ты и есть искусство.

– Глубоко извиняюсь, вы не могли бы одолжить сигарету? – лёгкими шагами подходя к мужчине, у которого были замечены пачка сигарет и зажигалка, обращается к нему и ждёт ответа. Они не видят лиц друг друга, ведь на город давно спустились сумерки, а на практически не освещенной площадке перед общежитием при каком-то техникуме рассмотреть тяжело даже собственные руки.  

Мужчина достаёт из кармана куртки пачку сигарет и демонстрирует девушке.  

– Вы такие курите? – спрашивает он учтиво, без капли раздражения или недовольства от того, что какие-то уличные попрошайки снова клянчат его сигареты. В руке его, при отблеске фонаря, девушка замечает пачку Bond’а и кивает головой, на что мужчина движением пальца открывает её и протягивает вперёд. Она же осторожно, прикасаясь пальцами только к сигарете, которую собирается взять, достаёт её, но вдруг смотрит на мужчину.  

– А можно две?  

Мужчина ничего не отвечает, а лишь продолжает держать пачку сигарет перед собой, и тогда девушка достаёт и вторую. Она благодарит великодушного человека, спасающего её от ломки на ближайшие несколько часов, и, позвав наблюдающую со стороны подругу, уходит на более освещенную дорогу.  

Они придут в точно такой же плохо освещаемый дворик, где, оставив сумки на разваливающейся лавке, подойдут к толстому стволу клёна, из-за которого их будет не видно. Девушка, «стрельнувшая» Bond, достанет из внутреннего кармана зажигалку, и попросит свою подругу её подержать, пока будет подвязывать волосы нашедшейся в том же кармане резинкой, собирая их в небрежный пучок. Она говорит, что боится запаха, который может остаться на волосах и куртке, и который может почувствовать по её приходу домой, мать. Но, разумеется, ни матери, ни её реакции, ни её слов ей незачем бояться. Боится лишь того, что из-за глупости, из-за собственных пагубных привычек она может надолго потерять тебя.  

Они постоят какое-то время, выкурят по сигарете, и девушка закончит раньше, чем её подруга, держащая до сих пор зажигалку в руках, и уйдёт за рюкзаком, оставленным на лавке. Вернувшись, она заметит, как подруга одним умелым движением затушит образовавшийся окурок о клён, и как вниз полетят огненные тлеющие искорки. Она восхитится и ужаснётся, потому что это красиво и так печально, что её близкий человек тоже вредит своему здоровью никотином и другими веществами, содержащимися в одной сигарете. Но всё равно они вместе пройдут по бульвару, пройдут вдоль дороги несколько остановок, а когда станет сильно холодно, та, что «стрельнула» Bond, сядет на приехавший автобус, оставив подруге, на прощание, прикосновение губами и обжигающий, как сигаретный дым, поцелуй.  

«Она прекрасна, даже когда унижает себя тем, что выпрашивает у прохожих сигареты. Прекрасна в своём несовершенстве и в своих вредных привычках. Прекрасны её жёсткие волнистые волосы, собранные в такой небрежный пучок какой-то слабой резинкой, прекрасны её губы, пахнущие крепким Bond’ом, прекрасны её почти чёрные большие глаза. На каком бы дне она не находилась, она восхитительна и может восхищать. »  

Но никто лучше самой восхитительности не знает: она такая лишь потому, что ты и есть её восхищение. Есть самый прекрасный портрет и поэма, пейзаж и эпопея, ода и композиция цветов. Ты и есть искусство.