Как это было

Олег Вайнтрауб  

КАК ЭТО БЫЛО  

(повесть продолжение)  

С тех пор такое положение в роте стало привычным. Но одно дело завоевать звание отличника, а другое дело его постоянно поддерживать. Жизнь есть жизнь, кто-то ошибается, кто-то ленится, кто-то получает взыскание. Но в этих случаях не только провинившиеся, но и все подразделение лишалось звания отличного. И тогда виновнику достаеься не только от командиров. Однако со временем таких нарушителей становилось все меньше и меньше. Теперь, прощаясь с девушкой в субботу, каждый курсант был почти уверен, что завтра сможет увидеть ее снова.  

Теперь, праздничный день 1-го Мая большинство курсантов спешили отметить в кругу своих друзей и знакомых. Многие имели уже своих девушек, с которыми постоянно встречались. К некоторым ребятам на праздник приехали родители. Тем, у кого была возможность где-то переночевать, увольнялись до 9 утра, а остальным увольнение предоставлялось до 2-х ночи. Это время было выбрано специально с таким расчетом, чтобы курсант мог даже после последнего сеанса кино проводить свою девушку и вернуться вовремя в училище даже пешком. Как правило, этого времени хватало. Но часто в половине второго ночи в субботу по улице Клочковской, ведущей к училищу, можно было услышать топот десятков курсантских сапог. Это ребята спешили из увольнения, когда уже ушел последний трамвай.  

Существовало негласное правило «буферного времени», т. е. увольняемый должен был вернуться не ровно к указанному времени, а не менее чем за 15 минут до его наступления. Опоздание из увольнения считалось очень серьезным дисциплинарным проступком. При этом не принимались во внимание никакие уважительные причины. Даже среди своих считалось дурным тоном использование даже часть «буферного времени».  

Я стоял в строю увольняемых. Увольнительную записку выписал себе до 9 утра, хотя совсем не собирался ночевать где-то в городе, а просто для того, чтобы не ограничивать себя во времени вечером, когда буду отмечать этот праздник со своими друзьями. Ведь никто не запрещает мне вернуться и в 11 вечера или в 3 утра, если у меня увольнение до 9-ти.  

На этот раз меня пригласил в свою компанию Сергей Сабина, мой бывший одноклассник. Он учился на военном факультете Харьковского фармацевтического института и собирался стать военным провизором. Специальность очень редкая в военных кругах. Он носил форму курсанта медицинской службы, но жил не в казарме, а в общежитии института. В общежитии жили не только курсанты, но и студенты всех факультетов института.  

Я добрался к ним в то время, когда уже вся компания сидела за столом. В комнате на четверых собралось человек пятнадцать. В этой группе парней было человека 2-3, а остальные были девушки.  

До моего прихода в военной форме был только Сергей. Теперь военных в комнате стало вдвое больше. Я сразу почувствовал, что здесь все хорошо знают друг друга, а к новичку относятся как-то настороженно и сдержано.  

Надо сказать, что студенты в Харькове не особенно жаловали курсантов. Они считали их недалекими и солдафонами. В этом, конечно, была своя доля правды. Об этом можно было судить хотя бы по тому, с какими знаниями принимали в институт, и с какими оценками принимали в училище. Театры, выставки, галереи курсанты посещали очень редко, чаще всего их увольнение заканчивалось только посещением кинотеатров. Редкие увольнения, длительные карантины не позволяли молодым ребятам полнее приобщиться даже к общей культуре второй столицы Украины. Безусловно, культурный уровень жизни студентов был выше, чем у курсантов. Поэтому студенты смотрели на курсантов свысока, еще хотя бы потому, что основная масса курсантов училась в средних военных учебных заведениях. И очень редко подругами курсантов становились студентки институтов. Чаще всего, ребята встречались с девушками из техникумов, ПТУ или просто работницами заводов и фабрик.  

Такое же отношение к себе с первых же минут я почувствовал в этой компании. Постоянные подколки, насмешки не создавали для меня комфорта общения. От нападок своих подруг меня старалась защитить оказавшаяся рядом сидящая девушка. Она была невысокая, худенькая и с каким-то угловатым лицом. Казалось, она ничем не выделялась из многих таких же, как она. Но в ее облике было что-то такое теплое, домашнее. Ее голос, манера общения подкупал своей нежностью, незащищенностью и каким-то необъяснимым обаянием. От нее просто веяло домашним уютом, теплом, именно тем, чего так недоставало истосковавшимся по дому ребятам, месяцами пребывавшим в чисто мужском коллективе. И ничего удивительного не было в том, что меня как-то сразу потянуло к ней. Когда же подвыпившая компания, сдвинув в сторону столы, организовала танцы, я предложил своей новой знакомой потихоньку исчезнуть. Она согласилась.  

Мы ушли из общежития, и потом долго еще гуляли по ночным улицам Харькова, болтая обо всем. Спутницу звали Тамарой. Она была на два года старше меня, хотя по виду нельзя ей было дать и двадцати. Училась она на третьем курсе, и до окончания института ей оставалось еще 2 года. После института она должна была получить специальность провизора. Это слово для меня было новым, я только в этот вечер узнал, что оно обозначает. Для себя это понятие я перевел как «высшее аптекарское». Бродили мы по улицам уже несколько часов, а я, робея, даже не решался взять девушку под руку. Нам было интересно вместе. Оказалось, что у нас очень много общего. Нам нравились одни и те же исполнители, одни и те же фильмы, одни и те же книги.  

Так мы сами не заметили, как время перевалило за полночь. Я проводил девушку до ее дома, где она снимала квартиру у хозяйки. Еще немножко постояли на крыльце и стали прощаться. Я пообещал ей, что завтра к 12-ти часам дня обязательно зайдет за ней, и мы сходят вместе на новый кинофильм в кинотеатре «Комсомольский».  

Только тогда, когда за ней дверь захлопнулась, я посмотрел на часы. Стрелки показывали начало второго. Хорошо, что увольнение у него до 9-ти, – подумал я, – иначе пришлось бы мчаться в училище галопом через полгорода. А сейчас можно было не спешить. Если даже не попадет на последний трамвай – ничего страшного. Час-полтора пешком пройтись по городу не составляло для меня никакого труда. Это всего лишь 5-7 километров. Разве это нагрузка? Нас уже хорошо натренировали. После введения в армии жуковского «физчаса» к физической подготовке в войсках повернулись лицом.  

Сейчас же я шел, не спеша, вспоминая события прошедшего дня. Утро, подготовка параду. Парад. Эмоциональный подъем от праздника, праздничный обед в училище, компания студентов … При воспоминании о последнем, настроение падало. «Чего они так взъелись? – спрашивал я себя. – Ведь я им ничего плохого не сделал». Но тут же постарался забыть об этом. А вот вспоминая о новой знакомой, снова поднимали настроение. Как хорошо все на этом свете! Учеба идет легко, я давно уже стал круглым отличником, здоровье отменное, о нем просто не задумываешься. Командование меня любит и уважает. Вот теперь появилась новая интересная знакомая. Скоро стажировка – новая жизнь, полная чего-то неизведанного и интересного.  

Часы на тумбочке дневального показывали 3-15, когда я вошел в помещение казармы, сдал свою увольнительную записку и отправился спать. Приятная усталость после долгого праздничного дня свалила меня сразу. Я уснул, едва коснувшись подушки.  

Резкая команда «Рота, подъем! » разбудила меня внезапно. Мне показалось, что я только что уснул. Быстро взглянул на часы. Было 7 утра. Удивительно. На праздники, как правило, подъем был на час позже, зарядка не проводилась. Курсанты поднимались сами, делали туалет и к завтраку все уже были в строю. Меня еще больше удивило то, что я услышал голос ротного командира. На подъем он приходил крайне редко, а тем более, на праздники. Что же его привело в такую рань?  

В это время ротный командовал: «Дежурный, дайте команду на построение». Младший сержант Сыроваткин тут же гаркнул: «Рота, строиться! » Ему тут же завторили голоса командиров отделений: «Отделение, строиться! ».  

Через несколько минут уже вся рота стояла в строю. Перед строем нервно ходил майор Трахунов, которого про себя курсанты звали «Теща». Весь его вид показывал, что он был очень недоволен. Что же произошло? Большинство недоумевало. Что случилось? А оказалось вот что.  

Проверить порядок в роте и своевременность возвращения курсантов из увольнения командир роты поручил командиру второго взвода лейтенанту Вотрину. Выпускник общевойскового училища, он уже третий год носил авиационные погоны, но так до сих пор и не стал авиатором. Казалось, что там, в его училище из него выбили все человеческое, сделали его роботом-служакой. Он был ходячим уставом. Его не любили не только в его взводе, но и во всей роте. Похоже было на то, что не любило его и командование, хотя они это хорошо скрывало.  

За последние месяцы выпускникам доверяли, и уже давно никто из офицеров не приходил контролировать возвращение курсантов из увольнения. Это притупило нашу бдительность, и позволило несколько расслабиться. Нельзя сказать, что этим постоянно пользовались, но иногда были случаи небольших опозданий или возвращения слегка в нетрезвом виде. Это предпочитали скрывать от командиров. Дежурные по роте, свои же ребята, не докладывали об этих нарушениях.  

И вдруг на этот раз в 1-45, то есть за пятнадцать минут до назначенного времени возвращения из увольнения, открывается дверь, и перед дневальным появляется лейтенант Вотрин. Его появление было, словно снег на голову, для всех. Конечно, его здесь не ждали в это время. Командиры отделений сидели в канцелярии роты. На столах стояли бутылки вина, водки и лежала закуска. Часть курсантов, только что вернувшихся из города бродили по казарме еще с мутными глазами. При виде всего этого лейтенант опешил. Такого он даже представить себе не мог. Он пытался зафиксировать все эти нарушения. В его «черном» списке появились уже десятки фамилий. Пока он разбирался с командирами в канцелярии, наступило 2 часа ночи. Но к этому времени не вернулось из увольнения больше десятка человек. Это уже было ЧП, даже сверх ЧП.  

Теперь он уже стоял рядом с дневальным и принимал каждого увольняемого, фиксируя опоздания. Ребята возвращались, как правило, навеселе, все таки был праздник. Считалось, что основное, это пройти проходную, чтобы там не заметили, а дальше все уже было не страшно.  

Прошло еще 15 минут. Вернулись еще не все. Последними с двадцатипятиминутным опозданием явились трое, и все из взвода Вотрина. Двое едва шли сами, но тащили третьего, который едва передвигал ноги. Это был командир отделения сержант Тимошенко, правая рука командира взвода. Вотрин был в ярости, и ничего лучшего не придумал, как доложить дежурному по училищу об этих массовых нарушениях.  

Когда я вернулся в казарму, все эти страсти уже улеглись, и я ничего необычного не заметил. Поэтому в таком блаженном состоянии я и лег спокойно спать, так и не узнав ничего о событиях этой ночи.  

Взводный доложил ночью обо всем командиру роты, и тот с самого утра примчался к подъему в казарму. И вот только теперь, стоя в строю, я из речи командира роты начинал узнавать, что происходило в казарме после полуночи. Возмущениям майора не было предела. И это после того, как рота стала отличной, и числилась одной из самых лучших в училище, на него обрушился такой позор: массовые пьянки, куча опоздавших из увольнения, пьянство командиров с подчиненными в казарме. Курсанты стояли в строю, опустив головы, а командир шагал перед ними, читая нравоучения. А делать это он умел. Его выступления перед строем могли продолжаться в течение часа, а то и более. Не зря его за глаза курсанты звали «Тещей». Как правило, его речь начиналась со слов: «До какой же мы с вами жизни дожили, товарищи курсанты …» А дальше следовала пространная речь с перечислением всех недостатков. Ноги в строю затекали, ребята переминались с ноги на ногу, но ни вертеться, ни разговаривать в строю было нельзя. А командир все ходил и ходил перед строем, все читал и читал свои «морали». Такие «тренировки» проводились в неделю по два-три раза. Но, как не странно, они шли на пользу. Во время подготовок к параду, когда приходилось стоять в строю под палящим солнцем по несколько часов, некоторые курсанты из других рот не выдерживали и падали в обморок. За все 6 парадов, которые прошагала 12-я рота, ни одного случая такого в ней не было.  

Наконец, «лекция» для всех была закончена. Командир роты оставил курсантов стоять в строю под командованием дежурного по роте, а сержантский состав увел в канцелярию роты для индивидуальной «порки». Она продолжалась еще минут тридцать. Ребята стояли в строю грустные и хмурые. Все праздничное настроение было испорчено. Все, чего они добивались с таким трудом в учебе и дисциплине, рухнуло в одну ночь.  

Как ошпаренные, стали выскакивать сержанты из канцелярии роты. Первыми выскочили командиры строевых отделений, за ними командиры классных отделений. Последними вышли помощники командиров взводов. Очевидно, командир роты раздавал «гостинцы» по чинам. Затем общая «экзекуция» продолжилась. Подходило время отправлять роту на завтрак, а командир, казалось, и не собирался это делать. Отправил роту на завтрак он в последний момент, едва дав ребятам помыть руки. Завтрак был праздничный, но ребятам было не до праздника.  

(продолжение следует)