Суд

СУД  

Я окончил Московский институт нефти и газа им. И. М. Губкина ( ныне Российский государственный университет), факультет Автоматики и Вычислительной техники.  

Народец у нас на потоке подобрался разночинный – много было студентов из нефте-газовых районов страны – Сибири, Азербайджана, Башкирии. Приезжали к нам на учебу и представители дружественных стран – прежде всего, стран СЭВ (Для молодых поясню – СЭВ, Совет Экономической Взаимопомощи) – орган, на бумаге призванный оказывать взаимовыгодную экономическую помощь его членам, социалистическим странам Европы, Монголии, Вьетнама и Кубы. На деле же все сводилось к мощным финансовым и сырьевым вливаниям со стороны Союза в хилые экономики стран содружества. В обмен на нефть, газ, металл, древесину и прочее сырье мы получали болгарские консервированные помидоры, венгерское вино и лечо, вьетнамские кеды и прочую херню. Надо отметить, что при этом уровень жизни людей в европейских странах Совета был несравненно выше, чем в стране-меценате.  

С радостью, граничащей с экстазом, мы помогали и всяким недоразвитым странам третьего мира. Стоило только какому-нибудь ушлому лидеру в леопардовой шкуре объявить, что его страна, сбросившая колониальное иго, решила идти по социалистическому пути развития, на него тут же обрушивался поток денег, бесплатного оружия и прочих материальных благ.  

Были также представители, так называемых, неприсоединившихся стран. Представитель одной такой страны – Ганы – учился на нашем потоке. Это был здоровенный, белозубый, улыбчивый парень, цвет кожи которого, отдавал куда-то в иссиня-лиловую часть спектра. Ему тут же прилепили прозвище – «Гонец из Пизы, Пиздец из Ганы».  

Особенно много в нашей группе было студентов из Татарии. Я сдружился с немногословным парнем из Альметьевска – Ильдусом Юлдашевым. Он был на несколько лет старше меня, целевик, то есть, одним из тех, кого послало на учебу какое-либо профильное предприятие, с условием, что после обучения, новоиспеченный инженер обязан был вернуться и отработать сколько-то лет на этом предприятии.  

Студенты такие, как правило, отслужившие уже армию, успевшие несколько лет поработать на отраслевых предприятиях и основательно подрастерявшие багаж школьных знаний. Для них в институте был организован нулевой курс, так называемое Подготовительное отделение, на котором их готовили к обучению в институте. В дополнение, тем, у кого русский язык не был основным, преподавали так же и его.  

На Ильдуса я обратил внимание в тот момент, когда он довел почти до истерики нашу преподавательницу Высшей математики, Татьяну Александровну, на одном из семинаров, упорно называя ее на «ты».  

Диалог их звучал примерно так:  

– Юлдашев, напомните мне, пожалуйста, что мы проходили на прошлом занятии, и что я задавала на дом?  

– На прошлом занятии мы изучали признаки сходимости математического ряда, а на дом ТЫ задала…  

– Стоп, Юлдашев, не «ты», а «вы». Студент не должен обращаться к преподавателю на «ты». Повтори.  

– Студент не должен обращаться к преподавателю на «ты».  

– Молодец. Продолжай.  

– На дом ТЫ задавала…  

– Нет, Юлдашев, – уже несколько раздраженно прервала его Татьяна Александровна, – я понимаю, что в Вашем языке нет различия в вежливом обращении к старшим и панибратским к приятелю, но прошу Вас запомнить, обращаясь ко мне, Вы должны говорить мне, так же, как я Вам – «Вы». Вы поняли меня?  

– Да.  

– Очень хорошо. Итак, что я задавала на дом?  

– Ты задала на дом…  

– Стоп, Юлдашев, стоп. – Уже цвета свеклы от возмущения орала ему математичка. – Не «Ты», а «Вы», не «Ты», а «Вы», не «Ты», а «Вы»! Вы меня поняли?  

– Да, – следовал спокойный ответ. На чеканном, словно отлитом из бронзы лице Ильдуса не дрогнул ни один мускул.  

– Повторите…  

Этот диалог, с нарастанием эмоций одной стороны и абсолютным спокойствием другой, закончился полной капитуляцией преподавателя. В конце концов, она обреченно махнула Ильдусу рукой, чтобы садился и продолжила занятие.  

Что-то мне подсказывало, что утверждение математички об отсутствии в татарском языке вежливого обращения, мягко говоря, не соответствовало действительности. Позже, на мои расспросы, Ильдус, и так отличавшийся немногословностью, только лукаво улыбался и пожимал плечами.  

Как-то, пару лет спустя после того, как мы окончили институт, и судьба разбросала бывших одногруппников по разным уголкам нашей необъятной страны, у меня раздался телефонный звонок. Я тогда готовил диссертацию, обучаясь в очной аспирантуре нашей Альма Матер.  

– Колькя-я-я! Привет, это я… – Голос Ильдуса в трубке звучал так, как будто мы расстались лишь вчера.  

Оказалось, он приехал из Татарии в Москву в командировку. Вечером встретились у меня дома. Приехали еще два наших одногруппника-москвича. Выпили. Естественно, начались воспоминания о студенческой жизни, поездках на картошку, практику. О том, как сдавали экзамены. Вспомнили и преподавателей. Вот тут-то Ильдус и выдал:  

– А вы слышали, что Суд умер?  

– Да ты что? Как умер? Я в институте ничего не слышал. Надо же, новости из Татарии приходят, а мы тут и не знаем ничего! – Удивился я.  

Исаак Израилевич Суд преподавал нам курс «Теории электрических машин». Это был маленький круглый человечек. Его круглую голову, венчала обширная розовая лысина, обрамленная венчиком белых, легких как пух, волос. Говорил он негромким надтреснутым тенорком, грассируя так, будто перекатывал во рту языком камешки. Рост его едва превышал полтора метра, и к нему прочно приклеилось прозвище, данное ему институтскими острословами – Пи пополам.  

Его отличительной чертой, говоря современным языком, фишкой, была, так называемая, раздача Слонов. С моей точки зрения, весьма сомнительная по своей целесообразности процедура. Смысл ее заключался в следующем. За несколько дней до зачета или экзамена, он объявлял примерно следующее:  

– Принимать я буду двадцать второго, в аудитории номер три тысячи одиннадцать. Слонов буду раздавать с восьми тридцати утра. – Раздачей Слонов называлось проставление в зачетки студентов троек. Просто так, без какой-либо сдачи. С какой целью он это делал, до сих пор является для меня загадкой.  

Это сообщение приводило наших лоботрясов, лентяев и туповатых собратьев в радостное возбуждение, так как бывали случаи, когда Слоны не раздавались, что для некоторых из них было катастрофой. Кроме того, количество Слонов каждый раз менялось, и прибывший в означенное время и место любитель халявы, вовсе не был гарантирован, что станет счастливым обладателем этой самой халявы. В связи с этим, в околослоновьей тусовке моментально возникало легкое бурление – обсуждались различные схемы, долженствующие обеспечить успех, образовывались группировки, заключались соглашения – кто когда придет и кто для кого займет очередь. Это неизменно приводило к стычкам и достаточно ожесточенным перепалкам и даже легким толчкам претендентов, подобным стычкам между Паниковским и Балагановым в «Золотом теленке» с возгласами – «А ты, кто такой? », в коридоре перед закрытыми дверями аудитории.  

Ильдус относился к постоянным и бессменным членам клуба любителей этих африканских животных.  

– Ну что? – Продолжил Ильдус, – Помянем Израилича? Хороший мужик был…  

Возражений не последовало. Мы встали, молча, не чокаясь, выпили, помолчали. Вечер воспоминаний продолжился.  

На следующий день я, проходя мимо кафедры «Электромашин», остановился, словно пораженный громом – навстречу мне катился по коридору, поблескивая лысиной… Исаак Израилевич Суд. Собственной персоной. Живой и здоровый.  

– Здравствуйте, Исаак Израилевич, – поприветствовал я его, – а Вы разве…  

– Стряствуйте, что Вы сказали?  

– Нет, нет, Ничего. Очень рад Вас видеть.  

«Ну, Ильдус! Ну, сплетник» – подумал я. – «А впрочем, и хорошо даже, что так случилось! Говорят, теперь долго жить будет».