Как это было

Олег Вайнтрауб  

КАК ЭТО БЫЛО  

(повесть продолжение)  

Все добытые задачи для меня не представляли никакой трудности. И это вскоре заметили ребята во время разборов и подготовки к экзамену. Мне удавалось решать задачи быстро и я умел объяснить тем, у кого это получалось хуже или вовсе не получалось. Авторитет мой заметно вырос в этом маленьком коллективе. Теперь я уже не столько готовился сам, сколько объяснял другим, помогал, натаскивал. И надо сказать, что от этого я не страдал, а только оттачивал свое мастерство, «шлифовал» свои знания.  

Подготовка у ребят была разная. Чего греха таить, далеко не все из нас были отличниками в школе. Поступление в военное училище для большинства из нас было шансом в жизни, так как в институт поступить с такими знаниями могли далеко не все. Но тем ни менее, были исключения. В нашей группе был парень из Москвы Юрий Одинцов, который окончил школу с золотой медалью. Здесь действительно человеком двигало его призвание. Ехать из Москвы в Харьков с золотой медалью, чтобы поступить в среднее училище – это уже было подвигом.  

Его школьная подготовка ни у кого не вызывала сомнения, он готовился к экзамену вместе со всеми, но делиться своими знаниями с другими он не спешил. Когда приступали к разбору очередной задачи, он быстро записывал ее условие, потом, сделав пару вычислений и поняв, что эту задачу он сможет решить, отходил в сторону и занимался своими делами. В обсуждениях и разборах участия не принимал. Ребята относились к нему с прохладцей, короче говоря, просто игнорировали его.  

Среди кандидатов были ребята даже очень слабые. Например, сибиряк из Якутска, который по странному совпадению носил фамилию Якутин. Знания у него были настолько поверхностными, что ребята просто удивлялись, как ему вообще удалось получить аттестат зрелости. И кроме того, после школы он уже год успел поработать в зверосовхозе, где растерял даже то, что знал в школе. Большой, ленивый, неуклюжий, постоянно с грязными и рваными носками и трусами, он явно не укладывался в моем представление о будущем офицере. И даже тогда, когда группа усиленно готовилась к экзамену, он предпочитал дремать на своем соломенном тюфяке.  

И вот наступил день первого экзамена по математике письменно. Сразу же после завтрака старший построил группу и повел нас на экзамен в третий корпус. За день до этого мы уже были здесь на консультации. Мне очень понравилось здесь все. Прекрасно оборудованные классы, просторные светлые помещения. Во всем чувствовалась армейская строгость и организация. На консультации нас строго на строго предупредили, что на экзамене запрещается пользоваться не только книгами, тетрадями и шпаргалками, но даже и брать с собой бумагу для черновиков и ручки. Ручки и листки бумаги с печатями выдадут в классе. Но несмотря на это, ребята весь день накануне экзамена писали шпаргалки.  

Зашли в класс, уселись за столы так, как договорились заранее. Если будут варианты по рядам, то на каждый ряд посадили по сильному математику. Экзамен принимала преподаватель математики женщина со странной фамилией Кадынэр, внешне очень напомнившую Вадиму ненавистную со школы “Бомбу”. Когда она вошла, ребята зашушукались, ожидая, что гражданский преподаватель не будет предъявлять обещанных армейских строгостей. Но не тут то было.  

– Прекратить разговоры! – раздался грозный окрик, явно не вязавшийся с мягкой доброй внешностью пятидесятилетней женщины. – Малейшее нарушение – удалю из класса.  

Из сумочки достала пачку листочков с заданиями, прошла по рядам и самостоятельно раздала их каждому.  

– На экзамен дается два часа. Никаких черновиков, все вычисления делать на этом же листке. Можно зачеркивать, исправлять, нам важно оценить ход ваших мыслей, а не конечный результат. Сейчас 10-15, а в 12-15 все должны сдать экзаменационные листки. Никаких хождений, никаких разговоров!  

Я сразу углубился в изучение задания. Четыре из пяти были знакомыми, вместе с ребятами я их разбирал накануне. Пятое было новым, но такого типа задачи я уже решал. Дав себе минутку успокоиться, приступил к выполнению задания. Преподаватель ходила между рядами и заглядывала в листки экзаменующихся. Пользоваться шпаргалками не было никакой возможности. Ребята вели себя по-разному. Кто-то лихорадочно что-то писал, а кто-то тупо сидел, уставившись в листок с заданием, кто-то пытался заглянуть к соседу или через ряд.  

Спустя минут десять я обернулся и увидел на многих лицах растерянность. Впервые во мне проснулся настоящий дух коллективизма, я почувствовал тревогу за ребят.  

К началу второго часа первые четыре задания были уже отработаны и аккуратно записаны. Начал работу над пятым. В этот момент мне сзади подмышку сунули бумажку. Улучив момент, когда преподаватель была ко мне спиной, развернул листок бумаги. Сосед сзади просил помочь. Сдвинув в сторону свои листки, стал решать чужую задачу. В принципе она была подобной моей, только с другими числами. Быстренько набросал план решения и вернул листок назад сидящему товарищу. Снова приступил к своему заданию, но уже впереди сидящий подбросил записку. Помог и ему, опять взялся за свою пятую задачу, и снова просьба. И так еще раза три. К счастью, преподаватель ничего не заметила. Наконец удалось мне справиться со своей пятой задачей, записал ее в листок, но тут возникли сомнения. Можно ее было решить по-другому, проще и даже красивее. Подумал и написал: “Вариант второй” и новое решение. Только закончил писать, прозвенел звонок. Экзамен закончен. Все сдали свои работы, вернулись в палатку и до конца дня шел разбор. Группа сдала экзамен неплохо. Двойки получили только Напрасный и Якутин. Но пока их отчислять не торопились. Основным критерием была медицинская комиссия.  

Очередным экзаменом была устная математика. На следующий день группа №20 в количестве 24 человек уже в 10 часов сидела в той же аудитории. Вошла преподаватель, старший доложил ей о прибытии группы на экзамен.  

– Сейчас три человека останутся в классе, а остальные будут ждать за дверью. Есть желающие сдавать первыми?  

После некоторого раздумья я поднял руку. Поднял руку и Одинцов. Больше желающих не нашлось, тогда она назвала первого по списку Женьку Агаркова. Когда остальные покинули класс, самостоятельно проверила первые три стола на отсутствие книг и шпаргалок, а только после этого выложила билеты на стол. Первым пошел тащить билет Юрий Одинцов, а за ним и я.  

– Товарищ преподаватель, кандидат Одинцов для сдачи экзамена прибыл! – четко отрапортовал юноша.  

Я с самого начала недолюбливал Юрия, а за что именно я даже сам не мог объяснить. Возможно, за высокомерие москвича и медалиста перед провинциалами, возможно, за нежелание делиться с ребятами своими знаниями, а, возможно, где-то подспудно я ему завидовал и чувствовал в нем соперника в вопросе влияния на ребят. Ведь мой авторитет среди рябят группы заметно вырос за время подготовки к экзамену. Но все же, уровень знаний москвича-медалиста был, естественно, выше. Там, где у меня случались заминки, Юрий легко находил решения. Но все же он не спешил рассказывать ребятам, как он это делает. Это ребята чувствовали и тянулись ко мне больше.  

Юрий первый ринулся в бой. За ним пошел и я. Билет мне достался довольно простой. Я быстро решил задачу, доказал теорему и решил уравнение. Теперь можно было оглянуться по сторонам. Юрий продолжал что-то писать в своем листке, а Женька Агарков сидел тупо уставившись в билет. На листке у него ничего не было. Помочь ему не было никакой возможности.  

Заметив, что я начал поглядывать по сторонам, преподаватель спросила: “Готов? ” Я утвердительно кивнул головой.  

– К доске! – по-военному прозвучала команда.  

Я вышел к доске, но преподаватель усадила меня рядом с собой, проверила билет и листок. Из стопки вчерашних работ достала мой листок. Я покосился на свою работу и с удовлетворением увидел жирную пятерку и восклицательный знак возле второго решения последней задачи.  

– Почему вы сделали два варианта решения?  

– Второй оказался проще.  

– А почему сразу не решали вторым? Некогда было подумать? Помогали другим, я же видела.  

Я только пожал плечами. Задав пару несложных вопросов, она поставила пятерку, и отпустила. Окрыленный успехом, я как на крыльях вылетел из класса. Позади уже два экзамена и оба на п’ятерики! Настроение было прекрасное, и я всю энергию направил на помощь ребятам и проторчал с ними до конца экзаменов.  

На этом экзамене потери были больше. Пять человек получили двойки, и многие получили тройки. Пятерки были только у Юрия, меня и еще одного парня из Белоруссии Бештейнова Юрия. Получившим две двойки грозило отчисление. На следующий день двадцатой группе предстояло пройти медицинскую комиссию. С самого утра, еще до завтрака группу отправили сдавать анализы. Требовалось сдать кровь с пальца и мочу.  

В училище медицинская комиссия была более строгой, чем в военкомате. Это было естественно, потому что им предстояло отобрать годных для летного обучения курсантов. Комиссия была общей для всех, независимо от того, кто собирался летать или работать на земле. Всех проверяли по одной программе: на пригодность к летному обучению.  

На этот раз организация работы комиссии была другой. Кандидаты по очереди заходили в кабинеты врачей, где их осматривали и испытывали на различных приборах и установках.  

Я, как и все остальные, проходил по очереди кабинет за кабинетом. Вот уже хирург, окулист, невропатолог были уже позади. В моей медицинской карте были одни и те же записи: “Годен к летному обучению”. Посмотрел результаты анализов – все в норме. Оставалось пройти только ЛОР. Я подошел уже к его кабинету, но мое внимание привлек у кабинета невропатолога возбужденный расказ Джана Батюшкова, парня из Москвы.  

– Понимаете, она меня начала оскорблять, – возмущался весь красный от волнения юноша. Какими только словами она меня ни обзывала. И “недоносок”, и “кретин”, и “недоделанный”, “полуумок”. Я не выдержал и ответил ей, а она мне написала: “Повышенная возбудимость”.  

Речь шла о невропатологе. Среди всей команды врачей она была самой молодой и привлекательной. Шел август месяц, и харьковское лето было сухим и жарким. Молодой врач надела белый халат из не очень плотной ткани и только на трусики. Он очень выгодно подчеркивал ее весьма соблазнительные женские формы.  

Многим ребятам в этих условиях было не до женских прелестей, да и к тому же, женщина в белом халате не было олицетворением сексуальности. Они даже себе не могли представить, как видеть в человеке в белом халате женщину. Но Джан был другого сорта, он был из тех мужчин, о которых Шолохов бы скзал: “Злой до баб”. И, несмотря на свою молодость, молодой врач оказалась опытным специалистом, она сумела заметить его взгляд и специально спровоцировала его на этот инцендент, чтобы проверить его реакцию.  

Я вспомнил, что действительно машинально отметил пышную грудь молодой женщины, выглядывающей из выреза халата, когда она наклонялась, чтобы постучать молоточком по его коленям. Но не более того.  

Последним в списке врачей у меня был ЛОР. Осмотрели внешне мой нос, уши, горло, проверили слух, проверили спирометрию. Мне удалось выдуть почти 6000 кубических сантиметров, что говорило о хорошем состоянии легких. Хороша была динамика при вдохе и выдохе. Но вдруг неожиданно для меня предложили сесть на “вертушку” – кресло Барани, прибор для проверки вестибулярного аппарата. Я не готов был к этому, ведь я не собирался летать. И на качелях я чувствовал себя недостаточно хорошо, да и в машине меня иногда укачивало.  

Но делать было нечего, пришлось сесть в кресло. Оборот, оборот, еще оборот, еще много-много оборотов. Весь кабинет с его обитателями, мебелью и установками слились в одну бегущую полосу. Пришлось закрыть глаза, опустить голову на колени. Но от этого легче не стало. И вот кресло, наконец, остановилось.  

– Встаньте прямо! Я встал. В глазах продолжало все кружится и клониться вправо. – Пройдите по одной половице к двери!  

Я шагнул. Все кружилось и валилось набок. Доска уходила из под ног. Собрав всю волю, дошагал до двери. Мне казалось, что шел я наклонившись в сторону. Но все он дошел.  

– Подойдите ко мне. Врач осмотрел зрачки, взял его медицинскую карту и к моему удивлению написал: “Годен к летному обучению”.  

Когда я выходил из кабинета, голова еще кружилась, поташнивало и мутило. На фоне этого самочувствия даже не возникло чувство радости, что уже преодолен один из самых сложных этапов. До самого обеда провалялся на своем довольно похудевшем соломенном тюфяке. Только получасовой сон после обеда снял неприятное чувство головокружения. Долго валяться было некогда, завтра экзамен по физике.  

К физике относился я неоднозначно. Все, что касалось электричества, света и оптики я знал хорошо. Что же касалось механики, движения, сил трения – знал хуже и поэтому недолюбливал эти темы. Но любишь не любишь – нужно было учить, повторять. Снова пришлось до вечера засесть за учебники.  

Вечером после отбоя ребята тихо беседовали, лежа на своих матрасах. Было странно, почему до сих пор никто не был отчислен. Были среди них те, кто уже успел получить по две двойки и те, которых забраковала медицинская комиссия. Окончательно все решала мандатная комиссия.  

На следующий день экзамен по физике прошел гладко. Задача и вопросы оказались достаточно простыми. Удалось ответить на все вопросы. Преподаватель не задал ни одного дополнительного вопроса, выслушал спокойно, поставил пятерку и отпустил.  

Итак, три экзамена и медицинская комиссия уже были позади. Но завтра сложный день: два экзамена сразу: русский письменный – диктант, и русский устный. С письменным русским приемная комиссия не стала мудрствовать лукаво, не стала терять время на проверку сочинений кандидатов, а решила просто – писать диктант. Кто грамотный – тот напишет, а кто не грамотный – видно будет сразу. А литературу можно проверить и на устном.  

(продолжение следует)