Тяжкий путь Царевны.

1627г.  

Османская Империя.  

Стамбул.  

Дворец Топкапы.  

Вот уже ровно год прошёл с тех пор, как одним прекрасным безветренным тёплым вечером была убита беременная любимица молодого Султана Мурада Четвёртого Санавбер Хатун—золотоволосая боснийская красавица с голубыми, как небо в ясную безоблачную погоду, большими глазами и чувственными алыми губами. Это свершила ревнивая и подозрительная до фанатичности Фарья Хатун, почувствовавшая, что Падишах, заметно остыл и под любыми предлогами избегает с ней встреч, а всё из-за этой проклятой персидской шпионки, каковой венгерка считала его несчастную юную шестнадцатилетнюю избранницу, благодаря чему, стала вместе со своей верной калфой мадам Маргоритой, бывшей няней, бдительно следить за Санавбер, что девушку очень сильно изводило и не давало покоя до тех пор, пока она, наконец-то, ни пришла разобраться с ненавистной венгеркой в прачечную, где между двумя девушками вспыхнула эмоциональная ссора, в ходе которой юная Санавбер оказалась убита острым кинжалом, вонзённым ей в самое сердце Фарьёй.  

Только шило в мешке не утаишь и, когда известие о трагической гибели дражайшей возлюбленной дошло до молодого Султана, он впал в такую глубокую апатию и скорбь, что, незамедлительно развёлся с Фарьёй, прокричав на весь гарем: «Развожусь! Развожусь! Развожусь! » и сослав её в тот же вечер в старый дворец, после чего ушёл в затяжной запой, что не могло ни встревожить его достопочтенную Валиде Кёсем Султан, решившую, во что бы, то ни стало вывести сына из столь плачевного душевного состояния тем, что начала проводить активные переговоры с молодым русским царём Михаилом Фёдоровичем Романовым о том, чтобы поженить его единственную и самую любимую дочь, пятнадцатилетнюю красавицу Евангелину с Повелителем Османской Империи Султаном Мурадом, для чего у Султанши ушло несколько месяцев, но всё завершилось успешно. Российский Государь согласился с этим политическим союзом, отправил дочь в столицу Османской Империи—Стамбул, куда юная девушка должна была прибыть со дня на день, где её уже радушно ждали.  

Вернее сказать, достопочтенная Валиде Кёсем Султан, которая независимо от того, что ей уже исполнилось сорок лет, выглядела достаточно молодо, о чём свидетельствовала гладкая, словно атлас, пышущая крепким здоровьем светлая кожа, выразительные карие глаза, обрамлённые густыми шелковистыми ресницами тёмного каштанового цвета, как и волосы, убранные в изящную причёску, украшенную золотой короной, горделиво вздёрнутый носик и чувственные алые губы, не говоря уже про стройную фигуру, надёжно скрытую в плотных слоях великолепного парчового наряда с дополнением золотого шёлка и газа, собрала возле себя обеих дочерей Гевгерхан и Атике для того, чтобы обсудить вместе с ними предстоящую встречу с юной русской царевной, которой предстояло стать, поначалу невестой их дражайшего Повелителя, но, а потом и законной женой, конечно, после перехода в мусульманскую веру и необходимого обучения, хотя и прекрасно понимала, что её младшая белокурая неукротимая младшая дочь, непременно воспримит в штыки известие о скором приезде царевны Евангелины, учитывая то, какая трепетная дружба существует между Атике с Фарьёй. Только Валиде было абсолютно всё равно на чувства бывшей, а ныне, ровно как год, впавшей в опалу, невестки.  

–-Валиде, это, конечно похвально, что, женя нашего Повелителя на Русской царевне, вы не только пытаетесь залечить ему сердечные раны и, заключая брачный союз с Россией, но как к этому отнесётся Баш Хасеки Айше Султан, учитывая то, как трепетно она любит Мурада. Вдруг это разобьёт ей сердце, как два года тому назад в случае с принцессой Фарьёй, ведь она только успокоилась и начала снова радоваться жизни? —с невыносимым беспокойством и крайне осторожно осведомилась у матери Гевгерхан Султан, лениво отпив апельсинового шербета из хрустального стакана, что получилось очень грациозно, не говоря уже о том, что изящно, чем вызвала презрительную усмешку у своей младшей сестры, отнёсшейся к решению Валиде о никяхе Султана с русской царевной, крайне пренебрежительно, на что мудрая Валиде не обратила никакого внимания, продолжая душевно беседовать со старшей дочерью, о чём свидетельствовала её доброжелательная улыбка с понимающим вздохом:  

–-Ничего, Гевгерхан! Айше умничка и всё постепенно поймёт, возможно даже подружится с юной царевной Евангелиной, ведь, как я уже успела узнать из моей переписки с русским царём, его дочь очень добросердечная, скромная и честолюбивая, притом, очень чистая и целомудренная! Проблем не доставит! —чем вызвала у младшей дочери презрительную усмешку:  

–-Этакая монашка, значит, одним словом! —благодаря чему, царственно восседающая на парчовой, свекольного цвета тахте, Валиде Султан бросила на младшую взбалмошную дочь строгий взгляд и прикрикнула, тем-самым приводя её в чувства:  

–-Атике! Что ты несёшь! Немедленно пошла вон, раз не умеешь себя вести, как полагается добропорядочной Султанше! —что прозвучало, подобно, очень звонкой отрезвляющей пощёчине, которую Атике не смогла, молча снести и, встав с мягкой подушки с парчовой наволочкой яркого оттенка, служащей ей, сидением, встала на ноги и, расправив складки на шикарном парчовом голубом платье, почтительно откланялась матери со словами:  

–-Ой, да, пожалуйста, Валиде! —и, не говоря больше ни единого слова, ушла, прочь из великолепных, выполненных в сиреневых и тёмных розовых тонах, покоях Валиде Султан, провожаемая её с Гевгерхан потрясённым взглядом, но, а в воздухе, мгновенно повисло мрачное напряжение, во время которого, оставшиеся в комнате, Султанши постепенно приходили в себя после дерзкой выходки Атике Султан, при этом, не произнося ни единого слова, что было, вполне себе понятно, ведь она переживала за чувства дражайшей подруги, которую её достопочтенная матушка, отчаянно, не говоря уже о том, что очень решительно вытесняла из сердца Султана Мурада.  

И вот, оказавшись, наконец-то, в, залитом яркими солнечными золотыми лучами, мраморном дворцовом коридоре, юная Атике Султан, пылая праведной яростью, сама не заметила того, как оказалась возле тяжёлых деревянных створок арочных ворот, ведущих в общую гаремную комнату с наложницами и прочей челядью, где к своему глубочайшему удивлению, едва ни столкнулась с дражайшей подругой, которая не могла больше томиться в стенах старого дворца, сходя с ума от разлуки с ледяным безразличием с любимым мужчиной, страсть к которому превратилась в самую настоящую фанатичность с навязчивой идеей, прекрасно понимая, что это: рано или поздно, до добра её не доведёт, но на отчаянную попытку поговорить с ним, венгерка всё-таки решилась и теперь, достаточно уверенная в себе, шла по мраморному коридору главного султанского дворца в направлении главных покоев, где, немного не доходя до входа в гарем, встретилась с горячо любимой подругой Атике Султан, ставшей ей, почти что, как родная сестра, но почему, сейчас выглядела так мрачно и сердито, Фарья не знала, собственно, как и о задумке Валиде женить Мурада на русской царевне, которая со дня на день должна была приехать в Топкапы, из-за чего, пылая смутными надеждами на успех в разговоре с юным Султаном, почтительно поклонилась подруге и участливо осведомилась:  

–-Что с тобой случилось, Атике, раз на тебе, просто нет лица от, переполнявших всю тебя, яростных чувств? Кого, на данный момент, хочешь убить или побить? —с хорошо заметным оттенком добродушной весёлости, невольно вызвавшей у подруги, ещё более измождённый вздох, полный невыносимой душевной печали:  

–-Ах, Фарья! Ты, наверное, ничего до сих пор не знаешь о том, что со дня на день к нам приезжает из России будущая невеста нашего Повелителя—царевна Евангелина! Уже всё решено! Они, обязательно поженятся, а ты будешь окончательно забыта всеми здесь во дворце! —чем потрясла подругу до глубины души, ведь Фарья, действительно ничего не знала о подобном решении Валиде Кёсем Султан, хотя уже и успела свыкнуться с её пренебрежительным отношением к ней, не говоря уже об отчаянном рвении, как можно скорее разлучить с ней правящего сына. И вот, это ей почти удалось, только бывшая венгерская принцесса и Хасеки Падишаха была не из тех, кто так легко отдаёт своего мужчину другой женщине, кем бы она ни была, в связи с чем, тяжело вздохнула и воинственно произнесла:  

–-Русская царевна, значит?! Ну, это мы ещё посмотрим! —и, не говоря больше ни единого слова, царственно развернулась и стремительно отправилась в главные покои, даже не догадываясь о том, что Повелителя нет там. Он находится в покоях у Баш Хасеки Айше Султан, с которой успел полностью помириться и даже найти в ней душевного друга, понимающего его во всём.  

И вот, преодолев многочисленные мраморные и изразцовые коридоры великолепного главного дворца, разъярённая до нельзя, бывшая султанская Хасеки Фарья Бетлен подошла к входу, ведущему в просторные главные покои, которые были выполнены в красных и розовых тонах с разбавлением многочисленной золотой лепнины, и уже вознамерилась пройти во внутрь, но это ей не позволили сделать крепкого телосложения чернокожие стражники, одетые во всё красное тем, что преградили дорогу принцессе, что той, очень сильно не понравилось.  

–-Да, как вы смеете не позволять мне, войти во внутрь! Совсем стыд потеряли!? Кто, вы такие? Я жена Султана! Мне необходимо пройти в покои! —возмущалась она, но всё тщетно. Стражники даже и не подумали уступать ей. Вместо этого они, молча переглянулись между собой, воспринимая её за ненормальную, но придя к общему мнению, сдержано вздохнули.  

–-Повелитель не сможет принять вас, госпожа! —наконец, выдержав короткую паузу, с полным хладнокровным безразличием ответил один из них, что немного озадачило Фарью, но после того, как она собралась с мыслями, поинтересовалась:  

–-Это ещё почему? Передайте Султану, что у меня к нему есть очень важный разговор! —но стражники даже и не собирались пойти у неё на поводу, продолжая, сохранять прежнее хладнокровие с безразличием.  

–-Его нет, сейчас, в покоях! —понимая, что опальная Султанша так от них и не отстанет, объяснил ей всё тот же стражник с молчаливого одобрения своего товарища, которому уже начала, изрядно действовать на нервы бывшая Султанша, оказавшаяся, немного сбитой с толку по той лишь простой причине, что, совершенно не ожидала подобного ответа, но, собравшись постепенно с мыслями, хотя это и далось ей, крайне непросто, Фарья тяжело вздохнула и задала последний вопрос:  

–-А куда он ушёл? —за что получила откровенный ответ:  

–-Повелитель находится в покоях своей Баскадины Айше Султан! —чем окончательно добил венгерку, ведь она, совершенно не ожидала того, что Султан Мурад, вновь возобновит отношения с женщиной, ставшей причиной бесплодия её, Фарьи, заслуживающей лишь порицания со справедливым возмездием, но, как выяснилось, вместо того, чтобы учинить Айше Султан справедливую казнь, Падишах помирился с ней и, вновь, стал часто посещать её покои, даже сделал душевным другом, а её изгнал из своего «рая» за собственноручную казнь персидской шпионки по имени Санавбер.  

Вот тебе и двойные стандарты вместе со странной справедливостью, от понимания чего Фарья, признавшись в собственной беспомощности, печально вздохнула и, поникнув, словно цветок перед мощной грозой, потерянно развернулась и обречённо побрела, прочь, решив, проведать Валиде, которая, скорее всего, придёт в огромное возмущение из-за того, что бывшая невестка посмела покинуть дворец плача без её на то разрешения, но Фарье было уже, абсолютно всё равно на это.  

А между тем, между находящимися в великолепных покоях Баскадины, выполненных в светлых зелёных и розовых тонах с золотой многочисленной лепниной, утопающих в ярких солнечных лучах, Айше вместе с Мурадом душевно беседовали о скором приезде русской царевны, что, совершенно не огорчало молодую Султаншу, наоборот, она даже была искренне рада за то, что у неё появится подруга, которой так никогда и не было за всю её жизнь в гареме, а это уже не много, не мало почти лет шесть, если не больше, о чём темноволосая хрупкая с кукольной внешностью Султанша, любезно улыбаясь дражайшему возлюбленному сообщила:  

–-Я даже готова взять царевну Евангелину под своё покровительство, Мурад, ведь, как известно, русских девиц воспитывают родители в строжайшей кротости, скромности и богобоязненности с безропотной покорностью отцу, брату и потенциальному мужу, а здесь в гареме её не ждёт ничего хорошего, кроме постоянных нападок со стороны таких злобных гиен, как Фарья Хатун и Атике Султан, которые приложат все усилия для того, чтобы уничтожить несчастную юную девушку. —что пришлось, очень силь по душе молодому Падишаху до такой степени, что он не устоял перед бурными благодарственными порывами и, не говоря ни единого слова, заключил Баскадину в крепкие объятия, выдохнув лишь одно:  

–-Спасибо за понимание, Айше! —что стало для молоденькой Султанши, подобно душевному бальзаму, согревающему её хрупкое, как китайский фарфор, истерзанное бесконечными страданиями с лишениями, существо, благодаря чему, она лишь, залившись румянцем, еле заметного, смущения, чуть слышно вздохнула:  

–-Я всегда искренне рада помочь, Мурад! —и, не говоря больше ни единого слова, инстинктивно зарылась лицом ему в мускулистое плечо, хорошо ощущая то, как бешено колотится в груди её трепетное сердце, при этом пара даже не замечала того, что они стоят посреди просторной светлой комнаты, обнявшись и держась за руки, что их совершенно не сковывало, наоборот, они испытывали душевное объединение с взаимопониманием, чего им так не хватало всё то время, что они находились в разлуке и бесконечных ревностных ссорах из-за принцессы Фарьи, ставшей для них разлучницей.  

Вот только Айше вместе с Мурадом так сильно увлеклись душевным разговором друг с другом, что даже не заметили того, как над Османским государством, плавно сгустились сумерки, окрашивая всё вокруг в тёмно-синие тона и тем-самым ознаменуя собой наступление вечера, но, не смотря на это, султанский гарем бурлил так, подобно растревоженный улей, а всё из-за того, что в Топкапы, наконец-то, приехала русская четырнадцатилетняя царевна Евангелина—луноликая стройная, как молодая сосна, красавица с длинными густыми золотисто-каштановыми, заплетёнными в две толстые косы, волосами и голубыми, словно небо в ясную безоблачную погоду, выразительными глазами, светлой, как слоновая кость, нежной кожей, румяными, пышущими крепким здоровьем, бархатистыми щеками и чувственными алыми губами, одетая в сиреневый парчовый русский сарафан, которую, в данную минуту, радушно принимала в своих великолепных покоях достопочтенная валиде Кёсем Султан, царственно восседая на тахте в лёгком медном мерцании золотых светильников.  

–-Надеюсь, дорога получилась для вас не шибко утомительной, дорогая царевна? —проявляя к, стоявшей напротив неё в почтительном поклоне, царевне Евангелине искреннее внимание, осведомилась Достопочтенная Валиде, доброжелательно девушке улыбаясь, благодаря чему юная гостья, инстинктивно залилась румянцем ещё большего смущения и, застенчиво потупив взор, ответила по-турецки, благо за несколько месяцев длительного пути, успела его выучить в совершенстве:  

–-Что вы, Валиде! У меня совершенно не было времени для утомления со скукой, ведь всё оно было уделено активному изучению языка, истории, традициям и каллиграфии Османской Империи, самостоятельно! —что порадовало до глубины души Валиде Кёсем Султан, которая с искренним одобрением кивнула и обратилась с немедленным распоряжением к, стоявшей немного в стороне от них, главной калфе:  

–-Отведите нашу многоуважаемую гостью в её личные покои для того, чтобы она могла, хорошо отдохнуть с долгой дороги, а за это время выберите надёжных рабынь, аг и калфу в услужение, как полагается невесте Падишаха, а в скором времени и жене, каковой она, непременно станет после необходимого обучения! Пусть наша царевна не будет ни в чём нуждаться! —что оказалось, хорошо услышано главной калфой, которая вместе с, вверенной ей на попечение, юной подопечной, почтительно откланялась и покинула покои, впуская в них, немного ошеломлённую, Фарью Хатун, успевшую бросить на Евангелину враждебный угрожающий взгляд, что ни укрылось от внимания Валиде Кёсем Султан, инстинктивно пришедшую в праведный гнев, который, незамедлительно обрушила на, дерзкую опальную бывшую невестку, подобно сокрушительной снежной лавине:  

–-Да, как ты посмела нарушить моё приказание и явиться сюда без приглашения вместо того, чтобы отбывать справедливое наказание в старом дворце?! Совсем стыд потеряла!? Да, кто ты такая для того, чтобы идти супротив Высочайшему повелению! —что оказалось, достойно выдержано молодой венгеркой, почтительно ей поклонившейся и, собравшись с мыслями, ничего не скрывая, ответившей:  

–-Я вернулась сюда во дворец для того, чтобы побороться за Султана Мурада с теми, недостойными женщинами, которых приблизили к нему вы, Валиде для того, чтобы окончательно вытеснить меня из его сердца! —за что получила от, мгновенно вставшей с тахты и плавно приблизившейся к ней, Валиде Кёсем Султан звонкую пощёчину с отрезвляющими словами, полными справедливой ярости:  

–-И это говорить тебе, женщине, посмевшей поднять руку на гарем Султана, убив наложницу с ребёнком во чреве, предварительно обвинив её в том, что тебе померещилось из-за безумной ревности с помешательством?! Ты, хотя бы понимаешь, что за такую выходку есть лишь одно наказание—смерть через удушение с последующим утоплением в Босфоре! –и, выдержав небольшую паузу, с ледяным безразличием приказала. —А теперь пошла вон, отсюда!  

Перед чем честолюбивая Фарья не смогла противостоять и, почтительно откланявшись, царственно развернулась и ушла, провожаемая взглядом, полного безразличия мудрой Валиде Кёсем Султан, с большим трудом успокоившей, бушующую в ней, подобно яростному беспощадному шторму, гневу.  

А между тем, покинувшая великолепные покои Достопочтенной Валиде, Фарья не торопилась возвращаться в старый дворец, выполняя высочайший приказ. Вместо этого, она прошла в просторное мраморное помещение дворцового хамама, смутно надеясь на то, чтобы встретить там русскую царевну, ведь, скорее всего, та находится именно там и пытается, тем-самым снять с себя невыносимую дорожную усталость, что хорошо помогает постепенно расслабиться, всегда.  

Так и получилось, как подсказало чутьё молоденькой опальной венгерки, когда она бесшумно вошла в мраморный, занесённый лёгким медным мерцанием золотых светильников и густыми клубами сизого пара, зал с колоннами и арками. Юная царевна, действительно находилась там и, погружённая в глубокую мрачную задумчивость о том, как ей предстоит вести себя в кругу Султанской семьи, когда каждая из Султанш, враждебно посматривают на неё, видя в ней опасную угрозу для своего семейного благополучия, не говоря уже о том, что даже сам Султан Мурад не удосужился того, чтобы нанести вечерний визит дражайшей Валиде, с целью оказания внимания ей, скромной русской царевне Евангелине, хотя бы из проявления вежливости, что вызвало у юной девушки, сидящей на тёплом мраморном выступе, печальный вздох, не укрывшийся от внимания, стоявшей по ту сторону золотой решётки арочного окна, Фарьи, чувства которой уже приобрели какую-то противоречивость по той лишь простой причине, что, как она поняла, Султан Мурад, вероятно, так сильно увлёкшийся приятным общением с Баскадиной Айше Султан, что даже не удосужился прийти на встречу со своей невестой, из-за чего венгерке даже, в какой-то степени стало жаль русинку, чисто по-женски, в связи с чем, она понимающе чуть слышно вздохнула в ответ, мысленно признаваясь себе в том, что этой хорошенькой, очень юной девочке придётся здесь в гареме, весьма не сладко, а каждый её день будет полон напрасных надежд с борьбой за внимание Падишаха, в которой несчастная будет постоянно проигрывать из-за того, что Мурад так сильно любит Айше, что никого не замечает и прощает ей все грехи с преступлениями, от понимания чего, наконец, покинула просторное светлое мраморное помещение дворцового хаммама и вернулась в свои бывшие покои, оставляя несчастную юную русскую царевну Евангелину наедине с её безутешными мрачными мыслями о предстоящей безрадостной жизни в султанском гареме, случайно уронив на пол медный канделябр, громкий звон которого, мгновенно вырвал Евангелину из глубокого мрака её задумчивости, благодаря чему, она внимательно принялась всматриваться в ту сторону, где ещё минуту, тому назад за ней наблюдала Фарья Хатун, но, так никого и не увидев там, вновь тяжело вздохнула и, решив, что ей, вполне возможно, что показалось из-за усталости, продолжила омываться приятной тёплой водой.  

Но не долго продлилось одиночество, сидящей на тахте и погружённой в глубокую мрачную задумчивость, Фарьи, которая уже искренне жалела, совсем ещё молоденькую и не искушённую в дворцовых интригах, невинную русскую царевну, совершенно не видя в ней никакого врага из-за того, что девушка шибко беззащитна и сама нуждается в покровительстве, благодаря пониманию о чём, из соблазнительной упругой груди венгерки вырвался измождённый и, полный невыносимой душевной печали, вздох, не укрывшийся от внимания, бесшумно вошедшей к подруге, Атике Султан, не находящей себе места за её душевное благополучие, ведь ей уже, тоже стало известно о приезде русской царевны, в связи с чем она и пришла проведать Фарью, чувствуя то, как она, наверное сейчас, очень сильно страдает, но какого, же было глубочайшее удивление династийки, когда Фарья, внезапно посмотрела на неё, очень серьёзным взглядом и произнесла с оттенком искреннего сочувствия:  

–-Знаешь, Атике, мы зря настроили себя враждебно по отношению к этой хрупкой и очень юной девочке! Она совсем безобидна, даже напротив, сама нуждается в покровительстве вместе с защитой! —и, выдержав короткую паузу, но лишь для того, чтобы внимательно проследить за тем, как её дражайшая подруга плавно села рядом с ней на тахту, испытывая искреннюю ошеломлённость от слов венгерки и не понимая того, почему она внезапно поменяла своё отношение к русской гостье, что оказалось Фарьёй, хорошо понято, благодаря чему она, вновь тяжело вздохнула и, ничего от неё не скрывая, душевно продолжила. —Я сейчас заходила в хаммам, где отдыхала царевна и переговорив с рабынями, кстати, которые, тоже приехали из России вместе с ней и охраняющими её, узнала о том, что в царской семье девиц воспитывают в жесточайшей строгости, скромности и высокой нравственности с религиозностью, не говоря уже о рабском смирении мужу, отцу и братьям.  

Благодаря чему, между обеими подругами воцарилось мрачное молчание, во время которого они, тщательно думали о том, как им полагается относиться к Евангелине, учитывая то, что за её покровительство взялась сама Валиде с Гевгерхан, а это уже само по себе означает, что царевна Евангелина не так беззащитна, как кажется, изначально, из-за чего обе подруги, вновь измождённо вздохнули и, крепко обнявшись, просидели так какое-то время, молча, после чего, пожелав друг другу доброй ночи, расстались, придя к общему мнению о том, что, пока не будут ничего предпринимать против царевны, а лучше, просто за ней понаблюдают.  

Вот только Фарья ошиблась, уверенная в том, что нахождение Евангелины в гареме так и останется в тайне от Султана Мурада, ведь сразу после того, как опальная венгерка покинула покои валиде Кёсем Султан, её мудрая свекровь пришла к сыну в тот самый момент, когда он находился на балконе, отдыхая после невыносимого трудного дня и дыша свежим воздухом с приятной прохладой, доносящейся с Босфора и окутывающей молодого парня, словно парчовым покрывалом, на что он не обращал никакого внимания, погружённый в глубокую мрачную задумчивость о том, как ему следует строить отношения с невестой, прекрасно понимая, что царевна Евангелина—не наложница из его гарема, с которой можно всё уладить во время плотских утех. Нет.  

Здесь такое не пройдёт по той лишь простой причине, что девушка, пока ещё является его невестой, требующей к себе иного отношения, вернее сказать, внимания, душевного общения с заботливым ухаживанием, от понимания чего, Мурад тяжело вздохнул и вернулся в покои, где его уже терпеливо ждала дражайшая Валиде Кёсем Султан, которой он, в знак искреннего уважения, пламенно облабзал изящные руки и, пожелав доброго вечера с приятной ночью, участливо осведомился, не в силах скрывать, переполняющее его всего, любопытство:  

–-В гареме случилось что-то очень важное, раз Вы столь загадочно мне улыбаетесь, Валиде? —чем заставил молодую, умудрённую жизнью, Кёсем Султан залиться румянцем, еле заметного смущения, из-за чего она, вновь доброжелательно улыбнулась сыну и, ничего не скрывая, известила:  

–-Два часа тому назад к нам приехала твоя дражайшая невеста царевна Евангелина, Мурад. Сейчас девушка отдыхает в своих покоях после утомительной долгой дороги. —что оказалось положительно одобрено молодым Султаном, оказавшимся приятно удивлённым известием Валиде о долгожданном приезде дражайшей невесты, решив её позже проведать, о чём любезно поделился с матерью, непременно сразу после того, как одобрительно кивнул светлой головой с, коротко остриженными золотисто-русыми волосами и такой, же аккуратной, вернее даже еле заметной, щетиной на красивом мужественном лице с чувственными мягкими губами:  

–-Очень хорошо, Валиде! Значит, мне пора включать в себе заботливого жениха-романтика и начинать уже сегодня ухаживать за моей дражайшей невестой! —что оказалось одобрено Кёсем Султан в виде грациозного кивка головы с доброжелательной улыбкой, которыми она одарила горячо любимого сына и, не говоря больше ни единого слова, почтительно ему поклонилась и ушла, провожаемая его благословляющим взглядом, во время чего, он выждал какое-то время и, понимая, что пора уже бы ему, нанести визит невесте, добродушно вздохнул и отправился в гарем.  

Но, а несколькими минутами ранее, когда юная царевна Евангелина прогуливалась по, залитому лёгким медным мерцанием от, испускаемого пламенем, горящим в настенных чугунных факелов, мраморному коридору, погружённая в глубокую мрачную задумчивость о том, кем является та дерзкая блондинка, ворвавшаяся в великолепные покои к Валиде Кёсем Султан в тот самый момент, когда она ещё душевно беседовала с ней, Евангелиной, предъявляя какие-то свои претензии, за что и получила, вполне себе справедливый нагоняй от Правительницы султанского гарема, где, с сегодняшнего дня предстояло жить юной гостье в смиренном ожидании того, когда её многоуважаемый жених Повелитель Османской Империи Султан Мурад соизволит вырваться из прочных сетей государственных дел и многочисленных наложниц, открыто вздыхающих о нём и мечтающих, оказаться в его «раю», но Евангелина уже выдрессирована отцом с матерью на смиренное терпение с ожиданием и рабской покорностью перед будущим мужем, поэтому готова была ждать, хоть целую вечность, в связи с чем тяжело вздохнула и продолжила свой путь до покоев, пока в одном из многочисленных коридоров мраморного дворцового лабиринта ни встретилась с дражайшей Баскадиной венценосного жениха Айше Султан, о чём-то пламенно разговаривающей с преданной калфой, которую называла Нарин, луноликую золотоволосую невзрачную рабыню, одетую в простенькое форменное тёмное зелёное бархатное платье, что продлилось ровно до тех пор, пока обе молодые женщины ни заметили её, одиноко прогуливающуюся по дворцу, русскую царевну, благодаря чему, мгновенно прекратили вести душевную беседу и, стремительно подойдя к девушке, с невыносимым негодованием принялись расспрашивать о том, куда делись её рабыни и почему она разгуливает здесь в полном одиночестве.  

–-Неужели эти рабыни не знают того, что им ни в коем случае нельзя оставлять свою госпожу одну ни на одну минуту?!—справедливо возмутилась Айше Султан после того, как юная царевна Евангелина почтительно ей поклонилась с приветственными пожеланиями доброго вечера и, принеся искренние извинения за вмешательство в её, весьма душевный разговор с калфой, представилась и спросила о том, как ей пройти в покои к Повелителю, заставив Султаншу с калфой переглянуться между собой.  

–-Вы не можете приходить к нашему Достопочтенному Повелителю каждый раз, когда вам того захочется, царевна. У нас так не принято. Наберитесь терпения и ждите. Повелитель сам навестит, либо позовёт вас тогда, когда сочтёт это нужным. —предварительно извинившись, напомнила Евангелине о правилах гарема Нарин-калфа, что немного смутило царевну, заставив её, залиться румянцем и почувствовать себя скованно, что ни укрылось от внимания Айше Султан, самолично, решившей, проводить девушку до её покоев, а заодно устроить хорошую выволочку рабыням, что и сделала незамедлительно, а именно тогда, когда они пришли в покои Евангелины и застали её рабынь за приборкой.  

Но, а чуть позже, когда, высказавшая всё, что она думает о проступках рабынь юной султанской невесты, полностью удовлетворённая Баскадина Айше Султан вернулась в свои покои, оставляя, новообретённую подругу на её преданную фрейлину боярышню Елену Лопухину, красивую шестнадцатилетнюю золотоволосую девицу с выразительными карими глазами, горделиво вздёрнутым носиком и чувственными алыми губами, вернувшуюся в покои к царевне из гарема, где она находилась всё это время, узнавая от наложниц с калфами то, с кем следует дружить и уважать, а кого из султанской семьи лучше остерегать во избежание, никому не нужных проблем, в связи с чем, до сих пор пребывала в глубокой мрачной задумчивости, что продлилось ровно до тех пор, пока её вниманием ни завладела, сидящая на тахте возле окна и утопающая в ярком серебристом свете луны, царевна Евангелина, голубые выразительные глаза которой излучали яростную воинственность с возмущением, что достигнув своего апогея вырвалось наружу в виде пламенной речи:  

–-Да, кто такая эта Фарья Бетлен, раз мне следует остерегаться её?! Не шибко ли много на себя берёт! Подумаешь, была когда-то Султаншей, но сына то Падишаху так и не родила, потеряв его по собственной спесивости и став бесплодной, а в последствие, впав в немилость к мужу, развёдшемуся с ней из-за того, что она убила его беременную наложницу с ребёнком в животе! Вот и сидела бы себе тихо во дворце для стареющих рабынь! —что оказалось встречено понимающим тяжёлым вздохом её подруги, которая крайне бесшумно закрыла створки тяжёлых дубовых резных дверей и, приблизившись к царевне, душевно произнесла, поддерживая её яростную тираду, не испытывая, при этом, ни капли сочувствия к венгерке:  

–-Наложницы в гареме говорят, что Фарья Бетлен на столько ревнива, что готова, повергнуть в прах все начинания нашего Повелителя. Да и, как она смеет кричать на Повелителя, указывая ему, кого любить, а кого нет! Совсем с ума сошла! С мужчинами так нельзя! Они это не любят. Им можно, лишь ненавязчиво подсказывать правильное решение, да так, чтобы он сам к нему, в итоге пришёл, то есть методом лёгкого и еле заметного намёка. —с чем Евангелина полностью была согласна, из-за чего понимающе вздохнула и захотела ещё о чём-то переговорить с преданной фрейлиной, как, в эту самую минуту услышала громкий голос кого-то из своих охранников, донёсшийся в нескольких метрах от её покоев:  

–-Внимание! Султан Мурад хан Хазретлири! —что заставило девушек, мгновенно встать в почтительном поклоне и в смиренном трепетном ожидании, из-за чего их бархатистые щёки залились румянцем смущения, а сердце в соблазнительной груди учащённо забилось от, испытываемого русскими юницами, волнения, не говоря уже о том, что душа замерла, а между тем, потянулись мгновения ожидания вместе с, повисшим в воздухе эмоциональным напряжением.  

Что продлилось недолго по той лишь простой причине, что, в эту самую минуту, бесшумно распахнулись створки арочной двери, и в скромные, но, очень уютные покои к дражайшей невесте уверенной мягкой походкой вошёл молодой Падишах, сияющий доброжелательной улыбкой и принялся искать глазами свою дражайшую невесту, так как её ни разу не видел и не знает того, как она выглядит, благодаря чему хитрая баярышня Елена Лопухина, поначалу захотела самой представится русской царевной, хотя и прекрасно знала, что за самозванство ей может грозить смерть, да и никто из султанской семьи не поверят в ней из-за того, что они уже общались с Евангелиной, из-за чего обречённо вздохнула и, достойно принимая поражение, почтительно откланялась и, пятясь задом до самой двери, ушла прочь, оставляя Султана наедине с его наречённой, которая так и не посмела поднять глаза на жениха, с одобрительным вздохом уверенно подошедшим к ней и бережно взявшим девушку за аккуратно очерченный подбородок, вдумчиво принялся всматриваться в бездонные омуты голубых глаз, мысленно признаваясь себе в том, что ему искренне нравится её покорность.  

–-Значит, ты и есть моя наречённая невеста Евангелина, Хатун? Ты, действительно очень красивая и покорная, но вот насколько умна—покажет время и наше с тобой общение. Я не люблю глупых женщин, которых у меня итак целый гарем. —всё с той же глубокой задумчивостью, мягко проговорил Падишах, плавно садясь вместе с невестой на парчовую тахту, что заставило юную девушку, залиться ещё большим смущением, из-за чего она застенчиво улыбнулась и, извинившись за вмешательство в ход его мыслей, осторожно предложила:  

–-Раз уж нам предстоит скорая свадьба, то, конечно, если вы дадите на то своё высочайшее согласие, мне бы хотелось стать вашей Хасеки на покров, так как у нас в России свадьбы играют именно на тот день, ведь не зря, же у нас девушки говорят: «Покров, Покров! Покрой землю снежком, а меня женишком! »--что вызвало в молодом мужчине добродушную усмешку, с которой он заметил, вопросительно приподняв бровь:  

–-Так и признайтесь, царевна в том, что боитесь нашего первого соития, поэтому и откладываете на столь длительный срок, ведь, как я понимаю, покров наступает у вас, где-то в октябре-ноябре. —чем заставил очаровательную собеседницу, вновь залиться румянцем смущения, с которым она честно выдохнула:  

–-Но ведь первой близости с мужчиной боится каждая юная девушка, что заложено в её природе, Повелитель, что делает её в его глазах скромной и высоконравственной, хотя, на сколько мне известно, наложниц в гаремах обучают тому, чтобы ничего не бояться и не смущаться, но неужели вам не хочется самому обучать всему свою возлюбленную, впервые вошедшую к вам в покои, будучи во всём чистой, как утренняя роса, вместо того, чтобы проводить время с уже обученной наложницей! —что показалось Мураду, весьма отважным, но по этому, очень невинно, благодаря чему, он понимающе вздохнул и, наконец, встав с тахты, заключил:  

–-Увидимся завтра, Евангелина! Доброй ночи! —и не говоря больше ни единого слова, ушёл, провожаемый, полным глубокой задумчивости, взглядом юной девушки, мысленно анализирующей свою первую душевную встречу с османским Султаном, так и не понимая того, пришлась ли она ему по нраву, либо нет.  

Вот только она даже не догадывалась о том, что молодой Падишах на столько сильно погрузился в анализ самого первого их приятного общения, что так и не смог сомкнуть глаз на протяжении всей ночи ни разу, мысленно признаваясь себе в том, что его очаровательная юная невеста, хотя и отчаянно стремится быть покорной и дружелюбной, но на самом деле, не так проста, а скорее даже очень наоборот, очень даже себе на уме, что уже привлекло его к ней, вызвав неподдельный интерес с желанием, разгадывать её постепенно, но и с другой стороны Мурад боялся того, что Евангелина может стать второй Фарьёй, очень истеричной и до фанатичности ревнивой особой, мгновенно оттолкнувшей его от себя, в связи с чем он и потянулся в прошлом году к хрупкой милой и душевной боснийке Санавбер, найдя в ней тихую гавань для трепетной души, с которой ему было легко, хорошо и спокойно, в отличии от той же венгерки Фарьи, напоминающей вулкан, готовый вот-вот взорваться и погрести под собой всё и всех, что ни попадётся на пути, но, не смотря на это, всё же решил дать Евангелине шанс на проявление истинной натуры, в связи с чем, тяжело вздохнул и, приведя себя в благопристойный вид и свершив утренний намаз, принял в своих покоях дражайшую Валиде, еле дождавшуюся наступления утра из-за, обуреваемого её, любопытства о том, как прошла первая встреча её отважного величественного льва с невестой, в связи с чем, с искренней доброжелательностью пожелав ему доброго дня, с ненавязчивым интересом осторожно осведомилась:  

–-Ты уже виделся с невестой, лев мой? Как она тебе? —что вызвало у молодого Султана понимающий мечтательный вздох, с которым он приветливо посмотрел на валиде, но, продолжая, с царственным величием восседать на парчовом зелёном покрывале широкого ложа, одетый в красную парчу с золотым шёлком, одобрительно кивнул и позволительно распорядился:  

–-Можете приступать к приготовлениям к моей свадьбе с Евангелиной, но для начала ей необходимо выбрать имя, соответствующее её характеру с мировоззрением, хотя, если рассуждать логически, я уже выбрал ей имя, Валиде! Отныне называйте её никак иначе, как Джансель Хатун, что означает—чистая душа. Сегодня я отправлю прошение к главному кадию о том, чтобы он дал не только разрешение на заключение никяха в самое ближайшее время, но самое главное провёл церемонию самолично. —что пришлось очень сильно по душе достопочтенной Валиде Кёсем Султан, из-за чего она, сама того не заметив, вздохнула с огромным облегчением и даже радушием:  

–-Тогда, я сейчас же пойду к твоей невесте и лично сообщу ей о твоём решении, лев мой! —из-за чего молодой Султан, вновь одобрительно кивнул и, погружённый в глубокую романтическую задумчивость, внимательно проследил за тем, как его дражайшая Валиде, царственно ему поклонилась и ушла, оставляя его наедине со своими мыслями.