Сватовство Кармелида

Алейне Кареол была прекрасна той странной красотой, в которой сплетается чистый свет и все-таки проглядывает что-то темное. Она была так красива, что нельзя было ее не залюбоваться – ей посвящали стихи, барды слагали о ней легенды и песни, художники с неё писали лик Божьей Матери – она восхищала и своей красою, и…своей неприступностью.  

Ее отец был потомком основателя города Кареол и, хотя за нею не велось ни титула, ни знатной крови, все же ее считали достойной кандидатурой на роль жены и князья, и принцы, и графы, и герцоги и лорды – она пленила красотою и нежностью свежей юности.  

Но стоило узнать ее поближе, стоило заговорить с нею и можно было заметить, что красавица не так и образована, не славится широтою взглядов и крайне разбалована всеобщим вниманием. Судьба дает человеку подарок в виде происхождения, или ума, или таланта, или красоты, но она что-то забирает в ответ. Надо платить. За кровь – долг, за красу – опасная страсть, за ум – страдание, за талант – риск сорваться в пропасть, ничего не дается в один лишь дар.  

Алейне Кареол была разбалованной. Она – единственная дочь известных родителей, наделенная красотою, юная, вздорная…к чему ей было учиться, если весь мир лежал у ее длинных ног? К чему ей было питать свой дух золотистым звучанием арфы, если ей пели о любви все, начиная от простолюдина и заканчивая герцогом Корнуэл – славным воителем из числа армии Пендрагона, обладатель большого состояния, роскоши…  

Ему нравился капризный нрав красавицы, нравилось, как она сердито отбрасывает темные шелковистые волосы назад, когда те падают на ее нежный лик, он обожал, как она смотрела на него, на него одного – какой восторг был в ее изумрудных глазах!  

Любила ли она его? Наверное, и да, и нет. С одной стороны – он был ей по нраву, по вкусу, герой ее тонких грез, с другой – он так выгодно выделялся на фоне других претендентов, каких-то тусклых и жалких, что сомнениям в искренности находилось место!  

И где уж в череде поклонников было место хилому человеку, выходцу из не самых богатых земель, обладателю титула «шута» в земле де Горр и в земле Пендрагона? Мог ли Леодоган Кармелид – тогда молодой еще герцог рассчитывать на то, что гордая Алейне Кареол обратит на него свой чудный взор?  

Если бы он был расчетливым логиком – он бы сразу понял, что нет.  

Но в ту пору герцог был романтиком. Он грезил о ней. Стыдно сказать, но даже плакал, когда она проезжала мимо него верхом, в женском седле, специально красуясь перед толпою, вся в цветах, в лентах, в бархате и обожании. Он страдал, но Алейне даже не видела его страданий, его страдания ничем не выделялись из числа прочих.  

Однажды она обронила белый шелковый платок с расшитыми золотыми буквами «АК» и витиеватыми узорами, и Кармелид подобрал его с земли, жадно вдохнул аромат дорогих духов – ей не приходилось отказывать себе ни в чем, к ее услугам были и деньги ее известного отца, и подарки бесконечных обожателей, и сунул его, как великую ценность, за пазуху, и долгое время не расставался с ним…  

Это было время, когда Кармелид Леодоган не походил на себя того, каким знал его Артур и родная дочь той, что он так опрометчиво, нелепо полюбил.  

–Леодоган, угомонись, – посоветовал ему Мерлин, советник короля Утера, на одном из пиров, устроенных герцогом Корнуэл. Кармелид ни за что бы ни пришел, но там была она, и пусть она смотрела на другого мужчину, и пусть она хохотала от его шуток, и совсем-совсем не замечала Кармелида, он мог наблюдать за нею со стороны, запоминать изгиб ее шеи, руки…  

Да, эти руки обвивали не его шею, но если закрыть глаза, если выпить чуть больше вина и найти какую-нибудь темноволосую девицу, если не вглядываться в ее лицо, если поверить, что это она…  

–О чем вы говорите, друид? – сухо спросил Леодоган, неприязненно глядя на Мерлина. Конечно, герцог понимал слова советника, но он не мог выдать своего понимания – это означало бы подставить ее! Разве мог герцог Леодоган обидеть женщину…  

–О ком, – многозначительно подмигнул Мерлин, – Алейне Кареол скоро станет герцогиней Корнуэл! У нее будет семья… не лезьте, Леодоган, такой камень достоин дорогой оправы, а вы…вы станете огранкой для какого-нибудь другого…камушка.  

И Мерлин пьяно захохотал.  

***  

–Опять вы? – Алейне воззрилась на Леодогана не с испугом – нет, но с каким-то странным удивлением и даже любопытством, которое она могла проявить бы и к мыши, и к жучку, и к какому-нибудь желудю. Но не к человеку.  

–Я, – признался Кармелид, его руки не находили спокойного состояния и все мяли и мяли потрепанный и без того камзол.  

–Я видела вас в кустах, – капризно сжала губы красавица, – и вчера, возвращаясь из часовни, видела вас…  

Это было правдой. Он следил за нею. Тайно. Мучительно. Он скорее бы умер, чем решился бы подойти к ней, следовал тенью, подбирал слова для решительного объяснения.  

–Почему вы следите за мной? – она топнула тонкой ножкой, капризно и раздраженно: этот человек не следовал правилам ее любимой игры, он не бросился к ней с объятиями, не упал перед нею на колени, не начал сразу говорить, задыхаясь, как любит ее и на что готов пойти для нее. Он просто стоял – испуганный и бледный.  

–Я люблю вас, – коротко ответил Кармелид, который никогда не был силен в любовных речах.  

Его взор пылал. Его душа горела в нем. Красавица расхохоталась:  

–Бедный, бедный мальчик!  

Она жестоко улыбалась, ее красивые губы кривились в самой отвратительной ухмылке. Она была младше «мальчика» на восемь лет, но чувствовала над ним необъятную власть.  

***  

Теперь Алейне, зная его слабость, играла с ним. Теперь она смотрела на него украдкой и тут же отводила взор, дозволяя Кармелиду сходить с ума от безумства: показалось? Издевается? Любит? Кокетничает?  

Между тем герцог Корнуэл отсеивал поклонников. Ему приходилось работать кулаками, чтобы заткнуть особенно рьяных влюбленных в уже «его», как он считал, женщину. Кармелиду не досталось по той причине, что он не владел словом так ясно и так остро, чтобы выделиться среди них. Он просто смотрел, вздыхал и тайком плакал от жалости к себе, пытаясь понять, почему рожден в такой ничтожной земле и таким ничтожеством. В нем не было ни силы, ни доблести, ни храбрости Корнуэла, в нем не было ничего, за что его вообще можно было бы полюбить.  

***  

–А…влюбленный, – она насмешливо склонила голову, в знак почти издевательского приветствия, когда он пришел к ней во второй раз, вымолив у жалостливой ее матери вторую встречу в тайне.  

На этот раз он смотрел еще мрачнее. Еще большим огнем горели его глаза.  

–Что вы пришли? – спросила Алейне холодно, – сказать, что любите меня?  

–Будьте…моей, – хрипло промолвил Кармелид и слова эти полоснули его самого по горлу. В горле запершило, подступил странный комок.  

–Вашей? – она едва удержалась от откровенно громкого смеха, обошлась тихим хихиканьем, – вашей? Нет, вы серьезно? Вашей?  

Кажется, он был первым человеком, который сумел так рассмешить свою возлюбленную.  

–Выбирайте любовь не по сердцу, а по доходу, – вдруг серьезно ответила она, разом перестав улыбаться. Лик ее лишился смешливости, стал еще милее…  

–Мой дом…  

–А мне плевать, – она откинула голову на спинку своего точеного греческого кресла, – мне плевать, Леодоган! Я хочу любить и быть любима. Вы – слабак. Вы не можете любить так, как он, иначе бы вы…боролись за меня. Иначе бы вы давно уже сделали такую жизнь, которой я достойна!  

Она вдруг осеклась, медленно, словно змея, поднялась с кресла, не сводя изумрудного своего взора с его жадного лица:  

–Или…вы считаете, что я достойна только вашей жалкой лачуги на севере?  

–Нет! – испуганно ответил Кармелид, желая отозвать все свои слова назад, – я…  

Она расхохоталась еще громче, чем прежде, легко закружилась по прекрасной, светлой комнате, спросила:  

–Ах, Леодоган, а ведь я почти начала вас уважать! Где же ваша гордость за ваш род? Где же ваша преданность своему герцогству? Я почти полюбила вас, но вы не любите своей семьи и своего прошлого, а значит – у вас нет будущего!  

И что-то подсказало Кармелиду, что не было в этой игре для него правильного ответа.  

***  

–А, господин герцог, – в этот раз Алейне была не одна, она была в компании своих молодых подруг, похожих, по мнению Кармелида, одна на другую, и, что было хуже, в компании своего жениха – герцога Корнуэла, – входите, не тушуйтесь!  

Он не тушевался. Он только желал умереть сейчас и сию же минуту, а не изображать из себя героя.  

–Скажите мне, – уговаривала его Алейне, воркуя, – что вы мне недавно сказали?  

Насупившись, Кармелид молчал, он уже понимал, что зря бросился, сломя голову, на ее приглашение, в гости. Это была ловушка. Красавица заскучала.  

–А он сказал, – Алейне торжествующе оглядела всех и остановила свой сияющий взор на почему-то помрачневшем Корнуэле, – что я прекраснее всех!  

Алейне счастливо засмеялась и подруги вторили ее смеху.  

–Правда, герцог? – Алейне пихнула острым локотком герцога под ребра, как бы норовя вызвать улыбку.  

–Да, – неожиданно твердо ответил герцог Кармелид, глядя прямо на герцога Корнуэл, – я люблю вас, Алейне, я люблю вас очень давно и очень сильно. Я хочу, чтобы вы стали моей женой.  

Герцог Корнуэл его не ударил, хотя мог. Хотя и сам Леодоган ожидал этого. Он коротко кивнул и даже как-то попытался улыбнуться, не то извиняясь, не то снисходя…  

А вот Алейне и ее подруги залились в хохоте, словно герцог Кармелид отмочил какую-то потрясающую шутку.  

В самом деле, через три дня город исполнился песней. Ее распевали смешливые барды, гордые чужим провалом. Они издевались над тем, кто не мог дать отпор всему народу, всей кровожадной толпе.  

Кармелид услышал ее в своем же герцогстве, на площади, когда шел мимо рядов, обходил их по графику, справляясь у купцов, всем ли они довольны, когда вдруг знакомый голос его вывел из равновесия. Мужской, красивый голос, выводил:  

–Он ее любил, как все на свете,  

Но у той был краше на примете…  

А он не отчаялся, спросил сорок раз:  

«Видишь ли ты свадьбу для нас? »  

А она отказала, ответила гордо:  

«Что мне делать с таким уродом? »,  

Он ее любил, как все на свете,  

Но у нее был краше на примете…  

Слух не подвел Леодогана. В песне не называлось имен открыто, но он понял, что Алейне не хранила в тайне его признание. Узнал он и певца, этого засранца Мэтта Марсера, утащившего у него однажды на ярмарке в Камелоте кошелек…  

–Она сказала: «свою я красу,  

С тобою губить не стану, не жди,  

Я счастье тому, кто красив, принесу,  

Твою же судьбу умоют дожди…  

Он ее любил сильнее всего на свете,  

Но у нее был краше и богаче на примете,  

Каждый под чары ее глаз попадал,  

Каждый от страстной любви пострадал…  

Почему-то герцогу Кармелиду очень захотелось отрубить голову певцу, но он, наслаждаясь одновременно страданием от песни и упиваясь свои положением, дослушал последние строки.  

–Он любил ее больше всего на свете,  

Но она ни за что не любила его,  

У нее был краше на примете,  

У него же было меньше, чем ничего…  

Она не могла его любовь принять,  

Ведь она унижала ее гордую стать,  

И краше, чем она не было на свете,  

Но у нее лишь один навсегда на примете…  

***  

–В последний раз я говорю вам «нет», – она с яростью взглянула на него, – отступитесь, вы мне противны!  

–Что мне сделать для вас? – спросил Кармелид безжизненно.  

–Для начала? – она гордо тряхнула волосами, откинула, так знакомо и так болезненно для герцога, волосы назад, – не рождаться! Вы мешаете мне жить, любить и наслаждаться! Даже мой жених не хочет связаться с таким ничтожеством, как вы и преподать вам урок! Конечно, это не принесет ему чести – сражаться с таким слабаком, но вы…оставьте меня!  

Она закрыла лицо руками, чтобы не видеть этого мрачного сурового лица.  

–Вас никто не посмеет обидеть, – тихо и глухо промолвил герцог, – дозвольте мне быть вашим другом…  

–Пошел вон, ты мне омерзителен! – она, не открывая глаз, тонкой рукою указала на выход и не открыла своего лица до тех пор. Пока он. Наконец, не оставил ее, не вышел в сад, где в ярости ударил ногою по попавшейся на пути садовой скамейке…  

***  

На ее свадьбу он не поехал. Во-первых, потому что его сердце не выдержало бы такого предательского удара и точно бы разорвалось. Во-вторых, он был единственным из всех знатных, незнатных и полузнатных носителей рода, которого обошли приглашением. Засранец Мэтт Марсер, почему-то никак не получавший своего возмездия от Кармелида, сочинил:  

–Его забыли позвать,  

Его не хотели видеть –  

на него всем плевать,  

Он всех научил ненавидеть…  

Его не хотят видеть среди гостей,  

Среди живых людей,  

Среди знатных семей  

До конца дней!  

–Когда-нибудь я его казню. – тихо прошипел Кармелид, но так и не отдал приказа…почему-то не отдал.  

***  

Он слышал, что она родила дочь. Он вообще старался не упускать ее жизни, но она ускользала от него.  

–Моргана, – ухмыльнулся Багдамаг, это был короткий миг перемирия между шуточным противостоянием Де Горр и Пендрагона. – Девочку она так назвала. Странное имя, да плевать… ей с этим жить. Вырастит кого-то себе под стать, выдаст удачно замуж, может быть даже за моего…никчемыша.  

И Багдамаг скрипнул зубами от плохо скрытой ненависти к собственному сыну.  

–Он еще покажет себя, – Кармелид не сомневался, что от такого отца, как Багдамаг не родится кто-то…вроде него. Скорее – кто-то вроде Корнуэла.  

–Ой, я не доживу, – снова заржал принц, – ладно, тут тема интереснее есть. Пендрагон-то…спятил!  

–Как это? – Кармелид даже подпрыгнул от удивление, в дуэте двух противников Утер всегда казался ему разумнее.  

–А вот так, – де Горр скривил лицо, – подавай ему бабу! Да не абы какую, а эту…Алейне!  

–Как…Алейне? – Кармелид обмер, – она же замужем.  

–Ты идиот? – с жалостью спросил Багдамаг, – не знаешь, как это делается? Тьфу ты…  

***  

–Опять ты? – Алейне взглянула с яростью. – Я позову мужа.  

–Его нет дома, – усмехнулся Кармелид, – послушай, я пришел, чтобы предложить тебе свою…  

–Пошел вон! – огрызнулась Алейне, неожиданно показавшись Кармелиду…какой-то пустой. Потерянной.  

–Защиту, – закончил Леодоган.  

–Если бы мне нужна была твоя защита, я не стала бы герцогиней! – Усмири свои чувства, или я прикажу бросить тебя в тюрьму, ты мне всю жизнь мешаешь!  

Это было роковой ошибкой. Кармелид не смог любить и он ее возненавидел. Больше он не желал ей приходить на помощь, даже если бы она и просила.  

***  

–Как ты допустил это, Мерлин? – Кармелид смотрел на друида с недоверием, – что тебе мешало вразумить Утера?  

–Это была воля Дракона, – Мерлин выглядел подавленным, – я не…я не мог. Ты не понимаешь.  

–Не надо большого ума, чтобы понять, что ты трус!  

–Я не…- Мерлин закашлялся, – я трус, да, хорошо, признаю. Но она не должна была узнать, но…герцог Корнуэл не должен был умереть.  

Как это не должен, когда Кармелид сам заплатил трем наемникам, чтобы это случилось? Другой вопрос, что это должна была быть…другая ночь. Не та, которой воспользовался Утер. Но нет, судьба сложила свой знак. И знак этот был неприличным для Кармелида.  

–Она умерла в родах, – безжалостно продолжил Мерлин, – ее сын…ее и Утера сын…  

–Да мне плевать, – жестко отозвался Кармелид, – мне плевать, что с его и ее сыном! Пусть он хоть вовсе умрет!  

Мерлин понимающе кивнул и направился к дверям, но Кармелид окликнул его:  

–Что с ее дочерью?  

–Скрылась, – тихо и печально промолвил Мерлин, – мои люди…люди короля – никто не может ее найти.  

Кармелид мучительно застонал. Дочь! Наверное, она похожа на нее? Такая же красивая, такая же недоступная, необъяснимая, раздражающая и желанная… нет, сейчас она еще малый ребенок, но однажды она вырастет. Кто-то должен позаботиться о ней. Кто-то должен. В память об Алейне… как ее там? Моргана? Глупое имя. Грубое. Какую принцессу могут звать как воительницу какую-то, как дикарку? Ладно, он найдет ее, воспитает как дочь. Он обязательно ее отыщет!  

***  

Кармелид искал Моргану долго. Когда сдался король Утер, когда сдался друид, когда Багдамаг перестал подшучивать уже над «необратимым зудом короля Камелота», Кармелид все еще искал девчонку. Наверное, ее уже не было в живых, но он чувствовал, что должен ее найти, что не может сдаться.  

Портрет Алейне хранился в его нательном медальоне. У его жены были темные волосы, как у Алейне, но не было больше ничего от нее. Его дочь зато родилась светловолосой, глядя на нее, Кармелид всегда пытался прикинуть, какой была бы непонятная, неизвестная ему девчонка…Моргана. Ее дочь. Сколько бы ей было? Как бы она смотрела, как бы она…двигалась, улыбалась?  

А потом он увидел ее. Лично. И ему стало немного нехорошо. Он понял, что не смог уберечь дочь Алейне от злой участи. Жизнь сделала с Морганой совершенную жестокость и все же…она походила на нее.