Сказка про волка

Сия история в ту пору приключилась,  

когда прогресс с людьми был незнаком,  

и человеку тяжко приходилось  

без многих благ, но он не знал о том.  

Жил человек без пороха и газа,  

без электричества, бензина и авто;  

супругу выбирал не больше раза,  

но эта сказка вовсе не про то.  

*  

В каком-то царстве, верно в тридесятом,  

жил царь с царицей (тут уж не без них),  

их сын Царевич, кстати неженатый,  

хотя в округе первый был жених.  

Был он лицом красив и телом строен,  

умом блистал, был храбр и справедлив;  

любой красавицы на свете был достоин,  

но в деле этом очень был строптив.  

Он не боялся никакой работы:  

любил рыбачить, строить, лес валить,  

траву косить, пахать и без охоты,  

воистину, и дня не мог прожить.  

*  

Однажды летом, вроде бы без толка,  

прочёсывая ширь густых полей,  

псов свора загнала в засаду волка.  

Матёрый зверь завидный был трофей.  

За ним давно особо шла охота;  

был волк грозой окрестных деревень,  

капканы обходил, как будто кто-то  

его предупреждал, был точно тень.  

Доволен господин, ликует свита,  

вздохнут теперь свободно пастухи;  

зверь пойман, быть теперь ему убитым,  

скорняк отпустит монстру все грехи.  

И вот лежит зверюга, он привязан  

дублёными ремнями к двум жердям.  

Своею жизнью хочет быть обязан  

он проведенью и гнилым ремням.  

Но кожей крепкою свободу привязали,  

и под ремнями проступает кровь,  

но волку этим ничего не доказали,  

на прочность кожу проверяет вновь и вновь.  

И выложившись, словно на помосте,  

матёрый, обессиливши, затих;  

и ноет сердце, и ломает кости,  

сил нет, а он рассчитывал на них.  

Страшнее смерти – выглядеть убогим;  

клыки сцепил, аж тесно языку:  

"Не мой день. Нынче повезло двуногим.  

Носить им шапки на моём меху. "  

Обида в глотке кочергой согнулась,  

на мокром месте серого глаза,  

предательски, невольно навернулась  

у хищника огромная слеза.  

Царевич, увидав картину эту,  

был ею несказанно поражён;  

псарям и свите выдав по монете,  

ремни разрезал собственным ножом.  

Зверь в лес ушёл, вновь дышит он свободой;  

ничто Царевич не искал взамен;  

и, окунувшись в светские заботы,  

забыл про случай средь дворцовых стен.  

*  

Проходят дни. Зима вовсю лютует.  

Река во льду, закованная спит.  

Живое всё мороз хлыстом бичует,  

и под ногой устало снег скрипит.  

Зимой Царевич на охоте снова.  

Верхом. Как ветер быстрый, не догнать.  

Пусть грозен лес, природа пусть сурова,  

найдёт, кого в дубраве пострелять.  

И сердце от азарта замирает,  

и проскакать сто вёрст ему не лень.  

Чу! Видит он добычу, вот гуляет  

меж сосен статью гордою олень.  

Царевич спешился. Таясь, в кусты прокрался,  

перчатки снял, дыханье затая...  

Он в меткости своей не сомневался,  

и убедятся лишний раз друзья.  

Друзья Царевича отстали безнадёжно.  

В хрустальной тишине ни звука нет.  

Стрелу Царевич тянет осторожно,  

вставляет нежно в мощный арбалет.  

Рогатому красавцу подсказала  

природа про опасность, что в кустах.  

И этим человеку доказала -  

не он хозяин в девственных лесах.  

Олень рванулся с места, мчится в чащу,  

охотник – на коня, стрелой за ним;  

олень летит быстрее, дальше, дальше,  

и конь охотника ничуть неутомим.  

Но зря доволен был охотник, рано.  

Он бросил свиту и забыл про тыл;  

Царевич оказался на поляне,  

а гордого оленя след простыл.  

Вот ежели б дух первенства не мучил  

и трезво контролировал азарт,  

не заблудился бы в лесу дремучем,  

сейчас бы знал, как выбраться назад.  

Озябли быстро руки, стынут ноги,  

в тепле домашнем понимать стал толк.  

И вдруг, как приведенье на дороге,  

Царевичу явился серый волк.  

Ретивый конь ждёт шпоры под бока:  

чего? Не спит ли там его ведомый?  

Герой-охотник не спешит пока,  

он вспомнил – волчий взгляд ему знакомый.  

Хотя, взор изменился, стал другой,  

теперь бирюк хозяин положения;  

скорее вид был строг, нежели злой, -  

он против человечьего вторжения.  

Лоснится шерсть и в холке он высок,  

давно на лапах зализал он шрамы,  

но свой бессилья слёзный ручеёк  

он помнил до сих пор, как запах мамы.  

И волк повёл заснеженной тропой  

охотника и вывел к той опушке,  

откуда знал Царевич путь домой,  

вдали мерцали деревень избушки.  

Волк посмотрел Царевичу в глаза,  

как будто произнёс "с тобой в расчёте".  

Теперь же у охотника слеза  

показывает место для пощёчин.  

Потом Царевич долго размышлял -  

на много ль человек умнее зверя?  

Охотой больше он не промышлял,  

огромной не была сия потеря.  

*  

Прошли года. Царевич стал царём,  

не сыщешь справедливее на свете;  

к тому же перестал быть бобылём,  

в его хоромах веселятся дети.  

Наследников старался воспитать  

в той ноте, коей сам теперь он верил:  

учил детей природу почитать  

и с уваженьем относиться к зверю.  

*  

С меня таланта, как рассказчика не будет.  

У нас случилось испокон веков:  

послушать дурака рассказы любят,  

судить никто не станет дураков.  

_ _ _