засел за диссертацию. Стыд-то какой, женатый мужик в дом стипендию приносит – сто десять рублей! Ясно, развод не за горами…  

И вдруг золовка решила взять с собой на дачу внучатого племянника, закормленного, избалованного четырехлетнего Сашку. На выходные его навестили родители, и у Нины сразу же возникло ощущение, что эта молодая семейка мигом заполонила весь дом, да что там – весь поселок!  

Вечером они устроили шашлыки, до полуночи бренчали на гитаре, пели идиотские студенческие песни про атлантов, которые держат небо на каменных руках, и о том, как здорово, что все мы здесь сегодня собрались. Утром продрали глаза чуть ли не в десять, долго пили кофе на веранде, восхищаясь натуральным деревенским молоком. Затем женщины занялись обедом, а мужа племянницы Павел повел осматривать новый душ. И этот очкарик, этот книжный червь – небось ничего тяжелее шариковой ручки и не поднимал – с интересом рассматривал новый брус и давал дельные советы, как устроить слив в бане.  

Мальчишка так и прилип к дяде Паше, ходил за ним хвостом, задавая массу глупых вопросов, и муж не отправил его к матери, а подробно рассказывал, чем рубанок отличается от тисков. Это дошкольнику! Совсем с ума сошел! Да на родного сына он обращал куда меньше внимания, когда он рос! Это несправедливо, как несправедливо и то, что после обеда все, кроме них с матерью, дружно отправились купаться. А после – ну это уже ни в какие ворота не лезет! – принялись прямо с кустов кормить мальчишку малиной!  

Они с матерью выскочили с банками, бросились спасать урожай – скорей, скорей! Выхватывали ягоды иной раз прямо из-под чьего-то носа, тянули на себя ветки.  

– Ой, Павел ведь кашляет каждую зиму, простуживается. Ему без малинового варенью просто не выжить! А на рынке малину покупать – никаких денег не напасешься!  

Никогда больше старшая племянница мужа в гости на дачу не приезжала.  

*** *** ***  

Все случилось в один год: и распад СССР, и гайдаровские реформы. Деньги на материнской сберкнижке в один миг превратились в фантики. Очередь на машину никто не отменил, но она потеряла всякий смысл: машины продавались совершенно свободно, но за такие шиши!  

Началась приватизация. Все бросились оформлять в собственность квартиры и дачи. Нине удалось настоять, чтобы Павел оформлял участок только на свое имя. Документы у него приняли, все прошло без сучка без задоринки.  

Все планы спутала Наташка! Она уже успела вырасти в распущенную девицу, гуляла с большой компанией таких же раскрашенных проституток и хулиганов чуть ли не до утра. И вот там ей и рассказали о приватизации, и она, не будь дура, тут же принесла эту новость отчиму и матери!  

На беду, председатель СНТ – бывший ученик свекра и старый друг семьи, бывший вечно голодный студент Левицкий, забегавший на бабушкины пирожки, задержал их документы и заявил, что лично во всем разберется. Пашка приезжал к нему на завод «поговорить по-мужски», но ничего не добился – дачу поделили на двоих. По дороге домой он купил бутылку портвейна…  

В пьяном виде Павел становился очень разговорчивым, причем собеседников предпочитал доброжелательных. Он шел по улице дачного поселка в трусах и носках, придерживая рукой заборы, чтобы они не сбили его с ног. Соседи слушали эту странную семейную сагу.  

*** *** ***  

Войдя в дом, Нина увидела на террасе фанерную перегородку. Где же на Земле справедливость?