Русский корень. Пьеса в стихах, пристишьях и стихуньках

Сценарий пьесы (по моему рассказу "РУССКИЙ КОРЕНЬ").  

Сцена 1  

Ведущий:  

Давным-давно  

Происходило это всё не в кино  

И не показывалось по ТЕЛЕ,  

А было на самом деле.  

В далекую-непроглядную седую старь  

Жил-был в России очень-очень умный царь.  

А вся остальная Россия была необразованная...  

Непроходимой темнотой и ленью скованная...  

Долго думал царь-государь -  

Как разбудить страну?  

Разогнать эту гибельную хмарь!  

Как найти умных людей среди вечно пьяных дебильных харь.  

И наконец вот ЧТО придумал!  

Пригласил царь к нам в страну ученых иностранцев -  

Всяких там голландцев, англичанцев и прочих германцев.  

Сцена 2  

Царь, приложив обе ладони ко рту в виде рупора, кричит вдаль:  

Эй, иностранцы!  

Всякие там европейцы, заокиянцы  

И прочие отчаянные окаянцы!  

Эй, иноземцы!  

Всякие там непонятные нам итальянцы, испанцы да немцы!  

Из своей неведомой шири и делёку  

Явитесь-ка, будьте добры, к моему великоцарскому оку!  

Прибудьте ко мне под мою опеку -  

Буду рад каждому ученому человеку!  

Это я, российский царь, вам говорю.  

Добро пожаловать в нашу катавасию, мракобесию и прочую не понятную вам российскую нутрю!  

Ведущий:  

И вот прибыли иностранцы -  

Духами пахнут как одурманцы!  

В париках и шелках!  

В коротких смешных чулках.  

На чулках – подвязки.  

На физиономиях – как у женщин, пудра и всякие яркие краски!  

Смех -  

Глядючи на них всех!  

И повелел царь им вдруг  

Создать в России аж Академию наук!  

И подарил каждому по ведру сЕребра и злату!  

Да еще сверх того положил каждому из них огромную зарплату!  

А поверху еще и огромадную ежемесячную премию!  

Вот ЧТО цари делали за Академию!!!  

И вот начали действовать эти всевозможные ученые мужи.  

А в их иностранных умах про Россию кучи всяких глупых домыслов и лжи...  

Считают они нас всемирным отстоем и дном!  

И в открытую издеваются над нами и нагло смешивают всех нас с дерьмом!  

А вслед за учеными повалили толпой уже и всякие там купцы-подлецы,  

Хитрованы-торгаши -  

В карманах барыши!  

И прочая нечисть -  

Всех и не перечесть их!  

Пооткрывали они у нас в нашей Россеюшке не только всяких там Академиев наук. Но и тут же вместе с этим понаделали всевозможных банков, понастроили огромных магазинов да мелких лавочек – и всего этого видимо-невидимо!  

И стало иноземцев как тараканов!  

Куда ни глянешь – везде стада католиков, лютеран и басурманов.  

И живут они себе припеваючи!  

Чаи распиваючи!  

Медок да сахарок поедаючи!  

Песенки свои немчурские попеваючи!  

И радуются, что за счет русского народа целыми днями жируют да пируют.  

Не жизнь у них, а малина!  

И не просто малина, а – живописная картина!  

И не просто картина, а -  

Клубника со сливками!  

Да шампанское со всякими наливками  

И прочими спиртными напитками!  

Вот так пожили они в наглую годков пять-шесть, а потом и призадумались...  

Совещаются меж собой.  

Сцена 3  

Иностранцы в огромных париках и расфуфыренных ярких одеждах кумекают между собой.  

1-й:  

О май диэр бразес! Что ж это такое на самом-то деле деется! Грабим мы Россию грабим! Дурим ее, дурим! А она, проклятая, мужицкая, знай себе Кряхтит, затылок чешет,  

Поминает всех леших!  

Да всё никак не сгибается и не сгинается!  

Как столб железный, стоит и не ломается!  

2-й:  

О я, я, мин херц! Да-да-да! Наш немецкий да англицкий народец от такого над ним тягла и измывательства давно бы уже скопытился и весь передох бы! А этому русскому народу-ироду хоть бы что!  

3-й:  

Верно-верно.  

О этот глюпий русский люд!  

Только знай себе все работают да водку пьют!  

И свою Россию и вдоль и вширь они всё раздвигают да укрепляют.  

И в ус не дуют, и горя не знают.  

Ужас! Так они скоро уже и нас – нашу обожаемую Западную Европу – переплюнут!  

1-й:  

Что за загадка такая есть у этих непонятных русских людишек?  

Откуда в них ума и силы такой переизлишек?!  

За счет чего растет Россия дикая?  

Иностранцы все хором:  

Да-а-а... Тайна сия есть сокровенная и превеликая!!!  

Ведущий:  

Вот так они мудруют...  

Строят ухмылки...  

Чешут затылки...  

И на этот самый главный и в то же время самый непонятный для них вопрос сами же себе и отвечают...  

Иностранцы все хором:  

Да-а... не знам... не понимам... нихт фирштейн – мы же не Эйнштейн...  

Ведущий:  

И тогда обратились они с этим своим самым для них вопиющим вопросом прямиком к царю!!! А царь в ответ на это и сам только весь как-то вдруг -  

Смяк...  

Корона с него – бряк...  

С виду как-то вдруг сник...  

Снял свой пышный парик,  

Почесал лысый затылок,  

Блестящий, как обмылок,  

да и ответил...  

Сцена 4  

Царь:  

Да-а... Вопрос наисложнейший! Наиважнейший!! И ответ на него должен быть наимудрейший!!! И ответ мой будет такой:  

А хрен его, мой народишко, знает и понимает!..  

Вот такой уж вот мне странный и слишком уж терпеливый народишка достался... Я уже и сам порой удивляюсь!.. Уже мне и самому иногда ой как противно делается от моего над ним тиранства, императорского чванства-зазнаванства и измыванства! Бывает, со дня на день жду... думаю: ну всё! Не сегодня-завтра восстанут, наконец, мои мужички! Покажут мне кузькину мать! Надерут мне епишкину мою попку! Проявят всю свою злобу против меня! Скинут меня с моего наследственного трона к такой-то ядреной репе! Туда мне, извергу да тирану, если говорить по справедливости, и дорога! Ан – нет! Терпят... Еще и мной же в ответ и восхищаются: вот, мол, какой славный тиран-великан-диким-злом обуян нам достался!  

Жестокий да кровавый!  

Противный да лукавый!  

Во всем не правый!  

А при нем наша расхлябанная да разворованная Рассеюшка только в десять раз богаче да сильнее стала! Так шты, давай, наш царь-свет-батюшка, издевайся над нами еще  

Сильнее,  

Дальшее и  

Хужее!  

Слава тебе вечная!  

И жизнь тебе во веки веков беспечная!  

Во как! И никто их, таких-рассяких, мужиков этих русских, разумом своим не обнимет! Душой своей не обуяет!.. И из чего только,  

Из какого-такого навоза, они слеплены?..  

Какими болтами меж собой скрЕплены?..  

В общем ХРЕН их поймет!..  

Ведущий:  

Разбрелись академики от царя и ничегошеньки своими большими да умными американо-немецкими головами не поняли... А поскольку русским языком они почти не шпрехали и ни в зуб ногой не зидойчили, то самые из них бестолковые стали рыться во всяких словарях да справочниках, выяснять: что это за научное явление такое – "хрен", которое сам царь как заклинание постоянно повторяет? И самый из них всех, академиков этих, уж наислишком бестолковый немец, вдруг взял да и догадался, что хрен это – такой волшебный корень! в котором вся их русская сила да и спрятана! И тогда начал он выспрашивать всяких знаменитых путешественников вот про что: а где этого хрена в России больше всего водится – и счета ему не переводится? И те ему прямо указали...  

Сцена 5  

Немец кричит вдаль (с акцентом):  

Эй! Кто снает,  

Кте этого самофо хрена ф России польше фсефо произрастает?  

Ответьте! Пошалуйста!  

Чей-то голос издалека отвечает:  

А где в России больше всего квасят, там он в своем максимуме и водится. Там и шелобродится. Там-то он – самый что ни на есть здоровый и сильный! Самый тайный и целебный-преволшебный! Аж дух от него сводит – как от кваса с редькой!  

Ведущий:  

Немец опять ничегошеньки не понял и стал уже по карте искать, где же это в России больше всего квасят. И ведь, черт пытливый, выяснил-таки! Нашел он аж целую деревню по названию Квасьево Касимовского уезда Рязанской губернии. И не побоялся. И поехал прямиком туда – именно там Великий Русский Корень искать! И вот прибыл он, весь в шелках да в бархате, в шляпе с перьями, в эту самую деревушку Квасьево – в самую что ни на есть глушь российскую! Огляделся и ахнул! Кругом лес непроходимый да болота... Бесчисленные ручейки звенят! Птички, не жалеючи своих маленьких глоток, вовсю горланят! Неумолчный их писк, треск и свист как в джунглях, бурлит! Сосны где-то там – в самом высоком верху – так от ветра шумят, будто на море шторм начался! Аж кричать приходится, чтобы другого человека услышать! В общем не жизнь, а сплошной первобытный век. Красота и прелесть! Одно слово -  

Такая благодать,  

Что не выдумать, не описать,  

А только затылок задумчиво почесать!  

И крепкое неприличное русское слово сказать!!!  

И люди вокруг, как древние дикари – в лаптях да в шкурах звериных по улицам ходят, комаров на себе нещадно давят, потому что тех вокруг сверебит и лётает видимо-преневидимо! Тучами премогучими!  

Сцена 6  

Немец (сам себе):  

У-у! Какой хитрый люти тут шифут! Как тщательно сфою тайну ото фсех сперекают! Флатеют самым клафным русским секретом – кте фолшепный русский корень «хрен» происрастает, а сами ф то же фремя шифут ф такой покаснОй петности, чтопы никто и потумать не посмел, что у самих фсе покрепа пот сафяску солотом сапиты! У-у, какой правильный и счастливый все-таки это нарот! Отно слофо – коренная Россия! Самый что ни на есть ее итейный и тенешный центр! »  

Ведущий:  

Стал спрашивать наш столичный санкт-петербургский академический немец всех встречных-поперечных...  

Немец:  

Эй, премноко уфашаемые коспота кфасьефцы! А кте тут у фас самый ленифый человек прошифает?  

Ведущий:  

А все в ответ опять только дружно затылки чешут и одинаково отвечают:  

Крестьяне:  

Дык, мы туточки все лентяи страшные! Потому что среди болот обитаем. У нас тут что ни посади, что ни построй – всё тут же и сгниет на хрен! Вот потому мы летом и не работаем, от безделья все аж устаем! И только лишь зимой от него, безделья проклятущего, хоть немножко отдыхаем! Все полгода на печи, пока снег повсюду, так вот и отлёживаемся. Лишь к весне, едва от него отдохнумши, чуть-чуть отходим! А весной опять та же самая морока да бестолОка начинается – всё гниет да комарами искусывается, ну какая ж тут работа?! Вот так и живем... И не жисть это, а хрен поймет что! Однако же и большое в то же время всеобщее наше удовольствие! Потому что мы целыми годами – на природе. На самом пречистом воздухе, какой только могёт на земле быть! А не в загазованном таком-сяком вонючем да дремучем Санкт-Петербурге!  

Немец (сам себе):  

О! Фот они, наифные, и прокофорились! Через каштое слофо «хрен» поминают. Та его тут у них, снать, фитимо-пренефитимо!  

(Обращается к квасьевцам) Ну тогда укажите мне, кте тут у фас самый ленифый срети фас фсех ленифцеф прошифает. Такой опломщик, что у нефо фсё ис рук так и фалится! а он ф отфет снай сепе шифет-пошифает, пифо-кфас попифает та печали от сфоефо нефитаннофо покатстфа не снает!  

Квасьевцы:  

О! Такой человек у нас и точно есть! Вона! Видишь вон ту избушку-развалюшку? Вот в той самой избенке вдвоем с матерью живет 20-летний Гаврила по прозвищу рязанский мудрила. Вот он-то тот самый лентяйнейший среди нас лентяй и есть!  

Сцена 7  

Ведущий:  

Вот у него-то, у Гаврилы, немец и поселился. А поскольку имя у того немца было до того немецкое, до такого поросячьего визгу нерусское, что его по его родному имени никто никогда и запомнить не мог. И тогда дали ему знатное уважаемое прозвище по главному его фигуральному принципу – любил этот немчура Русь хаять да свою родину вспоминать и при этом себя по своей фигуре, особенно по животу да по заду похлопывать да стоекратно за день повторять: «О, мой ротной фатерлянт, кте ше ты? О, мой Данцинг, мин херц, зер гут! Данцинг я, я! » Ну, все так и поняли, что он им объясняет: я, мол, Данцинг – я, я! Ну и прозвали его именно поэтому – Данцингом. А так как имечко это корявое, немчурецкое, то и переименовали его по-своему – в Данилу. Вот так все втроем в одной избушке они и зажили: мать-старуха, ее сын Гаврила – рязанский мудрила и их немецкий гость по прозванью Данила – заморский чудила. И вот проходит неделя, другая, Гаврила всё только на лавке валяется, от долгой зимы долгонько отдыхать собирается, бока себе проминает, Русь родную прославляет! И лишь изредка глаза себе спросонья продерет, на икону в углу неистово, как при пожаре, перекрестится да и вновь спать завалится, словно до этого всю ночь ведра с навозом таскал или под окном у любимой стоял, на улицу ее на поглядушки выманивал!.. И на все расспросы немчуринского Данилы лишь хитромордОвисто отвечает: «А хрен ё знат!.. » да «хрен ё понимат!.. » А Данила, знай себе, мало спит, редко ест, а чисто по-немецки целыми днями без устали всё работает: по лесу да по огородам рыщет, этот самый знаменитый ардоватский хрен ищет. А его вокруг не так уж и много оказалось. Но и всё равно расстарался немчура! Сыскал его столько, что целые мешки его насушил! Целые бочки насолил! А как его в деле применять, так ни у кого и не дознался... Уж больно скрытным этот квасьевский народ оказался. Хрен через каждое слово поминает, а как раскрыть его великую колдовскую силу – не говорит, поднаготную правду заграничному врагу не раскалякивает. Потому что это – для всех чужих иноземных граждан особо важная русская тайна превеликая! Государственная!!! И ее соблюдение законом и даже самОй смертной казнью охраняется!  

Тогда стал немчура этот хрен сам же употреблять заместо хлеба во время еды – да в самых неимоверных количествах! Наберет он в лесу грибов, на болоте ягод, поймает в силки птичку какую или зверушку, сварит это все да ест. И хреном заедает! Гаврила-рязанский мудрила и его мать на всё это, широко раскрыв глаза, смотрят, дивятся такому немчурскому изобретению, а секрета своего все равно не раскрывают. У Данилы-немецкого чудилы от хрена уже живот по многу раз на дню сводить стало, он его есть уже больше не может. Тогда он начал его листья толочь, в свою трубку набивать да в сушеном виде курить вместо табака. Но и тут его ожидал полный облом! Хреновый дым из трубки коромыслом валит, комары, мухи от него за километр дохнут! А человечьи мозги он от всяких глупостей и наслаждений так прочищает, что курить его кайфа ну совсем никакого! Да и Гаврила возмущаться начал, кричит на Данилу:  

Сцена 8  

Гаврила:  

Эй! Зачем ты мне мозги прочищаешь? Я тебя об этом не просил! Я от этого слишком много думать начинаю... по ночам спать перестаю... – вся моя жизнь мне кажется беспросветным спаньём! О смысле жизни принимаюсь задумываться... А этот смысл мне и на хрен уже сто лет в обед как был не нужен!  

Ведущий:  

Вконец тут отчаялся Данила. И решил пойти на невиданную и наиподлейшую свою немчурскую хитрость.  

Данила (спящему Гавриле):  

Аха... Рас терефня софется Кфасьефым, токта нА тепе, Кафрилушка, путылочку сафетной и самой люпимой тфоей фотицы – фоточки-самороточки! Кфась сепе на сторофье!  

Ведущий:  

Поставил Данила эту бутылку перед иконой, да и смотрит: что дальше будет. Вот так просыпается однажды Гаврила, глянул по привычке в угол на икону, чтобы благородно перекреститься, а там перед иконой – полная да непочатая бутылочка с водочкой-самородочкой стоит!  

Гаврила  

О! Нет, недаром я о чуде молился. Услышал Бог мои молитвы. Послал мне радость мою единственную да заветную!  

Ведущий:  

Тут же заглотнул Гаврила всю бутылку зараз и опять себе спать завалился. И аж трое суток без просыпу пролежал!  

Данила:  

Нет, так его не возьмешь! Слишком хитер! Что ше телать? Кто потскшет? Что пы такое притумать?..  

Ведущий:  

Да тут, к счастью, беда приключилась. Напал на квасьевскую картошку колорадский жук. Жрет ее нещадно! Мужики сначала долго головы ломали, гадали – откуда к ним такая невиданная никогда прежде напасть прискочила? Вроде ни в чем перед Господом не согрешили, потому что невозможно чем-нибудь согрешить, если целыми днями ровным счетом ничегошеньки не делаешь. Вот тут-то они и догадались, что в этом не кто иной как он единственный – Данила-немчурский чудила – во всем и виноватый! Это именно он и привез с собой эту колорадскую лихоманку, потому что до него о жуке никто и слыхом не слыхивал и видом его не видывал. Вот и получается, что Данила – враг! Засланный казачок! Собрались тогда все квасьевцы возле Гавриловой избушки, вилами и косами машут, кричат:  

Сцена 9  

Квасьевцы:  

Эй, Гаврила-рязанский мудрила, а ну! Выдавай нам своего проклятого гостя! Мы его враз на вилы накинем и в капусту изрубим!  

Данила (испугался, упал перед Гаврилой на колени, умоляет его):  

Кафрилушка! Солнышко! Спаси меня! Сащити!  

Гаврила:  

Да ну тя на хрен! (и на лавке от него повернулся, чтобы немчура ему и дальше спать да о чуде мечтать не мешал).  

Гаврилова мать (немчурину):  

Да разве ж этого облома когда с лавки так сковырнешь! А ну-ка, дай-ка я его по-своему, по-матерински благословлю!  

Ведущий:  

Нарвала она в огороде целый веник крапивы, задрала сыну рубаху, спустила с него штаны да как начала его охаживать этим самым веником по всем голым местам! Взвился тут Гаврила аж до самого потолка! Зачесался весь! Заругался! А потом и обрадовался!  

Гаврила:  

Ох, хорошо! Ох, славно! Знатно ты меня, матушка, обиходила! Вся задница так и горит! Вся тяжесть из нее так и выскочила. Одни только легкие светлые мысли в башке и остались! Они мне теперь всю мою бедовую головушку так и распирают! И вижу я теперь, что жизнь – ПРЕКРАСНА!!!  

Спасибо моей рОдной маме –  

Устроила мне лучше и куда круче, чем в бане!  

Ну чё, милая моя маменька, делать-то надоть?  

Мать:  

Чё, чё! Немчурина, гостя нашего неведомого, от своих придурковспасать надобно! Так что давай, ирод, мной же сдуру вырожденный, выручай гостя славного – нам не равного, католика проклятого, ни в чем перед православными не виноватого. Ежели убьют его мужики, некрасиво это будет. Некультурно! На все наше знаменитое Квасьево до скончанья веков черное пятно ляжет. Вся Россия узнает, какие в нем средневековые дуболомы живут! Перед всей Европой мне стыдно за тебя, дурака глупого, станет! Неужто я тебя не для чуда, а для убивства родила?!  

Сцена 10  

Гаврила (вышел к мужикам):  

Ну! Чё вам надоть, квасьевцы-раздолбатьевцы?!  

Квасьевцы:  

Чё, чё! Зачёкал тут!  

Ты всё себе спишь  

И ничё вокруг не вишь!  

Жук колорадский пожрал всю картошку!  

Тудыть-сюдыть! Поцелуй в хвост кошку!  

Вот мы и пришли – убивать твоего постояльца. Потому что энта всё – именно  

ЕГО рук дело!  

Или выдавай нам его на расправу!  

Или ищи на жука смерть-отраву!  

Гаврила :  

Ну... Тут – тово... Сначала крепко подумать надоть...  

Квасьевцы:  

Думай скорее, Гаврилушка! А то чё зимой-то жрать будем?!.  

Гаврила :  

Ну... Тут этавось... товось самавась...  

Хорошая мысля -  

Не сопля!  

Не выскочит сама!  

Для мыслИ нужно много ума!  

Тут ведь не просто думать надо – тут ЧУДА ждать необходимо! Пока светлая заветная звездочка не зажжется!..  

Квасьевцы:  

Ну так давай – яви нам, что ли, чуду! Ты из нас всех самый догадливый!  

Гаврила (зачесал затылок):  

Эх, жизня –  

Мышиная возня...  

Мысль от счастья должна скакать и плакать -  

Разминать мозговую мякоть!  

А она у меня чё-т затвердела... Ссушилась вся... Размочить ее надоть...  

Квасьевцы:  

Ну, так это ж мы понимаем! Это – законно!  

Размочить сухостой -  

Это ж путь самый верный и простой!  

Это ж самое наипервейшее во всяком великом начинании дело! (Принесли они ему водочки-самородочки огромную бутыль! Употребил ее Гаврила и отвечает им всем):  

Гаврила:  

Ну ладно... Вроде как действительно что-то там, в головушке, проясняется... Глядишь, к вечеру чё-нибудь и накумекаю...  

Квасьевцы:  

А не накумекаешь – так мы и тебя тоже вместе с твоим Данилой-немецкой гадилой обоих косами порубаем! Потому что ни во что уже мы не верим, а только лишь в одно его – в Чудо! И если ты его нам к вечеру не явишь, то зачем ты нам в деревне вообще нужон?  

Вот тогда мы и согрешим!  

Обоих мы вас тогда и порешим!..  

Ведущий:  

Испугался тут Гаврила-рязанский мудрила уже не на шутку! И пошел он с горя в лес – чтобы самому до вечера повеситься, чтобы мужиков в грех не вводить... Вот так идет он по лесу, горько плачет, судьбу свою разнесчастную проклинает... А немчурин Данила украдкой ото всех следом за ним увязался: наблюдает – что его друг-сотоварищ по несчастью делать станет. Долго шел Гаврила. Вдруг увидал муравейник, разделся до гола да и бухнулся всем телом в огромную его кучу! И кричит им отчаянно...  

Сцена 11  

Гаврила:  

Жрите меня, мурашки проклятые! Уж лучше так помереть!  

Чем от собственной веревки или от квасьевских вострых вил!..  

Прощай, жизнь! Словно я тебя и не жил...  

Ведущий:  

Мураши тут же его всего залапали, защекотали, заласкали по всем его самым веселым местам... А Гаврила знай себе лежит, с живота на спину да обратно на муравейнике, как на перине, переворачивется! Вот он окунулся всей своей рязанской рожей в их кучу, нюхает муравьиную кислоту, которой они ему прямо в нос да в глаза остро целенаправленно из попок своих побрызгивают, да так и захахатывается Гаврила от невиданного счастья:  

Гаврила:  

Ох! Вот это я понимаю – дых! Вот это, едрён корень, закваска! Надоть тут подоле полежать – чтобы уж закваситься так закваситься! Чтобы их уксусного дыху мне на цельну неделю хватило! (Провел он себе пальцем по животу, потом лизнул палец). Нет, это ишшо совсем-совсем не то. Кисло, как квашеная капуста. Ишшось не дошел.  

Ведущий:  

Полежал опять. Лизнул себя вдругорядь...  

Гаврила:  

О! Ишшо больше кислинка пошла! Это как перекисшие малосольные огурцы. Хорошо! Но ишшо совсем чуток недокислился...  

Ведущий:  

Он еще посидел на куче и еще облизал себя...  

Гаврила:  

О! Теперь то самое! Как царская водка! Только в десять раз шибшЕе. Да так шибше, что ажно с ног шибат!!!  

Ведущий:  

Тут стряхнул он с себя муравьев, поблагодарил их...  

Гаврила:  

Ну все, братцы, огромная вам наша общая единая квасьевская спасибка!  

Ведущий:  

И даже в ножки муравьиной куче поклонился! Сунул он себе одного муравья в рот, а от его кислоты такая охмурень! Аж мозг вертится! Мураш его за язык – цап! Да так со сжатыми челюстями и помер – доблестно, как герой! Отодрал его Гаврила от своего языка, выплюнул. И другого муравья в рот. И опять бормочет счастливо:  

Гаврила:  

Кислотень – счастья на весь день! (Задумался, зачесал затылок и вдруг сообщает Даниле, который, от него уже не таясь, неподалеку стоял и всё внимательно высматривал и запоминал) О! Зажглась таки она – моя светлая и заветная звездочка, которая мне верный путь указует!  

Ведущий:  

И, больше ни слова не говоря, бегом побежал Гаврила до дому! В своей избушке взял он несколько горстей хреновых листьев, которых вдоволь накопил Данила, сунул их в ведро, залил их кипящей водой, дал настояться пару-тройку часов да и облил этим настоем из лейки картошку на своем огороде. Уже к вечеру ни одного жука ни на одном божьем кусточке уже как есть не было! Все напрочь сбегли! Аж до самОй Америки вприпрыжку друг за другом всей толпой поскакали – только задницы у них сверкали! Да подковы на копытах цокали! А кто из них не сбег – так и слег средь дорог! Подох напрочь! Тогда созвал Гаврила мужиков, показал им всё своё колдовство-чудодейство и приказал им...  

Сцена 12  

Гаврила:  

Вот как надоть делать-то, лапти вы лесные!  

Квасьевцы (хором):  

О! МудрО! МудрО!  

Ведущий:  

Завопили они все разом и бросились в свои огороды тоже хреновой настойкой картошку свою обливать. Вот только так и спасли урожай. А в благодарность добрые квасьевцы Гавриле целый памятник поставили! Ну, может, и не совсем памятник, а так... малость близко к памятнику... Но монумент получился всё же славный – свезли они из всех своих коровников огромную пирамиду навоза к его огороду и поклонились ему поясно!  

Квасьевцы (хором):  

Вот тебе, Гаврилушка, наша общинная тебе благодарность! Пользуйся бесплатно.  

Раскидывай этот навоз по земле -  

Давай плодородие своей головной мыслЕ!  

Урожай повышай -  

Мозги свои новыми полезными мыслЯми укрепляй!  

Нам для хорошего человека дерьма не жалко! Мы тебе его еще привезем – сколько прикажешь. Ты только нам на один наш скребущий нам душу вопрос ответь: сам ты до такой великой мысли допёр али чужой кто помог?  

Гаврила (важно):  

Ну конечно, только единолично сам! А помог мне допереть до этого вот – ОН самый!!! Мой лучший друг и лаборант в моих научных изысканиях Данила-иноземный чудила. Так что вы его больше не забижайте. И ни в чем таком-этаком басурманском против него не умышляйте!  

Квасьевцы (хором):  

Ну, энто... знамо, конечно! Больше – нет! Не тронем! НезамАим! И не замыслим. Живи, Данилушка, себе преспокойненько до самой твоей естественной смертной минутушки... А когда она к тебе придет – про то и самому Богу порой неведомо, потому что и Боженьке иногда шлея под хвост попадает, и он тогда черт те что вытворяет – что и сам от себя прежде был не горазд даже подумати!..  

Ведущий:  

И все они дружно побежали в кабак – праздновать великую русскую над американским жуком победу! А вечером все трое мать-старуха, Гаврила да Данила сели возле самовара чаевничать. Данила знай Гаврилой всё восхищается, всё его обхаживает да уваживает!  

Сцена 12  

Данила:  

Ах, какой ты, Гаврилушка, умный и матёрый парень! Цены тебе нету! Одно только я никак в толк не возьму – кто ты по крови будешь? Славянин али мордвин?  

Гаврила:  

А чем этот ваш длинный хрен от нашей круглой редьки отличается?  

Данила:  

Ну, ежели ты такой смекалистый да терпеливый, то ты как есть, конечно же, славянин. А ежели упрямый и с лавки не встанешь, пока тебя крапивкой по голой попке не повыстегают, то, выходит, что ты как есть древний и упрямый, как мамонт, мордвин. Ну так кто же ты на самом-то деле такой есть, а?  

Гаврила:  

А хрен ё знат... А зачем тебе это надоть знать-выведывать? А? Какой-то подозрительный ты тип, Данила-нечистая сила... Могёт быть, ты чрез меня какой важнейшей государственной важности секрет разузнать хочешь? Так знай, вражина-разведчик, я тебе никакого моего секретства ни в жисть не поведаю! Сколько ты здесь ни хитри и сколько мне тут предо мной водочки-самородочки ни ставь!  

Данила:  

Да что ты, что ты, Гаврилушка! Не тревожься ты так понапрасну. Всё, Гаврила, мне в тебе нравится! Всё, Гаврила, мне в тебе мило! Это ж я не для себя стараюсь. А для науки, которая генетикой называется.  

Сошлось в тебе такое собрание превосходных генов,  

Что стал ты мыслитель – всемирный и хренов!  

Сам ты и есть разрешение важнейшей русской загадки,  

От которой у всех на Западе мозги не в порядке...  

А именно: что такое есть таинственный русский корень – Хрен!  

Гаврила:  

Ну, это – да! Это, конечно же, да! Генотип во мне собрался наипревосходнейший! Сам смотрю на него, шшупаю, оцениваю и никак не нарадуюсь!  

евойнева (обращается к матери Гаврилы):  

Ну а вы, матушка, что скажете?  

Мать:  

А то и скажу, что и сказать-то мне особо и нечего... Когда я замуж за евойнева отца выходила, то показался мне муж мой сначала славянин, а уж потом мордвин. А уж как пожила я с ним годок-другой, так и думаю себе: не-ет! Потому что ажно он сначала как есть по всем повадкам своим проявился целиком весь мордвин. И только лишь с самого-самого краю из него начинает прорастать большой-пребольшой славянин... А всё вместе это кучкуется, клубуется да и собирается в одно целое – как есть в русское! Во как я его с самого начала, голубчика, раскусила! Уж он-то от меня ни одной своей тайны не укрыл! Только в одном меня не послушался – помер слишком рано: устал, видно, отдыхать-то... Ну так сын его теперь и за себя, и за него вдоволь всевозможного вида отдыху отрабатывает! А я ему и не мешаю. А куды ему у нас спешить? Коли всё само собой деется, вся работа сама собой вовремя исполняется, потому как одним только чудом живем, чуда ждем, и чудо с нами непрестанно завсегда и совершается!  

Данила (про себя):  

О! Я, я! Слефа – слафянин, спрафа – мордфин. А ф целом – русский, скольский, как моллюски...  

Ведущий:  

Разинул рот Данила, такие великие философские крестьянские изречения слушаючи, лишь в животе у него от переизбытка хрена неумолчно бурчит... И опять допытывает он Гаврилу:  

Данила:  

А как ты догадался, ЧЕМ именно картошку поливать надо?  

Гаврила:  

Ну так ведь мураши мне прямо на ухо это и нашептали, пока я на их мурашиной куче их кислотой кислился и ихним уксусом уксусливался.  

Данила:  

А что за звездочку такую заветную ты вдруг там узрел?  

Гаврила:  

А хрен ё ведат... Я ж опьянел весь... ну вот и привиделась... дрянь какая-то... Может быть, это вовсе и не звездочка была, а так... Кто ж ее, заветную, тварь небесную, бездушную, теперь ведат...  

Данила:  

Как ше это так получается, что ты ни то ни сё, ни русский, ни мордвфин, а просто так, сфоей пез роту, пес племени матери сын, а фыхотит, что ты на самом-то теле – и всё! И фся! И мудрости у тепя – целая падья!  

Гаврила:  

А ты глянь на этот самовар. Это ж хрен знат чё! Сам самовар – тульский, вода в ём – квасьевская, чай в воде – китайский, а напиток получается просто райский! А если есть еще и сахарок для прикуски, так чай и вовсе получается – русский! Так что чем больше в человеке всего понамешано, тем он «вкусней» получается! У нас ведь в Рязанской губернии не мама человека делает. Нет! Человек по самому-то его попервоначалу пустым местоимением из маминого месторождения к людЯм выползается. И уж только потом он из великой матушки-природы особой рязанской чистокровной особенностью наполняется!  

Данила (от восторга кричит):  

О, русская самофарка! О, мортофская сафарка! Я, я! Вери, вери зер гут! О русская смекалка, о мортофская закалка!  

Ведущий:  

И опять лежит Гаврила на лавке да на печи – давит кирпичи. Отдыхает и неделю, и другую и двигаться не хочет ни в какую! А всё только от безделия тоскует да на жизнь лютует, а важных геройских дел для него вокруг никаких и нетути – всё вокруг и впрямь само собой делается: за весной приходит жаркое лето, за летом – желтая осень, за осенью – белая зима, и всё опять по кругу. И так из года в год. Из века в век... Человеку тут абсолютно ни во что вмешиваться и не надо, а то только хуже сделаешь – климат напрочь испортишь. И тогда начнут огурцы на квасьевских огородах поспевать аккурат к Новому году... А все растения от такого беспорядка меж собой поперепутаются, поперескрещиваются, новыми понятиями понаполнятся, и тогда придется малину на зиму солить, а вишню вместе с косточками рубить и молотым перцем посыпать. Жуть великая на земле начнется, а не жизнь! Даже жениться Гаврила никак не хочет, потому что жена будет беспрестанно по избе мельтешить – окно своим задом широким постоянно загораживать, на белый свет сквозь него смотреть мешать станет – жизнью вольной наслаждаться помешает! А уж это ну ни в какие ворота не лезет! А тут и вдругорядь случилась в Квасьеве беда новая – страшная! Лютая! Пчелы почти все на пасеке летать перестали! Сидят они себе в ульях, свой мед сами же пожирают, ничего людям на зиму не оставляют. Опять квасьевцы бороды да затылки чешут, на общем колхозном собрании выводы брешут.  

Сцена 13  

Квасьевцы кричат. Первый мужик:  

Это опять всё он, ирод немчуринский, виноват!  

Все хором:  

Верно-верно! А больше у нас тута и некомути!  

Второй мужик:  

Айда Данилу мочить на хрен! Он не нашенской веры! Католик. Ересиарх проклятый! Пчелы про это всё как прознали – так сразу нестись и перестали. Вот теперь и бастуют – православной справедливости на русской земле требуют!  

Все хором:  

Правильно! Айда его, германца нерусского, мочить!  

Ведущий:  

И вот пришли они всей своей лютой толпой опять к Гавриловой избушке и снова безбожно громко орут:  

Все хором:  

Эй, Гаврила! А ну! Выйди, что ль, мил друг, поговори с нами, с народом-то, чё ли! Ась?.. Чё молчишь-тоть? Слышишь нас? Или совсем ты от водочки-самородочки уже ни в кадысь и ни в кудысь?  

Сцена 14  

Ведущий:  

А Гаврила как раз опять только что заснул. И вновь перед ним несчастный его германский сотоварищ Данила на коленях ползает, от смерти его защитить просит...  

Гаврила:  

Да ну тя на хрен! Мне больно некогдать!  

Ведущий:  

И опять он, лентяй иакой, знай себе сладко посапывает да от приятного сна покрякивает! И опять Гаврилова мать нашла способ поразбудить свово сыночка. Взяла она в обе свои мягкие рученьки полено побольше! да потолще! да пожестче! да посучкастее! да позубастее! да и пошла им охаживать своего разлюбезного сынушку-кровинушку-ленивую скотинушку! Только лишь тут-то он и очнулся. Лежит – наслаждается, матушку нежно просит:  

Гаврила:  

Ага! Ага! Вот! Вот! Тутося. И еще кабыть здесюшки. И еще тамочки. Вдарь мне во все мои выросты и ямочки! Да по пяточкам меня еще! Да по копытушкам! Да по мозолюшкам! Выбей, матушка, из меня всю мою лень-горюшко! О-о-ё-ё! Ой! Ай! Я-яй! И по спинке меня, по спинке! Да по горбинке, матушка, по горбинке! Ага! Ой, еще огрей! Да посильней! Ага, вот туточки. И еще вдоль позвоношеньки. Да по каждой лопатке! Да по сопатке! Чтоб мозги мои встали на место и жилось бы мне в полном порядке и в достатке! И еще тамочка, моя родная мамочка. Ага, вот эдак-то меня, грешного да безуспешного, без дела лытающего, жизнь проживающего. Ох! Хорошо!!! (вскочил, потянулся, восхитился! )  

Хорош массаж!  

Вспотел аж!  

Спасибочки, мама,  

Что не пожалела меня поленом ни грамма!  

А то я уже совсем одеревенел  

Без геройских-то дел...  

Мужики (кричат):  

Эй, выходи на разговор, Гаврила. А не то тебе – могила!..  

Сцена 15  

Гаврила (вышел к мужикам):  

Ну что за народ! Не дают поспать, когда выпьешь!  

Ну чё у вас опять за кипеж?  

Что за нетерпёж?  

Эй, вы! А ну, орать хорош!  

Мужики:  

Да вот, Гаврилушка, пришли мы опять прикончить твово разлюбезного дружка Данилушку!  

Так мы только что единогласно постановили на общем нашем собрании  

При полном единодушном голосовании!  

Гаврила:  

Ну ничё себе! Вот это у вас сочинение получилось!  

Резолюция -  

Супротив меня ажно революция!  

Это за что ж вы его так, сиротинушку немую, нерусскую, совсем насмерть укокошить хотите?  

Мужики:  

Дык, из-за него пчелки наши в смутьянство пришли! Возвращения христианского благолепия требуют! А он – католик.  

А могёт быть, и вовсе лютеранин -  

Антихристовыми идеями в голову ранен!  

И это наших пчелок шибко оскорбляет!  

Мед собирать мешает!  

Вот мы и пришли, значит, чтобы твоего Данилу -  

Да по его нездешнему рылу!  

Прибить, стало быть, его начисто! Такое наше мудрое всенародное постановление  

И откровенное тебе заявление!  

Гаврила:  

Так вы ж в прошлый раз поклялись его больше не трогать!  

Мужики:  

Дык, в прошлый раз мы обещались его больше на вилы не сажать  

И ни в чем его свободу вероисповедания не зажимать.  

А теперичка мы подумали да пораскинули своими небольшими общими мозгами  

Да и решили разорвать его граблями!  

Да всего на кусочки!  

Ну, то есть, извести его, иноземца, до полной точки!  

А это – преогромная по сравнению с прошлым разом разница!  

В общем полная и окончательная твоему дружку задница!  

Вот как! Ну так что? Спасешь наших пчелок? Или тебе твово Данилушку уже совсем не жалко? А то мы и тебя на пару с ним тоже разорвем да и вон на ту пирамиду дерьма забросим, которую мы тебе же бесплатно в прошлый раз и подарили!  

Гаврила:  

Эх, судьбинушка –  

Тлеет, как лучинушка... (задумался Гаврила и живот свой волосатый чешет). Ну так уж и быть, ладно. Хоть и неохота мне... Тут ведь сначала долго думать надоть...  

Мужики:  

А ты думай поскорее! А то совсем без меда останемся –  

Чем станем лечиться?  

Где воск возьмем для свечей, чтобы молиться?  

Гаврила:  

Эх... Хорошая мысля не сопля – сама не выскочит... Тут звездочка светлая заветная зажечься должна, весь мой мозг осветить! А это вам не кучу дерьма навозить. Тут крепко напрягаться надо! А мне неохота – душа покамест не лежит...  

Да ну к черту эту мыслю -  

Лучше пойду-ка я еще посплю...  

Мужики (умоляют):  

Гаврилушка, уговори свою ленивую упрямую мордовскую душеньку! Смилуйся! Сотвори нам опять чудо!  

Гаврила:  

Эх, жизнюга-подлюга! Хорошо пожить всё никак не удается... Одно только плохое вокруг деется!.. Ну уж ладно... Глядишь, к вечеру чё-нибудь и надумаю...  

Сцена 16  

Ведущий:  

Посидел он так вот с часок в своей избушке,  

Почесал в макушке –... ничего не вычесал... Потом попил чайку своего ключевого мордовского...  

Тут и обуял его бес!  

Да и опять направился он прямиком в свой густой рязанский лес.  

А Данила опять тайком ото всех за ним поспешает  

Да все вокруг примечает.  

На долгоиграющую память в своем немецком мозгу всё записывает. В общем как есть шпиён самый пренастоящий! Старогерманский. Старинных, кайзеровских еще времён. Из учёных. Из академиков-шизофреников, которые в столице не усидели и, как дураки, в народ за знаниями пошли! Вот вышли они из сырой темной чащи на солнечную поляну, где расставлен целый батальон всяких ульев. Снял Гаврила крышку с одного, другого, третьего, с пятого-десятого улья, сунул руку во все по очереди – не отзываются пчелки на его наглое вторжение в их сугубо личную, интимную медовую жизнь... Сидят... пришипились! И только глаза на Гаврилу зло таращат, зубами черными, огромными, как волки, громко щелкают да свой мед жадно лопают – в дерьмо его переделывают... Непорядок! Не для того квасьевцы их тут столько времени разводили да холили-лелеяли.  

Гаврила:  

Ну, пчелочки! Ну, миленькие! Родименькие! Ну цапните меня хоть разочек хоть за самый маленький мой кусочек! Чтобы душа у меня разгорелась – мысля широко разыгралась! И светлая моя заветная звездочка зажглась! Ну!!!  

Ведущий:  

Но – нет! Молчат пчёлочки. Только еще быстрее мед жрать начали – чтобы людям его совсем уже ни капли не досталось! Одна из них попыталась было в воздух подняться, да крылышки у нее подкосились, она и бухнулась обратно всей своей огромной мордой в мед и чуть в нем насмерть не утопла. Слава богу, Гаврила ее вовремя успел за лапки вытащить. Осмотрел он ее всю да тут и сделал важный вывод:  

Гаврила:  

Ё-моё! Да они ж все пьяные! Вон как от них мухоморной водкой-квасьевской закваской разит! Ажно я сам от того дыха того гляди с ног на землю сорвусь! Это где ж они, пьяницы такие-сякие, крылатые-полосатые, красучие-полосучие, столько нахлебались? А-а! Ну понятно!  

Так ведь вчера ж Ведьмина ночь была:  

Красная луна плыла -  

Поганкино болото воняло –  

Вся нечистая сила гуляла!  

Вчера ж мухоморы цвели!  

Свой запах разбрасывали по всей вЫси и далИ.  

Такое чудо только раз в сто лет бывает! Да и то только у нас -  

В квасьевских лесах,  

В касимовских борах,  

В рязанских чащобах,  

В летних сугробах.  

Цветы у мухоморов огромные, пахучие!  

Нектары с них тягучие!  

И они, как роса, сами с них так и капают. Так наружу и слезятся. Ажно как кристаллы алмазов!  

И они и есть самое наилучшее в мире лекарство от всех сглазов и заразов!  

Во как! Вот пчелы этого нектара и нализались! А он им мозги их маленькие так опушИл, что они теперь и вовсе соображать перестали!.. Что же теперь делать-то?..  

Данила:  

Не снайт... я фаша кфасьефская антинаучная локика софсем расучился понимайт... Колофа у меня от фаших чутес уше полностью нихт арбайтен... Ты, милок, уш как-нипуть тафай сам соопрашайт!.. Я тепе не Леонарто Тафинчи – каштый опо фсем сам тумает нынче!  

Гаврила (приказывает):  

А ну, нерусь, такая сякая! Вынимай свою немчурскую трубку! Набивай ее своим сушеным хреновым листом. Закуривай!  

Ведущий:  

Исполнил Данила все в точности, как приказал ему Гаврила. Хреновый дых по пасеке такой дурманный да очумелый пошел, что пчелы враз все протрезвели, в себя пришли! Да как принялись Гаврилу с Данилой жалить, что Данила тут же в ближайший ручей так целиком в одежде и бухнулся! И целый день в ледяной воде потом отлеживался – синяки да опухоли от ядовитых пчелиных жал лечил. А Гаврила знай себе стоит посреди пасеки, весь облепленный пчелами, почесывается да поохивает от восхищения:  

Гаврила:  

Ах! Ох! Вот это я понимаю дых от ихнего яда! Наш – квасьевский! Ишшо! Ишшо давай наяривай, братва почесуйная!  

Мохнатая-полосуйная!  

Так мне и надоть, лаптю лежачему,  

Смерду ходячему!  

Вы – отличное мне погоняло,  

Чтобы от меня глупостью не воняло!  

Ну всё, хватит!  

Ведущий:  

Поклонился Гаврила пчелкам поясно да и пошагал себе опять в свою избушку. Так вот и вылечил всех квасьевских обмухоморенных до невменяемости пчелок! А вечером сидят все они опять втроем в своей избушке-развалюшке, и Данила снова беспрестанно всё нахваливает Гаврилу:  

Сцена 17  

Данила:  

Ай та и покатырь ты, Кафрила! Ну просто памятник пронсофый, а не челофечище! Самый настоящий вошть наротный!  

Почитай, как сам фторой Ифан Сусанин -  

То тофо ты умён и отчаян!  

И то фсефо-то ты тохотишь сфоим лесным самотумным умом,  

И всё-то тепе нипочем!  

Не страшны тепе ни мурафьи, ни пчелы,  

И хотишь ты фсю шиснь сторофый и феселый!  

И как только это тепе утается?!  

Гаврила:  

А хрен ё знат...  

Данила:  

Примечаю я, что ты не умом шифешь, как мы, немцы, а чисто по-русски, то есть отной только тушою. У тепя и слофа-то, и прикофорки-то фсё про тушу: туша полит, туша корит, туша просит или не фыносит, туша терпит или пылает, по туше или не по туше, тушно или туше просторно, пестушный или, наопорот, сатушефный, утушающий или тушечка, тушенька. А самое страшное тля тепя просфанье – это кокда у челофека души фофсе нет. И токта это по-фашему уже – тушман! О, как ше это фсё клупоко! О, как это фсё мутрО!  

Гаврила:  

Ну ты, брат, уже совсем уже по-нашенски, по-квасьевски говорить начал! «МудрО» – это словечко чисто наше, лесное, касимовское!  

Данила:  

А я уше и тумать по-фашему начал. Почему, спрашифается, нас, немцеф, такими умниками по фсей Ефропе считают? Та потому, что Кермания – страна маленькая, фся наскфозь, фширь и фглупину нами дафно исфетанная, как кротами, сплошь исласанная-перерытая, фот и прихотится, чтопы в ней шить и не колотать, то фсефо тотумыфаться та тоискифаться – науку протфикать. А фас, касимофских кфасьефцеф, никаким умом не осилишь! Прирота у фас такая покатая да пескрайняя, что отна только туша ее охфатить и спосопна! Люпая наука ф фаших просторах и покатстфах фсякий сфой смысл теряет. Потому что у фас, кута ни шакнешь, кте ни копнешь, ф кофо ни стрельнешь, фесте чуто какое-то случается, нефиталь какая-то фыколупыфается, и покатстфо само фам ф руки так и лесет – только успефай пальцы растопырифать, чтопы ефо не упустить! Поэтому фы только чута и жтете. А метотично каштый тень рапотать, как мы ф нашей чистенькой Кермании, фам скучно, неинтересно!..  

Гаврила (гордо):  

Да! Мы, квасьевские, такие!!!  

Данила:  

И есть у фас, мортофцеф-слафянцеф-русакоф, еще отна странная закатка.  

Гаврила :  

Это какая же? Расскажи, а то мне невдомёк.  

Данила:  

Покасывал я ф Санкт-Петерпурке да ф Москфе фсяким расным русским лютям портреты сяких труких расных русских лютей. И фсе они, как отин, мне кофорили, что фот это – портреты или татар, или чухонцеф, или лютишек еще какой-нипуть нефетомой им национальности, но только ни ф коем случае не русских. А кокда я покасал им портреты самых что ни на есть типичных-претипичных мортфин, то вот тут-то фсе они ф отин колос мне и фопили, что фот именно фот эта мордфа и есть самые что ни на есть коренные русские-прерусские фисиономии! Роши как есть слафянские! Чистопоротные! Чуть ли не крафские да княшеские! Фот и получается, что ты – хоть и мортвин, но на самом-то теле и есть польше фсех русский. Польший русский, чем таже самый русский-прерусский русак! О как!!!  

Гаврила :  

Ох! МудрО говоришь! Оченно даже правильно! Мы, квасьевцы, мы – о-о!.. Даже и слов таких нет, чтобы выразить, какие мы! Вот такие вот мы такие-сякие-растакие-эдакие! Да-а!!!  

Данила:  

Я! Я! О, русский кирпич – мортофский цемент! О, русская скаска – мортофская сакфаска! Гут, гут! Очень таже вери-вери зер гут! Я только отнофо понять не могу.  

Гаврила :  

А это чего же?  

Данила:  

Что это са сфёсточка такая сфетлая сафетная у тепя постоянно ф тфоих класах закорается, которая тепе на фсе фопросы прафильные отфеты потскасыфает?  

Гаврила :  

О! Это... это... это как бы такая особая механизьма – для моих мозгов клизьма... Ну сам просеки: мозги у меня от долгого отдыха ржавеют, а когда я думать започиначинаю, то в моих мозгах шестереночки начинают зубьями своими задевать за восьмиреночки, те – за шарниры и прочие гарниры, и все вместе разом они вот так вот проворачиваются, скрипят-искрять-вспыхивают! Вот от этого у меня в мозгах да глазах звезды и загораются. Вот я этих самых звезд и дожидаюсь, чтобы своё новое полезное обществу открытие сделать. А про то, что колорадских жуков хреновым настоем поливать надо, так это ж ты сам мне и подсказал.  

Данила:  

Я?! Та это кокта ш?!  

Гаврила :  

Да ты ж, когда хрен неумеренно вместо хлеба ел, все время животом мучился. Вот я и подумал: если даже такой большой немчура от хрена страдает, то маленький жук от него тогдысь и вовсе помрет. Ну так оно и вышло! И с пчелами тоже только ты один меня надоумкал. Когда ты свои сушеные хреновые листья у нас в избушке курил, так у нас во всём Квасьеве в эти дни ни одного пьяного мужика не было – так всем твой хреновый запах мозги прочищал, хмель изгонял! Мужики злые ходили, тебя отлупить хотели, потому как из-за тебя они только напрасно водку в пузо свое переводили. Так что именно тебе, Данилушка, и спасибушко! А вовсе не звездочке моей светлой заветной. Вот так-то!  

Ведущий:  

И опять потекло-затетёкало время своим тягучим неспешным ходом-самобродом. А уже июль на дворе. Жара установилась страшенная! Даниле давно уже пора в свою Академию наук, в Санкт-Петербург возвращаться, но все реки пересохли, по ним никуда не доплывешь, а по дорогам нидокуда не доедешь, потому что в касимовских лесах в те поры никаких дорог и вовсе не было – так,  

Тропки одни  

Сквозь вековечные пни.  

По ним плутаешь сотни верст лесом -  

И всё в пасть к бесам!  

Настолько они все запутаны  

Да заплутаны!  

Что лучше по ним и вовсе никуда не ходить,  

А спокойно дома годить.  

И на каждой такой тропке, на каждой божьей версте по три медведя и по десять волков сидят – смелых путников задрать хотят! У квасьевцев весь урожай на корню высыхает... И снова стукнуло им всем разом в голову, что в этой страшной засухе опять только один он, немчурин, и виноват! Потому что больше винить просто уже некого – не солнце же, не облака... одного только Данилу – дурака! Он же не наш типаж, он – немец, чужеземец. На ём можно сорвать любую злость – воткнуть ему в пасть кость! И уже в третий раз группируются квасьевцы вокруг Гавриловой избушки, немцу стрелку забивают!  

Сцена 18  

Мужики (кричат):  

Эй! Выпускай, Гаврила, свово постояльца –  

Мы его растянем на пяльца!  

Давай сюда его, разряженного в бархат да перья –  

Мы его в реке враз утопим за его католическое неверье!  

Гаврила :  

Ну вы чё, мужики!  

Совсем вас обуяла нечистая сила?  

Что ж она вас так всех перебесила?  

Ну зачем вы мово немца всё черните да хулите –  

Лучше на самих себя посмотрите.  

Сами, что ль, ни в чем не грешны?  

Ходите неумытые, страшнее сатаны,  

Грязные рубахи, протертые штаны!  

Выскочили, как из ада!  

Кроме чуда, вам ничего не надо.  

Оставьте вы его, друга мово, в покое!  

Мужики:  

А ты нам тут не шебурши бабушку! Не кудрявь лысого! – совсем уже хамеют квасьевцы. – Не заговаривай нам зубы. Утопить еретика – самое что ни на есть святое дело! За это нас Боженька за все наши грехи прошлые простит и дождь пошлет. Или давай тогда сам делай нам чудо, как в прошлые разы!  

Яви нам опять свой русский корень!  

Или воткнем в тебя шкворень!  

Гаврила :  

Ой! Чё-т неохота мне сёдня приниматься за дело -  

Мысля во мне еще не поспела...  

Надо мне еще чуток полежати – отдохнути  

В тепле да в уюте -  

Чтобы окончательно мою думательную думу пообдумывати, мыслительную мысль пообмысливывати!  

Мужики:  

Ну уж нет! Или слезай со своего насеста!  

Или напрочь отрежем тебе твоё знаменитое ленивое сидячее место!  

Гаврила-хандрила.  

Самородок -  

Кулак тебе в подбородок!  

Достаточно тебе лежать сутками  

Да на всё отвечать нам баснями да прибаутками.  

Дело делай!  

А то тебе бы всё водочку-самородочку пить да на мир дивиться -  

А нам впору уже впрямь удавиться!  

Гаврила :  

Ну хорошо, хорошо, Только ведь умная мысля...  

Мужики:  

Знаем, знаем! Мысля не сопля – сама не выскочит. А ты давай сморкайся своими мозгами быстрее. А то нам кого-нибудь от злости убить уже руки чешутся!  

Гаврила :  

А я уже придумал! (обрадовал их Гаврила и выкатывает им бочку) Вот вам целая бочка тертого хрена с уксусом, которую мой друг Данила заготовил. Разбирайте, мужики, этот хрен да скорее мажьте им вымя своим коровам и быкам!  

Мужики:  

А это еще зачем?!!!  

Гаврила :  

От хрена всё стадо возмутится, мычать начнет, а мы коровок своих поставим всех правильным строем и направим их мычать мордой в одну сторону.  

Мужики:  

А дальше чё?  

Гаврила :  

А дальше от их хорового мычания такой ветер подымется, что нагонит он нам из самого дальнего далека тучи-облака, а из них уже и долгожданный дождь польет!  

Мужики (стукнули себя по лбу):  

А ведь и верно! И как же мы сами до этого простейшего способа не дотумкались?  

Ай да Гаврила!  

Ай да мыслительная его воротила!  

Ведущий:  

И тут же побежали все тертым хреном своим коровам да быкам про меж их ног мазать! А Гаврила тем временем наказывает Даниле...  

Гаврила :  

Ну всё, брат, а теперь беги отседова, пока не поздно! Пока живой!  

Данила:  

Сачем это? Никута я от тепя не уйту! Хочу нофое тфое чуто самолично сапечатлеть.  

Ты ше, Кафрила, как НьютОн -  

Тепе по силам открыть люпой нофый сакон!  

Эх! Пропатаешь ты стесь са сря... Никто тепя зтесь не ценит. Растрачифаешь сфои силы тракоценные на фоточку-самороточку... Тепя пы к нам, в Керманию – там пы ты шил по начальственному прикасанию да затанию та строко по расписанию. О! Сколько пы ты токиа великой Керманской империи польсы принес! Ой-ёй-ёй! Ца-ца-ца! Но рас ты не етешь, так я теперь нафсекта при тепе нахотиться путу – чтопы фсекта тфои нофые чута фитеть. Тля науки их на перкамент сапечетлефать и ф Керманию отпрафлять. Так что дафай, покасыфай нофую чуту! Я аш пылаю фесь от нетерпения!  

Гаврила :  

Да какое еще чудо! Совсем ты, академик хренов, спятил!  

Ходишь в шляпе с перьями,  

Аживешь глупыми народными поверьями...  

Совсем уже из академика петербугского в дурака квасьевского превратился! Наврал я им всё – чтобы время выиграть, чтобы ты успел убежать от них куда подальше! Потому что сейчас они своему стаду соскИ хреном с уксусом натрут, стадо взбунтуется! Мжиков попыряет! А они прибегут уже тебя убивать! И тут уж я тебя защитить уже ничем не смогу...  

Так что прощай, брат мой названый,  

Одним хреном со мной мазаный,  

Одною бедою вместе со мной ученый,  

Общей смекалкой нашей крещеный!  

И шуруй ты отседова на хрен – навсегда! Если, конечно, жить хочешь...  

Ведущий:  

Поцеловал он на память Данилу по-русски три раза в обе щеки, повернул его к лесу передом и даже пришлепнул его напоследок – чтобы он быстрее драпал! Ну, тут Данила, конечно, схватил шапку и деру! Но только пока его широкая академическая задница в красных бархатных штанах среди кустов да сосен мелькала, вдруг ни с того ни с сего ветер вокруг разыгрался, в небе страшный гром грянул! И вслед за ним и впрямь ливень сплошной стеной пошел!.. Так с тех пор больше уже никто Данилу-немецкого чудилу никогда и не видел – ни в Академии в Санкт самОм Петербурге, ни в Квасьеве...  

Испугался Данила мужиков д  

Да и был таков!  

Смылся подальше от лютого народа! Ведь людская злоба -  

Это как хвороба.  

Когда сердце злобливо,  

Оно – как река в день разлива:  

всё вокруг одной лишь злобой зальет. Одну лишь тину да топь после себя оставит... Сгинул наш Данилушка навечно... То ли медведи и волки его в лесу задрали, то ли сама Баба Яга замуж его за себя взяла и в своей избенке его поселила – это никому уже не ведомо... Но скорее всего, он сам правильного пути-дороги не сыскал да так до сих пор в наших бескрайних касимовских лесах и плутает-шастает, потому что мужики частенько своими глазами видели, что появился в чаще какой-то странный лешак – ходит весь в звериных шкурах, по-русски ни бельмеса, но как узрит на тропе какого квасьевского мужика, тут же нападает на него, жрать просит, еду отнимает и орет ему с немецким акцентом:  

– О, мордфа! О, хрен! О, русский корень! О, я, я! О, чуто! О, Кафрила! Вери, вери зер гут!..