Мой сын Кирюша

Вместо того чтобы вместе с женой и сыном вернуться домой после поминок, я поехал один на квартиру отца. После развода с мамой он около пятнадцати лет жил один. На похоронах мама сама предложила мне заехать к нему. «Он очень просил, мне сам говорил в больнице. У него там для тебя что-то приготовлено, но я не поняла что» – сказала мама, когда мы медленно удалялись от кладбища после погребения.  

Зайдя в однокомнатную квартиру, где он жил, я тут же вдохнул родной запах его жилища. Он называл свою квартиру – «мое стариковское логово».  

«Ну, вот, наконец, мы в моем стариковском логове» – говаривал отец. Проговаривалось это всегда с улыбкой, с его улыбкой с хитрецой. Так бывало часто после нашего возвращения из совместных поездок. Мы шли на кухню и готовили чай. Вернее сказать, готовил я, а отец мною руководил. Мы любили только черный байховый. И сегодня, после похорон, я не изменил нашей традиции, проделывая все необходимые ритуальные манипуляции с чайником и заварником.  

«Кирюшка, ополосни чайник» – давал наставления отец, сидя на стуле у кухонного стола – «Не ленись. Два раза ополосни».  

Я покорно исполнял указания, хотя про себя ворчал: «Зачем дважды? Достаточно одного раза». Сегодня я также прополоскал заварник поначалу один раз и уже собирался засыпать байховый, но взгляд мой коснулся пустого стула у кухонного стола и я прополоснул его еще раз.  

«Вот, отлично. А теперь три чайные ложечки чая и заливай крутым. Только заливай медленно» – командовал процессом папа. Он с улыбкой следил за мной, как я вынужденно исполняю все его указания. Он все понимал и очень хорошо знал, что мне эта наука пойдет на пользу. Он вообще считал, что все когда-нибудь пригодится. Просто в этот момент человек не может знать наверняка, когда ему это что-то понадобится в будущем.  

На похоронах мама мне говорила о какой-то записке, но я сначала не понял ее. Слова доходили до меня отрывочно, мысли мои были совсем не с ней. Но слова «папина записка» я хорошо запомнил и, когда вошел в комнату, стал ее искать. Скоро в ящике тумбочки у дивана я ее обнаружил.  

«Сынок,  

После похорон приезжай ко мне. Все распоряжения по похоронам я уже сделал маме. Она со всем справится. Поминки, если хочешь, справь. Если что, можете обойтись и без них. Просто приезжай ко мне, выключи свет в квартире и посиди в темноте. Вспомни все, что у нас с тобой было в детстве, юности – наши приключения. У меня есть для тебя небольшой сюрприз, он в планшете на главном экране в папке «Детство Кирюши». Посмотри, сынок. И, пожалуйста, не горюй сильно из-за меня. Помни, я всегда с тобой, как в детстве. Твой папа».  

В конце папина подпись с большой первой буквой имени, точкой после и залихватским росчерком фамилии с элегантно пропущенными через росчерк последними двумя буквами «ов».  

Хотелось плакать, но не получалось. Может это потому, что я давно уже готовил себя к уходу отца. Мне сейчас 42, а отцу было 83 года. Я у него последний ребенок. Поздний любимый сын.  

Просматривая старые фото из папки «Детство Кирюши», я погрузился в воспоминания. Фотографии были из наших совместных с отцом поездок. К слову сказать, отец предпочитал заморским странам наше Золотое кольцо с его древними храмами, дворцами и какой-то только ему тогда понятной магией истории. С возрастом и я стал ощущать эту магию, но произошло это значительно позже, когда уже я сам со своим сынишкой стал также путешествовать по древнерусским городам.  

Вот на фото мне одиннадцать лет. Мы видимо в Суздале. Да, точно – это Суздаль, 2019 год. Я стою рядом с Пушкарской Слободой, а за мной слева виднеются усеянные золотыми звездочками синие купола собора Рождества Богородицы. Справа видна центральная улица города – улица Ленина. Ничего не изменилось, она и сейчас так называется. Улица, словно спица, пронизывает весь город на вылет и разбегается в разные стороны: на север в Иваново, на юг во Владимир.  

А вот папа кого-то попросил сфотографировать нас вдвоем. Мы стоим на брусчатке Торговой площади, на фоне Воскресенской церкви. Почему-то на фото на фоне нас очень мало людей. И я вспомнил, что отец повез тогда меня в Суздаль на мои апрельские школьные каникулы. Ведь летом город наполняется туристами. То там, то тут слышится иностранная речь: китайская, итальянская, испанская, немецкая, английская. Человек, откуда бы он ни приехал, обязательно влюбляется в Суздаль и сохраняет, я уверен, эту влюбленность всю свою жизнь.  

Смотрю на фото, на котором я стою у расписанного фресками столба внутри Преображенского собора Спасо-Евфимиева монастыря и слушаю потрясающее пение трех иеромонахов. Три прекрасных тенора, чистое пение которых заполняет весь собор, отзываясь чарующим эхом. Как жалко, что наступает момент, и они прекращают пение. Люди же продолжают стоять, очарованные услышанным. Какое-то время, когда исполнители уже ушли, оставшиеся в храме стараются впитать в себя всю божественную благодать, разлитую звуками церковного пения.  

В монастыре мы фотографируемся на территории тюрьмы, в которой сидели как декабристы и жертвы сталинских репрессий, так и немецкий генерал Паулюс, сдавшийся в плен в ходе Сталинградской битвы. На фото я стою во внутреннем дворике тюремного корпуса, улыбаюсь. Тогда я еще не понимал, как много судеб было искалечено в этих застенках. Достаточно вспомнить больного, ни в чем не повинного великого ученого Николая Кондратьева, расстрелянного в 1938 году в суздальском политизоляторе. А я стою и улыбаюсь, расставив руки в стороны и, делая вид, что марширую.  

Мы тогда были в апреле, поэтому сад за киворием монастыря еще был гол. А как ведь он прекрасен, когда весной оживает и начинает цвести яркими красками. Я люблю монастырские сады и огороды. Один из самых любимых расположен за стеной Ростовского Кремля. Они все в чем-то похожи, но, в то же время, каждый по-своему уникален.  

Смотрю на одну из своих любимых фото из наших поездок. Папа запечатлел меня обернувшимся на его зов, когда я уже спустился вниз по одной из парадных лестниц палат в суздальском Кремле.  

«Кирюша, обернись! Ну, обернись! Я тебя сфоткаю» – призывает меня папа, и я оборачиваюсь, не очень желая, но понимая, что ему будет приятно.  

«Вот, все. Отличный кадр» – сделав фото, кричит папа.  

Мы потом еще долго бродим по территории музея-заповедника, заходим в палаты, музей и, конечно, собор Рождества Богородицы. Отец в соборе встает на колени перед ракой с мощами святого Арсения Элассонского, архиепископа Суздальского первой половины XVII века. Прикоснулся к раке губами, перекрестился. Помню, я смутился и обернулся по сторонам посмотреть, не смеется ли кто-нибудь над поведением моего папы. Я тогда еще не имел опыта коленопреклонения перед мощами святых и не мог понять, зачем надо это делать. Но папа мне объяснил: «Ты соприкасаешься с великой святостью, покоящейся в раке. Потом святость отразится в тебе. Что-то станет лучше, ты будешь добрее».  

«Кирюша, иди сюда» – позвал меня папа к раке. Я отрицательно закивал головой, но он продолжал настойчиво махать рукой, призывая подойти к нему. Пересиливая стыд, я опустился на одно колено и прикоснулся губами к раке. Первое, что я ощутил – холод на губах. Потом, как будто ток пробежал через все мое тело, и я ощутил какую-то легкость, обновление всего себя. Это так было ново, что я быстро вскочил и отбежал в сторону от раки. Первые ощущения уже прошли, но память о них врезалась на всю жизнь. Честно говоря, никогда уже больше в жизни я не испытывал тех чувств, что тогда в соборе Рождества Богородицы. Сейчас я могу долго стоять коленопреклоненно перед мощами святых, произносить молитву и с улыбкой вспоминать свой первый опыт. Возраст сделал мое отношение к вере более разумным, искренним.  

Покровский монастырь на фото и я стою в курточке на фоне его церквей. Ярко белый цвет Покровского монастыря, который до сих пор также манит к себе верующих христиан. Помню, когда мы с папой зашли на территорию монастыря, то были сильно удивлены абсолютной безлюдности и тишине. Я очень отчетливо помню, как мы одни гуляли по его территории и решили зайти в церковь. Это была Зачатьевская церковь. Заканчивалась утренняя служба. Батюшка завершал литургию. Напротив него стояли три монахини: одна пожилая и две молодые. Когда мы вошли, на нас никто не обратил внимания, все были погружены в таинство службы. Мы тихонько прошли, стараясь не мешать, поставили свечи у икон и коленопреклонились у раки с мощами святой и только собрались уйти, как служба завершилась. Помню, как батюшка, проводивший службу, неожиданно подошел к нам. Он был средних лет, высокого роста, широкоплечий и, что я очень хорошо запомнил, у него были прозрачные голубые глаза. Их теплый свет очаровал меня и магнитом заставил следить за каждым его движением, ловить каждое слово.  

«Вы меня, пожалуйста, извините, что я вас остановил» – обратился он к нам. – «Я обратил внимание на то, как вы стояли у мощей преподобной Софии Суздальской. Вы это вдвоем делали так искренно и вдохновенно. Вы, видимо, знакомы с подвигом преподобной Софии? »  

Папа тогда смутился. «Честно говоря, я не знаком с ее историей. Кое-что читал, но очень давно. Мы с сыном увидели раку с мощами, и я почувствовал какое-то внутреннее влечение соприкоснуться со святыней. Скажем так, это был порыв души». Папа улыбнулся своей приятной, располагающей улыбкой и между ними завязался разговор, в котором отец Димитрий (так звали батюшку) рассказал историю преподобной Софии – в миру жены царя Василия III.  

«Вот какая она была и какой подвиг совершила во благо царя и государства российского» – завершил рассказ отец Димитрий. – «Поэтому у нас в монастыре к мощам выстраиваются длинные очереди верующих. Вам несказанно повезло, что вы оказались практически наедине с мощами преподобной. Это большая удача». Улыбнулся отец Димитрий. И я помню, что мне тогда стало как-то непривычно хорошо, тепло на душе. Впервые я принял эту историю о преподобной Софии Суздальской всерьез, как будто речь шла о человеке, живущем здесь и сейчас. Я глубоко принял ее самопожертвование и отказ от мирской жизни, осознавая, при этом, что сам я не способен на такой шаг.  

В папке было еще много фотографий из наших с отцом поездок, но почему-то именно эти суздальские так дороги мне до сих пор. Может потому, что я тогда сам очень рвался там побывать или потому, что папа мне много тогда рассказывал об этом древнем городе.  

Ах, Суздаль – дар Божий на земле русской! Величественный град церквей! Через века ты пронес свою духовность, завещанную нам великими предками. Ты устоял перед полчищами иноверцев и безбожием. Уже много веков чаруешь нас своим великолепием красок и звуков.  

Где же тот художник, который способен изобразить тебя во всем твоем великокрасии?! Дайте мне тогда палитру и холст, и я нанесу твои краски и напишу великую картину о великом Граде!  

Зелеными красками я напишу твои пышные и раскидистые леса и поля, которыми славен твой край. Высокие шпили вековых деревьев собираются в шумный хоровод вокруг Кремля и начинают петь свою песню, звонко подыгрывая в такт колокольному перезвону. Даже непогода не в состоянии остановить этот хоровод, продолжающий свое мелодичное движение в века, в тысячелетия.  

Дайте мне синие краски, и я напишу на холсте моем небо Суздаля – тысячелетнее небо, спокойное небо древней Руси. Небо Суздаля – это девица, одетая в белые полушубки. Прекрасная девица, умылась утром и кокетливо улыбается мне и поправляет свои ярко белые волосы, отражающиеся в зеркале реки Каменки. Она смутилась или расстроилась, и тут же ее настроение отразилось в спокойных водах древней реки. Ах, если бы я только имел ту кисть, которая способна изобразить все изгибы Каменки! Дайте мне синие краски, и я выплесну их на холст изгибами и притоками! Ее линии окружают град Суздаль, словно подпоясывают богато расшитый кафтан, не позволяя нарушить сложившуюся веками гармонию городского строя.  

Ну, найдите же так нужную мне сейчас белую краску, чтоб я смог закончить свою картину! Плесните мне на палитру чистый белый цвет и тогда вспорхнут и понесутся ввысь с холста сотни потрясающей красоты лебедей с их строгими силуэтами, тонкими шейками, несущими на себе златые головки куполов. Как посланные Богом, летели они к тебе, Суздаль ты мой, через века, через страдания, запустение и все равно живые и величественные опустились они со своего векового перелета к матери своей на прозрачно-голубые воды и сложили свои божественные крылья, чтобы уже никогда тебя не покинуть. Теперь мы видим их стройный торжественный круг, в который собрала их матушка-церковь Рождества Богородицы. Слышим, как кличит она своих деток, грациозно ее окружающих своим покорным смирением: церковь святого Николая, Успенская, Пятницкая и Входоиерусалимская церкви. Это все дочки-лебедушки к матушке близёхонько, а от матушки никуда. Ах, вы лебедушки! Что ж вы разбежались? А ну ка, давайте ка не разлетайтесь далёко! Слышите, матушка поет. Слышат. Послушно стоят, ждут, когда матушка их окликнет серебром колокольного перезвона. Куда ж они от матушки?! Здесь ждут на мощеной брусчаткой площади, подняв свои белые шейки с златыми головками Воскресенская и Казанская церкви. Чуть поодаль притаилась за Гостиным двором, торговыми рядами лебедушка – Кресто-Никольская церковь. И дальше, дальше, дальше… Белые лебедушки мои кивают своими златыми головками, звонко поют колокольным перезвоном Покровский, Ризоположенский, Спасо-Евфимиев монастыри.  

Нет такого устройства, которое сможет передать всю мощь, глубину и благодать колокольной песни града Суздаля! Нет такого холста, на котором художник смог бы уместить вековую торжественность и мудрость Суздаля!  

Вот и я своими неуверенными мазками не могу передать красоту этого края, его вечного, божественного и нерукотворного совершенства. Пусть же останется он, град Суздаль, не подвластным руке смертного! Пусть слагают о тебе песни на небесах! Мы же, простые смертные, услышим их в изливающейся оркестром колокольного звона концерте соборов и церквей древнего города.  

«Папа, смотри, как высоко я стою! » – кричит мой сынишка Кирюшка, стоя на самом верху одного из кремлевских валов в Суздале. Я стою внизу и смотрю на моего мальчика, вспоминая, как тридцать лет назад и я бегал также вверх вниз по валам, гуляя по городу со своим папой. Вот и мой сын что-то показывает мне сверху, размахивая руками, а я не понимаю, но продолжаю улыбаться и фотографировать, фотографировать, фотографировать.