Я люблю тебя, милая… неповторимая Женщина…

Так хотелось бы перед уходом в миры запредельные  

подарить тебе что – то такое… смешное и тёплое…  

шоколадно – кофейное… может, слегка карамельное…  

необычное… ёмкое… светлое… главное, доброе…  

Мои чувства не в пору пришлись… кандалами чугунными…  

не уйти вместе сними… без них – невозможно остаться…  

Я тебе подарил бы гитару с потёртыми струнами,  

о которые в честь твою мучал аккордами пальцы…  

Но, увы, моя милая, неповторимая Женщина…  

вряд ли будет полезна и толку на грош не отыщется  

в лакированном дереве с еле заметною трещиной:  

под неё не споётся уже, для тебя – не напишется.  

Я оставлю свой голос, потерянный в трёх измерениях  

и не вечный в четвёртом, но всё же вполне осязаемый:  

безымянные три неизвестных в одном уравнении –  

переменные тембра константой – любовью терзаемы.  

Очень жаль, что нельзя обратить с меркантильными целями  

в новый доллар бумажный, с листвою по шелесту родственный.  

Ренессанс миновал. Мир уже не кишит менестрелями.  

Но зато у тебя был влюблённый и преданный, собственный.  

Вышло так, моя милая, неповторимая Женщина:  

мы живём в разном времени, хоть одинаково дышится.  

Голос мой, в тон калеке – гитаре, с чуть слышною трещиной.  

Мне уже им не спеть и тобой он уже не услышится.  

Впрочем, вряд ли и он пригодится: не стать талисманом.  

Самолюбие тешит, но вряд ли порадует уши.  

Я б тебе подарил то, что дьяволу не по карману…  

Ошибиться нельзя: да, её… эту самую… душу…  

Что впитала, как губка, звонков не отвеченных горечь…  

Что по воле твоей стала с куклой лоскутною схожа…  

Но… прощаюсь… пора мне в последнюю вечную полночь…  

от тебя отрываю себя… больно… заживо… с кожей…  

Я люблю тебя, милая… неповторимая Женщина…  

Даже если живого фрагмента в душе не отыщется…  

Об одном лишь жалею: что жизнь с той же самою трещиной…  

И уже для тебя не споётся, тебе не напишется…