Крылья Ангела - 1

– Если ты Ангел, где твои крылья?  

– У тебя.  

– У меня?  

– Да. Я расправлю их тогда, когда тебе это будет нужно.  

***  

Антон наступил на ствол дерева, поваленный на кочку, и ухватился рукой за ветку. Нога соскользнула, а через секунду он почувствовал удар собственной челюсти о что-то жесткое и холодное. Хруст веток в тишине ночи прозвучал очень отчетливо и в руке остался маленький пучок сухих листьев — ветка выскользнула из руки, до крови оцарапав ладонь. Холод мгновенно окутал все тело и потянул куда-то вниз, увлекая Антона в ледяную глубину воды.  

За какие-то секунды он успел подумать обо всем на свете. Сначала промелькнула мысль — не может быть! Да как так-то? Хорошо же, крепко ногой встал, почему не удержался? Потом упрекнул себя — зачем поперся через эту переправу, когда до моста идти было всего-ничего, каких-то сорок минут? А сейчас намок, замерз, разбил лицо и как выбираться из всего этого? А когда еще и волна накрыла его ледяным потоком с головой, решил мысленно — никогда больше ни делать таких глупостей, и если выберется сейчас, всегда поступать правильно и с умом. Еще нужно жить и жить, у него маленький сын, жена, старенькая мама, кто о них позаботится? И пусть он не работает сейчас и пьет иногда, но он же один мужчина в семье — опора! Он изменит жизнь и все будет хорошо.  

Он попытался начать грести и вынырнуть, но холодная вода заполнила куртку, сковала руки и тело, и не давала пошевелиться. Перехваченное дыхание начинало давить изнутри. Вдох! Скорее надо вдохнуть! Антон снова попытался развести руки и оттолкнуться вверх от толщи воды. Немного неуклюже, с большим трудом ему удалось преодолеть течение и вынырнуть на поверхность. Открыв рот так широко, как только мог, Антон сделал глубокий вдох, добавив к нему звериный рык. Крик отчаяния и боли разлетелся над водой, отозвавшись эхом в лесу по берегам реки с обеих сторон.  

Несколько минут течение несло Антона медленно, но уверенно. От холода ни руки, ни ноги уже не повиновались, а время предстало перед ним таким тягучим, как струйка заледенелой водки из запотевшей полупрозрачной бутылки. Он так ясно увидел, как она наполняет рюмочку, немного побулькивая, и последняя капелька, словно капля меда, срывается с горлышка и летит вниз, как в замедленном кино.  

– А-а-а! – эхо снова отозвалось на берегу.  

И вот он мысленно взял рюмочку и придвинулся к горячей печи. Треск дровишек и маленькие красные огоньки сквозь щелочку в ее дверке стали согревать грудь. Мамочка, как хорошо!  

– Антон, сынок, не спи!  

– Я не сплю, мама.  

– Антон, тебе нужно домой!  

– Я дома, мама.  

– Антон, борись!  

Сквозь холод и пелену на глазах Антон, скорее почувствовал, а не увидел, свечение над рекой. Его несло к мосту, на котором стоял человек, и вокруг него разливался свет. Оцепенение прошло, Антон попытался пошевелиться и всмотреться вдаль. Фигура стояла неподвижно, свет окутывал ее и словно придавал силы Антону. Он бултыхнулся раз, два, пошевелил в воде ногами и попробовал развернуться по направлению к опоре моста:  

– Помогите!  

– Плыви!  

Голос звучал в голове Антона. Не осознавая, что происходит, он снова стал барахтаться, сопротивляясь течению:  

– Помогите!  

– Плыви, Антон!  

Руки подчинились, болезненно, скованно, скрюченными пальцами он стал загребать под себя воду, немного выныривая над волной, все ближе и ближе по направлению к опоре. Когда его стукнуло о железный столб, он не почувствовал боли — появилось непривычное чувство удовлетворения.  

– Плыви, не стой!  

– Да, да, конечно, – Антон посмотрел на вторую опору, ближе к берегу. Их было еще три.  

– Плыви!  

Как по команде, он отпустил столб, оттолкнулся ногами и сделал взмах руками. От опоры к опоре голос в голове командовал плыть. Антон слушался и подчинялся, словно снова был на армейском плацу — молодой, энергичный и готовый к свершениям.  

Выбравшись, он упал на припорошенный снегом берег и тут же обернулся в сторону моста. Человек стоял, глядя на него и улыбался. Как Антон мог видеть, что тот улыбается, он не понимал. Темнота ночи, усталость и холод не давали рассмотреть даже близкие предметы, но то, что человек на мосту улыбается, Антон видел очень отчетливо, словно в глазах срабатывал зум-объектив. Фигуру окружало свечение, нежное и расплывчатое, как свет луны сквозь легкие облака. Усталость взяла свое, тело расслабилось и обмякло, и голова больно опустилась на землю. Дыхание стало прерывистым и тяжелым. Одежда мокрая, холодная сдавливала тело и не давала двигаться. Немного передохнув, Антон вновь поднял голову и посмотрел на мост — никого! Ощущение нереальности происходящего заставило его сесть, он стал искать глазами по берегам. Ни человеческой фигуры, ни свечения нигде не было видно. Он встал, тело было скованным и чужим, от холода его трясло так, что зубы клацали и он никак не мог сосредоточить взгляд. Антон сделал несколько шагов и оглянулся — вокруг никого. Ночная тьма, разбавленная лунным светом, казалась осязаемой и пугающей. Быстрыми, хотя и тяжелыми, хлюпающими шагами Антон направился от моста в сторону деревни.  

– Боже мой, сынок! – ахнула у порога мать.  

– Все хорошо, – Антон тяжело опустился на стул у двери, – все хорошо, я дома.  

Из комнаты показалась жена. Она замерла в дверном проеме, скрестив руки на груди, недолго осматривала его, о чем-то размышляя. Когда тяжелая догадка озарила ее, она кинулась к Антону, схватила его за мокрую куртку, встряхнула с негодованием и, вдруг обвила за шею руками:  

– Скотина, что ж ты делаешь! – причитала она, – как же ты можешь! Что я без тебя делать буду, гад!  

Жена рыдала на мокром холодном плече Антона, мать стояла бледной и неподвижной, а сынишка, маленький, тепленький и беззащитный, мирно посапывал в своей кроватке. Антон обнял жену.  

– Не надо, не плачь, – и, тут же постарался отодвинуть ее от себя, – я холодный, простынешь.  

Мать повернулась, открыла дверцу шкафа и достала бутылку водки. Антон посмотрел на колыхнувшуюся внутри жидкость и мотнул головой:  

– Нет, я больше не пью.  

– Как же, – мать укоризненно посмотрела ему в лицо, – так я тебе и налила.  

Когда они с женой горячими ладошками, смоченными в водке, растирали ему ноги, руки, грудь, он плакал и тихонько, сквозь слезы, шептал:  

– Простите меня, хорошие мои, простите меня...