Ополчение

Я не из обидчивых. Никогда такой не была. Всякий раз, когда мне разбивали сердце, я молча и терпеливо латала его по частям. Но если в нём окажется пробоина побольше… уж тогда я, небось, перестану тратить нервы на мерзопакостных моральных уродов, настойчиво терзающих меня.  

Все эти невинные простодушные детские взгляды. Я всегда старалась воспитать в них крепкое снисхождение. В тоже время я понимаю – как сложно, порой, выслушивать бред собственной матери. Убеждать её, что какой-нибудь Егор – хороший парень и он не сделает мне ничего плохого, а потом рыдать в подушку, потому что этот самый Егор всадил пулю в твоё сердце, оставив на нем крупную ссадину. В такие моменты я даю себе ясный резон. Мама – права. Неизменно правдивое выражение.  

Но когда мать отвергает тебя из-за какой-либо ерунды, ты вдруг задумываешься насчет того речения. Ты поддаешься мимолетному уязвлению и начинаешь взращивать обиду. Единственную серьезную за всю жизнь обиду.  

Когда они приходят за своими детьми, я обычно отворачиваюсь. Родители одевают своё чадо, пока я с отсутствующим видом пялюсь в окно. Делаю я это потому, что не хочу, чтобы они видели моё измученное выражение лица. Наставление неокрепших разумов – требует особой выдержки и концентрации, отчего, как правило, под конец рабочего дня – ты измотана до жути.  

Многие родители придерживаются устоявших норм. Научить дитё ходить, говорить; отдать в садик, затем в школу; оплатить им обучение в университете. Мои – тоже такие, но современный мир меняется с каждой минутой. Совсем скоро, образование и диплом – отойдут на второй план. Гораздо важнее обрести свое собственное кредо. Правила, по которым ты будешь жить. Качества, которые будешь иметь.  

Некоторые из таких семей в городе наслышаны о моей методике. Я с малку стараюсь выявить в детях их таланты и предназначение. Посему энное количество семеек горят целью – отдать своего сына/дочь именно в этот садик, находящийся в Малиновском районе и именно к конкретной воспитательнице. Ко мне – Евгении Бельневой  

Во время учебы в педагогическом всё казалось немного иным. Некоторые аспекты жизнедеятельности представляются не во всей красе, а лишь частичкой чего-то более значимого, чем показалось на первый взгляд. И дело не только в так званном юношеском максимализме. К моложавому восприятию окружающего мира добавляются еще и личные проблемы. Как раз-таки они и связаны с качествами, которые я так усердно пытаюсь отыскать в природе каждого из детей. Жизненное кредо формируется под давлением общества. У кого-то это общество мать, как у меня. У кого-то сверстники, родственники и так далее. Так или иначе, общество, порой, бывает жестоко.  

***  

Меня обвинили в растлении малолетних. Причем, родители детей – не стали обращаться в суд, они сами взяли всю ответственность на себя, разделившись в специальный круг. Собрание тех родителей, которые считают меня ненормальной. Они собираются проучить меня и мне страшно. Я знаю их. Многие из них психически неуравновешенные люди. Люди, которые могут себе вообразить что-угодно, лишь бы обратить свое сознание против меня. Государство, по большей части, повлияло на них в том плане, что они отдали своих детей на попечение, так как сами не в состоянии адекватно их воспитывать.  

Всё началось с того, что меня застали с ребенком в уборной. Я помогала одному мальчику, чьи родители не совсем в своем уме, прибрать за собой. Он застегивал ширинку и в это время вбежал его отец, пришедший забрать того. Видимо, ему захотелось сходить по-маленькому, но он передумал, когда увидел меня с его сыном. Он бросил на меня осуждающий взгляд, молча взял сынишку за руку, и они ушли. Я не придала этому особого значения.  

В следующий раз, когда я разъясняла в целом понятливому мальчику некоторые интимные аспекты, за моей спиной внезапно оказалась его мама. Я не знала, как долго она там простояла, но одно ясно точно – слова «секс», «оплодотворить» и «ублажить» она услышала. Раздражительно кашлянув, женщина в такой же манере, как и мужчина, забравший своего сына из уборной, взяла сына за руку, и они ушли, также молча.  

Точка невозврата. В тот день произошла фатальная неловкая ситуация, заставившая родителей ополчиться на меня. Ребенок-промокашка переодевался в дальнем углу комнаты, пока я закрывала его своим телом. Его мать и отец, стоявшие у входа, наблюдали за тем, как в конечном итоге я помогла ему одеть штаны. Они всё неправильно поняли. Когда я провела их в коридор, мама с ребенком спустились по лестнице, а папа остался. Аура мужчины словно мигала красным светом, предупреждающем об агрессии.  

– Слушай сюда, ты доигралась, развратница, – говорит он мне со стиснутыми зубами, предварительно схватив за рукав. – Жди привета.  

***  

Какая-же я всё-таки дура. У меня была возможность обратиться в полицию. Была возможность проинформировать администрацию детского сада. Я могла бы попросить Егора поехать со мной, в конце концов. Но я списала слова Владимира как глупые угрозы, не выходящие за устные рамки. Я ошиблась. Очень сильно.  

Теперь я сижу в спущенных бриджах и в одном бюстгальтере в камышах, дрожа от холода, перемешанным с угнетающим трепетом. Надо мной ночной небосвод, усеянный созвездиями. Вокруг колоски, щекочущие все тело и звуки полуночных сверчков в придачу. Весь макияж смыла лиманная соленая вода. Она же пробудила зуд в порезе вчерашней давности…  

Тогда я нарезала колбасу моей кошке, как вдруг резкий громкий звонок привел к тому, что рука дрогнула и я рубанула себе по среднему пальцу левой руки. Я часто случайно прокручиваю ползунок громкости до максимума, отчего потом сама же пугаюсь.  

Звонил Геннадий, отец-одиночка. Это он чуждо схватил сына за руку в уборной и увел, наверняка думая, что я домогалась до ребенка. Не знаю, что говорили им дети, но их слова явно остались опущенными. Об этом легко догадаться, увидев меня в состоянии, сравнимом с истощением вперемешку с тревогой. Но в тот момент до этого было еще далеко…  

Я взяла трубку и параллельно промывала порез. Такие конфузы случались со мной часто. Например, когда я глубоко задумаюсь насчет чего-либо. Я парю в собственных раздумьях, а когда спускаюсь с небес на землю – обнаруживаю у себя на пальце кровоточащее увечье. Не то чтобы я уж сильно задумчивая, но после какой-нибудь многозначащей ситуации, я частенько люблю её обдумать. В тот вечер я оценивала риск того, что родители возомнят меня растлительницей. Когда увидела звонок от Геннадия, напряглась еще сильнее.  

– Да? – произнесла я, колеблясь.  

– Евгения, здравствуйте, можете говорить? – его голос звучал непринужденно.  

– Да-да, здравствуйте, конечно могу.  

– Мы тут, значит, немного подумали и решили отблагодарить вас.  

– Так-так… кто «вы» и что значит «отблагодарить»?  

– Мы – это я, Вова, Валера и ещё Боря. Отблагодарить в том смысле, что мы действительно благодарны вам за то, что вы так стараетесь и воспитываете наших детей. По сути, вы всё делаете за нас. Вообщем, мы хотим пригласить вас выпить на вечер.  

Он говорил, и я будто чувствовала его добрые намерения. Я словно забыла про все эти странные случаи. Единственное, что меня смутило, так это то, что компания вся состоит из мужиков. Геннадий и еще трое отцов пригласили меня за город. В какой-то захолустный бар. На восемь часов вечера.  

***  

Мы с Егором поссорились. Он оказался таким же ублюдком, как и все остальные. Из-за него у меня с моей матерью случились разногласия и в конечном итоге я и с ней перестала держать контакт. У меня много друзей. Нет. У меня много приятелей и знакомых, а вот настоящих друзей… я не знаю, что означает «дружба» по-настоящему. Моё общение с каждым человеком доходило до определенной черты, после которой мы оба не могли уже двигаться дальше. Мы замерли, остановившись на более-менее доверительных отношениях и всё.  

Завтра, в субботу, я решила, что одеть и весь день провела в ожидании вечера. Мне действительно был интересен мотив Геннадия, Владимира, Валерия и Бориса. Я не чувствовала опасности, но всё же отправила Егору краткое сообщение, на всякий случай. Оно включало в себе координаты места, где я буду находится, а еще я написала, мол, если до определенного времени я не сообщу ему, что я дома – пусть звонит в полицию. Он не прочитал сообщения даже тогда, когда я выходила из дома. Егор просто-напросто забил на меня после нашей последней роковой размолвки.  

Маршрутный автобус довез меня до максимально близкого к бару места. Я сразу почувствовала неприятный запах. Ветер раздувал этот болотный смрад по всей округе. Желудок немного побурчал. Я знала, что мой организм весьма слаб и до ужаса брезглив, но я до конца бы отнекивалась скажи мне, что это однажды спасет мне жизнь.  

Когда посетитель открывает дверь, колокольчики сверху подают сигнал о новоприбывшем. Они предупредили обо мне характерным звоном. Помещение было маленьким. Пару столиков со старенькими диванами, барная стойка и тусклое освещение. Одна лампа горела ярче. Еще одна была неисправна и издавала надоедливый звук, что-то вроде скрипа, нагнетающего атмосферу.  

Я прокрутила фразу «что-то здесь не так», устоявшись в ней окончательно тогда, когда осознала, что в баре, кроме нас – никого. Я скептически прошла и села за столик, где сидели Геннадий, Владимир и Валерий. Борис стоял за стойкой – это его бар. Я поняла это когда он наигранно сказал:  

– Выпивка за счет заведения!  

Потом Валерий встал, подошел ко входной двери и перевернул табличку «открыто» надписью «закрыто» к внешней стороне. Когда он сел обратно, я уловила как Борис, выйдя на миг из-за стойки скрытно закрыл дверь на ключ. Он налил нам красного вина. Я начала побаиваться их. Замерла, моля Бога о содеянном, ведь и вправду заранее догадалась об их договоренном плане. Я недоверчиво чокнулась с ними, продумывая теперь уже собственный план. План, целью которого – слинять отсюда и как-можно скорее.  

– Евгения, знаете… – начал Владимир, надпив из бокала.  

– Что? – зачем-то перебила я его.  

– Мы знаем о вашем увлечении, – подключился Геннадий.  

– Каком? – мои глаза бегали туда-сюда, а желудок снова тихо прорычал.  

– Не придуривайтесь, только ладно? – крикнул с барной стойки Борис, язвительно протирая стакан.  

– Я не понимаю... – оглядываясь, негромко произнесла я  

Сжав бокал в руке, я приготовилась, если что – выплескивать содержимое им в лицо, а затем убегать. Боковым зрением я увидела черный выход. Неприметную дверь позади Бориса. Это единственный оптимальный выход отсюда.  

***  

Когда папа всё еще был жив, он рассказывал мне о том, как спасти себя от изнасилования. Он любил абсурдные истории, но конкретно этот, реальный случай, он воспринимал как поучительный. Короче, одну девушку вырвало на себя, когда её только собирались оприходовать.  

Всё получилось не так, как я себе представляла. Почувствовав, что обстановка накаляется, я рефлекторно выплеснула вино в рожу Валерия и Владимира. Время для меня замедлилось. Валерий – отец-одиночка. Геннадий тоже. Владимир – немногословный и семейный человек. Он сдержан до той поры, пока ты его из себя не выведешь.  

Сын Бориса – один из самых смышлёных мальчиков из тех, что я когда-либо встречала. Объективно. Он многое схватывал на лету, но также и многое мог неправильно истолковать кому-либо. Такое уже случалось. Иногда он говорит вместо «писа́ть» – «пи́сать» и наоборот. Это самое безобидное из его речевых ошибок. Я понимаю, что он мог добавить масла в огонь тем, что сказать родителям, например, то, что воспитательница Евгения – любит детей. Любит. Детей.  

Геннадий сидел рядом со мной. Когда я собралась сбежать, он схватил меня за ногу, повалив «половину меня» на пол. Он держал мою ногу на диване, и я резко дернула ей, ударив тракторной подошвой моего ботинка ему по лбу. В тоже время я заметила, как Борис, растерявшись и осознав, что забыл закрыть запасную дверь, погнался к ней. Я ударила его локтем по задней части шеи. Затем я сильно дернула дверью настолько, что вырубила его, стоявшего подле меня, этой самой дверью.  

Задний двор, принадлежащий владению бара, представлял собой территорию, огражденную стальной сеткой. Там находился уличный туалет. От него конкретно попахивало. В купе с прибережным запахом водорослей и моей капризной пищеварительной системой – это дало паршивый эффект.  

Окинув взглядом всю площадь заднего двора, я не нашла других путей, кроме как лезть через сетку. Обернувшись назад, я увидела Геннадия и Валерия. Они приближались ко мне с таким видом, будто хотят меня... разорвать. Впрочем, как оказалось, и просто хотят тоже. Вдруг мысль улетучилась. Я почувствовала небольшой дурман, а затем сознание прекратило своё действие.  

***  

Они подсыпали мне что-то в вино. Я заметила, что оно было каким-то более светлым, чем обычное красное. Но моё внимание тогда занималось другим – оно концентрировалось на ехидных взглядах мужиков. Отцов, чьих детей я беспрекословно воспитываю. Вместо них.  

У Валерия не было женщины порядка трех лет. С тех пор, как мать его ребенка ушла к другому. Геннадий – человек с похожей ситуацией. Понятно, что при виде меня их достоинство приподнимается. Увеличивается в размерах, оставляя острое желание сделать «это».  

Я выключилась ненадолго. Очнулась в кустах, за сеткой, чуть дальше заднего двора. Но давать им знать о том, что я в сознании – ужасная идея. Правильным решением в данной ситуации выступит притворство. Притворство, да. Как тогда с Егором. Делать вид, что всё хорошо, а по ночам заниматься образованием слезного пятна на подушке. Не считая матери, Егор – единственный человек, которому удалось поистине задеть меня за живое. Вспоминать чем было это «живое» я не особо горела желанием.  

– Кто первый? Ты или я? – звучит голос Валерия позади меня.  

– Давай ты. Ты ведь быстро кончишь, ха-ха, – отвечает Геннадий задорным голоском.  

– Очень смешно, – говорит Валерий, приближаясь ко мне, за барьером густой растительности.  

Кустики заколыхались. Валерий. Я представляла, как с его рта стекают слюни, как он достает свою стрелу и целится в мою мишень. История, рассказанная отцом, снова посетила царства моих воспоминаний. Это казалось до жути противным. В тоже время, вызвать у насильника мерзость по отношению к жертве – идеальная возможность избежать акта изнасилования.  

Я слышу звук расстёгивания ширинки. Со словами «ох, какая сладкая куколка» он берет меня, лежащую ничком, за таз и подтягивает к себе. Потом он охватывает меня обеими руками и кладет на небольшой валун, находящийся неподалеку. При этом я максимально расслаблена. У него и мысли не было о том, что я в сознании. К тому же, он был уверен, что Борис подсыпал нужное количество дозы. Впрочем, может Борис здесь не причем. Может, я иммунная к подобному роду снотворного.  

Валерий стягивает с меня джинсовые бриджи. Медленно и неспешно. Забавляет то, что они все считают меня склонной к педофилии. Они и вправду уверены, что я домогаюсь к детям. Наряду с этим, они же хотят расслабиться моим телом. Так кто из нас извращенец?  

Моё горло опирается об край камня. До этого он перевернул меня лицом вверх так, что мне пришлось не двигать мышцами. Малейшее мышечное сокращение могло бы вызвать в нем подозрения. Сняв с меня голубую блузку, он перевернул меня обратно. Теперь я давилась обтесанным каменным уголком.  

Слезы наворачиваются. Мои эмоции сравнимы с бурей, которая вынуждена скрывать свои преднамеренности до подходящих времен. Когда он приготовился всовывать свой агрегат в меня, я медленно и не заметно подношу два пальца правой руки, указательный и средний, ко рту. Вместе с его косой первой попыткой, я сую пальцы глубоко к горлу и молниеносно откидываюсь назад, ударившись макушкой головы об его подбородок. Сначала он замешкался, но затем жестко схватил меня за бедра одной рукой, и левое предплечье другой. Я не смогла вызвать рвоту с первого раза, но свободной рукой во второй раз, под давлением тела Валерия, мне удалось подзадорить организм на высвобождение. Это чревато сдавливанием трахеи, но я вовремя вытаскиваю пальцы, успев изрядно поцарапать своим маникюром язык и горловые пути. Прижав подбородок, я направляю взгляд вниз, куда уже стекает остаток моего сегодняшнего обеда. Валерий стоит в остолбенелости. Перепугавшись, он выбежал из кустов, дав мне возможность рвануть через заросли. Куда-то… куда глаза глядят.  

***  

И вот она я. Вся в собственной рвоте сижу полуголая в камышах, обмываясь водой, которая пахнет помоями. Я не могу нащупать телефон, они его забрали, но есть один непревзойденно-удачный для меня исход. Исход, в котором Егор прочтет сообщение, отправленное ему для перестраховки.  

Вокруг успело стемнеть. Не к кому обратиться. Со мной только изысканно гнетущий страх и всякая живность, обитающая в лимане. Слышно еле отчетливые «ква-ква». Слабый ветер издавал тихий гул, перекрывающий звуки моего тяжелого дыхания. Я боюсь выйти из очерета, так как в любой момент могу наткнуться на этих ненормальных. Они так просто меня не оставят, я же знаю.  

Владимир и Светлана видели, как я помогла одеть штаны их сыну, который пытался собственноручно их на себя напялить. Геннадий вошел в туалет тогда, когда я была там с его пятилетним сыном. Жена Бориса стала свидетельницей моего объяснения их умнику-сыну тонкостей половых отношений. Они все всё не так поняли. И это пугает больше всего. Я могу понять то, что у многих этих людей есть проблемы с психикой. Но даже психически невменяемые люди должны понимать, что их детей обучают профессионалы. Мы помогаем ребенку подмыться, если надо. Это нормально. И хуже всего то, что я не смогу объяснить им это.  

Наш детсад – лучший в Одессе, специализирующийся на наставлении детей, чьи родители – лица, не способные, так или иначе, в полной мере заниматься этим самостоятельно. После завершения моего обучения в педагогическом прошел достаточно большой период времени, прежде чем я устроилась сюда. Сначала я работала в другом детском саду, одновременно подрабатывая официанткой на замену в довольно престижном ресторане. Каждую субботу или, что реже – пятницу, я видела зажиточные морды, критикующие каждое твое действие. Но я не обидчива. Я внушила себе, что, хоть и такой убогий, но опыт, понадобится мне. Но, как часто это у меня бывает, опыт не пришел на помощь вовремя. Я достаточно проработала, чтобы знать настоящий цвет вина, но в по-настоящему нужный момент – это мне не помогло, так как я не смогла сконцентрировать на этом внимание. И так всегда – ты учишься, учишься, но в важный момент забываешь то, что учил. Поэтому, отчасти, обучение – не освобождает тебя от других, не менее важных, аспектов реальной жизни.  

***  

Егор похож на моего покойного отца. Именно Егор, а не Андрей, Саша, или какой-нибудь Максим. Мне даже на миг однажды показалось, что Егор – именно тот человек, которого я всю жизнь искала, но я ошиблась. Снова.  

Интересно то, что, как и папа, так и Егор – в прошлом работали механиками. Они днями купались в машинном масле и копошились во внутренностях автомобилей. Правда, после сервиса, папаша подался в МВД, в отличии от Егора, который сейчас работает консультантом в области менеджмента. Это второй пункт, по которому я определяла степень достойности разных парней на роль моего возлюбленного. Заработок. Какая же я всё-таки меркантильная…  

Когда я осмелилась выйти из клятых камышей, вокруг меня уже царили сумерки. Тьма, в которой, чтобы что-то разглядеть нужно обладать сверхчеловечным зрением. Благо фонари у дорог осветили мне путь, ведущий к остановке автобусов. Я не знала который час. Это стало моей чудовищной оплошностью. Я ждала около получаса, но маршрутка не приходила. Тогда я поняла, что график маршрутов исчерпал себя на сегодня. Ужас охватил меня. Мне нужно переждать ночь в незнакомом для меня месте. Другим вариантом – выступил поход к городу пешком. Около тринадцати километров. И третий вариант – надежда на Егора. Он должен был позаботиться о моей безопасности, но так как я самая настоящая дура, подавшаяся второй за всю жизнь обиде – этого может не случиться. Мне надо было позвонить ему. Позвонить матери, в конце концов. Но так случилось, что оба человека, которые сейчас более-менее мне важны – оказались в состоянии абстрагирования от меня.  

Мне не нужно было сюда ехать. Суть в том, что уже сейчас я не могу ответить на вопрос – почему я вообще поехала Бог знает куда, к людям, которые не в своем уме. Сколько мне? Двадцать семь, а я позволяю себе – мыслить, как школьница. Даже не как школьница, как детсадовец. Мудрая воспитательница, обучающая детей здравомыслию вот так, вот глупо завела себя в тупик. Не просто тупик. Спереди порочный круг, а сзади надвигающаяся орава психов, горящих желанием наказать меня. Наказать за то, что я не совершала. Услышав отдаленные голоса, я отринула весь монолог и вихрем забежала за остановку. Спряталась в канаве, где копошилась орава мерзопакостных, как мои преследователи, жуков.  

– … ты бредишь, еб*нат? – расстроенно звучит голос Геннадия.  

– Я тебе, сука, клянусь – она взяла и вырвала на себя! – эмоционально кричит Валерий.  

Геннадий и Валерий шли вдвоем, без Бориса и Владимира. Они прошли вдоль дороги, был риск того, что меня заметили, если бы я не легла на землю полностью. От такого резкого движения, оставшиеся остатки рвоты, покрывавшие мою грудь, расползлись чуть ниже. Я чувствовала отвращение по отношению к себе же. Меня давила тревога – с одной стороны, и мерзость – с другой.  

***  

Пригорок, на котором я находилась, был довольно скользкий, отчего совсем скоро я съехала на заднице с горки, как тогда, в детстве. На детской площадке. Я каждый день наблюдаю за дошкольными ребятами и сама, воле-неволе, тону в глубинах ранних воспоминаний. Но тут же их отсеиваю, потому что боюсь наткнуться на неприятные события, записанные в моей памяти вместе с приятными.  

Скатываясь, я вдруг перестала ощущать поверхность под задницей. Она будто испарилась. В темноте ничего не разглядеть, поэтому стоит надеяться на внутренне восприятие. Это осязаемое восприятие в данный момент предсказывало мне – падение. Так и произошло. Течение водосточных труб по пригорку сводилось к лиману. Вот только посреди нагорного болотного спуска разместили люк. Канализационный.  

Звуки течки отсюда слышны чуть менее отчетливо. Вместо них явился запах. Вонь, если быть точнее. Хоть я и неплохо шмякнулась, я всё равно не издала ни единого звука. Подняв голову кверху, через проем я увидела звезды. Сплошное ночное небо. Новый страх никак не хотел перекрывать прежний. Этот новый страх мне ни к чему. Правильно. Нет места паники. Ей нет места даже тогда, когда ты провалилась в канализацию, а на поверхности, в поисках тебя – всё поднимается вверх дном полоумными мужланами.  

Я уж было поддалась мысли переночевать здесь, но мерзкий запах… личная рвота и прибрежные помои заставили меня искать выход. Здесь, в закоулках канализационных путей, всё казалось таким сюрреалистическим. И я почти расстроилась, когда увидела перед собой решеточную дверцу, что не смогу еще немного побыть с собой и темнотой. Ржавый замок не поддавался, но мирится с этим было бы глупо. Дернув по сильнее, я услыхала короткий щелчок. Затем я долбанула по двери ногой, после чего она открылась настежь и пустила меня обратно, в мир.  

Вопреки дурацким законам жанра «плохого кино», я, к счастью, не пробыла под землей и трех минут. Выбралась я недалеко от остановки, позади которой и был тот люк. Я взобралась по склону, хватаясь за длинные ростки травы и снова попала на проезжую часть. Теперь моё лицо напоминало маскировку – размазанная мокрая грязь и частички непереваренной еды у кончиков рта.  

Думая о спасении, я вспомнила внешний вид моей переписки с Егором. Вверху было указано «был в сети давно». Третий по счету ужас охватил меня. Я – дура, а Егор – дурак. Он закинул меня в черный список, моего сообщения он точно не увидит. Я начала плакать от собственной дурости, но осознав, что ни к чему хорошему – это не приведет, я немного успокоилась и постаралась как можно быстрее взять себя в руки.  

Неоднократно случалось, что от обиженных заушательств людей, страдала именно я. Сейчас – яркий пример таких случаев. Понадеялась на парня, с которым, как я думала, мы в ссоре лишь временно. Поплатилась. То, что плачу только я – никак меня не задевает, потому что… я не обидчивая, нет.  

Дебри пригорода, казалось – бесконечны. Как-минимум потому, что я не знаю в какую сторону лучше идти. По шоссе – к городским чертам – идти очень долго, но я всё же приняла для себя такое решение. Я шла вдоль трассы, ассоциируя себя с проституткой. Ну а что… на мне – шорты до колен и один только лифчик. Правда из-за этой ассоциации я никак не могла поймать попутку. Все такие правильные… Боже, да я же не шлюха!  

Личико свое я вновь помыла, еще пару минут назад. Ссадин на мне видных нет, так что единственное впечатление, которое могло бы сложиться обо мне – это как-раз-таки девушка легкого поведения. Я задумалась об этом и еще о многом, и поэтому не услышала, как какая-то машина остановилась у обочины параллельно мне. Водитель опустил стекло. Это был симпатичный мужчина лет тридцати. Вот только глаза мне его напомнили – взгляд самца, желающего поскорее заполучить самку.  

– Сколько? – спросил он свободно.  

– Ни сколько, я не шлюха, – отвечаю я ему раздраженно, – мне нужна попутка до города.  

Он окинул меня взглядом с ног до головы, потер нос большим пальцем, а затем безыскусно махнул, дал знак, чтобы я прыгнула к нему в тачку. Обойдя габариты его «лексуса», я села на заднее пассажирское. На переднее сесть я не рискнула бы, ведь сторонилась моего водителя. Он мог бы оказаться маньяком или еще чего-нибудь похлеще.  

Наблюдая за ночной магистралью через лобовое, я сосала разболевшийся средний палец левой руки. Ту область, где нанесла вчера порез. Соленая трясина влияет на рану – она затягивается быстрее, но более болезненно. Хотелось бы мне провести метафорическую параллель с отношениями, но я не посмела.  

Мой водила ненавязчиво оборачивался, думая, как разбавить тишину. Мне было плевать, что он будет говорить, лишь бы не затрагивал тему оплаты поездки. И тут как на зло…  

– Ну я-то тебя не за бесплатно везу, сечешь? – сказал он, отпустив одну руку с руля.  

– Денег у меня нет, – говорю ему я и запускаю извращенную сторону любого мужчины.  

– Значит расплатишься как-нибудь по-другому.  

– Я подумаю.  

Отрицать его желание не было смысла. Если прямо сказать ему, что я не буду его удовлетворять, он бы заколебался. Высадил бы меня. А это некстати.  

– Что ты вообще на трассе делала? – спрашивает он. – Полуголая. Измаянная, судя по виду… хотя, может просто накурившаяся.  

– Не твое это дело, – сказала я с опаской.  

– Ладно, скажи хоть… как зовут?  

– Женя.  

– А меня Вадим. У меня сестру Женя зовут, хорошенькая она, как ты, – безмятежно рассказывает водитель. – Брат мой двоюродный, Стас, таких девах не любит, он больше по напыщенным. Ну что еще ожидать от человека, работающего в офисе, который специализируется на поставках? Он, вообще, такой фраер… мутит там че-то себе с деньгами и наследством какого-то мужика. Вот же мошенник долбанный.  

Повторюсь, мне было ровным счетом плевать, о чем он будет говорить. Пусть только забудет об оплате. На слове «мошенник» я окончательно уяснила, что меня клонит в сон. Самое страшное это то, что я не могу ему противится. Усталость брала верх, не оставляя шансов организму на справедливое соперничество. По радио Вадим на фон врубил идиллический инди синти-поп, под который милым делом было бы дать храпака. Провалится под слой сновидений мне не составило труда еще и потому, что по крови до сих пор бродят миллиграммы снотворного, которое подсыпал мне Борис.  

***  

Я проснулась от резкого торможения. Нас обогнала машина, царапнув поверхность автомобильного крыла. Во тьме я не могла разобрать какой она марки. Вадим выругался, затем сделал музыку по тише и эпатажно вышел разбираться…  

Все мужчины любят показывать свое природное величие. Особенно перед дамами. Еще до Егора был у меня парень по имени Андрей. Так вот он однажды ввязался в драку из-за того, что какой-то левый прохожий совершенно случайно задел меня плечом, пока шел. Андрей воспринял это как бычиный жест. Он выпрямился, словно фазан, пытающийся соблазнить самок его вида. Закончилось всё это не в пользу Андрея, поэтому он больше на стал выпендриваться передо мной. Ну как это закончится для Вадима мне не суждено было узнать, потому что…  

Из машины, подрезавшей нашу, вышли двое достаточно крупных мужиков. Душа ушла в пятки. Были бы это незнакомые мне мужчины… но нет. Госпожа «Тревога» вновь решила посетить меня. Это оказался Борис и Владимир. Должно быть, они разминулись в поиске меня. Двое остались у бара, рыская в округе, а остальные двое на машине решили прочесать шоссе в надежде на то, что я буду идти вдоль него. Они так просто не оставят всё это, ведь если меня не остановить, то я смогу обвинить их в изнасиловании в суде.  

Я не стала смотреть на шоу, решилась покинуть раньше кульминации. Разобравшись с защелкой, я открыла дверцу. Сначала я подумала, что они не заметили моих шарканий из-за того, что были сосредоточены на выяснении отношений с Вадимом, но столь удачному исходу не суждено было сбыться.  

Я бросилась прочь, а они за мной. Не знаю, что было на их лицах, но готова поспорить – что-то вроде приятного изумления. Я сама проклинала Го́спода за такое придурковатое совпадение, но тем не менее. Бог мне не поможет. Как минимум потому, что его не сущ… потому что я грешно позволяю себе сомневаться в его существовании.  

Туда, куда я бежала впотьмах, находилось продолговатое препятствие для меня в виде возвышенности, тянущейся вдоль всей обочины трассы. Я перелезла низкую ограду и еще непродолжительное расстояние пробежала по грунту, покрытом гущею темно-зеленой травы, предварительно взобравшись на этот холмик.  

Бежать, не оборачиваясь. Таким темпом, через пару десятков секунд передо мной оказался какой-то автомобильный сервис, асфальтированный проезд к которому находился с другой стороны. Я не разглядела вывеску, и не разобрала что к чему, потому что госпожа «Тревога» отказывалась покидать меня, не говоря уже и про то, что было темно как у негра в жо… ухе. Движения, мной совершенные, происходили на автомате, поэтому я не могла уловить ничего из того, что я делала. Я была не в состоянии взять контроль над собственным телом.  

Я увидела три ворота, такие, которые поднимаются автоматически при нажатии кнопки. Слева находилась запертая дверь, а рядом приемное окошко. Понимая, что не убегу по этой пустоши, я разбила застекленное отверстие и пролезла туда. Я старалась не пораниться, но пару осколков всё же впились в мою кожу, благо не глубоко. Внутри я услышала приближающиеся поступки о землю. Никогда не думала, что звуки шагов Владимира и Бориса когда-нибудь напугают меня.  

***  

Бассейн без воды. Емкость, дочиста залитая машинным маслом. Это была бадья с густой черной жидкостью. Помнится, Егор говорил, что один его коллега упал в похожею смесь. Его отмывали довольно долго. Еще он рассказывал мне из чего делают это масло, но я особо не слушала. Зря. Теперь, когда я, вспоминая про то, что один из ингредиентов – это нефть, мне совсем не хочется нырять туда. Да. Нырять придется.  

Спрятавшись за углом, я слышала, как Владимир и Борис зовут меня. Наконец, когда кто-то из них полез в то окно, которое я разбила, трепет охватил меня целиком. На фоне господина «Трепет», госпожа «Тревога» просто-напросто меркнет. Когда душа уходит в пятки и долго оттуда не возвращается, трепет делает своё дело. Он колит тебя изнутри, заставляя трястись всё твое тело.  

Кто-то один влез в помещение. Я не разглядела кто это был, ведь недолго думая, прыгнула в вонючее масло. Принять ванну из нефти. Я не смыслила в этой теме, но что-то мне подсказывало, что это не очень полезно для моего организма. На дне густоты я чувствовала жар. Ранка на пальце вопила от зуда, еле слышный стук шагов на поверхности вводит в ступор, а я боюсь лишь одного – открыть глаза. Боюсь представить, что будет если…  

Я считала секунды в уме. Сколько ему понадобится времени на то, чтобы убедится, что меня здесь нет. Учитывая то, что стекло окна разбито, они так просто не покинут это место. Уйдет какое-то определенное количество времени, прежде чем они допустят возможность того, что я разбила стекло для того, чтобы выиграть немного времени и выйти к дороге через другую сторону.  

Дышать не позволительно. Видеть не позволительно. Думать – тоже. Но без последнего обойтись я не могу. Каждый миг в моей голове проходят процессы анализа всего происходящего. Часто я вспоминаю что-то, или планирую. Но сейчас, лежа не дне автомобильно-масляной жидкости, я понимаю, что привычка анализировать мне не помогает. Если бы я действительно думала башкой, то всего этого не было бы. Наверное, всё это потому, что я блондинка.  

По ощущениям – прошло около пол минуты, после чего я начала понимать, что воздуха не хватает. Я чувствовала, как ноет моя кожа. Как к ней липнет вся эта дрянь, но я хотела как-можно дольше пробыть здесь. Чтобы уж наверняка не попасться в лапы этим уродам.  

Они разделились по парам, дабы найти меня. Пару, состоящую из Валерия и Геннадия я назвала просто – Извращенцы, а Владимира и Бориса окрестила Быдланами. Просто так. Они решили наказать меня и выбрали весьма неоднозначный тому способ. Сначала изнасиловать, а потом что? Интересно еще и то, что Быдланы не стояли в очереди на это мероприятие. Правильные семьянины. Это меня позабавило, и я чуть не рассмеялась сквозь черную гущу. В этот момент четко понятно, что психика моя потихоньку рушится. Истеричный смех в вовсе несмешной ситуации – тому подтверждение.  

С трудом продержавшись минуту, я начала всплывать. Я понимала, что в связи с стрессовой ситуацией, мои легкие способны были и на большее, но я всё же не могла стерпеть это внутренне давление.  

***  

«В здании автосервиса у шоссе, в темной-темной комнате, из черной-черной гущи масла – вылезло черное-черное существо. Оно сливалось с окружением. Если бы не голубые глаза, во тьме её невозможно было бы разглядеть. Впрочем, ее и так невозможно разглядеть. »  

Вышеуказанный абзац крутился в моей голове, словно газетный заголовок. Я не ощущала тела и была, по сути, ходячим пятном. Они только-только уходили, потому как я слышала отдаляющиеся разговоры. Мне было тяжко двигаться, но я настигла злополучного окошка и пала рядом с ним. Пролежав так пару минут, я совершила первую попытку вылезти наружу. Тщетно. Вторая – также тщетная. Это происходило потому, что нависшая на теле масса ограничивала свободность моих движений. Мне удалось кое-как выбраться только с седьмого раза. Семь – счастливое число. Я никогда в нем не сомневалась.  

Вдоль шоссе я шла… хотя, учитывая то, как я выгляжу, будет более уместно говорить «шло». Вообщем, существо, зовущиеся Евгенией двигалось вдоль трассы. Проезжающие машины теперь не замечали её. Из шлюхи в нефтяную материю. Прогресс.  

За счет того, что Вадим подвез меня, расстояние до города уменьшилось на несколько километров. Но это не сыграет роли. Идти мне десять километров или тринадцать – разницы практически нет. Во всяком случае я ее не почувствую.  

Всю дорогу я старалась поменьше думать о преследователях. Извращенцы, небось, всё еще бродят у бара, а Быдланы... на последних наткнуться я вполне могла. Не факт, правда, что они вообще меня смогут увидеть, но тем не менее. Так как в голове я не держала мыслей больше пяти секунд, образовывая гармоничную пустоту, до города я добралась довольно скоро. Час пролетел для меня как десять минут. Всё это время я шла неспешно в меру своих сил. Стекающая жидкость, как никак очень жестко меня ограничивала.  

Сумерки, около часа ночи. Мне очень больно. Кожу сжимает застывшее масло. Проходя мимо знакомого пляжа, я решила окунуться. Волны Черного моря разбивались о мои ноги. Закрыв глаза под их шум, я без сил рухнула в морские объятия. Это дерьмо никак не хотело смываться. Во всяком случае, я хотя бы немного избавилась от слоев мазута.  

Ключей у меня не было, они забрали их вместе с телефоном. Хорошо, что я всегда держу дубликат под ковриком. Когда я пришла домой, кошка не узнала меня. Шерсть встала дыбом, и она отпрыгнула от меня за диван. Взглянув на настенные часы, я узнала точное время. Половина второго ночи. Я тут же включила компьютер и убедилась в том, что Егор кинул меня в ЧС. Моё сообщение так и осталось висеть непрочитанным. Сил точить зуб на него и всячески копить ненависть – у меня не было.  

Где-то было у меня приложение… с помощью него я могла вычислить по геолокации местоположение моего телефона. Эта платная программа всегда работала нестабильно, но однажды она действительно выручила меня. Помню, как забыла мобильник в маршрутке по пути к одному из моих бывших, Саше. У него стояла эта программа на компьютере, и он без труда вычислил. Слава Богу, что я никогда не отключаю геолокацию на телефоне.  

Мобильник находился в баре. Достав свой еле живой прежний телефон, я расчехлила его и набрала 102, но не стала подтверждать звонок. Вместо этого я упала на кровать без сил. Мне снилось как за мной гонятся четверо безликих людей. Сон и реальность спутались. На утро я не сразу вспомнила. Не сразу осознала, что всё это происходило на самом деле.  

***  

В чумазой руке я сжимала старый мобильник с набранными тремя цифрами. Кошка лежала у моих ног. Она узнала хозяйку. Сонная и грязная я побрела в ванную. Залезла в ванную и встала в полный рост. Стиральный порошок в помощь. Белое вещество покрыло черное. Прям как в жизни – хорошее приходит на замену плохому. Черная полоса. Белая. Черная. Белая…  

Из дырочек душа полилась вода. Какое-то время я витала в облаках. Летала среди ватных туч… а потом послышался пронзительный стук, и я свалилась на землю. Мне и вправду стучали в дверь. Шум воды прекратился. Я вылезла и глянула на себя в зеркало. Уже лучше, но отмывать еще достаточно.  

Взглянув в глазок, я увидела перед собой госпожу «Тревогу», а если быть точнее Владимира. Его физиономия напоминала пузырь, что сейчас взорвется. Он кричал мне, что мол знает, что я дома. Он начал бить по двери с угрозами.  

– Ты же знаешь, что у нас есть ключи, – сказал он и я вдруг опомнилась.  

Схватив телефон с набранными номером, я вышла на балкон. Оттуда я увидела, как остальные трое мужчин вышли из машины. Геннадий саркастично и ехидно махнул мне, и они вошли внутрь, вслед за Владимиром.  

– Готовься, сука еб*ная! Мужики уже подымаются, – прикрикивает Владимир сквозь дверь.  

Я приложила телефон к уху и услышала гудки. Ветерок стал дуть мне в лицо так, как будто я звоню не в полицию, а индуистскому Богу Ваю́, дабы тот призвал бурю. Владимир поступил нелогично. Если бы он не предупредил меня, они бы с легкостью смогли бы придушить меня пока я сплю. Хотя, я не знаю, зачем вообще они пришли.  

– Полицейская служба. Что у вас случилось? – звучит женский голос диспетчера.  

– Я-я… – голос мой дрожит, – в мою квартиру ломятся, пожалуйста помогите!  

Когда я назвала адрес, женщина сказала, что машина прибудет буквально через пять минут. Даже этого времени у меня не было. Я могла бы намотать пару полотенец друг на друга, чтобы спустится по связке как по веревке, но это плохая идея, потому что я живу на пятом этаже.  

Пока Извращенцы и Быдланы мешкают по подъезду и разбираются с ключами, я притащила комоды и прислонила их к двери. Это может их задержать, но ненадолго. Мне удалось забаррикадировать дверь двумя низкими тумбами, одной галошницей и небольшим шкафчиком. Пирамида из этого всего красовалась перед входной дверью, а я в это время закрылась на балконе, прихватив всё же с собой пару полотенец на случай безысходности. Балконная дверца состояла из стекла и метало-пластика. Они с легкостью разобьют её вдребезги, но и на это им понадобится время.  

Я сижу на балконе, облокотившись об ограду. В одной руке сжимаю нож, а в другой скалку. Рядом валяется кучка полотенец. Я слышу глухой еле отчетливый звук поворота ключа в скважине. Удивлена, почему отсюда слышу его, но сейчас это не то, о чем мне нужно думать.  

Пододвинувшись к правому краю балкона, я постаралась убрать себя из поля зрения. Так, если они захотят открыть балкон, они не сразу увидят, что я там. Слышу толчки и крики. Вроде-бы они кричат мне что-то по типу – «открывай сука, хуже будет! ». Я смотрю вниз, на прохожих людей и зову на помощь, но ловлю лишь очередь косых равнодушных взглядов. С надеждой я высматриваю из-за поворота полицейскую машину.  

Они вот-вот ворвутся. Я могу видеть, как трясется выстроенное мной сооружение, чувствовать волны совершаемых ими толчков, а также слышать это от ударов по двери. Извращенцы и Быдланы настигнут меня, это только вопрос времени, и тогда мне придется давать кровавый отпор.  

***  

Отец говорил – если нападающих много, то даже и не смей вступать в драку. Он хотел сына, а родилась я. Наверное, поэтому он пытался воспитать во мне мужские качества. Но я всё же полагаю, что женских качеств у меня больше. С мамой я проводила больше времени. Не на много больше, но всё-таки больше. Я любила их одинаково и не чувствовала ненависть по отношению к ним. Поэтому, когда отец умер – я впала в депрессию. А теперь, когда мама настроилась против меня из-за этого конченного Егора, я снова вернула себе прежнее состояние. Мне не хватает папы, порой очень сильно.  

Всё компоненты баррикады с рокотом попадали. Они зашли в квартиру змейкой. Сначала – Геннадий, потом – Валерий, а затем уже Борис и Владимир. Сначала – Извращенцы, а потом уже – Быдланы. Звучит как народная мудрость. Полотенца связаны между собой, но их точно не хватит на такую высоту. Они рассредоточились по дому и в этот момент мне слышится сирена, из-за поворота показывается патрульная машина. Она заходит боком в дрифте, как в фильмах. Вот так выглядит моё спасение, – подумала радостно я и стала кричать полицейским, чем и привлекла внимание мужиков, рыскающих по квартире в поисках меня.  

Валерий приложил ладонь к стеклу и хищно заглянул в мои глаза. Еще каких-то двенадцать часов назад он пытался совокупиться со мной. Я стала неосознанно жалеть его ребенка, да и вообще детей всех этих моральных уродов. Дети не выбирали в какой семье рождаться.  

Валерия отодвинул Геннадий, он посмотрел на меня таким же взглядом. Его речь звучала ненасытно:  

– Погоди красотка, сейчас мы до тебя доберемся, – говорит он, поворачивая ручку.  

Тем временем сотрудники вошли в подъезд. Быдланы встали на передний план. Во взгляде обоих я заметила отвращение. Словно, они не так уж и сильно горят желанием дать мне по заслугам за проступки, которые я даже не совершала. Наконец я осмелилась выдать:  

– Вы и вправду считаете, что я извращенка? Педофилка? – говорю я, сжимая нож в руке. – Я клянусь вам всем, что у меня есть – вы все неправильно поняли.  

– А что мы не так поняли? У нас глаз нет, да? – нервозно проговаривает Борис. – Евгения, мы все видели своими глазами.  

– Полиция уже поднимается, – промямлила я в ответ.  

Мельком я вижу, как сотрудники полиции возятся с парадной дверью. Я была возмущена таким отсутствием профессиональности. Потом я услышала, как дверь открывается. Видимо, один из жильцов выходил.  

– У вас всё еще есть время сбежать! – кричу я мужикам.  

Тут произошла размолвка. Всем им есть что терять, но не все этого осознают. Быдланы заныли.  

– Нам нужно уходить, – сказал Владимир.  

– Пока не поздно, – добавил Борис, уходя.  

– Они уже здесь, поднимаются… вы не выберетесь, уроды, – громко гласит Валерий.  

– Пусть идут, бл*ть, – поставил точку Геннадий.  

Остались Извращенцы. Им удалось разбить мне дверь на балкон. Валерий ловким движением выбил из моих рук нож и тот улетел куда-то вниз, на головы пешеходов. Я успела резануть его, но только чуть-чуть, в живот. Валерий отпрыгнул от боли, толкнув Геннадия, они чуть не упали. Я воспользовалась моментом и взялась за края раздолбленного дверного проема, но Геннадий снова успел схватить мою ногу, как тогда, в баре Бориса. Вся соль в том, что я точно так же ударила по его лицу ногой.  

Я вдруг осознала, что припрятала скалку за пояс. Когда они застали меня врасплох в гостиной, я долбанула по руке Геннадию, и по паху Валерию. Будет знать. Полицейские открыли дверь со стволами на перевес. В этот момент Геннадий совершает абсолютно отчаянный поступок. Он толкает Валерия прямо на сотрудников, а сам берет меня в заложники. Геннадий ведет меня, держа за горло удушающим захватом, через кухню. Там он подбирает нож для нарезки хлеба. Пока Валерия вяжут в наручники, Геннадий вместе со мной отступает обратно, к балкону. Защелку с той стороны они уже успели вздернуть, пока я уходила к гостиной, в попытках отбиться.  

***  

Когда дело касается собственного ребенка, ты наказываешь обидчика так, как не наказал бы закон. Мне этого не понять, у меня же нет детей. С другой стороны, я воспитываю этих самых детей, хоть и чужих. Но я никогда бы не смогла прочувствовать волнение за чужого ребенка так, как это чувствуют его родители.  

Позади я слышала звуки городского трафика. Казалось, он был готов перерезать мне глотку в любой момент. Двое полицейских боялись и пошевелиться. Я тоже. Геннадий злобно кричал им, прижимая лезвие к моему горлу:  

– Отойдите! Отойдите нах*й или я убью эту мразь!  

Он оказался более вспыльчивым, чем я себе представляла. Чем он себя преподносил. Он остался один. Возможно, если бы я действительно домогалась к его ребенку, это бы доказало его любовь к нему, но в данном случае это никуда не приведет. Геннадий – псих. В тот момент я не знала, удалось ли сбежать Борису и Владимиру, но на них, в принципе плевать, когда у твоей артерии держат тупо-заточенное зубчатое лезвие.  

Полицейское подкрепление сейчас понадобилось бы им, но я будто чувствовала, что если я не возьму всё в свои руки, то погибну от рук этого ненормального. Та идея, что пришла мне в голову казалась сумасшедшей. Оценивая риск, я параллельно следила за давлением рук моего захватчика. Его сердцебиение я тоже ощущала. Ну, по крайней мере так показалось.  

Выбрав самый подходящий момент, когда он более-менее выровнял дыхание и перестал вопить о том, что я развращала детей, я как можно сильнее ударила макушкой головы об его нос. Я схватила его правую руку, ту, в которой он держал нож у моего горла, а потом… туман. Мы упали за балконную ограду. Во время падения мозг отключился, но я всё же старалась смягчить падение. Смягчить падение тем, что подо мной туша в виде девяностокилограммового мужика. Нож улетел вслед за другим ножом, который я опустила при ударе Валерия, а я держалась за плечи Геннадия. Держалась также, как держала моего бывшего – Макса, когда он катал меня на своем мотоцикле. Или, когда катал меня на кое-чем другом.  

***  

Очнулась я в раю. На моем теле нет ни одного пятна от масла, в котором мне довелось искупаться. Сначала я увидела перед собой папу. За его спиной были крылья, и он сказал, что гордиться мной. Сказал, что я на правильном пути.  

– Какой путь? – спрашиваю я. – Я ведь в раю, путь завершен.  

– Нет, Женек, нет, – отвечает мне папа. – Еще слишком рано.  

После его волшебно звучащей фразы райские границы испарились. На их замену пришли белые стены областной больницы. Мама несчастными глазами глядела на меня. Я видела, как слезы стекали по её щекам и слышала, как она говорит мне шепотом:  

– Прости меня, прости…  

Её голос растворялся в сознании. Эти слова я хотела услышать от неё. Улыбка выдала меня. Она поняла, что я пришла в себя и расплакалась еще больше. От счастья.  

Егор тоже был там. Он холодно протянул мне мой прежний телефон. Мама добавила:  

– Полиция нашла его…  

Последнюю часть фразы я не слушала. Я смотрела Егору в глаза. Этого давления он не выдержал и вышел из палаты. Совесть его никогда не будет чиста. Не стоит даже и вспоминать почему.  

Вслед за его выходом, вошли несколько сотрудников полиции и попросили мою маму выйти. Она слезно махнула мне и оставила на попечение людям в форме. Их вопросы потребуют моего ответа. Также, как и мои вопросы – их ответа.  

Быдланам не удалось уйти. Было уже поздно. Часть «доблестных» сотрудников схватила их на одном из лестничных пролетов. Их будет ждать суд. Извращенцы… Валерий отправился под суд вместе с Быдланами, а Геннадий… к сожалению, или к счастью, его больше нет в живых. Я не знаю, как отреагируют их семьи, но надеюсь, что полиция всё разложит по полочкам. Меня больше волнует, как переживут всё это их дети. Когда-то я увижу их в детсад, и они будут спрашивать у меня. Может даже, они возненавидят меня, если мамы настроят их против меня. Например, сказав, что Евгения Константиновна – очень и очень плохая. Она посадила ваших отцов за решетку. Сыновей Извращенцев заберут родственники. Они объяснят сыну Геннадия, что… что он «уехал» и больше не вернётся.  

Когда полицейские покинули палату, я ощутила уединение. Наконец-то я смогу отринуть прожитое. Должно быть, это произойдет не сразу. Я буду ходить к психологу и… больше не буду работать воспитательницей в том саду. Это вынужденная мера. Я просто-напросто не смогу смотреть Сереже, сыну Бориса, и Коле, сыну Владимира, в глаза. Также, как и не смогу примириться с собой и своим разрушенным разумом. Теперь, сердце уходит на второй план. Сохранить рассудок после такого – задача не из легких.  

Я не знаю, что будет ждать меня дальше. Как будет меняться моя личная жизнь? Прощу ли их? Смогу ли забыть? Много вопросов, но так мало ответов. Но что-то подсказывает мне, что их можно понять. Они наказали своё безрассудство двадцатью годами тюрьмы и тем, что узнали правду. Я не трогала их детей. Да, я прощу их. Прощу потому, что я не обидчивая. Никогда такой не была.