FB2

Гнилой Дар

Роман / Мистика, Психология, Религия, Философия, Чёрный юмор
Что есть истина то, что написано в книгах или то, что прочувствуешь сердцем и шкурой!
Объем: 15.293 а.л.

Гнилой Дар  

6 лет Игра.  

 

 

Мы вновь идем к старому Бобу, в который раз, в который день. Мистер Филипс, идет впереди меня с тяжелой сумкой, из которой, неприглядно выглядывает чья-то рука. Но это не человек, не существо, это лишь прах. Так он называют их, так он говорит о них. Так я, знаю о них. Это первое что я узнала, первое, что увидела первая, понятая мною, истина. Я не должна переживать или жалеть, я не должна даже смотреть, они не стоят, даже моего взгляда. Ведь у них нет того, что есть у нас, у них нет души. Он говорил это, вновь и вновь. Они лишь куклы, ошибка, ненужное препятствие. А он, как и все взрослые, просто выполняют миссию. Это лишь игра, нечего болея. Мы все знаем об этом, но почему-то, когда из сумки выглядывает уголок лица, всего лишь часть, закрытая тьмой, затоптанная туманом. Становиться тяжело, воспринимать всё, как есть. Но видя это, словно чествуя, мою дрожь, Мистер Филипс поправляет сумку скрывая от меня ненужное, запретное, зрелище. И обернувшись, посмотрев на меня, улыбается уголками губ. Он всегда добр, всегда приветлив. Он дает нам конфеты и даже парой, не наказывает, за излишний шум и веселье, которое не положено, на святом мести, Горнморга. Я улыбаюсь ему в ответ, недавнее зрелище, совсем вышло у меня из головы, не оставляя даже следа и скачу за ним, в припрыжку. Мы доходим до места и Мистер Филипс, с грохотом, роняет свою кладь, на твердую, холодную землю поднимая столпы пыли. Заставлявшие меня кашлять и отряхиваться от назойливых, темных частичек, летающих в воздухе. Заполняющих собой, всё пространство. Я даже на мгновения забываю, зачем я здесь, просто стою рассматривая летающие в воздухе, частички умерших душ. Так говорит миссис Коллинз, на наших уроках. Мистер Филипс, видя, что я мысленно отсутствую в данный момент в реальности, снисходительно ждет. Пока пыль, забравшая всё моё внимание, уляжется назад, в свое законная пристанище ближе к земле. И когда, я наконец отвлекаюсь, то понимаю, что нужна вернуться к делу, а именно к обязанности которая на меня возлагается, как самой старшой, из сестер.  

–Ну что, готова Сабл? – Спрашивает, мистер Филипс.  

–Да, конечно, – Говорю я, не уверенно. Мне страшно, мне действительно страшно. Хотя я не понимаю почему, не осознаю, зачем мне бояться. Ведь это игра, всего лишь игра, ничего более. К тому же всё уже сделано, до меня, за меня. Старшие всегда, заботятся о младших. Поэтому мне не нужно, не рыть яму, не закапывать, ни даже охотиться, или искать. Я только должна, сделать последний шаг, дать последнее отпущение. Помочь, пустому уйти, восстановить справедливость. Мистер Филипс, разворачивает сумку и там пока ещё живой, если этим словом, можно определить пустое, лежит оно. Странно, я думала, он будет страшным, с рогами, хвостом или пустыми глазами. Я думала, он будет, беззвучно шептать, совращая мою душу, как нас учили и как мы представляли. Но нет, он выглядит как мы, точно так же, один в один. Те же волосы, те же губы, те же руки, и те же ноги. Как тогда, они понимает, что они, не мы. Как они, не ошибаются. Мистер Филипс, дает мне нож. Торжественный, с золотой отделкой и красивейшим крестом на рукояти. Небось дал свой, хотя и не положено, хотя и не обязан. Но я не долга любуюсь, всё-таки нервозность, и неуверенность взыграла в крови и мои руки трясутся, как от лихорадки. А я знаю, о чем говорю, ведь совсем недавно у меня была простуда. И я стойка ее вынесла, без всякой адской отравы, что придумали пустые, как сказала моя мать, на мой некогда ужасный Богохульный вопрос, что такое лекарство. Я и сама не знаю, как в моей голове, появилась это слово, но мама, аж побелела, когда я это сказала. И выпорола меня плетьми, видимо это слово, нашептал мне демон и только так, можно была избавиться от скверны, что он оставил. Но я увлеклась, забывая зачем мы сюда пришли. Обращения, каждый человек, достигший шести лет, должен пройти обращения. Моя сестра уже прошла его и так гордилась, уже год, как ходит и хвастается, как будто самая везучая из всех. Что очень бесит, ведь я всего-то на год младше, чем же я хуже. Но всё это время, я лишь наблюдала со стороны, не имея права участвовать. Так отчего сейчас, когда я так близка к исполнению своих мечтаний, я откладываю и дрожу. Да так, что мистеру Филипсу приходиться меня успокаивать.  

–Ну же милая, это не страшно. Ты же знает, он не что, только прах он и не живет вовсе.  

–Тогда зачем его убивать? – Спросила вдруг я. Осмеливаясь, не только поднять голос, но и спросить такую глупость, даже самой страшно. На секунду, я вижу, как кривиться лицо, Мистера Филипса. Буквально ощущаю, всю его злость. Хочется закрыть глаза и просто убежать, тем более зная, какое наказание. Но через мгновения, он лишь улыбается и спокойно говорить.  

–Мы всего лишь выполняем ту миссию, которую поручил нам, он. – Говорит он тихо, показывая на небо.  

И я понимаю о ком он говорит, сразу все сомнения исчезают и сердце наполняется каким-то невообразимым теплом.  

–Неужели ты всерьез думаешь, что он мог, сказать нам сделать что-то плохое? – Спросил Мистер Филипс, уже строже и болея холодно.  

–Нет конечно, нет. – Затараторила я, быстро кивая головою. Стараясь изо всех сил, показать своё раскаянья, которое не на йоту, не было фальшивым, или наигранным.  

–Тогда давай, с этим покончим. К тому же, если ты сделаешь, что нужно, я даже подарю тебе, этот прекрасный нож.  

–Правда! – Почти кричу я, с нескрываемым визгом радости в голосе. Еле задерживая себя, чтобы не затанцевать, прямо здесь и сейчас. Вот прейду домой покажу этот нож, и тогда посмотрим, кто самая важная в нашей семье. Думала я, представляя, удивлённое и вытянутое, лицо сестры. Казалось, это был лучший день в моей жизни, ведь ещё никогда я не была, так счастлива.  

–Правда. – Сказал он, садясь на корточки, чтобы быть одного со мной роста, и нажимая на мой нос, словно на маленькую кнопку. – Толька это, будет нашим секретом, обещаешь?  

–Конечно. – Ответила я, немного поникши. Все мечты о славе, враз разрушились превращаясь в пепел.  

–Но сестре, можешь показать. – Успокоил меня Мистер Филипс, взъерошивая мои и без того взъерошенные волосы.  

И тут, от души отлегло, не была не сомнения, не страха руки не тряслись, как и мысли, не расхлёбывались. Я была самым счастливым ребёнком, самым прекрасным и самым избранным. На мгновения оно пришло в себя, смотря на меня, своими идентичными, моим глазам, глазами. Но я не обратила на это внимания, ведь какой смыслы думать о пыли, когда ты так счастлива. Когда впереди, тебя ждет пир, и ты утрёшь нос сестре, а сам мистер Филипс, дарит тебе собственный нож. Я замахнулась, всего один удар и ничего, только струя крови и всё. Я ничего не ощутила, ничего не изменилось, не разрушилась и не встала на свои места. Я всё ещё я, пыль как была мертва, так и осталась. И единственная, что я получила, эта улыбка Мистера Филипса и мой новый нож. Он по-быстрому, скинул остатки в яму, засыпая её, густой землей, под взглядом боба.  

–Ты назвала наш дуб, Бобам? – Спросил мистер Филипс, с истинным интересом, смотря на старое огромное, гнилое дерева. На котором кто-то, давним давно, навесил цепь, бессмысленную, ненужную, ну такую дополняющую эту картину цепь. Она давно поржавела, нечего, давним-давно не удерживая и никак не работая. Но всё равно, словно колодка, весела на старом, добром Бобе.  

–Да сер.  

–Интересно, очень изобретательно. – Сказал мистер Филипс, когда мы уходили. Я шла за ним, в своей привычной манере, вприпрыжку, чему он только улыбался. Ведь я была счастлива, а он всегда говорил, что нет ничего важнее в нашем обществе, как счастья наших детей.  

И всё бы хорошо, но, когда я обернулась, я увидела собственными глазами, всего на секунду, что боб кричит, пытаясь выбраться из своей цепи, что скрипит на его старых корнях. Кричит истошно, оглушающе, буквально взрывая мир. Такой болью, и таким ужасом, был полон это крик. Я задохнулась от ужаса, от этой неправильной, нереальной, но живой картины. Но стоила мне моргнуть, как всё исчезло, растворяясь в воздухи. И нечего не изменилась, не я, ни Боб, не мистер Филипс.  

 

 

12 лет Вопрос?  

 

Вопрос, такой простой вопрос, вывил из равновесия, мою мать. Знаю в детстве, я часто говорила что-то, за что меня наказывали. Спрашивала то, что не должна была, и думала то, что не имела право. Как говорили наши учителя, это всё демоны, и меня избавили от большинства из них, плетьми, окропленными в святой воде или стоя под палящим солнцем, прямо на шипах своей же кровью, избавляясь от скверны. Даже я, иногда, но считала, что это жестоко. Но вскоре, мне объяснили, что только моя боль, может спасти мою душу. Именно поэтому мы резали себя, за каждую новую мысль, за каждую неправильную фразу. Теперь уже, во взрослом состоянии, мы сами могли себя карать. Сами могли, изгнать скверну. Это была не наказания, а право. Знак того, что мы уже, достаточно взрослы. Толька резать нужно было, очень острым ножом. Именно тем, которые нам раздали на одном из уроков, Религиоведения, и только там, где нет вен, чтоб не дай бог не убить себя. Ведь мы слишком ценны, слишком любимы. И я помнила об этом, на каждой царапине, с каждой каплей крови, с каждым криком. Именно это всё, выбила у меня из головы, такие вопросы. Что такое лекарства? Почему, мы не можем, выходить из Горнморга? Кто назначил, мистера Филипса главным? Почему девочки, не могут учиться? Зачем, мы живем? И многие другие, нашептанные демонами слова. Но я не видела ничего плохого, в том вопросе, что задала. Неужели, и тут я ошиблась, и вновь, мною овладела зло. Стало страшно, и несколько наказания, сколько собственной слабости. Ведь из всех девочек, я была покрыта, куда большим количествам царапин, что же со мной не так. Я не правильная, я злая, меня нужна убить? Я даже смерилась со своей участью, радуясь, что узнала обо всем, так скоро, когда мама наконец, отошла от ступора, и сказала.  

–Что ты спросила, дорогая?  

–Я спросила, откуда берутся дети, люди, в общем. – Сказала я вновь, запинаясь.  

–Ах, это. – Выдохнула, с облечением мать. – Их создал господь.  

–Всех, даже меня? – Переспросила я, удивленно.  

–Конечно доченька, ты конечно часто, попадаешь под влияния скверны, но ты также, была создана как мы все.  

–Но как именно, бог создает людей? – Спросила я снова.  

И на серую, простую комнату, где мы жили, набежала тень скрывая отчасти обеспокоенный и злой взгляд матери. Она тут же помрачнела, глаза стали ярко блестеть долга и пристально, смотря на меня. Ища что-то, отыскивая, осматривая и щупая собственным взглядом. Словно палач, выносящий свой смертный приговор. Повисло молчание, гробовое, раскатистое, словно гром молчание. А затем, уже более тихо, придушено словно чтобы некто не услышал, чтобы некто не узнал, она спросила.  

–И откуда, такие вопросы?  

–Не откуда, мне просто интересно. – Сказала я поспешно, стараясь уйти от ярости, скрыться от ненависти. А это она и была, ненависть, в чистом её виде. Казалось ещё немного и меня отведут к дубу. Я вздрогнула от этой мысли, вспоминая кровь, слыша в голове, тот ужасный крик. Я никому не сказала, никому не осмелилась поведать. То, что я видела. Нет, не видела, отдернула я себя, стараясь по скорее возвратиться в реальность.  

–Ты же уже взросла, так детка? – Спросила она, но ледяной разрезавший тон, никуда не делся.  

–Да, мама. – Сказала я, опуская голову стараясь поклонам, показать, всё своё подчинение, всю свою зрелость.  

–Тогда ты знаешь, что делать. – Говорит она, протягивая мой старый нож для наказания. У меня их была два, один подточенный, другой с тупым лезвием, первый использовался, при лёгких проступках, второй, при более серьезных. Таких, как например, когда я спросила, что такое секта? Услышав, это слова через стену. Двое парней, говорили так, о Горнморге.  

–Да мем. – Отвечаю я, уже заученную формулу, беря этот старый тупой нож. Нож, которым часами приходиться вырезать, нужной глубины раны, когда боль, перерастает в муку, а наказания в томления и бесконечность. У меня немного трясутся руки, хочется плакать, кричать, вопить о несправедливости. Но я не могу, я не должна. Я знаю это, всё скверна. И тут же, за старым злом, появляется новый вопрос, новая напасть, новая сила, готовая завладеть моей душой. Я не могу это контролировать, поэтому думаю. Почему я не имею права знать, почему я ни чего, не имею права знать, неужели знания, от зла. Неужто вопросы, это грех. Неужели этот мир, это нормально. И тут я вздрагиваю, понимая, как далеко зашла. Усомнившись в этой комнате, в этих правилах, в родителях, в мистере Филипсе, во всем придавая всё, во что верю. По щекам бегут слезы, скапливаясь, в целые ручейки. Со мной точно, что-то не то, я буду гореть в аду. Просто потому, что отвергаю рай. Рай, который мне дали.  

–Думаю двадцать, будет достаточно. – Говорит мама, благо не видя, моих слез. Не зная, о моем предательстве. Двадцать мало, слишком мало, через-чур мало.  

–Нет мем, позвольте пятьдесят. – Говорю я, видя растерянность на лице матери.  

–Это, не единственный грех. – Говорю я, с трудом, заикаясь под её гневным взглядом.  

–Хорошо, что ты это понимаешь, и раз ты уже взрослая, я позволяю, устанавливать себе столько наказания, сколько ты считаешь нужным. – Произносит она, словно стараясь приободрить улыбаясь мне. Даже не представляя, что я сделала, не ведая, что я подумала. Не зная, какая я низкая и пропащая. Её улыбка, только сильнее ранит, оголяя мою вину. Ненавижу себя, так сильно ненавижу, что готова убить.  

– Ничего деточка, все мы иногда, подвержены этой гадости, это невозможно искоренить ведь мы люди, а значит, априори грешны. Но это не значит, что я не люблю тебя.  

–Конечно мам. – Говорю я, тусклым голосам. Я всё ещё не могу пройти это, переступить через это, забыть.  

–Я могу переступить, к исполнению наказания? – Спросила я, стараясь как можно быстрее, встать.  

–И не забывай, даже это, должно приносить тебе радость ведь в конце концов, ты делаешь это ради него. А это уже благодать, так что, улыбнись. – Сказала мама, когда я поднялась. Я попыталась изобразить улыбку, но у меня нечего не вышла.  

–Ты не радуешься, что примешь наказания и освободишься? – Спросила мама, уже грозна и разочаровано, видя мои, нереалистичные потуги, выразить радость.  

–Нет мем, просто мне слишком стыдно, чтобы радоваться. – Говорю я и она вновь возвращается, в былое расположения духа.  

–Ох бедная дитя, ну иди, освободись и выходи с улыбкой. – Произносит она, напоследок. Я лишь киваю и следую в свою комнату. Привычную, родную. Но отчего, она кажется сейчас такой пустой и серой. Хотя это нормальна, ведь она, и должна такой быть. Не каких излишеств, не какой праздности, не какой индивидуальности, ведь она ведёт напрямую к скверне. Серые стены, пот цвет наших платьев, и спальный мешок, жёсткий, зато с чистым и опрятным постельным бельем. Таким же серым, как все, наше окружения. И более ничего, кроме ниши в стене, под книги и иконы, что занимали собой всю стену. Как говорит Мистер Филипс, много изображений Бога, просто не бывает. Это единственное, что вносить свет, единственное что украшает и преображает. Всё остальное, по кодексу по уставу.  

Я сажусь на пол, ведь наказания, нельзя смягчать, садясь на более мягкую или теплую поверхность комфорт нужно заслужить, а я его, отнюдь не заслужила. Весь вечер, я буду с долгим упорством, тупым ножом, пилить свою кожу. Порез за порезом, пока не выступит кровь, пока не польются слезы, пока не онемеет нога. Тридцать восемь, считаю я, про себя, когда за окном, уже глубокая ночь, все давно спят и только я, не закончила свои дела. Осталась немного, совсем чуть-чуть, последний рывок к победи. Но я не могу, весь пол заляпан кровью. Вся боль, въелась внутрь и я начинаю заикаться, от того, что так долга кричу, от того, что так отчаянно плачу. Это ад, и самое страшное, даже не в боли, не в страхе, не в этих, никем не услышанных стонах. А в том, что он не приносит успокоения, не дает понимания, не снимает сомнения. Я всё ещё вижу, что чего-то не хватает, чувствую, что чего-то нет. И серость, не раскрашивается, не моей кровью, не моей болью. Я смотрю вдаль там, где заканчивается, наша стена, там, где ломается наш мир где, по словам моей матери, пропавшие души и пустые тела. И вижу огни, сотни огней, миллионы звуков, я непотребна и ужасно задумываюсь, мечтая, и представляя, думая о том, какова жизнь там. И тут же отдергиваю себя, падая на пол, начиная новый отсчет, новое наказания. За каждую мысль, за каждую зависть, к каждому огню и каждому звуку. А за окном, всё пылает искушением, всё играют странные звуки, слышаться голоса и крики.  

Это был, худший день.  

 

14 лет Кодекс.  

Наконец, начались уроки, о которых я так долга и упорно мечтала, уроки, на которых нам говорили, о внешнем мире поведали о том, что находиться за стеной, в прибежище огней, в пламене ада. И на первом же уроки, меня прошиб пот, и я ужаснулась, мой мир разлетался на куски, с каждым словам, каждым постыдным, ужасным, отвратительным фактом. Нам говорили о педиках, что потеряли всякий стыд о людях, что имеют наглость, не только находиться в одном помещении с противоположным полом, но и держаться за руки, целоваться, говорить, встречаться. Нам поведали, об дьявольских изобретениях, от музыки, что растворяет твою душу, до интернета, что высасывает всю чистоту из тебя. Нам говорили о мини юбках и женщинах, что не только учатся, но и работают, вместо того, чтобы воспитывать детей. О картинах, и интерьерах, что нарушают, главные заповеди, о роскоши. О спорте, книгах, лекарствах, о мастурбации. Оба всем том, что наши уши, были не готовы, слышать ранее. И не готовы, понять и принять сейчас. Многие расплакались, после этого урока, другие же разозлилась, им захотелось уничтожить этих мерзких, бездушных пустых. Возвращая пыль, к пыли. Были и такие, что просто упали в обморок, не выдерживая, лавины откровений. А я лишь, продолжала резать себя, с каждым словом, каждым звукам, что вылетал из уст учителя. Я чуствовала вину, за всё это, чувствовала причастность. А самое главное, чувствовала то, что не должна, не имела права. И это была, зависть. Их свободе, их жизни, их яркости. Я знала, что это дьявольская яркость, знала, что это шепот зла, что навешивает мне искушения. Но год за годом, день за днем, я всё сильнее чувствовала, свою непричастность, отрещонность. К собственному миру, собственной семье. Все радовались, и ликовали, что судьба не дала им, такую жизнь. Что Бог, укрыл их, от этого искушения, забрал эту свободу, защищая от ада. А я, всего на секунду, всего на мгновение, подумала, как бы хотелось, увидеть, узнать, прочувствовать. Просто прожить, эту чужую жизнь. Я тут же себя наказала, не позволяя, сомнениям взять верх. Но это не отменяла, того факта, что они у меня были. Сомнения, это грех. Но с каждым днем, шрамов всё больше, а вопросов не меньше. Никто не хотел отвечать, никто не желал объяснять. Я просто должна была верить, что правда, эта правда, а лож это лож. И я верила, я думала, что верю. Но что-то, не давала мне, быть искренней, в этих чувствах. Глаза, что снились мне во сне, голос. Что я слышала за спиной. Воспоминания детства и отрицания будущего. У меня не была выбора, у меня не должно была его быть, я знаю, ведь я должна лишь исполнять, высшую волю. Но я не могла, перестать думать. Особенно, когда нам рассказали, про дьявольские лекарства. А мы, по нашим законам, не имели права, их использовать. И это при том, что прошла эпидемия гриппа, и двенадцать детей, умерла в тот год. А там за стеной, есть спасения, всего руку протяни, но никто, её не протягивал. И хоть мистер Филипс сказал, что это спасение, для тела, но убийства для души. Я не могла понять почему, не могла согласила. Хотя моего согласия, никто и не спрашивал. И я уже слышала, как все шепчутся, за спиной, говоря обо мне, перемывая мне кости. Я даже слышала, гневные тирады, за стеной. Родители тоже, были обеспокоены, моим состоянием, моим будущим, моей жизнью. В конце концов, меня вызвали на аудиенцию, к самому мистеру Филипсу, что ещё не когда, не бывало. И я шла, словно на казнь, оставляя позади, всю свою жизнь, принимая с гордость, собственная наказания. Но он не стал кричать, не стал наказывать, не стал даже гневно смотреть, а просто предложил мне сесть, и спросил.  

–У тебя есть вопросы, я так понимаю?  

–Не то чтобы вопросы, просто… – Я так и не осмелилась, договорить. Видя, как играет улыбка, на его губах, он был так добр, так мил. И обходителен, как всегда, как я помню ещё с детства. И пусть он был главным, пусть он был нашим монархам, королём, прямой связью с Богам. Я не боялась его, как собственных родителей, я доверяла ему, как никому, и никогда. Он никогда не врал, и не уходил от ответа, никогда не сердился, и не кричал. Он понимал, принимал, и поддерживал. Именно ему, мы все рассказывали свои страхи, именно с ним, дети и даже взрослые, делились секретами. Он был самым мудрым, самым важным, из всех нас. И его воля, была законом, а слова нерушимым обещаниям. И если он сам, позвал меня к себе, сам спросил, нарушая молчания, значит мне нечего бояться, нечего страшиться.  

–Не бойся, я оставлю в секрете весь наш разговор, от начала и до конца. Ты же знаешь, я умею. Хранить секреты. – Сказал он, намекая, на тот давний подарок, что я теперь, всегда ношу с собой, словно талисман. Я вспоминаю свою радость, свой подъем, свою веру, детскую, непоследовательную, живую, реальную и настоящую. Вспоминаю тот день, и его поддержку. И все сомнения уходят на второй план, мир возвращается к привычной оси, становясь на свое, законное место. Тучи, сгущавшиеся, расходятся. И я вновь дома, вновь в тепле, и безопасности, не в плену, не на каторги, а в своем собственном раю.  

–А вы, не будете сердиться. – Говорю я, тем самым тонам, что говорила, много лет назад, словно возвращаясь, в собственное детство.  

–Конечно нет, ты же меня знаешь, я понимаю, что вы молодежь, в вас играют гормоны, в вас брызжет интерес. И вы хотите понять, многая, но взрослые, вам не говорят, стараясь оградить от зла, но в твоём случаи, это не работает. Тебе нужно рассказать о зле, чтобы знала, как держаться, от него по дальше.  

Мне хотелось кивать, на каждое его слово, подтверждая согласием, убеждая себя и оправдываясь, этой простой теорией. Я не ищу, другой жизни, я лишь желаю, знать о ней. Но вместо этого, я просто сидела смирно, сдерживая свое нетерпение.  

–Ну, так, что тебя беспокоит? – Спрашивает он наконец, беря мои дрожащие, холодные руки, в свои теплые, большие ладони. Словно оберегая, от всего от мира, от самой себя. Я не могу ему сказать, или могу? Я должна молчать, или обязана признаться? Что является глупостью, а что правильным выбором. Голова, разрывалась от вопросов. И тут и там, я видела, перед глазами, презрительные взгляды, своих одноклассников, родителей, даже собственного отражения. Словно, я серая овца, словно я проклята. И не принадлежу, этому миру, обществу вере.  

–Не бойся, забудь их всех, они всего лишь люди, а люди парой, жестоки, и не понимают чужой боли. – Говорит он, смотря, в мои холодные глаза. Из которых, без контроля, безо всякого желания скатываться, убегают, холодные как сталь, слезы. Разрезая моё лицо, своей искренностью.  

–Они правы, со мной, что-то не так, что-то не в порядки, вы должны убить меня, казнить, отвезти к дубу. – Сказала я, поспешно, не в силах сдержать, истеричных слез.  

–Ну, ну что, за глупости ты говоришь. Глупая девочка. Ты же знаешь, за что у нас казнят, и простой интерес, не входить в список этих грехов. – Говорит он, обнимая меня, успокаивая, так как не кто, и не когда. Его слова, такие нежные, такие естественные, искрении, проникали в каждую клетку, разрушали каждое сомнения, стирали каждый вопрос, который там был.  

–Я…. Я… я…завидую… тем … кто… за…сте... но…й. – Произнесла я, через какое-то время, заикаясь. Ощущая, что он отпустил меня. Я думала, что вот сейчас, я подниму глаза и увижу его ярость. Всё тут же почернеет, мир разверзнется, пол раскроит свои объятья, утягивая меня, в самые глубины ада. Разрывая на части, не зная пощады, перед грехом. Но прошла минута, затем две, и ничего не изменилось. Вселенная не рушилась, скрипя обломками, у меня под ногами. Ничего не было, не пламени ада, не карающего перстня небес. Ничего, кроме тишины, что из гнетущей, выжидающей, превратилась, просто в скучную. Я не могла дольше терпеть, и наконец, подалась искушению подняла свои глаза. И увидела, его улыбку. Он улыбался, так искренни, открыто, радостно и живо, словно ребенку, а не грешнику. И в его глазах, я стала ребёнком, я почувствовала себя, дитём, неразумным, глупым. Тем, кто ещё, ели-ели стоит на своих ногах. И кому, не на что опираться, кроме его, сильной, уверенной, руки.  

–И всё. – Сказал он так, словно ожидал, худшего.  

–Но, как же, мистер Филипс, это же… – Он не дал, мне досказать, останавливая, мои препинания. Простым жестом, поднимая свою руку.  

–Это конечно плохо, но отнюдь, не смертельно, и даже естественно для твоего возраста. – Сказал он, посмеиваясь  

–Я уж думал, что-то действительно серьезное. –Словно говоря с самим собой, продолжал он. С тихим освобождающим выдохом, садясь на свое места, словно успокоенный моими словами.  

–Но как же, мне излечиться, что мне делать, как наказать меня. Как выбить, эту скверну?  

–Наказаниями, этого не вытравить, это естественное желания, ведь люди за стеной, имеют большую свободу, большей выбор.  

–Но, как же? – Не понимая, спросила я, даже не успев толком, сформулировать свой вопрос. Я думала, он даст мне ответы. Лекарства, спасения, а он только, подтверждает, мои пагубные, теорий.  

–Но за такую свободу, приходиться дорого платить. Это они пока, наслаждаются ею, но век человека короток. И когда-то они все, так или иначе, умрут и как думаешь, что с ними случиться после? – Спросил он.  

–Они, попадут к Богу. – Сказала я, заученное на уроки.  

–Не совсем, они как раз, попадут в противоположное место.  

Я вздрогнула, всем телам, ощущая, как отвращение, подкатывает к горлу. То самая, что мы не называем, то самая, чего боится каждый из нас. Он говорит о нем. С каким-то, по истине, взрослым спокойствиям.  

–Тебе просто нужно решить, что лучше, короткий промежуток, полной свободы, за который придётся платить, вечностью в аду. Или же, жизнь, полная покаяния и лишения, и вечность блаженства. – Сказал он рассудительно. – Это достаточно просто, если смотреть так, ведь, правда?  

Я кивнула, даже не его словам, а сама себе, ощущая, как медленно, вязкая тяжесть, уходит из организма, покидая меня. Но он словно ждал, этого жеста, ведь только лишь, после этого продолжил.  

–Тебе не нужно завидовать им, тебе нужно, жалеть их. Посмотри туда, и не глазами, а сознанием, душой. Посмотри, со всем тем знаниям, что я тебе дал. – Сказал он, показывая на окно. Мгновения, я колебалась, чувствуя неловкость, но он вновь сделал этот жест, предлагая мне встать, и бросить взгляд за пределы. Это не был приказ, навязанный, взрослой властью. Это было предложение, просьба. И я, наконец встала, подошла к окну, выглядывая наружу. И самопроизвольно, на глаза, навернулись слезы, слезы отчаяния, слезы жалости, к этим огонькам в дали, к огонькам, которые я не знаю, к судьбам, которые я даже не встречала. Столько людей, столько загубленных жизней, столько уничтоженных душ. Впервые, за долгая время, целую вечность спустя, я ощутила, неподдельную благодарность. Радость, за то, что мне не дали такова выбора, за то, что мне не дали, такой свободы. И в тоже время, на губах застыл новый вопрос, новая, наедающая мне, свободна дышать, мысль. И я больше не скрывала её, и не пряталась, я больше не стыдилась её, и не бежала, а говорила всё как есть.  

–Но, как мы можем, помочь им?  

–А, это уже другой вопрос, моя дорогая. – Сказал он, вновь, показывая на кресло, перед своим столом. Я села, готовясь к новой порции откровения, к новой, смывающие все сомнения, благодати. Его глаза, как-то странно, на мгновения загорелись. Отражаясь, от гладкой, поверхности стала. И он, растягивая губы в улыбки, произнес.  

–Парой, нельзя спасти тела, но можно спасти душу.  

Я не совсем понимала, о чем он говорит, но вновь услышала, тот странный скрип, переходящий, в по-настоящему чудовищный крик. В нем было такое отчаянья, такая боль, такая сломленность в каждой пронзающий меня ноте. Я скривилась не в силах выдержать, этот звук, не понимая откуда он берётся. И никто, кроме меня, этого не слышал. Может и я, этого не слышала, может это лишь воображение или скверна, что всегда рядом, стараясь заразить нас своей заразой. Но отчего же я увидела, как Мистер Филипс вздрогнул, оборачиваясь на источник шума, из моей фантазии. Но всё прекратилась, так же быстро, как и началось, превращая все мои мысли в прах, а все догадки в иллюзию.  

–Возьми вот это, прочти. Тебе конечно ещё рано, но через пару лет, я думаю ты будешь готова, и ты как раз одна из тех, кто подходит, на эту роль. – Сказал он загадочно, протягивая мне маленькую, белую книгу. На обложке которой был изображен крест, такой же большой и величавый, как на наших священных библиях. И яркими, светлыми буквами, была выведено слово, «кодекс».  

–Что это?  

–Твоё, предназначение. – Сказал он, тихо, почти шепотам, как-то по-змеиному, ядовито. Я даже вздрогнула, от этого сравнения. Но вскоре решила, что мне привиделось. И открыв книгу с величайшим почтением, и какой-то невероятной дрожью, в пальцах, начала читать.  

–Что такое, кодекс homicida? -Спросила я, увидев надпись на латыни.  

 

– Это означает, кодекс спасителя. – Сказал он, с озорным энтузиазмом, улыбаясь. А я, возвратив ему эту улыбку, с не меньши предвкушением, продолжила, затянувшее меня чтение.  

 

 

15 лет Казнь.  

 

Я не должна, испытывать страх или раскаянье. Я не обязана, лихорадочно сжимать, свой кленок, для наказания. Я не имею права, на наказания, я не имею права на снисхождения. Но где же, тогда, моя гордость, где же тогда моя радость. Она была, всего мгновения назад, целую вечность позади. Я так спешила рассказать, так спешила, обречь грех, спасти чужую душу. Во мне играла, корыстная, злая, неправильная гордыня, за собственные слова, за собственные шаги. Меня окрыляло, это чувство подталкивало, заставляя двигаться вперед, без сомнения, отчего же сейчас я не могу, отвести взгляда, от этих двух парней. Не могу перестать, ощущать боль, страх и вину. Они очищаться в собственной крови. Но я не вижу, в этом блага. Казнь, через закидывания, камнями. Этот грех, можно отмыть, только так, только такая боль, только такая смерть, может спасти их дать им новую жизнь, подарить прошения. Я всё это знаю, я всё это слышала, я всё это понимаю. Или думаю, что понимаю. Но отчего-то, возникает отвращения, вместо радостного, желанного, ликования. И нет, никакого желания, быть частью, присоединиться. Может от того, что я их знала, может от того, что я их помнила. А может от того, что каждый их крик, каждый стон, является, напрямую связан, с моими словами, с моим предательством. Хотя нет, это не предательства, это спасение, это то, что сделал бы на моём месте каждый. Может, я просто не могу прийти в себя, ведь собственными глазами, видела их грехопадения. И это не было скверным, не было грязным, это не заставляла меня отворачивать взор, в отвращении напротив, это было лучшее, приятнее, нежили это зрелище. Вот, летит новый камень, врезаясь в бренную плоть. Разрезая, ломая, выплескивая наружу чужую жизнь. Кровь хлынет, новым патокам, а за ним визг, крик, стон боли, облачённый, в плачь, наполняет воздух. Всё, его глаза уже залиты кровью, не давая, ему видеть. Почти, каждая кость сломана. А он, всё так же, закрывает телом, другого парня даже зная, что это не поможет зная, что это не спасет. Но он стоит на коленях, не на мгновения, не отпуская его руки. Не признавая, свою скверну, не слушая злобный шепот, за спиной. Превозмогая боль и забывая, даже о смерти. И раде чего, раде ещё одного греха, раде ещё одной гнили в венах. И это, перед самой могилой, Но почему, это тогда не выглядит ужасным? Почему ухмылявшиеся лица, кровавые руки людей, что осуждают их вызывают, куда большое отвращения. Тошнить, по-настоящему тошнить, хочется бежать. Хотя я должна смотреть, я желаю, закрыть глаз и вместо облечения, вместо обещанного, наслаждения от вознесения, я испытываю боль. Но тут мистер Филипс, показывает жестом, всем, успокоиться. И казалось бы, закрывает, бедных, кровавых жертв, от толпы. Но вместо, желанных слов прошения, он всего лишь говорит.  

–Подождите, ведь наша помощница наша, самая светлая девушка. Та, кто уличила этих грязных созданий, в их падении. Так, и не сделала, обещанного её удара. Даже сейчас, она проявляет краткостью духа. Ну хватить стесняться, подойди сюда дитя.  

Я заворожена, словно на ватных ногах, иду вперед. Ещё мгновения пока я иду, пока я только в промежутки, разделяющим мою жизнь, на до и после. Мне кажется, что может он говорит не со мной. Я хочу этого, страстно желаю. Но он смотрит прямым, восхваляющим взглядом прямо на меня. Не давая, мне даже права обманываться. Как только, я оказываюсь рядом с ним он нежна кладет мне в руки, камень. Такой большой, такой тяжелый, острый по краям. Я еле его держу, он царапает кожу, прожигая руку своей реальностью. Я бездумна беру его в руку, не в силах отказаться, и не в силах, сделать следующий шаг. Застывая, здесь и сейчас, в каком-то трансе. На меня так близко, так по-настоящему, смотрят глаза, полные слез, глаза полные боли. Разбитые, залитые кровью, невидящие глаза. Я не могу, просто не могу, я не способна. Я должна, но я не могу. Где-то у горла, поднимается комок, затыкая уши, неприятной, отвратительной пульсацией. Мистер Филипс, это чувствует словно ощущая, как лихорадочно бьётся мой пульс. И обнимает, меня со спины, словно защищая от ярости собравшейся толпы. А я думаю, что могла бы промолчать, могла бы просто забыть, могла бы пройти дальше. Но вместо этого, я побежала рассказать, осуществить это. Я сделала, реальностью, эту кровавую месть. Как я могу гордиться, как я могу радоваться страданию, живых людей.  

–Не жалей их детка, если пожалеешь их, то погубишь. Жалость первая, выстилает дорогу в ад. – Сказал, всё такой же гипнотически уверенный, голос Мистера Филипса.  

И я вспомнила, почему я здесь, я вспомнила, кто я, и где я. И кто те, что выпрашивают, молят прошения, у меня возле ног. Понимая, что пусть это сложна, пусть это больна, но зато я дам им подобающую вечность. Неужто, час мучения не стоит, вечности в раю. Замахиваюсь, и как не когда сильно и кидаю. Тяжесть, мгновенно покидает мою руку, врезаясь, пряма в весок первого парня рассекая кожу, словно ножом, унося жизнь мгновенно.  

 

–Молодец! – Говорить, мистер Филипс. Все вокруг, скандирую, радостные крики, поздравления, восхваления, и одобрения меня. Ещё никогда, я не ощущала такова подъёма, ещё никогда, я не чувствовала себя, такой живой, такой реальной, такой своей в этом мири, своём мире. Я даже не вижу, как второй парень падает, с рыданиями, на грудь первого словно не замечая, той боли, что ему приносить, булыжники, летящие повсюду. Я беру новую пригоршню камней. С удовольствием, отмечая приятную тяжесть, желанную власть. И кидаю снова, и снова, и снова. Улыбаясь, словно ребёнок, каждой струйки крови, каждому стону или мольбе. Превращая, живого человека, в месиво. Но это не страшно, это не грешно, это не отвратительно. Мы все помогаем, мы всё спасаем. Это не прихоть садистов, не бессмысленное уничтожение. Это праздник покаяния, для тех, кто потерял дорогу к свету. И мне приятно, быть частью этого. Я и не заметила, как вся с ног до головы, оказалась, в чужой крови. Придя в себя, только когда парень, что ещё был жив, еле дыша, проговорил, что-то о том, что мы все не знаем, что значит любить и никогда, не узнаем. И самое ужасное, в его предсмертном взгляде, заплывшем от страдания и боли. В глазах, застыла, жалость. Жалость к нам, к тем, кто никогда, не сворачивал от света. Он жалел нас, не ненавидел, не призирал, не любил, за то, что мы для них делаем, за то на что мы пошли. Нет, он жалел нас. И это словно, холодной водой окатила меня, возвращая в реальность. Я оглянулась в толпу, замечая мать, того парня. Видя, её без эмоциональность и отрешённость. Ей, было всё равно. Ведь она знала, что это на благо. И всё бы хорошо, если бы дуб, вновь не начал кричать. Как только, испустил, последнее дыхания мальчик. И если бы, этот отчаянный, яростный, болезненный крик, не продолжал звучать в моих ушах, даже через много дней, после того как кровь, впитается в эту святую, живую землю.  

Но это, слышала только я и живые, реальные, потуги, заключённого, в гнилую ржавую сталь, дерева, видела одна лишь я. Испытывая страдания, смотря на это не в силах заглушить эту боль, не в силах, стереть из памяти, этот образ.  

Теперь, это точна был не сон, но это была и не реальность, по крайне мери, не их реальность?  

 

 

Ночью, ведомая, неизвестными мне инстинктами, пропитанная страхом, непониманиям. Осознанием. Я приближаюсь, к старому бобу, на цыпочках. Словно боясь потревожить, словно боясь разбудить. Страшась, что меня застанут и надеясь, что смогу понять. Ответить, разгадать. Тьма, разъедает душу, а тишина, заставляет поежиться. Я словно, нахожусь здесь и одновременно, отсутствую, словно не существую. Смотрю и вижу, далеко, за нашей стеной из камня, и бетона, светящиеся огоньки, горящие окна. У нас нет света, чтобы спрятаться, только тьма, чтобы раствориться. На улице тихо и одинока, никого нет, ничего нет, только еле слышный, дух недавних событий, пропитал землю, окрашивая её, в красные тона. Я почти ничего не вижу, идя лишь наугад, ведомая некой силой, которой нет объяснения, и нет причин. Почти врезаюсь в шероховатую, старую, кору дерева. И тут же, ощупываю, стараясь запомнить, стараясь понять, что оно здесь, оно есть, оно существует. Не только в моем бреду, являясь лишь бельмом, воспалённой фантазии. Оно ощутимо, реально, тактильно. Я провожу по коре, снова и снова, запоминая это чувство, раздирая ладони, от шершавой и острой поверхности. Это лишь дерева, правда? Простое, ничем не примечательное, растение. Оно не может говорить, кричать, или даже двигаться. Тогда почему, я его вижу, почему я его слышу. И если есть объяснения, то понравиться ли мне оно. Я смотрю в эту тьму, не моргая. Старясь, сфокусировать зрения, на этом образе. Видя ясно, как день, очертания веток, слыша шелест от ветра, что сталкивается с Бобам, в своем эгоистичном желании, вечного движения. Дерево сухое, почти мертвое, словно из него, вырезали всю жизнь, сжигая каждую клетку. Но оно все ещё, не совсем безжизненное, хотя реальных подтверждений, этому нет. Но я чувствую, биения его жизни, слышу, как оно дышит. Хотя на нем, никогда нет листьев, их не была и раньше. Словно оно не хочет, ими покрываться, не желая скрывать, свою прогнившую суть. Я долга смотрю, не понимая зачем, не имея не малейшего понятия, почему, я с риском и страхом, пришла сюда. Что, мне это даст? Как, мне это поможет? Я не знаю. Я просто, хочу увидеть. Стоять вблизи, совсем рядом, когда оно закричит, начиная вырываться из земли, освобождаясь, из своей клетки. Если оно начнёт кричать, если его крик, вообще существует. Я долга жду, но терпения кончается, ведь ничего не происходит, не каких аномалий, звуков, слов. Толька осточертевшая, мне тишина. И я делаю, самую глупую вещь в своей бренной жизни. Начинаю говорить. Надеясь на ответы, или нет, я просто лихорадочно, спрашиваю.  

–Что, ты такое?  

–Почему, ты кричишь?  

–Ты, можешь кричать?  

–Или я, это только представила?  

–Ты вообще, существуешь?  

–И почему, на тебе эта цепь?  

–Кто, тебя посадил здесь?  

–И что с тобой случилась, что ты настолько сухое и мертвое?  

–Почему другие, этого не видят?  

Из меня вылетал, вопрос за вопросам, снова и снова, без остановки, и передышки. Я знала, что не услышу ответа, я надеялась, что не услышу ответа. Но отчего-то, меня поразила, та банальная, бессмысленная тишина, что зазвенела в ушах, как только я, закончила свою речь. Оно, не могло говорить? Или, просто не хотела? Я не знала, мне просто стало, так тоскливо, и так больна, словно меня предали, словно я сама, себя предала. Захотелось уйти, сбежать от стыда, за собственные действия. И вот, я уже разворачиваюсь, разочарованная в результате этой авантюры. Как чувствую, чей-то пристальный взгляд. Живой, настоящий, такой реальный столь близка, что я даже вскрикиваю. И с этим постыдным звуком, поворачиваюсь назад, к странному, сухому дереву. И вижу, что-то необъяснимое, какая-то капля медленно ползет по коре, сползая вниз, и падая словно слезы, а за ней другая, а потом третья. Я застыла, заворожено наблюдая, за этим зрелищам. Пока, наконец, не осмелилась, подойти по ближе. Но в этой темноте, я не могла, даже разглядеть, что это было. Тронув холодную, вязкую жидкость и решив для себя, что это, просто роса, я с четким, спокойным пониманиям, вернулась домой. И только под светом блеклого фонаря, что освещал мою спальню, я увидела, что на моих руках, нисколько не вода, а кровава красная, кровь. Реальная, настоящая, вязкая кровь как так самая, что стекала, по лицу парней, во время казни. Я думала, что просто порезалась и кровь моя, но помыв руки и осмотрев ладони, я так и не нашла, доказательств для этой странной, теории. С ужасом, я выключила свет, заметалась с головой, в тонкую, серую простыню, что служила мне одеялом и постаралась заснуть, забывая и оправдывая, этот момент. И изо всех сил делая вид, что не слышу, биения ветра, по веткам строго Боба и как лихорадочно, стучит, мое собственное сердце, в такт этим звукам.  

 

 

 

16 лет Любовь?  

Неразрешимые вопросы, и странные события, не долго, будоражили мой мозг. Я наконец, начала тренироваться для того, чтобы вступить, в группу избранных. Тех, которые очищают грешников, за стеной, от их грехов, даря им рай, после смерти. Все тренировки и любые лекций, вел сам Мистер Филипс, чему я была не сказано рада. Он был добрым, терпеливым, сострадательным, никогда не наказывал за незнания, и сам помогал, отстающим по предмету ученикам. Впервые, в классе, мы сидели вмести с парнями, что вызывало неловкость и страх, но даже этот плачевный факт, он смог скрасить. Заставляя нас, выйти из своей скорлупы, и сдружиться. Со мной, он был особенно обходителен, и добр. Я чувствовала, на его уроках, настоящая блаженство, просто слушая его, впитывая каждое слово, которое словно становилась, частью меня самой. Ещё не когда, не в одном предмете, я не старалась, так сильно и упорна, получить похвалу. Дать ему заметить, понять, как сильная я предана, нашему делу, нашему Богу. И каждый раз, когда он хвалил, проводя своей теплой рукой, по моим волосам, улыбаясь, я ощущала, что земля уходить из-под ног. Я знала, он такой, со всеми горожанами, не только со мной. Это была часть, его характера, особенность его поведения. Маленький штрих, к портрету человека, которого я боготворила. Но мне всё равно, казалось, что между нами, есть какая-то связь, какая-то незримая, тайная. Которой нет, между ним, и другими девушками. Наверное, это и зовётся любовью. Наверное, такой, и должна быть, эта самая любовь. И хотя я знала, что я ему не ровня, что я не достаточна умна, набожна, серьёзна и правильна. Но я не могла, перестать думать, о нем. Хотя ему, и было, уже глубоко, за сорок. Но разве, у любви есть возраст и разве уважение, может теряться от каких-то, мелких морщин. В конце концов, это была настоящая любовь, ведь я не смотрела на его лицо, или внешность, я смотрела в его душу. Каждый день, я ждала, с настоящим упоениями, наши уроки. Замирая, в тот момент, когда он заходил в класс, и приходя в себя, лишь после его ухода. Ловя каждая его слово, буквально на лету. Это накапливалось во мне, словно снежный шар. Слой за слоем, покрывая меня, невероятным обожаниям, к этому человеку. И хоть меня учили всегда, что любовь может быть, только к законному мужу, а остальное не любовь, а адская, развращённая похоть. Но я просто, переступила через это, забывая главные принципы, нашего мира, моего мира. Через, чур сильно, было мое обожание, через чур, неразумными, были мои мысли. В конце концов, что мешает нам, пожениться. Именно с такими, мыслями в голове, затуманившими рассудок, отнимающими волю, своими розовыми, туманными мечтами, построенными, на заведомо ложных, иллюзиях. Я осталась после урока, в желании раскрыть Мистеру Филипсу, мои чувства. Возможно, если бы не демоны и скверна, что заполонила мой разум, своим зловонным дыханиям, я бы не за что не призналась, в подобном грехе обожания. Я бы понимала, что это будет не лестно для него, а скорее оскорбительно. Но тогда, я не понимала, не осознавала, поэтому и выпалила всё, на одном дыханий. Без страха, сомнения, или осуждения, собственной постыдной слабости.  

–Мистер Филипс, я люблю вас.  

Он резка обернулся, оставляя всю, свою бумажную работу. На лице застыл шок и удивления. И какая-то, не распознанная мной, искорка в глазах. Которою, я даже тогда, толкам и не заметила, по причини того, что не могла понять её значения.  

–Что ты сказала, Сабл? – Спросил он.  

–Я люблю вас! – Выпалила я снова, сразу же, без утайки или какого либо, приличного стеснения. Наверное, от того, что я не видела, в этих словах, ни какова зла или бесчестия. Хотя по его лицу казалось, словно его ранили, глубоко и сильно, мои выражения.  

–Я тоже люблю тебя Сабл, как свою дочь или сестру. Как я люблю, каждую девушку, в нашей общине. – Сказал он медленно, растягивая слова, словно объясняя глупцу, простые вещи.  

–Но если, ты говоришь о другой любви, то прекрасно знаешь, что это грех, при том страшный грех. – Добавил он, садясь за свой стол, смотря на меня, в не ком таинственном ожидании. И хоть он сел, а я всё так же стояла, на том же, самом мести. Мне всё равно казалась, что я маленькая, что я уменьшилась, здесь и сейчас не только телом, но и своей душой. Превращаясь в песчинку, разрываясь и растаптываясь в грязь, каждым словом, каждым жестом, каждым взглядом, что он на меня бросал. Я могла бы соврать, выкрутиться, сказать, что мои слова о любви, были только братскими и ничего более. Но отчего-то, мне не давала покоя, навязчивое ощущения, его неискренности. Казалось, что он врет, проверяя меня, испытывая. Именно поэтому, и только поэтому, я начала вместо отрицания, пылко защищать свои постыдные, ужасные чувства.  

–Почему же, это грех? Ведь я ничего, такова не думаю, я люблю вашу душу, вашу речь, вашу улыбку, вашу доброту. И если бы мы поженились, разве это, не стало бы священным.  

Его неуверенность, переросла в удивления, а затем на его лице, появилась то, что я видела, отнюдь, не так часто, что казалось и не могло, быть направлена на меня. Это была ярость, гнев, настоящее призрение, плескавшееся, в его ярких глазах. Я и забыла, все свои слова, оставляя позади, все выражения, под пристальным взглядом, этих холодных, лишённых всякой доброты и снисхождения глаз. Казалось, что пряма сейчас, разразиться буря, начнётся шторм. И он уничтожит меня, на этом самом мести, стирая меня, из пространства и времени, уничтожая, любое напоминание, о моей жизни, о моём позоре. Мои мерзкие мысли, мои гнусные чувства. Но он как всегда, спокойно произнес, что не скрывало, его истинного отвращения.  

–Потому, что этот брак начнётся, не с чистоты, а с порочных желаний, и этого допустить ни как нельзя.  

Я стояла, вжавшись в пол, в желании исчезнуть, раствориться на клетки, превращаясь в пушинки, летавшие в лучах света, по комнате. Казалось невозможно, оставаясь неподвижной, при этом ещё сильнее съёжиться скрываясь, от этого взгляда.  

–И если, ты признаешься, в таком грехе, то должна знать, что за наказания тебя ждет. – Послышались его слова, близко, невероятно близко. Так, что я даже ощущала, чужое, горячее дыхания, где-то возле, моего уха.  

Видимо, он уже встал и теперь пытается, заглянуть в мои глаза, в поисках, хотя бы крохотного раскаянья, секундной вины. Но я не могла, не могла, не поднять голову, не заглянуть за спину, боясь пошевелиться, или хотя бы дышать. По щекам, уже катились, такие жгучие струйки, соленых, горячих слез. Я старалась отрешиться, от этой боли, этого унижения. Не понимая, чем заслужила, подобную оплеуху, столь сильное, принижения, собственного я. Мне казалось, что в моих чувствах, нет ничего грешного, порочного, или ужасного. Мне казалось, что он меня поймет, поддержит, успокоит, как делал это раньше, как делал это всегда. Но он не только не понял, но и растоптал, всю теплоту, весь свет в моих мыслях. Выставляя их грязными, и отвратительными, делая меня саму грязной. Я стояла там, не веря собственным ушам, не понимая, собственных мыслей.  

–Ну так какое наказания, тебе грозит, за такой проступок? -Переспросил он вновь, и я ощутила, как он за подбородок, медленна, нежно поднимает мое заплаканная лицо, заглядывая в глаза, с некой жалостью, отчаяньем. Казалось, что ему самому, не приятно это говорить, думать или делать, но он был обязан, должен. И поэтому в его глазах, отражалась такая затравленная постыдная боль. Неправильная, перечёркивающая, весь кодекс жалость. Он жалел меня, даже после всего, он нашел в своем сердце, повод для жалости. Это только, ещё сильнее, подстрекнула меня, в моих постыдных чувствах, заставляя сердце, стучать быстрее, а мысли вертятся, лихорадочней. И если бы, он не отошёл, не отпустил моё лицо, из теплого кокона, своих мягких рук, я бы наверное сделала, непоправимое. За что бы, поплатилась жизнью. На мгновения, я даже невольно подумала, что это не плохо, отдать жизнь, за соприкосновения, с его мягкими губами. В этот же момент, я поняла, какими порочными, были мои мысли. Наконец осознавая и принимая его правоту. Он был прав, он с самого начала, знал истину, как и всегда. Это не любовь, не чистота и не святость, просто страсть. Демоническая, постыдная в своей мощности, похоти. Я подалась искушению, позволяя телу, взять верх над душой, и теперь понимаю это, осознаю и принимаю. Стерев слезы, уже более уверенна, я наконец нашла в себе силы, ответить, на последний вопрос. Как бы больна, мне не была, как бы не дрожал голос, и сколько бы сил, не отбирал страх, я ровна без запинки, произнесла, заученная на память.  

–За такой проступок, наказания 20 ударов розгами.  

Наступила тишина, не знаю на, что я надеялась, чего ждала, может удара, может подтверждения, хотя бы какого-то слова. Но ничего не была, ни каких звуков или действий, ни каких слов. Он только смотрел на меня, словно оценивая, решая, взвешивая. И только через мгновения, произнес.  

–Иди домой Сабл.  

Я в полном неверии, и глубоком шоке, посмотрела на него. Он лишь стоял у стены, держась руками за камень, смотря в пол, молчаливо выжидая, когда я уйду. Я не понимала, отпускает ли он меня, прощает, или же просто это перерыв, короткая передышка до тех пор, пока будет решаться моя судьба. Пока я не предстану, во всем своем позоре, перед всем, нашем городе.  

–Но, как же…-Он не дал мне спросить, перебивая лихорадочным голосом.  

–Иди домой Сабл, и мы всё забудем.  

–Но как же, наказание? -Переспросила я чувствуя, что должна, буквально обязана.  

–Если, я буду бить тебя розгами, за это. То мне придётся и себя высечь. Произнес он наконец, поднимая свои глаза на меня, наполненные горечью и застывшими слезами. Я была в таком шоке, что просто выбежала за дверь. Без мыслей, без всяких чувств, не сказав и слова. Просто, побежала. И бежала до тех пор, пока, не оказалась в доме, закрываясь в комнате и падая на пол, не в силах даже, подняться, вспоминать, анализировать или думать. Это разрывала мой мир, превращая в ошметки, всё что я знаю, всё что мне казалось, я знаю..  

 

 

В этот же вечер, к моему безумному разочарованию, мне пришлось вновь столкнуться, с мистером Филипсам. Это была, наша первая практика. Первый раз, когда мы выйдем, за наши родные, стойкие стены, на встречу порочному, сверкающему миру. Каждый боялся, каждый по-своему, находя собственные причины, для страха. Кто-то боялся, не сделать того, что от него ожидают, а кто-то и вовсе, узреть, непотребства, внешней жизни. Одна девочка, из нашей группы, всё время, с завидным упорством повторяла, что потеряется и не сможет, найти дорогу назад. И в итоги, ей, продеться, на веки остаться, в этом адском, прогнившем свободой греха, мести. Я же, не думала, не об одном, не о другом. В моей голове, даже не появлялись, банальные мысли, других учеников. Мои мысли, занимали, совсем другие проблемы. И я не радовалась и даже не грустила, не ждала, и в тоже время, не боялась. Исчезло, всякое предвкушение. Всякая торжественностью, от неординарности, этого мероприятия, что выбивалась на фоне, серых, унылых будний. Я только молилась, чтобы мне в пару, куратором не назначили Мистера Филипса. Дела в том, что мы все разделяемся, и с каждым в сопровождении, идет взрослый. Один из ордена, в который мы все отчаянно, жаждем попасть. И я очень боялась, что моим сопровождающим в и без того волнующий момент, станет Мистер Филипс. И хоть, он делал вид, что не замечает меня, даже не смотря, в мою сторону, и не произнеся, не слова, лично мне. Я чувствовала себя, не уютна, неправильно, и ужасно виновата. Даже не имея возможности, снять свою вину, посредствам наказания, смыть кровью собственные мысли. Я была словно заперта в собственном теле, закована в собственную провинность, не в силах освободиться, не имея, даже права, на очищения. Я должна была делать вид, что ничего не происходит, должна была, забыть. Если не ради себя, то хотя бы, ради него. Хотя теперь, мне и кажется, что было бы более гуманно, наказать меня, а не оставлять, наедине с этим бременем, своим и чужим. Но вот, все, наконец, собрались, и с серьезными лицами, полные смирения, и страсти к действию. С желанием стать, частью этого, великого, прекрасного, процесса войти в историю, слушали речь мистера Филипса.  

–Сегодня, вы впервые выйдете в этот мир, многое, там может шокировать вас, буквально разорвать своей отвратительностью, ваши, ещё не окрепшие души. Но крепитесь и помнете, что это не ваш мир, не ваша жизнь, и вы вскоре, вернетесь домой. Главное правило, не отходить, от своих сопровождающих, ни на шаг, делать всё, что они говорят и помнить то, чему вас учили, на этих уроках. Я верю, что вы справитесь. Действительно верю, что вы будете одаренными, справедливыми и самыми лучшими, из всех поколений, нашей организации. Помнете, вы не просто дети, не просто ученики, вы наша будущее.  

Когда он закончил, все замолкли, и наступила, невероятная тишина, внешняя и внутренняя. Любые, даже самые тихие, перешептывания, или внутренние баталии, просто растворились, в этом тихом, уверенном голосе. В этой вере и надежде, что возложили, на наши плечи. В успехи, на который, мы были просто, обречены. Это чувство, завладело всеми, и каждым по отдельности. Заставляя вдохновению, занять место, любому сомнению или страху, прогоняя всю тьму, из наших мыслей. Я даже забыла, о внутренних склоках, моего разума. Вновь вспоминая, как сильно, я этого хотела, как страстно, я к этому шла. Какую гордость, это во мне, пробудило. И как, родители плакали от радости, провожая меня сегодня, обнимая, и говоря напутственные слова. Впервые в жизни, я видела в их глазах, такую гордость, и слышала в их голосе, такую неподдельную, радость. Я была готова, как никогда, и не что, в этом мире, не могло этого изменить. По крайне мери, я так думала, пока с моим везением, не оказалась в паре, с Мистерам Филипсам. Не понимаю, как такое вообще возможно, не видя, не одной логической схемы, такой случайности. Ведь сопровождающие, выбирались жребием. И когда, мне достался, мистер Филипс, все чуть не умерли, от темной, непозволительной завести. Я же, была разбита и почти растоптана, этим известием. Стараясь понять, что именно, этой невероятной случайностью, хочет сказать, мне мироздание. Был ли это подарок, дар. Или же это, моё личное наказание, за забытую, оставленную позади, мораль. Но неважно, почему, ведь от судьбы, не уйдёшь. А от случая не спасёшься.  

Но вот, ворота разъехались в стороны, открывая нашему взору, невиданный ранее мир, нереальную вселенную, шокирующие зрелище. Слишком много красок, слишком много звуков, льющихся по всюду, наполняющих всё. Свет, который светил, пряма в глаза, ослепляя, и тьма, что заставляла, дрожать от страха, отступая назад. Повсюду люди, иные, чем мы. Они странно говорят, странно двигаются, невероятно одеваются, и непонятно ведут себя. Женщины с мужскими стрижками, парочки, позволяющие себе, придаваться разврату, у всех на виду, никем не осужденные, даже не замечаемые. Мужчины, идущие за руку, с другими парнями, девушки, целующие девушек. Изображения, полу голых людей, на громадных плакатах, то тут, то там. Алкоголь, курения, заполняющее всё пространства, подворотен. Это был ад. Яркий, бешеный, горящий всеми красками, ад. Всё двигалось, кричала, взрываясь звуками, наполняя безумный калейдоскоп, новыми красками, новыми штрихами. Я не верила своим глазам, не верила своим мыслям. Как я могла хотеть, попасть сюда, оказалась частью, этой гнили и грязи. Меня начала тошнить, от всего этого, от каждого лица, каждой улыбки, каждого смеха. От каждого слышного, звука поцелуя. И я была не одна, все мы застыли, словно изваяния, не в силах перейти эту черту, не имея воли, перебороть естественное отвращение. И ничего кроме смирения, серости, спокойной атмосферы, и тишины. За ними, не стали бежать, их не стали успокаивать. И я поняла, что это очередное испытание. Экзамен, проверка на прочность. Я, всё ещё стояла на мести, не в силах сдвинуться. Я не могла пойти, в этот мир, не могла запачкаться, его духом, мне была отвратительна, сама мысль, встать на эту землю, стать её частью. Но я, и не могла уйти назад, и провалить, этот тест, разрушив все, надежды, моих родителей. И веру мистера Филипса, в меня. Он кстати, как и все кураторы, спокойно ждал, не торопя, и не подгоняя. Они наверняка, вспоминали, свой первый раз. Свой первый взгляд, на эти земли. Но никто, не спешил, быть первым, никто, не рвал, последнюю нить, со своим привычным домом. Я ощутила, как та девочка, что боялась потеряться, лихорадочно схватила меня за руку, ища поддержки прося, помощи. А там сбоку, кто-то панически, крестился, стараясь смыть эти образы, со своих глаз, очистить свою память, от этой скверны. Кто-то рядом, всё-таки вырвал и его увели в медпункт, потому как он не мог остановиться. И я, впервые, совершенно точно, поняла, почему между нам, и этим миром, этим сборищам, дефективных, сломанных судеб стоит, такая стена. После увиденного, мне хотелось спрятаться, не то что за стеной, хотелось сделать купол, плотный, из кирпича, чтобы ни одна частичка внешнего мира, не попадала к нам. Чтобы мы даже не дышали, одним с ними, воздухом и не смотрели, на одно и то же неба. Не верилось, что такое существует, что Бог позволяет, подобному жить. Но проходит минута, за ней вторая, потом пятая, а не кто, так и не осмелился, сделать первый шаг.  

–Не бойся, тебе не стоит бояться чужих грехов, только своих, если ты сделаешь шаг, тебя не заразит их зло. – Прошептал Мистер Филипс, мне на ухо, стараясь, наконец меня расшевелить. Наверное, он был разочарован, мною, и моей слабостью, и старался, хоть как-то, спасти положение. Он ведь прав, я не могу, провалить испытание, выкинуть все свои цели и мечты, из-за чужого падения. Из-за изъянов, этой вселенной. Ведь я, здесь как раз для того, чтобы эти самые изъяны, искоренить, это зло, убить в зароде изменить, этот пышущий развратом мир. Так неужели, меня остановит то, что я и так, по сути, знала. Я знала, какой это мир, знала его людей, слышала про его пороки, много раз. Тогда от чего, это должно, так смертельно, пугать меня. Я набрала в лёгкие, как можно больше воздуха и выдохнула, словно пробуя на вкус, эту новую, пугавшую меня атмосферу. Стараясь заставить себя понять, что она не отравит меня, и не осквернит. И вот, я делаю первый шаг, слушая удивление, по зады меня. Все в шоке, в шоке от того, что я смогла пошевелиться, хотя бы сдвинуться, пусть и на считанные сантиметры. И это приятно, ведь я спиной ощущаю, эти гордые взгляды, наших кураторов, эти язвительные перешептыванья, одноклассников. И когда им показалась, что всё, я только и смогла, что кичиться, единственным движениям. Я без передышки, чтобы не спугнуть настрой, делаю второй шаг, уже побольше, уже поразмашистее, по смелее. Ноги трясутся лихорадочно, а тела покрывает озноб, но я всё ещё иду, по чуть-чуть, по маленько. Пока не понимаю, что нахожусь за пределами ворот, прямо на чужой территории, отделённая от всех, кроме Мистера Филипса, что пряма по инструкции, спокойно, следовал за мной. Но да, ему то не в новинку, он уже не ощущает, такого страха. Сзади меня, всё ещё стоят, застывшие от шока, парни и девушки, не в силах, не сделать свой шаг, не перестать завидовать, моим. Но я не знаю, что делать дальше, от этого, вопросительно смотрю, на мистера Филипса. Он понимает, мой немой вопрос, и быстро говорит.  

–Мы с Сабл, пойдем на задания, а вы как сможете, тоже выходите, встречаемся здесь, через час, кто за следующие 10 минут, так и не сможет выйти, автоматически вылетает, из претендентов.  

Все начали шептаться, с яркой, агонией недовольства, в голосе. Что нельзя было, не скрыть, не замаскировать. Я же пошла, в след, за мистером Филипсам, который не стал ждать, возражений или комментариев, своим последним словам, а просто пошел вперед, быстрым шагом. Мне пришлось, буквально бежать, и догонять его, чтобы ни потеряться. Следующие шаги, уже были лёгкими, и естественными. Как будто, я всегда гуляла, по среди улицы, среди грешников.  

 

Звуки, образы, слова, всё это более не пугало, не отвлекало, не заставляло сердце лихорадочно сжиматься. И только сейчас, моя память, услужливо мне напомнила, зачем я здесь, почему мои ноги касаются этой гнилой земли, и я вязну в ней словно в трясине. В горле, встал, какой-то метафорический ком, перекрывая ход, кислороду. А если, я не смогу? А если, не хочу? Могу ли я, это сделать? Правильно, ли это? Вопросы, сыпались один за другим, соединяясь, видоизменяясь, отравляя моё сознание, и путая мысли. Я остановилась, как вкопанная, не в силах, сделать ещё один шаг, и благо, что мистер Филипс, заметил это, ведь иначе я бы осталась одна, в этом холодном, чужом мире. Потерянная и брошенная.  

–Что, не так? – Спросил Мистер Филипс, с неподдельным беспокойством, смотря на моё, позеленевшее от ужаса лицо. Казалось, живот скрутила, в одну, тугую косу, не давая даже думать, от боли и тошноты. Я лишь помотала головой, в ответ, не в силах, сейчас, раскрыть рот и сказать, хотя бы слово, выразить, хотя бы звук. Но он не стал, ничего говорить, или напутствовать, не начал, убивать мои страхи, своим тихим голосам, а только подошёл, беря меня за руку. И произнес, на грани слышимости, почти шёпотам.  

–Не бойся, ты не одна, я ведь с тобой.  

Я вся покраснела, от интимности, неправильности, этого жеста, от осознания, как мне приятна, эта запрещённая ласка. Это горячее, прикосновение. Я посмотрела ему в глаза и поняла, что он прекрасно осознает, всю пагубность, своих действий, но тем не менее не может, с собой совладать. Это словно, стал, наш новый, маленький секрет. Как тогда, в детстве с тем ножом, отделяющим нас, от всего мира. Но теперь, более взрослый, более порочный, и болея опасный, для нас обоих. Но только не в этом мире, только не сейчас. На глазах у тех, кто не видит, своих собственных прегрешений, мы были защищены, от гнева и отвращения. Толька вот, не от собственного, чувства вены. Но разве, это имело значение, здесь и сейчас. Именно поэтому, я не разжимая, его горячего, мягкого прикосновения, позволила, увезти себя прочь. И только когда мы достигли места назначения, он наконец, выпустил мою руку из сладкого плена. Я резка проснулась, словно всё это время, находясь в трансе. И теперь, эта реальность, во всей своей жестокости, отрезвила меня. Я поняла, что мы находимся, в какой-то подворотни, у выхода из здания, из которого, разрывающимися звуками, играла гнусная песня. Грубо ввинчиваясь в сознание, разрывая, слуховые перепонки, вызывая волну отвращения. Под ногами, пробегали дворовые кошки и огромные, в своей непомерности, тараканы. Я увидела, как он достает пистолет, протягивая мне холодное, опасное оружие без единого признака дрожи в руках, без единого сомнения в глазах. Твёрдой рукой предлагая взять свою судьбу, и сделать выбор. Я не могла отвести взгляда, от этого предмета, в его руке. Меня отвлекали страхи и заглушали звуки, я была парализована, не в силах взять в руку это. Очередной раз, за сегодняшний вечер, задавая себе одни и те же вопросы на которые, не знаю ответов. Я медлила, не в силах, сделать выбор. Окончательно пойти, по этому пути. Не понимая, что я вообще, здесь делаю. Ещё мгновения назад, я была простой девушкой, с простой жизнью и банальными проблемами. А теперь, я стою в этом злачном мести и под аккомпанементы адской мелодий, готовлюсь убить человека. Отнять, чью-то жизнь. Наконец, отбросив страхи и взяв себя в руки, я беру из его горячих пальцев холодный, тяжелый ствол. На мгновения, мне даже кажется, что он, вот-вот выскользнет из рук от того, как сильна я его сжимаю и как страстно, на самом дели, желаю избавиться. Я уже почти слышу, в воздухи громкий, разрывающий сознания, звук выстрела. Но ничего, не происходит, он всё ещё, в моей руке, всё также, весом, реален и обжигающе холоден. И пусть руки трясутся, а сердце стучит, я всё же крепко держу это орудие.  

–Ну всё, вскоре выйдет тот, кого мы и пришли спасти, нам нужно только спрятаться и ждать. – Говорит мистер Филипс, так буднично, так спокойно, словно ничего на самом дели, не происходит, не меняется, не рушиться. Как будто моя жизнь сейчас, не тает у меня на глазах, пряма в руках, растекаясь будущей чужой кровью  

–А вы уверены, что он заслуживает… -Говорю я, заикаясь, путая слова и теряя нить, собственного вопроса. Я даже не могу сказать, этого в слух, так как же я могу это сделать?  

–Конечно, он страшный грешник и только так, мы спасем его от пламени ада. – Ответил он, как ни в чем не бывало не замечая, не моей нервозности, не моего страха.  

Рядом скрепит дверь, и мы молниеносно ныряем в темноту скрываемые, от чужих взглядов, спасительным перекрытиям. На улицу выходит парень, лет двадцати, с ярка белыми волосами и сигаретой в зубах, он изрядно пьян и весел. Шатаясь, он старается, подпалить сигарету, в своих зубах. Но ничего не выходит, так как та сигарета, выпадает из его губ, когда он начинает подпевать музыке, что звучит внутри и отголосками достигает нас. То зажигалка с треском, выскальзывает из непослушных пальцев. Он выглядит скорее беспечным, нежили злым или опасным. И я не могу отвести взгляда от этого зрелища, не в силах пока понять, что именно его мне сейчас, придётся лишить жизни.  

–Это он. – Шепчет мне, Мистер Филипс, вместе с тем поднимая мои руки с пистолетом, на уровне глаз. Словно управляя марионеткой, у которой нет ни воли, не силы решать за себя.  

Я смотрю на этого парня через орудие, что сжимают мои, словно чужие руки, трясшееся в дикой лихорадке. И пытаюсь понять, как это. Нажать на курок сделать этот шаг, забрать чью-то жизнь. Разве, я могу? Разве, я должна? Разве мы имеем на это право решать, выбирать, отнимать? Почему я здесь и что вообще, я делаю? Парень, в который раз роняет зажигалку, а я начинаю непроизвольно надеяться, что он уйдет, что у меня, ничего не получиться, что я провалюсь. И мне не придётся, видеть его кровь, слышать, его последний вздохи. Но он всё так же, возиться, а я всё так же, выжидаю. Не знаю, чего я жду, знака, возможности, может доказательства, что это правильно, что это естественно. Но я не могу, просто не могу, чтобы мне не говорили, как бы меня не убеждали, это не дает мне сил нажать на курок, перейти черту и идти дальше.  

–Если, ты не сделаешь, это сейчас, то потеряешь свой шанс. – Послышался, заманчивый, словно завлекающий голос, мистера Филипса, с лева от меня. Он словно знает, как я отчаянно и страстно, желаю, потерять этот шанс, отдать его, испортить.  

Но время, всё течет и течет, а парень даже, не зная какая опасность, у него за спиной, спокойно возиться, с очередной сигаретой. Слишком пьяный, чтобы сделать такое простое действие. Но тут дверь, повторна скрепит, опавшая, что на мести действия, оказывается новый герой. Я ели сдерживаю вздох, упоенного, облегчения, опуская пистолет. Главное правила ордена, не совершать действия, при свидетелях. Второй парень, вышедший на воздух, заметно трезвея, своего друга поэтому, он более спокойного говорит и болея устойчиво стоит.  

–Ну же, Филип, ты куда пропал?  

–Не как, не могу поджечь, эту… как её? Ах да, сигарету. – Говорит моя жертва, поднимая перед глазами сигарету, словно доказывая, свои слова. Случайный свидетель, только предосудительно махает головой и вырывает зажигалку, из трясущихся рук Филипа помогая ему поджечь такую желанную сигарету. На эту операцию, уходят считанные секунды и вот блондин, уже во всю, упоено курить, вдыхая сизый дым, так, словно это главное блаженство в его жизни и медленно, выдыхает, пошатываясь в ритм своего дыхания. А я тем временем, молюсь всем Богам, чтобы второй парень не ушел, не покидал эту сцену, забрал своего друга назад и на этом, всё. Но он словно, не слышит моих слов, не видя нас, за темным занавесом, бросает на, последок.  

–Приходи быстрее. ¬- И скрывается, за тяжёлой дверью.  

Я не верю, что это повторяется. Не верю, что я снова, стою, перед этим выбором. Не верю, что снова, под выжидающий взгляд, мистера Филипса, я опозорюсь теперь, уже окончательна. Но я всё-таки, поднимаю, свою руки, на нужное положение без всякой помощи, в надежде, что в этот раз, всё будет лучше. Но когда руки, начинают в очередной раз трястись, выражаясь свою неспособность, в подобных делах, я понимаю, что всё потеряно. И именно тогда, когда я готова сдаться, отказаться, уйти, нет даже убежать, от этого места, этого парня, этого момента из своей памяти, я слышу, тихий, но отчетливый голос. Мистера Филипса.  

–Ты ведь, говорила, что любишь меня тогда сделай это, раде меня покажи, что твои чувства не иллюзорны и не неправильны. – Говорит он, своим голосом, словно соблазняя, запутывая, заставляя. Мягко подталкивая, к цели. На секунду, по коже проходит дрожь и уже не помня ни о чем, не думая, и даже не решая, я крепко сжимаю, в руках пистолет. И с уверенностью, нажимаю на курок. Звучит громкий, оглушающий звук и парень, с сигаретой в руках, падает наземь, окрашивая землю вокруг себя в ярко алые, тона.  

А я глохну, на целую вечность, теряю всякую связь, с реальностью словно из меня, выбило весь воздух, высосало всю личность. Оставляя за собой, только вязкую, липкую пустоту в которой я тону, утопая в безразличии. Я не помню, как меня увел оттуда, мистер Филипс. Я слышала только, обрывки каких-то голосов крики, стоны, и собственную, глухую безмолвность. Оставляя позади, скопления людей, что окружили этот уголок, я помню, как лихорадочно, передвигала ногами не в силах, делать, ничего другого. Вскоре, мы оказываемся дома и все вокруг, меня поздравляют и хвалят, а я только, смотрю в одну точку не в силах, произнести, ни слова. В голове, только одна мысль, одна фраза, на которой так и зациклилось, моё сознание в бесконечном повторе. Его звали Филип. У него, было имя.  

 

 

17 Лет Свадьба.  

Мне сказали, об этом родители и это не было, неожиданно, или спонтанно. Это было естественно и по давно, известному сценарию, давно понятной, ещё в детстве, истины. Я ждала, когда это случиться, я думала о том, что я почувствую, как я себя поведу. Но на деле, ничего не было, вообще ничего, не единой мысли, не единой эмоции. Не горести, не радости. Простое, осознание, неизбежности. Каждая девочка, в нашем мире, в семнадцать лет, выходит замуж ей подбирают жениха, и она не видит его до своей собственной свадьбы, которую празднует с размахом, всё селение. Это и есть любовь, это и есть семья, долг каждой женщины, мечта каждой девочки. Но почему то, это не кажется, чем-то ярким или запоминающимся, не становиться, чем-то важным. По крайне мери, для меня. После того, как я пережила, свои чувства, ощутила весь порок, своих мыслей. Эта сухая, настоящая любовь, кажется серой, пресной, ненастоящая. Но у меня нет, не выбора, не права. А я его и не прошу. Ведь это судьба, долг, обязанность, куда я, от него убегу. И после, этого извещения. Ничего не меняется, абсолютно. Не вокруг, ни внутри меня. Я всё так же, хожу на лекции, чтобы войти в орден и всё также, участвую в ритуалах, общаюсь с подругами и просто живу день за днем, минута за минутой. На самом деле, лекций, стало ещё больше ведь меня, как и всех, будущих жен, отправили на уроки, для подготовки к браку. Там нам говорили, что мы должны быть покорными, тихими, не когда первыми, не обращаться к мужу и не смотреть ему в глаза. Делать всё, что он скажет, чтобы мы сами, по этому поводу, не думали. Таков долг, бытия женщиной. У нас не должно быть, своих мыслей, или чувств, ведь мы теперь, часть священного союза, самая слабая его часть. Возможна, это и было, немного оскорбительно и что-то внутри, поднималось. Какая-та желчь из самих глубин души, заставляла, протестовать, этим установкам, этим реалиям. Не вслух, не на показ, но хотя бы внутри себя там, где ни кто, не видит, там, где ни кто, не знает. Но смирения, было больше, осознания правильности, слов учителя, было сильнее, чем любое, эгоистичное желание, взбрыкнуть. Я знала, откуда идут эти желания, слыша их, заманчивый голос и понимая куда меня приведёт, потакания этим словам, этим мыслям.  

 

И вот, настал, радостный день. Правда, я не особа его ждала и не особа, радовалась его прихода. У меня, не подкашивались колени, и не стучало сердце, словно в лихорадке, не было никакого, даже намека, на дрожь. Я спокойно спала, перед этим днем, даже не думая о нем, как о чем-то важном и спокойно, собиралась на свадьбу. На мне, была белое платье с красивой вышивкой, единственный раз, когда нам позволяется носить, что-то, кроме серых вещей, простого кроя. И я впервые, распустила свои длинные, до колен волосы. Впервые в жизни, давая им свободу, позволяя им упасть красиво ниспадая, на мои плечи. Освобождая их из плена заколок, или резинок, открывая миру и людям, эту восхитительную копну, что мне нельзя была, не стричь, не показывать. Но сейчас, мне позволялась всё, я ведь невеста. Но кроме распушенных волос и необычной красоты платья, мне нечего, не запомнилось. Всё была как в тумане, застилающим глаза и забивающим уши. Я была не в себе, словно моя душа, ушла куда-то оставляя, бренную оболочку, здесь на земле. Я просто вышла, подошла к парню, что в костюме, ждал меня, возле старого дуба. Он сказал да, на вопрос о женитьбе, нас объявили, мужем и женой. Он поцеловал меня, своим слюнявым мокрым, поцелуем, скрепляя нашу связь и мы удалились, на первую, брачную ночь. И пока, мы окончательно, скрепляли наши узы вся наша община, гуляла, поедая множественные яства, молясь за наши души и будущее потомство, и танцуя хороводы. Первая брачная ночь, как и все последующие, запомнилась мне, куда больше. Потому как боль и отвращение, вывили меня таки, из оцепенения. Мы даже не говорили с женихом и он даже, не смотрел на меня толком, словно, я была всего лишь, предметом интерьера, ничего более. А затем, не давая мне прейти в себя, меня просто раздели, лихорадочно, разрывая платье. И последнее, что я подумала, прежде чем это произошло и моё тела, разрезала, разрывающая болью, так это то, как мне жаль это замечательное платье. Затем пару минут, он что-то делал, из-за чего боль, не уходила, а только множилась, разрывая меня на части. А я просто ждала, пока он закончит, глотая слезы и молчала, как меня учили, как мне говорили. И потому, он слез с меня, как ни в чём не бывало и ушел, на праздник. Я же осталась, наедине, с разорванным платьем и болью. Не понимая, почему эта самая любовь, так отвратительна. Не осознавая, почему я плачу без сил, не в состояние остановиться, зажимая в руках, платья и глотая крупные слезы. Может со мной что-то не так, может поэтому, то прекрасное, о чем, мы все мечтали, оказалась, таким ужасным. Это я виновата, это моя вина. Я чувствовала, словно моё тело, не принадлежит мне, чувствовала себя, использованной вещью, которую выкинули прочь. А увидев, на простынях кровь и вовсе, забилась в истерики. Ещё никогда, я так горька, не плакала, ещё ни разу, я не испытывала, такой сильной душевной и физической боли. Так и прошла, вся оставшаяся ночь, пока я слишком не устала и слезы не закончились, а я не начала икать, и задыхаться, от долгого рыдания, от сильного разочарования. А затем, я заснула, проваливаясь в долгий, бесконечный ужасный сон, без единого шанса, на спасения, без единого момента успокоения.  

На утро, у меня начался, ужасный жар и я заболела и ещё неделю, не видела, своего мужа. Но даже когда увидела, мы вряд ли, обменялись, хотя бы парочкой слов. Так, я стала взрослой и так я поняла, что такое, настоящая любовь.  

 

 

19 лет Серость  

Жизнь пошла, своим чередом, стирая прошлые страсти, оставляя за собой, если не счастья, то освобождение, если не эйфорию, то спокойствие. Я более, не жила с родителями, теперь я жила, вмести с мужем, с которым нас связывало, только это звание муж и жена и пара тройка, слов о будущем. Мы виделись, лишь иногда выполняя, супружеский долг. Который более, не был для меня, таким болезненным, мучительным, наказаниям, как раньше. Но так и не стал, ничем, более пустоты. Я просто лежала, смотря в серый потолок и ждала пока всё, наконец, завершиться. А патом с удовольствием отворачивалась и отодвигалась как можно дальше, от моего мужа. Прикосновения, которого мне были неприятны и вызывали, лишь рвотные позывы. И засыпала спокойным, безмятежным сном. А днем, шла на собрания ордена, куда меня, всё-таки взяли. И где я, уже без всякого энтузиазма, занимала одно из первых мест, в количестве и качестве работы. А вечером, если повезет, я отправлялась на очередное задание, как всегда в сопровождении, более опытных, членов нашей организации. Таков был закон, пока нам не исполнилось двадцать шесть, мы не имели права выходить, без сопровождения. Я не знала, делали они это, для нашего блага ведь мы, по сути, не особа разбирались в местности, внешнего мира. Или для своего, банально боясь, нашего побега. Но меня, это не интересовало, меня вообще, больше нечего, не интересовало. Может это был, показатель, моего роста, моего взросления. Потому как в душе, поселилось невиданное до этого безразличие, больше ни что не вызывало, прежних, сильных чувств. Всё было обыденно, никакого страха, предвкушения, волнения или радости. Теперь, очищения грешников стали механичными, пустыми. Один за другим, я стреляла, они падали, их сердце замирало, а жизнь утекала, вмести с кровью. Нечего не менялась, ничего внутри меня более не сомневалось. Руки не дрожали, мысли не бегали. Обычные действия, просто нажать на курок и пыль, вернётся к пыли, освобождая места, спасая душу. Я не чувствовала себя избранной, или спасителям я была просто я. И это была для меня, как дышать или есть. Похвалы, больше, не вызывали восторга. Меня ставили в пример, говорили, приглашали, на лекции для детей, заставляя меня, делиться опытам. Но у меня, не была опыта, я просто приходила, смотрела как жизнь вытекает из тела, и уходила. И от этого внеземного успеха, я просто ничего, не чувствовала. Я наконец, была своей, такой как все, не выделяющейся. Даже лучше, я была не просто своей, а выше других. Каждый в городе, знал мое имя, каждый встречал, меня с улыбкой. Но это, ничего не изменило не привнесло, не сделало лучше. Я просто плыла, по тому же, течению. Жизнь текла, размеренно и спокойно. Я не была несчастлива и не жаловалась, меня всё устраивало, заставляло, просыпаться по утрам и засыпать по ночам, со спокойствием, без улыбки, без радости, но и без боли. Это была взрослая жизнь, это была моя жизнь и в ней, всё было идеально, правильно, расписано и систематизировано. Я даже перестала видеть, крики дерева. Видимо моя фантазия, умерла, вмести, с моим детством. Оставляя в сердце, спокойную уверенность, в собственной жизни, собственных чувствах, поступках и словах. Правда однажды, мне снова показалось, что я это вижу, но я решила сделать вид, что ничего нет, пройти мимо не обращать внимание. Я закрылась от этого, отвергла и оно исчезло, как страшный сон. Такова была моя жизнь и как я, думаю, такой она и останется, до тех пор, пока не прейдет мое время, идти к Богу.  

 

 

21Год НАЧАЛО!  

Я не понимаю, что произошло не осознаю, что твориться. Меня оглушили звуки, тона, кровь, яркая вспышка. Мир окрасился в красный, такой знакомый мне, но теперь, совсем другой. И я бегу, бегу, стаптывая ноги, разрывая обувь, задыхаясь, крича, внутри себя. Но они догоняют, я слышу их голоса, слышу их крики, понимаю их слова. Я одна, совсем одна, теперь только одна. Я не знаю, куда бегу, я не знаю, как долга смогу бежать, я даже не знаю, когда смогу остановиться. Не имея, даже малейшего понятия, есть ли хоть кто-то, за спиной или там пустота. На моей одежде кровь, на моих руках кровь, она стекает по волосам впитываясь в кожу, разъедает глаза. Я вся в поту, ноги немеют, дыхания останавливается, я ничего не слышу совсем ничего. Звук выстрела, чужого выстрела, крик, вздох, они меня оглушили, выбивая дух, вытягивая всякий разум. Остались лишь инстинкты, ничего более. Никто не должен увидеть, никто не должен понять, никто не должен догнать. Просто бежать, неважно куда, неважно зачем, неважно почему. Я сворачиваю, на плохо освещённые улицы, оказываясь, среди бомжей и наркоманов. Бегу в тени, от реальности, скрываясь от людей. Шаг за шагом, движения за-движениям. Это паника, это истерика, это конец. Обувь, за что-то цепляется, а тело сопротивляется в желании не сбавлять скорость, не останавливаться, ни на секунду. И я падаю, лечу, пряма вниз, в грязь, в самую глубь лужи. И понимаю, что это конец, тупик, бежать уже некуда, спрятаться уже негде. Я жду, смиренно жду, своей участи, пусть по щекам и стекают слезы, а грязь, смешиваясь с кровью, превращает, мою одежду, в помои. Делая меня, не отличимой, от всех, обитателей, этого места, за всех крыс, этого сюжета. Но нечего не происходит, секунда, вторая и я наконец, понимаю. Сзади никого нет, ничего нет, ни кто, за мной не гонится. Я совершенно одна. И тогда, почему-то именно сейчас, когда опасность миновала. Накатывает ужас, смертельный, безумный, неудержимый. Я просто плачу, сидя в грязи, в темной дыре, в тишине, не имея понятия, куда идти, зачем бежать. Я одна, совсем одна покинутая, брошенная, выкинутая. Ничего нет за спиной и вправду, ни кого нет. Как так получилась, я не понимаю, я не знаю. Я просто глотаю горькие слезы и пытаясь понять, когда, в какой именно момент, всё, пошло не так.  

 

Всё было, так буднично, обычно. Выверенные действия, бездумные движения, бесчувственная работа. Мы вышли, с Годрекам, моим куратором и поехали на задания, как всегда, как делали это вчера и позавчера, и все дни, все годы. Я не знала, куда мы едим и зачем, столь далеко. В этот раз, цель, была даже, не в нашем городе. Но меня, как лучшего курсанта, решили отправить, в далёкое путешествие. В конце концов, что может пойти не так, ведь я буду не одна и ничего экстраординарного, в новой миссии, нет. Я даже, чувствовала гордость, впервые, за долгое время, я вновь ощутила, этот прилив эгоизма. Это любования, собственной персоной, гордыня в чистом её виде. И я готова была, наказать себя, за это, после задания, но пока, я наслаждалась. Особенна, когда сам мистер Филипс, сказал, что только я, способна, с этим справиться, с моей ловкость и меткостью. У нас была мало людей, кто действительно, метка стреляли, кто тратил, хотя бы мгновения, на оттачивание действия, до автоматизма. Все считали, что, если у них, есть пистолет, этого более чем достаточна, какая-то пуля, да попадет в цель. Я же, сделала стрельбу, своим призванием, отличительной чертой. Стараясь быть, в два раза полезнее, и в множества раз, важнее. Я хотела, хоть в чем-то, утвердиться, хоть в чём-то, быть важной, хоть для чего-то, быть не заменимой. Я была ничем дома, и хотела хоть здесь, быть всем. Я знаю, что это неправильно, ведь смирения, путь к истинной добродетели. И я правда, наказывала себя, за это, каждый день. Но чем больше, у меня появлялись порезов, тем легче, я управлялась с пистолетом. Стреляя, всё увереннее, всё более метко, даже, с самого большого расстояния. И именно поэтому, меня отправили на это задание, вместо обычного, взрослого, куратора которых, отправляли, когда цель была за пределами, нашего города. Тут же, нужен был, меткий стрелок, ведь у цели была охрана, обширная охрана, и стрелять, нужно было, издалека. Поэтому, они пошли, на этот, казалось бы, оправданный риск. Знали бы они, чем это обернётся, каким кошмарам, станет, в конце концов. И всё, ведь было, так обычно, кроме разве что, поездки, затянувшейся на долгих четыре часа. В шумном, забитом автобусе, пропахшем потом, и алкоголем. Под похабными взглядами, особа рьяных мужчин, и отвратительным проявлением, порочной любви, у парочек. Я даже не переживала, не нервничала, не испытывала, какой-либо дискомфорт. Всё была серо, просто, впрочем, как всегда. Мы залегли на крыше, в-ожидании цели. Но прежде, чем я нажала, на курок. Мир разорвался, ярким всплескам, разукрашивая, мою жизнь в красный. Охрана, увидела нас раньше, чем мы увидели цель и последнее, что я помню, прежде чем больно удариться, скатившись с крыши, одноэтажного дома. Так это то, как разрывается, голова Годрика, мгновенна осыпая меня, кровавым месивом, вперемешку с мозгами. Громкий звук, оглушил, оставляя звон в ушах, и тихие, едва заметные, отголоски, чьих-то криков. Это было не буднично, это стало не естественно. Словно я, наконец пробудилась, и началась, настоящая жизнь. Оцепенения, в котором, я находилась, последнее время, спала с меня. Возвращая, и боль и страх и даже одиночество. К этому, я была, не готова. Я успела только, открыть рот, в немом ужасе, без стона, крика, или звука. Словно из меня, высосали, всякий звук. Когда вторая пуля, чуть не попала в меня, уже сбоку. Не долга думая, я упала, на землю, прилаживаясь, всем весом, об жёсткость земли. Не ощущая, правда, ни боли, ни страха. Не слыша ничего, даже саму себя, не понимая ничего. Я просто подорвалась и побежала прочь.  

 

И теперь, я здесь, в этой обшарпанной подворотне, с вывихнутой рукой хотя, наверное, даже сломанной. Ведь только, когда шок схлынул, а слезы закончились, я ощутила, резкую, невыносимую боль. Я осталась одна, совсем одна, назад дороге не было, а даже если и была, я её не знала. Я не имела понятия, как называется этот город, как получить билеты на автобус, и какой автобус, мне нужен. У меня не было с собой, ни еды, ни воды, ни способа связаться с остальными. Меня никто не знает, я никого не знаю, мне никто не поможет, и никто, не спасет. Ничего нет, и не будет. И только тупой пистолет, который я сжимала в руках, напоминал, о прошлой жизни, о прошлом мире. Я так и не потеряла его. Я потеряла, часть ткани со своей одежды, один из кедов и даже крестик, что был, со мной, с рождения. Но нет, я вцепилась, именно в пистолет, как в последнее, спасение. Тут, я услышала голоса, рядом, совсем близка. И не нашла, ничего лучше, никакого другого спасения, как залезть, в рядом стоявший, бак. Я была напугана, растерянна, беспомощна, а эти люди, злые, порочные, потакающие, своим животным инстинктам. В тот момент, я была готова, залезть, куда угодна, спрятаться где угодно, съёжиться в любой дыре, лишь бы, меня не увидели, не тронули. Странно, я убивала их пачками, без единой мысли, сомнения или страха. А сейчас, до дрожи боюсь, даже встретиться, с их взглядом. Вокруг меня, и от меня самой, очень воняла кровью. Смещённая с грязью, она прилипла к телу, отвратительной корочкой, зажимая кожу в тисках. Не давая мне двигаться, или даже дышать. Рука болела, до скрежета в зубах. А слезы не сдерживаясь, беззвучно текли, по моим щекам. А я молилась, только об одном, чтоб они ушли, чтоб они наконец скрылись. Но голоса, всё продолжали шептаться, переговариваться, смеяться, продолжая, мою и без того, ужасную агонию. Что-то проползло по ноге, что-то большое, и пушистое, и я вся съёжилась, сдерживая крик, из последних сил. Я беззвучна, открывала рот, из-за чего запах отходов, быстрее, заполнял мои лёгкие, вызывая рвотные рефлексы. Это было больно, это было страшно, это было тошнотворно, отвратительно. И я была, почти уже на грани, я разрывалась, тонула, изо всех сил, сдерживая свою боль. Заставляя себя дышать, заставляя жить, и думать. Не терять рассудок, не сдаваться, не уходить от реальности, что меня окружает. Хотя хотелось, отчаянно хотелось. Найти спасения, в таком теплом, безопасном безумии. Это была страшно, ведь мне казалось, ещё чуть-чуть, и именно это со мною и случится. Но вот голоса смолкли, и звук, отдалявшихся, прочь шагов, заставлял возродиться надежду. Я немного приоткрыла бак, и увидела, что никого уже нет на горизонте. Тогда я выпрыгнула, из гниющих остатков, от человечества, словно ошпаренная. Отряхиваясь, отираясь, раздирая, собственную кожу, в кровь. Стараясь выветрить, вытравить, этот дух, эту мерзость, с моего организма, стереть, даже память об этом. Но она не стиралась, вонь въелась, в мою кожу, грязь, вошла в мои клетки на веки, поселяясь там. Оставляя не стираемые следы. Даже прими я душ или ванну, множества раз, я не смогу забыть, этот день, этот запах, этот вкус, крови на губах. Мне была гадко, отвратительно, больна, не только физически, но и душевна, я испытывала, худшие муки, в своей жизни. Даже вся та боль, от моей свадьбы, не могла сравниться, с этим. Мне нужно была что-то делать, куда-то идти, как-то двигаться. Но я не могла, весь страх, что поддерживал меня, заставляя двигаться, выветрился, оставляя меня, наедине, с моей слабостью, болью и голодом. Меня тошнило, и я хотела есть, незнаю как, но эти два позыва, сплелись в моем теле, воедино. Но у меня ничего не было, и никого за мной, не было. И вместо того, чтобы хоть что-то, сделать. Я просто медленно, сползла вниз по стене, не в силах подняться, не в силах двигаться. Уставившись в одну точку, как зачарованная, без мыслей, без слов, без чувств. Я была, словно живой труп. Вся в грязи, сломанная, разбитая, одинокая. Губы потрескались, руки все в мелких порезах, и чужой, уже холодной крови, а лицо, в чёрной грязи, с разводами, оставленными от слез. Я просидела так, очень долга и сидела бы, еще дольше, если бы не пошёл дождь, орошая меня с неба, холодным, бурным потокам воды. Сначала я всерьез думала, не обращать внимания, притвориться, что его нет, его не существует, как того дерева, нашей общины, мистера Филипса, и даже меня. Но это становилась, всё тяжелея, и тяжелея делать. Как бы сильна, я не была разбита, как бы далеко, не была моя душа. Дождь, пусть и смывал с меня, следы этого вечера, но и одновременно, заставлял кожу, покрыться мурашками, а тела, окончательно замерзнуть. На улице, была начало осени и уже через пару минут, я замерзла, и продрогла, промокая до нитки. Поэтому пришлось, искать себе укрытия. Была ночь, поэтому я бесшумно передвигалась, там, где даже люди, этого мира, боялись ходить в темноте. По самым глухим подворотням, самым отвратительным, злачным местам. Раньше, взгляды бомжей, окоченевшие, и застывшие лица наркоманов, и смех, проходящих мима шлюх, пугал бы меня, до ужаса. Заставляя выворачивать наружу, свой завтрак, и бежать, как можно дальше. Но сейчас, я не боялась, не насильников, не убийц. Убей меня кто-то, забери мою жизнь, я бы только сказала спасибо, а насильники, на такое бы, не позарились. Слишком, я была убога, ужасна и вонюча. Словно крыса, вылезшая из помойки. Даже те немногие, что обитали в этих местах, что охотились в этих подворотнях. Смотрели на меня, в лучшем случай, с отвращением. Меня это мало волновало я искала убежища, укрытия, спасения. Хотя бы временное, хотя бы секундное. Так как боль от холода, в окоченевших частях тела, перебила, всякую боль, от перелома. И я нашла укрытия, не сразу, но нашла. Это был перевернутый, железный, плакат, под которым, я смогла укрыться, только согнувшись, в три погибели. Рядом никого, и ничего, не было. По бакам, хлестал ветер, и некоторые капли дождя, всё же долетали до цели, бессердечно, покрывая холодную кожу. Заставляя меня, дрожать. Всё-таки, не было, не какой зашиты, от стихий, что бушевали вокруг. Но это была куда лучше, чем просто, под открытым небом.  

 

Проходил час, за ним второй, дождь всё не как, не унимался. Мои ноги, тонули в лужах, и вязли в грязи, ветер превращал застывшие на мне капли, в самые настоящие, льдинки, руки лихорадочно тряслись, даже против, моей воли. Что причиняло, адскую боль, в сломанной руке. Мне пришлось, даже её сжать, чтобы прекратить, одними страданиями, другие. Перед глазами, уже во всю, взрывались, всполохи красного. И я хотела пить, так сильно, что мой язык прилип к небу, а во рту, словно песок скрипел, от сухости. И есть, настолько, что казалось, что меня, буквально режут изнутри. Именно тогда, я решилась, на то, на что, не за чтобы, никогда, не решилась, в здравом уме, и в трезвой памяти. Я была в отчаянье, я считала, что уже умерла. Это была, намного проще, чем считать, это жизнью. И ощутив, твёрдость, пистолета, что я так, и не оставила, ни где. Я наконец, увидела выход. Заметила свет, в конце этого, бесконечного, темного, пустого тоннеля. Я знала, что это грех, знала, что попаду в ад. Но я просто, больше не могла. Это была слишком страшно, слишком больна, слишком безвыходно. Нечего не осталась, даже моих, былых принципов, даже моих, укоренившихся правил. Я была готова, к любой расплате. Или думала, что готова. Так как у меня, от всего происходящего, начался жар, и я почти нечего не понимала, и ничего, не соображала. Я понимала, что ещё чуть-чуть, и я забуду, кто я, где я, и что здесь делаю. Именно поэтому, я медленно поднесла, пистолет, здоровой рукой. Но тут же, опустила, слишком устала. Пистолет, был через-чур тяжёлый, и невыносимо холодный, руки просто не работали, мышцы отказывали. Я проделала это, несколько раз пока, наконец не удалось, опереть руку, об трясшиеся, мокрые ноги. Чтобы придать, положению, хоть какую-то, устойчивость. И вот, не секунду не думая, не сомневаясь. Так просто, это было, так легко. Всего лишь отрепетированное, долгими годами, действие. Я нажимаю на курок, и ничего. Ничего, не происходит. Не взрыва, не искр, не боли, не какой реакций. Я вновь, делаю тоже самая, и снова, ничего. Не понимая, как? Что происходит? Почему, он не работает? Я его трясу, и направляю, уже в стену, в желание проверить, понять. Может, он сломан, может из-за того, что промок, он стал не работать. Но как только, я нажимаю, отдача с силой, отводит руку назад. И над городом, разноситься, выстрел, пуля влетает, в кирпичную стену, оставляя, заметный след. Значит, пистолет работает. Думаю, я не без, удовольствия. Мне даже не пришло на ум уйти, или скрыться от людей, которые возможно, последуют, за этим, экстраординарным звуком. Нет, у меня были другие дела, более важные, дела. Я снова направила пистолет, уже на себя, и ничего, без толку. Я нажимала на курок до посинения. Стирая пальцы, об этот смертельный рычаг. Но ничего, абсолютно ничего, так и не произошло. Я подумала, ладно проверю ещё раз, ведь у меня в запасе, есть двадцать пуль, и пока я потратила, только одну. И завидным упрямством, я делаю выстрел, уже в стену. И с самого первого, еле заметного, почти неощутимого легкого нажатия, пистолет откликается и взрывается, в оглушающем звуке. Очередная пуля, влетает в цель. Я снова, перевожу пистолет на себя, и вновь пытаюсь. Но как, и в прошлые, провальные попытки, не какой реакции. Ничего, снова не происходит. Я злюсь, и лихорадочно нажимаю на курок, снова и снова, и снова. И так до посинения, но нет, не единой реакции, не единой пули. Не одной, капли крови, ни одно смерти. Делаю эксперимент, на этот раз по-другому, оставляю пистолет на месте, но немного, подвигаю свою голову, так, чтобы если пуля выстрелит, она пролетела, рядом, а не в меня. И как только, нажимаю на курок. Происходит именно то, чего я ожидала. Пуля с оглушающей, пугающей скоростью, пролетает мима, моего уха, ослепляя, и оглушая одновременно. Я не верю, я просто не верю. Почему? Как? Зачем? Я не нахожу объяснения, в логике. Потому как его нет, его не существует. Пистолет просто словно, не хочет, убивать меня, отнимая сотни раз чужие жизни, он почему-то, не желает отнимать, мою собственную жизнь. Это словно издёвка, новая, отвратительная шутка, вселенной. Я больше не в силах пытаться, я больше не силах воевать. Я бросаю, пистолет прочь, и сама, не понимая, что делаю. Кричу, пряма в неба, как оголтелая, сумасшедшая, больная.  

–Это ты, так помогаешь, мне да!  

Ответа не последовала, я его и не ждала, но злость, моя не утихла, ярость, не ушла. Я не верила, что говорю, то что говорю, не верила, что делаю. Не знал даже, как могу, перечеркивать, всё во что верю, всё что думаю, всё что считаю, верным. Но я с былой яростью, всё так же, даже громче, охрипшим голосам, говорю. Прыгая на мести, словно, чтобы достичь небес, словно чтобы меня, услышали, наконец.  

–За что, мне это! Почему, ты меня, наказываешь! Я делала всё, а получила это! – Говоря это, я показала на себя, на свой болезненный и изнывающий стан, на свою грязную одежду и заплаканные глаза. – Но ответа, вновь, не последовала. И тогда, я просто села туда, где сидела, туда, где чуть была, не отняла, собственной жизни. Без цели, и без смысла. Я не знал, что делать, я не знала, куда идти, у меня не была, ответов. И в последний раз, я уже более тихо, произнесла, как будто, только себе, только для себя.  

–Я ведь, всё равно, умру, так какой смысл.  

Я смерилась, со своей судьбой, а если не смерилась, то по крайне мери, приняла её. Наступила такое, бесконечное, безразличие. К дождю, что падал с крыши, к холоду, что пронзал, острыми стрелами, всё тела. К невероятной боли в запястье, что окрашивала, каждое движения, каждый стон, в кроваво, красные тона. Я отрешенно сидела, в своем укрытии, ожидая конца, слушая, как медленно, жизнь вытекает, из моих жил. Я была готова, я хотела, я мечтала уйти. Я думала, как долго моё тело, будет бороться, как сильно моя душа, будет цепляться за этот мир, эту вселенную. Я не видела выхода, не хотела бороться, не желала страдать. Больше не было, не безумного страха, не отчаянного крика, не существовала, даже слез. Толька тишина, безграничная, беспомощная, тишина. Медленно, безумно медленно, без моего желания, закрывались глаза. И я явственно ощущала, что как только, мои веки смокнуться, как только, перед глазами, застынет блаженная тьма, я больше их, не открою. И я не возражала, и не боролась, против этого. Я позволила своим векам закрыться, под последнюю, судорожную дрожь, что прошла, по моим костям, слыша откуда-то издалека, собственный, болезненный стон. И на секунду, всего на мгновения, наконец, наступил покой, умиротворения, освобождения. Казалось вечность, уже начала, заявлять на меня, свои права. Как я услышала, разрывающий, жалящий, болезненный крик, он звучал всё сильнее, и сильнее, жаля, в самое сердце, и взрывая разум. Он шел из нутрии, и снаружи, распространяясь повсюду, отравляя всю реальность, за собой. Уничтожая всякую надежду, на покой. Я не могла выносить этого крика, не могла уйти, от этого стона и резка распахнула глаза, напоследок, на кончиках век, где-то в собственном сознании, видя старое дерево, что отчаянно кричит, в своих путах. Не знаю сколько, прошло времени, но на улице, была уже темно, а меня, начало трясти, словно в лихорадки. Рука опухла и боль, перешедшая, всякие грани, стала онемением. Я перестала её чувствовать, словно её ампутировали, пока я, была, в мире снов. А самое страшная, что жажда, просто разрывала, из нутрии, моё сознание. Все мои мысли, были, о воде, все образы, были водой, каждый звук, вызывал жажду. И не ведая, что я делаю, не думая, не решая. Я бросилась, под дождь, набирая в ладони, крошечные капли, желанной влаги, и с упоением, выпивая. Я не чувствовала, не отвращения, не страха, меня не посещали, даже мысли, о том, что это опасно. Я просто пила, снова и снова, мутные капли, что собирала, собственными, грязными руками, не в силах, остановиться. Толька окончательно, утолив жажду, я вернулась, в свою укрытия, всё такой же, сломленной, но теперь, способной мыслить. Ведь, на самом деле, я не хотела умирать, не желала, отдавать свою жизнь, этому страшному, грязному месту. Я должна выжить, буквально обязана, просто чтобы вернуться дамой, чтобы рассказать, что случилась, мистеру Филипсу. Перед глазами, встало его лицо, и сам по себе, возник непрошеный вопрос, непристойная, в своей откровенности, надежда. Переживает ли он, обо мне? Волнуется, ли? Я должна была, думать о своей семье, своем муже. Воспоминание о нем, заставляла, мое лицо, непроизвольно, кривиться. Но вместо этого, я гадаю, думает ли обо мне, мистер Филипс. Может он, уже отправил, поисковую группу, и я подвиду его, умерев, в этом, самом мести. Нужно было, вставать. Нужно было, что-то делать, куда-то идти. Что угодно, кроме смиренного, упокоения.  

Прежде всего мне нужна теплая одежда, думала я, отключая всякие эмоции, убирая любые чувства, не связанные с логическим мышлением. И еда, и чистая вода, очень сомневаюсь, что я протяну долга, напиваясь, дождевой водой. Но этот вывод, был единственным, до чего, я дошла, не имея за собой, не знаний, не возможностей. Это было, сотрясанием воздуха. Ложной надеждой, фантазией, что скрывается, под маской конструктивности. Я всё так же оставалась, заперта, в последовательность случайных обстоятельств, скованна границами. Поэтому, я просто осталась, там, где и была. Как я делала это всегда, как я привыкла, это делать. И разве, смирения не благо. Я долга просидела, смотря в глубокую даль, пустоты смотря, как темная ночь, сжигала сама себя. Не оставляя за собой, и следа. И над небом, возвестила, свои права, яркая, ослепительная полоса, дневного света. Небо окрасилась в красный, заставляя мир и его обитателей, покинуть свои постели. Всех, кроме меня, той, что не могла, не идти, не стоять, не сидеть. Потерянная, я блуждала, в лабиринте, из собственной памяти, стараясь найти выход, стараясь выжить, делая последний рывок, перед неизбежностью. Но спасение, пришло, нагадано, случайно, буквально заставляя, меня принять, неизбежность, собственного выживания. Как только солнце, осветила мир, я увидела то, чего не видела в темноте то, чего не могла разобрать в ночи. Рядом со мной, словно специально, дар с небес, росло дерева, яблочное дерево. И хоть это были, всего на всего, яблоки, незначительные, простые яблоки. Ещё некогда, в своей бренной жизни, я с таким удовольствием, не вкушала еду. Я резво, подпрыгнула с места, где нашла, свой временный кров. Не чествуя, не боли, не усталости, забывая оба всем, оставляя всё. И лихорадочно, начала, собирать, сладостные, спасительные плоды. Один, другой, третий фрукт. Я хватала их руками, набирая, и впивалась в них зубами, с остервенением зверя, нашедшего, наконец, свою добычу. С сумасшедшей скоростью, съедая один, за другим кислый ещё даже не дозревший плод. Мне была всё равно, что они были грязными, всё равно, как они выглядят, и какие на вкус. Я просто ела, насыщала свой организм впитывала, потерянную жизнь, восстанавливала силы. Снова и снова, не обходя стороной, не одно яблока, не одну возможность зарядиться. Даже если они падали, даже если оказывались в грязи, я вытирала их, об свое грязное, промокшее, одеяние и ела, как не в чем, не бывало. Я с таким аппетитом, поедала, эти дары вселенские, что не оставила, после себя, почти ничего. И только съев, окало двадцати яблок и наевшись, я наконец, упала, ощутив всю тяжесть, собственного тела. И начала, молиться. По привычки, или по наитию, по желанию, или без всякого, сознательного выбора. Я начала остервенела, благодарить за помощь, за спасение, за все, что мне дали. И по моим щекам, текли слезы так же сильно, как они вырывались наружу, в день моей свадьбы, в день моей смерти. И это было, удивительное чувство, я потерянная, разбитая, болезненная, мокрая и грязная, лихорадочно плачу. Но теперь, не от боли, не в отчаянном унижении собственной души, и растаптывания тела, а от радости. Искренней, живой, невероятной радости. Я была счастлива, это была неправильно, ненормально, ужасно, но я правда, была счастлива. Как никогда ещё, в этой жизни. Капли воды, которой, я утолила свою жажду, и крохи еды, которые накормили, меня, блики солнечного света, на моём теле, что несли, крошечное совсем незначительное, но успокоение. Всё это, делала меня, такой счастливой. Что я даже, не могла выразить, не себе, не Богу, эту радость. Я думала, что я умру, считала, что не доживу, до утра. Но вот, я живая, пусть искалеченная, но живая. Способная, даже смеяться, от счастья. Наверное, я не когда, не испытывала, такой эйфории, вероятнее всего и не испытаю. Это был, тот короткий момент, которому, не найти объяснения. Я просто молилась, кланяясь этой земли естественно, прекрасно, по-настоящему искренне, смеясь. Если бы, кто-то, увидел меня, если бы хоть на мгновения, бросил взгляд, он бы подумал, что я лишилась рассудка, потеряв всякую связь с реальностью. Но сейчас, я была ближе, сильнее, и крепче, связана с этим миром, этой землей. Это было безумие? Может, лишь отчасти. Это был отчаянный, необоснованный, восторг. Вскоре, магия утра, исчезла, но я ещё долго, смотрела на блики, солнечного света, что освещали, моё укрытие, показывая огромный, бескрайний, страшный мир, позади меня. Я всё ещё была жива, я всё ещё была здесь, имела возможность дышать, видеть, думать и чувствовать. И все, былые страхи, все неправильные мысли, ядовитые идеи, остались там, в ночи.  

 

 

Последующие дни, мне нужна была выживать, и я выживала. Я превратила, этот осколок земли, забытая жизнью места, в собственный мир. Отделенный от хауса, забытый людьми, я была единственным жильцом, этого мира. Я была заперта, и я была свободна. Я не знала куда идти и не хотела покидать, безопасную обстановку. Мне была страшно, я была парализована, но от чего-то, я была счастлива. Я нашла себе еду, по средствам, нового ритуала, убийства. Не сразу, но я смогла, убить голубя и даже зажарить, на огне. И трудность, была не в самом действии, а в том, как этот поступок, влиял на мой разум, как ранил моё сердце. Казалось бы, я уже часто убивала, часто видела, на собственных руках, чужую кровь. Но сейчас, это было не так, как всегда, не так, как обычно. Ведь те люди, заслужили эту участь, а эти животные, ни кому, ничего, ни сделали, они погибли, только, во имя, меня. Я обменивала, собственную смерть, на жизнь, этих созданий. Они провинились, лишь в том, что оказалась, в этот момент, в этом самом мести. Мои руки, ещё никогда, так не дрожали, как тогда, когда я наводила, на них курок. И смотрела, в их глупые, доверчивые, нечего не понимающие, черные глаза. Отчего-то, глаза, застелили слезы и в начале, я даже промахнулась, впервые, за всю свою жизнь, моя рука дрогнула. Промазав и ранив, бедную птицу. Она пищала, от боли, и страха, но всё-таки, сумела улететь. А я лишь, смотрела ей в след, понимая, что своей жалостью, сделала, только хуже. Я не отняла, у этого существо жизнь, а обрекла, на долгие и безуспешные, мучения. Жизнь, всё равно, рано или поздно, выйдет из неё, только процесс, будет болезненней, и страшней. Затем, я уже не мазала и не отворачивалась, не пытаясь, спрятаться или скрыться, от своей вены. Я смотрела, строга вперед, держа руку, непозволительно ровна, и стреляла, только в голову. Так, чтобы раз, и навсегда, без лишней боли, без лишней крови. Это было уважение, и какая, ни какая, но жалась, к этим существам. Но это не значит, что каждый раз, отпуская курок, я на мгновения, не ощущала, что мир, во всей своей стабильности, уходит, у меня из-под ног.  

Воду, я всё так же, пила, дождевую, за неимением другого выхода, а если дождя, даже не наблюдался, мучилась от жажды. Больная рука, опухла, и покраснела, да так, что боль, стала постоянным, спутникам на пути. Я так привыкла, к её постоянному присутствию, на моем пути, что уже и не могла, себе представить, и дня, без неё. Ещё одной, неразрешимой проблемой, было то, что я не могла, больше спать. Не могла, не на секунду, расслабится, я боялась, даже закрыть глаза. И я понимала, что мне становиться, всё хуже и хуже, и я попросту, умерщвляю себя, потакая этим мыслям, не в силах спасти. Но я ничего, не могла поделать. Проходил один день, затем другой, я как заведенная, без сна и отдыха, наблюдала за тем, как солнце встает, и садиться. Чувствуя, как с каждым разом, с каждым оборотам земли, мне становиться, всё хуже и хуже. Но не могла, даже думать, о том, чтобы позволить, себе закрыть глаза. Казалось, что вокруг, в каждом углу, каждой тени, поджидает враг, опасность, тень, что только и ждет шанса, на нападение. И стоит мне, только моргнуть и я уже, не открою глаза. На 3 день, я уже не могла, сконцентрироваться, свои мысли, хотя бы на одной, более, менее удачной, идеи. Что бы, я не задумывала, о чем бы, не размышляла, через мгновения, я уже теряла нить, собственного повествования, забывая всё, что была, мгновения назад. Добыча еды, стала привычкой, выработанным рефлексом, в остальном же, я не понимала, что я делаю, и зачем. Бывало даже, что я что-то, хотела сделать, но уже на середине пути, забывала, зачем иду, и куда. Я понимала, что это очередной знак, что мое сознание, безвозвратно, покидает тело. Но даже это, не пугало меня так, как возможность, опустить защиту и расслабиться наконец. В какой-то момент, здоровая рука, начала дрожать, не давая мне, не то что, прицелиться, а даже поднять пистолет, на уровень глаз. Пришлось, заманивать птиц, поближе к себе, а затем уже, бить их пистолетом, оглушая. Это была сложна, но есть хотелось, слишком не выносимо. Когда рядом не была голубей, я даже позволила себе, есть крыс, не испытывая, при этом, не отвращения, не угрызений совести. Я не могла насытиться, просто не могла. И я ощущала, что ещё немного, и мой организм сдастся, сломается, подогнётся, под этими условиями, не выдержит, выпавших на его долю, испытаний. Но даже так, я не могла выйти, не могла, найти спасения. Я боялась уходить, со своего уголка, боялась, встретиться лицом к лицу, с этим миром, и его обитателями. Они были жестокими, порочными, и развращёнными, и я не могла, просто не могла, даже дышать, одним с ними воздухам. В конце третьего дня, когда я уже, пообещала себе, что смогу заснуть, сумею, закрыть глаза, позволить себе, такой риск, хотя бы на мгновения. У меня начался, нервный тик, на глазу. Словно, новое напоминание, новый крик о помощи, исходящий от организма. Но я снова, даже под ритм, собственного отчаяния, наблюдала за тем, как медленно, ночь становиться днем. Так прошёл, ещё один день, и только к вечеру, я поняла, что почти полностью забыла, события, вчерашнего дня. Это меня напугала, и вызвала, настоящую истерику, я зарыдала, отчаянно, невыносима вновь, впадая в панику. Я всё повторяла, беззвучно, почти не слышно, что умру, точно умру, я уже умираю, или уже умерла. Я не понимала, что, со мной происходит, не понимала, ни где я, никто я. Всё, что я помню, о той ночи, что она стала убежищем, ужаса и боли, превращая, моё и без того, спутанное сознание, в хаос. Я даже не поняла, когда день закончился, когда ночь, перестала быть ночью, когда мой мозг, полностью, перестал функционировать. Всё что я помню, о пятом дне, так это туман. А потом, нестерпимый ужас, когда я увидела, перед собой, мертвеца, живого, и совершенно материального. Это было, мое первая задания, моя первая капля крови, мой первый мертвец. Он стоял, и смотрел, на меня, как ни в чем, ни бывало, держа в руках, сигарету. Всё туже, что он так жаждал, закурить, последнюю, его сигарету, последний потраченный, на этот яд, вздох. Он улыбается мне, а я не знаю, что чувствовать, и что делать, как реагировать, куда бежать. Но тут, его лицо мрачнеет, и медленно, со скрипом, он оборачивает, свою голову, на 360 градусов показывая мне свой затылок. В котором зияет, огромная, кровавая дыра и кусочки мозга, выплёскивающиеся, вмести с кровью, наружу. Меня тошнит, и я слышу крик, и только с секундным опозданием понимаю, что крик мой. Что кричу я. Я зажмуриваюсь, не в силах, терпеть это зрелище. Но когда прихожу в себя, его уже, и след простыл. А я всё не как, не могла, прийти в себя. В этот момент, я не могу анализировать, понимать, я даже не задавалась вопросам, что это было, не думала, что со мной. Я просто кричала, кричала внутри и снаружи, не в силах испытывать, ничего, кроме этого ужаса. По щекам, льются слезы, а я не могу даже встать, уйти, забыть свой кошмар. Я думала, что всё закончилось, завершилось, что это станет, точкой, в моём помешательстве. Но через секунды, или минуту, или час. Время, уже не имеет, своего, былого значения. Я с опаской, поднимаю голову, и вижу, уже Мистера Филипса. Мне хочется, обнять его, уткнуться в его плечи, рассказать, обо всем, спастись от всего, в его крепких объятьях. Я чувствую, почти безумную радость, не секунду, не сомневаясь, в его приходе, его присутствии. Но он не смотрит на меня, не улыбается, и не говорит мне, не слова. Словно не видит, словно не знает, словно не понимает. И на меня, накатывает, волна боли, и обиды, страха и ненависти. И в этот же момент, он меня замечает, опуская, свой пронзительный взгляд, прямо на меня. Даже садясь, на корточки, словно стараясь, быть со мной, на одном уровне, не принижать, и не возвышаться. Это так похоже на него, это так в его стили. Что кажется, настоящей реальностью. В этот момент, всякое неверие, всякий страх, что это может быть ложью, отпадает, словно ненужная, шелуха. От него, не нужно прятаться, или бежать, он пришёл, чтобы спасти, чтобы помочь, защитить. Но тут его лицо, искажается. Я никогда еще, не видела, такова выражения, у него. Сейчас оно алчное, злое, неестественно насмешливое. А затем, он смеяться, снова и снова, злобно, гадко, издевательски, смотря прямо на меня. Смеясь, пряма надомной. Я не выдерживаю и хочу, оттолкнуть его, но мои руки, проходят, сквозь него, не нащупывая, не к чему, не прикасаясь. Я ощущаю, только пустоту, и ветер, полная отсутствия, материальности. Но кошмар, не прекращается, не останавливается, не дает мне передышки. Я на трясшихся ногах, отскакиваю, от этого, бесплотного духа, сна или ведения. Но он, как будто, нечего, не произошло, встает на ноги, и изящно, достает из пазухи, мой пистолет. Тот самый, что я держу в руках, тот самый, что всегда был рядом, и медленно, словно смакуя, нажимает на курок. Я ничего не слышу, словно мир, поглотил все звуки, он их украл и спрятал, специально от меня. А затем, тело пронзает, дика, нестерпимая боль, я смотрю вниз, и вижу кровь, свою кровь. Не понимаю, что происходит, я осматриваюсь, и ничего нет, никого, нет. И только в моей руке, лижет пистолет, горячий после выстрела, а в животе зияет, настоящая, кровава рана. Это боль, этот страх, кровь, что липнет к телу, заставляет понять, что это правда. Заставляет туман, наконец расступиться, распасться, разрушиться. Я выстрелила сама, в себя, я ранила себя, я убила себя. И на последнем издыхании, взяв в кулак, остаток сил, забывая о боли, оставляя позади, все страхи. Я бегу, в этот отвратительный, ужасный, пугающий мир, не зная, зачем, не зная куда, я просто бегу. Я должна спастись, должна выжить, должна, просто обязана. Но сил нет и я падаю, напоследок, чувствую, что кто-то, меня подхватил, кто-то помог, остановил падения. Или мне, это снова, только кажется. Я пытаюсь, что-то сказать, что-то произнести, как-то объяснить. Но слова, не складываются, буквы забываются и я сама, не понимаю, что означает, этот калейдоскоп, звуков, что вырываться, из моих уст. А затем наступает тишина, и тьма. Ничего нет, не мира, не жизни, не меня, полное небытия.  

 

 

21 год и 1 неделя. ОН  

Пришла в себя, я в каком-то странном, помещении. Синие, холодные стены, едкий запах очистителя, тихий, приглушенный свет, напротив комнаты. И множества, не опознавательных звуков, голосов, слов, стонов, криков. Там, где, все ярче, разгорался свет. Я лежала на кровати, утыканная, какими-то проводами, рядом, попискивал, непонятный монитор, а вокруг, суетились люди. В этой комнате, я была не одна, в ней стояла, шесть, таких же, кроватей. На которых, точно так же, лежали люди, кто с ожогами, кто с ранениями. Я посмотрела на себя и увидела, что я уже, не в той, грязной одежде, что была, до моего отключения, от этой реальности. Я хотел приподняться, но поняла, что один из проводов, или шнуров, не дает мне это сделать. Он был прицеплен, ко мне, какой-то иглой. Буквально входил, вовнутрь, моей плоти. Я не понимала, кто мог, такое, со мной сотворить, зачем? И на мгновения, я даже испугалась, захотелось вырвать, этот непонятный предмет, из своей вены. Освободиться, от отвратительных, сковавших меня, пут. Но тут, послышались шаги, и я быстро упала, назад, на подушку. Притворяясь, спящей, но слушая, всё, что происходит вокруг. Шаги, приближались, становясь все громче, и сильней, пока не остановились, прямо, напротив меня.  

–Мне нужна, переговорить с ней, как только, она придёт, в себя, это очень важно, вы понимаете! – Сказал, буквально прокричал, мужской голос.  

–Я всё понимаю, детектив, но даже, когда она придёт в себя, ей нужен покой, и я просто не могу, вас пустить, к пациенту, пока она, хоть немного, не придёт в себя. – Парировал, женский голос, с лёгкой, едва заметной, хрипотцой.  

–И в конце концов, если не забыли, это больница. Так что, перестаньте так орать. – Добавила она, шёпотом, но уже, более злобно.  

–Я перестану, так орать, как только, вы позволите, допросить пациента. – Сказал он, понижая тембр, своего голоса, противореча, собственным словам.  

–Ну, давайте, попробуйте допросить её, сейчас, когда она без сознания. – Сказал все тот же, женский голос, с нескрываемой, насмешкой в тоне.  

–Я не имел, введу пряма сейчас, я говорил про то…  

–Я знаю, о чем вы говорили и я против, я не позволю вам, говорить с ней, как только, она откроет глаза. Её нужно, прийти в себя, восстановится.  

–Вам не кажется, это странным, девушка, без документов, с истощением, и переломам руки, сама себе, нанесла рану в живот. Из пистолета, который, не понятно, откуда, у неё взялся. А патом, зачем-то, выбежала на улицу, прося о помощи.  

–Мне ничего, не кажется странным, мистер Энджел, я уже тридцать лет, работаю в больнице, я видела здесь такое, что вам и не присниться.  

–Но это, не логично. Кто она? Почему она, была в таком, плачевном состоянии? Почему, пыталась убить себя? И почему, после этого, пыталась спастись, изо всех сил?  

–Вы сможете, об этом подумать, у себя в кабинете, пока девушка, до конца, не придёт в себя, и не разъяснит вам, все сама. В конце концов, сейчас, мы даем ей, сильные антибиотики, и обезболивающие, и она определено, нечего, не сможет рассказать.  

Антибиотики? Таблетки? Лекарства, мне дают лекарства. Да как они могут, как они посмели. Разве они не знают, что это такое, разве не понимают, что осквернили меня, подобными методами. Или понимают? Что если, это их цель, заставить меня, быть такой же. Такой, же пропащей, грешной, гнилой, пустой, как они сами. Они отравили меня нарочно, очерняя мою душу, собственным ядом. Они поняли кто я, и решили, уничтожить мой свет. Другова ответа нет, и быть не может. Другова объяснения, не существует. Мистер Филипс, всегда говорил нам, о гнили, этого мира. И вот она, пряма здесь, у моих глаз. Пока я, не могла дать отпор, пока не могла возразить, или выбрать, они сделали, это со мной. Паника, поднималась всё и выше, и выше. Не давая мне, дышать. И не понимая, что я делаю, не думая, не анализируя. Забыв о страхе, осторожности. Потеряв весь ужас, того, что мне придется, встретиться с этим миром, говорить, с этими людьми. Я перестала притворяться, и под лихорадочный писк, из аппарата, начала вырывать, из себя, эти дьявольские, провода. Очерняющие, и разрушающие, мой дух. С болью, с кровью, с плотью, под крик женщины, в палате, под удивление взгляды, детектива.  

–Что, вы делаете! – Закричала она, давая мне секунду, для спасения, мгновения, для свободы. Я не могла говорить, не могла кричать, могла только с треском, ломать клетку, что сдерживает меня. Но мне не позволили выбраться, не дали спастись. В последний момент, когда я уже спрыгнула с кровати, мужчина, что до этого, удивленно наблюдал, парализованный действием, повалил меня на кровать.  

Ощутив, вес его тела, силу его рук, зажимающих, мои руки, я начала задыхаться. От ужаса, от паники, от невозможности уйти. У меня не было, ни какова выбора, никакой воли, ни какова права. Что они, со мной сделают? Что сотворят? Как ещё, они меня, уничтожат. Им это в радость, приятно, они получают удовольствия, ломая чью-то веру, уничтожая чью-то, чистоту. Все кричали, поднялась паника, аппараты дребезжали, кто-то что-то говорил. Мужчина, что держал меня, кричал мне в лицо, чтоб я успокоилась, или шептал, я не понимала, я ничего, не понимала. Я из последних сил, старалась вырваться, из последних сил, старалась спастись, я лягалась, кусалась, вырываясь из-под него. А когда увидела, что забежали, ещё мужчины, в белых халатах, со шприцом в руках. Я так отчаянно, и истошна, заорала, что они, даже на пару минут, застыли там же, в дверях.  

–Не трогайте! Не смейте, вы не уничтожите, мою душу! – Наконец, прохрипела я, ощущая, как разрывается, словно в кровь, моё горло, от каждого слова, каждой буквы, вырывающийся, из моего организма. Никто не понял, не кто не услышал или не желал слышать. Толька тот парень, что держал меня. С удивлением, посмотрел на меня, но не смотря, не на что, в эту же секунду, мне сделали, этот адский укол. И все, калейдоскопы, сплелись воедино, взрываясь, у меня в голове. Проносясь, словно вихри, по моим внутренностям. Звуки, запахи, слова, образы, воспоминания, вспыхнули, разрываясь, не оставляя за собой, ничего. Я ощутила, как тело, становиться ватным, тяжелым, не подвластным мне и вес мужчины, наконец исчез, так же быстра, как и оглушил меня, собственной реальностью. Но это не важно, я уже не могла пошевелиться, не могла говорить, или даже думать. И прежде чем отправиться в темноту, я мельком, увидела, как странный свет, позади того парня, принял образ крыльев. Наверное, это яд которым меня отравили, и вызвал, подобные образы. И я почувствовала, как умираю, как умирает моя душа. Лучше бы мне умереть, в той подворотне, закончить телесную жизнь, но не убить душу.  

 

 

Следующий раз, я пришла в себя, уже, в совсем другой палате, она была меньше, но я находилась там одна. Руки и ноги, были привязаны к кровати, словно специально, не давая мне сбежать. Даже сейчас, когда я уже предала свою веру, уничтожая свою совесть. Когда они, добились своего, заставляя меня, переступить, через собственную честь. Они всё равно, не дали мне шанса, даже умереть достойно, смыть с себя, этот позор, очистить эту скверну, хотя бы собственной смертью. Но сейчас, я не пыталась вырваться, не старалась, хоть как-то, избавить себя, от заключения. Мне было просто всё равно, я была пуста, изнутри и не видела смысла, в сопротивлении. Пусть делают, что хотят, пусть думают, что хотят. Мне нет, до этого дела. Поэтому, весь следующий день, я отрешённо, наблюдала за тем, как медленно, солнце скатывается, с небес, унося за собой свет. И лишь в моменты, когда заходил врач, или кто-то ещё, я падала ниц и притворялась спящей. Я бы хотела, так же легко, сыграть свою смерть, поверив в неё настолько же, безукоризненно, что она бы стала правдой. Унося меня, за собой. Но я не могла, я должна была, продолжать жить, дышать, идти, будучи пустой. После того, как из меня, вытравили всю душу, выжили всю жизнь. Делая меня, не отличимой, от всех остальных. Оставляя, лишь бренную оболочку. Возможно они, могут так жить, может быть, они привыкли, к этим ощущениям. Но я не могу, не могу даже представить себя, еще хотя бы секунду, в этой роли. День медленно, уходил прочь, не давая мне, не новых надежд, не новых разочарований. И лишь под вечер, пришел тот парень, которого, я видела, в прошлый раз, который держал меня, на пути, моего падения. Он долга смотрел, на мои закрытые глаза, словно сканируя взглядом. Я ощущала эту пристальность, по всему телу, она колола изнутри, мою кожу. Пока он, не взял стул, что стоял у стены, и не сел на него, отводя свои дьявольские глаза, от моего лица, выжидая. Ещё этого, мне не хватала, его пронзительного взгляда, длиною в ночь. Я думала, он будет просто сидеть, и ждать, когда я проснусь, когда открою глаза. Но он спокойно, и совершено, уверено, в своих словах, произнес.  

–Я знаю, что ты не спишь перестань притворяться, это бесполезно, и глупо.  

Я молчала, не шевелясь, не спугивая, повисшую тишину, что тяжелым бременем, стояла в комнате. Я всё еще верила, и надеялась, что он уйдет, увидев на деле, что я не реагирую.  

–Ладно, не хочешь говорить, не нужно, говорить тогда, буду я.  

И снова, я ответила молчанием, видимо, он воспринял это, как утверждения. И не обращая внимания, на всю странность, сложившийся ситуаций, и не на секунду не думая, что говорит сам с собой. Продолжил, в полной уверенности, что у него есть собеседник. Пусть и молчаливый, незримый и тихий.  

–Я понял вчера, кто ты, и откуда, и почему, у тебя нет, при себе документов. И почему, ты была такая изможденная и разбитая, и даже почему, ты пыталась, покончить с собой.  

И вновь, я молчу как рыба, только совсем не заметно, придвигаюсь ближе. Превращаясь, вслух. Отчего-то, мне интересны, его слова, небезразличны, его выводы. Он словно чувствует, мой интерес, и не останавливаясь, говорить дальше.  

–Ты из секты, так ведь? Именно поэтому, ты вчера сказала, то что сказала. Уверен не кто другой, не услышал тебя, но я прекрасно понял, твои слова, хотя ты и говорила, не разборчиво. Но не волнуйся, я не кому, ничего, не сказал. Меня заинтересовало, это дело, и мне бы хотелось, поговорить с тобой, если ты позволишь, себе перестать прятаться. Но ты не сделаешь это, пока я не смогу, убедить тебя, в том, что препараты, которые использовали, для твоего лечения, не высосали, из тебя душу.  

Я всё еще молчала, сдерживая, из последних сил, свой интерес. Ведь была много того, что я не поняла, много того, что я хотела бы спросить. Например, что такое секта? Это слова, была мне неизвестно. Но я продолжала, упорно играть, отрешённость.  

–Так вот, эти препараты, используют для лечения тела, они бывают натуральные, а бывают такие, которые делают в лаборатории. Это химические смеси, которые ни как, не затрагивают, твою душу, они просто не могут, её затрагивать.  

Я даже сейчас молчала, хотя мне хотелось сказать, хотелось возразить, хотелось оспорить. Но я закусила язык, и продолжила просто слушать. Тут он наконец, перервался. Может, устал, или отчаялся, а может просто выжидал, но следующая его фраза, таки заставила меня, подорваться с кровати.  

–Если конечно, душа существует.  

–Она существует! – Вскрикнула я, хрипла, понимая, что проиграла. Это было не обдумана, хотя и естественно, для меня, я просто не могла молчать, собственным бездействием, соглашаясь. Я всё же, еще не растеряла, остатки морали, что были во мне.  

–Наконец заговорила. – Сказал он, улыбаясь, во все тридцать два зуба, ехидно посмеиваясь, из-за моего поражения. Я не знала, что делать, поэтому что понимала, что облажалась, прекрасна осознавая, всю глупость, своего положения. Теперь мне нужна была говорить, складывать слова, вплетая лож и скрывая правду. Нельзя была, чтоб они узнали, нельзя была, чтоб я проболталась. Моя, правда, для них безумия, как и их мир, для меня. Разница только в том, что я знаю истину и признаю правду, а они, нет. Они отвернулись от неё, убежали, стараясь спрятаться, за скептицизмом, собственными руками, выкапывая себе, личные врата в ад. И то, что он так, по-доброму улыбается и так спокойно взирает. Не осуждая, не говоря, не порицая, не делает его, чем-либо другим, нежили одним, из пустых. Или же, я могу, сказать ему правду, объяснить, позволить понять. На мгновения, я так доверчиво, утонула, в собственной фантазии, забывая о реальности, отметая логику. Веря в то, что только одно мое слова, может изменить, этот прогнивший мир. Я хотела, чтоб мистер Филипс, мною гордился, чтоб он меня помнил, знал, чтобы он нашел меня, среди лжи, разврата, пустоты. Но он не узнает, и не поймет, тем более после всего, что я сделала, после всего, что я нарушала. Розовая дымка развеялась, слишком стремительно, возвращая меня в реальность. В эту забытую, пустую палату. К этим внимательным глазам, что сверлили меня, своим взглядом. Мне показалась, или я что-то увидела в них, какой-то блеск, какую-то горечь, вину. Я побыстрее, увернулась, от своей иллюзии, не жилая видеть, ничего, кроме пепла. Не желая смотреть, на него, как на человека. Узнавать, понимать, сопереживать. Я давно взрастила, в себя эту веру отделяя людей, из внешнего мира, от людей, которые были настоящими людьми, оставаясь чистыми, безгрешными, живыми. И сейчас, я не хотела смотреть, в эти глаза, слышать, этот голос. Знать об его мыслях, чувствах, мотивах. Хватает и того, что они умело, копируют, наши тела, словно издеваясь. Почему я, должна сравнивать себя, с кем-то, кто настолько упал, потерялся, прогнил. Почему, у него должны быть, такие же руки, такие же ноги, такие же глаза, и того же цвета кровь. Которая разливается, словно напоминание, врезаясь в память, не отпуская, заставляя, ненавидеть себя, за эти ассоциации, блокировать эти мысли. Ненавижу, всё это ненавижу, всех этих не до людей. Я думала, он тут же начнет меня допытывать, мучая, своими вопросами, забрасывая намеками, угнетая обвинениями, смеясь над глупыми, по его мнению, знаниями. Но он молчал, словно выжидая, давая мне время, спасая, от собственного интереса. Я не выдержала, этой отвратительной тишины, и всё же обернулась, на немой призыв, в желании узнать, что же будет дальше. Но он только смотрел, внимательно, осторожно, словно боясь поранить меня взглядом или же пораниться, об меня. И так, мы просидели, несколько долгих, мгновений. Пока он, наконец, не нарушил, не высказанное, вслух, обещание молчать.  

–Я знаю, что душа существует, я сказал это, только ради того, чтобы ты, наконец, отреагировала.  

Я ему не верила, не верила не одному слову, не знала, не какого снисхождения. Не понимая, почему тогда, его слова, звучать так убедительно, и так реально. Может я просто, хочу верить, хочу не потерять, остаток надежды, на то, что в этом мире, не все так плоха. Я вру себе, принимая его слова, на веру. И самое ужасное, что я знаю, об этом.  

–Если… бы, ты …правд, вери …в это, ты …бы, даже …раде, …этого …не врал. – Сказала я, с трудом, выговаривая слова, компонуя буквы, в предложения. Казалось, что каждое слово, давалась мне, с болью и я быстро, уставала, от простого разговора, от того, что позволяю звукам, медленно выползать, из моей гортани. Слова были тихие и создавали, особое послевкусия дрожи, на языке. Я и не думала, что он услышит, поймет.  

–Возможно, но я не вру, сейчас. Тем более я всю свою жизнь, был, верующим человеком, – Сказал он вдруг, вытаскивая из-под кофты маленький, серебреный крестик, и показывая мне его.  

Я не могла поверить, своим глазам, не могла сопоставить, это со своими мыслями, знаниями, шаблонами, что были со мной, с детства. Теряя на мгновения не то что, способность, говорить которую у меня, и так отняло время, но и способность думать. Этого не может быть, этого просто не может, происходить. Я закрывала и открывала глаза, лихорадочна стараясь, стереть эту часть пазла, из картины. Выкинуть, как ненужный, ложный факт. Заставить себя забыть. Но я не могла. Этот крестик, старый и дорогой, аккуратно и неизгладимо въелся, в мою память, забивая каждый уголок, мозга. Настолько ошеломительно, это было. Я видела, перед глазами, этот образ даже когда, он убрал крест, назад. Он стоял переда мной, словно сломанная деталь, этой кривой, реальности. Я не верила, но хотела верить, одновременно, я не могла говорить, но всё же, смогла, тиха, почти писком, сказать.  

–Но, я думала…  

Я не смогла, закончить предложения, не смогла поставить точку, горла отказало, вмести с мыслями. Нам ведь всю жизнь, говорили, что в этом мири, нет верующих, нет праведников, нет живых. Зачем им врать и зачем мне верить. Ведь каждый, в этом мире, может, без всякого уважения, нацепить крест, притворяясь, играясь. Делая всё, лишь раде…. А раде чего, собственно? И хоть моя логика, мои знания, моя вера, говорила мне, не верить, не надеяться, и не думать. Но я не могла, слова звучали, слишком правдиво, образы, были слишком, реальными.  

–Вам говорили, что в реальном мире, нет верующих я прав?  

Эти слова, как заключения удара, точка, в повествовании, добили окончательно. Как он может знать, как он способен говорить такое, позволяя, своему мозгу, так точка, генерировать предположения. Я не отвечала, я не могла ответить, я лишь вновь закрыла свои глаза, притворяясь спящей. Хотя под веками, и взрывались, вспышки, непонятных мне эмоций, не давая, спокойно уйти во тьму. Я знаю, это была странно, и неправдоподобно, но я по-настоящему верила, что скрылась, спряталась, в своей игре за темнотой. Казалось, если я не вижу его, то и он, не способен, увидеть меня, не способен навредить, разрушить, разбередить душу. Поэтому я застыла, словно мертвая стараясь даже, дышать, через раз. И по началу, он молчал, и лишь тихое дыхание, служило напоминаниям, о его нахождении, в этом закрытом, изолируемом пространстве. Одной мысли, об этом хватила, чтоб запустить, моё вскачь, бегущее сердцебиение. Включая панику, отключая разум. Мы с ним, наедине, совсем одни. Но как только, я чуть не захлебнулась, собственными страшными фантазиями, с фанатизмом, генерируя страшные идеи, он наконец произнес.  

–Не бойся, я уже ухожу, только на последак, хочу сказать, задумайся, если они врали об этом, то неужели, не врали обо всём, остальном, можно ли брать их слова на веру. – И тут же, не дожидаясь ответа, или отклика, какой-либо реакции, на свои слова, он вышел из комнаты. Я слышала, шаркающие шаги, и тихая скрипения двери, и всё равно не могла, более, открыть глаза. Не могла позволить ему, увидеть, мое недоумения, страх, и моё поражение.  

 

 

За время, бессонной ночи, и бесплотного, бесполезного метания, я таки сумела, найти объяснения, населяющим, этот мир нестыковкам. Найти в собственном сердце, оправдания. Возвращая свой мир, к прежнему порядку. Я снова и снова, словно мантру, повторяла, что они врали нам специально, чтоб нам, была легче, чтоб мы, не смотрели на них, не думали о них, не анализировали их. Это была так легко, принять собственную веру, за правду, позволить выдуманным объяснениям, заполнить пустоту, в понимании. Но сколько бы я не говорила, как бы долга, не врала, что верю, что знаю, что понимаю. Я не могла, по-настоящему, поверить без притворной, лживой преданности. Дела в том, что я всё равно, не понимала, не видела причин. Почему? Зачем, они нам врали? И как я, должна относиться к этому, что должна чувствовать, как должна понимать. Я запуталась, в собственных суждениях, в простых, некогда словах, в вере непрекословной, как само дыхания. Верить им, знать, что всё, что они говорить, всё, что они показывают всё, как они описывают, чистая, неприкрытая, правда, была для меня, путеводной, звездой нитью. Я не знала, что теперь делать, не знала куда бежать, от этой правды. Но я всё равно, отчаянно, упорна, упряма, врала, что ничего не изменилось, ничего не поломалось. И моя вера в них, или скорее, в одного, единственного человека, не лопнула, под треском правды, превращаясь в пыль. В голове, тут и там, возникали вопросы. И самый страшный из них, самый отвратительный. Стал повторяющимся ведением, из прошлого, говорящий голосом, того полицейского. «Если они врали, об этом, что, если всё остальное, тоже лож. » Но я не могла, с этим смериться, не могла, даже на мгновения, позволить своему мозгу, думать об этом. Ведь это было, слишком страшным, слишком пагубным, сомнением. Ведь если, всё лож, то и моя жизнь, тоже лож. Моё прошлое, мои стремления, женитьба, боль, слезы, каждая царапина на моей ноге, каждая рана на сердце, что я с благоговением, воспринимала, как посвящение, и милость, каждое убийс…  

Нет, не думать, просто не думать, он пытается, меня обмануть, искусить, навязать свою лож, обернув её, в симпатичную обертку. Я не верю, просто не верю! Я говорила это, себе, снова и снова, пока не устала, пока язык, не начал заплетаться, а глаза болеть, от слез, которые, я не замечала. И после адской ночи, проведённой, в противоречиях, я ещё более, уверилась, в собственных понятиях. По крайне мери это, я говорила себе. А это, не так уж далеко от истинной правды. Я хочу в это верить, а значит, однажды поверю.  

 

Он вновь, пришёл, на следующее утра. Как только солнце, коснулось, своими лучами земли, он уже, был на пороге. Взирал на меня, своим внимательными, глазами. Наверняка, заметив, заплаканные, опухшие глаза, и огромные круги, под ними. Любой бы, заметил. Я ожидала от него, радостного восторга. Ведь он совершил, именно то, что хотел, посеял в моей голове, сомнения. Возможно, это и есть, их цель, ментально разрушать все хорошие. Но как не странно, он ничего, не сказал. Толька медленно, словно боясь спугнуть прошел, на свое привычное, место обитания, стул. И только когда, он сел, я увидела пакет, в его руках. Осмотрев меня, не долга думая, он, примостил свой пакет, на тумбочки, что стояла, возле кровати.  

–Это, апельсины. Я думаю, не вежливо, приходить к больному, без подарков. – Сказал он. Я лишь дернула руками, показывая, что мои кандалы, не дадут мне никакого шанса, насладиться его дарами. И в этом контексте, это скорее выглядит, как издёвка, нежили дар. Хотя, если бы, я и могла, двигать руками, я бы всё равно, не взяла ничего, из его рук. Но отчего-то, я этого не сказала, почему-то, так и не произнесла, фразу, рвущеюся, у меня с языка.  

–Это, когда тебя, отвяжут. – Ответил он, на мой конкретный и понятный жест.  

–А меня, когда-то отвяжут? – Спросила я, с нескрываемым, ехидством. Я не могла сейчас, играть или притворяться. Не могла делать то, что нам велено, была делать, по инструкции, если мы попадали, в подобную ситуацию. Я словно совсем, забыла весь инструктаж, потеряла все приобретённые знания. Казалось, этого никогда, и не было. И была, только эта палата, этот разговор, этот стул, и апельсины, что так стремятся скатиться с тумбочки. Сбежать, из серости, этого дня. Я была слишком зла, на этот мир, на себя, на него. За вопросы, за разговоры, что мы ведем. За то, что я вообще, смотрю на него, и думаю о нем как о чем-то равном. За то, что позволяю себе участвовать, в этом безумии.  

–Конечно отвяжут, ты не опасна для себя, у тебя просто был шок, я так, им и сказал. – Сказал он, улыбаясь словно пытаясь, разрядить атмосферу, своим дружелюбиям. Не понимая, что рядом с ним, у меня даже воздуха, нет. Я просто задыхаюсь, в присутствие этих глаз. И ни какие слова, жесты или поступки, не изменят этого факта  

–То есть, соврал?  

–Типа, того.  

Всего пару слов, нечего не значащих выражений, не чего не меняющих, звуков. И наступила, тишина. Я не хотела молчать, я не желала, чтоб молчал он. Тишина, делала всё, слишком реальным, слишком отторгающим. Оставляя меня наедине, с собственным восприятием, закрывая от внешнего мира мыслями, словами, памятью, фантазией. А больше всего, я не хотела слышать, собственные мысли, позволять себе, сконцентрироваться на сомнениях, и лжи которой я так умела, покрывала правду.  

–Прошлый раз, ты пришёл, с пустыми руками. – Сказала я, не зная, что ещё, произнести.  

–В прошлый раз, ты притворялась спящей, а спящим не приносят гостинца. – Ответил он, словно подшучивая, надо мной. Не знаю, чего он хотел этим добиться, улыбки, смеха, дружбы. Но именно эта фраза, таким шутливым тонам, в миг, разрушила всю возможную, иллюзию. Показывая истинный, порядок вещей. Мы не друзья и никогда, ими не будем, я не когда не опушусь до того, чтоб испытывать симпатию, к кому-то, вроде него. А он, ведь просто, выполняет, свое расследование. Мы не кто друг другу, и оказались рядом, лишь из-за злого рока, связанных рук, и моей глупости. Стала тоскливо, одиноко, неприятно, каждой клеткой тела. Я вновь вспомнила, кто я, и где я. Что со мной произошло, и что я потеряла. Я была совсем одна даже здесь, сейчас, рядом с ним, особенна с ним, я была брошена. Мне не хотелось, продолжать этот разговор, не хотела, продлевать агонию. Поэтому, я как в прошлый раз, просто закрыла глаза, надеясь, что он поймет, и уйдет, и не вернётся больше.  

–Э нет, так не пойдет, в этот раз, я на это, некуплюсь. – Сказал он, подсаживаясь ближе. Я же, всё так же не реагировала, всё так же, молчала стиснув зубы, не обращала никакого, внимания. Пока не почувствовала, что он взял меня за руку. Тут, я резко дернулась, так что путы, удерживающие меня, врезались в кожу и закричала, непроизвольно, открывая глаза. Я смотрела не него, со смесью удивления, и страха, отвращения и злости. Бодрящий коктейль, который ни как, не отразился на нем. Он словно и не понял, что только что, сделал. Хотя, когда он нагло, улыбнулся, в миролюбивом жесте, поднимая руки верх, я поняла, что понимал. И не просто понимал, он сделал это специально. Мне хотелось, вновь, притвориться спящей не обращая, на него внимание, или замолчать, навеки, притворяясь немой, лишь бы, отомстить, за его поступок, наказать, за подобную вольность. Но я слишком боялась того, что он сделает, тогда. Я ждала, что же, он такое важное, хочет спросить, что пошел, на такое непотребство. И тут, он с самым, невинным видом выдал, самый банальный, в своей простоте вопрос.  

–Как, тебя зовут?  

На мгновения, я даже забыла, собственная имя, от шока и потрясения. И это все, просто мое имя это всё, что его интересует. Не кто я, не откуда, не где находиться мое поселение, или откуда у меня пистолет. Нет, самый простой, самый не провокационный, и глупый вопрос. Хотя даже, на это, у меня была припасена, собственная лож. Нам говорили, не выдавать, своих имен, во внешнем мири, заставляя заучить, иные имена, для подстраховки. Но я отчего-то наплевала, на это правило, как нарушала, все остальные до этого, и совершенно беспечно, выдала, истинную правду.  

–Меня, зовут Сабл.  

–Необычное имея. – Сказал он, смотря мне прямо в глаза, словно сканируя, не зная, что он там искал какие ответы, или какую лож. Но не найдя ничего, наконец оторвал, свой взгляд, от моего лица ожидая чего-то. Ответный вопрос, задел, на знакомства. Я не знала, я даже не понимала, что делаю и для чего. Поэтому, просто сказала.  

–Наверное.  

–Тебе не интересно, как меня зовут? – Спросил он, вдруг перебивая меня, на полу слове.  

–Не, особо. – Соврала я, ведь отчасти глупый, простой, человеческий интерес брал своё, заставляя меня, интересоваться тем в чем я, не когда бы, не призналась.  

–Меня, зовут Натан Энджил. – Сказал он, снисходительно как будто говорить с ребёнком. Хотя, по сути, в этом мири, я и ощущала себя, такой же маленькой, ненужной, и незначительной, как брошенный ребёнок.  

Но я вновь молчала, не нарушая, свой собственный обет. Мне казалось, чем-то противоестественным, говорить с ним, смотреть на него слышать его голос, чувствовать, его размеренное дыхания. Раньше, весь мой контакт с этими людьми, с этими существами, длился, не болея минуты. Я видела их кровь, слышала их крик, чувствовала, как жизнь, бренную плоть. Но никогда, не знала, их имени и не пыталась узнать. Не жилая привязываться или оправдывать, понимать. Я не могла, его больше слушать, не могла с ним говорить, эти встречи, вводили меня в обманчивую ловушку. И я начинала думать, вспоминать, задавать вопросы на которые, я знаю ответы, знала их всегда. Но сейчас, они мне не подходят, не устраивают, не дают, былой уверенности, в правильности происходящего.  

–Расскажи, почему ты пыталась убить себя? – Спросил он, прерывая, мои бесконечные раздумья.  

–Я, не пыталась…  

–…Это, в секте, тебя довели, до такого. – Перебил он меня, так и не дослушав ответа.  

–Что, такое секта? – Спросила я, неожиданно, даже для, самой себя.  

–Ты, не знаешь? – Переспросил он, в ответ, с таким нескрываемым, удивлениям в голосе, и во взгляде. Что мне даже, стало неловко, я почувствовала себя, такой глупой и потерянной, что предпочла сделать вид, что вообще ничего не говорила. Из-за всех сил, притворяясь, что голая, бесцветная стена, меня очень интересует в этот самый момент. Поэтому, некоторая время, мы просидели в привычном, бесцветном молчании, я даже подумала, что он забыл или решила, что я пошутила. Но он ничего не пропускал, мимо себя и ничего не отрицал, поэтому начал, совершенно спокойно, объяснять. Даже не смотря, на мою напускную, незаинтересованность.  

–Секта это, такая, псевдорелигиозная, организация…  

–…Как это, псевдорелигиозная? – Перебила уже я его, полностью выдавая свою заинтересованность, в этом дели.  

–Это означает, что там только притворяются, что следуют какой-то религии, хотя на самом дели, подстраивают религию под себя, используя людей, которые входят, в это общество, для своих собственных целей.  

Меня мало, касалась эта информация, я лишь спокойно, пожимая плечами, сказала.  

–Тогда, я не была не в какой, такой секте.  

–Люди в сектах, обычно так и думают. – Сказал вдруг он, то, что меня, неожиданно сильно разозлило. Казалось напряжения, которая, так долга, и упорно, копилась, не имея выхода, наконец нашло свою свободу. И я закричала, как не кричала, многие годы, как не позволяла, себе кричать никогда. Каждая слова, каждый звук, был некогда задерживаемой болью и обидой.  

–Почему, ты думаешь, что это я, ненормальная из секты! Почему ты не думаешь, что это ты, можешь находиться в секте, что ваш мир, это одна большая секта. Которая, проповедует разврат, распущенность, греховность и смерть!  

Я говорила, и говорила, даже не думая, что я кричу. Понимая, что ещё больше, укрепляю его в его безумной, теории. Но не могла, остановиться, не могла прекратить. Слова рвались наружу, а я вмести с ним. И только, когда я поняла, что почти сижу, а мои путы, разрезают кожу на руках, я наконец пришла в себя и остудилась. Чувствуя, как место, куда попала моя пуля, простреливает, горячей болью. Как только наваждения спало, и я посмотрела на его, испуганный вид, мне стало невероятно стыдно за свое поведения. Поэтому я с громким стуком, что заглушил мой стон, опустилась назад, в кровать, и уже тихо, сказала.  

–Я хочу спать, так что уходи.  

Он не стал спорить, не пытался хитростью, выудить меня, из моего временного прибежища, заставляя выйти из укрытия. Нет, в этот раз, он не дожидаясь даже когда я закрою глаза, выпорхнул из палаты. Так словно, его здесь и не было, и эти апельсины, что медленно, словно нарочно, скатились со стола на пол, попали в эту палату сами, оказываясь в ней, по велению неизвестной мне магии.  

 

Как не странно в этот раз мне достаточно было, только закрыть глаза, чтобы погрузиться в приятную, пьянящую негу сна. Сначала, он таким и был, расслабляющим, успокаивающим, без всякой нагрузки, и попытки осознать происходящее, думать о чём-то, видеть что-то. Но вскоре туман рассеялся, и я осознала себя, стоящей, по среди ярко, светящейся изнутри комнаты. Ослепляющей, своим сияниям, пьянящей, своей пустотой. Эхо пустоты, обволакивало меня, обнимала, разносясь, по всему пространству. Казалось, что в ней не была, не начала, не конца, не чего, даже я растворялась в этом пространстве, и от меня, не оставалась ни тела, ни духа, не даже мыслей или чувств. Я хочу оставаться здесь, навсегда, на веки, покоясь в этом безразличии без форм, и образов, без слов и действий. Где нет, ничего, и есть все. Мне так спокойно, я парю, вдыхая этот свет, внутрь себя питаю им, свои лёгкие, наполняю кожу. Я пытаюсь ухватиться взглядом, хоть за что-то, за какую-либо деталь, черту отличия, но не могу. Я не помню, кто я, я не знаю где верх, где низ, где я, и где пространство, что меня принимает. Я не понимаю, что я вижу, что я думаю. Всё становиться, без основательно пустым, искривлённым, не правильным, но это не пугает, не злит, это дает успокоения. Пока, я вдруг не падаю не понимая откуда, сверху, или снизу, я лечу, сталкиваясь, с единственной, твёрдой поверхностью, этого пласта. И поднимаю голову, вижу перед собой, мистера Филипса, он как всегда улыбается, как обычно, смотрит с снисхождением и нежностью, протягивая свои руки, к моим. Он закрывает, весь свет, впитывает все сияния, и я понимаю, что он центр, этого мира, он главная фигура, этого пространства, на нем всё держится в нем всё заключается, он и есть, этот мир. Я так скучала, так боялась, что он не найдет меня, а если найдет, то после всего отвернется. За мои действия, за мои мысли, за сомнения и вопросы. Разве могут быть, какие-то вопросы, когда он рядом, когда он со мной. Он сама вера, само доверие, в чистом виде. Он протягивает мне руки, в желании заключить, в свои объятья, забрать из жестокости, этого мира, и я тянусь в след. Но как бы близка, я не подходила, он уходит, всё дальше, и дальше, хотя мы стоим на мести, хотя мы не двигаемся. Я не могу, к нему прикоснуться, он не может меня спасти, мы так близка, но так далеко. Он с сожалением, опускает руки видимо думает, что я его отвергла предала, ушла. И я хочу закричать, доказать, показать всю силу, своей любви. Но голоса нет, как и меня, и я не могу, произнести ни звука. Ведь звуков, в этом мире, не существует. Тогда он достает из-за пазухи, какой-то предмет, я не понимаю, что это, пока он не разжимает, ладонь. И там оказывается, ярка желтый апельсин, который ослепляет, наполняя эту пустую комнату, каким-то цветом. Оскверняя её пустоту, собственным присутствиям. Но буквально через мгновения, словно перегоревшая лампочка, он становиться ярка зеленым, как яблоко, приглушая свои тона, не слепя более, своим светам. Я не понимаю, что происходит, но хочу узнать, поэтому тянусь, к этому странному предмету и тут он падает, и раскалывается словно фарфор. Внутри оказывается, покоиться рой мертвых, гниющих мух и из ярко черных пор апельсина сотнями ползут личинки, черви и жуки. Я смотрю вверх, и вижу, что всё вдруг, потемнело, помрачнело, прогнило. Я чувствую этот запах, запах мертвечины, чувствую подступающую к нёбу тошноту, пытаясь убежать от полчища, трупных червей, что заползают на меня, наполняют меня, снова и снова, поглощая мою плоть. И тут, вижу, как мистер Филипс, смеётся, беззвучно, не слышно, выплевывая кровь, с каждым движением лица. Апельсин медленно, скукоживается, на моих глазах, и словно, в убыстрённом темпе, сгнивает. Пока я, наконец, не кричу и не просыпаюсь, от собственного ужаса. И первая, что я замечаю, перед собой, так эти самые, желтые апельсины, яркими пятнами, разбросанные по полу. Я не могу прийти в себя, не могу отдышаться, кажется ещё немного и сердце остановиться, пульс замрет, дыхания перекроется. Я в ужасе, не смотря, на то, что понимаю, всю глупость, этого страха. Мне просто страшно, невыносимо страшно и то, что я совсем одна, не как не помогает. Хочется кричать, звать на помощь. Да только кого, и для чего? Что они сделают, как помогут, как спасут, от этого кошмара. И будут ли, вообще помогать? Или просто посмеются, насмехаясь, над моей болью. Я вновь, чувствую себя, такой ненужной, такой одинокой, покинутой и брошенной. И впервые, с того самого дня, когда я плакала от отчаяния, в подворотни, не жилая больше жить. Я вновь, выпускаю из себя, этот стон, эту боль, эту безысходность. Позволяя слезам медленно омыть, мое лицо. Нечего нельзя была изменить, не как нельзя была спастись, и слезы горю, не помогут. Но я просто не могла, не плакать. Я рыдала, кричала, вновь призывала смерть. Но никто меня не услышал, никто не пришёл. Я была, всё так же отрезана, от всего, что любила, от всего, чем была. Поэтому я продолжала, я продолжала, до тех пор, пока голос не пропал, а я не захлебнулась, в собственном плаче. Тогда я опустошённая, вновь закрыла глаза, не в желании спать, нет. После того, что я видела, меня страшила, даже одна лишь мысль, о сне. Нет, я просто хотела уйти прочь, от этого места, этих людей, этих мыслей, и этих глупых, пахнущих на всю палату, апельсинов. Но так как, я все ещё была привязана, и уйти физически, я не могла, я хотела спрятаться, хотя бы моральна.  

 

21 год и 3 недели. Побег  

На следующий день, мой вечный гость не пришёл, и это, как бы сильно, мне не хотелось признаваться, даже себе расстроило меня. Но как он и сказал, меня наконец отцепили, от пут, что не давали, мне уйти. И хотя я, всё это время, думала представляла, фантазировала на тему, того, что я сделаю, как убегу, как только у меня появиться, такой шанс. Ну вот, он у меня есть, а я не могу даже пошевелиться, словно парализована, прицеплена к этой палате, этому зданию, этой кровати. Медсестра уже ушла, врачи тоже, а я всё так же, непритворно спокойно, сижу на своем мести, не в силах, сделать шаг. Единственное мое движения, за тот день, была то, что я села немного повыше, на постели, нежили раньше. А так, я вела себя, думала и даже двигалась, так же как раньше. Словно что-то, до сих пор меня держит, не дает сбежать, не позволяет сдвинуться. Это было так жалко, так трусливо, смотреть как день клониться в ночь, вновь находя, себе оправдание. На самом то дели, я не знала, что делать дальше, не знала, что делать со свободой, что я столь страстно желала. Она стала моим кошмаром, моим наказаниям. Я вновь, не могла сдвинуться, и не потому, что меня держат, а лишь от того, что не знала куда идти.  

На следующий день, он опять не пришёл, и я вновь, с упорством врала, что не жду его, не думаю о нем, не смотрю на часы, в немом, но вполне конкретном, вопросе. Хотя возможно, это естественна, и не так уж и странно, ведь по сути, он был единственным, живым человекам с которым я говорила. Все остальные медсестры, врачи, случайные люди, были лишь скульптурами изваяниями, безжизненным, набором функций. Я не слышала их голоса, не видела их глаз, не понимала их действий. Они приходили, делали, что должны, и уходили. Они не знали меня, я не знала их, мы были по разные стороны, восприятия. Для них, я тоже, была лишь пациентом, куском мяса, за которым нужно следить, чтобы он преждевременно, не испортился, и не сгнил. Набор слов в карточке, набор опций, жизнедеятельности. Он же, отчего-то, спрашивал и смотрел, пытался понять, и заставлял участвовать, в своей игре в вопросы. Но не только его, непривычное мне, отсутствие, занимала мои мысли. Я так же думала, о том, куда мне идти, и что мне делать, как только моя нога, коснётся, порога этого здания. В этот день, я все же решилась, прогуляться, по комнате. И под бледное, подмигиванья лучей, солнечного света, я делала шаг, за шагом, так осторожно, и триумфально, как будто никогда, этого не делала. Никогда, раньше, не стояла, или ходила, ни разу, не двигала своё тело, в пространстве. И после этого достижения, я наконец выбросила все апельсины, что он мне принёс, предварительно, разорвав каждый, на две части. Не знаю, чего я там ждала, что надеялась, или боялась увидеть. Но я делала это, до тех пор, пока мои дары, не превратили, в кучу мякоти, а весь пол, не стал усыпан брызгами. Так символично, вырисовывая, свой замысловатый узор. Я не понимала его суть, как и не понимала суть всего происходящего, сейчас со мной. Я запуталась, заблудилась, потерялась, в этом мире, огней и цветов. Слишком много цвета, слишком много слов, слишком много воли.  

Я так и ничего более не сделала, даже не осмелилась, подойти к двери, и хотя бы попытаться, провернуть эту ручку, проверить узнать. Нет вместо этого, я внушила себе истину, что дверь, не может быть открыта, не может служить, выходам для меня, а является, лишь, ещё одним атрибутом, моего заточения. Ведь если, и этот барьер падет, тогда как чем, я могу обмануть себя, оправдать, свое заточения. Но на третий день, когда он вновь не пришёл, я перестала надеяться, перестала постыдно ожидать, его скрипучих шагов, в коридоре. И решила наконец, переступить, этот несносный порог. И как только, на город, легла, привычная нега, ночной тишины. Я с замиранием сердца, ждала, когда же, закончиться, последний обход, медсестер. Дверь скрипнула, я мигам повалилась на кровать, с головой укрываясь, одеялам, мастерски выравнивая, своё сбившаяся дыхания, за считанные секунды. Я точно, сыграла свою роль. У проверявшей меня медсестры, не возникла, не единого сомнения, в том, что я просто сплю. Дверь повторно скрипнула, оставляя меня, в полном одиночестве, со своей темнотой. Медленно, очень медленно, словно проверяя, могу ли я, способна ли на это. Я снимаю с себя, удушающую сейчас, ткань одеяла, небрежно отбрасывая, куда-то на пол и с каким-то, неподдельным благоговениям, наступаю голой ногой, на холодный пол. Желания отдернуть ногу, сбежать, спрятаться повторно, в свой кокон из-под отрицания, реального состояния дел, слишком заманчиво. Я не могу остаться здесь, на веки, болея того, я не хочу остаться здесь, на веки. Или хочу? Или просто не знаю, куда идти дальше? С этими вопросами, тянувшими назад, удушающими, оглушающими, я всё-таки, осмелилась, ступить второй ногой. Толька сейчас, в этот самый момент, понимая, что у меня, нет с собой, не вещей, ни обуви. Я лишь, в тоненьком, больничном халате, не защищающем, не от холода, жалящего кожу, не от влаги. Но я отмахиваюсь, от этой мысли. Ведь какая разница, в чем умирать. А я почти уверена, что иду на смерть, я знаю эта, как единственную возможную истину, последнею, постоянную константу, моей жизни. И всё равно, медленно, но уверенно, я передвигаю одну ногу, за другой. Там, я умру, но здесь, что меня ожидает здесь? Я не знаю, но всё равно, на мгновение, уже окала двери, я оборачиваюсь, бросая последний взгляд, на одиноко, стоявшую помятую кровать. Возможно, в желании запомнить, или в стремлении, дать себе время, передумать, я цепляюсь за любую мелочь, любую незаметную деталь. Но долга, такая блажь, продолжаться не могла, я должна была идти. Медленно, как будто что-то останавливает, не дает пошевелиться, держит на мести. Я протягиваю руку, к ручке двери, но так и не осмеливаюсь, взяться за холодную поверхность. Мне приходит в голову, мысль, что может, стоит, сделать факт, моего ухода, не таким очевидным, для тех, кто зайдет сюда, утром. Не знаю зачем, мне это было нужно, но я с большой прытью, и уверенностью, в несколько больших шагов, добегаю до кровати. И слаживаю подушки, под одеяла, так чтобы они казались, силуэтом человека. Как будто, они будут искать меня, если поймут, что я исчезла, словно им вообще, есть дела, до меня. И только этот, по-детски глупый фокус, может выиграть, мне время. Но я не нахожу, объяснений этого поступка, даже для самой себя, я просто смеряюсь, с тем что делаю, что-то за гранью логики. Затем, с каким-то даже разочарованиям, в осознании того, что я так быстра, всё это сделала, я вернулась к двери. И кажется, целую вечность, стояла без движения. Я видела слабый свет, пробивающийся из-под двери, слышала звуки, почти ощущала жизнь, что там бьётся. И всё равно, не могла, сделать этот шаг. Какие-то три сантиметра, отделяли меня, от этого света, не давая войти, в жизнь. Здесь, позади меня, всё была так беспечно, мертво, а там была жизнь, был выход, была свобода. Даже пусть, и на какое-то мгновение, перед смертью. Я знала, что я должна принять это бремя, и позволить этому случиться, позволить этому миру, убить меня, поглотить меня, но только не изменить. Это была хуже смерти, хуже потери, своего мира. Но вот, я наконец берусь за ручку, и медленно, проворачиваю, распахивая дверь. С непривычки, яркость света режет глаза, и первую секунду я нечего даже не вижу. Но наугад, вслепую, я делаю, свой первый шаг, под биение холодного воздуха, под протыкающий, свет ламп. Зажмурившись, и резко открыв глаза, я наконец привыкаю, к яркости обстановки и могу осмотреть, окружавшую, меня атмосферу. Не смотря, на тихие звуки, вдалеке, вокруг пусто и свободно. Никого нет, нечего нет. Толька ярка белые стены, и огромное окно в пол, справа от палаты. Я наконец, свободна, наконец одна. Хоть на мгновения, хотя бы на секунду. Я так увлекаюсь, видам ярких, далеких огней за окном, что даже не слышу, как кто-то кашляет, наигранна, привлекая, моё внимание. А когда понимаю, откуда идет звук, резка, с испугом в глазах, оборачиваюсь. И вижу, что на сидении, у моей палаты с непроницаемым лицом, сидит Натан. В этот момент, фейерверки чувств, взрываются в голове, заставляя потеряться в пространстве. С одной стороны, радость, ведь он не забыл, он не бросил, ему не всё равно. С другой, он меня поймал и моя свобода, вновь под угрозой, а с третей, немой, самый страшный вопрос, нужна ли меня такая свобода? Свобода, которая ведет, к долгой, мучительной смерти. Но я не чего не говорю, даже не двигаюсь. Как и он, ожидая, не то шага, не то слова. Я настолько неловка, себя чувствую под этим взглядом, что даже делаю, шаг вперед, неосознанно просто. За ним другой, патом с долгим перерывом, третий, я жду вопроса, или действия, я просто жду. Неизвестно чего? Я просто отдаляюсь, убегаю, так медленно, неспешна, почти пуглива.  

–Собираешься, уйти? – Наконец говорит он, оказываясь, около меня. И только сейчас, я понимаю, как не далеко, ушла, в своём медленном, побеги. Может, я просто надеялась, что, если буду двигаться, настолько неестественно медленно, искривлено, неправильно, или нарочито глупа, он не заметит меня. Но он заметил и прямо сейчас, в ожидании прямого ответа, стоит прямо напротив, словно перекрывая, мне путь, собственным телом, и смотрит, мне прямо в глаза.  

–А ты, собираешься остановить? – Отвечаю я, вопросам на вопрос. На что, он только отходит в бок, словно освобождая дорогу. Это был понятный ответ, на простой вопрос. Он не станет держать, не попытается, выдать. Отчего-то, это обидой, режет мое сердце, то что должно, вроде как быть удачей, превращается в грусть. Но даже после того как он снял, с себя, всю ответственность, открывая мне путь, я не в силах сделать, ни шага больше. Поэтому, я так и стою, ожидая чего-то.  

–Я вправду удивлён, ведь я ждал этого, на много раньше, уже тёртую ночь подряд, здесь сижу. – Сказал, наконец он.  

–Ты, ждал меня, три дня? – Спросила я, удивленно, на что, он не нашел иного ответа, кроме как кивнуть.  

–Но, зачем?  

–Хотел, тебя остановить. – Ответил он, а я впервые, выдала какое-то, подобие улыбки, так глупо в данный момент это прозвучала.  

–У тебя, это не очень, получается, тебе не кажется?  

–Я просто понял, что тебя невозможно остановить, останавливая, так, ты только упрямо, будешь пытаться уйти.  

–Тебе не кажется, это не логичным? – Спросила я, уже во всю улыбаясь. В этих словах, в этом диалоги, посреди ночной, пустой больнице, была слишком много тепла, чтобы это игнорировать. Простого, человеческого, светлого тепла.  

–Но, ты ведь, всё ещё, здесь. Слушаешь меня, не пытаясь убежать. – Сказал уже он, улыбаясь.  

А я понимая, всю правоту его слов, ощутила, взыгравшая упрямство, желания доказать обратное. Переборола все страхи, и нечего, не говоря, не чего не объясняя, пошла, довольно энергично, вперед. И я бы и дальше шагала, пряма вперед, даже не зная, куда, и зачем, иду. Просто шаг, за шагом, дверь за дверью, пока не оказалась бы, на улицы, под грубыми, порывами ветра. Если бы он, не нагнал меня через пару шагов, останавливая.  

–Всё, ладно-ладно, не нужна, показывать мне, какой я идиот. – Сказал он, и я только, в этот момент, поняла, что он нежно, почти с каким-то, невероятным благоговением, держит меня за локоть. И самое страшное, даже не это, а то, что я не почувствовала, не какова отражения страха, или отвращения, от осознания, этого факта. Я даже позволила, себе, всего секунду, понежиться в этом интимном прикосновении, позволяя себе вольность, наслаждаясь, чужим теплом, прежде чем, наконец вырвала руку, из его захвата, с не наигранным раздражениям.  

–Я понимаю, что тебе, как детективу, выгодна, чтоб я здесь сидела, так, ты сможешь допросить меня и сделать вид, что занимаешься, настоящей работой, а не просто ничего не делаешь. – Сказала я, второпях, словно боясь, что промедления, не позволит мне, дать этим словам, выскочить наружу.  

–Нет. – Сказал он резка, даже до того, как я полностью, сумела закончить предложения, вклиниваясь, этим суровым, и бескомпромиссным ответам, в моё тараторенье. Прерывая паток, так резка, что на мгновения, я даже давлюсь. Словами, что я не сказала, словами, что я не успела, даже сформулировать, в своей голове, построить в нужную мне, логическую цыпочку. Они все здесь, застряли в горле застыли, в своей ловушке, не давая мне говорить, не позволяя продолжить. Я несколько секунда, нахожусь в шоке, где-то между падением и восторгам, задыхаясь от собственного дыхания. Пока, наконец, совершенно глупа, не повторяю.  

–Нет?  

–Нет. – Говорит он вновь, теме же словами, заставляя выглядеть, наш и без того, натянутый диалог, ещё более парадоксальным и глупым. Я не понимаю, но не могу более, повторять это слово, не могу позволить, ему вновь, слететь с моих губ. Поэтому просто жду, ожидая, объяснения. И не давая мне, перерыва, впервые не выдерживая, драматической паузы, он наконец говорит.  

–Если бы, я не хотел твоего побега, я бы не ждал тебя здесь, уже три дня, с сумкой вещей. – И он показывает на сумку, что одиноко стоит, рядом с его креслом. Самая странное, что до этого, я даже не замечала, её присутствия.  

Ах вот, оно, в чем дела. Всё стала до боли, очевидно, понятно, в своей откровенности. Он хочет, чтобы я ушла, все здесь хотят, чтобы я смылась, чтоб не осталось вопросов и ненужных проблем, чтобы не искать ответов, которые они, не хотят слышать, не хотят понимать. Я лишнее напоминание, несостоятельности, этого мира, часть разбитого, утерянного пазла. И он, как и все другие, просто хотят выбросить его, вмести с картиной, которая его олицетворяет. Почему, я подумала, что ему не всё равно. Почему решила, что хоть кому-то, хоть одной душе, в этом холодном, пошлом, в своей невероятной яркости мири. Есть до меня, хоть, какое-то дела.  

–Хорошо, спасибо. – Сказала я, протягивая руку, и ухватываясь за сумку, что он мне показывал, за последний и единственный, подарок, от этого мира. Но, прежде чем сделать, следующий шаг, зная, что он будет последний, чувствуя, как резка выветрилась, вся былая неуверенность, и все постыдные сомнения, любая, глупая слабость. Я чувствую, что что-то, держит меня, не давая уйти. Он не отпускает сумку, всё так же крепко, удерживая её, на весу. Я хочу поскорее уйти, по быстрее опомниться, сбросить с себя оцепенения, ложных истин. Уйти, от запутывавших фактов, поэтому вновь, в последней, отчаянной попытки, тяну сумку на себя, ожидая, что он её отпустит. Но нет, она всё так же, у него в руке, всё так же, сковывает меня, не давая уйти, соединяя нас, в слишком интимном положении, слишком долгам соприкосновении. Пусть даже, через барьер, в виде ткани, не на прямую, кожа к коже. Но я чувствую, его дыхания, как и он мое, и это слишком интимно, слишком откровенно, в своей неправильности. Я могла бы, просто отпустить сумку, и уйти без неё, как я и хотела, как я и намеревалась. Не оставляя себе, даже шанса, не позволяя себе, поблажек. Но вместо этого, я всё так же, держась за лямку сумки, смотрю пряма, в его глаза.  

–Ты меня, не правильно поняла. – Говорит он, наконец нарушая, молчания. Я всё так ж молчу, но взгляд, не отважу, видима тем самым, подтверждая свою присутствия, позволяя ему, говорить далее.  

–Я не хочу, от тебя избавиться.  

Я хмычу, что-то неразборчиво, явно показывая, весь свой скептицизм, по этому поводу.  

–Я не вру, поверь мне. – Говорит он, ложа руку, мне на плече. И я так резка, отпускаю руку, которой, несколько мгновений назад, зажимала сумку, и отхожу назад, что прицепляюсь, через собственные ноги и падаю ниц. Это так глупо, так нелепо, так отвратительно. Я чувствую, смесь стыда, с неловкостью, но как только он, протягивает мне руку. Весь стыд, уходить, оставляя места злости. Невиданной ранее, неизвестной мне, в моем прошлом. Я злюсь на него, из-за его слов, злюсь на себя, из-за своих мыслей, злюсь на мир, за то, какой он есть и злюсь даже, на собственную судьбу, что занесла меня сюда, что позволила себе, так меня придать, и уничтожить. Разве, я не многим пожертвовала, разве я не многое прошла, разве не делала, всё правильно, не поступала только так, как должна, не держала себя в рамках, не терпела боль, унижения, разочарования. Так где же, моя награда, где суть, где, правда. Почему я, оказалась здесь на этом полу, в этом положении, рядом с этим человеком. Я отталкиваю его руку, с невероятной силой, буквально бью по ней, ощущая, обжигающий след отпечаток, своего действия. И с невероятной прытью, подскакиваю.  

–Как будто я не знаю, какие вы, как будто не понимаю, вам нет дела, даже до себя, до таких же как вы, так от чего вам будет дела, до меня. Я не кто, в этом мире, и лучше уж быть не кем, чем быть, его частью! – Закричала я, с сожалением видя, что он даже не поморщился, не скривился, не разозлился, и не расстроился. Это добавила, ещё одну каплю отчаянья, и в без того, неразбавленный, коктейль моей боли.  

–Какие мы? Что именно, ты имеешь, введу? – Спрашивает он, тихо, спокойно, как ни в чем не бывало, словно и не присутствовал здесь, на момент, моего крика, не видел моего срыва. У нас ведь были инструкции, были правила. Я должна была, нет не так, я обязана была, играть, притворяться, подыгрывать. Тогда как, всё дошло, до этого. Как, все пришло, к этому вопросы. К этому выражению, на его лице.  

–Неважно. – Говорю я, отмахиваясь, понимая, что он, уже наверняка, от меня, не отстанет.  

–Нет, раз уж начала, то давай, досказывай. – Мне показалась, или во фразе, прозвучала, еле скрываемая, почти незримое, отвращение. Ко мне? Или к моим словам?  

–Люди. – Говорю, наконец я, сдаваясь, под его пристальным взглядом, осуждающих, прожигающих глаз.  

–А ты, видимо не человек?  

–Нет, просто…  

–Нет, ты сказала вы, я знаю какие вы, то есть, ты считаешь себя лучше, чем мы. – Говорит он, перебивая меня, не давая мне, и слова вставить.  

–И чем интересно, ты лучше?  

Я могла бы, много всего сказать, могла бы, но я молчу, не в силах, вымолвить не слова, не в силах, двинуться не на миллиметр. В какой-то момент, я закоченела, не имея не единого шанса, на спасения. Я могла бы объяснить, но он бы не понял, он бы не принял. Никто из них, не смог бы найти такой мудрости в своем сердце, чтобы принять правду. Поэтому я молчу, словно признавая, собственную вину. Раскаиваясь и ожидая прошения.  

–Вот, именно. – Говорит он наконец, как я и думала, принимая моё молчания, за согласия. И не высказанные слова, за тот факт, что мне вовсе, нечего ответить.  

– Я не хотел тебя бросать, я хотел помочь тебе, хотел, чтобы тебя не допрашивали, не пытались проникнуть в ужасные страницы, твоего прошлого.  

–У меня. Не. Было. Не. Какого. Ужасного. Прошлого. – Говорю я, буквально по-слогам, расставляя воображаемые точки, после каждого слова. И делая, многозначительные паузы.  

–Ну да, а шрамы на твоих руках, и ногах, это доказывают. – Говорит он. И мне вдруг отчаянно, хочется прикрыться, хотя халат, и так, прикрывает все шрамы, на ногах. Но вот руки. Я прослеживаю его взгляд и убираю руки, за спину, в желании скрыть, спрятать, спастись, от этого оскорбляющего, прожигающего взгляда. Почему, я чувствую стыд, ведь это следы благодати, следы силы, следы веры. Каждая царапина, каждый порез, как лишнее доказательство, моего подчинения, воли Бога. Но теперь, в его глазах, в этих словах, это становиться, чём-то отвратительным, искаженным, неправильным. Делая меня, покрытой грязью.  

–Я сама, это сделала. – Говорю я, не в силах скрыть, гордость в голосе. Почему, я должна стыдиться, почему обязана прятаться.  

–Зачем? – Этот естественный, ожидаемый вопрос. Конечно, он не понимает, и не поймет.  

–Забудь, тебе не понять. – Говорю я, уязвлена, ведь он смотрит на меня, с этой раздражающей, разбивавшей, душу жалостью. Меня не нужно жалеть, и мне не нужна, поддержка. Я не жертва, и у меня определенно, нет не каких, болезненных страниц прошлого. У меня была прекрасное детство, которое плавно, переросло, в прекрасную жизнь. Тут словно вспышка, перед глазами встала, моя первая, брачная ночь, и я на мгновения я поежилась. Стала резка пусто, и холодна, из воздуха, словно убрали весь свет, все тепло. Стала неловка и неправильно. Я не должна, об этом думать, не обязана вспоминать. Но его взгляд, всё еще сканирует меня, выжидая, в желании узнать, понять и успокоить. Словно я, нуждаюсь, в его успокоении, помощи спасении.  

–Это, было наказания. – Сказала вдруг я, не ожидая даже, от себя, такой откровенной, открытости.  

–За что?  

–За неправильные поступки, мысли, вопросы. – Говорю я, как можно быстрее, и как можно только, неразборчивее, в надежде, что он не услышит, что он не поймет.  

Но он слышит и молчит, нет не осуждения, не понимания, ни чего. И я даже, преждевременно выдыхаю, в облегчении, радуясь такому, порядку вещей. Но тут, он наконец, произносит, резко рассекая, наступившую тишину.  

–Разве, могут быть, неправильные вопросы.  

–Я же говорила, что ты не поймёшь. Ладно, дай мне уже, эту сумку, и проехали. – Говорю я, выразительно, смотря, на его руки, что всё так ж, крепко сдерживают, большую черную сумку.  

–Нет, я пойму, если ты объяснишь. – Говорит он, снисходительно, словно говоря с сумасшедшим, боясь спугнуть его и без того, нестабильное сознания. Потерять связь, с остатками жизни, что в нем тлеет. И это вновь, заставляет меня, разозлиться на него, на эту ситуацию, на эту больницу, даже на этот тупой свет, что мигает, каждую микросекунду, словно в такт, моему лихорадочному сердцебиению.  

–Я не обязана, тебе, что либо, объяснять. – Говорю я, громко, но пока ещё, не переходя, на былой крик.  

–Тогда, я не обязан, понимать. – Парирует он, все так же, спокойно. Казалось, что он физически, не способен, кричать. Словно эта функция, в нем отсутствовала, при рождении.  

–Ты дашь, мне сумку, или нет? – Спрашиваю я, в который раз.  

–Да, обязательно. Толька куда, ты патом, пойдёшь? – Спрашивает он, отвечая вопросам, на вопрос, так толком и не давая мне ответа.  

–Какая, тебе разница?  

–Вообще то, довольно большая, я не хочу, чтоб ты замерла насмерть.  

–Какое благородство. – Говорю я, с нескрываемым, сарказмом. – Мне, есть куда податься. Так что, не переживай.  

Зачем, я вру? Я не знаю, но это всё, что мне остаётся, просто врать. Мне хочется, чтоб меня спасли, так безумно, неправильно, постыдно. Хочется, чтобы кто-то, просто вытащил меня, из этого тупика, забрал, от безысходности, моего положения. Я могла бы, просто переложит, ответственность. Смериться, сдаться этому миру. Но тогда, я, уже буду не я. Этот мир, не мое места, а значит, я такой же, инородный элемент в нем, как и он вокруг меня. Поэтому, я не могу, даже позволить себе, надежды, шанса на спасения. Я отвергаю, последнюю возможность, убегаю от последнего шанса.  

–Ты можешь, жить у меня – Говорит, он вдруг. И я мгновенно, давлюсь своим собственным, вдохом.  

–Нет, не могу.  

–Нет, ты можешь. – Как попугай, повторил он вновь.  

Этот спор, продолжался бы вечно, если бы я, наконец не замолкла. На самом дели, мне хотелось согласиться, хотелось сказать да. Это была, самое сильное, самое страшное, искушения за всю мою, сознательную жизнь. Мне пришлось, буквально до крови, прикусить свой язык, чтоб помешать, словам, вырваться наружу. И если бы, этот спор продолжался, я не была уверена, что смогу сдержать, свои постыдные, порывы. Мне захотелось привычно, сделать, аккуратный разрез, зарубку, на собственной коже, как наказания, как его привычной холодность и шероховатости, желанной как не когда, тяжести, что поддерживала меня, в трудные минуты, напоминая, кто я и откуда. Он остался, там же, где и мое прошлое, в небытие, потерянный, как я сама. Стала непривычно пусто, и одиноко, от мысли, что мой неживой, но такой родной, попутчик остался позади. Бросил меня оставив, наедине, с этим холодным, мирам. Я знаю, что это, всего лишь нож. Но это был, единственный предмет, единственная вещь, которую, я по-настоящему, любила. Но почему-то, вспомнила о ней, только сейчас. Укорила я себя, пока Натан, все так же, смотрел на меня, с ожиданием. Чего он ждет, я ведь уж и так, все сказала, отвергла его помощь, сдержав, свою жалкую слабость.  

–Ну, так что? – Спросил, он вновь.  

–Я, уже и так, все сказала.  

–Нет, ты просто сказала, что не можешь, у меня остаться, это не объяснения, почему ты не можешь, этого сделать – Сказал он, все так же настойчиво, смотря мне в глаза. Словно пытаясь, проникнуть внутрь, захватив все, что сможет взять, в плен, своим пронзительным взглядом. Выедая, выскрёбывая, мои внутренние, принципы. Мне, это не нравилась. На самом дели, мне все в нем не нравилась, его вопросы, его слова и те мысли, что у меня возникали, при его появлении. Он словно, пытался изменить меня, ставя под сомнения саму мою личность. И в тоже время, нечего не делая, нечего не оспаривая, ничего не говоря. И это самое обидное, самое оскорбительное в нашем общении. У него получалось ломать мой мир, так просто почти без усилий, играючи. Меня ведь готовили, к встрече с внешним миром, к ужасам его реальности, к лживости их слов. Но я верю почему-то, все время, верю, каждому слову, каждому взгляду, этого конкретного человека. Он, словно дьявол во плоти. Это неправильно, ненормально, не естественно.  

–Я объяснила, всё четка и ясно, я не могу…- Начала было, говорить я. Но, когда поняла, что не знаю, как закончить, у меня перехватило дыхание и на мгновение я перестала понимать, как говорить, как складывать, звуки в слова. Он лишь улыбался, смотря на мои потуги, взять себя в руки и наконец спросил.  

–Ты, что боишься, жить со мной?  

–Нет. – Почти, мгновенна.  

–Тогда, почему?  

–Просто, не могу, потому что не могу.  

–Я не приму, это объяснение, ты же понимаешь – говорит он, зачем-то подходя ближе так, что мне инстинктивно приходиться отступать, спасаясь бегством.  

–Мне всё равно, хочешь принимай, хочешь нет, а я пойду – Сказала я наконец, вспоминая о собственной гордости. Собственно, по какому такому праву, он вымогает у меня пояснения моих собственных поступков. Он мне не кто, он меньше чем не кто, он по сути, даже не входит в понятия не кто, он скорее не что. Поэтому я совершена спокойно, пошла дальше. Плевать на сумку, плевать на смерть, плевать даже на него. Зато впервые, за долгое время, я не ощущаю, что придаю свой собственный мир и его законы. Но он вновь, хватает меня за локоть останавливая на мести, только сейчас, это было уже раздражающее, нагло. Поэтому, я сразу же вырвала свою руку, из его захвата. С злобным, непониманиям, смотря на него. Готовясь, обороняться, спасая собственные принципы.  

–Если не хочешь жить у меня, то мне придётся позвать охрану и сказать, что ты пыталась сбежать и тогда, тебя будут, более осторожно, охранять. Ты не сможешь уйти из больницы, пока полиция, все не узнает и не допросить тебя, обо всех аспектах, твоей жизни. А расследовавание может затянуться, на долгие месяцы, у тебя ведь нет при себе никаких документов. Плюс, с тобой нашли, незарегистрированный пистолет, а это уже, вселяет подозрение. Так что выбирай, хочешь выбраться придётся жить у меня, не хочешь жить у меня останешься тут, и пройдёшь через все это. – Говорит он медленно и спокойно, объясняя каждую деталь. Но отчего же кажется, что в этот раз в его голосе больше издёвки, чем смирения.  

Во мне просыпается былая ярость и хочется ударить его чем то, тяжелым. Я так и знала, что все и каждый, в этом мире, уроды. Но не подозревала, что забуду об этом. Сейчас, я как не когда вовремя, вспомнила об этом. Но вместо того, чтобы устраивать истерику или начинать драку, в которой, я только проиграю, я тихо говорю.  

–Это, шантаж, ты знаешь?  

–Да, прекрасно знаю. И теперь тебе не нужно, испытывать вину за то, что ты пойдёшь со мной, ведь я буквально тебя заставил – Отвечает он, улыбаясь, во все 32 зуба.  

–Но зачем? – спрашиваю я и отчего-то, былая, яростная ослепляющая злоба, проходит мгновенно. Каким-то образом, он все обставил так, что теперь у меня и вправду, нет выхода. Возможно это, банальное самовнушения. Но это не важно, ведь я не могу остаться тут, так как пойдут вопросы, и я могу подставить тех, кого люблю и не могу уйти без него. Так, что он не просто спас меня, он заставил меня принять это спасение и остаться собой. Это вселяет странную, благодарность в мое сердце, заставляя его странно трепетать. Я не думаю о том, что это жульничество не думаю даже о том, что могу сбежать от него в любое время. Ведь я не стану, этого делать и не смогу даже это объяснить. Я просто чувствую, что выиграла ещё хотя бы один день жизни. Но ему, этого, я не скажу. Я даже себе, этого не скажу.  

–Я не хочу, твоей смерти и меня, не прельщает мысль, что ты где-то замёрзнешь на смерть.  

 

 

 

Квартира была, какой-то нереально просторной, живой. И контрастной, с тем местом, где я обитала всю свою жизнь. В ней тоже, не существовало ярких красок, выделяющихся, хватающих все твое внимания, но она была не серой, а ослепляющей белой. Стены белоснежные, шкафы тоже белые, но болея приглушенных тонов, просторный угловой диван, тоже, ничем от них не отличался. Возле дивана, ковер странным образом, бросающий тень на все это, идеальна подобранное сочетания цветов, он был бежевый и очень мягкий, даже на вид. Казалось, в нем можно была утонуть, даже взглядом. Напротив, дивана, на противоположной стене, был книжный шкаф от пола до потолка, набитый, старыми и уже повидавшими жизнь, книгами. Казалось странным, это сочетание нового со старым, современный шкаф, и старые потрепанные книги. Но они заполняли все пространство, забирали все внимания на себя. Мельком, взглянув на эту чудаковатую, особенность, я тут же поняла, что там нет не одной новой книги, ни единой. Все корешки как на подбор были, либо оторванные, либо затертые или же их, и вовсе не было, и книга держалась, буквально с помощью, воздуха и чуда. Я не понимала, зачем кому-то делать подобная зачем коллекционировать, усопшие книги, вместо того, чтобы купить новые. Разве люди, в этом искусственном мире, не помешаны, на покупках и новшествах, на нулях и единицах? Хотя, может у него банально, нет денег? Это вряд ли, вся остальная обстановка квартиры, выглядела по роскошному богата, и даже через чур вычурно, для простого полицейского. Но я, промолчала. Как молчала всегда, и пошла рассматривать, устройства этого дома, дальше. Кухня была открытой и поэтому, с нее, сразу была видно гостиную. В ней не была, нечего примечательного, те же белые бледные тона, тот же простор та же простата. Как не странно, квартиру не наполняли, не фотографий, не статуэтки ничего, характеризующего его хозяина, ничего обособленного. Она могла принадлежать любому человеку, а могла, не кому не принадлежать. В ней была все, и не была нечего. Пока я испугана бродила по дому, Натан спокойно взирал на меня, из кухни, боясь подойти ближе, словно опасаясь спугнуть, такое натянутое спокойствие. Он даже входную дверь, оставил открытой для того, чтобы я чувствовала, полную свободу. Имела представления, пусть и ошибочное, что стоит мне сделать шаг и я могу уйти. На самом дели, мне не куда была идти, и он наверняка, не дал бы мне эту возможность, зная, чем это закончиться. Но иллюзия была хорошей, успокаивающей, бодрящей. Хотя, зря он так переживал, не смотря на мои мысли, не смотря на чувство, я не боялась его не знаю почему, но не боялась. Может дела в крестике, что изредка появлялся, из-под его рубашки, слепя своим светом. Как напоминания, главного парадокса, моих знаний и суждений. А может, в его улыбке, что казалась искренней и живой. Или в словах, что льются сладка и мягка, словно патока. Не знаю, главное я ему верила, доверяла. Эти раздумья, немного отвлекли меня, от детального просмотра пространства. И поэтому, я не сразу увидела, одинокую, серую, железную доску, стоявшую в самом углу комнаты. Словно спрятанную в тень, как постыдную, скрытую деталь, реальности этого дома принадлежности к этому человеку. Мне пришлось, подойти впритык, чтобы понять, что на ней написано. Какие-то слова, улики и десять одиноких, черна белых фотографий, весящих с помощью магнитов. Мне хватила одного взгляда одного лишь мгновения, чтобы понять, на что я смотрю, или вернее, на кого я смотрю. И я смотрела на своих жертв, на тех, в чей крови, некогда искупался мой взгляд. Дыхания перехватило, вкус крови, поселился во рту, не давая глотнуть, скопившуюся слюну. Это были они, все они. Каждый без исключения. С улыбками на губах, с горящим пламенем в глазах, я смотрела на них не в силах отвести глаза, как будто они, приклеили мой взгляд к себе взяли в плен мои глаза, порабощая мой разум. Я не хочу на них смотреть, я не желаю их видеть, я не чего не чувствую, смотря на них. Повторяла я, снова и снова, как мантру, понимая, что она не работает. Где-то там внутри, что-то заныла, постыдно выражая, мою жалость, грех раскаянья за поступки, которые даже не были грехом. За вещи, которые были спасением. Я не убийца, не палач, я спаситель. Говорила я себе, но боль от этого, не уходила, дыхания не возвращалась, а страх не переставал сковывать мою сердце. И когда, казалось бы, стать хуже не может когда я осталась, наедине, с собственным ужасам потерявшись в кошмарах прошлого. И тут, недвижимая, застывшая изображения, стало живым. Они вдруг повернули головы, смотря на меня. Теперь не я смотрела на них, теперь они взирали на меня, своими живыми, влажными глазами. Улыбки на их лицах, разгладились, а свет, в глазах, погас. И словно по команде, у каждого начали течь, кровавые слезы. Настоящая, горячая, пульсирующая кровь, заполняла собой изображения. Выделяясь, ярка красным цветом на бесцветном, изображении. Я все смотрела и смотрела, в ужасе и отвращении, но не в силах отвести взгляд. А она все текла и текла, не останавливаясь, не на секунду, не замерла. Я видела эту кровь, видела раньше каждую, из этих капель. Могла отличить их, даже на вид. Такие похожие, неотличимые, струйки, чужой жизни, но все-таки разные. Они топили меня, в собственных кровавых слезах. Они кричали, они плакали, они стонали у меня в голове. Я умоляла их прекратить, я просила их убраться, я просила себя убраться. Но не могла пошевелиться, не на миллиметр. Но вот слезы, наконец кончились кровь растворилась, на страницах фотографий, не оставляя не следов, не запахав. Но они вдруг, начали меняться. Из свежих, живых тел, словно высосали всю жизнь, и они медленно разлагались, прямо на моих глазах. Умирали, иссыхали, исчезали из этого мира. Я буквально слышала запах, запах гниющей плоти. Я видела, каждый миг их разложения на молекулы слышала, каждый хруст, сухих костей. Меня начала тошнить, я хотела закрыть глаза, но не могла, словно кто-то, держал мои глазницы, открытыми. Насильно заставляя смотреть, насильно заставляя слушать. И тут все это, стала слишком страха, боли, отчаянья, отвращения, всего, стала невероятно много, слишком много. И я забыла кто я, где я, где низ, где верх, как дышать, как говорить, как хотя бы моргнуть. И я закричала, пронзительно, безумна, закричала. Разрывая эту иллюзия, уничтожая путы. И когда, я пришла в себя я оказалась, в объятьях Натана, который крепка, держал меня и успокаивал. Смотря на меня, испуганным взглядом, прожигающим до внутренностей. Ничего болея не было, не крови, не гнили, нечего, я вновь была я, и вновь знала, как дышать как двигаться. И не было, не каких доказательств, происходящего секунду назад. Фото были не тронутыми, скучными обычным.  

–Что, случилось? – спросил он, после долгой, спасительно паузы.  

–Не знаю – ответила я, не кривя душой. Я действительно, не знала, не понимала.  

 

 

 

Он помог мне дойти до комнаты, не спрашивая, ни единого вопроса. И я была ему благодарна, но мой невероятный, по своей силе страх, не давал мне, в полной степени, выразить это. Я была слишком напугана разбита, шокирована. Чтобы что-то делать, как-то говорить, даже двигаться. Я села, на одинокую кровать которая занимала, все пространство, этой маленькой комнаты. И не успев даже, толкам рассмотреть, обстановку, понять, где я собственно нахожусь, и что я здесь делаю, я заплакала. На взрыв, бешено, невыносимо, болезненно. Рыдания, вырывались из меня, с криком, с болью, со страхом. Я плакала, стесняясь, этой слабости, кричала, безмолвна, в окружавшую меня пустоту, чтоб он не слышал, чтоб он не понял. Ведь я сама не знала, не понимала, почему плачу. Не понимала, что со мной происходит. Слезы, просто соленными обжигающими, дорожками, скатывались вниз, одна за другой, бездумна, бессмысленно. Не наполненные ничем, не объясненные чем-либо. Я просто сидела там, на мягкой кровати, в темноте, и плакала. И это были самые горькие, самые страшные, самые болезненные, слезы в моей жизни. Самые настоящие. Да я была напугана, да я не понимала, почему происходит, то что происходит, но плакала я отнюдь не поэтому. Я плакала, просто потому, что плакала. В этом, не была, не смысла не цели. Я не смывала разочарования или боль, нет, я смывала саму себя. Стараясь исторгнуть, что-то такое чему, я не могла найти объяснения. Но, даже не зная, что это, не понимая я все ещё чувствовала, это под кожей, каждой клеткой тела с каждым вздохом. Эту тяжесть, невероятную, сковывающую, давящею тяжесть. Так я просидела до глубокой ночи, когда тьма стала ещё темней, а шаги за пределами двери стихли, обличая, царящую вокруг тишину. Толька тогда, я наконец впервые, смогла задать себе вопрос, простой как мир. Вопрос, который я задаю уже который год. Вопрос, о котором я старалась не думать. Что, я видела? Почему, я это видела? Почему я вообще, это вижу? И вскоре, эти обыденные вопросы переросли в страшные версии себя, превращаясь в ответы, похожие, на навязчивые кошмары. Что, со мной не так? Вижу ли я это вовсе, или это, только плод моей больной фантазий? Я больна?  

 

Когда круговорот, наконец замкнулся и я пришла к этой мысли страх оказался, слишком сильный, затапливая все вокруг. И мне пришлось, даже встать и включить наконец, этот чёртов свет. Освещая ужасы вокруг, уничтожая их этим светам. Но я не могла осветить этим, светом, свою собственную душу. Комната, выглядела обыденно, уютна светло. Бежевые стены, деревянное покрытия пола, огромная кровать и одинокий, маленький шкаф. Окно в полный рост, тонкая почти незримая шторка, что перекрывала мне вид на этот мир и закрывала мир от меня. Оставляя лишь намеки, тени, силуэты. Все, такое обыденная, естественная настоящая. Но даже этот уют, это тепло не могло разгладить демонов внутри, уничтожить тень гнетущих меня мыслей, что разъедали всякий возможный уют. Я просто стояла, посреди этого света отчетлива чувствуя себя, чужой, ненужной, потерянной, разбитой. Я была одна, наедине с этим фальшивым мирам, один на один с собственными страхами, ужасами собственного воображения. Не кто, не мог мне помочь, даже я сама. Можно была, обратиться за помочью, рассказать все Натану. Но, я слишком боялась, боялась узнать правду, боялась, что мои мысли, станут истинными. Свет не помогал, а только укреплял эту искаженность моего внутреннего состояния, с внешним благоденствием. Поэтому, я почти с яростным стуком, выключила его, не в силах смотреть на ослепляющую нормальностью, обыденность. Сейчас меня болея не волновало, что я осталась одна, что я потерялась, исчезла. Меня более занимала, не потеряюсь ли я в собственном искажённом, больном воображении. Не потеряюсь ли в себе, теряя не только, свой мир, но и этот. Так я и провела оставшиеся часы ночи, сидя на холодном полу, смотря на то как гаснут фонари и зажигаются звезды. Даже сесть на постель, казалось мне кощунственным и неуважительным поэтому, я так и сидела, оперевшись на нее, как на подушку. Страха, стало слишком много, поэтому за ним словно анестезия пришло смирения. С собой, с собственной правдой, с возможностью, потерять эту связь.  

 

Утром, меня разбудила какофония из голосов, звуков, резких перепадов, тональностей. Кто-то шептал, из уважения к моему сну, кто-то и вовсе, не парился, говоря своим обычным тонам, а кто-то медленно, но верно, переходил от шёпота к крику. Не имея, не какого контроля, даже над уровняем, собственного звука. Из общего гомона, непонятных, сливающихся, воедино слов, я сумела выловить, знакомый голос Натана.  

–Тихо, Дженнифер, ко мне приехала гостья, и она ещё спит.  

–Какая, интересно гостья? – сказал мелодичный, женский и немного насмешливый, голос в ответ.  

–Вот, только не нужно, твоих намёков, это просто подруга. -Ответил Натан и их голоса, поглотила лавина, чужих звуков, смесь разных разговоров и фраз.  

И только сейчас я поняла, что так и заснула, на полу, головой отперевшись на кровать. Как только я попыталась встать, шею прострелила, пульсирующая болью, заставляя скривиться, и вернуться, на привычное место, к которому, я словно приросла собственной кожей. При свети дня, былые страхи и ночные помысли, казались, такими далекими, такими пустыми и безосновательными. Нет, они все ещё, отчетливым следом пульсировали, у меня в мозгу. Заставляя, снова и снова к ним возвращаться. Но сейчас, они не имели, на домной, такой безоговорочной власти. Теряя всякую свою силу, под светом солнечного дня. Этот свет, эта комната, эти голоса, да даже эта боль в шее, была таким осознанным, материальным, настоящим, что заставляли меня позабыть, о собственных ужасах, откреститься от собственного страха. Ночью он вновь меня настигнет, путая мысли, уничтожая надежды, но не сейчас не в этот момент, не тогда, когда мозг трещит по швам от чужой речи, а шея болит от застывшей, въевшейся в кожу позы. Я чувствовала радость, действительно радость, просто слушая неизвестные мне голоса, вытаскивающие меня из пучины, собственных кошмаров. Сопоставляя, их, со своим воображением, доказывая самой себе, что я просто запуталась. Я была не одинока здесь и сейчас, в эту самую секунду, у меня была эта не позволительна роскошь, обманчивой лжи приятной иллюзии. Своей принадлежности, хоть к чему-то, к кому-то, пусть даже и к незнакомым мне голосам, звукам. Но как только, я встала, наконец расправляя, свою тугую и скрипящую шею. Иллюзия исчезла, и я наконец, вспомнила, кто я, и где я. Даже находясь, среди тысяч, подобных мне людей, я была одинока ведь они была не чем, не кем. Пустые, испорченные, гнилые, как вся эта земля. Невозможно, быть объединенной, с пылью ведь так. Я не хочу, быть частью, этого сообщества, причислять себя к этим существам, что в издёвки, прозвали людьми. Я смотрела в окно, открывающая, мне обзор, на всю улицу, и открывающее обзор, улицы на меня. Пытаясь понять, куда бегут все эти сознания, о чем они думают, почему так одеваются, почему так ведут себя. Раньше, меня может и прельщала, эта их свобода, лёгкость, беспечность. Но тогда, я была ребенком несмышленым, глупым. Теперь, я вижу, что свобода лишь часть пустоты, а лёгкость лишь доказательства, их отсутствующей морали. Основы, что держала бы их, не давая упасть. Но теперь, им не куда падать, ведь они, уже на дне. Мне казалось, что в отличие от меня, они могут летать, но увы, они умеют только падать.  

Я хотела пересидеть в комнате, пока носители, голосов не уйдут. Но моим планам, как и всем моим планам, в последнее время, не суждено была сбыться. Так как, только, я окончательно проснулась, мне в дверь постучали, очень осторожна, но настойчиво. Я даже подпрыгнула, от неожиданности не зная, что сказать, или сделать поэтому, просто молчала. Но тишина, не произвела должного эффекта, так как Натан, все же, наконец, сказал.  

–Ты, уже встала. Можешь выходить, на столе завтрак и здесь никто не кусается.  

Я вновь промолчала, заглушая даже собственная дыхания, зная при этом, что это бесполезно, ведь ему достаточна лишь прокрутить ручку и толкнуть, легко эту дверь, чтобы увидеть, что я не сплю. Но он, этого не сделал вообще. По какой-то причине, он посчитал, что не имеет, не какого права, заходить в мою комнату, без спроса и просто ушел. Хотя, это было, на самом дели, его комната в его же квартире. Может, это был необходимый жест, чтобы втереться ко мне в доверия, как с той входной дверью, что он оставил, на распашку, когда я рассматривала интерьер. А может, он просто боялся спугнуть меня, спровоцировав побег. Но в любом случаи, я решила, не подаваться на провокации и не выходить. Я просто не понимала, как можно общаться с этими людьми, как можно смотреть на них, слушая их голос притворяясь, что мне не всё равно и, что я не испытываю к ним, неприязни. Я не хотела, быть лицемеркой. Хотя именно этому, меня и обучали, для выживания, в этом мири. Но увы, это была единственная способность, которой я так и не овладела. Одно дела, забирать их жизни, безмолвна, невидима, а другое, играть и врать им, пряма в глаза. Я, так бы и просидела в своем безопасном, безмолвном, пространстве если бы мой желудок, предательски не заурчал, показывая, насколько он голоден. Я не собиралась правда, сдаваться на милость собственному организму, подаваясь капризам, слабой плоти. И именно поэтому, просидела, ещё где-то полчаса стараясь внушить себе, что не голодна. И бурлящий желудок лишь иллюзия, моего опьянённого, бессонницей, мозга. Но желудок, все не унимался голод становился, все сильнее, а моя воля, все слабея. И к своему великолепному стыду, я начала подаваться, на уверения, собственного разума, который предательски, бросал мне мысли. Вроде того, что я не знаю, когда они уйдут, а весь день голодной, без воды и туалета, просидеть в комнате, это тупа. Или другие о том, что бояться, выйти к пустым это жалкая, и невежественная попытка, перечеркнуть все, чему меня учили, все, что я знала. Ведь я должна быть горда, тем кем я являюсь, горда собственными мыслями, чувствами и поступками. Я не должна прятаться от их взора, стесняясь их суждений, я должна сама смотреть на них с осуждением. Ведь я выше их, мудрее их и чище. Так чего мне бояться, зачем опасаться. Именно тогда, я горда, уверена, вышла на суд, их взглядов. Но моя уверенность продержалась лишь секунду, пока меня не встретили, удивленные глаза, трех человек, без всякой скромности, рассматривающие меня, от головы до пят. Секунду назад, они все, о чем-то оживленно болтали, а тут стушевались застыв, в полной тишине. Все мои фантазии и близко, не реализовались, в реальности. На диване, сидела два парня, один высокий рослый как шкаф, накаченный, с ярко рыжими волосами, и еле заметными, в тусклом свети солнца, веснушками. Он был достаточно симпатичный и эту симметрию, не портили, даже россыпь маленьких, почти незаметных морщин у глаз, и мелкие шрамы, закрывавшие, правую, сторону, его лица. Рядом, словно на полном контрасте, сидел парень по меньше, мышцы были прорисованы, но не так сильно, как у первого мужчины. Правда, он был, слегка по-мальчишески, угловатый. С длинными, черными волосами, завязанными в хвост и карими, пронзительными глазами. У него на лице, не была шрамов, зато виднелась, складка на лбу, от частого морщиня. И тонкие, пока ещё незаметные, морщинки у глаз как у его соседа, словно начерченные, самой жизнью, от частых волнений и стрессов. У обоих, к моему удивлению, были похожие обручальные кольца из белого золота. Но я не заостряла, на этом своего внимания, ну женаты они оба, и что. Тем более, там сидел, ещё одни человек, которого я до сих пор даже, не заметила. Это была женщина, старших их всех, с короткой стрижкой, под парня. С белыми, натуральными волосами, ярко выделяющимися скулами и темными кругами, под глазами, видимо от частого, и долгого недосыпа. Она выглядела худой, но не сколько красивой, в своей стройности, сколько измождённой и уставшей. Хотя не её улыбка, не сеявшие глаза, не выдавали в ней, не грусти, не усталости, не отчаянья. Что болея глубокими морщинами, пролегло, на её лице. В то врем как я, их рассматривала, она первая, что-то заговорила пока остальные, находились в глубоком шоке, непонятно от чего.  

–Ого!  

–Что? – Спросила я, совершена не понимая, её удивления.  

–Я просто поражаюсь, длине твоих волос. – Сказала она, я наконец поняла, что вышла в гостиную, с распушёнными волосами и теперь они пышными волнами обвевали все мое тела, до самых стоп. Я не понимала, удивления этой дамы. Но попыталась, по скорее спрятать собственный позор, и убрать куда-то волосы. Запоминая на будущее, что должна себе одно наказание. Обычна я всегда смотрю, чтобы мои волосы, были собраны в гулю, чтоб не кто кроме моего мужа, не смел видеть их, во всей красе. Воспоминания о нем заставили меня вновь, испытать постыдное отвращение. Почему меня тошнит, только об одной мысли, об этом. Почему выворачивает, каждый раз, когда я вижу перед глазами его лицо. Разве это не ужасно, не неправильно, радоваться, что более не увижу своего законного мужа, брак с которым, заключён на небесах. Пока я думала об этом и пыталась, лихорадочно быстро, собрать копну, непослушных волос. Которые не как, не хотели держатся, в едином потоке. Наконец и все остальные, вышли из ступора, парень что по выше, встал, и протягивая мне руку, произнес.  

–Приятно познакомиться, я Доменик.  

Это была уже слишком, выше моих сил, выше моих эмоций. Эти волосы, что не хотели держаться эти взгляды, воспоминания о моем муже и эта рука, протянутая мне, в открытом, добродушном жесте. Все слилось в единый калейдоскоп, заставляя меня без моей воли, убежать. Только когда дверь, в мою комнату с громким хлопком, закрылась за мной, я наконец осознала, что стою, оперившись на стол, не в силах, выровнять своё дыхания. Тактично тихие вопросы, послышались в след за моим уходом, преследуя меня по пятам. Я догадывалась, что они говорили обо мне, хотя и не могла услышать, даже напрягая весь свой слух, что именно.  

Но тут, в воздухи повисла застыла, тягучая, напряженная тишина. Я услышала это в туже секунду, когда она взорвала пространства, своей, пустотой. Это было, разительное изменения самой атмосферы, от их громкого шепота, до тихого недоумения. Тишина все продолжала, досаждать, сжимая пространства, вокруг себя. Я вся превратилась в слух в желании понять, когда наконец, этот узел порвётся и звук вновь прорвётся, в комнату, заполная собой её пространство. Но нет, молчания и полная отсутствия, какова бы то ни было сопровождения, их тихому дыханию была единственной мелодией, пульсирующей у меня в мозгу. Я уже понадеялась, может быть, они ушли, или собираются уйти вскоре. Но тут как раскат грома в тишине, прозвучал, тихий стук, в мою дверь. Я аж подпрыгнула, от удивления застигнутая контрастам, этого события. Я думала, что это Натан, вновь пришёл поговорить, узнать, успокоить, понять. Так надоела все это. Слова, фразы, речи, попытки проникнуть мне прямо под кожу. И то, что у него, это почему-то, с блеском выходит. Но нет, это был, не он. Постучали ещё два раза, а затем, когда ответа и тогда не последовала, дверь медленно, почти с благоговейным трепетом слегка приоткрылась. И в проёме, показалось лицо, той женщины, что я видела в гостиной  

–Ты прости, если я тебя чем-то обидела. – Произнесла она, с действительно искренней, извиняющейся, улыбкой.  

Раздражая, своей не наигранной, тактичностью. Она говорила со мной как с сумасшедшей, боясь не то спугнуть, не то разозлить, ожидая либо истерики, либо нападения. Они все, говорили со мной так, смотрели на меня так и видели меня, именно такой, сумасшедшей. Это раздражало, нервировало, ещё раз доказывая и показывая, как сильно я не к месту в этом мире. Какое разительное отличия, между мной и ними. Это не должно была оскорблять, не должно была порочить, а должно было стать предметом, для моей гордости. Ещё одно доказательства, моей непринадлежности этому кругу, этой жизни и этим людям. Но оскорбляло, отчего-то, разрезая на куски моё мнение, о самой себе.  

Я промолчала показывая полное, нежелание, продолжать разговор. Но на неё, это видимо не произвело, не какого, достаточно сильного, впечатления. Или может, она просто не умеет, читать между строк. Но какое бы, у неё не было оправдание, она почему-то продолжила говорить. Словно, должна была, это делать.  

–В любом случай, мы сейчас уже уходим так что можешь не прятаться.  

–Я и не прячусь! – Перебила я, её возмущённо.  

–Ладно, ладно, я просто говорю, что мы уходим. – Сказала она, поднимая руки, в примирительном жесте. Словно, в ту же секунду, я обязана была, её простить и радостно выпорхнув из комнаты последовать на кухню. Но, я так и сидела неподвижна, безмолвна, смотря на неё. Она же, вновь не понимая, не каких намеков, что-то ожидала от меня. И лишь, через долгие мгновения, наполненная неловкостью под завязку, сообразила, что пора удалиться. И улыбнувшись напоследок, какой-то измучено доброй, улыбкой, наконец ушла. Я прождала, долгое время, пока голоса за стеной стихнут, а шаги перестанут отдаваться, пульсацией в полу. И после этого, даже окутанная спасательной тишиной, гулам распространяющемся по пустому пространству, я всё равно, не решилась выйти. Подождав ещё немного, совсем чуть-чуть, какую-то вечность. Я наконец сумела, сделать первый шаг из комнаты. Бегло оглядевшись, я поняла, что не только друзья Натана ушли, но и он сам растворился. Я была совсем одна, посреди, безразмерного одиночества. Это внушала покой и какую-то невероятную, свободу. Наконец, я могла дышать, полной грудью. Сделав шаг, затем другой, осторожной поступью, я приближалась к кухни. Словно пробуя на вкус, испытывая вновь, приобретённую волю. Но тут, мой взгляд упал, на злополучную доску, что стояла в углу и я отшатнулась, зажмурив глаза не в силах вынести, второй такой, экспозиции. И только потом, осмелившись, мельком взглянуть, на источник моего ужаса, я поняла, что на доске, ничего нету. Она была совершено, стерильно пуста, и невероятно, не страшна, по своей сути. И я впервые, задалась вопросом. Что, вчера, так сильно, меня напугала? Может, это и вовсе, было всего лишь, моим сном. Запутывающим, реалистичным, но все-таки сном. Были ли там вовсе, эти фотографии. Это были вопросы, не для раннего, голодного утра. Поэтому под звук урчания, собственного живота, я проследовала, на кухню. Лицом к лицу встретившись, с блеклой запиской, что оставил мне Натан, на холодильники. Там была написана, «бери что хочешь». И это простое послание, заставила меня скривится. Медленно сорвав, злополучный клочок, я со всей возможной злостью, скомкала его и так и бросила, одинока, валяться на полу. Это была невежливо, но мне, была всё равно. Я не понимала почему доброе, послание, вызывало во мне, столько негатива. Но оно его вызвала, и я не в силах, была помешать искушению. Совершить хотя бы такой, крохотный акт, разрушения. Мелкий, локальный и совсем незначительный бунт. Затем я долга рассматривала, наполнения холодильника и не найдя нечего, хоть отдалена похожего на продукты, к которым я привыкла, я сделала банальную яичницу. И съела её по-спартански быстро, преодолевая невыносимое искушения, оставить пятно, на стерильно чистом диване. Я надеялась уйти, до тог, как Натан вернётся, но не успела. Ещё хотя бы мгновения, секунда и я была бы за закрытыми дверями спрятанная от его глаз, спасенная от его вопросов. Все таки, не стоила тратить время, на такой детский поступок, как раскидывания мусора. Записка, мне аукнулась сторицей, может именно так, и выглядит карма  

–О, ты уже встала. – Сказал он, с порога, словно и не видел меня как будто, и не заметил моего позора и не собирался узнавать, подробности, моего трусливого, побега.  

–Да я, пожалуй пойду. – Сказала я, неловка.  

Но он тут же, оказался рядом, останавливая, перекрывая дорогу, не давая мне отступить. Толька сейчас, в эту секунду, я вдруг явственно осознала, что мы наедине, в пустой квартире. Я один на один, с представителем противоположного пола, в мире, без чести и морали. Паника взяла в плен, мое тело и на мгновения, я оцепенела, боясь, что он протянет руку и прикоснётся ко мне. Или же сделает, ещё что по хуже. Я ведь не знаю его, совсем не знаю. Вдох, лихорадочный, тяжёлый, без возможности выдохнуть, застрявший в легких воздух. Я сама позволила, привести себя, в такое положение. Если что-то случиться, я сама виновата в этом. Снова, лихорадочный вдох. И как я могу верить ему, если он один из них, один из пустых. Очередное, лихорадочное глотания воздуха. Не в силах, сделать, наконец, желанный выдох, я начала задыхаться. Наверное, тут он наконец, понял мое состояние, прочел ужас, в уголке моих глаз. Так как та рука, что он мгновения назад, протягивал ко мне, резка опустилась. А он сам, отступил на два шага назад, поднимая руки, в примирительном жесте.  

–Я, ни чего такова не хотел. Хотел лишь сказать, что тебе не обязательно, сидеть постоянно в своей комнате. Ты можешь спокойно выходить сюда, смотреть телевизор или читать, это твой дом, так же, как и мой.  

–И для этого, обязательно, вторгаться в личное пространство! – Почти что, прокричала я истерично, разъярено, все ещё не в силах успокоить, лихорадочно бьющееся сердце.  

–Я ведь, извинился.  

–И это, нечего не меняет. – Сказала я, напоследок, прежде чем, наконец удалиться в комнату, громка хлопнув дверью. Я не знаю зачем, я даже не когда так не делала. Но чисто инстинктивно, этот жест, движения, показались мне естественным и вполне оправданным, в своей невероятной грубости. Одним движениям руки, я выплеснула всю свою злость, всю ярость. До конца дня, я так и просидела, в четырех стенах. Даже не соизволив, насытить свой организм. Голодная, разбитая, я чувствовала себя такой же покинутой, одинокой, как в той подворотне. Но там возможно, я была свободней, нежили здесь и сейчас. Там, где стены, что защищают меня от холода и не погоды давят, запирают и удерживают. Панорама города, словно издевательски, стояла перед глазами, не давая мне, не на мгновения, уйти от собственных мыслей.  

 

 

 

21 год и 1 месяц. Кольца.  

Прошла неделя, после того инцидента. Семь долгих дней когда я будучи свободной, добровольно была заперта, в собственной клетки. Выпуская себя, давая волю, лишь в экстренных случаях. Таких как, еда, жажда и туалет. Но даже в них, я старалась держаться, до последнего, пока организм, окончательно не сдавался, на волю своей слабости. В первые дни, я ела только завтраки и каждый день, только яйца. Не в силах представить, как можно есть остальной мусор обитавший в этом доме, насмешливо прозванный, едой. Вскоре правда, меня уже начала тошнить, даже от их вида и блага тогда, я нашла картофель. Но и этой привилегией, сменить привычный уклад я не часто пользовалась. В конце концов, картошка, готовиться долга и есть шанс, большой, просто громадный, напороться на Натана. Которого, я избегала эти дни. В последующие, я наконец запомнила, его примерное расписание и таким образам, могла, есть два раза, а то и все три. Хотя если учесть, что я ела только картошку и яйца, в все бесконечном кругу, последовательности. То это было, не слишком разнообразное, растягиванья, одного приема пиши. Таким образам, я вставала на рассвети делала завтрак, чтоб не напороться на Натана, потом ждала, когда он уйдет на работу и днем делала себе обед. Затем он возвращался и часов восемь, у меня вообще, не была никакой возможности достать еду. Потому как он, словно издеваясь, начал брать за привычку, читать книги в гостиной или смотреть телевизор. И тогда я могла поужинать, только после двенадцати, когда он наконец уходил спать. Этот график был идеален, по своей структуре, если не учитывать правда, выходные, когда он трещал по швам. Единственное, с чем у меня не было проблем не когда, так это с водой. Наученная опытам первого дня, я заранее брала, себе в комнату, несколько бутылок с водой. Обычно я даже отчаянно экономила, поэтому они оставались и на следующий день. Но я всё равно, брала новую партию, привычного количества воды. И таким образом, через 4 дня у меня скопился уже изрядный запас, жидкости. Которая по сути, мне почти была не нужна, но я по-настоящему страдала накопительством, в каком-то истеричном страхе, вновь оказаться без источника влаги. Я все ещё помнила, те ужасные дни, в подворотне. И теперь вода, стала чём-то почти священным. Так прошли бесконечные, семь суток, наполненные, невероятным количествам коллизий, на минуту времени. И вот наконец наступил желанный, долгожданный понедельник. После долгих, мучительных, голодных выходных, это была по-настоящему блаженное, известие. И проснувшись достаточно поздно, для своего привычного графика. Я не думая, не слушая, даже до конца, не открывая заспанные глаза, как ни в чем ни бывало, вышла в гостиную. И пока я с удовольствием зевала, чей-то совершено, незнакомый голос, произнес.  

–Доброе утра. – Заставляя меня, резка распахнуть глаза и даже на чистом адреналине отскочить назад, в желании скрыться, спрятаться, спастись. Но как только, я наконец, сфокусировала взгляд. Я поняла, что зря, так рефлексировала. На диване, в привычной позе, сидели двое друзей Натана. А за плитой, нагло улыбаясь, в победном жесте, стоял сам Натан. Это было, такое банальное выражения победы, слащавое выражения радости, что мне захотелось, снова убежать. Я знала, с чем это связано и желания становилась, почти целью, а не просто, сиюминутным импульсом. Он, наконец меня подловил. Но это не означает, что я буду с ним общаться это не означает, что я буду хоть с кем-то из них говорить. Но сбежать прочь, как в прошлый раз, я тоже не могу. Я и так повела себя, достаточно истерично. И новые, снисходительно жалостливые взгляды, я попросту не выдержу. Так что выдержав насмешку Натана и немного напуганные взгляды, этих двоих. Я села напротив них, в кресло, с абсолютно непроницаемым лицом. Смотря строго вперед, как по команде. На самом дели, не смотря на напускное спокойствия, я была натянута как струна. Это была за гранью, неловкости. Но и они, не отличались красноречиям, когда я пришла. Тот который, кажется Доминик лишь изредка, бросал на меня, стеснительные взгляды. Другой же, сидел так прямо, без единого движения, словно его приклеили к этому месту. Не осталась не какой лёгкости, естественности простоты. Толька Натан вел себя как обычно, они же словно не знали, как начать, что сказать, как найти ко мне подход. Словно боясь, за мою, изначально неадекватную реакцию. Это была ещё более оскорбительно, чем их прошлая, небрежность, по отношению ко мне.  

–Мы ещё не знакомы, меня зовут Тим. – Сказал наконец тот, второй, которого я не знала. Толька в этот раз, словно наученный горьким опытам своего друга, не протягивая мне руку. Не делая лишних предпосылок, к ненужным прикосновениям.  

–Меня, зовут Сабл. – Сказала я, в ответ. Еле выдавливая, из себя, эти слова.  

–Необычная имя. – Подал голос, наконец сам Доминик. И все бы была хорошо, если бы не эта странная, полу насмешливая интонация, в конце фразы. Они что, смеются надо мной, издеваются.  

–А Доменик, ведь так обыденно неправда ли. – Глупо была вступать, в эту конфронтацию, но я это сделала. И он тут же, как по команде поник, сильнее вдавившись в кресло, замолкая. Не понятно только, он обижен или разозлен, или просто расстроен, собственной глупостью.  

Смех раздался оглушающе близко, дезориентируя своей неожиданность, и я долга пыталась понять, его причину, узреть источник. Оглушенная, таким естественным, живым звукам. И только проследив взглядом, за движением глаз самого Доменика. Я наконец нашла, ответ на свой невысказанный вопрос. В кресле, сдерживая дыхания, лихорадочно отчаянно, смеялся Тим.  

–И ты, туда же. – Театрально обижена, во всей своей фальши, сказал Доменик.  

–Прости, но это истинная правда, кто додумается назвать своего сына, Доменикам. Это так помпезно и так невероятно странна. – Ответил Тим после чего, залился новым, яростным смехом.  

–Тоже мне, а Тим и вовсе звучит, словно имя для крысы из мультфильмов. – Парировал Доменик, стараясь выставить свое подшучивания, истиной обидой. На самом деле, глубоко в глазах, направленных на Тима плескалась какая-то смутно знакомая, эмоция, какой-то незамутненный факт. Я не могла вспомнить, не могла понять. Но она там была, как блеск, во всей своей реалистичности. И находила ответ, в глазах второго парня безоговорочно признавая, свое существования. Я не могла понять, что это и как называется, мне просто стала тепло и немного одинока.  

–А я, и не отрицал. – Наконец сквозь смех, пробились бессвязные лепетания Тима.  

И наконец придуманная игра, образ обиды, с треском лопнул под чужим весельям. И с тихими отчаянными потугами, сдержаться, Доминик, так же начал невероятно сильна ржать. Разрежая ситуацию, приводя момент, к естественной кульминации. Но как только смех прекратился, волшебство спало. Мы все вспомнили про мое присутствия, и наступила тишина. Тягучая, вязкая, неразрывная в своем присутствие, тишина. Я не могла разорвать её, так как не знала, чем и не понимала зачем. А они потерпев поражения, в любых попытках, ввязать в нить разговора меня, перестали пытаться. Боясь сделать, опрометчивый шаг. Ожидая поддержки и помощи от Натана, который почти освободился. Но он же, смотря на эту осязаемую неловкость, только невероятно загадочно улыбнулся, кивая сам себе. И произнес, обламывавшую на корню, все их надежды на спасения фразу.  

–Тебе яичницу сделать, Сабл или овсянку?  

–Нет, нет не нужно, я сама. – Залепетала я, пытаясь хоть как-то, спасти положения. Единственной моей надеждой, в этот неловкий момент, была возможность спрятаться на кухни, отделяемой пусть и мнимой, но перегородкой, из воображения. И теперь он отрезал, и этот путь, закрывая меня наедине с этими странными людьми, их взглядами и тишиной, нависавшей словно палач, над нами. И если бы он сделал, это случайно, не подумав, заигравшись в доброжелательность. Но нет, эти горящие глаза и невыносимо ликующий вид не оставляли сомнений, в его полном осознании, собственных действий.  

–Нет, что ты, не стоит беспокоиться. В конце концов, ты моя гостья, а я уже на кухни.  

–Тут, не так далеко идти. – Сказала я, сквозь зубы, из последних сил, сдерживая свою ярость. И казалось, Тим с Демианом мне вторили так как, с той силой, с которой они кивали в такт каждому моему слову, можно была, вбить гвоздь в стену. Возможно, они просто поддерживали, моё искреннее желания, уйти. Но Натан, со всей своей добротой, был, не умолим, не к прямым просьбам, не к косвенным взглядам.  

–Ну так, что?  

–Что, что? – Переспросила я  

–Овсянка или яичница, или может сварить тебе, картошку. Это ведь твои любимые блюда как я понял. – Сказал Натан, с самой доброй и нежной улыбкой, за которой так и выпирала, надменное издевательство. Он знал, он прекрасно знал, что у него, не смотря на всё обилия еды, я ем только это. И, наверное, догадывался, что меня уже тошнит, от однообразия еды. И всё равно подколол, самим осознаниям, этого факта. Стискивая кулаки, я самым напыщенно благонравным голосом, произнесла.  

–Конечно, делай яичницу, я ведь так её обожаю. – И когда я, уже решила что всё кончено и я могу вернуться, к интересному созерцанию потолка под неловкие взгляды чужих людей. Я услышала, как кто-то, нарочита громко, привлекающе внимание кашлял. И когда я вновь, вернулась взглядом к Натану, он сказал.  

–Ты забыла, сказать спасибо.  

Стискивая кулаки и до скрипа сжимая зубы. Я с самым, искусственно приветливым лицом, с застывшей на губах улыбкой, произнесла почти, что по слогам.  

–Спасибо.  

Он словно и не заметил, с какой интонацией, я это говорила. И какими взглядами, его обласкала, в этот момент. Так как, совершена спокойно, сказал.  

–Не за что – И вернулся, к своим делам. Тишина вновь накрыла нас, своим тяжелым саваном и лишь потрескиванья масла, на горячей сковороде, разбавляла эту меланхолию. Время текло мучительно медленно, падая мягкими пушинками вниз замирая, на кончике ножа в руках у Натана. Все находилась, в каком-то статичном, полном смирение, вакууме.  

–Ты, так и не сказала откуда ты? – Словно разрывая, нарушая целостность зыбкой конструкции, вмешался Тим. Отгоняя, сладкую негу. Я не ожидала вопроса, не ожидала и вовсе, услышать звук чужого голоса в этой тишине. Именно поэтому, несколько минут, невероятно сильно тормозила, даже не задумываясь об ответе. И именно поэтому, мой ответ вышел таким коверканным, нереалистичным и странным. Но если подумать, то честным, в конце концов. Я просто не успела, надеть свою лож, облачаясь в привычную маску. Да нам говорили, названия городов, что нужно сказать, при таком вопросе. Мы даже заучивали их на память, повторяя вновь и вновь, впечатывая эти слова в свой разум, нанося не стираемый след. Это должно была звучать настоящей истиной, произнесённой, без сомнений, запинок, или хотя бы крупицы мысли. Мы должны были буквально сами, верить в собственные слова. Но вместо этого, даже если мой мозг, лихорадочно повторял про себя Джорджия. Давая мне простой ответ, позволяя найти решения. Я, без всякого сомнения, словно на автомате, сказала.  

–Не знаю.  

И Тим и Доменик, посмотрели на меня, в высшей степени удивлённым взглядом стараясь, с невероятной отдачей разыскать что-то, у меня на лице. Копаясь в мыслях, купаясь в собственной фантазии. Они, не могли найти, объяснения моему ответу. И мне стала неловко, от такого нескрываемого прожигающего интереса и удивления.  

–Как, это не знаешь? – Подал голос, вдруг Доменик и я отчетливо видела, как его пнул в бок Тим словно заставляя, вернуть назад слова, что уже исторгло, его тело. Но он как будто и не почувствовал, не понял, продолжая все так же, выжидающе смотреть на меня. У меня началась паника от осознания собственной глупости, от понимания, опрометчивости собственных слов. У меня ведь бы ответ, отрепетированный, заученный, простой. И скажи я его, последуй собственным правилам, все бы тут же закончилась. Но я сказала, другие слова и я не могла, их взять обратно, не могла ни оправдать, ни объяснить. Они так и весели в воздухи между нами, удушающе подтверждая свое гнилое присутствия. Почти ощутимо, давя на живую плоть.  

–У неё, амнезия. – Пришёл на помочь Натан, не отрываясь, от своего, интереснейшего занятия. Словно и не слыша наш разговор.  

–Правда? – Спросил на этот раз, уже Тим в полном и явном неверии.  

–Ага – Только и сказал Натан, возвращаясь к установленному, самим собой мораторию, на полное отсутствие слов. Погружая комнату вновь, в привычное уже для неё, молчание. Думаю, если бы он не сказал это так небрежно, так обыденно они бы не поверили. Но теперь, удивлённо сомневающиеся взгляды переросли в жалостливое, искреннее сочувствие.  

–Это, наверное, тяжело нечего о себе не помнить. Мне жаль – Сказал Доменик, ложа свою руку, на мою, заставляя меня буквально подпрыгнуть. Что же здесь, все так любят эти прикосновения. У нас дома, все считали зазорным, когда плоть встречается с плотью. А тут, все так и норовят коснуться тебя словно у них, своих рук нет. Меня даже мама, так часто не касалась как они, это делают. Резка вырываю руку, стараясь прикрыть это, вежливостью в речи.  

–Спасибо, но не стоит у меня все хорошо. – Но он все понял и руку убрал, так резка словно очень сильно обжегся.  

За всеми этими действиями, словами, неловкими паузами и неприятными моментами, я так и не заметила, как Натан наконец закончил готовить. И только лишь когда, возле меня, оказалась тарелка, с непонятной, но очень аппетитно пахнувшей едой, я наконец опомнилась, от своего забытья. На тарелки лежала явно непривычная, приевшаяся мне, яичница. Нет, это была что-то другое, что-то кардинально другое. Одна из тех странных вещей, в холодильники Натана, существования которой, я изо всех сил отрицала.  

–Это, что? – Спросила наконец я, так и не взяв тарелку в руку. Отгораживаясь от непонятной субстанции, как можно дальше. Не скажу, что запахи меня не манили. Ещё как манили и бурчавший живот, тому подтверждения. Но я слишком боялась, не понимая, что это, и из чего оно сделана. Кто знает, что они добавляют в это.  

–Это, пицца. – Ответил Натан, с самым непроницаемым лицом под удавленные и одновременно, невероятно заинтересованные взгляды, Доменика и Тима.  

–Я понимаю, но я вроде выбрала, яичницу. – Сказала я, буквально выплевывая, эти слова от собственной ярости.  

–Да, ну я подумал, ты уже устала, есть одно и то же, на-протяжении недели, неужели не хочется чего-то нового. – Парировал он, все так же держа, переда мной тарелку. Которую я просто отказывалась видеть, признавать её существования и брать в руки. –Это вкусно.  

–И что? -Протянула я, смотря на него, непонимающе.  

–А то, что тебе понравится.  

–Не факт, знаешь ли. Ты совсем не знаешь, что мне нравиться, а что нет. – Сказала я, на что он только тяжело вздохнул, и поставил тарелку мне на колени. С непривычки, она показалась очень тяжелой и обжигающе горячей. Мне даже на мгновение, почудилась, что я по-настоящему сильно обожглась. Поэтому, я инстинктивно схватила тарелку в руки, убирая с ног. Но лишь через минуту, ко мне пришло осознания, что она не такая горячая, как мне привиделась.  

–Я не буду, это есть. – Сказала я, наперекор собственным действиям, не в силах выпустить из рук источник, божественного запаха.  

–Хорошо, я ведь не заставляю. – Сказал Натан, отходя от меня к Доменику и Тиму. Где наконец, началась по-настоящему бурная беседа без выбивающих дух, пауз. Меня это мало волновала, я боролась, с собственным искушениям. Мне невероятно сильно, хотелось попробовать кусочек, но страх и благоговения, брали свое. Поэтому, я просто сидела, тупо смотря на пиццу гипнотизируя её, или себя. Смотря кто, быстрее сдастся. Я могла бы пойти на кухню, выбросить ненужное и непрошеное угощение и сделать себе, привычную до тошнотворности яичницу. Но именно сейчас, путь до кухни, казался невероятно долгим и невероятно тяжелым. Поэтому, придавленная собственной тяжестью, я все же делаю первый укус. Сначала небо обжигает, горячий сыр, но затем вкусовая палитра, взрывается во рту, заставляя по-настоящему млеть, от удовольствия. Это, действительно вкусно. Даже не вериться, что несколько недель назад, я вот так же, ела голубей, а теперь ем. Как он её назвал? Ах да пиццу.  

Пока я наслаждалась они, не скрывая голосов, не утаиваясь, и не стесняясь, говорили о чём-то своем. Я слышала обрывки информации, смех, шутки, какие-то привычные фразы, «а помнишь» «а патом он сделал…». Те самые фразы, отделявшие обычных людей от знакомых, а знакомых от друзей. Они искренне смеялись, естественно двигались. Каждый из них, чувствовал себя, в вышей степени живо. И тут я заметила как медленно, но верно, пальцы Тима и Доменика, соприкасаются, поглаживая друг друга. Инстинктивно и почти бессознательно, сливаясь вмести. Кольца на их руках идентичные как близнецы, засверкали, подтверждая догадку. И я наконец поняла, вспомнила и осознала. Передо мной, словно вспышкой, предстала сцена из прошлого. Те два парня, сидящие за домом, скрытые от людей забытые мирам. Они думали, что они наедине, они верили, что они в безопасности. Но там была я и там был этот взгляд, каким так нежно так неправильно, ласкает Доминик, Тима. И это прикосновения, когда их пальцы соприкоснулись, заставляя расходиться по телу искрам. Я вернулась в реальность, так же быстро, как и выпала из неё. Меня начало тошнить, от этой пиццы, этих разговоров, этих людей. Я ведь почти поверила, в их нормальность, соврала себе, что они не плохи. А они хуже, чем все и каждый в этом мири. Хуже пустых, хуже грешников. Мне стало отвратительно, находится здесь, сидеть здесь смотреть на них, присутствовать при их грязном, пошлом объяснении, в животной греховности. Резко встав, роняя тарелку, так громко, что даже они, услышали.  

–Ты, уже уходишь? – Спросил Тим, с такой святой невинной, искренней улыбкой на губах. Тошнота только усилилась, а желания сбежать, скрыться росло с каждым мгновением, промедления. Я нечего не ответила, только бросила на них многозначительный взгляд. Который Тим, словно и не заметил, Доминик же насупился.  

– Ну, в любом случай, была приятно… – Хотел продолжить Тим словно по инерции, но я его резка перебила.  

–А мне нет. – И собрав куски пиццы и не разбившуюся как мои надежды тарелку, быстрым шагом, проследовала на кухню. Мне была всё равно, на то, как они смотрят, на то, что они думают. Я ненавижу их, призираю и то что они сделали меня свидетелям, их мерзости, внушает в меня, ещё большое отвращения. Я хотела было, уже уходить, как вдруг Натан, схватил меня за руку, чуть выше локтя. Я как всегда, в привычном, для себя движении, желала вырваться, из этих навязанных мне пут. Но впервые, за все наше знакомства, он держал так крепко, почти болезненно. И когда я подняла на него глаза, в желании сказать, накричать, хоть как-то выплеснуть свою злость, слить скопившийся во мне яд. Я встретилась с стеклянными, злыми глазами. Казалось, я онемела от такова непривычного, выражения на его лице. Ещё не когда, он не был по-настоящему зол, либо играя, либо притворяясь, он всегда был под контролем у собственного, спокойного нрава. Но сейчас, этот контроль, был окончательно разрушен. Губы сжались, в тонкую линию, глаза остекленели и метали молнии, и весь его вид словно кричал, что в этот момент, с ним не стоит шутить или даже говорить. Это была, по-настоящему пугающе, настолько, что я даже забыла, о собственном возмущении. Закоченев, безвольно повиснув, в его хватке.  

–Ты можешь делать, что хочешь, вести себя как хочешь, оскорблять меня, как тебе пожелается. Но я не позволю, оскорблять моих друзей! – Практически прорычал он, тихим, но увесистым шепотам. Первый испуг, наконец спал и поэтому, я наконец сказала.  

–Я их не оскорбляла, хотя они и достойны этого. – Он ничего не сделал, даже после моего наглого, и вполне оскорбительного выражения. Хотя я и видела, что его руки, буквально задержали, от ярости, и как вспухла, вена на шеи. Не думаю, что он бы мог, меня ударить, но в этот момент, он хотел очень хотел, невероятно хотел. Я буквально ощущала, каких трудов, ему стоит сдерживать себя.  

–Кто, ты такая, чтоб решать. – Вновь, уже привычный моему восприятию рык.  

–А я и не решаю, это сказал Бог.  

–Да неужели, он сам пришёл и сам тебе это сказал, так я понимаю. – Сказал он своим привычно, саркастичным тоном, настолько распаляя меня и зля, что я наконец, нахожу в себе силы, оттолкнуть его. На что он, просто как-то зловеще и даже безумно смеётся.  

–Конечно, нет! – Теперь уже я, кричу, только не скрываясь за шепотом, словно трус. Как он, оберегая чувства тех, кто этого не как не заслужил. Могут ли, у таких людей, вообще быть чувства.  

–Тогда кто? Кто сказал тебе это? Те люди, в твоем маленьком, обществе. – Сказал он язвительно, уже тоже, в полный голос. Сора перестала быть скрытой, перерастая в настоящее выступление. Кажется Тим, и Доменик, даже что-то сказали в сторонке, стараясь остановить эти баталии. Но мы, их проигнорировали. Как игнорировали, все вокруг.  

–А если и да, то что?  

–Ничего. – Произнес он, уже спокойно. Словно сдаваясь, опуская руки, в своем диком парадоксальном желании, доказать мне, что лож это правда. – Толька неужели, ты веришь, каждому слову, каждого человека.  

–Нет, конечно. – Возмутилась я. Неужели он думает, что я настолько тупа?  

–Тогда, если я что-то тебе скажу, ты поверишь в это, как в непреложную истину и будешь следовать, моим словам, до конца своей жизни. – Не как, не унимался он.  

–Я же сказала, что нет. – Начала уже, злиться я.  

–Тогда почему их словам, ты следуешь?  

–Потому, что их слова, это правда.  

–И почему? – Спросил он вновь, подходя почти вплотную, смотря на меня своим высокомерным взглядом, полной, непоколебимой правоты.  

–Что?  

–Я прошу объяснить, почему их слова, для тебя истина, а мои лож.  

–Ты хочешь, запутать меня, да? – Спросила уже я, раздраженно. Я не должна была реагировать, не должна была подаваться, на эту наглую манипуляцию с его стороны. Ведь нас готовили, нас обучали, нас предупреждали. Мы знали, что люди за нашей стеной, будут пытаться запутать, затуманить, уничтожить наши убеждения, изменить нашу веру, перекроить нашу душу. Или скорее, даже отнять её. Ведь нет, ничего хуже, сомнения. Нет ничего более опасного, чем вопрос. Это как вирус, как болезнь и они распространяют её, по воздуху. Словами, мыслями, делами. Каждый из них, то тут, то там, отвергая законы Божьей, крича об своей исключительности, отбрасывая любую веру в высший закон. Они хотят сделать нас такими же, подсознательно, жилая увериться в собственном безбожии.  

–Нет, я просто прошу объяснить. Может и я поверю, только докажи мне, что их слова, истинная правда. – Но вот опять, семя недоверия брошено в воздух.  

–Истина, не нуждается в доказательствах. – Сказала я, то, что еще недавно, в учебнике сверкало путеводительным светом, внушая уверенность и разрушая сомнения. Но почему-то в реальности, прозвучало жалка и как-то совсем отчаянно.  

–И это все? Банальная фраза, это все, на чем держится твоя вера. – Сказал он, издевательски засмеявшись. Я уже хотела уйти, с этого вымученного, словесного линчевания. Я не чествовала своей вины, и не нуждаюсь, в наказаниях. Но он, и этого мне не дал. Перегородив мне дорогу, видимо так и не закончив, с причитаниями.  

–Если истина, не нуждается в доказательствах, то верь в то, что говорю я.  

–Это не истина. – Сказала я, буквально по слогам, разжёвывая словно стараясь объяснить, элементарные вещи ребенку.  

–И это возвращает нас, к изначальному вопросу. Какие у тебя, доказательства? Чем ты можешь отделить, истину от лжи? – Спросил он, парадируя мой недавний тон, окончательно запутывая меня. Я словно сама на своей шкуре, ощутила эту заразу пустых. И уже перестала понимать, что думаю, что говорю, где верх, где низ и что он от меня хочет.  

–Так, можно ставить под сомнения, абсолютно все.  

–Нет не все, то что можно легко доказать, не поставишь под сомнения. Например, ты не сомневаешься, что живёшь, потому как твоя жизнь, уже есть доказательства, твоей жизни. Ты не сомневаешься, что я умею говорить, ведь я это делаю, прямо сейчас. Единственное, что всегда можно поставить под сомнения, это слова людей, всех людей. Даже, самых честных. Ведь они врут, не только другим людям, но даже сами себе.  

Я не хотела позволять ему, влезть мне в мозг не желала подаваться. Но всего на мгновения, на секунду, я ощутила это болезненное сомнения. Грешные, ненужные, грязные сомнения. Оставленные поспевать, его искушающими словами. Он влез в мой разум пробрался внутрь, коверкая давно, известные понятия. Это пугало, ужасало, злило, заставляя испытывать отвращения к нему к ним, ко всему этому мири. Я не готова была встретиться, с его ложью, с его обольстительным сомнением, с его подменой понятий и обольстительным выбором падения. Но не смотря на все мысли, не смотря на весь яд, что произрастал из этого разговора, отравляя меня. Я вновь и вновь, повторяла истины, не давая лжи, захватить мой разум. Как мантру, внушала себе правду, свою правду, истинную правду. Боясь, что однажды, рядом с ними, в этом мире, я все-таки перестану, в неё верить. Из-за него, из-за них, из-за всего этого мира, развращённого сомнениям, распушённого возможностью рассуждать и выбирать истины, которые тебе по душе, отвергая то, что кажется отталкивающим. Но мой собственный мозг, словно предатель, вновь и вновь, атаковал, меня вопросами. Вопросами, на которые я не могла найти ответов. У нас просто, не было этих вопросов, и никто не давал нам, готовых ответов.  

–Единственная истина, которую я знаю, так это то, что эти двоя, самые добрые, самые смелые, люди на этой земле. Так что не смей, их обежать, из-за каких-то идиотских правил, которые тебе сказал, какой-то старый маразматик. – Добавил он, после недолгой паузи. Всаживая, последнюю пулю в мой мир. Раня мою душу, новым наборам скверны.  

–Он, не маразматик! – Закричала я, израсходую весь воздух, из своих лёгких, в-желании, чтоб это звучало, грозна, яростна. Но вышло скорее, жалко. Ведь сквозь слова сквозь крики, прорывались слезы, горячие, обжигающие, соленые слезы. Он напомнил мне, то, что я и так знала. Заставляя вновь понимать, что я потеряла. Его, их, весь мой мир, спокойный, тихий, размеренный, безопасный мир. Хотелось плакать, но я не позволила бы себе, такую слабость, не дала бы ему, эту радость. Хотя уже через мгновения, я нарушила свой собственный зарок, даже не осознавая этого. Только когда он обнял меня, в очередной раз, вторгаясь в моё личное пространство, нарушая естественный барьер. Я наконец поняла, что по моим щекам бегут жгучие дорожки и я позволяю ему обнимать меня, прикасаться ко мне не в силах отвергнуть, эту греховную ласку.  

–Мне жаль. – Прошептал он, куда-то мне в волосы. И я наконец очнулась, резка, стремительно становясь собой. Отталкивая его, и вытирая доказательство, собственной слабости, стирая свою низость, рукавом кофты. Так быстро, как это только возможно.  

–Ты кажется был зол на меня, так злись дальше, пожалуйста никто тебе не мешает. Мне плевать, что ты скажешь и плевать как именно ты это скажешь, я знаю истину. И истина в том, что твои друзья вовсе не добрые и не хорошие, они грешники, нарушающие порядок вещей и они попадут за это прямиком в ад. – Сказала я быстрой, уверенной скороговоркой. Я даже не кричала в этот раз, не поднимала голос, зачем? Ведь и так, все понятно.  

Он долга смотрел на меня, пронзительно, прожигающим взглядом. Словно выжидая или ожидая, продолжения. Но его не была, я сказала все что думаю, все что знаю, именно теме словами, которыми меня учили. Не громко и не тихо, но уверенна. И теперь дела за ним, его шанс, возможность ход. Он мог бы меня оскорбить, ударить, выгнать прочь. На самом дели я этого ждала, была готова, предвкушая с нетерпением. Но он просто сжав зубы, словно таким образам, сдерживая ненужные невысказанные слова, медленной поступью, ушел прочь. Оставляя меня, с моим последним словам, наедине с точкой, что я поставила.  

 

В это же время, так близко и казалось так далеко, Тим на диване, отвернувшись, что-то с интересом рассматривал на стене, делая вид, что ничего не слышит, ничего не знает и ничего не понимает. Доменик же, не привык притворяться, отрешаться и играть. Он смотрел прямо на меня, огненным, злым взглядом, в не ком опасном прищуре. Его лицо исказилась, в неузнаваемой маске ярости, которую он еле сдерживал в себе, ведомый банальным, социальным приличиям. Но я видела, как под всем этим спокойствиям, проступал настоящий зверь. Как быстро, он сжимал и разжимал кулаки, снова и снова, как заведенный, не в силах остановиться. Я чувствовала, что ещё секунда и разразиться буря вспыхнет настоящий пожар. Он уже начел тлеть в глазах, напротив. И от осознания этого и его припиравшего к полу взгляда, по коже прошлись, болезненно явственные, мурашки. Мне действительно была страшно. Ведь в его взгляде, была не такая ярость как у Натана, секунду назад. А совсем другая более дикая, неконтролируемая, животная, словно живая. Она была отдельной личностью, захватившей, борозды правления. Это было желания убить, растоптать уничтожить. Но не смотря на осознания этого, я не могла сдвинуться, уйти прочь просто даже сбежать, от этого взгляда. Словно привязанная, этими глазами прикованная к полу, я была парализована лихорадочным биениям, собственного сердца. Но вот его кулак, сжался в последний раз и так и остался, в таком положении, нарушая традицию, размыкая этот круг. Я скорее почувствовала, чем увидела, что он собирается встать, что он уже готов ко мне идти не в силах больше контролировать, собственный гнев. Чаша терпения, была переполнена и оставалась какое-то мгновения, до кульминации. Но тут не зримо, Тим положил руку поверх, со всей злобой сжатого кулака Доменика. Легкое, незаметное, как будто и вовсе, случайное движения, заставила Доменика, разжать кулак и успокоиться. Словно по команде, по волшебству, забывая о своей ярости ко мне. Тим в это время даже не смотрел на него, словно случайно, не преднамеренно нарушая этот конфликт. Продолжая с интересом, рассматривать что-то, на противоположной стене. Но я знала скорее почувствовала, нежили, поняла, что он сделал это специально. У Доменика, уже разгладилась складка на лбу, от сильного прищура, глаза вновь стали спокойными и он наконец отвернулся. Отпуская меня, забывая, прощая. Хотя за что меня прощать, за что отпускать, я не сделала и не сказала ничего плохого, только лишь истину, правду. Я видела достаточна, на сегодня. И как только все взгляды, перестали быть направлены на меня, я убежала в комнату, оставляя их наедине с тишиной, прихватив правда по пути нож. За мгновения сомнений и за секунды завести к грешным взглядам, я должна была наказать себя смыть с себя, чужие прикосновения, убрать из себя, чужие сомнения. Резать себя после долгого перерыва, была сложно, болезненна и физически и моральна. Непривычная сталь, забытая боль, оставленная в прошлом очистительная кровь. Все это была ярче, острее, как никогда глубже. На первый парез ушло больше всего времени, сил, и нервов. Я просто не как не могла осмелиться, сделать это движения, отпустить тонкую сталь, на хрупкую кожу. Страх боли сковывал тело, хотя ещё совсем не давно, эта боль, была постоянным напарником неотъемлемой частью пути, нужной жертвой. Я слишком размякла, слишком распустилась, слишком низка упала. Раз даже желанная боль, теперь вызывает противоестественный страх. И только этот, последний стыд заставил меня, наконец сделать, первый разрез распаривая, мягкую, нежную, грешную плоть. Выпуская застоявшуюся гниль греха, из своего тела. Это было больно, невероятно больно, но какое же это была упоение. Освобождения, от давящей меня, вены. Я словно снова, была собой находясь именно там, где мне положено. Каждый порез, каждая капля возвращал меня домой, к привычному укладу, к понятным устоям и не оспоримым истинам. Я снова могла дышать, снова могла жить, снова могла освободиться.  

 

 

 

 

21 год 1 месяц и 3дня. Церковь  

После этого, неприятного инцидента, Натан не говорил со мной, не искал встречи даже в гостиной, не засиживался дольше пяти минут. Дошло даже до того, что когда я встала на следующий день, то увидела, что в гостиной, более нет телевизора. Видимо, он перенес его к себе в комнату, просто чтоб не была ещё одной возможности, увидеть моё лицо. Раньше это я всеми силами, его избегала теперь уж он, этим занимается, упрощая мне задачу. Мало того, даже когда, мы по какой-то нелепой случайности сталкиваемся на пути в кухню, он даже не говорить со мной. Смотря словно, сквозь меня. В первый день, меня это радовала, во второй тоже. На третий же раз, случайных встреч будучи проигнорированной, я начала злиться. Появилась странное, но стойкое ощущения, что меня и вовсе нет в квартире или же я невидимка. И парадоксальным желаниям, оказалась вернуть, его навязчивое внимания, эти глупые попытки заговорить. Да хотя бы тот взгляд, что появлялся у него, когда он на меня смотрел. Но нет, сейчас его глаза, были как не когда пустыми каждый раз, когда встречались, со мной взглядом. Удивительно, что, не смотря на такую яркую злость и не скрываемое отвращение, он все же не выгнал меня. И ни одним словам не обмолвился, что мне нужно удалиться, из его квартиры или жизни. Нет, он будет меня игнорировать ненавидеть, призирать, но не за что не выгонит, туда на мороз без возможности выжить. Я не понимала это высшая степень доброты, благородства, или просто глупости. Ведь так избегать меня, было бы, в значительной степени, легче.  

 

Но вот наконец, настал четвертый день, и я как всегда уже не прячась, вышла на завтрак. Он как не странно, впервые с нашей размолвки сидел на кухни за столом, с невозмутимостью, попивая кофе. И читая одну, из своих старинных потрёпанных книг, осторожно, с невероятным почтением переворачивая каждую страницу, как будто боясь, что она может рассыпаться у него в руках. Хотя этот страх, как не крути и был обоснованным. Я не долга смотрела, на эту картину, завороженная, странным спокойствиям этой сцены. И лишь потом, пошла, делать себе, привычный уже завтрак. Сомневаясь правда, можно ли мне, беспокоить его покой или лучше уйти, до тех пор, пока он сам не уйдет. Но ведомая невероятным, и парадоксальным желаниям закончить наконец, период затяжных холодов. Я вдохнув, такой необходимый мне сейчас, лишний кислород гордо и уверенно, последовала на кухню.  

–С добрым утром. – И не какой реакции. Ноль внимания, даже не вздрогнул, не запнулся, не оторвался от своего занятия. Нет, он продолжал, заниматься утреней рутиной так, словно и не видит меня.  

Ну и ладно, не хочет говорить, так пусть не говорит, мне же лучше. Подумала я, преступая к жарке очередной яичнице. Долгое время, все было в привычной, обыденной нормальности. Тишина окутывала, воздушное пространство, нарушаемая лишь скворчащим маслом на сковороде. А Натан, в привычном в последнее время амплуа, изображал собой дерево. Но тут, резка пугая меня он схватил мою руку, нарушая привычный, порядок вещей.  

–Это, что? – Впервые, подал голос он, кивая на недавний шрам от наказаний. Я была рада, что он наконец, нарушил свой обет молчания, но глубоко расстроена тем, как и из-за чего, он это сделал.  

–Это шрам. – Ответила я, даже не пытаясь вырвать руку боясь спугнуть, такое зыбкое перемирие. Хотя его голос, не был наполнен привычной теплотой. Скорее, подозрительным, беспокойством.  

–Я вижу, что это шрам меня интересует, как он здесь появился?  

–Это, старый – Соврала я, даже не думая, не размышляя, инстинктивно придумывая оправдания. Хотя даже не понимала почему должна оправдываться, от чего должна стесняться, своей Богобоязненности и религиозности.  

–Я полицейский, я могу отличить, старые шрамы от новых. – Сказал он, впервые за неделю смотря прямо на меня. Сканируя, своими глазами. Яичница на сковороде, подгорала, а я все не как не осмеливалась, отделиться от него и выключить её. Словно этот взгляд, связал мне руки пригвождая собой к месту  

–Даже если и новый, то какая разница. – Говорю я, по его взгляду понимая, что невозможно спасти уже уничтоженный момент. Именно поэтому, наконец осмеливаюсь вырвать свою руку и выключить, испорченный завтрак. Правда меня уже так тошнит от яиц, что я даже не печалюсь, из-за потерянной еды скорее найдя в этом, новое оправдание, не есть её.  

–Большая, на самом дели. – Продолжил он, не смотря на все мои надежды, закрыть тему заканчивая, ненужную дискуссию. Мне становиться стыдно, за то за, что не должно быть стыдна, за то, что обязано, должно вызывать во мне гордость. Нам всегда говорили, что шрамы украшения, они-то самое уродство, показывающие, всю степень нашей веры. И лучше быть уродливым, от шрамов наружи, но чистым изнутри, нежели на оборот. А я так просто, отбрасываю это, скрывая оправдывая, покрывая ложью свои краски, свою красоту. Уничижая весь их смысл принижая суть, этих узоров.  

–За что, ты наказывала себя, в этот раз? – Спросил он, после недолгой, но такой желанной тишины.  

–Это, не твое дела. – Сказала я резка, отворачиваясь, избегая его привычного сканирующего внутренности, взгляда. Все во мне, переворачивалось, от этих глаз, меняясь местами.  

–Как раз моё, если ты делаешь это здесь.  

–То есть, если бы я делала это, выйдя из квартиры, тебе бы было плевать? – Произнесла я, упряма, отдавая себя на растерзания пронзительному осуждению. Сейчас, это было чистое упрямство доказать свою правоту, ни чего более, никакой возвышенности, философий или морали. Простое, ничем не замутненное, упорство.  

–Я не это, имел введу. Я не хочу, чтобы ты причиняла, себе вред, здесь или где не будь ещё. – Сказал он, по всей видимости, стараясь оправдываться.  

– То есть, я не имею права, сама распоряжаться своим тел…  

–Имеешь – Перебил он меня, не дожидаясь даже, конца предложения.  

–Нет, выходит, что нет. Если ты говоришь мне, что я могу с ним делать, а что не могу, значит, я не хозяйка, собственного тела. Не ожидала от такого правильного, толерантного человека, такого невероятного лицемерия. – Сказала я, уже откровенно потешаясь. Если он, может запросто, использовать патетику, меняя тем самым черное на белое, путая мой разум и запутывая суждения, то почему я не могу?  

–Причинять себе вред, это не то, что может быть нормой, в любом случае. – Ответил он, вполне очевидно. Я ждала этих слов, чувствовала, скорое их приближения. Они все, так считают. Все в этом мири, парадоксально, принимают нас за сумасшедших. Просто из-за нашей веры, просто из-за нашей приверженности. Люди, которые пьют, курят, употребляют наркотики, считают почему-то, что это мы, разрушаем наши тела. Вредим себе, своей фанатичностью. Не понимая даже, что мы украшаем наши тела, подобными мучениями. Закаляя собственный дух, лишениями. Они же, вполне осознанно, подвергают собственную жизнь, собственное здоровье и собственные тела, настоящему, живому гниению. Не ради чего-то, не во имя чего-то большего. А просто так по прихоти, привычки, слабости. Они гниют заживо, находясь даже, не в могиле. И кто после этого, сумасшедший? Кто странный в этом сравнении.  

–Возможно для тебя, но как ты мне сказал, совсем недавно. У каждого, своя истина. Так почему, твоя может быть правдивей, чем моя. – Сказала я, с нескрываемым, постыдным превосходством.  

–Это не истина, а сумасшествия! – Закричал он, теряя терпения. Показывая, свою полную, окончательную капитуляцию собственным срывом. Потерей последней опоры, что у него ещё было, а именно спокойствием.  

–Неприятно да, когда все твое мировоззрения, переворачивается с головы до ног. – Сказала я язвительно, в желании в этот раз самой поставить точку. Оставить его разбитым, над осколками собственных суждений. Без возможности, не доказать не опровергнуть. Посмотрим тогда, как ему понравиться, быть на распутье. Я не думаю, что он изменит себя, или поймет меня. Нет этого не будет, ересь, так просто не выветривается. Но хотя бы, может быть, всего на мгновения, он перенесет на своем сознании. Тот ком сомнений, что изо дня в день проноситься по-моему, нещадно, ломая рассудок. Но он не дал мне, так просто уйти, останавливая, своими словами  

–Мы, ещё не закончили, говорить.  

–О чем, а том, что я буду делать, с собой, а что нет. Тебе не кажется, что это целиком и полностью, моё дела, но не как не твоё. – Сказала я, видя его замешательство. Он, попросту, не знал, что сказать, а даже если бы знал то не знал, как бы это сказать, каким голосом и какими словами. В любом случаи, при любом раскладе, это звучало бы, не так.  

–Я просто, переживаю за тебя. – Сказал он как-то, окончательно сокрушенно, уставшим, севшим голосом смотря куда-то в пол. Это выглядела, настолько натурально и настолько трагично, что я впервые, испытала, жалось к нему. Не поддельную слабость в виде сострадания.  

–Тебе не стоит, я никогда с собой, ничего плохого не сделаю.  

–А это, по-твоему, не плохо. – Спросил он, показывая, на мои шрамы. И впервые, мне показались, что они искажены, отвратительны, ужасны. Казалось их больше, нежили я привыкла видеть, нежели я привыкла знать. Я видела, словно его глазами, в его взгляде, это была просто боль безо всякой благодати. Я понимала, я действительно понимала, его суждения и его опасения. Я многого не понимаю, в этом мири, но это, я отчётлива кристально вижу. Но это понимание, не давала мне лазейки, для того чтобы избежать, своего долга. Дела в том, что я видела это, не только его глазами, но и своими. Смотря вглубь, телесных выражений, отпечатанных на моей кожи. Я видела историю, видела смысл. Видела то освобождения, от собственной слабости, что я когда-то испытала. Я видела, как боль трансформируется, а я вместе с ней. Я гордилась ими, я действительно гордилась.  

–Это, мой выбор. – Сказала я просто, не находя больше слов для определения.  

–Нет, он не твой, по сути ты делаешь это, потому что тебе внушили, что ты должна это делать. Скажи хоть раз, хоть на мгновения, ты делала или думала о чем-то, не опираясь, на их слова. По собственному выбору, по собственной воле. Ты хоть знаешь, кто ты? какая ты? Настоящая, истинная ты. Что ты думаешь, об этом мири, без этих шрамов и догм, что тебе вбили в разум. -Сказал он, а я вдруг застыла, в неподвижном молчании, не в силах, не сказать что-то, не молчать. Застывая в этом нереальном, для большинства людей промежутки, между криком и тишиной. Он опять это сделал, снова пробираясь мне в мозг и под кожу, переделывая, уже известные мне факты, в ложные мифы. Я не хотела этого, я противилась, как могла, как меня учили. Но его слова, снова и снова, ломали что-то во мне, разрушая, уничтожая сминая. Кто я, без всего, этого? Кто я, без своего мира? Просто пустота, объёмная, ощутимая, но все-таки, просто тлен. Он долга ждал ответа, которого я не скажу, какой-то объёмный емкий комментарий, который я даже не в силах сформулировать, в своей голове. А когда так и не дождался, просто встал и ушел, прекрасно давая понять, что разговор, ещё не окончен.  

 

Вечером, он просто постучал в мою дверь, один громкий раз, привлекая внимания и выжидая, недолгое мгновения и без всякого разрешения, ворвался вовнутрь. Обычно, он не проявлял подобной наглости, стараясь всеми силами, жестами и проявлениями. Показать мою полную обособленность, доказать, что я в безопасности, здесь и сейчас и имею собственную, неприкосновенную зону. Даже если он хотел, вызвать меня на диалог, он говорил из-за двери, не решаясь нарушить тонкую грань уединения. А тут так просто ворвался неожиданно, занимая собой все пространство маленькой комнаты. Я не успела даже удивиться, или возмутиться, дерзости его действий. Как он уже, лихорадочно, перебирал все вокруг пока наконец, под подушкой, не отыскал нужный предмет, а именно злополучный нож. И затем забрав его, с тем же, наглым спокойствиям, с которым пришел. Удалился без единого слова и объяснения, непривычно тихо, осторожно, закрывая мою дверь, так и не встретившись взглядом, с моими расширенными в удивлении глазами.  

На следующее утра, я увидела, что в доме, вообще не осталось ножей или ножниц, бритв или вилок. Ничего, чем возможно, нанести себе, хоть какой-то, случайный или же намеренный вред. Натан сидел на кухни, в той же позе, что и вчера, читая газету и безразлично попевая кофе. Из-за всех сил, делая невероятно парадоксальный вид, полной обыденности и при этом стараясь, не смотреть на меня. Хотя по тому, как бегали его глаза, по страницам, текста на бумаге. Я сделала естественный вывод, что он читает одно предложения, уже десятый раз как минимум. Зацикленный, на одном и том же движении. И только, когда я подошла по ближе, я ещё и заметила, что газета была перевернута, верх тормашками.  

–Это, новый стиль чтения, читать текст, перевернутым? –Заметила я, не скрывая сарказма. Он вынырнул, из своего укрытия, из бумаги и слов. И взглянув на газету, словно впервые, видел её в своих руках, произнес.  

–Это такой метод, учения скоро чтению, ты не знала.  

–А мне кажется, это просто метод, врать и не краснеть.  

–Ты больше нечего, не заметила? – Перевел тему он, явно загорая от нетерпения, в своем ничем не скрываемом, ликовании.  

–А я что-то, должна была заметить? – Спросила я, подчеркнуто непонимающе. Мне не хотелось, давать ему эту радость, позволять ему, эту вольность. Допустить понять, как глубоко, он загнал меня, в угол. Я прекрасно понимала, что он делает и зачем. И мне казалось, что он не просто отнимает у меня свободу выбора, но и пытается перекроить моё сознание, заставить меня думать, по другому, по-своему. И мне это не нравилось, но я не собиралась, давать ему ещё и наслаждения, смаковать этот момент.  

–Ну ладно, раз не заметила, то не заметила. – Сказал он примирительно, возвращаясь к газете только на этот раз, переворачивая её, в правильное положение. – Ты не хочешь, куда-то выйти, все же не стоит вечно сидеть в 4 стенах?  

Мне резка поплохело, от этого предложения. Одна мысль, об этом, вызывала ускоренный пульс под кожей. Тошнота подступила к горлу, как только перед глазами пронеслись образы, виды, грязные, развратные, ярки картины, внешнего мира. Я вспомнила рекламу с полуголыми женщинами. Шумную, разбивавшую, всякий слух, музыку, приторную яркость красок, грязь и вонь, разложения. Каждый образ, каждый отдельно взятый кадр, заставлял все во мне сжиматься в подступившей агонии, отвращения. Я ненавидела этот мир, ненавидела этих людей, призирала эти виды. Все в этом мире, казалось таким желчным, циничным, искусственным, неживым. Словно в контрасте, с моим миром, незамутненным искусственными красками, не разбавленный ненужной грязью, не запачканный шумам. Спокойный, безмятежный, природный.  

–Там, не так уж и страшно. – Сказал вдруг Натан, с искренним беспокойством смотря на меня.  

–Это ты, так думаешь. – Парировала я, вновь скривившись. Как по мне, если ад откуда-то и черпал вдохновения, то явно из этого места, этих людей, внутри которых еще больше пламени греха, нежели в нем самом.  

–В любом случаи, тебе нужно выйти, ты сидишь в четырех стенах, уж месяц или даже больше.  

–Мне здесь комфортна, и я не хочу выходить.  

–А я и не спрашиваю в принципе, просто ставлю перед фактом сегодня мы идем гулять. – Сказал он, с самым доброжелательным видом, ярко контрастирующем с его принудительными словами. Я могла бы возразить, могла бы уйти, могла бы вовсе покинуть, эту квартиру. Вот она дверь, пряма передо мной, её некто не охраняет, меня не кто не держит. Но я не могу, вся моя смелость, вся бравада, осталась в том переулки в тех слезах, в той боли, в той смерти. Возможно, я там и умерла и эта квартира, эти люди, весь этот прогнивший мир, лишь мой ад. Но это фантазия, не спасала, ведь я знала, что жива, чувствовала пульс под собственной кожей. И теперь смерть, на пороги которой я была, уже не казалась, такой желанной, сладкой добычей. Дела в том, что я не хочу умирать впервые, ко мне явственно пришло это осознание, такое простое, естественное, живое. Хотя нас и учили, что лучше смерть, чем непотребная жизнь. Я не хочу делать этот выбор, переходить эту черту. Я не могу, просто не могу, дать себе умереть. Страх сильнее моего знания, сильнее убеждений и стремлений. Он родом из мозга и ему всё равно на душу. Это грех, очень страшный грех, превозносить свою жизнь, восхвалять себя. Но я не могу, просто не могу, это моя самая главная слабость. Я знаю, что сказал бы мистер Филипс, знаю, что бы он ответил. Он бы сказал, что я должна была, умереть там, в подворотне. Не бежать от смерти, а принять смерть и тогда бы, мне не пришлось выбирать, между гордостью и жизнью, между верой и благополучиям. Но я и не выбираю, я остаюсь собой, а маленькие, незаметные компромиссы, ведь не делают меня другой, правда. Именно так я себя успокоила, именно так, я сумела объяснить, почему мой взгляд скользнувший к спасительному выходу, быстро сбежал, от такой идеи.  

–Не волнуйся, я не собираюсь вести тебя в бордель или даже в бар.  

–Что, такое бордель? – спросила я, действительно не понимая. Даже у нас, в углублённом изучении, внешнего мира, не было таких терминов. И от части, я хотела узнать, что это такое но с другой стороны понимала, что не хочу понимать, если это настолько ужасно, что даже не включено, в наши учебники.  

–О, как все, запушено. – Протянул он шокировано и отчасти издеваясь.  

–Что? Что это такое? – Затараторила я, когда мое упрямое желание знать, перевесило опасения обжечься об правду. Но он уже встал, направляясь в свою комнату. Я уж думала, он нечего не скажет, но напоследок, он всё-таки соизволил бросить такую фразу.  

–Если у тебя был припадок, от встречи с моими друзьями, то не думаю, что тебе стоит знать, что такое бордель. – И удалился даже не посмотрев, на мое разочарованное лицо. За кого он меня принимает, я видела такое, что ему и не снилась, и его нежная сердечко, точно бы не выдержала, таких кадров. И как только я об этом подумала, перед взглядом, встала картинка, крови. Красной, густой, с ярко выраженным, железным запахам. Она закрывала с собой, все пространство, моего взгляда. Не была не тех, кому это кровь принадлежит, не их взглядов, не последних слов, что сохранились на мне, как на пленки. Нет была только эта кровь. И она всегда была, одна и та же и всегда отличалась. От мелких капель, что все еще покрывают мои щеки, летящих в тот момент, когда я кинула камень. До маленького ручейка у меня под ногами, когда прозвучал, первый выстрел. Она вся, словно была здесь, на мне или прямо во мне. Я не могла, не отмыться от неё, не забыть. Хотя и говорила себе, что это не то, что стоит помнить. Преследующая меня, затапливающая сознание кровь, все еще была здесь. На мгновения я ощутила, что-то, там внутри, что-то чему я не нашла определения, оно не уходила, хотя не должно было и появляться. Но в комнату, вдруг зашел, переодевшийся Натан, отвлекая моё внимания, вытаскивая из царства кошмаров.  

–Ну, что пошли?  

–Я еще не поела, да и переодеться нужна. – Ответила я отстранено, все еще находясь, одной ногой тут, другой там.  

–Ну так, чего ты ждёшь, поедим там. – Я не понимающе на него уставилась, но отчетлива понимая, что ответа не дождусь, покорно ушла одеваться. На это не ушло, много времени. У меня было, не так уж и много одежды, но даже две пар джынс и три свитера, по меркам моего мира, расточительство.  

–А куда, хоть мы идем? – Спросила я, через дверь зная, что он стоит, достаточно близко, чтоб услышать меня.  

–В церковь. – Ответил он, и я шокировано, застыла, посреди процесса, одевания свитера оставаясь на полу пути, запутываясь в толстых, шерстяных волокнах.  

–Что? – Переспросила я, придя в себя и наконец, натянув на себя тот злополучный свитер. Ответа так и не последовало, тогда я вышла, с нескрываемым, так и не стираемым удивлением, написанным, яркими красками, у меня на лице. Натану стоило только обернуться, чтобы все понять.  

–Ты не знала, что у нас есть церкви, так знаешь я совсем не удивлён.  

–Конечно, знала. – Сказала я гордо, проходя в открытую, для меня дверь. На самом деле, это была чистая, ничем не замаскированная, лож. Я действительно была в недоумении, но это был явный камень, в сторону моего мира, моей жизни и мистера Филипса. Чего я проигнорировать, не как не могла. Именно поэтому, лож показалась, не таким плохим проступкам, нежили очернённое правдой, моей родни.  

–Ага. – Сказал он, как-то недоверчиво, выходя в след за мной и закрывая за собой дверь. – Я подумал там, ты не будешь чувствовать себя неуютно и может даже, найдёшь друзей.  

–Я никогда не подружусь, ни с кем из людей, населяющих этот мир.  

–Вообще то, мы живём в одном мире и то, что ты была от него изолирована, не делает тебя инопланетянкой. – Сказал он. И вдруг неожиданно, вытаскивает, второй такой же как у него ключ, без всяких украшений, совсем новый и словно даже, отполированный и протягивает его мне. Я просто смотрю на него удивленно, не в силах, отвести глаз. Я не могу понять этого человека, он нашел меня на улице, он думает, что я сектантка, которой полностью испортили психику. Он спорит со мной, по поводу или без. Меня категорично, ненавидят, все его друзья, а он дает мне ключ, от собственной квартиры. От своего убежища, мира. Неужели он не боится, неужели доверяет мне.  

–Зачем? – Спрашиваю я наконец, так и не прикасаясь, к обжигающему металлу в руках у Натана. Не в силах позволить себе, сделать этот шаг. Я не верю никому из них, я презираю всех их, так от чего же, от такова маленького глупого, в корне неверного жеста, я чувствую тепло. Мне описывали их по-другому, в наших книгах, они были другими. Так почему же, реальность, не сходиться с наукой. Где лож? Как он может мне верить, как способен дать мне такую власть.  

– Ну вдруг, я куда-то уйду, а ты захочешь пойти погулять, тебе ведь нужен ключ от своего дома.  

–Это, не мой дом – Говорю я, отступая на шаг назад, от протянутого мне дара. Это слишком серьезно, это слишком неправильно. – Я, тебе никто.  

–Я так не считаю, я например, думаю, что мы друзья. – Говорит он, не сдвигаясь с места, словно давая мне, такое нужное сейчас пространство, но и не опуская, этот злополучный ключ.  

Я могла бы, с лёгкостью его взять, воспользоваться, такой наивно протянутой, мне добротой, без всяких сомнений, без всякой заминки. Но это кажется слишком важным, слишком большим событиям, для такой лицемерности. Я кажусь слишком лицемерной, неправильной для такого жеста. Он не знает меня, не знает, что я делала. Он бы, не давал мне этот ключ, если бы знал. Люди, про которых мне рассказывали, они не делают так, не ведут себя так, не говорят так и не думают. Люди, которых мы учили, не способны отдать ключ, незнакомке, официально, бесплатно и безвозмездно, принимая её, под свой кров.  

–Даже после всего, что я сказала. Я думала, ты ненавидишь меня? – Спросила я, продолжая вполне отчётливо, отвергать этот подарок.  

–Может просто, уже возьмёшь этот ключ, у меня между прочем, начинает уже болеть рука.  

–Ответь, на мой вопрос? – Настаиваю я, после чего, он всё-таки опускает, свою руку в привычная состояния, наверное, смиряясь, с тем что разговор, будет долгим.  

–Я тебя, не ненавижу, ты не плохой человек, просто запутавшийся.  

–Ты не знаешь, что я делала. – Говорю вдруг я, неизвестно зачем, неизвестно почему. Что толкает меня, на эту откровенную глупость. И не понятно от чего, это звучит, неестественно правдиво. Это вина? Но вина, за что?  

–И что же ты, такова плохого, сделала? – Спрашивает он, и выражения его лица, меняется, становиться совершено другим, то ли более мудрым, то ли более отстраненным. Он заглядывает прямо в меня, своим пронзительным взглядом, словно стараясь выведать, признания. Услышать слова, которые давно уж знает.  

–Ничего. – Говорю я испуганно и этот взгляд, надежды в его глазах, тает на мгновения, всего на секунду. Но я ловлю разочарования, в этих больших, сияющих глазах. Но он тут же, возвращается в свое прежнее состояние. И я наконец определяю, в чем разниться. Теперь он вновь, выглядит как человек, что мгновения назад, было сомнительно. Я качаю головой, на свой бредовый вывод и заставляю разыгравшуюся фантазию, молчать со своими заключениями.  

–Ну теперь, ты, наконец, возьмёшь его? – Говорит он, вновь протягивая, мне ключ. И в этот раз, я беру его, без заминки, тут же сжимаю в руке, такой холодный на ощупь метал, что ещё недавно источал, буквально, адский жар. Удивительно, у меня есть дом. В мире, который мне чужд.  

–Я не могу понять, зачем ты это делаешь? – Спрашиваю я, когда он, уже идет к ступенькам.  

–Может я просто, хороший человек, тебе такое не приходила в голову. – Говорит он, начиная спускаться, даже не смотря назад, прекрасно зная, что я последу за ним.  

 

–А может, я просто идиот – Добавляет он, после недолгой заминки и это вызывает во мне естественную усмешку, которую я даже не стараюсь спрятать от его глаз. Сейчас, он почему-то, выглядит невероятно живым, родным, настоящим. Странным образом, я вдруг осознала, что ещё, не видела его таким. В нем всегда была, эта отстранённость.  

 

 

 

До церкви идти оказалась не долго. Я подозреваю, что он выбрал её, именно поэтому, важному критерию или может он посещает её всегда и это просто удивительно, удобное совпадение. В любом случаи, я подозреваю, что будь она дальше, он бы выбрал ту, что по ближе из разумной предосторожности. Он не хотел волновать меня тревожа, пугающими, чуждыми видами, и образами. Но как не странно, именно сейчас, этот мир выглядел иначе. Может это я изменилась, испортилась, привыкла, а может он. Но теперь, он не пугает, своими откровенными образами, не удивляет и не разрушает, мою тонкую натуру. Люди как люди, цвета как цвета. Да слишком ярка, чересчур бурна, излишне шумно, свободно. Но это все тот же мир, все тоже небо и все та же земля. Я не понимаю, что со мной происходит, откуда такая толерантность, к порокам и грехам. Но я ничего не могу с этим сделать, я смотрю и не вижу того, что видела раньше. Мои глаза, мой разум, моя душа, все словно изменилась. И это пугает, сильнее, чем наполненный словами, звуками, цветами и запахами, взрывающий, зуд дробящий мир. Это пугает, потому что я, уже не я. Я уже не понимаю, существую ли я, существовал ли мой мир, или он только выдумка иллюзия, устаревшая фантазия. И я всеми своими клетками чувствую, что я что-то придала, что-то отвергла, что-то потеряла. Что-то важное, нужное, без чего я уже не смогу вернуться. Меня начинает трясти и на чистом инстинкте, импульсы передают в мозг, простую мысль, бежать! Я уже делаю шаг, замедляясь и разворачиваясь, не обращая внимания, не на мир, что словно встал, вмести со мной, притормаживая свой ход, ни на Натана, что смотрит на меня с беспокойством. И остаётся, лишь один крохотный шаг, до желанной свободы, которую я не смогу получить. Свободы от себя, от новой себя, от мира, что поглощает меня. Когда Натан вдруг, берет меня за руку и головокружение проходит. И теперь, во всей этой какофонии красок и слов, движений и мыслей, я вижу лишь его лицо, оно расплывается, светиться, выглядит потусторонни. Но я его вижу и он, все ещё он. Такой, каким я его встретила, такой каким он был всегда. Только вот я, теперь не я. Я не понимаю, что происходит, со мной, такова ещё не было, чтоб я вот так вот просто теряла весь контроль. Я просто не могу дышать, не могу думать, не могу смотреть, на меня накатывает волна из вполне осязаемого страха, горячего, обжигающего.  

–С тобой, все в порядке? – Слышу я, как сквозь вату но уходит ещё целая вечность прежде чем я, наконец могу, сформулировать предложения.  

–Я, не могу, дышать. – Говорю я медленно, по слогам, между судорожных попыток ухватить кислород, вылезти из пропасти в которую стремительно лечу. Я хватаясь за шею, словно стараясь разодрать, мешающую мне плоть, впустить нужный мне кислород, наполнить наконец, тело, жизнью медленно вытекавшей из меня с каждым судорожным, словам.  

–Ты дышишь Сабл, успокойся и пойми, ты можешь дышать на самом деле, ты дышишь. Ты не умрёшь, нечего с тобой не случиться это просто, паническая атак. –Говорит Натан, хватая меня. Жёсткой хваткой за плечи, заставляя смотреть, только на него не думать, не чувствовать, а просто смотреть.  

–Давай же, вдох выдох, вдох выдох. – Повторяет он, громко дыша, прямо мне в лицо, словно показывая пример, обучая. Ведь я действительно забыла, как это делать и для чего. Как будто выброшенная на берег рыба, умирающая, в собственных конвульсиях. Я так же, судорожно крутясь на мести старалась вернуть себе контроль, впустить кислород, впустить жизнь. Хотя бы поверить, что я все ещё жива. И у меня это почти получается. Но как только мысль, возвращается к недавним выводам, последним мыслям. Я вновь теряю, этот обретенный, хрупкий контроль, начиная по инерции, задыхаться, в крутящемся, словно карусель мире. Натан что-то говорит, но я его не слышу, я пытаюсь выбраться из собственного сознания, выкарабкаться на верх в реальность. Но в голове, лишь слова, мистера Филипса. «Запомните, как только вы почувствуете, жалость к ним или допустите мысль, что их поведения нормальна, их жизнь нормальна, вы на полпути в ад». Может со мной, это действует буквально, ведь всего мгновения назад, я допустила этот проступок, позволила себе посмотреть на них не осуждающе, а со снисхождением и пониманием, и вот теперь я падаю пряма в ад. Теряясь в собственном дыхании, растворяясь в патоки, судорожных движений, разрываясь от яркости эмоций. Но тут все обрывается, ломается, выпуская меня из пузыря, собственных кошмаров, вызволяя меня, из ада. И я вижу Натана, но сейчас он не похож на себя. Он ничего не говорит, нечего не делает, просто смотрит. Но я вижу, что его глаза пронзительно белого цвета, нечеловечески пылают, смотря на меня. А он сам, словно горит изнутри, ярким, но совсем не обжигающим, белым пламенем, которое складывается, в огромные, невероятные крылья, у него за спиной. Он взмахивает крылом, разрывая этот образ, оставляя за собой след из ярких искр. Вбрасывая меня, насильно в реальность в себя, в собственное тело. И вот, после всего этого, видения, фантазий, я вновь оказываюсь на бренной земле, стою там где стояла, смотрю на мир, который так и не изменился. И на Натана, что ничем, даже выражениям глаз, не похож, на то существо из моих ведений. Я долго, и упорно всматриваюсь, но не вижу и капли сходства, не штриха, выдающего в нем, то, что я видела ранее. Он обеспокоено взирает на меня, словно ничего и не было. Хотя может для него, ничего, и не произошло. Никто кроме меня, ведь не видит этого безумия, ни один человек, ни когда.  

–Ты в порядке? Может не стоила, так рано, вести тебя на улицу? -Спрашивает Натан, одновременно с тем, извиняясь. Он ощущает свою вину, за то к чему не был, ни как причастен.  

–Нет, все хорошо. – Говорю я, вновь смотря на него с подозрениями, даже мысленно умоляя, выдать себя показать, что я ещё не совсем свихнулась. Доказать, что со мной, все нормально. Но либо он и вправду, не имеет отношение, к тому ведению, в моем больном сознании, либо просто игнорирует, мои мольбы.  

–Из-за чего, у тебя случился, приступ паники? – Спрашивает он  

–Ты, этого не поймёшь. – Отвечаю я, честно. Понимая, что, не одно слово в языке, ни какое выражения в словаре, не передаст смысл моего страха и не объяснит мою панику. Мы может и говорим, на одном языке, но всё равно находимся в разных мирах.  

–Ты не можешь, этого знать. – Говорит он, так надоевшую мне, за все это время, фразу. И я наконец срываюсь, говоря все как есть, плевать поймет или не поймет, осудит или возненавидит, мне уже всё равно. Это не что, по сравнению с теми потерями, что я пережила, до этого времени.  

–Я не ненавижу тебя. Не ненавижу этот мир!  

–И это, повод для паники? – Спросил он, как не странно улыбаясь. Как я и думала, он не понимал.  

–Ещё, далеко идти? – Спросила я, переводя тему. Мне не хотелось говорить, объяснять, пытаясь заставить понять, неизвестные истины, тому, кто с ними не знаком. Я все ещё не могла дышать, не потому что разучилась или же паника, душила меня, а потому, что не хотела. И пусть это была лишь иллюзия, отдушина, наказания за собственную небрежность. Меня более не пугала, возможность задохнуться и умереть, скорее внушала надежду. Легче было бы покончит со всем этим, уничтожить даже саму возможность сомневаться, притворяться, приспосабливаться. В моём мире, все было так предельно ясно, открыто, известно и понятно. Здесь же, я не могу объяснить, даже сама себе, зачем, для чего и почему, я что-то делаю. Я больше не завидую их свободе, я призираю её, как понятия. Ведь она затуманивает, заставляя желать большего, узнавать лишнее, отвергая тем самым, нужное и необходимое. А я не хочу, не могу, так жить. Но этот мир, всё равно отравляет меня, с каждым днем, каждым часом, каждой секундой и пройдет день, неделя, год. И кем я стану? Или скорее, чем я стану? Я боюсь, боюсь забыть себя, потерять все то, что делает меня мной. Я и так потеряла дом, теперь я теряю ещё и память, о нем. Это пугает, сильнее смерти. И я могла бы притворяться могла бы, как всегда, врать себе. Но когда лож перестанет действовать, когда я пойму, что ложная вера хуже, чем отречения вовсе, когда попытка спасти собственную суть, обернётся лицемерием. Что, я буду делать тогда? Кем, я стану тогда?  

–На самом деле, тут не далеко, только за поворот зайти и мы уже прейдём. – Ответил он, отвлекая меня, от собственных мыслей.  

Я не ответила, только кивнула, и пошла вперед, не дожидаясь, когда, он за мной последует. Стараясь держать быстрый, безумный ритм, не сбавляя спешки, чтобы не имеет никакой возможной, лазейки, рассматривать этот мир, слушать эту ересь, впускать этот яд ещё глубже. Всегда легче, войти в воду с разгона, нежили привыкать к её температуре. Я не хотела привыкать, не хотела видеть. Я просто хотела пробежать это, закрыться спрятаться. Я почти перешла на бег, в попытки закончить, этот момент. Но долга бежать, было попросту невозможно. Как и сказал Натан, нужное нам здание, было близко. И вот я, уперлась взглядом в церковь, закрывающую мой взор, от других, бессознательных соблазнов.  

Церковь выглядела, не так вычурно скромно, как наша. Как на контрасте, с моим миром, она была слишком большой, слишком яркой, помпезной. Сравнивая эти два здания, объединяя два образа, в своём сознании, я не могла найти не одного сходства. Та царьков из прошлого родная, привычная, одноэтажная, серая, темное здание. Глухое, в своей спокойной, безмятежной бледности. И это, выпячено огромное, с высокими потолками, яркими окнами и красными кирпичами. С огромным золотым крестом, на фасаде. Это была не моё, не мой мир, не моя религия и не моя царьков. Мне захотелось сразу же, развернуться и уйти, сбежать, из этого слепяще, возмутительного яркого, громкого места, скрывающегося, под покровом благодати. Но как только я развернулась, вполне определённом и на этот раз осмысленном, желании уйти, как меня поймал Натан.  

–Ты, куда?  

–Я ухожу из этого места. – Ответила я, стараясь сдвинуть его с места, и освободить себе проход к выходу.  

–Ты даже, не зашла. – Сказал он упрямо, все так же, не давая мне уйти.  

–Мне и не нужно, это не церковь, и я ухожу – Сказала я, делая последнею попытку обойти эту стену в виде Натана. – Ты собираешься, силком меня туда притащить, что ли – Возмутилась я, после некоторой паузи, понимая, что таранам и угрюмостью, мне его с места не сдвинуть.  

–Нет, конечно, но хотя бы объясни, почему ты не хочешь зайти внутрь? – Спросил он, резко стушевавшись. И видимо даже не замечая, что на нас уже, странно поглядывают, мима проходящие люди, плотным патокам приходившие на службу.  

–Почему я всегда, обязана все объяснять! Нормальные люди, не должны объяснять другим, почему, зачем от чего! Они просто берут и делают! Так почему, я не могу, поступать так же! – Закричала я, не выдерживая, даже не замечая, испуганные взгляды и тихие, но отчетливые перешептывания. Натан смущённо, озирался по сторонам, смотря исподлобья, на косые взгляды людей. Словно боясь, встретиться с ними, на прямую. А затем уязвлённо и в высшей степени виновато, опустил глаза, и без всяких слов отступил в сторону, давая мне путь на волю. Даже не верилось, что я победила, наверное, именно из-за этого я некоторое время, не осмеливалась сделать и шага, застыв на мести как вкопанная. Закоченев каждым мускулам в неверии смотря, на так и не поднявшего взгляд Натана. И только после этой, позорной паузи, я с лёгкость сделала шаг, а за ним другой и лишь оказавшись за поворотами, понимая, что я ушла, спаслась, сбежала. Хотя и не без горечи, смотря на то, как грустного Натана, уносит потокам людей, поглощает, это кирпичное строение. Мне вдруг стала невероятно одиноко, словно я осталась совсем одна, на растерзания, этому чужому, мне миру. Я знала, куда мне идти, но не хотела, я понимала, что не могу, вечно стоять на распутье, но не могла пошевелиться. Люди непонимающе и с подозрением, смотрели мне прямо в спину, обходя глухой рекой, медленным стремительным потокам, обвевая мое тело. Я смотрела в след, удалявшейся толпы, не зная, что делать. Я хотела, действительно хотела, зайти в это здания, увидеть, понять, прочувствовать. Мне всю мою жизнь твердили, что в этом мире нет веры, нет души, нет права называть себя людьми. Но вот она царьков, вот она вера, бесконечным потокам, смывающая, сметающая все и всех у себя на пути. Я смотрела на эту картину, не понимая, что происходит. Это путало, моё сознание. Я действительно верила, что Натан, это исключения из правел, но он лишь подтверждение, точное и конкретное. Почему все в этом мире, отличается от того, что нам говорили, почему все в этом мире, другое. Почему, даже я здесь другая. Это очередной обман, фокус, лазейка. Или же правда? Я не верила, что я спрашиваю себя об этом, не верила, что я позволяю мыслям, прорваться дальше подсознания. Но мне больно действительно больно, какая-то вера, какая-то неподдельная суть, рвётся внутри, под обломками, этой вселенной. Я не должна подаваться, не должна. Но я не могу это захватывает, разрушает, уничтожает. Я придаю себя, просто этими мыслями и как бы страшно, отчаянно, неправильно и постыдно, это не было, я не могу перестать думать. Кажется, впервые с детства я действительно думаю, задаю вопросы, даже зная, что они заслуживают наказания. Я не понимаю, это значить, что я просыпаюсь или что умираю, из-за пелены, что ядовитым, выедающим прахом, покрыла мои глаза. Но я вижу то, что вижу и слышу то, что слышу, этого нельзя не отрицать. Я могу закрыть глаза, отвернуться и притвориться, что этого нет, но это будет лож. Является ли тогда лож, меньшим грехом, если она, защищает мой мир, мою веру, моё представление. И сейчас, медленно, но верна, я словно под гипнозом, нежным подталкиванием толпы, оказываюсь внутри, пугающего монумента. Здесь светло, невероятно светло, из каждого окна, льётся разноцветное сияние, разукрашенная замысловатой мозаикой из цветного стекла. И просторная воля, размах, ощущается во всем здании, в каждой детали. Огромные потолки, невероятные окна, пряма посредине зала, заполнявшие собой, все пространства стены. Фантастически красивые арки по бокам, от скамеек, что обиты мягким, красным материалом. И торжественный проход, прямо по средине, украшенный мозаичной плиткой. Все здесь было ярким, вычурным, громким. Иконы, проходы, лепнина, даже тихая, задушевная музыка. Но мне не хотелось бежать, не хотелось прятаться, скрывая глаза от избыточности. Напротив, я застыла пряма на проходе, смотря на то, как медленно и чинно, рассаживаются люди. Я не пыталась найти Натана, не рассматривала красоту картин, на потолке. Нет, я просто завороженно застыла по среди действа, не в силах отвести глаз, унять дрожь в пальцах. И спастись от заполоняющего меня, невероятно мягкого, терпкого запаха ладана, что летал повсюду заполняя пространства собой. Унося сознания, куда-то в далекие дали. В этом была какая-то религиозная душевность, мягкость, нежность, это не кажется фальшивым, нереальным, глупым. Нет, напротив, здесь не была сухости, строгости, серости. Нет, здесь я чувствовала, что мне нечего бояться, не за что наказывать себя, не от чего бежать.  

–Извините девушка, вы не могли бы сесть, у нас как раз сейчас начинается служба. – Послышалась откуда-то с боку и только в этот момент, я поняла, что все уже спокойно и смиренно, сидели на своих местах, с удивлениям поглядывая на меня, застывшую на проходе.  

–Я здесь с Натаном – Выпалила я, прежде чем успела подумать, или даже посмотреть, на говорящего со мной человека. И только когда я наконец обернулась, то увидела, что ко мне с задорной почти детской улыбкой, обращался священник.  

–На самом деле, в дом господин, может зайти кто угодна. – Ответил он, не скрывая легкого смеха в голосе, смотря на меня со снисходительной нежностью, в глазах. Казалось, даже, мой отец, не смотрел на меня так.  

–Что прямо, кто угодно, любой человек?  

–На самом деле, да, любой – Ответил он, собираясь уже, уходить.  

–А если человек неверующий, или грешник. – Спросила вдруг я, напрочь игнорируя, недовольные взгляды прихожан. Планы которых, неожиданно менялись из-за этой, незначительной задержки.  

–Ну, если он пришел сюда, значит, он либо хочет верить, или стремиться к прошению. Так почему же, его должны не пускать каждый грешник, имеет права на прошение, если он действительно раскаивается в своем проступке.  

–Прошения? – Переспросила я, действительно не понимая продолжая этот разговор, несмотря на явное перешептыванья, толпы за спиной. – Что значит прошения, разве только наказание, не снимает грех, а если есть грехи, которые нельзя совсем простить?  

–На самом деле, все грехи прощаются, если человек, по-настоящему раскаивается в содеянном. А на счет вопроса, про наказания, разве не самая страшное наказание для человека, это его собственная вина. Если он испытывает муки совести, то неужели этого недостаточно, чтобы помочь ему. – Ответил он, смотря на меня и словно увидев, предсказав, мой следующий вопрос, опережая, сказал.  

–Я понимаю, что вы очень любознательны и вопросы это хорошо. Если вы стремитесь, узнать ещё какие-то факты, то обязательно подойдите ко мне после службы. Но сейчас, уже должна начаться служба и это невежливо с моей стороны, заставлять ждать людей.  

–Разве вопросы, не подрывает религию? – Спросила я, напрочь игнорируя, его слова.  

– А разве религия не создана, чтобы отвечать на вопросы, все могут верить в бога, не будучи вовлеченными в религию, но, чтобы понять что-то, нужно спрашивать и узнавать, только тогда можно найти правду. – Ответил он все-таки, под конец, наконец удаляясь, на своё место. Оставляя меня, наедине с собой. Я все-таки села, хотя и заметила, как злобно и яростно, на меня зыркнули глаза, сидящего по соседству, человека. Но я не слушала проповедь, не обращая никакого внимания, на его слова, погружённая в собственные думы.  

 

Все что он говорил, каждая его слово, противоречила словам Мистера Филипса, может поэтому, они все здесь пусты. Может именно поэтому, мистер Филипс, хотел, чтобы мы их очищали, все из-за их религии, она есть, но она неправильная, исковерканная испорченная. Как можно прощать грех, как можно принимать, существования греха, отпускать его. Разве тогда бы ад, не был бы пуст, если бы люди вершили все, что им вздумается, а патом приходили, слезно извиняться и отправлялись на небеса. Как это может быть правдой, как это может быть, истиной. Как они могут в это верить, как они могут, его слушать. Но почему-то, даже мне, хочется в это верить, хочется думать, что это непреложная истина, а ни завернутая, в подхалимскую, целиком испорченную, обертку лож. Может так это и работает, на низменных инстинктах человека, на его желания верить, в свое спасения. Каждый хочет быть прощённым, каждый хочет верить в то, во что хочет, в то что легче и проще. Никто не хочет верить в ад, если есть только рай. Но это не делает его правдивым, реальным или хоть сколько-то правильным. Но спасения нет, как и прошения. Каким-то образом все, что возбуждала во мне противоречия, распространяя сомнения, заставило меня вновь вспомнить, кто я есть. Натан что-то говорил, о доказательствах о вере, о правде, но у него тоже, нет доказательств того, что истина есть истиной, а не самообманам. Слушая в пол уха, что говорит священник, я вдруг словила, его размышления, об убийстве, как о самом страшном и разрушающем действии, человека. И задалась, простым вопросам? Почему он не говорит, что есть смерть, но во блага, почему не вещает правду, почему скрывает истину. Ведь убийства, во имя очищения, не является убийствам, а значит не является грехом. Это знали наши предки, которые делали, по-настоящему великое дело, стирая и искупая грехи, очищая общество. Так почему же теперь, религия лжет, потакая злу, восхваляя ересь. Мне стало спокойно, впервые за долгое время. Я видела и слышала эти слова, проникающие в мой разум, который наконец, отрекся от яда этого мироздания. Я поняла наконец поняла, почему перестала ненавидеть и призирать, этих пустых, искусственных людей. Я начала жалеть их, это более естественная реакция, более здоровый подход. Они ведь не виноваты, в своей слепоте, это вена священников, телевиденья и псевдонауки. Всех тех, кто убивает правду на корню, заменяя ей собственными понятиями подменяя истину, приятной привычной ложью. Так что я не придала себя и не потеряла, я просто наконец поняла, непреложную сущность, этого прогнившего социума. Проповедь все шла и шла, невыносима, непреодолима, вводя всех, в подобия, транса. Слова, звуки, мысли, фразы смешались, образовывая застилающую облака, затмевающую спокойствием, каждого в этом зале. Прошел час, затем другой и вот я даже не заметила, течения времени, не увидела, как быстро оно утекло у меня из рук. Смотря в одну точку, словно пораженная, без движения и мысли. Я знала, кто я, знала, что я и понимала, что должна сделать. Более меня нечего не пугала, не страшила, не путало. Я была собой. Именно поэтому, я пропустила тот момент когда проповедь, сошла на нет и скопления людей, естественным образом, рассосалась. Исчезая из общности, в неизвестное никому нечто, растворяясь в этом мире, разбегаясь, к собственным жизням. Только когда я услышала, тихое покашливанья, в желании привлечь моё внимание, я заметила наконец, полное отсутствие, живых организмов в полюсе моего зрения. Никого не было, ни чего не было, просто безразличная тишина и Натан, что с удивлениям, смотрел на меня.  

–И что, заставила тебя вернуться? – Спросил он, хитро прищурившись.  

–Я хотела посмотреть, на твою эту, религию – Ответила я, делая руками, скобки в воздухе. Показывая, как именно, я отношусь, к этой кастрированной вере.  

–И, как тебе? – Спросил он вновь, детском нетерпении.  

–Неплохо. – Ведь и правда неплоха, лучше хоть что-то, нежили совсем ничего. – Жаль только, что это все лож. – Добавила я, вставая со своего места.  

–А твоя религия, значит не лож, я так понимаю? – Спросил он, уж по-настоящему возмущенно. Но мне не хотелось спорить, не хотелось доказывать и не было не какого желания, снова говорить. Мы ходим кругами, снова и снова, стаптывая ноги, в одних и тех же местах, но нечего от этого не меняется. Я знала истину, я понимала правду и теперь даже лучше, чем когда бы то ни было. Поэтому посмотрев на него, со всей своей жалостью, на которой только возможен был, мой взгляд. Я медленно и спокойно, отправилась искать священника. Нам определенно, есть, о чем поговорить.  

–И куда, ты идёшь, позволь спросить? – Спросил Натан, как только отмер от ступора, из-за моей полной безразличности к продолжению диалога.  

–Поговорить со священником, он сам, мне разрешил. – Ответила я, все так же спокойно, смотря на него, с неким снисхождением. Не знаю, что именно он заметил, почувствовал или прочитал, но впервые, его лицо нахмурилась, в не наигранном беспокойстве. Казалось даже, когда я грубила его друзьям, он не был так зол, не был так неприкаян. Сейчас же, он долга сканировал меня, своим пронзительным взглядом, не понимая, что происходить и почему. Или наоборот, слишком глубоко, понимая.  

–Его кабинет, там – Сказал он, тихим голосом показывая куда-то, в правый угол.  

–Спасибо. – Поблагодарила его я, со всей возможной отдачей и искренностью в голосе.  

И без промедления, без заминки, пошла прочь, в том самом направлений куда совсем недавно, указывала его рука. За аркой в правом углу, оказалась почти незаметное на первый взгляд углубления, ведущая в небольшой коридор. Обитый деревом, что забирало, собой весь воздух и все пространство, этого помещения. Делая его невзрачным, темным, серым. Это было, как попасть в другой мир, провалиться сквозь пространства, прочь от яркой роскоши к спокойному, холодному, привычному мне отрешению. Ничего не было, ни росписей, ни картин, только дверь в конце этого, совсем невидимого убежища. Я уверенной поступью, не на секунду не отрывая, даже взгляда, от своей цели. Подошла к этой двери. Чувствую, заинтересованный взгляд Натана, обжигающий своей прямолинейностью, мою спину. Он стоял позади и просто ждал. Меня же покинула всякая неуверенность, сомнения и страх и я без всякого колебания, постучала по твёрдой, массивной поверхности двери. И только услышав, приглашающая «войдите» сразу же вошла. На последок, заметив, как скрипят петли, в тот момент, когда дверь с трудом открывается, оставляя за собой, шлейф из неприятного, скрипучего, звенящего звука.  

 

 

 

 

21 год. 1 месяц. 5 дней и 6 часов. Вера.  

Когда я зашла, меня встретил светлый, заурядный по своей простоте, кабинет. Стоял стол, обшарпанный, в нескольких местах. Шатающийся из-за того, что одна часть, этого старинного произведения искусства, была скошена, на пару сантиметров и подперта книгами. Которые не как не помогали, столу, вернуть былой баланс. Его бы стоила, с миром выкинуть, но из-за ностальгии или уважений к прошлому, а может из-за нехватки денег, он все ещё был здесь. На против него, был шкаф, сделанный видимо, собственными руками, немного кривой, не выдержанный в одном стили и даже на вид, дешёвый. Собранный по кускам, из разных, совсем не подходящих, к друг другу, элементов. Эдакий, монстр Франкенштейна, от мира мебели. Но крепкий и стойкий, по своей сути, так как выдерживал, то количества книг, что покоилась на нем, проверяя на прочность. Они все стояли в разнобой, книга на книги, вертикально, горизонтально, коса и беспорядочно. На самом деле, это был не единственный источник, литературы, в этой комнате. Кроме этого странного шкафа, книги покоились буквально по всюду, на столе, на подоконники и прямо на полу. Кажется, книги были самым дорогим, самым важным, в этой комнате. И не только в ценовой политики, но и по важности в душе, этого человека. Всюду, все поверхности покрывала едкая пыль, видимая особенно сильна, в лучах солнца, что прорезались из маленького окна. Везде кроме книг, которые были вылизаны, нетронуты, буквально идеальны. Не на одной книги, не была не клочка грязи или пыли, даже на тех, что казалось бы, в беспорядки, покинуты, в этом непонятно шкафу. По мима этого, необычного и скудного убранства, в комнате были, только два стула обычных, деревянных, твердых, и совсем не удобных стула.  

Он уже переоделся, из торжественной рясы в обыденную, простую одежду, словно подстраиваясь, под органичную атмосферу, собственного кабинет. Простата, безликость, полное смирения, все так и сквозила, в этом виде. Стала даже, как-то обидно, словно он потерял, ореол своей значимости. Одежда, вся была потрёпана, старой и прожжённой временем. На обуви, была огромная дыра теперь, он совсем не выглядел священником, скорее бездомным, который ищет ночлег в этом добром мести. Толька сейчас, я заметила легкую, совсем незаметную усталость, в его глазах. Которая теперь, не как не скрывалась, не улыбкой, не одеяниями, ни роскошеством интерьера. Но я старалась не обращать внимания, хотя мои глаза и цеплялись, за эти незначительные детали. Я видела веру, я видела верность, видела скорбь. И это пугало, ведь я не верила в существования этих понятий, в таком месте, как это. Я не хотела этого видеть, не хотела этим оправдывать. Поэтому без тени сомнения, отбрасывая все знаки, что бросались мне в глаза, заговорила.  

–Вы сказали, что не против, если я задам вам пару вопросов? –Спросила я, нарочита вежливо, скрывая за спокойным тоном, еле сдерживаемая, призрения. Я не понимала сама, почему я его призирала, от чего от жалости ко всем людям, я вдруг перешла, к явственной ненависти, к одному единственному, человеку. Жалкому, маленькому, обычному человеку. Он ничего не менял, и ничего не ухудшал, в этом мире, он просто был, здесь и сейчас словно исключения, и одновременно подтверждения, самих правил.  

–Да, конечно – Ответил он, с неподдельным интересом и показав на один из твердых стульев, добавил. –Садитесь, пожалуйста  

Не отпуская взгляда, словно держу его на прицеле, словно я все ещё тот самый человек, каким была и в моих руках, привычное мне холодное, дающая уверенность, орудия. Оно не знала сомнений, не думало, не решало. Я просто нажимала на курок и оно делала, своё дело. Так просто, так обыденно, так правильно. Смазанная, давно отработанная, система. Как вера, как принципы, как мораль. Без вопросов, без колебаний. Он не мог видеть, то что твориться, в моей голове, но всё равно на мгновения, инстинктивно поежился. А я наконец, на автопилоте села, на предоставленное мне место. С первой же секунды, ощущая, как все вылезшие занози, вцепились за мои штаны, не давая мне шансов, для маневра. Но даже в этом, неудобном положений, были свои преимущества, ведь я наконец увидела, рамки с фотографиями, что весели, у него над столом. И меня словно током прошило, с головы до ног. Как удар молний, точный, случайный и парализующий.  

–Хотите ли, чаю или кофе?  

Но я уже не слышала, не могла слышать и не могла отвечать. Меня парализовала, все мысли, что до этого были в моей голове, просто потеряли, свою значимость. Все моё внимания привлекла одна, единственная фотография, один единственный, осколок реальности, что больно впился мне в плоть, мешая трезво мыслить. Я несколько раз моргнула и даже протерла глаза, не веря в то, что вижу, не понимая и не принимая, реальности происходящего. Но она, не куда не исчезла, как это часто происходила, в моей фантазии, не растворилась в моем сознании, забирая за собой, путаную головоломку образов, нет. Она все ещё, была здесь, прямо, перед моими глазами.  

–Вы, в порядке? – Спросил он снова, наконец заметив, мой остекленевший взгляд, направленный строго вперед. Туда, где происходила невозможное.  

–Кто это? – Спросила я, заикаясь, дрожжей рукой, показывая на фотографию, где был изображён этот самый священник, вместе со смеющемся, совсем ещё молодым, но все-таки, мистерам Филипсом. Я не могла спутать это лицо, не могла забыть его, не в прошлом не в будущим, оно не менялась для меня. На веки запечатлённая в мозгу, оно была как изваяния, на котором держалась, вся моя вера и вся моя боль. Я просто не могла не заметить и не понять.  

– А это мой друг, Уоррен Филипс. – Ответил он, спокойно. – Вы его, откуда-то знаете?  

–Да, в каком-то смысли. – Ответила я, все так же заворожено смотря, в такие знакомые и одновременно, чужие глаза. Он не изменился и изменился во всем, одновременно. Став тем, кого я знала, кого я любила. Я не верила, просто не верила, он был здесь, он говорил с этим священником. Мало того он, дружил с ним и жил, в этом самом мири. Как это вообще возможно? Как возможна, что тот, кто всю мою жизнь, говорил о грязи этого мира, сам, в ней и купался. Я не хотела понимать, не хотела знать, не хотела видеть. Я даже не хотела, задавать эти вопросы, боясь получить, на них ответы. Но я не смогла, просто не смогла, слова вылетели из меня быстрее чем я осознала их наличия в воздухе.  

–А как, вы познакомились? – Спросила я, напориста, даже не скрывая желчи, злости и раздражения в глазах, голосе и словах. Я чувствовала, ещё большую ненависть, к этому человеку. Словно он отобрал, у меня что-то важное, растоптал что-то священное. Я жаждала ответов, желала объяснений.  

–Мы познакомились, когда ещё оба, только стали священниками, у него был свой приход, дальше от сюда. –Ответил он, откровенно словно и не замечая, ярка полыхавших, огней безумия у меня в глазах.  

–А дальше что? – Нетерпеливо, спросила я вновь.  

–Он ушел из прихода и вовсе уехал их города, после одного, очень неприятного инцидента. Его царьков, она стояла, в очень неблагоприятном районе и туда часто приходили, бедные, обездоленные, сломленные люди. Но он помогал им всем, даже самым пропащим. Пока один из его прихожан, которому он всегда помогал, опекал, как собственного сына, которого у него так и не было. Не зарезал другого человека, прямо в церкви, по среди службы. Это сильно его впечатлило и он перестал верить в людей, и в бога наверное, тоже. Потому как через день, его и след простыл, он не оставил, ни адреса, не телефона, нечего. Словно его и вовсе, не было там, никогда.  

Одного не знал, не мог знать, этот священник, так это о том, что мистер Филипс, не разуверился в Боги, а напротив во спрял, ещё большей верой. Но в остальном, его история, похожа на правду. Даже со всеми усилиями, не удаётся, не поверить, в этот рассказ. Это похоже на него, он ведь всегда, особо болезненно переживал, когда кто-то из прихожан, сбивался с пути, уходил с прямой, чистой дороге. Он ненавидел наказания, хотя и знал, что без них, не как. Стараясь, если уж не спасти жизни, то хотя, уберечь души. Может именно тогда, он понял, всю разрушительность, этого мира. Открыл глаза и решил спасти, кого может, отгородить хоть горстку настоящих, чистых, ещё пока живых изнутри, людей от останков, человеческой благодати, что медленно истлевают на углях вольности. Это история ещё сильнее, укрепила меня, в моем мнении. Я словно вновь, почувствовала ту благодать, что все время, исходила от него, тот свет, которым он был переполнен. Как возвращения домой, находка, давно утерянной семьёй. Это была только память, давно забытая, стертая в веках хронология прошлого. Но в этом прошлом я чувствовала его, слышала его и видела его облек, в настоящем живом времени. И это для меня, было куда важней, куда реальней всего того, что я видела вокруг.  

–Вы что-то говорили о прошении, но видите, он ведь не смог простить. – Сказала я, после непродолжительной минуты молчания, любуясь сконфуженным взглядом, его глаз.  

–Если брать в пример, всех, кто не смог простить ближнего, то что нам остаётся, только лишь месть или наказание?  

–Не наказания, а очищения. – Исправила я  

–Кого? Того, кто просит прошения? Или того, кто прощает?  

–Обоих. – Ответила я, не на секунду, не колеблясь. Эти слова, они были словно вплавлены в мою ДНК, находя свое законное место под кожей. Он нечего не ответил, долга и внимательно, рассматривал меня, пытаясь что-то понять, раскрыть и объяснить самому себе. А затем выдал, совсем неожиданную фразу.  

–Неужели, кто-то вас настолько обидел, что вы настолько разуверились в людях? –Спросил он, совсем лишая меня, кислорода, таким удивительно несвоевременным, попадающим прямо по цели, вопросам.  

–Меня, не кто. – Ответила я, без заминки, хоть и как-то заторможено. –И я, не разуверилась я просто вижу правду.  

–У каждого человека, своя правда. – Снова эти, преследующие меня слова, как будто они с Натаном, один единый организм выдающий заезженные, до дыр постулаты. При том одними и теме же фразами. Даже не знаю, зачем я спорю и главная с кем, с ним или сама с собой. Но я отчаянно упрямо, продолжаю говорить.  

–Тогда какая правда, была у того парня, что зарезал человека?  

–Возможно, он думал, что совершает что-то благое, не понимая какой ужасный поступок, он делает. – Ответил он, совсем не думая словно у него, были припасены, ответы на любые, спорные вопросы.  

–Как можно, делать зло и не знать об этом?  

–Может, для него это не было злом.  

–Вы, его оправдываете! – Возмутилась я.  

–Нет. Скорее пытаюсь понять, как это делал Уоррен и как это делаете вы. – Ответил он, снисходительно, словно пытаясь затушить разбушевавшийся огонь. Как будто это, была вообще возможна. Я всё равно, оставалась, при своем мнении, со своими суждениями, даже можно сказать, сильнее укрепляясь в их верности чем раньше. Этот мир прогнил, а люди заживо истлели, а все из-за таких как он. Из-за тех, кто сопереживает злу и пытается объяснить грех. Из-за тех, кто ищет объяснений вместо того, чтобы искоренять ошибки и спасать души. Мой кулак, сжался сам собой, оставляя короткие следы, полу месяца на кожи от ногтей, прорезающих, тонкую материю. Мне хотелось сделать это, хотелось ответить, на безразличия, наказаниям хотелось сделать, именно то, раде чего меня растили то, чему меня учили. Почувствовать себя собой наконец-то, вспомнить то, забытое ощущения дома, семьи, тепла и напыщенной гордости, за свои свершения. И я почти это сделала, я была на грани, на тонкой, еле заметной грани. Подрываясь на кресле, словно сумасшедшая. Готовая, как некогда, пойти на этот шаг. И лишь в последний момент, меня остановила вездесущая заноза, впившаяся, мне пряма в ногу, остудившая мой пыл возвращая сознания. Я вспомнила о присутствие Натана, пряма за моей спиной, отделяемой, только этой репящей, хлипкой дверью. Нельзя была делать глупости, нельзя была, поступать необдуманно находясь под гнетом, собственных чувств. Поэтому разжав кулак и полностью поднявшись наконец, с тканью, отрывая от себя, это скромное кресла. Я совершенно спокойно ледяным тоном, сказала.  

–Спасибо, это все, что я хотела узнать.  

–Вы уверенны, что нашли ответы, на все свои вопросы? – Спросил он, вставая вмести со мною провожая взглядом, мой поспешный уход. У меня была много слов, много вопросов, упреков и фраз, но я проглотила их. Так же безропотно, как глотала до сего момента все несовершенства, этого мира, терпя, подстраиваясь и ломая себя. В угоду банальному, низменному выживанию.  

–Да, спасибо что уделили мне время. – Сказала я, выходя в коридор. Напоследок заметив, в уголке своих глаз. Взгляд незнакомых мне глаз, выражавших неудовольствия. Эти глаза были повсюду, не находясь, при этом негде. Словно сама комната, здания и место, чувствовала отвращения ко мне. Я не понимала, как это возможна и от того, проигнорировала, странные сигналы, моего организма. Может я и сошла с ума, но не настолько же, чтоб верить, собственному безумию, полагаясь на его мудрость.  

Всю дорогу домой мы сохраняли, почти мертвое молчание. Не кто не произносил, не единого звука, не оставляя не следа. Толька Натан, смотрел на меня, с явным, не скрываемым подозрениям. А мне была все равно, на немой вопрос, что так и не слетел с его губ. Я смотрела в даль не замечая, ни времени, ни пространства. И сама не видя, как впервые за долгое время, улыбалась вспоминая, как это, растягивать свои уста в привычной, естественной, натуральной улыбке. Даже дома, мы не проронили, не крупицу слов, находясь каждый в своих мыслях, создавая собственные миры из облака слов. Хотя и впервые находились рядом, не скрываясь, каждый за своей дверью. Мы были, бесконечно далеки. Всё так и тянулось, пока наконец не пришла ночь, скрывая нас друг от друга, укрывая наши мысли, вопросы и слова. Делая, темная темным, как ему и положена. Мы, наконец, начали расходиться по комнатам, когда Натан, наконец осмелился, заговорить.  

–Сабл? – Просто спросил он, привлекая, моё внимание.  

–Что? – Переспросила я, не понимая. А он в ответ, только посмотрел, прямо мне в глаза и улыбнулся грустно, бессильно, искаженно. И с такой невероятной усталостью, что я могу поклясться, что видела слезы, в его глазах. В тот момент, когда улыбка, за которой он скрывался, померкла, не оставляя даже послевкусия в памяти. И без слов, уходя к себе в комнату, впервые так плотно, закрывая за собой двери, словно пытался уберечься, спрятаться, от чего-то или от кого-то. Я не думала об этом инциденте, дольше тех 5 минут, когда занималась тем, что расстилала свою кровать и с удовольствием ложилась, в свежую, мягкую, пахнувшую цветами кровать. Луна светила мне прямо в глаза, блеклым, слабым светом, не мешая при этом, нежиться, в мягком пространстве полу дреме, сладко, и неуступно засыпая. Я наконец, знала, что мне делать знала, как заслужить любовь, мистера Филипса снова. Найдя смысл во всем происходящем, не теряя, отпущенное мне время в этой проклятой земле. Я не могла насытиться фантазиями, а том, как он будет удовлетворен, когда я расскажу ему, что сделала, как помогла, чем очистила, эту вселенную. Пусть это лишь, малость, незаслуживающая внимания но это первая капля из рек, что смоют наконец, всю гниль с этого мира, очищая его. Устанавливая привычный порядок вящей. И с такими мыслями, не отяжеленная, не сомнениями, не виной, не парадоксами не состыковок, в этом мири, я заснула крепким, здоровым сном, напоследок говоря себя. И скорее, очень скора, я очищу, освобожу, новую душу. И последнее, что я видела, перед темнотой, была лицо, моего священника. Неважно, когда неважно как, но я убью его, сглаживая, уничтожая и меняя, тот вред, что он принес людям, своей ложью. Впервые, за долгое время, я так сладка и беспробудно спала, чувствую себя как дома.  

 

21 год 1 месяц и 9 дней. Настоящее лицо.  

Убийство организовать было куда сложнее, чем я думала. Особенно в этом мире, растре сканом на своей толерантности, к нарушающим постулаты, законам. Они и вправду верили, в собственную глупость, полагая, что убийства, даже когда она производиться для очищения, и спасения куда более важных светил, незаконно, неправильно и антисоциально. Не понимая, что закон, не может удерживать веру и не может сковывать человека движимого богом. Но так как я жила, в этом парадоксальном, искаженном мире, мне приходила смириться и подстраиваться, притворяться и ухитряться, найти выход, лазейку для спасения собственного дела. Нет, я не отказалась, от своей идеи, не забросила, собственное, данное вселенной обещание. Я просто не как, не находила вариантов. Мне казалось, кощунственным производить освещение ножом, или используя, физическую силу. Которой у меня, по сути, и нет. Пользуясь примитивным, по своей структуре, методом насилия. Я привыкла к пистолету, где нет осечек, ошибок, нет непосредственного контакта, грязи и боли. Пусть он и грешник, но все равно не заслужил пытки, в последние мгновения, своей жалкой жизни. Я не могла отобрать его дыхание, чем либо, нежили, привычным мне инструментом. Это не должно быть посредственно, торопливо несдержанно, не в этот раз, не тогда, когда я возвращаю себе, былую жизнь. Но так как у меня, не была пистолета, а достать его была невозможна, без денег, документов и вереницы разрешений, и бланков. Я наивно предположила, что могу позаимствовать, пистолет у Натана. Я пару раз видела его, когда он уставший после смены оставлял его, пряма на диване, не опасаясь, за сохранность, своего важного оружия. Но в последние дни, словно зная то, что знаю я, понимая мои намеренья, он убирал его, пряча в комнате. Закрывая дверь на замок, когда уходил из дома или брал на работу. Поэтому, я не как не могла, добраться, до желанной цели. Что-что, а навыками взломщика, я не обладала никогда. Именно из-за этого, пришлось ждать осечки, ошибки, случайности. Притупляя странные, не понятно откуда взявшиеся подозрения Натана, полным, и без оговорочным спокойствием. Не оставляя ему, даже шанса, на подтверждения, собственной паранойи. На самом дели, я часто задумалась, что же он увидел такова, в тот день, в моих глазах, что его мнения, кардинально поменялась, рождая непривычные, неподкрепленные не чем недомолвки. Он теперь смотрел на меня, совсем не так как обычно. В его взгляде, появилась, какое-то, усталое разочарования и тихая, почти не слышная мольба. Он словно, просил меня о чем-то, почти умолял. Но я, не могла понять, о чем. И не могла до конца осознать, вижу ли я это на самом деле, или моя буйная фантазия приобрела, окончательно шизофренический вид.  

 

И выйдя из комнаты, на четвертый день, моих метаний с непривычно приветливым настроем, я совсем не ожидала, увидеть за столом вместо Натана, Тима. Мирно попевающего свой кофе. Он только лишь, инстинктивно обернулся, на звук. Прекрасно зная, что там я. И встретив меня, совершена злорадной улыбкой. С полным пренебрежительным безразличием, обернулся назад, к своему, горячему, терпкому кофе. Делая очень успешно вид, что меня здесь нет. Мне стало неловка, но я решила, что убегать и прятаться, в своей комнате, жалка даже, для моей непривередливой, не гордой натуре. Он все так же, продолжал сидеть в блаженстве, глоток за глотком, выпивая свой кофе. Он не просто игнорировал меня, скрывая взгляд, прячась за собственной холодность. Нет, для него это было, слишком просто, слишком постыдно. Он без всякого стеснения, смотрел на меня с нескрываемым ехидством, во взгляде. И в тоже время, даже не замечая, смотря словно, сквозь меня. Всю ту бесконечность, пока я делала завтрак, он пытал меня, таким изощренным, ментальным способам. Пока я наконец, не рассвирепела, с громким грохотом бросая тарелку и не спросила, переходя пряма сразу, на крик.  

–Может, хватит!  

–Что, хватить? – Поинтересовался он, совсем без интереса, делая новый глоток и закатывая глаза, от наслаждения.  

–Этого. – Уточнила я, но он все так же, смотрел сквозь меня, ещё больше раззадоривая.  

–Я поняла, ты на меня зол, но мне все равно, что ты думаешь и что чувствуешь, я от своего мнения не откажусь. – Продолжила я, видя, предчувствуя, что он не ответить.  

–Ты себя очень переоцениваешь, детка, если честно, мне совсем плевать, что ты думаешь и как. – Ответил он нагла, и я чуть ли, не задохнулась, от возмущения. До конца, даже не понимая, что сильнее меня раздражает, его тон, его слова, его обращения ко мне или он сам, как личность. Ещё несколько мгновений, мы перебивали, в спокойной тишине. То есть он медитировал, над чашкой кофе, которая почти закончилась, растягивая свое удовольствия, а я медленно закипала.  

–Ты знаешь, в моей семье, тебе бы голову оторвали за всё это. – Сказала я, не выдерживая. Толька сейчас замечая, что у него накрашены ногти. Вульгарно, постыдно, кроваво красным цветом выделяясь, на фоне всего остального словно огромное, светящееся в ночи пятно, указателем, направленное на его душу.  

–Ты про мой маникюр или про мои, предпочтения в сексе? – Спросил он, невероятно спокойно, поднимая вверх свою руку, в совершенно, манерном жесте. От чего мне резка поплохело, а затем, я позорна покраснела когда до меня, наконец дошел, смысл слов, которые он сказал. Он же, только тихо, совсем несдерживаемое хихикнул, на мгновения, теряя контроль, над собой смотря на мое, кроваво красное от смущения лицо. – Может до того, как будешь осуждать людей научишься, хотя бы спокойно, говорить, о таких вещах не впадая при этом, в истерику.  

Я захлебнулась, собственным недовольством, не зная, что сказать, ведь моя челюсть полетела так глубоко в низ, что я и забыла её вставить перед падением.  

–Я могу говорить, о таких вещах но не хочу потому что это, неприлично и грязно, о то, о чем ты говоришь, это содомия, а не то, что ты сказал. – Пролепетала я сама, понимая, как жалко, это выглядит.  

–О умные слова, я тоже, их знаю. – Сказал он, только в ответ, с каждым разом, все сильнее разжигая мое бешенство. Он не сердился, не обижался, никак не реагировал, но мои слова и отчего-то это ледяное спокойствие, бесила ещё сильнее. Я чувствовала себя невидимкой.  

–Может, будешь серьезен, хоть секунду. – Сказала я, исчерпав все другие, возможные фразы. На что в ответ, только и заслужила, что саркастично, приподнятую бровь.  

–Я и так, предельно серьёзен.  

–Если бы, ты был серьезен, ты бы так не ухмылялся, кичась своим грехом.  

–Ну а, что мне грустить, я все равно попаду в ад, так почему бы, хоть сейчас, не развлечься. – Сказал он, под аккомпанемент моего полного, шоком вздоха.  

–И тебе, совсем плевать? – Спросила я, не зная зачем, какой смысл, добиваться разумности, от такого на сквозь прогнившего, пропащего, индивидуума.  

–Может, мне была бы не плевать если бы, я в это верил. – Сказал он и искренне, злорадно улыбнулся. Но всего на мгновения, показывая мне, свои зубы. Словно обязательный, ритуал. Точка, во всех моих попытках, достучаться до него. Но я все равно, продолжила.  

–Но, а если ты умрешь и это окажется правдой и нечего изменить, будет нельзя, что ты тогда будешь делать? – Сыпала я, вопросами снова, тараторя и не понимая, что делаю, находясь в полном и безоговорочном, удивлении.  

–Признаю, что я был не прав. – Ответил он, все с той же, навязчивой улыбкой, что не как не вязалась, с разговорами о вечном проклятии.  

–Я тебя, просто не понимаю. – Произнесла я, обессиленно. Можно сказать, у меня опустились руки, хотя я и сама не понимала, зачем вообще их подняла и протянула, такому как он. Зачем старалась помочь?  

–Ну что же, а я тебя не понимаю и нам придется, с этим жить.  

Я не верила, просто не верила, что люди могут быть такими безразличными, самодовольными и непробиваемыми упрямыми, в своей глупости. Мне не хотелось, с ним говорить, не хотелось даже, смотреть в его сторону оскверняя свой взгляд. Именно поэтому, я замолкла, давая себе обет, полного и безграничного молчания. Я занималась, сооружениям себе, полноценного завтрака, изо всех сил показывая, свое полная отвращения и пренебрежения его натурой. Обидно была только то, что он этого, даже не замечал, продолжая совершенно спокойно, почти медитативно крутить, в своей руке, уже пустую чашку. Медленными, жеманными движениями, другой руки, листая страницы, журнала, что лежал на столе. Меня это раздражала, не знаю почему, но раздражала. Это пренебрежения к моему полному отвращению, вызывала странные, не виданные до селе чувства. Вызывая, не свойственную мне гордыню. Которую, так спокойно, незаметно, ущемили. Я все так же позорно из-под тешка, наблюдала за ним нарушая, собственный зарок, оскорбляя свои же, принципы. Но я не могла, оторвать взгляд от ярка красных ногтей, что так контрастировали с вполне мужественной внешностью, этого парня. Вроде бы, он не вел себя, так откровенно женственно когда мы виделись, в прошлый раз. Так от чего сейчас, он изменил, свою манеру поведения? Толька сейчас, я вдруг, с недовольством осознала, что так и не спросила у него, что он здесь делает и где вообще Натан. И мне придется нарушить вечную тишину, идя на сделку, с собственной совестью, если я желаю, узнать это. Недолго поспорив сама с собой, взвесив, все за и против решая, что для меня важнее, добыть информацию или сохранить лицо. В первую очередь, перед самой собой. И я, все же решилась спросить не без удовольствия, думая, что может, хотя бы сейчас привлеку его внимания.  

–А, где Натан?  

–Неужели, ты решила перервать такое сложное и невероятно болезненная, для меня наказания тишиной? – Спросил он, ехидно поднимая, одну из бровей в вопросительном жесте, вверх. А я и вовсе пожалела, что открыла рот. Он был, настолько же, не выносим, насколько казался с самого начала.  

–А нормально, ответить на вопрос, ты не можешь?  

–Конечно, что бы, только не пожелала, ваша душа. – Сказал он, вставая со своего места, и делая до боли, театральный поклон. А я так сильно сжала ложку, в своей руке, что буквально ощутила, как холодное железо проникает, мне прямо под кожу. Думая о том, как хорошо, что Натан, убрал все колющие, режущие предметы. Иначе, здесь бы было, новое, неопровержимое, доказательство, моей невменяемости. В лице до боли раздражающего, трупа, с красными ногтями.  

–Он, ушел на работу.  

–А ты, тогда, что здесь делаешь?  

–У нас дома, травят термитов и нужно было, куда-то уйти Натан предложил, его дом.  

–Восхитительно. – Сказала я, выпуская такой обреченный, по свой тяжести вздох, что наверное будь он материальным, он бы уже давно, пробил пол.  

–Не поверишь, я тоже так подумал. – Сказал он, как всегда с издевательской улыбкой, на лице. Пока я думала, чем заслужила такую, невероятную кару.  

–А где твой… – Хотела спросить я, но перервалась, на полу слове. Не зная, как это назвать, какие слова подобрать, этому пагубному определению. Хотя, я все-таки, со стыдом понимаю, что знала просто не желала, осквернять свой рот такими словами. И так и не найдя, нужных слов, я застыла как изваяния покраснев до самых кончиков ушей. Показывая перед ним, свою слабость. Оставляя свою личность, на растерзания, этого чудовища. Не моя вина, что у нас не было, такова нужного в биту, предмета, «как говорить с содомитами».  

–Уверен, ты сможешь, выговорить это слово и на тебя не падет, Божья кара. – Сказал он, продолжая откровенно, потешаться надо мной. В первую нашу встречу, я ведь, наивно думала, что он само спокойствие, сейчас же жалею, что здесь не оказался Доменик. Тот бы, просто разорвал меня на куски, не вынося мне при этом мозг. Я ещё, какое-то время, тужилась, выдавить из себя, это непотребство. Глубоко внутри, понимая, что мой язык, физически, на это, не способен. И только тогда, пораженно сказала.  

–Не важно – И продолжила, свои дела, с окончательным пониманием, что наш разговор никогда не срастется.  

–Он, на работе. – Ответил, неожиданно спокойно Тим, на мой, так и не заданный вопрос. И когда, я с удавлением обернулась, к источнику звука, заметила прежнего, привычно, меланхолична спокойного парня, без тени издевке на лице. Не схожего ничем, на того дьявола, каким он был мгновения назад. Не понятно только, что из этого маска, а что правдивое отображения личности. Или может, это все, одни только маски тонкая, искусная притворства игра. А настоящего, я не когда, и не увижу. И не хочу, если честно. Я хотела уже закончить на этом, наш совсем, не светский диалог, но мне в глаза, вновь бросились, кровава красные ногти. Словно красная тряпка, для быка, они отвращали, так же сильно, как и привлекали моё внимание. Заставляя стыдиться, собственного, интереса. Сигнализирующие, оставляющие отпечаток, буквально у меня на веках, на всегда запечатленные в моей голове. Они, не давали мне шанса, уйти.  

–Ты, ещё и трансвестит? – Спросила я, наконец вспомнив, новомодная, определения мерзости.  

–Да, когда я не трансгендер или пансексуал или асексуал. – Ответил он, смеясь и хотя я не знала, значения этих новых слов. Я прекрасно понимала, подтекст этой ироний. Это была, до боли, банальная насмешка, к которым, я уже даже привыкла. Поэтому, я с умным спокойным видам, ждала. Когда разум в его организме, возьмет верх, и он вновь будет выражаться, как обычный, здоровый, человек. Если в его случаи, это вообще возможно.  

–Вообще, на самом деле я не люблю такие штуки. Но так как Натан, сказал, что ты будешь, здесь. – Сказал он, по нахальному, совершенно непристойно, улыбаясь. Словно открыл, мне великую истину или сделал что-то важное, в этот самый, момент. Окончательно, возмущая меня, своим ответам.  

–То есть, ты так себя ведешь просто, чтобы разозлить меня? – Спросила я, на что он, только пожал плечами, снова парадируя, то ли клоуна, то ли, самого себя. – А говорил, что тебе плевать на мои слова, хотя мстишь, мне именно за них.  

–То, что мне нравиться тебя бесить, не означает, что мне, не плевать на тебя или я обижаюсь или злюсь. – Произнес он, по слогам, словно объясняя, ребенку.  

–Я и Доменика, люблю бесить время от времени. – Продолжал он, серьезно. На корню, разбивая, моё самодовольство.  

–Тогда, мне очень жаль Доменика – Бросила я, совсем не подумав. За что он, и зацепился, как клеш  

–Боже мой! Она жалеет содомитов, позовите прессу, скорее, нужно срочно, это запечатлеть! – Закричал он, на всю квартиру. И я подозреваю, что его услышал, даже самый дальний и самый глухой жилец, в этом доме. Я же, уже про себя, подумала, как мне жаль, Доменика, даже не стесняясь, этой, абсолютно противоестественной мысли. И вернулась, к своим делам. Но, не тут, то было, он просто не давал, мне закончить, этот разговор.  

–Вообще я ещё хотел, платья одеть и накраситься, но Натан, меня уговорил, этого не делать. Сказав, что трупа в своей квартире, он не перенесет. Так что, поблагодари его когда увидишь, за спасения, твоей хрупкой детской психики. – Я не ответила, просто отвернулась, стараясь из-за всех своих сил, не обращать внимания, не вступать, на путь сближения, не давать ему, поводов для разговора. И у меня, это отлично получалось, ту неловкую, вечность, когда я делала, себе законный, питательный завтрак, без единой, серьезной мысли в голове. Я действительно его не замечала, заставляя себя всерьез, усомниться, в его присутствии и реальности, в этом самом пространстве. Он был для меня, в этот момент, только лишь мебелью. Раздражающей, невыносимой, но мебелью. Частью интерьера то, с чем легко просто смериться, так как оно существует, без твоего на то желания или позволения. Он просто был, здесь и сейчас. Желала ли я его присутствия, или же отрицала его. Жаль только, сама эта мебель, не могла смериться с этой простой и совершенно естественной ролью, в моём сознании. Так как он, все время ходил, сидел, трогал и вертел вещи, брал книги, лежал, задрав ноги и пытаясь читать, хотя уже через мгновения, его фокус внимания менялся и он отбрасывал книгу, без всякой жалости. И весь этот невыносимый процесс, круг, начинался, сначала. Видимо, спокойствия была не его, основной стихией, как и тишина, ведь он просто не мог, выносить полного отсутствия звуков. Поэтому он создавал их сам. Напевая, про себя, мурлыча и даже выбивая, какой-то неизведанный ритм ногтями, по очередной книге. Но я, все равно стойка держалась, не реагируя, на эти явные, инсинуации. И лишь, когда я окончательно, расправилась с завтраком и имела полное, законное право уйти. Я почему-то застыла, посреди комнаты, чувствуя, невыносимое желание, задать один единственный вопрос. Но разрываясь в сомнениях, стоит ли оно той цены, которую придется платить за пагубный, почти презрительный интерес. А цена, была высока. Я не хотела, начать новую волну, словесных баталий. На самом деле, я вовсе, не хотела с ним говорить. Или же скорее, не должна была хотеть. Но от чего-то, я так и не смогла просто уйти. Словно странная зверюшка, экспонат в музей, что я не понимаю он приковывал к себе внимания. Заставляя думать, заставляя спрашивать то, о чем до этого, ты даже не позволил бы себе представлять. Я все-таки не выдержав соблазна я все таки спросила.  

–Ты ведь, можешь выбрать другую жизнь, тогда почему, подаешься соблазну и живешь так?  

–Как интересно, так? – Переспросил он, с честной насмешкой вновь отбрасывая, книгу. Мне было отвратительно, что я все-таки, разбила его скуку. Я и не надеялась, что он сразу ответит, на прямой вопрос, опыт общения с этим субъектам, научил меня простой истине. Ждать, пока поток, невыносимого ехидства, спадет. И только тогда, постепенно, слой за слоем, выдергивать, из злорадства настоящий ответ. Но сейчас, момент истины немного затянулся. Поэтому, мне пришлось, ещё пару минут, подождать, в тихом и некомфортном уединения пока он наконец не выдал.  

–А кто, тебе сказал, что это выбор. – И посмотрел на меня так, как ещё не смотрел никто, как мне казалось, не может смотреть человек. Пронзительная злость и напряжение, сказывалось, на каждой черточке его лица, делая их, по орлиному, острее, свирепее, опаснее. И впервые, после встречи взглядом с Доменикам, я поняла, что мне угрожает опасность, ещё большая чем была тогда, в тот роковой момент. Он не был взбешен или подвергнут, ежеминутному влиянию ощущений, это было спокойная, тихая уверенность. Обыденная, направленная ярость.  

–Я не выбирал, такой образ жизни никто из нас, не выбирал. Мы просто такие, какими являемся и мы не лицемеры, чтобы притворяться другими. Я понял это, ещё с детства, мне была всего шесть, когда я осознал, кто я.  

–И что, ты вот так просто смерился? Это слабость. – Произнесла я, в желании, чтоб мой голос, звучал сильнее осуждающе и властно, но получилась какое-то, несоразмерное, со мной пищание. Я старалась не смотреть, на то как медленно он встает, с обманчивой легкостью, останавливаясь, против меня.  

–А я напротив, считаю, это настоящей силой. – Сказал он, так и застыв, на этом берегу. Перед шагом вперед и отступлениям назад, даже не замечая, как быстро, у меня пересохла во рту от потери речи. И все былое красноречие, скатилась, в не верящий, скептический взгляд. – Я всю, свою жизнь, доказывал всем и каждому, что тот факт, что я такой как я есть, не дает, никому, ни какого права, возвышаться надомной. Я говорил правду, каждый раз, с самого детва и даже, когда меня пытались унизить, за эту правду. Это заканчивалась плохо, прежде всего, для них, не для меня.  

Он стоял так, целую вечность, смотря пряма на меня ожидая чего-то, чего я, не могла ему дать, так как была слишком напугана. Для какой либо, реакции. Напугана, тем осознанием, что если Доменик, мог бы просто меня ударить, причинив физический вред в пылу, собственной ярости. То Тим, этот худой, слабый на вид парень, спокойный по натуре. И в тоже время, гиперактивный в своей детской непоследовательности. Мог бы убить, не на секунду ни поколебавшись. Это было, в его глазах, в позе, в мимике, во всем том, что отражала его личность. Это была, не маска и не игра, это просто, был он. В этот момент, он не выглядел как слуга народа, скорее походил на того, кто был, по ту сторону закона.  

Он наконец, вернулся назад на диван, спокойный и более не возбужденный. Снимая эту правду, одевая другую. Ведь как я поняла, у него не было на самом деле масок. Не было секретов, просто разные, стороны, разные грани. И в тот момент, когда он спокойно улыбнулся, на мой ступор, тихо хмыкнув в сторонку. Я наконец поняла, что это была лишь демонстрация, пробный просмотр, так сказать. Он не был, не маньяком, не неуравновешенным. Он был разумным парнем, который в определенных обстоятельствах, мог стать ужасней, самого страшного психа. Это не было реакцией, на мои слова, а лишь простая презентация. Тогда, я наконец осмелела, понимая, что за слова, мне ничего не грозит. Если они конечно направлены, не против Доменика и спросила.  

–И твои родители, нечего не сказали?  

–Они, может быть и хотели, но как только, я поставил их перед фактом, кто я есть. То, просто собрал вещи и ушел из дома.  

–Но, тебе было то всего 6 лет? – Спросила я шокировано, на что, он только укоризненно, приподнял бровь, словно в немом жесте, неужели ты не веришь, что я на такое способен.  

–А я, и не сказал, что ушел далеко, они нашли меня, часа через два. Я просто показал, что не стану терпеть, какой-либо попытки, изменить меня. И даже не имея ни чего, будучи маленьким, и беззащитным, я лучше уйду чем сломаюсь. И с тех пор, они не против, – Добавил он, к своему ответу, облаченному в монолог. И на этом, можно была бы, прерваться, уйти, утолив своё грешное любопытства избежав, дальнейшего контакта. Но почему-то, не контролируя себя, я подошла лишь ближе и без всякой брезгливости, села на диван. Прямо рядом с ним и произнесла, почти дружески.  

– По моему, ты себе это, просто придумал, порок, он не может быть, врожденным. Он развевается, от слабости и толерантности, к мелким проступкам.  

–Может быть, но это, моя голова и моя жизнь, и я сам решаю, как именно мне сходить с ума. – Ответил он, смотря на меня с несмываемым добродушиям. Хотя не должен был, просто не мог, а обязан был, напротив, естественно отторгать, моё общество. Мы были, совершенно разными, как лед и пламя, и не могли даже находиться в одной комнате. Не могли, не то что согласиться с друг другом, а даже принять, существования, друг друга. Но от чего-то, он смотрел на меня, именно так. Как на друга, соратника, а не на того, кто его призирает. Это его ошибка, или моя? Это я позволила, этому взгляду, появиться, проявив слабость.  

–Ты только что, назвал ге…. – Я прервалась, на полу слове, под его усмехающийся взгляд, снова не зная, как подобрать слова, для выражения мысли. С одной стороны, нас учили, не беспокоиться, о чувствах падших, но с другой, я ещё, хотела жить. – Я хотела сказать, ты только что, признался, что ты и тебе подобные, просто сумасшедшие. – Нашла, наконец я, нужное выражение.  

–Очень даже, может быть. – Ответил он, прекрасно замечая, мой ошеломленный, взгляд и открытый, в немом вопросе рот. И тут же добавляя, без всякой заминки. – Раз позволяем, таким как ты, запугивать нас и скрываемся.  

Как не странно, но я засмеялась, действительно засмеялась искреннее, и по-настоящему. Он даже бровью не повёл, на такую, несоизмеримо неправильную реакцию, хотя я видела, что он удивлен. Не меньше, а то и больше, моего. И даже не тем, что я смеюсь, а скорее тем, что ему хочется смеяться, рядом со мной. Парадоксальность, этой ситуаций, заключалась в нашем зеркальном, несовпадении ожиданий. Он должен, ненавидеть и призирать меня, за мои слова, мои мысли, но ему хорошо со мной, как со старым другом. И даже самые обидные уколы, становятся безобидными, подколками. Я же, смотря на мои мысли и суждения, должна призирать его. И я призираю, но не от того, что чувствую, эту естественную реакцию, а потому, что заставляю себя, её чувствовать. На самом деле, я даже забылась, теряя всякую связь, с собственным прошлым. Теряя ту нить, что должна была быть, катализаторам к моей ненависти. На мгновения, я даже прониклась, уважениям к его словам, поступкам, действиям. В отличии от Натана, он не пытался убедить меня, что черное, это белое, а белое это черное. Не старался, сделать меня другой и вбить мне в голову, что моё мнение, об этом мире глубоко неправильное. Нет, он конечно не соглашался и отрицал моё виденье, но не видел в этом, ни какова повода для злости. Это просто, было ему, параллельно.  

–То есть, если бы выбор, был все-таки, возможным, ты бы выбрал, быть нормальным? – Спросила я, как только смех утих, даже в воздухе, не оставляя своего следа.  

–Если бы, у меня был выбор, я бы никогда и ни за что, не выбрал нормальность, ведь тогда я бы потерял Доменика.  

–Возможно, ты бы приобрел кого-то другого, лучше, правильнее.  

–Нет никого лучше. – Ответил он просто. Перечеркивая все возражения, прямо на корню. И в его глазах, в этот самый момент, был такой свет, такое невероятное, пламя. А на лице, еле заметная улыбка, словно он вспоминает, что-то глубоко личное. И снова, как мантру, я повторяю себе, что это не любовь, не любовь, а только простая, грязная похоть. И в тоже время, без вольно вспоминая, мою, так и не угаснувшую любовь, к мистеру Филипсу, которая тоже была лишь грязью и свое отвращения к мужу, которую почему-то прозвали, высшей степенью любви. Почему все так запутано, неправильно, несуразно. Я не хотела, об этом думать, я не могла, об этом думать, не позволяя себе с тех пор, когда он принес мне, первую порцию боли. Именно поэтому, я просто сказала.  

–Ну, у тебя, могли бы быть, дети.  

–Неужели, ты думаешь, что если бы, мы с Доменикам хотели детей, мы бы, не завели их? – Спросил он наконец, полностью повернувшись, ко мне лицом, сокрушая наше расстояния ещё сильнее.  

–Но это, противоречить природе! – Возмутилась я, вновь с небывалой радостью, принимая, это воинственное настроение.  

–Что именно, дети у нас, или наше не желания их заводить?  

– И то, и другое. – Ответила я, не находя большой и единой разницы, между двух зол. Но кажется, ему была все равно и на мои слова и на мои ответы. Он не ждал их, и они, нечего не меняли, не в нем, не в нас, не в этой неловкой, возобновившейся тишине. Он просто пожал плечами, заканчивая тему. Не стараясь переспорить или изменить. Простое и полное, по своей состоятельности, безразличие. И это было, странно. Не получать отклика, не видеть реакций. Не отражения, не принятия, ничего. Может быть, именно поэтому, нам была так комфортна говорить. Противоестественно, неправильно, почти нереально, в своей искаженности, но комфортно. Потому что, он не слушал меня, а я не слушала его, мы были просто, двое людей говорящий с пустотой. На разных языках, разными диалектами, с глухим оппонентом. И как это, не противоестественно, разговор продолжался. И мы говорили, обо всем и не о чем, мы говорили честно и лгали друг другу, мы слушали, и не слышали. И я даже не заметила, как на город, спустилась оглушающая тьма, возвращая меня в реальность, громкой трелью, дверного замка.  

–Это наверное, Доменик. – Сказал Тим, вставая со своего места. Я же напротив, зажимаясь в него, стараясь скрыться, спрятаться, сбежать. И не от Доменика, а скорее от самой себя. Стыд, что все это время не показывал себя, захлестнул меня, горячей, обжигающей волной. Я говорила с ним по-настоящему, говорила, как с равным, как с человеком, как с живым существом. Хотелось наказать себя, вывести всю боль, весь стыд и все смятение, из организма, одним резким, увесистым рывком. Но в доме, не было нечего острого, с того самого разговора с Натаном. Из-за чего, мне только и оставалась, что метаться внутри, ломаясь на части, так и не исторгая из себя весь этот яд, пуская по бесконечному кругу. Я не знала, не понимала, как справиться с этими эмоциями, как простить себя без ножа, без боли, без крика и крови. Я была замурована, в собственном проступке, закрыта, загнана в угол собственного тела, что являлась для меня ловушкой. Единственное что я могла, до легкой, слишком незначительной пульсаций боли, впиться ногтями, себя в ладонь. Но это было слишком мягко, слишком снисходительно, слишком слабо. Это было, нечто полностью пустая, трата времени. Наверное, Тим, что-то заметил может, мой загнанный взгляд или привычная отстранения, потому как, он тут же, сказал.  

–Не волнуйся, я никому не скажу, что ты со мной говорила.  

–Но я, то буду знать.  

–Тебе, я тоже могу, не говорить. – Сказал он, на последок, проходя мима меня, к входной двери. Вероятней всего, он хотел сделать, как лучше, но у него это не получилась. Не в этот раз, не в эту секунду и не в этой, жизни. Послушался скрип двери и тихий звук поцелуя. От которого, меня всю передернула наполняя отвращением, заставляя на целое мгновения, забыть о приливе оправданий и стыда, из-за рвотного рефлекса. Я даже старалась не слушать и не смотреть, в след уходящему Тиму. Но все равно уголком глаза, заметила, счастливое и умиротворенное лицо Доменика. Которое резко стала злым и уставшим, как только, его взгляд, скользнул по мне.  

–Ты с ней, все это время провел? – Услышала я, голос Доменика, который слишком громко шептал, выдавая свое отвращение.  

–Ой, да ладно тебе, она не так уж и плоха. – Ответил Тим, и я почти услышала как передернула Доменика, от его слов.  

–Как ты можешь такое говорить, после всего, что она нам говорила. – Произнес Доменик, уже совсем не скрываясь, крича на всю комнату. Ожидая от меня, чего? Скандала, крика, или может протеста. Но его не последовала. Я не могу ни чего сделать и спасти я их тоже не способна. Так зачем же расточать свои эмоции, на этих, запутавшихся существ.  

–Во-первых, не нам, а Натану, а во-вторых, я не сказал, что она мне нравиться, я просто сказал, что она не так плоха. – Я буквально услышала тихое фырканья, в след за которым, раздался громкий стон, закрывающейся двери. Они ушли, вот так вот просто, даже не сообщая, о том, что покинули пространство. Словно испаряясь, в этой непроглядной тьме. Оставляя меня одну, бесконечно безумную, расчесывающую, свою собственную плоть, острыми ногтями. Стараясь вызвать, тот отклик который мне был необходим. Но полоса за полосой и легкая, совсем незаметная дрожь боли, не давали мне, никакого успокоения. Я чесала и чесала. Пока через несколько минут, на поверхности, не вспыхнули, алые полосы и не появилась-таки, желанная мне кровь. Но в этот раз, она почему-то не усемеряла, не позволяла мне выдохнуть. Напротив, она внушала ужас. Слишком неестественно, слишком неправильно, чересчур ужасно. Я отчего-то, ощутила себя именно тем, кем меня видят, эти люди. Сумасшедшей, окончательно утратившей, свой разум. Захотелось скрыться, спрятаться, смыть свой позор. Но капли, текли по рукам и не чем не удерживаемые, скатывались прямо, на белый диван Натана. Оставляя неопровержимое доказательство, несмываемый след. Только увидев, как красные пятна, расползаются, в замысловатом узоре, образуя пугающие образы. Я наконец вскочила с дивана, стараясь зажать, раны руками. Не понимая, когда я успела, так пораниться. Но кровь, она все текла и текла. Целыми каплями, ручьям, буквально водопадами, выкачивая из меня, всю мою жизнь. Я закричала от страха, непонимания происходящего. И в тоже время, от отчётливого знания своей близкой кончины. Не могло быть иначе, не могло быть по-другому. Люде не могут выжить, теряя такое количества, ценной крови. Я даже не понимала, что сделать, чем зажать эту брешь в моем теле. Но я предельно ясно ощущала, как с каждой каплей, каждым пятном, портящим белоснежные стены, меня покидает часть меня самой. Из меня, исторгается личность. Но крик словно сам, потонул в этом потоки, не давая звукам вырваться наружу. Закрывая мне, весь кислород, кровавым излияниям. Но вот, крови стала даже слишком много, она поднималась по моим ногам словно река, топя меня под собою. Поднимая меня, все выше и выше, прямо к потолку. Так, что осталась лишь маленький клопик пространства, где ещё можно была, захватить, спасительный воздух. Где ещё не была, этого красного марева, что попадает в глаза, затуманивая взгляд и оказывается в легких, не давая дышать. Я все ещё кричала, но тишина, не давала прорваться, моим излияниям. А кровь, словно стремясь вернуться на законное место, оказалась внутри моего горла. И казалось бы, ещё чуть-чуть, совсем немного и наступит привычный, естественный финал. В последний, самый кульминационный момент, когда голова начинает кружиться, от удушья, я думаю, что это невозможно, этого не может быть. Но тут, я услышала, голос Натана. И словно что-то лопнула, какой-то пузырь. Я снова стою, на твёрдом полу, меня трясет, а он словно, чего-то ожидает, у меня за спиной.  

–Привет, ты дома? – Я думала, что кровь все ещё здесь, повсюду, замарала собой, абсолютно все. Думала, что он накричит на меня, рассердиться. И тратя последний силы, на то что бы объясниться, я наконец обернулась к нему. И только, в этот момент, поняла, что белизна не испорчена, а на руках зияют, всего лишь, еле заметные, алые полосы. Натан смотрел на меня, с непониманием, которое резко переросло в беспокойство. Как только, я сама того не понимая, начала оседать, на белый ковер, погружаясь, в спасительную темноту. Может это и есть смерть, может такой, она и должна быть.  

 

 

21 год, 2 месяца. День рожденья.  

Но нет, я не умерла, и вскоре, после спасительного ничего, настала привычное всё. Я пришла в себя, так же резка, как недавно потеряла. Натан все обеспокоено метался, из угла в угол, намереваясь позвонить в скорую, вызвать врачей или даже хирургов. Чего я абсолютно не желала, боясь встречаться глазами, с людьми, в белых халатах. Именно поэтому, долгие минуты уговоров, ушли на попытки, если не избежать, то хотя бы отсрочить их приход. Но Натан, был как некогда, непреклонен, в своей обеспокоенности. Пока я не сказала, что по сути, из больницы, я сбежала. И если мы вызовем врачей, возникнет множества, логических вопросов, ко мне и к нему. И хотя эта отмазка казалась натянутой, но все же, была достаточно реалистична, чтобы хоть немного остудить его пыл. Хотя, он все же вяло, но держался за свой страх, что со мной, что-то не так. Пока я не сказала, что все нормально, просто я не ела с утра, вот и потеряла сознания. Это была наглая, а главное глупая лож. Ведь даже Тим, мог бы её, опровергнуть. Ну лучше, было бы лгать и выдумывать, чем говорить настоящую, реальную правду. Я не могла говорить об этом, не с ними, ни даже сама с собой. Я старалась не думать, не анализировать и уж точно не понимать. Ведь не смотря, на весь тот мрак, что твориться в моём сознании, я все же могу делать логические выводы, и связывать одно события с другим. Но сейчас, мне совсем не нравятся эти связки, не нравиться понимать и не нравиться, думать. Я боялась оставаться наедине, с этими мыслями, боялась самой себя. Боялась того, что я уже давно не я. И мой рассудок, лишь отдаленная тень, настоящего, прошлого ума. Я стала сомневаться во всем, в себе, в других людях, в вещях, событиях, предметах. Что делать когда аксиомы, правда и реальность, все пошатнулась. Что делать, когда ты не понимаешь правдивы ли твои суждения, обо всем, что окружает тебя. Это нельзя не доказать, не опровергнуть. Все держится, на простой вере, вере себе. Но у меня её, уже просто не было. Именно поэтому, последующий месяц, я почти все время спала стараясь забиться, хотя бы в мире собственных кошмаров. Но и туда, умудрился пробраться, страх. Наполняя, и без того, тяжелый отдых, кошмарными образами и знаками. Когда я не спала, я старалась не с кем, не говорить. Я не хотела оставаться одна, но и не могла, разделить эту ношу, с другими людьми. Избегая, всякого контакта. Не жилая вопросов, на которые, я просто не знаю ответов. Наши разговоры с Натаном, вновь стали односложными. И как бы он не пытался пробраться, заглянуть за ширму, войти внутрь, я ему этого не позволяла, выталкивая прочь. Из своих мыслей, из жизни. И хоть он, всегда был рядом, следя за мной, с новой раздражавшей педантичности. Смотря, чтоб я хорошо питалась и вовремя ложилась спать. Его на самом деле, не было рядом. Я была одна, совсем одна, наедине с собственным, напуганным, загнанным, сознанием. Все мои цели, все мысли, идей, проблемы, отошли на второй план. Уничтоженные, ударам реальности. Если она, ещё существовала для меня, как таковая. Я не знала, зачем продолжать бестолковое существование, если главное и единственное отличие, между человеком и животным, это разум и мой, уходит в закат. Когда я не спала, я плакала, истерична и громка, или тиха и не заметно, даже, для самой себя. А порой, я просто сидела без движения, не видя смысла, даже в собственных слезах, не чувствуя не думая и не двигаясь. Словно меня, и нет тут. Я старалась не смотреть на вещи, не рассматривать предметы, фокусируя на них внимания. Избегая нового видения, нового кошмара, новой возможности, потерять себя. На самом деле мне было страшно, невероятно страшно, страшнее, чем, когда я осталась совсем одна, наедине с этим мирам покинутая, оставленная умирать. Это была животная, невероятная по своей силе, паника. В один из дней, Натан даже пытался вытащить меня из дома, заставляя выйти из своей скорлупы. Я может быть и вышла, ушла, сбежала, но дом, все ещё остался во мне. Я все ещё была во мне. Я была отстранена, разбита, сломана, подавлена. Я находилась, все время в себе, не замечая никого и ничего вокруг. Он водил меня по округе, пытаясь вызвать хоть какую-то, обоснованную реакцию, сначала радость, потом, хотя бы шока. Он показывал и знакомил меня, со своими друзьями из полицейского участка, и водил в сам участок, заставляя с полна, окунуться в мир, который меня возмущает. Увидеть людей, к которым я, испытываю отвращения. Но мне, было всё равно, я ничего не чувствовала, стараясь скорее играть, чем быть собой. Случилась то, чего я больше всего боялась, даже ещё не потеряв свой рассудок, не утратив до конца, способность критически мыслить. Я уже была заперта в себе, без всякой возможности выйти. И не какие проститутки, воры, убийцы или священники и прихожане, не могли вытащить меня наружу. Натан был обеспокоен, я видела это, он не понимал, что происходит, или скорее напротив, понимал, даже слишком сильна. Но у него все время, была такое лицо, как будто, он хочет что-то сказать, что-то важное, что-то нужное, но не может или же просто, не разрешает себе. В последний момент, просто убегая. Так бы и продолжалась, эта пытка временем, бесконечность в кошмаре. Пока однажды, я не встала, а на кухни, меня вместо Натана, не ожидал Тим. Мне захотелось, тут же вернуться назад, в постель, избегая этого контакта, который в прошлый раз, привёл к таким незавидным последствиям. Но я очень ошибалась, думая, что могу не заметно прийти и так же незаметно, скрыться.  

–Ей, ты куда, Натан мне голову оторвет, если узнает, что ты не ела свой завтрак. – Окликнул меня Тим, заставляя с покорностью жертвы идти назад. Я могла бы уйти, могла бы не слушать его, просто спрятаться, в своей темной, тихой комнате. Снова находиться запертой, в собственных кошмарах, изнывать от ужаса. Но я просто, слишком устала. Чтоб пререкаться, чтоб бороться, чтобы даже, просто жить. Я не чего не ответила, только села за стол, на котором уже расположилась, источающая жар каша.  

–Несколько недель назад, ты была более многословна? – Спросил он, обеспокоена смотря, как я вяло и ленива, перемешиваю густую консистенцию овсянки. А я лишь подумала, несколько недель назад, я просто была нормальней. В слух же, произнесла лишь два, коротких, прерывистых слова. Не имея, ни сил за собой, не возможности, говорить больше.  

–Это было тогда. – И приступила, за еду. На самом деле, каша была, ещё слишком обжигающе горячей, как по мне. Но употребления пиши, была хорошей действенной отмазкой, от раздражающих вопросов.  

–Не хочешь поговорить? – Спросил он вдруг, словно и не замечая, моего полного отторжения, не видя моей попытки, хотя бы ментально сбежать.  

–Нет. – Ответила я, просто продолжая, с остервенением жевать, обжигая себе, при этом нёба.  

–Мне, так не кажется. Мне кажется, ты напротив, жаждешь высказаться, просто не знаешь кому. – Я промолчала, так как не могла говорить, не хотела и забыла, как это делается. Но проходит минута, за ней другая и под тихая тиканья часов, мой голос, прорезает тишину. Разрезая её, словно острым, тонким ножом.  

–Я, что-то вижу – Произнесла я, четко, но абсолютно бессознательно, чувствуя, как эти слова с болью и кровью текут по венам, прорываясь наружу, вырываясь из плена плоти, рассекая внутренности. Освобождая, но в тоже время, оголяя и уничтожая меня. Слеза, отчаянная, одинокая, последняя, после рек страданий единственная оставшаяся, единственная возможная, скатывается по лицу. Горячая, обжигающая, но холодящая плоть. Оставляющая, за собой иссохшую, разрезанную рану, на сердце. Это далеко до истерики и уже за горами от боли. Это смирение и повиновение, тихая, безнадёжная одинокая, незаметная. Как смерть, последний рубеж, последняя остановка. Люди плачут, громка и яростно, когда им есть что терять, когда они не задались, не сломались, одинокая же слеза, означает падения, отчаянье. Он смотрит на меня, долго и внимательно рассматривая, прекрасно понимая, смысл моих слов, ища в моих глазах, лишь подтверждения.  

–Что именно? – Спрашивает, как не странно прозаично, спокойно, словно замечая, этот предвестник беды. Как он всегда замечал, как он все замечает, каждую черту, каждую не высказанную фразу, каждый не сделанный шаг. Но я молчу, стараясь заставить себя молчать, вновь уходя, убегая, в собственную ловушку делая вид, что ничего не произошло, ни чего не изменилось.  

–Вот теперь, не смей молчать! – Прорычал он, обеспокоена, опираясь на стол, так сильна, входя в мое личное пространство, что мне пришлось отшатнуться, убегая от его навязчивого присутствия. Он понимал, что я не буду говорить, осознавал, что я не отвечу без этого, незаметного толчка. Это не было откровения, это был надлом полное падения. Я никому не говорила, стараясь из последних сил, держать все в себе притворяться, играть, прятаться. И только здесь и сейчас, с тем, кого я презираю, я говорю откровенно и без прикрас. Но я не хочу, не желаю, ломать свою личность, ещё сильнее поэтому откровенно вру.  

–Это не важно, – Говорю я, хотя в душе и надеясь, что он не отстанет. Моля и крича из каждого своего взгляда, умоляя о пощади, о спасении об освобождении. Но он не успел даже, выполнить мое скрытая желания, вероятно даже не углядел его. Так как слова, не задерживаемые более, сломанной границей невыносимым патокам, хлынули наружу. Напоминая по своей силе, неконтролируемое извержение или глубокая отравления, где вместо желчи и остатков еды, выплескиваются слова, звуки и чувства.  

–Это, пугает меня. – Он, наверное, даже не понимал, о чем я говорю, я не понимала, о чем я говорю и зачем говорю в принципе. Запрещая себе, понимать. Но все же, казалось, мы говорим об одном и том же, думаем об одном и том же, находясь, на одной волне.  

–Что именно, то что ты видишь или сам факт, того, что ты это видишь? – Спросил он, через чур рационально и даже расслабленно, наконец отгораживаясь от меня давая мне пространства. Но только лишь, метафорически, физически при этом, садясь прямо на против меня, не давая мне не одного шанса, уйти от ответа. Ожидая, этого самого, ответа. Это удивляла, больше всего, он слушал и ждал, пытаясь разобраться без страхов, упреков и притворства. Просто смотря на меня, своим естественно, прямым взглядом. Он не пытался притворяться и не изображал сочувствия, он просто слушал, даже если и не понимал. Я-то думала, что после этих слов, буду на пол пути, к белым мягким стенам и смирительной рубашки, в цвет интерьера. Но нет, он не бежит в ужасе и не отрицает. А просто сидит, как месяц назад, словно мы ведем совершенно обычную, светскую беседу.  

–Ты не думаешь, что я шизофреник? – Спросила я удивлённо, со странным послевкусием, надежды. По сути ведь, его слова, нечего не изменят и не спасут. Ни чьи клятвы и уверения, не изменят правды и не сотрут реальность. А реальность такова, что во мне, больше нет ни надежды, ни веры, не в меня, не в людей, не в этот мир в целом, который искажают мои больные глаза. Кто может дать мне гарантии, кто может заставить меня верить, что я, все ещё я. Откуда я вообще могу знать, как могу судить, если мой разум заключен в кошмарах, порабощён, гнилой иллюзией. Со мной что-то не так, я сама не та, я не могу не отрицать, не изменить, этот пагубный факт. И не могу даже узнать, что именно сломалась, развалилась и распалось, когда это произошло. Месяц назад, неделю или прямо сейчас. Может этот разговор, эти слова и мысли, лишь не более чем ещё один, предвестник безумия. Хотя, по сути, я всегда была больна, испорчена и не пригодна. Ведь я и раньше видела, слышала и чувствовала, то, что не должна. Просто я не замечала, не хотела замечать. А теперь, даже притворство, бессмысленно и глупо. Когда даже отрицания, стало синонимам, слова скука. Как вообще, искать суть, вокруг себя, когда тебя уже и нет?  

–Нет, я не думаю. Я видел сумасшедших, и ты не похожа на них. – Последовал наконец, нужный мне ответ. Но он как-то, все-таки, умудрился задеть мою душу, вызывая пусть и лёгкая, почти не заметная, спадающая словно пелена, от любой логической мысли успокоения.  

–Тогда почему? Почему я вижу, то, чего нет? – Спросила я снова, срываясь на хрип, теряясь в собственном отчаянном порыве. Поверить и не верить одновременно, понять или забыть правду. Пока я с болью, исторгала из себя, эти слова стараясь не захлебнуться, в собственном дыхании. Он наклонился ко мне ближе, стараясь не столько понять, сколько унять мою боль собственным взглядом.  

– Что если, ты видишь то, что должна увидеть, не больше и не меньше.  

–По-моему, это бред. – Сказала я, заново найдя, утерянный контроль, цепляя, уже приевшуюся маску, полной власти, над своим умом. Я не хотела, чтоб он видел мою слабость, не хотела, сама видеть свою слабость, ломаясь под его взглядом, открываясь тому, кого если не призираю то жалею.  

–Ты можешь смеяться, сколько пожелаешь, но в мире всегда было и всегда будет, то, что не способен понять человек, своим скудным разумом ведь мы видим, лишь часть картины. – Сказал он, в ответ, на мой скептический комментарий.  

Дела даже не в том, что я не хотела ему верить, дела в том, что я не могла. Было слишком страшно, слишком опасно, давать себе, невозможные надежды, вбивая в голову невероятные объяснения, собственным видениям. Наделяя их смыслом и сутью, уничтожая страх, и затеряться однажды, в их дебрях. Я не могла снова, позволить себе расслабиться, забыться. Позволяя собственной беспечности, разочаровать меня. Я не хочу, переживать это снова, терять себя вновь. Сейчас, этот страх, у меня уже есть, я смерилась с его надоедливой, убийственной силой, срослась с болью и постоянным желаниям, закончить мучения. Но вновь сталкиваться с этим ураганом, заново переживать знакомства с ужасом, я не готова. Лучше быть сломанной, чем найти спасения в ложном, и в корне неверном, самообмане. Такое плацебо, мне не подходит. Да и не сработает на мне, из-за отсутствия, главного и единственного ингредиента, а именно веры.  

–Ты ведь вроде, не верил в ад. – Парировала я, споря с собственным спасением.  

–А ты верила, но почему-то именно я, из нас двоих не считаю тебя сумасшедшей – Сказал он, своим любимым, издевательским голосом.  

–Я не то чтобы, считала себя, сумасшедшей. – В который раз, вру я. Непонятно только кому? Себе, ему, просто так, от того, что привыкла.  

–Да, но ты боишься, а что бы бояться, нужно подозревать, нужно верить. Так что все, предельно очевидно.  

–Может тогда, ты сумасшедший. – Пробурчала я, привычно.  

–А я, и не когда, не отрицал. – Ответил он спокойно и почти безмятежно, даже не замечая, прямой насмешки. – Толька сумасшедший, никогда и не сомневается, в своём рассудки.  

И мы могли бы, на этом закончить, мы буквально обязаны были завершить этот разговор, который даже, не должен был начинаться. Не здесь и не сейчас, не нами, ни другой версией нас из параллельной вселенной. Но он, не позволил моим страхам, забрать меня назад, в царство удушающих, ломающих кости, кошмаров. Вряд ли он сделал это, специально и осознано, так что, ему это можно было ставить в заслуги. Скорее всего, это была случайность, один из случаев, невероятно точного везения. Невероятно правильной фразы.  

–Моя бабушка, она видела, всякое.  

–В каком это смысли, всякое? – Спросила я, инстинктивно, отодвигаясь по дальше, чувствуя, как медленным и синхронизированным строем, по коже пробежали мурашки неподдельного страха. Он даже, не заметил этого. Не увидел, как былое отвращения к нему, видоизменилась, превращаясь в смесь, ужаса и жалости. Мне вдруг резка вспомнилась, как у нас людей, с подозрениями на психическое или умственное расстройства, без всякой пощады, твёрдой рукой, убивали во сне. Это была, одна из худших, обязанностей, нашего войска света. Этим занимались, конкретные люди, как говорил мистер Филипс, выбранные сверху. Они называли себя до боли пафосно, очистители гнили. Их девиз, всегда и во всем, был такой: Даже в самом, идеальном создании, есть крупица грязи, которую нужно вырезать, вместе с мясом, чтоб она не заразила весь организм в целом. И не смотря, на их святую миссию, каждый в нашей общине пусть и глубоко внутри, но призирал, этих людей, ненавидел. Но по правилам, почти, что вписанных в закон, обязан был кланяться при встрече и здороваться, с невероятным почтением. Интересно, становилась ли этим, санитарам-очистителям легче, от этого фальшивого, наигранного уважения. Или это, только сильнее, резала их сердца. Именно поэтому, отчасти, я хотела быть среди тех, кто меняет мир снаружи, ведь одно дела, убивать пустых и совсем другое своих. Но отдам им должное, они знали, что на них ложиться смертный грех, но мужественно брали его на себя, зная, что кто-то, должен это сделать, жертвуя раем, ради нас всех. Но все равно, даже зная это, мы всегда неизменно, ощущали, настоящее отвращения к ним. Стараясь их не замечать, не смотреть и не думать, игнорируя, и делая вид, что их попросту нет. Но самое страшное, были даже, не эти кровожадные убийства, которые лишь освобождали больного от его бренной плоти. А то, что всех его родных, любого пола, возраста и религиозности, выгоняли прочь, без денег, без вещей, обрезая все нити. Выкидывая как грязь, даже если, это совсем маленький, беспомощный ребёнок, который толком не умеет, даже ходить. И не важно, как они плакали, молили, стонали, шкрябая бетонные стены, чуть ли не до крови и медленно усыхая от голода. Никто ни один человек в нашем городе, ни проявлял, к ним сострадания и не унимал, их смертельных мук. И не то чтобы, в них не было даже зачатка, простой, человеческой жалости. Просто они боялись, все до единого, страшась осквернить себя. Страшась, заразится, ведь безумия, оно не приходит по воздуху. Оно въедается в мысли, передаваясь, от слова к слову, от одной фантазии, к другой. И как говорил, мистер Филипс, гнилой плод уничтожает всё дерева, до самых его корней. И я даже не знаю, что хуже, что постыднее и ужаснее? Их участь в прошлом или же то, что пряма сейчас, я нахожусь наедине, с переносчиком этой скверны. Но если закрыть уши, если не слушать, не понимать, не позволять, гнилым мыслям, влезть в твою душу, будет ли это спасения, станет ли, освобождением. Я бы могла, но какой смысл? ведь мне, нечего бояться, чужого безумия, пока есть мое собственное. Подумала я, оптимистично успокаиваясь, унимая, давний инстинкт, отделиться освободиться бежать.  

–Она видела, то что другие, не в состоянии были увидеть. –Продолжал он, даже не заметив, тот момент, когда мое сердце судорожно забилась. Разнося по крови, чистые частички паники и когда, оно замедлялось, под влиянием моих мыслей, возвращая, потерянный контроль.  

–Галлюцинации, то есть.  

–Я сказал, что она видела, то, чего другие не видят, а не то, чего нет – Перебил он меня грубо и его, до этого спокойное лицо, приобрела, звериный оскал. Казалось, эта тема вызывает в нем, старых, давно забытых демонов сгущая и без того темные тучи.  

–Она видела будущее и возможно, ты тоже его видишь.  

–Ох, поверь, это точно, не будущее. – Сказала я, не скрывая досады, казалось, ещё немного и слезы вновь, наполнят мои глаза. Ведь я надеялась, найти ответ, понять. Думала, что в конце этого рассказа, меня что-то, ожидает. Но там ничего нет, не для меня уж точно. По сути, мне ведь абсолютно всё равно. На его бабку и на него самого, я просто искала, в бессмысленном, чужом прошлом саму себя. Так в чем же, я могу обвинить его, если я так и не нашла, то что искала, там, где его и не было.  

–Если не будущее, тогда может быть, настоящее. – Сказал он, словно стараясь растянуть эту пытку, сшивая белыми нитками, невозможное с невероятным.  

–Я и так вижу настоящее, зачем мне какие-то силы, чтобы видеть то, в чем я и так в данный момент верчусь.  

–Вот только, не нужно язвить, мы не всегда видим все правильно и возможно именно поэтому, ты видишь то что видишь. – Сказал он, и это, окончательно взбесила меня. Мне так надоело чувствовать себя не так, неправильной, бракованной, безумной. Этот мир, что постоянно делает, из меня идиотку, питаясь доказать, что все мои убеждения ничего не стоят. Пытаясь доказать, что я ничего не стою. Надоела слышать, что я чего-то не понимаю, надоели постоянные, беспрестанные попытки доказать мою глупость, изменить мой взгляд на вещи.  

–Может хватит уже считать, что вы все, поголовно правы, а я какая-то, долбанутая помешанная сектантка, которая нечего не понимает потому как ей, промыли мозги! – Закричала я, вскакивая со своего места, тут же понимая, что зря это сделала. Видя, как меняется, его взгляд. Наверняка Натан не рассказывал ему откуда я.  

–Я этого, никогда не говорил. – Сказал он спокойно, медленно, разделяя каждая слова словно действительно, говоря с сумасшедшим. Поднимая руки, в примирительном жесте, пытаясь успокоить волну которая уже схлынула. – И ты, сказала сектантка? – Вот тот, самый вопрос, которого я так боялась.  

–Это просто, фигура речи. – Попыталась неубедительно, оправдаться я.  

–Ага. – Ответил он вяло, явно не поверив, не единому слову.  

И вновь наступила, недолгая, но неприятная передышка, когда он медленно сканировал меня своими пронзительными глазами. Казалось, что впервые с таким интересом, рассматривая меня, что больше пугало, чем обнадеживала. Словно пытаясь подловить найти что-то, в моем лице. Прочитать лож, в моем взгляде.  

–И все предсказания, твоей бабушки, сбылись? – Спросила я просто, чтобы оторвать, его взгляд, от своей персоны. Но он, даже не сразу, услышал мои слова, так сильно был сосредоточен на своих лицезрениях.  

–А? что ты спросила? – Переспросил он, наконец отводя свой острый взгляд.  

–Я спросила, все ли предсказания, твоей бабушки сбылись?  

–Да, если она сумела понять, что именно видит то эти предсказания обычно сбывались, увы. – Ответил он, каким-то севшим голосом. Словно у него, не было сил, говорить об этом.  

–Почему, увы? – Спросила я, с действительно сильным, интересом. Настолько несоизмеримо печальным, стало его лицо. Казалось ещё никогда, я не видела его таким открытым, таким настоящим. Хотя, смотрела ли я вообще, когда-либо на него. Как на человека, а не как на скверну и не как на грех. Это были, не позволительные мысли, порочные и ужасные. Но мне вдруг, пришло в голову, что именно этому, нас и учили. Мы не на кого не смотрели, как на человека, даже на своих. Мы видели лишь, их проступки и наказания, благодать и поощрения. В каждом взгляде, в каждом лице, мы смотрели на личное дело человека, а не на него самого. Я так смотрела на них, а они на меня.  

–Потому что, именно из-за одного, её предсказания моя мама, разругалась с ней и не разговаривала, до самой смерти. И мне не давала, приходить к ней. Правда я, всё равно, тайком навещал её пока мне не надоел, её вечно скорбный взгляд направленный, пряма на меня. – Сказал он, одним длинным, непрерываемым монологам, полностью разрушая мои мысли, уводя по дальше от них. Самая странное, казалось он даже, больше не видит меня и не слышит, не замечая ни чего вокруг, ныряя в собственную память утопая, в былой и настоящей боли.  

– Но ничего, скора это будет, первым и единственным неправильным предсказаниям, в её карьере. И через два месяца, это будет уже не важно. Сказал он снова, говоря скорее, с самим с собой, чем со мной.  

–А что будет через два месяца? – Спросила наконец я  

–Мой день рожденья.  

И только через два месяца, я наконец пойму, о чем он говорил. Но пока, здесь и сейчас, я не понимала, не видела, не слышала и, наверное, даже не слушала. Одно я поняла точно, этот разговор, дал мне нить, за которую можно ухватиться, за которую можно держаться, не давая себе упасть. Не знаю, как именно, что такого было в его словах, но ночью этого же дня, я впервые нормальна спала. Совершенно без снов но и без кошмаров, полного отрешения и частично, даже спасения.  

 

21 год и 3 месяца. Убийство.  

Застывшая время, наконец пошло, своим чередом. Казалось, всё это время, я была в каком-то пузыре и вот наконец, он лопнул, позволяя мне, свободно дышать. Я вновь училась жить, дышать, думать без страха, смотреть на себя, без отвращения. Стараясь поверить в то, что мне говорил Тим. День за днем, час за часом, шаг за шагом, я восстанавливала себя, воскрешала, вспоминая кто я и что я здесь делаю. Я старалась, больше выбираться из дома. Хотя в первый раз, когда я вышла одна, за порог своего убежища, без зашиты, помощи и поддержки у меня случился такой приступ панического удушья, что я даже дала себе клятву, не выходить более за привычные рамки, обыденного, добровольного заключения. Но я, все-таки осмелилась, выйти, на свет божий, еще раз. Правда не на следующий день и даже, не через неделю, но осмелилась. И во второй раз, я уже уверенней перенесла, соприкосновения, с этим грубым, шумным, наполненным людьми, мирам. Стараясь изо всех сил, не показывать окружающим, насколько затравленно, испугано, я себя чувствую среди них. Здесь не было правил и не была правды, каждый вел себя как хотел, жил как хотел, одевался как желал и смотрел на тебя, сколько хотел, не думая о рамках приличия. И это пугало, запуская холод, прям под кожу. Я была не защищена здесь, я была буквально, ни кем здесь. Поэтому паника, стала почти моим другом, каждый раз как я оказывалась, на этой улице. А когда, ко мне подошёл человек, в алкогольном отравлении, испускающий вокруг себя, пары перегара, пытаясь что-то сказать своим заплетающимся языком. Я так быстро убежала, даже не думая куда направляюсь, что умудрилась потеряться в глубинах, этих бетонных джунглей. И просидев несколько часов, в закромах и глубинах улиц, я уже в серьез решила, что это реально, моя судьба, умереть в одиночестве, на затворках, этого странного мира. Не найденная не кому не нужная потерянная девушка. Не зря же, мироздания, все время приводит меня, в одно и тоже место, в один и тот же тупик, не отпуская дальше положенной точки. Но как только, стало темнеет, меня все-таки отыскал Натан и оказалась, что я убежала, не так далеко, как мне самой недавно показалась. И именно после этого происшествия, он с гордым видом, вручил мне телефон объясняя это, необходимостью знать, где я, в таких вот случаях. Я долга отнекивалась, не имея не какова желания, держать в руках, этот странный агрегат. Мне казалось неестественным, почти греховным, нарушать естественный, ход вещей, разговаривая с человеком который находиться, за много километров, от меня. Но, все же пришлось, притвориться, что я буду носить, это с собой, чтоб Натан наконец, от меня отстал. Хотя, этот телефон так и остался, одиноко лежать в темном шкафу, моего стола, по дальше от глаз, и рук.  

Кроме этих, героических вылазок, во внешний хаос, я старалась снова, наладить общение с Натаном. Не знаю даже зачем, я не могла себе ответить, на этот простой вопрос. С тех пор, как я оказалась в этом мири, все цели, стремления и суждения, немного стёрлись. У меня не была ничего, за что я, могла бы удержаться, и никого. Поэтому, я просто шла по наитию, как будто в темноте. Впервые, с тех пор, как я объявила мораторий на разговоры, из-за своего невероятного ужаса, я заговорила с ним. Правда только, через несколько дней, после разговора с Тимом и как не странно, первой неловкой попыткой, наладить контакт, стала фраза.  

–А зачем тебе, столько старых книг, почему все твои книги старые?  

–А разве, это плохо. – Ответил он, на лету, так как уже, собирался на работу, в спешки. Я определено не умела выбирать правильный момент, для диалога.  

–Не то что бы, просто, это странно. – Сказала я, просто чтобы успеть, что-то сказать.  

–Просто, мне нравиться старые книги. В них есть история, люди, которые ими владели, оставили на них, часть себя. Кто-то пишет на полях, кто-то напротив, сдувает с книги пылинки, кто-то загибает страницы, а кто-то оставляет множества закладок. Люди выкидывают их или берегут, это не важно. Просто это, как нельзя лучше, показывает, все разнообразие людей и их поведение. –Ответил он, напоследок, поспешна вылитая за дверь. Не скажу, что хоть что-то поняла, из его слов, но зато мы вновь, начали говорить.  

Как это не удивительно, но даже с Тимом, у нас завязалась, самая настоящая дружба. Казалось бы, это было, не просто невозможна, а почти нереально, в своей противоестественной, комичности. Но мы говорили, встречались, проводили время вмести, сорились и мирились. Я могла доверить ему, самая сокровенная, чего не могла сказать, даже Натану. Он же мог, без всякой жалости, послать меня. Не сюсюкаясь со мной, не считая меня сумасшедшей или глупой, не бегая словно наседка. И даже охлаждая Натана, в его стремлениях, меня образумить и спасти, от самой себя. И это было по-новому, естественно, правдиво и живо. Я говорила, что ненавижу его и все равно приходила к нему домой, он говорил, что ему плевать и все равно готовил, к моему приходу, вкусное и очень калорийное печенье. И это при том, что он просто, ненавидел готовить. Это был, своего рода, дружеский ритуал разыгрывать неприязнь играть, в нежелания видеть. Но это все, было лож, маска. Я всегда знала, что увидев меня у двери, он вздохнет с раздражением, а затем впустит меня в дом, без всякой помехи, с радушной, не наигранной улыбкой. Никто не понимал наших отношений, ни Доменик, ни Натан, ни даже мы сами. Я старалась не думать, не вспоминать, не анализировать, кто он, какой он, и с кем он. В глубине души, я притворялась, что не знаю, что не вижу и не понимаю. Это было неправильно, нас учили, не бежать от правды. Но я не могла, принимая правду, спокойно приходить, к нему домой. А так, он был просто человекам, как и я сама. Именно поэтому, я, наверное, отчасти, так ненавидела Доменика, что была полностью взаимно, с его стороны. Он напоминал мне о правде, и само его присутствия, тыкала меня носам, в мою же лож, заставляя увидеть, такое не изящное притворство, стыдя меня за него. Но я старалась, разграничивать, в моем мозгу, Доменик, каким-то невиданным образам и стал виновникам, этого порока, этих грехов. Таким образам я оправдывала Тима, и доказывала, самой себе, свою органически выстроенную, неприязнь к Доменику. На самом деле, он тоже был не в восторге, от моих посещений. Я часто слышала, как громко они шептались, и как злобна Доменик раз за разом, выплевывал, один и тот же вопрос.  

– Как ты можешь общаться, с такой как она. – На что Тим, всегда отвечал, в полу шутливом тоне.  

– Спокойно могу, этими самими губами. – После чего, обычно следовал, очень тяжелый, почти задушевный вздох и Доминик пулей, вылетал из квартиры, даже не смотря на меня.  

И я бы и дальше придерживалась, этой теорий, разграничивая Тима и его грех. Держась за собственную ложь, если бы, примерно через месяц, мы не завели этот разговор расставляя все, на свои законные места. Я как всегда, в выходной Тима, пришла к нему. Уже настолько хорошо, выучив дорогу, до его дома, что даже ни разу не потерялась, не свернув по пути не туда. Это была, почти удивительно, если учесть, что этот мир все ещё казался мне, слишком шумным, запутанным и большим. Слишком много пространства, через чур много, я не могла привыкнут к этой бесконечной необъятности. Весь мой мир мировоззрения, помешался в одну улицу, этого города. Но вот, я наконец дошла, до знакомой двери. И он как всегда, открыл мне дверь, что странно без всякого, наиграно фальшивого вздоха. Он был, слишком, чем-то обеспокоен, чтобы играть в эти игры. Я не должна была увидеть, но я заметила, как тряслись, его руки, когда он стоял в дверном проёме.  

–О это ты. Проходи. – Лишь сказал он, бесцветным голосом пропуская меня внутрь. Я сразу заметила, что на столе, не стоит готовый чай, а на конфорке, не остывают, только что испеченные печенья, как это была всегда. Толька одинокая, безучастная, бутылка пива, которую он, по всей видимости уже допил.  

–Что-то случилась? – Спросила я, не скрывая своей естественной обеспокоенности. Хотя я не должна была переживать, мне обязано было быть, абсолютно всё равно на происходящее.  

–Ничего, просто увидел какое число, а так все нормально. – Сказал он, выдавливая насквозь, фальшивую улыбку. Я могла бы спросить я обязана была, это сделать но его глаза, говорили мне о том, что мне не узнать правды, не вытащить истины. Он был закрыт от меня, не смотря, на прорывающейся, сквозь толстый бетон стен, страх. Поэтому, я лишь промолчала, давая ему права, на этот фарс. И пока я думала, о том, что сказать, из спальни вышил Доменик обрывая мои и без того, бесцельные потуги. Мы обменялись церемониальными, едкими взглядами и через чур громкими, для тишины, тяжелыми вздохами и как обычно, сделали вид, что не видим друг друга. Но странным, как раз было не это. Странным, была то, что пока, мы проходили этот постоянный, обыденный ритуал, уголком своего глаза, я заметила, как поспешно Тим прячет бутылку за диван. Мне всегда казалось, у них нет секретов, но это выглядела именно так. Доминик ничего не заметил, так же, как он не увидел тот момент, когда лицо Тима, полностью преобразилась, он убрал из глаз даже не заметные, зачатки страха. Теперь он выглядел, как всегда, слишком активный, слишком счастливый и слишком упрямый.  

–Ты, в порядки? – Вдруг спросил Доменик, давая мне усомниться, в моем выводи, он все же увидел, и понял, гораздо больше нежели мне показалась.  

–Ты знаешь, что да, что за вопросы! – Ответил Тим, сквозь зубы, злобно, еле скрывая это, за своим придушенным, криком. Казалось, именно то, что Доменик не подыграл в его игре, раздражала его, более всего.  

–Именно поэтому, за диваном сейчас стоит бутылка пива, при том что ты не пьёшь. – Не унимался Доменик, и я видела, каких трудов, Тиму стоила не позволить, подплывшей маске, съехать с его лица, оставаясь спокойным.  

–У меня выходной, вообще-то, если ты вдруг не заметил.  

–Но ты, не когда не пил в выходные? – Снова вопрос, перерастающий уже, в допрос, в чистом виде. Я не понимала, что происходит и не знала, куда себя деть. Неловкость, все нагнеталась и нагнеталась, переходя к катарсис.  

–Я разве, на допросе. – Ответил Тим, уже не скрывая своего раздражения.  

–Нет.  

–Тогда, иди на работу, а то опоздаешь ещё. – Отрезал Тим, смотря на Доменика таким острым и прямым взглядом, что можно была порезаться.  

–Я лишь, пытаюсь помочь, ты в последнее время сам не свой. – Попытался оправдаться Доменик, подходя к Тиму ближе, пока тот не выставил руку вперед давая понять, что не нуждается в этом, заканчивая жестким, безоговорочным жестом, этот разговор. Доменик отступил назад, и без всяких слов ушел, на прощания, захлопнул за собой, входную дверь.  

–И что, это было? – Наконец вмешалась я, пока Тим доставал, злополучную бутылки.  

–Ничего, все в порядке. – Сказал он неубедительно, делая глоток пока я отчаянно, пыталась скрыть, отвращения.  

–Не похоже, на это.  

–Ты вообще предпочитаешь делать вид, что Доменика не существует, так какая тебе разница, что у нас происходит. Разве тебя не должны, радовать, наши ссоры? – Сказал он резка.  

Это была груба и оскорбительно, хотя и правдива. И я могла бы просто обидеться, возмутиться, и уйти, хлопнув за собой дверью, давая понять, каждому в этом доме, как сильно меня разозлили. Но мне казалось, что я не должна, не имею права. Он выгладил сейчас, совсем как я, недавно. И это было, по меньшей мере, невежливо, откликаться сейчас, на свои позывы. Он поддержал меня, хотя и не должен был, и даже не мог, ведь все и каждый сказал бы ему, что поддерживая меня, он придает себя и все во, что он верит. Но он почему-то, сделал это, и до сих пор не выгоняет меня, из своей жизни. Жизни, частью которой, я даже не должна быть. Не должна, хотеть быть. Но я все ещё здесь, все ещё говорю с ним, все ещё рядом. Не смотря на то что, не одобряющий взгляд, Мистера Филипса, так и застыл на подкорки, моего разума. Поэтому, я почему то, снова осталась, не ушла, и даже нечего не сказала, только робка села подальше, от пьющего алкоголь Тима. Стараясь, даже не смотреть, не бросать взгляд, на бутылку яда, в его руке. Но молчания, продлилась не долга.  

–Ты знаешь как мы познакомились? – Спросил вдруг Тим, находясь уже, навеселе. Видимо, это была, не первая бутылка, за этот день и даже не последняя.  

–Меня, не интересует, зарождения греха! – Сказала я, не выдержав на этот раз, резка. На что он, только глупа улыбнулся, растягивая губы, в по детски злорадной, гримасе.  

–Тогда я, пожалуй, поговорю сам с собой. – Сказал он, хитро блеснув, пьяным взглядом. – Мы познакомились, когда мне, было семнадцать лет.  

–Что! – Закричала я, пораженно. Неужели этот педик, ещё и совращал детей? Моя ненависть к Доменику росла, в геометрической прогрессии, доходя, до возможного пика, и даже переходя эту грань. Я не могла поверить, что услышала, это. Не могла поверить, что всем в этом мире на это наплевать. Что ж это, за место такое. Где люди, просто закрывают, глаза.  

–О, так ты все-таки слушаешь, а я думал, что мы лишь со стеной, ведём этот разговор. – Сказал Тим, определенно насмехаясь. Но увидев мой взгляд, видимо решил, что пора прекращать. И просто продолжил, свою историю. – Я тогда в школе, вступил в банду, ну то есть, мы думали, что это банда. Максимум наших злодеяний, заключалось, в воровстве пива и сигарет.  

–И их, не волновало, что ты… – Не смогла, как всегда, договорить я.  

–Кто я? Ну давай, раз начала, то договаривай. – Сказал он, как всегда не сколько, не расстроена. Словно только и ждал, этого момента, этой фразы, секунды, чтоб унизить меня. Хотя, даже не смотря, на его уверенный взгляд, полный издевки, я так не смогла произнести вслух, эти слова. Казалось бы так легко, думать так, о Доменики, и так тяжело, даже представить, это определение, рядом с Тимом.  

–Я так, и знал. – Сказал он, примирительно, после долгой, бесконечной паузи, видимо понимая, что от меня, он ничего, не дождётся. – В любом случай, даже если их это и волновала, они нечего, не говорили, я давно дал понять всем в школе, что любые претензии, к моей ориентации, закончатся плохо. В первую очередь для них, конечно.  

–В смысле, плохо? – Спросила я, с опаской смотря на то, как загораются, его глаза, от прекрасных воспоминаний юности.  

–Ну там синяки, царапины, вилки в руках. – Я не знала, что сказать, пораженная этим негаданным, откровениям. Толька инстинктивно отсела, ещё подальше. Наверное, именно увидев, мою негласную реакцию он решил пояснить.  

–Тот парень, мне руку сломал, так что вилка была ещё слабым, наказанием.  

–Ага. Конечно, слабым. – Промычала я.  

–В любом случаи, началось все с того, что я вступил в банду. И первым, нашим заданиям, была украсть сигареты в магазине. И все вроде бы, была как надо, только нас засекли. Эти уроды, бросили меня, а сами убежали. Так что я, по итогу, был единственный, ответственный за кражу. И именно тогда, меня отвели, в полицейский участок, где только начинал, работать патрульным, Доменик. И я впервые, в своей жизни, влюбился. Как полный дурак, если честно. Мне стало плевать, на все, что было важно раньше друзья, увлечения, цели. Все ушло, пропала, исчезло. Я стал одержим, только им. Эго правда, не обрадовала, такая участь и он множества раз, пытался, от меня избавиться. Говорить, объяснять и переубеждать, даже ходил к моим родителям, надеясь, что хоть они, помогут разобраться с этим безобразием. – Сказал он, откидываясь назад, в расслабленной, мечтательной позе, словно ныряя, в недра собственной памяти, смакуя, каждый рассказанный момент. Я молчала, не в силах, разрушить, его иллюзию. Неважно, чем он был обеспокоен и, что именно, убивало его изнутри разъедая душу, сейчас, он был абсолютно счастлив. И не важно, от чего, этот эффект был, достигнут, от алкоголя, или даже от грез. Странным образам, и мне, было приятно, это слушать, хотя я и должна была, кривиться, в отвращении, отрицаю все сказанная и видя истинную греховность, в эго словах. Но пока, он меня не видел, пока я сама, себя не видела, я могла позволить себе, лёгкую горечь разочарования, завести, к его памяти, к его жизни. У меня, все была иначе и расскажи я ему, эту историю, он бы наверняка, ужаснулся, в сочувствии. Но эта цена, которую приходиться платить, за правильный выбор. Боль, безразличия, пустота, долг который выполняешь, на автопилоте. Любила ли я, когда-то, своего мужа, так же? А он меня? Но мы же были, мужем и женой, а значит, это и была любовь. Но почему-то, она приносила, лишь отвращение. И мне не хотелось, вот так вот, вспоминать, о нашей встрече. Но видимо, так и нужно, так правильно. Ведь жизнь в страданиях и лишениях, прямой путь к Богу.  

–Видела бы ты, его лицо, в тот момент. Он так краснел, прям как помидор, словно сделал, что-то ужасное. – Продолжил Тим, улыбаясь собственным словам, только это, была уже, не счастливая улыбка, а грустная, печальная карикатура, былой радости. – Но мои родители никогда, не могли ничего сделать, когда я, вбил себе что-то в голову. Так что, вряд ли они могли бы, помешать мне, любить того кого я люблю, как бы сильна Доминик, не списывал бы это, на подростковый, максимализм. Я преследовал его, снова и снова, не отставая, не на секунду, вскоре он уже досконально знал, моё расписание, мой домашний телефон и мой мобильный. Дошло до того, что когда я в привычное время, не появлялся в участки, или не звонил из дома, в постоянном вечернем ритуале, он начал не на шутку, беспокоиться. В общем, если бы не я, с моей настырностью, не была бы у нас, ни каких отношений. И нас бы, не было.  

–То есть, это ты, был инициатором, всего этого – Произнесла я, пораженно под обломками, собственных теорий. Хотя, я так знала, что они, в корне не верные. Но теперь, имея прямые доказательства как я могу, продолжать, игнорировать правду, оправдывая Тима. В своих глазах.  

–Конечно я. Он бы никогда, не сделал первый шаг, он слишком нерешительный, слишком неуверенный в себе, и к тому же, до скрежета в зубах, правильный. – Сказал он, наконец поднимая свой взгляд, на меня, возвращаясь в реальную, действительность.  

–Он, не производит, такое впечатление.  

–Ой, да не смотри ты, на его суровый вид, на самом деле он ещё та, истеричная принцесса. – Сказал Тим, с трудом поднимаясь, с дивана и доставая откуда-то из шкафа, новую бутылку пива. Изящно запрятанную, за хлопьями, и овсяной кашей, в совершенно, не свойственном, для неё мести.  

–Может, тебе уже хватить – Произнесла я, смотря на то, как он уже, начинает, качаться.  

–Может быть. А может, это мой, последний раз, так почему бы не оторваться – Сказал он с каким-то отчаяньем улыбаясь, сам себе, грустной улыбкой, больше похожий, на попытку, скрыть боль. Я разбираюсь, в подобных, выражениях лица. Он так резко открыл бутылку, что пена, полилась, через край. Пачкая пол и его тапки, орошая все, мерзким запах, пива. Но он, и не заметил, делая первый, глубокий глоток. – Так на чем, я остановился?  

–На первой стадий, алкоголизма. – Пошутила я, абсолютно не понимая, о чем он говорил, упоминая, последний свой раз.  

–Ага, очень смешно. – Произнес он, тоненьким голосом, кривляя меня. – Ах да, вспомнил. В общем, я его преследовал, но он согласился полноценно со мной встречаться, только через два года, когда я наконец, закончил школу и поступил, в полицейскую академию. На самом деле, этот мой выбор, вызвал шок, у всех окружающих. Даже больший, чем моя ориентация, или объект моей любви. Я был, круглым отличником и мог поступить, в любой университет, даже лиги плюша. Но вместо этого, я выбрал, захудалый местный колледж, становясь обычным копам. Да даже Доменик, отговаривал меня от этого шага, но я был непреклонен. Я хотел этого и ничего другого. И не видел смысла, выбирать что-то лучше, солиднее, прекраснее, если так думают другие, когда мне самому, это не по душе. Ведь дело, не в статусе, деньгах или мнении, других людей. Самая главное, прожить свою жизнь именно ту, что ты сам выбрал. Пусть даже, она закончиться на помойке. – Эта фраза, слова, они что-то всколыхнули во мне. Какую-то забытую, давно запрятанную, боль. Нам ведь говорили, что выбор, это зло, искушение и неправда. Но отчего-то, всего на мгновения, мне захотелось, быть частью того мира, где выбор есть и он обязателен. Где нет хорошего и плохого, есть только право, право решить, за себя. Это тоже было искушения, влияния этого гнилого мира, или мой собственный грех, мои собственные мысли. Я не могла об этом думать, боясь к чему, меня приведут эти мысли. Тем временем, он продолжил, говорить.  

–Хотя родители, все-таки, попытались, переубедить меня. Отослав, мои документы, в другие колледжи. Но даже когда пришли в основном ответы, о моём зачислении, я безжалостно их порвал, на глазах, у плачущих родителей. Они пытались, надавить на жалость, или вызвать чувства долга, но со мной, это не сработала. Я знал, что в первую очередь, должен именно себе. А через три года, когда я закончил наконец академию, я собрал вещи и спокойно, переехал к нему. Ключ то у меня, уже был. Правда сам Доменик, был маленько в шоке, от такого сюрприза, но кто его спрашивает.  

–Дай догадаюсь, пожениться, была тоже твоя идея? – Спросила я  

–Как не странно, но нет. – Сказал он, в этот раз быстрее, допивая свою бутылку и идя за новой, порцией отравы. Хотя, казалось бы, зачем? Он уже и так, еле стоял, на ногах, окосев, от всего выпитого. – Пожениться, предложил он, меня в этом деле и так все устраивала, я не видел смысла, доказывать любовь, какими-то документами, привязывая человека обязательствами. Но тут, уже он настоял. Объясняя своё желание, тем фактом, что мы оба полицейские и в любой момент, можем погибнуть. И нужно, чтобы другой из нас, был защищён юридически и смог оставить себе, всё имущество, которое мы вмести, нажили тяжелым трудом. Но если честно, я думаю, он говорил про себя. Про свою, раннюю кончину. Он всегда думал, или даже надеялся, что если кто-то умрет, то это будет именно он.  

Он произнес это, с такой грустью, казалось ещё момент и он даже позволит себе, пустить слезу. Я не понимала, почему он в таком состоянии, что вывила, на такие эмоции послужила катализатором. Я хотела лишь, как-то отвлечь его, от грустных мыслей, поэтому спросила.  

–И как, это?  

–Что как? – Ответил он, вопросам на вопрос, еле поднимая, свой пьяный взгляд, на меня.  

–Гей свадьба?  

–Боже мой, ты наконец смогла, сказать это слово. – Произнес он, издевательски, пытаясь похлопать но бутылка с грохотом, выпала у него из рук. Не разбиваясь, как не странно, но заливая весь пол и все пространства комнаты, резким запахам, алкогольного напитка.  

–Не переводи, тему. – Сказала я, пытаясь вернуть, его в сознания.  

–Ну свадьба, как свадьба, ничем не отличается от обычной. Она проходила в церкви, возле дома Натана, там ещё священник, его давний друг. Не помню, как его зовут, помню только, что он очень спокойный и добрый мужик, без всяких предрассудков.  

Я кристально ясно поняла, о чем он говорит, о ком он говорит. И пока, его пьяные глаза, медленно закрывались, уходя в туманную негу мой взгляд, мысли, душа, все, наполнялось ненавистью. Он не только, обманывает их, поощряя грехи, он ещё и подталкивает их к падению, заключая невозможные, отвратительные, греховные союзы. Поощряя, своим поведением, подобную гниль, распространяя её. Я вдруг вспомнила, все свои цели, все установки, все слова, что говорил нам, мистер Филипс. Вспомнила каждую свою мысль, что смыла, недавней волной страха. Я была слишком беспечна, позволяя завлечь себя, в эту иллюзию. Иллюзию обычной жизни, иллюзию смирения, подстраиваясь под окружения. Живя с Натаном, дружа с грешниками и слушая, его лживые рассуждения о любви, завидуя тому, что я должна была презирать. Я забыла себя, оставила истину, погрязла в компромиссах. Я просто, перестала быть собой, этот мир, эти люди, эта лож, витающая в воздухи, заставила меня, потеряться, забыться, раствориться, становясь частью, этого социума.  

Я медленно, словно в трансе, поднялась с мягкой поверхности дивана и бездумно, безвольно, прошлась по комнате, встречаясь взглядом, с фотографиями, картинами, словами. На мгновения, мне даже показалась, что на всех фотографиях, что были с Натанам он лишний. Я словно увидела, те белые нитки, которыми он был вшит, в эту жизнь. Его просто, не должно было там быть. И ведь, и не было, на самом деле, он был инородной, неподходящей деталью этой картины. Стоило только присмотреться, прищурить глаза, и он тут же, просто стирался, из этих памятных моментов. Но, это было лишь секунда, прозрения или бреда. Но как только, я моргнула, все исчезла, как всегда, не оставляя за собой даже следа. И я постаралась, об этом забыть. Меня занимали, иные мысли. Наткнувшись взглядом, на свадебную фотографию, меня вновь переполнила злость, что медленно но верно, переходила в решимость. На ней Тим, и Доменик, в черный фраках, стояли в обнимку со святым отцом. С тем самым, с которым меня, недавно познакомил Натан. Как он может, с таким счастьем, такой радостью и неподдельным восхищением, смотреть на них, как может, обнимать их отправляя, в совершено неправильный путь. Давая им волю, на вечное, бесконечное наказания, позволяя им идти прямо в ад. Опуская глаза, не видя истины или ещё хуже, видя её. Может, на самом то деле, он все понимает, осознает и ему просто нравиться, ломать чужие души, ввергая людей в порок. Что если, за добротой, скрывается неподдельная гордость, своими злодеяниями, а за улыбкой тьма. И тогда ведь, это не случайность, не мягкотелость, к извращённым формам греха, а самое настоящее преступление. В этот самый момент, я поклялась сама себе, Богу, мистеру Филипсу, которого я потеряла и каждому живущему, и умершему, в этом мири, что уничтожу этого человека, освобождая мир от его ереси. Это было легко, ведь это было привычно, это была я. Но от чего-то, как только эта мысль, сорвалась с моего языка. Я снова услышала, привычный мне крик. Крик, который заполнял, всю мою жизнь. Крик, который был, нераздельный частью меня и который я слышала, с самого рожденья. Отчаянный, поломанный, болезненный крик. Он стал словно, ещё громче, ещё ближе, ещё отчетливей. Но я старалась, его не замечать. Ведь если Тим прав, и я вижу, и слышу будущее, то возможна этого, ещё нет. Вероятно, это предупреждение, которая, я не могу пока отгадать. Так, зачем же думать о то, что еще не настало. Я оставила Тима, наедине, с его грезами и бутылкой пива, что уже давно скатилась, вниз дивана. И уверенным шагом, пошла на встречу, своей цели.  

Это было просто, в этот раз, это была невероятно, почти нереально как легко. Словно сама судьба, благословила меня, давая мне карт-бланш. Пистолет Натана, лежал на видном месте, самого Натана в доме не было, только обычная, почти незаметная записка на холодильники, с аккуратной, мелкой надписью, «Буду поздно». Я даже не думала, не останавливалась, не давала себе времени, повернуть назад, сбежать, струсить. В привычной решимости без единой дрожи в конечностях, я взяла пистолет, сжимая такую родную, холодную сталь. Снова, становясь тем, кем я была, тем кем меня воспитали, вспомнила себя возвращая, утерянное. Несколько секунд, всего мгновения слабости, я дала себе, чтобы привыкнуть притереться, вспомнить, былую страсть. А затем, с непроницаемым лицом, занялась, проверкой технической. Как не странно, но даже тут, мне повезло, пистолет был заряжен и готов, выполнять свои, прямые обязанности. Осталась только дойти, и спустить курок и все будет кончена, для него и для меня. Я знала, что возможно, меня поймают, знала, что вероятней всего у меня отнимут, мою свободу, судя не по законам Божьем, а по человеческим, выдуманным, постулатам. Но меня, это не страшило. Не пугало, даже то, что я возможна прощаюсь навсегда, с этой квартирой, с Натаном, и Тимам. Они не простят меня, они не поймут меня, но главная ведь не это. Главное, я сделаю все, так, как нас учили, поступлю именно так как должна. Это, не вернет мне дом, не вернет мне, мистера Филипса, но это возвратить мне, меня. Я вышла из дома, кажется даже, не закрыв, за собой дверь, давая себе, пусть и призрачную, но лазейку. Спрятав пистолет, в сумку, которую мне некогда подарил Натан, вмести с телефоном. Объясняя это тем, что не буду же я, носить все вещи, в руках. Но это, был первый и последний раз, когда она мне понадобилась. И даже тут, вселенная была на моей стороне, так что пистолет, влез идеально. Не давая, ни каких, даже малейших намеков, прохожим, о том, что у меня с собой, смертельно опасное оружие. Наверное, в душе, я отчасти надеялась, что хоть что-то пойдет не так, давая мне повод, позволяя свалить свою трусость, на знак с выше. Но все, была более идеально, чем в обычные дни, даже лучше, чем всегда, когда мы, выходили на задания. Толька теперь, я была совершена одна, без поддержки, зашиты, спасения, безо всякой возможности свернуть назад.  

 

 

 

Церковь, оказалась слишком близко, ближе, чем я её помнила. Казалось, не прошло и минуты, как я оказалась, перед огромным зданием, не в силах, не повернуть назад, не сделать шаг вперед. Я просто стояла там, застывшая, в неопределённости, чувствуя, косые и разочарованные взгляды, пронзавшие меня ото всюду и не исходящие, ни откуда. Никого ведь, не было, не людей, не зверей, не единого свидетеля, способного прочесть, мои намеренья. Никого, кто мог бы, смотреть, осуждать, или призирать меня. Но я чувствовала их, за своей спиной, такие реальные, такие живые. Как постоянное, иллюзорное, чувство преследованья. Тень, что не как не уходила, все наседая и наседая на меня, не давая спокойно дышать. Хотелось, просто трусливо убежать, повернуть назад, скрыться за углом, забывая это здания, этот день, и даже эту мысль, что привела меня, сюда. Но я не могла, просто не могла. Не способна была подчиниться, собственному страху, послушать крупинки сомнений, что посеял, словно яд во мне этот мир. Я должна была, оставаться собой, даже если, от моей личности осталась, лишь это последнее издыхания, единственная, правильная установка. Не понимаю, почему, это вдруг стала так сложно, так невыносимо, так противоестественно. Даже мысль, намеренья, заставляет, какую-то часть меня, сомневаться, выжидать и дрожать от страха. А ведь я, делала, это множество раз, без единой дрожи, на кончиках пальцев. Но сейчас, здесь я была одна, наедине с этим. Может, в этом все дела, может это причина, моей слабости. Ведь, я не делаю ничего плохого, не предпринимаю, нечего, что уже не проходила. Но эти взгляды, несуществующих людей, они все ещё смотрят, пронзительна, выжидающе, болезненна, следя за каждым вздохом, каждым взглядом, каждым малейшим колебанием. Хотя, за моей спиной пустота, но они есть, и они везде и нигде одновременно. Они такие же реальные, как это сооружение, как я, как пистолет, что лежит в моей сумке. Я не знаю, что это, не знаю, как это объяснить, даже самой себе, просто впервые, за все время, я могу точно сказать, что они настоящие, хотя их и нет. И у меня, нет не доказательств, не фактов, которые я могу предоставить, сама себе. Но я точно знаю, чувствую, и вижу, их присутствие. Пусть не глазами, только лишь кожей, что вся, покрывается мурашками, от их ненависти, и призрения. Я не понимаю, за что они, меня ненавидят, за что эти тени, так призирают меня? Но я отвергаю, их присутствия, отворачиваясь от всего, уходя от пустоты, что меня окружает, и делаю первый, робкий шаг, на встречу. Как не странно, но в церкви, тоже эта пустота. И лишь незримая, тягучая тишина, медленно разноситься, по залу, отбиваясь от окон и возвращаясь мне. Я сжимаю, пистолет в сумке, стараясь прочувствовать всю реальность, этого момента, стараясь вспомнить себя, вернуть прежнее я. Но сталь, слишком холодная, а я слишком одинока, слишком напугана, чтобы быть собой. Я уже и сама, если быть честной, не знаю кто, я не знаю зачем я что-то делаю, и куда иду. Я потеряна и каждый шаг, отдаляет меня, ещё больше. Я стараюсь, выглядеть спокойной, но как только, откуда-то из-за угла, показывается привычный силуэт, я резка ныряю за лавку, находя утешения, укрытия, спасения, в этом движении. Но моё сердце, стучит как бешенное, лихорадочно, аномально. Наверное, он все-таки, что-то слышит, так как оборачивается, в мою сторону, но не найдя причины, своей обеспокоенности, он возвращается, к перерванным делам. И пока он медленна и спокойно, со всей возможной отрешённостью, зажигает свечи, я нервно, совсем не профессионально, пытаюсь достать, пистолет. Который цепляется за ткань подкладки, и ни как, не подаётся. И в тоже самое время, руки трясутся, в лихорадочном танце, глаза за спиной, становиться все реальней, а паника, подступавшая к горлу, все сильнее. Я буквально, теряю возможность дышать, на это мгновения. Время проходит, утекая сквозь пальцы, не давая мне и шанса, на ошибку. И вот наконец, по прошествии, целой вечности, я наконец достаю пистолет, и могу выдохнуть наполнить, свой истлевший, без воздуха организм, крупинками кислорода, снова ожить. Не проходит и минуты, как я, держа в руках, привычную, тяжёлую сталь, вспоминаю, каково это. Волнение уходит, дыхание замедляется, сердце, стучит в ровном ритме. Я прицеливаюсь, и уже сквозь прицел, смотреть на него легче, проще, естественнее. Это конец, это его конец, а он даже, об этом не подозревает, с такой безмятежностью, он зажигает свечи, тихо напивая, незамысловатую песенку. Я знаю, что будет потом, я помню всплеск, оглушающего звука, и рассыпанную по полу жизнь, помню, красный цвет крови, что буквально, застилает глаза. Этого не забыть, не как очистить, из своей памяти. Все ведь так просто, привычно, нужно лишь, нажать на курок. Но я не могу, и это становиться, открытием. Вместо выстрела, в голове вдруг, звучит эта мысль, что выбивает дух, заставляя, всегда твердую руку, задрожать. Как бы сильно, я не хотела, я не могу, хоть он, ничем не отличается, от них, от тех, кого я без зазрения совести, раньше убивала. У него такой же взгляд, такая же кровь, и такая же жизнь. Так в чем же разница, почему в случаи с ними, все была так просто, а в случаи с ним, так адски сложно. Меня трясет, как в самый первый раз и я вновь, с упорством, стараюсь, нажать на курок, но пальцы, не слушаются, они оцепенели. Дела в том, что я отчего-то, не хочу видеть, как его сердца застынет, я не могу представить, что эта еле слышная песенка, прекратить свой ход. Я ненавижу его, я ненавижу, их всех! Кричу я, про себя, стараясь заставить свое тела, слушаться. Но ведь это не так? Не всех на самом то дели? Ведь есть же Натан, Тим, и я их ненавижу, я должна их ненавидеть. Но то, что я думаю, что должна испытывать, на самом деле, отличается от того, что я чувствую, взаправду. И в этом мести, в церкви, готовясь убивать, я наконец признаю, правду, исповедаюсь, сама себе. Они ведь, мне нравятся, не смотря на их грехи, и я не думаю, что они пусты. Вспоминая их слова, их поступки, их мысли, улыбки, я не вижу в этом, ничего пустого, мертвого, неправильного. Они таки же как я. И впервые, грани в моей голове, они стираются, я уже не понимаю, не могу понять, чем же тогда, мы отличаемся. Лишь стенной, что нас отделяет, моими шрамами, может словами, что говорил мистер Филипс, сводом правил и законов. И вдруг, как озарение, ко мне пришла мысль. Если он умрет, им будет больно, а если им будет больно, то и мне, будет больно. Я медленно опускаю пистолет, расстроено, разбито, непонимающе. Как, до такого дошло? Почему я вдруг, не могу сделать то, что для меня, естественно. Почему, меня волнует Тим, и Натан. Почем меня вообще, волнует хоть кто-то, в этом мире. Ведь они для меня, должны были быть, лишь тенью, но сейчас, они более реальны, чем те люди, что были со мной, за стеной. Что, со мной не так, что этот мир, сделал со мной. Я должна была, закончить дело, я обязана, я даже могла. Все, в этой вселенной, буквально подталкивала, и давала мне шанс на успех, здесь и сейчас. Но дела в том, что я, не хочу. Я смотрю, на свою, несостоявшуюся жертву, и по щеке, начинает стекать слеза, непрошеная, ненужная, лишняя жалость. Но она есть, она реальна, как эти взгляды, как эта дрожь, и эти спазмы, в моём животе. Дела в том, что они все, живущие за нашей стеной. Они более, не просто манекены, и не параграфы, в учебники, не сухие факты, представленные, перед заданиями. Они люди, такие же, как мы. И как не странно, этот вывод так меня поразил, что я даже не попыталась, снова сделать своё дело, а просто убежала прочь, не разбирая дороги. Я потом я шла, и шла, не в силах, остановиться. Не зная куда, не понимая зачем, просто переставляя ногами.  

 

Я не помню, что было дальше, просто не помню, словно мой мозг просто отключился, не в силах совладать с перегрузкой. Даже я сама, не знала где была, и что делала, все это время. Я просто шла, без мыслей, без чувств, вперед, только вперед. Потеряв все связи, с прошлой жизнью, оборвав последние ниточки, мне больше не куда было возвращаться. Я не пыталась, найти свой дом, я не думала и не корила себя, за несделанное, я просто, впервые в жизни позволила себе, отключить мысли. И пришла в себя, только у двери, квартиры Натана, когда за окном, уже была, глубокая ночь. А я вся промокшая, разбитая и уставшая, смотрю на вход, не в силах сделать этот шага. Наверное, он уже увидел, пропажу, своего пистолета и вероятно, он уже понял, что это я его взяла. Я не знала, с чем столкнусь, переступив этот порог, у меня не было не сил, не желания, придумывать себе оправдания, искать изящную лож, для спасения. Поэтому, я просто толкнула дверь, несмело переступая порог. И меня тут же, снес, эмоциональный поток, разбивая на части.  

–Где, ты была! – Закричал, оглушающе Натан, встряхивая меня за плечи так, что картинка, на мгновения поплыла. Я молчала, находясь в каком-то забвение, не в силах даже пошевелиться, вздрогнуть, ощутить кожей боль, от его болезненна стискивающих, меня пальцев. Я не отвечала, не двигалась, не пыталась вырваться, просто стояла, под потоком его ярости. Казалось, даже ударь он меня сейчас, я бы спокойно это вынесла, даже не заметив.  

–Где ты была? – Повторил он снова, уже мягче, так и не дождавшись, от меня ответа. Но, с той же, истерикой в голосе. Было видно, как лихорадочно, бегают его глаза, как злобно, стискиваются руки. Он на грани помешательства, в шаге, от полной, потери контроля. Но когда, я и в этот раз не ответила, не реагируя, на его потуги, выбить из меня информацию, находясь все в том же состоянии, молчаливой куклы. Он наконец, увидел сумку, у меня на плече и без всякой жалости, или стеснения, вырвал у меня её из рук. И отойдя в сторону, словно не зная, сможет ли, себя контролировать, открыл её. Я знала, что он там найдет знала, что он подумает и мне была больна, стыдна, и страшно одновременно. Но я не двигалась, не пыталась, помешать ему или остановить. Боясь сделать, даже вдох, только слезы, слетающие с моих ресниц, подсказывали, что я все ещё жива, я в сознании, я здесь. Медленно, издевательски неспешна, он открывал эту сумку заглядывая внутрь, секунда, затем другая, он прикован к предмету внутри. Казалось, он не хочет или не может, оторваться от созерцания правды. Словно, как только он посмотрит на меня, это будет, окончательный конец. Он все смотрит туда, и смотрит, хотя я, прекрасно понимаю, что он уже увидел все, что ему нужно, и меня, прошибает пот. Но он не снисходит, до того, чтоб поднять на меня свои глаза, оторваться, спросить. Момент, буквально закоченел, не двигаясь, никак не выходя за пределы, этого ужаса. Я все ещё на гране, на последнем издыхании, перед самым, падениям в бездну. Но тут, его взгляд, наконец поднимается на меня и все, я падаю вниз, срываюсь, разбиваюсь. Испуганный, разочарованный, шокированный взгляд, словно последний кинжал, в моё сердце. Тот самый, который я так явственно, чувствовала, у себя за спиной.  

–Что, это? – Спросил он спокойно, брезгливо держа на вытянутой руке, свой собственный пистолет. Но видя, что я все еще, молчу он наконец срывается и кричит повторна – Что это!  

–Пистолет – Хриплю я, непривычным от спазма, голосам.  

–Что он, у тебя делает? – Спрашивает он снова, но я молчу, не зная что сказать, не зная есть ли у меня право говорить. Он выглядит таким злым, таким опасным, что хочется убежать, скрыться, спрятаться. Но я стою, не пытаясь сделать и шага, к спасению. Я не хочу сбежать от наказания, я не боясь физической боли. А он, выглядит имена так, словно собирается, меня ударить. Ноздри раздуваются, кулаки то разжимаются, то сжимаются, и кажется даже сам воздух, раскален до бела, наполнен пламенем. Но тут, все затухает, резка и неестественно просто, уходя на нет. Он роняет, пистолет на пол и я впервые, вижу слезы, на его лице. Настоящие, живые слезы.  

–Что ты, наделала? Как ты могла? Я верил в тебя, никто не верил, а я верил. Ты хоть понимаешь, на что я пошел, ради тебя. Как ты могла, я не верю, просто не верю. – Говорит он, этот бессвязный бред, меняясь на глазах, вся уверенность, все спокойствие, словно шелуха, спадает прочь, слетая с него невероятной, безудержной волной. И я снова вижу, эти странные крылья, из огня, которые начинают медленно гаснуть, чахнуть, пряма у меня, на глазах. И я не могу, этого вынести, не могу, на это смотреть, видеть и осязать, осознавая, что это я, это, из-за меня.  

–Я ничего, не сделала! – кричу я, словно он не услышит, давая понять всем, а главная себе, эту простую правду. И накатывает, такой невероятный стыд. За то, что я не смогла, даже это. За то, что я потеряла это. Я все-таки, убила в эту ночь, но только не священника, а саму себя прошлую, настоящую себя. И я не могу, больше сдерживаться, и начинаю, невыносимо, непреодолимо сильно, рыдать, слеза за слезой, капля за каплей. Все это, вырывается из меня наружу, заполная собой, пространства вокруг. Я уже не замечаю, ни того, как Натан, вновь вернулся в нормальное состояния не того, что теперь, вместо того, чтобы держать дистанцию, он меня обнимает, баюкая в своих руках. Пока я вновь и вновь, не сдерживая свой порыв, кричу в отчаянии. Не понимая, что, со мной твориться. Не знаю, о чем он подумал, но, когда я вновь, обрела возможность мыслить, видеть и анализировать. Я вижу лишь радость и облегчения на его лице. Он больше, никогда не узнавал, что тогда случилась, я же, ни когда не спрашивала, что за странные слова, он говорил мне, в тот день. Хотя казалось, что именно в тот момент, он был, по-настоящему честен, и открыт, без всякой иллюзорной игры, и притворства. Впервые, я вдруг подумала, что совсем его не знаю. Ведь тот человек, которого он, мне мельком, показал, был совсем, не Натанам. Он выглядел, по-другому, говорил по -другому и кажется, даже думал иначе.  

 

21 год. 3 месяца и 2 недели. Бабочка  

Прошло две недели, с того момента, когда моя жизнь, перевернулась, верх ногами, в каком-то, смысле. Но как, это не странно, в остальном, в других аспектах бытия, ничего не поменялось. Оставаясь, на удивления цельным и привычным. На утра, после того инцидента, меня ждал улыбчивый и добрый Натан. Который, совершенно позабыл, и о нашем вечернем разговоре, и о пистолете в моей сумке. Словно, этого и не было, привиделось, лишь мне. А вечером, в комнату впорхнул, необычайно энергичный, и позитивный Тим. Он более, не волновался и не выглядел дерганым, к жестам вернулась, привычная уверенность и сила, словно он, что-то сам для себя решил. Спокойно переступив, через то, что его, совсем недавно убивало. И даже Доменик, который пришёл вечером, вел себя отстраненна, небрежна, в обычной, привычной манере. Толька я теперь, не могла смотреть на него, с тем же пренебрежением. Казалось, если я могу, говорить с Тимом, то по справедливости, должна так же, поступать и с Домеником. Разговор не склеился, ведь в тот самый момент, когда я обратилась к нему, все так удивились, что сбили весь настрой, на какое бы то ни было, общение. И только Тим, на прощания сказал спасибо. Ведь, по его же словам, он ещё не видел, чтоб каменное лицо Доменика, принимала выражения, такого яркого удивления. На следующий день, все была так же, только в этот раз, я пришла к Тиму и по дороги, не сдержала искушения, зайти в знакомую царьков. И пока священник, вел свою привычную проповедь, чуждую мне и неправильную. Я вдруг поняла, что не испытываю к нему, былого отвращения. Впервые, мне в голову пришло, что возможно важно, не то, какие постулаты, человек нарушает или же соблюдает, а то, какой он сам, как он поступает. И это, стало откровениям, которое почему-то, не пугала как раньше, внушая ужас, своим присутствиям, а лишь удивляло. Почему, я раньше так не думала, почему же, думаю так сейчас? Мне не хотелось, отвечать на эти вопросы, хотя бы какое-то время, мне совершенно не хотелось, вести эту войну в собственном разуме. Я просто приняла, что все более не так, как прежде.  

Тим же, всю неделю просто порхал, от эмоций. Ещё никогда, он не был, столь активный, живой и до безумия счастливый. Он словно, пытался впитать, каждую крупицу, этого мира. Насладиться, боле полно, всеми оттенками. Он был жаден, до любого вкуса, прикосновения, общения. Словно каждый вдох, был последним, каждый жест, был единственным. Почти, после каждого слова сказанного, на этой недели, он вставлял. «Я давно, хотел это попробовать, так почему бы, не сейчас». Почти все время, он был невероятно счастлив, и приветлив. Что отчего-то, вызнавало, какой-то страх и беспокойство у всех, кто его видел. И лишь однажды, когда я пришла, к ним домой, я застала их сору. Но не зная, контекста, этого разговора, я просто выкинула, это из головы.  

–Ты, не можешь, взяться за это делаю. – Говорил Доменик.  

–Почему это? – Ответил Тим, и даже за дверью, я видела ехидное выражения, его лица, в этот самый момент.  

–Это опасно, как же ты, не поймёшь!  

–Да неужели. – Саркастично, заметил Тим.  

–Ты не понимаешь. – Очень устало, сказал Доменик. Видимо, они спорили об этом, уже давно.  

–Я все понимаю, тебе видимо можно, каждый день, рисковать собой, а мне, почему-то нельзя.  

–Дело, не в этом деле, а в том…  

–В чем? – Перебил его, раздражено Тим. И даже не видя, как происходила, эта перепалка, довольствуясь, только аудио сопровождениям, я прекрасно осознавала, в каком упрямом жесте, сложены руки Тима, в этот момент.  

–Ты знаешь, в чем.  

–Да знаю. – Ответил Тим тиха словно боясь сказать это в слух. -А ты, так же знаешь, что я не позволю, этому, контролировать свою жизнь. Плюс, ты никогда в это не верил, так чего же сейчас, беспокоишься.  

Тут, мне пришлось, удалиться от двери. Так как голоса, начали резка приближаться, и чтобы не быть застигнутой, за подслушиваньем, пришлось сделать вид, что я только подхожу, к их квартире. Но я отчетливо запомнила, тот печальный взгляд Доменика, брошенный на Тима, когда он уходил.  

 

 

Но вот, со всех этих событий, прошло две недели, и в общий выходной, все пришли к Натану, в священной, давно забытой, традиции посиделок. Доменик принес торт, который утрам приготовил, к дню рожденья Тима. Дженнифер, которая давно, не появлялась у нас дома, прихватила бутылку вина. А Натан, занял позицию, самого меньшего сопротивления, и просто заказал пиццу, пользуясь привилегиями, хозяина дома. И только Тима, ни как не была, пока все, ждали только его. Но вот пицца, была открыта, маня своим запахам, всех вокруг, а вино откупорено, но не кто, не смел, начать трапезу, без одного, из членов группы. Главного, в этот праздничный день. Но проходила, десять минут, затем пятнадцать, а его всё не была. Но, никто не беспокоился, даже когда, он опаздывал, уже на полчаса, ни кто не удивился. Толька лишь, Доминик, вставил фразу, о том, что, если Тим, когда-то придёт, без опозданий, более чем на сорок минут, земля остановиться. Все веселились, даже я, что странным образом удивляя, каждого в этой комнате. Но тут, прозвучал стук, звук падения. Словно что-то маленькая, железная, и смертоносное, встретилась, на пути с землей. Этот звук, он звучал по всюду, распространяясь, по моей коже, как дрожь, оглушая меня заставляя поморщиться. И в тоже время, он не и шёл, не откуда. Никто, более, в этой комнате, его ни слышал, ни кто, не обращал внимания. Не у кого, не звучал в ушах, отчетливый, сильный стон боли, в голове. Я вновь не понимала, что происходит, находясь в прострации, теряя всякий контроль над своими мыслями. Это очередное ведения, или всего лишь мираж? Но если, это знак, предзнаменования, то что, он значит. Я оборачивалась, вокруг, словно в припадки, в лихорадочном желании, понять, разузнать, раскусить, эту тайну. Но никто, этого не заметил, время словно ускорилось. Слова, люди, фразы, жесты, даже дуновения ветра, за окном, все проносилась, у меня перед глазами, в сумасшедшей, непереносимой, невидимой глазу, скорости. Не останавливаясь, не на секунды, в своем, собственном потоке. У меня, начала кружиться голова, от этой скорости, словно сама земля, завертелась быстрее. А потом вдруг, застыла, остановилась, на одном моменте, заедая, как старая пленка, словно разбиваясь на куски. Что-то сломалась, я еще не понимала, что именно, но что-то треснула в мире, в людях и во мне самой. Я услышала, этот раскол, ощутила его, кожей. Буквально видя, как раны, от сердца расходятся по всей поверхности, моей плоти, разрезая её, на пополам. Незримо для других, не слышно, тихо. Что-то важная, что-то действительно важная, распоролась. Разрезая своими осколками, время, и саму реальность. И это более, не склеить, не вернуть назад, не спасти. Не кто из них, не почувствовал, а я же, не поняла. И тут, в комнату, влетела, сияющая в свете солнечных лучей, красивейшая, по своей волшебности, бабочка. С ярка пронзительными, голубыми кругами, на своих, невесомых крылышках. Я не понимал, как такая нежность, оказалась, в этом безумии, как мягкость, могла стать частью, той боли, что витает в воздухе. Я смотрела на неё, а она смотрела, прямо в меня, всего мгновения, секунда, а затем она двинулась дальше. На своих тонких, почти незримых, крылышках, управляемая, течением ветра. Она подлетела к Доменику, и нежно почти не зрима, коснулась его щеки. Он не заметил, не понял, даже не обратил внимания, только прикоснулся, к тому теплу, что оставила, это прикосновения. Она села, у него на плече, так спокойно и не подвижна, словно это всегда, была её законная место и расправив крылья, дала мне понять, весь рисунок, весь образ, этого ведения. Дала разгадку, и ответ. Это были, его глаза, глаза Тима, нежные, влажные от слез. Они пронзительным взглядом, смотрели на меня, и я не могла спрятаться, или скрыться, сбежать или закрыться, от этого взгляда. Он видел меня, изнутри, как и я, его. В нем не была, не страха, не печали, зато была, так много любви, так много преданности, силы, смелости, и так много жизни. Жизни, что сейчас, сидит, на краюшки плеча, удерживаемая, только железной волей. Толька здесь, и сейчас, в последнюю секунду, он позволит себе эту слабость, завоевывая эту блаж. И как только, прозвенел телефонный звонок, нарушая магию момента, а Натан, безропотно взял трубку. Бабочка, грациозно слетела с мускулистого родного плеча, подлетая, ко мне ближе. Словно угрожая, нет требуя, заставляя дать клятву. На которую, я не была, способна. Я поняла, наконец поняла, и это было больно. И как только, слова погиб, пролетела по воздуху касаясь каждого, взрывая поток слез, лавину боли, бабочка грациозна улетела в окно, растворяясь в воздухе, забирая остатки солнца с собой. Время, оно наконец достигла себя и все утонули, в этом гробовом, молчании. А затем, первая, тихая слеза, скатилась по щеке Доменика. Он не плакала, и не кричал, не бесился. Он просто стоял, с тем же каменным выражениям лица, смотря в сторону, в которую когда-то совсем недавно, или невероятно давно, улетела его бабочка. Он не знал, что она там была, даже не знал, про её существования, но смотрел именно туда, ей в след. Так выглядит человек, который потерял все, так выглядит тот, у кого нет сил, даже на слезы. Он просто смотрел, смотрел куда-то в даль, пытаясь понять, или отвергнуть. Я не знаю, что сказать и никто не знал. Я просто не могла, вымолвить, ни слова. Не помня себя, я ощутила вдруг, что уже, как пять минут, плачу, капля за каплей, слеза за слезой. Они просто текли ручьем, по моим щекам, не в силах остановиться. Почему я плачу, почему, так больна? Я не должна жалеть, я не должна переживать, я не должна чувствовать. Но я чувствую. Он был жив, всего мгновения назад, в нем била жизнь, он был, просто был. А теперь его нет, бабочка улетела, растворяясь, в серости будней, распадаясь на молекулы, не оставляя даже следа. Последний слова, они давно прозвучали, последний крик, отзвонил свою мелодию, и осталась только тишина, кутающая всех, своей пустотой. Он мне нравился, или не нравился, он был грешником, или хорошим человекам? Это, оказалась не важно, все уже было, не важна, ведь его больше нет. Я смотрю на Доменика и чувствую, как у него внутри, все рвётся, разрывается, распадается, на части. Это словно, отражения моих эмоций, моих чувств, только в сотню раз сильнее. И их любовь, их связь, их взгляды и прикосновения, отчего-то болея не кажутся, такими грешными, постыдными, ужасными. Разве тот взгляд, которым он провожает, незримую бабочку, может быть грязным, разве свет его глаз, может быть отвратительным. Впервые в жизни, я смотрю на него, и понимаю, что меня никто и ни когда, не любил. Ведь на меня, не когда так не смотрели, не когда с таким благоговением, не касались, не когда, с такой болью не теряли. Тогда почему, мой брак, был священным, а их связь греховной. Почему унижения, пренебрежения и боль, считается любовью, когда нежность, и трепет, нарекли грязью. Я не могу понять, я ничего, более не могу понять. И не хочу, не кто в этой комнате, не хочет. Натан, все так же стоит с трубкой в руках, слушая гудки которые давно идут, как на повторе. А Дженнифер, уронила свой стакан, образуя, кровава красную лужу у своих ног, но даже не обратила, на это внимания. Не кто, не обратил на это внимания. Они все страдают, каждый по-своему, но страдают, для кого-то, он был другом, для кого-то мужем, а для кого-то вроде меня …. Нет, я не могла, болея сказать, это, даже про себя, даже в мыслях. Он был, такой же человек, как я, как Натан, как все те, кто жил в моём мире. Так, как разница, какой смысл. Они не пусты, они невероятно полны в своих чувствах, мыслях, поступках словах. Я смотрела на всех них, не понимая, как я могла думать, что их смерть, что-то неважное, незначительная, не сложная. Вторая слеза, скатилась, по щеке Доменика и он словно, по инерции, сжал свои кулаки. Зная, что уже не кто, их не разожмет, своим, несмелым прикосновениям. Он не знал, что ударить, чтобы боль, перебила эту скорбь. Заставляя забыться, уничтожая эту реальность, эту правдивость. Я, не ведая, что творю, не понимая что делаю, я просто подхожу ближе и обнимаю его. Впервые в жизни, позволяя себе это, впервые в жизни, не осуждая себя за это. В этом нет похоти, как нам говорили и мне, совсем не неприятно, обнимать его, чувствуя его соленые слезы, что скатываются, по моему плечу когда он зарывается мне в шею, приглушая, собственная рыдания, уничтожая, собственная, лихорадочная дыхания. Все стоят в шоке, не в силах понять, что происходит. Толька я, впервые, за всю свою жизнь, за все время понимаю. По-настоящему понимаю, что делаю и зачем и что я, от этого чувствую. Это первое решения, первый выбор, первая суждения, за всю свою жизнь. Я плачу, вмести с ним и отдельно, я плачу о том, о чем плачут все и о своем собственном. Я вспоминаю ведения бабочки, вспоминаю о том, как она смотрела в меня, а я смотрела в неё и все её страхи, вся её боль, заключалась в его боли. Тиму была не важна, не его смерть, не страх, перед неопределенным будущим. Нет, он боялся лишь того что, Доменику будет больна. Я снова и снова, слышала его голос, у себя в голове. «Обещай, что поможешь ему» И сильнее, стискиваю, сильные плечи, чувствуя, какие они, сейчас хрупкие. Это лишь плоть, кожа, кости и кровь, но там внутри, под всеми этими слоями, бьётся такая, неподвластная, не прекращающаяся боль, что становиться страшно. Как, можно помочь тому, у кого более, ничего нет?  

 

 

 

21 год. 3 месяца и 3 недели. Апельсин.  

Похороны, назначили на утро. Может, это от того, что сам Тим, был жаворонкам. А может, чтоб никому, не пришлось, отпрашиваться с работы, ради такой малости как прощания. Но я думаю, что вероятней всего, это от того, что Доменик, не выдержал бы долгого ожидания. Он не хотел, всего этого и хотел с этим покончить, одновременно. Но если честно, он просто не мог, этим заниматься, не мог смотреть, не мог раздумывать и что-либо решать. И не только морально, но и по-настоящему физически. Весь его организм, противостоял, этому моменту. Словно это могло, что- либо изменить, переделать отменить.  

И даже сами похороны, пришлось организовывать нам, так как он, был слишком сломлен, почти убит. Без единой пули или царапины, его не стало. Ведь в тот момент, как только, тишина в комнате растворилась и Натан наконец, положил трубку. Он разжал свои руки, что держали меня в объятьях и ушел в никуда. Мы безуспешно, пытались его найти, на протяжении, нескольких дней. Но, все без толку. Дошло до того, что он даже не пришел, на опознания тела. Поэтому, это обязательство, легло на нас. Как и все обязательства, на самом деле. Натан, на самом деле, не хотел, чтоб я туда ходила и оставил меня, в коридоре у двери в морг. Но я всё равно, прорвалась, как только он вышел из кабинета и ничего не замечая, проследовал в ванную. Я тут же, зашла в этот полумрак, чтоб встретиться, с пустыми глазами, смотрящими на меня, но совершенно невидящими. Тим выглядел, как всегда, только более искусственным, ненастоящим, теперь уже пустым. Словно из него, вынули то, что делала его им. Он словно спал, но с открытыми глазами. И так хотелось, встряхнуть его или закричать, как можно громче, чтоб этот пустой взгляд, наконец прояснился. Хотелось, чтоб он закончил это шоу, розыгрыш, сцену. Но больше всего пугала и резало, прямо под кожу, осознания, реальности происходящего. Понимания, что как бы сильно ты не кричал, как бы громко не молил, эти глаза, более не наполняться жизнью. И пулевое ранение, прямо посередине лба, давала это понять. Не позволяя, не на секунду, забыть. Он умер мгновенно, его лицо, даже не успела тронуть, болезненная судорога. Так он и застыл навеки, с легкой, полу усмешкой, на губах. Странно, я так часто, забирала жизни, но никогда, не видела, что происходит дальше. Не слышала плача, не видела трупа, не чувствовала этой пустоты. Это было так страшно, что почти что, нереально. Но теперь, это истина, страшная, правда, от которой не убежать. Я просто, так и стояла там, смотря на то, что осталась от Тима, на этой земле и по моим щекам, текли слезы. Это оказывается, было больно, невыносимо больно. Застывшая время, уничтоженная жизнь, украденная возможность и пустая оболочка, одним словам, смерть. Я плакала до тех пор пока, наконец, не пришел Натан и буквально силком, не забрал меня из здания. Но даже потом, ночью, я пыталась вспомнить, как звучал голос Тима. С какой интонацией он говорил, какими словами. Словно это последнее, что у меня осталась. И я должна, держаться за это, не выпускать из рук, не позволять уйти. Как будто, это может его вернуть, спасти, воскресить. Я повторяла, снова и снова, крутила те редкие воспоминания, что у меня были в уме, прямо перед глазами. А затем, заснула и как только открыла глаза, на утра, вдруг поняла, что они поблекли. Истончились, угасли, у меня на глазах. Они все ещё, были где-то там, на под корки мозга. Но в них, не было более, ни яркости, не жизни, не красок ничего. И тогда, я вдруг с ужасом поняла, что уже забыла, его голос, не могу вспомнить, как именно он звучал, как отбивался от стен, в этих комната. И это забытьё, стала последней точкой, разрушая все преграды, что стояли между мной, и скорбью. Я начала рыдать, не стесняясь, осознанна, позволяя себе, эту боль. Эту печаль по тому, о ком я даже, не должна знать.  

 

 

Мы нашли Доменика, только на третий день, после звонка, он был в стельку пьян и лежал на барной стойке, в одном, Богом забитом пабе. Нам пришлось ждать до утра, пока он не протрезвеет, потому, как он уперся и не хотел уходить. Всю ночь, мы смотрели, как узкая, затхлая комнатка, без окон, наполняется людьми. Пьянеющими, с каждым часом, все сильнее, опускающимися, с каждым граммом, ниже. Пока утром, закуренная, закупоренная пространство, не наводнили, одни мертвецы. Мне была неприятно там находиться, но я не могла, просто уйти. Именно там, пока не кто не видел, пока я сама не соображала, я сделала единственный и первый глоток, едкой отравы, нарушая все правила и как не странно, даже не думая об этом. Боль, была слишком сильная, для принципов. На утра, когда Доменик, хоть немного, пришел в сознания. Мы пытались, что-то узнал у него о похоронах, он лишь в ответ сказал, что ему плевать, как и самому Тиму впрочем. И мы, можем делать, что хотим или же, не делать ничего. Это, так взбесила Натана, что впервые, я увидела у него, такие красные глаза, полные ярости. И чуть было, не дошло до драки. Хотя, любое рукоприкладство, в тот момент, было бы, бесполезным. Доменик, был не в себе и боль, его совсем не трогала. На самом дели, мне даже казалось, что он жаждал её, так же сильно, как и смерти. В конце концов, все сошлись на том, что мы организовываем похороны, а его задача, просто до невозможности. Хотя бы, на них явиться. На последок я все такие, не выдержала и бросила ему.  

–Тиму, была бы стыдно, если бы он, тебя таким увидел!  

–О, он видел, поверь мне, видел, и даже, слишком часто. Именно он, помог мне стать другим, но теперь, кому какое вообще дело. – Ответил он, заплетающимся языком.  

–Мне, есть дела. – Сказала я, неожиданно даже для себя.  

–Удивительно, тебе есть дело, до кучки педиков. – Сказал он, презрительно, от чего я инстинктивно скривилась.  

–Не, говори так.  

–Почему, это же были, твои слова?  

–Потому что, это больше не я! – Закричала я, истерично громко. И лишь несколько алкоголиков, оторвались, от своих пьяных снов, чтобы посмотреть на причину шума. Хотя даже им, стало скучно, мгновения спустя.  

–Люди, не меняются. – Сказал он, на последок. Я же, просто вышла прочь, не в силах больше терпеть. Не пьяных, пустых глаз, схожих с теми, что я недавно видела в морге. Ни отчаянье, что так пряно, летало в воздухе. Не полного, отсутствия кислорода. Но выйдя на улицу, я наконец поняла, что нехватка воздуха, была не во внешних причинах, а во внутренних. Я просто, словно сама, не давала себе дышать. Не позволяла жить, стесняясь, собственного, глухого дыхания. Вспоминая, тот недвижимой образ, что предстал переда мной в морге.  

На самом деле, Доминик, сдержал обещания и через неделю, мы нашли его на мести. В их общем доме, который выглядел так, словно по нему, прошёлся пьяный, очень злой ураган. И казалось, он целился, в самые дорогие сердцу вещи, жильцов. Смотря, на дырки в стене и осколки на полу, я с горечью подумала, что будь Тим жив, он бы убил его.  

–И что, это значит – Спросил, уставшим, голосам Натан, чувствуя, как хрустят, остатки люстры под ногами. – Ты ведь знал, как он любил эту люстру и как долго выбирал, так зачем же?  

–Я надеялся, что он вернётся, хотя бы для того, чтоб дать мне, по голове, за беспорядок в доме. – Ответил Доминик, уже не пьяным голосом. И никто из нас, не на секунду, не подумал, что он странный или ненормальный. Находя сходства, в наших мыслях отрицая, всякое различие, в нашем коллективном безумии. Даже мне, утрам, почудилась, всего на мгновения, что выйди я на кухню, он окажется там. Смеясь, шутя и издеваясь надо мной, за мою слабость. Словно это розыгрыш, простая шутка. Но ожидаемо, там, никого не было. Лишь пустота, тишина, о которой, я так мечтала при общении с ним, и которой не когда не было. Сейчас, я бы все отдала, за то, чтоб её не было.  

 

 

И хоть нам пришлось, буквально нести, Доменика до машины, но мы всё равно, были на мести, вовремя. Всю дорогу, Доменик то смеялся, то плакал, то смеялся сквозь слезы. Снова и снова, повторяя, бесконечные истории. И только, когда мы приехали и машина остановилась, он совершена спокойно впервые, ледяным тоном, произнес.  

–Я не хочу, туда идти.  

–Ты, должен. – Сказал Натан, смотря на него, через зеркало заднего вида.  

–Какая разница, он всё равно не поймет, был я там или нет.  

–Зато ты, поймешь.  

–А я ведь, не хочу понимать. – Ответил он, смотря уже, куда-то в пол. И я видела, каких трудов, ему стоила, сдерживать свои слезы.  

–Ты потом пожалеешь, если сейчас не пойдёшь, пожалеешь, что не попрощался.  

–Я не хочу, прощаться.  

–Может, он хочет – Сказала я, встречаясь с их удивлёнными взглядами.  

–Он уже, ничего не хочет.  

–Тебя бы, он хотел видеть, в любых состояниях. – Парирую я.  

–Когда это ты, стала такой, понимающей? Разве мы для тебя, не грешники, которым, самое место в аду! Закричал Доменик, доставая из куртки, новую фляжку и делая, смачный глоток, до того как Натан, ловко отнял у него, новый источник, алкогольного яда.  

–Успокойся, наконец. – Сказал Натан, под аккомпанементы, бранных слов, что кидал в него Доменик, после того как забрал у него, его любимо в последнее время лекарство. – Он бы не хотел, чтобы ты, вот так вот опускался.  

–Мне, если честно, глубоко плевать, что он хотел. Если он хочет, остановить меня, то пусть воскреснет и остановит. – Говорит Доменик, наконец пенимая, что всю ту желчь, что он выпустил, мы пропускаем сквозь уши, не позволяя себе, обращать на это внимания – А теперь, верни мою фляжку, пока я тебе не врезал!  

–Хотел бы я посмотреть, как бы ты это сделал, в твоём то состоянии. – Сказал Натан, на что Доминик только и смог, что ответить тихим отчаянным рыком, он попытался подняться и исполнить свою угрозу, но сила тяготения и алкоголь, не позволили ему этого сделать, вернув, в исходную позицию.  

–Видишь, я же говорил. – Сказал Натан издевательски, делая глубокий глоток, из фляги, отобранной у Доменика.  

–Ей! – Закричал возмущено, хозяин ядовитого напитка. А я лишь пораженно, смотрела на Натана. Никогда ещё раньше, не видела, чтоб он пил.  

–А что, так по крайне мери, он не выпьет. – Ответил Натан, увидев мой взгляд и все понимая.  

–Хорошая идея, лечить алкоголизм, алкоголизмом. – Заметила я.  

И мы заглохли, не кто, на самом- то деле, не хотел первым выходить из машины. Никто не желал, впускать реальность внутрь, позволять ей, заполнить свои легкие, уничтожая последние иллюзии. Мы просто сидели, не двигаясь с места, более не споря, не ругаясь, не торопясь. И смотрели, как собирается народ, как ветер, развевается, над зеленым холмом, полным крестов, черных одежд и заплаканных глаз. Странным образом, обычное, почти, что красивое место, при других обстоятельствах. Стало местом скорби, отчаянья и разрушений. Гниения чужих, обрубленных надежд, буквально пропитало, весь здешний кислород. Невероятно, вся эта земля, на которой мы стоим, по которой мы пойдем, вся она набита смертью, застелена чужой кровью. Этого не видно, она не на поверхности и не окрасила, все такую же зеленую траву, в красный. Но она есть, я почти чувствую, на языке её железный вкус. И вскоре Тим тоже, будет вмести с ними, с этими чужими мертвецами. В этот момент, я вдруг подумала, жаль, что мы не выбрали кремацию, ведь лучше найти покой в ветре, нежили вечность, в гниющей земле, становясь частью фауны, подпитывая мир, собственной кончиной. Но разве, это что-то бы изменила, разве мои руки, перестали бы так лихорадочно трястись, если бы мы, выпускали пепел наружу, на свободу в путь. Я так не думаю. Не думаю, что хоть что-то, могло изменить, положения вещей в пространстве. Его нет, просто нет, так какая разница, как, и куда именно, он ушел. Главное то, что его, более не существует.  

В какой-то момент, нам все же пришлось выйти. Не говоря не слова и никак не договариваясь, мы синхронно, открыли свои двери и одновременно, сделали первый шаг. И под тихое, биение мира, что ничего не знает, о нашей боли, да и ему на самом деле наплевать, мы пошли вперед. Земля под ногами, была слишком мягкая, а правда, напротив, слишком тяжела, она тянула назад, заставляя позорна, бежать от неё прочь. Но не кто из нас, даже слово не вымолвил и не единой слезы не пустил, даже Доменик. Он стоял, с пустым выражениям лица, всю службу, с первых слов священника, и до тех пор, пока гроб, под тихий скрип механизмов, не начал, опускаться в землю. И чем ниже, он уходил, тем быстрее, его глаза, начали, наполняться слезами. Но, я уже не могла, этого видеть, ведь мои собственные глаза, застелили слезы. Но на мгновения, всего на секунду, до того как гроб окончательно коснулся земли, я вдруг увидела Тима, он стоял вдалеке и улыбался, грустно, болезненно, но улыбался, смотря пряма на Доменика. Никто более, этого не видел. И у меня не было доказательств, даже перед самой собой, чтоб сказать, что это взгляд, исчезающей, в сиянии света, существовал где-то, кроме моего разума. Но не смотря на это, Доменик посмотрел, прямо туда. И казалось, что даже сама смерть, не может разделить, их взгляда. И целую вечность, они смотрели в друг друга, пока на гроб, не полетела первая, самая болезненная, кучка земли, закрывая это взгляд Тима, от нас и ничего более не осталось.  

 

Церемония закончилась и мы должны были, уже идти прочь. Бежать от этого, скорбного места, из-за всех сил, как все живые бегут, даже от упоминания смерти. Но все, почему-то неестественно медленно двигались, словно не желая уходить и в тоже время, боясь остаться. Доменика, можно была понять он покидал любовь, всей своей жизни. Но остальные почему так плелись, из уважения, из страха, в немом сопереживании. И я тоже, незаметно, для самой себе, приняла этот общий ритм, шаг за шагом, в общем потоке, уходя прочь от скорбного места. Но что-то, резко, меня остановило, какая невидимая сила, словно спутала, мои шаги. Я встала как в копанная, не в силах двигаться прочь, не понимая, почему мои собственные ноги, не хотят двигаться. И в этот момент, я увидела женщину. Она была, ничем не примечательна, но мой взгляд, отчего-то, не хотел отпускать её. Лихорадочно сжимая цветы в одной руке, почти ломая их, своей хваткой, она бесцельно брела как призрак по этой земле, с трудом передвигая ноги. И хоть, она была в уже солидных летах, не поэтому, ее ноги не двигались. Казалось бы, какая-та тяжёлая ноша, лежит у неё, на плечах. Ноша, что не дает ей покоя. Смотря на неё, я испытала боль, где-то там, в районе сердца прямо под ребрами. Но кроме этого, отчего-то, моё сознание, резка омыл стыд. Я старалась, не обращать внимания ведь это было бессмысленные, не чем не обоснованные чувства. В моей голове, и так, все была в этот момент, перевернута. Мы мимолетно, столкнулись с ней плечами, на выходе, когда мы бежали прочь, а она же смиренно, шла на встречу. И до того, как робкое «извините», повисло в воздухи. Я вдруг поняла, ощущая каждой клеткой, своего тела, что должна идти за ней, должна следовать, не отставая, не на мгновения. Наверное, это была, невероятно странно, пугающе неправильно, но я все же, последовала моему инстинкту. Тим говорил, что мои странности, возможно являлись даром и в этот момент, на его могиле, я просто не могла, не послушаться его и не пойти, за этим зовом. Может это и безумия, следствия утраты, но я нечего ведь не потеряю. И оторвавшись, от обшей группы, которая даже не заметила моего отсутствия, я последовала, за ней, словно тень. Она шла и шла, все дальше, и дальше, целую бесконечность даже не замечая меня, за своей спиной. Пока мы не оказались, на самом краю кладбища, в самом конце мира, запертые со всех сторон, упоминаниям жизни и напоминаниями смерти. Я все еще, не понимала, что я здесь делаю, зачем я тут оказалась и в чем же был, этот знак. Пока не увидела, три могилы, стаявшие рядом, с друг-другом. У одной из них, эта женщина и замерла, в каком-то, скорбном молчании, без единого движения, слов. Время, словно перестала существовать, в её мире, проходя минутами, сквозь неё, не оставляя следов. Я смотрела, на эту незнакомую мне могилу с непонимание, зачем я вообще здесь, почему я оказалась, возле этой скорби. Может быть, все-таки, это решения, эти мнимые знаки, были лишь моим, личным безумиям. И лишь через целое, растянутая в вечности, мгновения, я вдруг увидела, на одном из памятников, фотографию. И я бы рада была, не узнать, забыть, просто отвернуться. Но этот образ, это лицо, навеки отпечаталось, ко мне в память. Это был он, человек, которого, я впервые убила. Словно наяву, я все ещё помнила, это звук, спускаемого курка, этот запах крови, капли что падали в низ. В ужасе, я резка отшатнулась, почти падая, не в силах смотреть, на правду. Но словно заколдованная, находясь в плену, у этих глаз, я продолжала смотреть в глаза того, кого я не когда не забуду. Каменный памятник зашевелился, принимая подобия человека, перенимая его форму, и начал кричать, кричать на меня. Отчаянным, грозным, невыносимым крикам, в бесцельной попытки, вырваться из земли, оставить своё место. Я инстинктивно, закрыла уши и глаза, не в силах вынести этого зрелища. Смотреть как камень, стараясь вырваться из своих естественных пут, завывает от боли. Смотреть как он вновь, хочет стать живым, стать человекам, стать настоящим. Но даже с захлопнутыми, от света глазами и закрытыми ушами, я слышала этот треск, эти стоны, эту боль, она была у меня под кожей. Словно он, пытается вылезти, не из земли, а прямо из меня. Я шептала, что всего этого нет, что это нереально, неправильно, лживо. Но не могла, отделаться от чувства, что все что я вижу реальнее меня самой. Но когда, я открыла наконец глаза, готовая, встретиться с правдой. Ничего более, не было. Не камня, что двигается и живет, не женщины, что сидела тут недавно. Словно все испарилось, не давая даже подсказку, на то, было ли это правдой, или лишь плодом, моего ума. Не знаю сколько, я так простояла, минуту, может час, а может и вечность. Но все стало, совсем другим, я осталась наедине, со своим собственным прошлым. Не каких больше криков, ведений, и ужасов, только лишь реальность, грубая правда. И я не уверенна, что была страшнее. Боже мой, он здесь в этой же земле, что и Тим. Они оба здесь, одинаково мертвые, одинаково покинутые, выкинутые из жизни. Разница лишь в том, что он здесь, из-за меня, благодаря мне. И как только, эта мысль, грубым штрихом прошлась по моему сознанию, уничтожая, другие знания. Как только я увидела, что разницы то нет и оправданий, их тоже нет. Правда размылась, она выцвела, на фоне этих крестов. И я подумала, а правда ли это, вовсе. И в этот момент, когда внутри все, резка обуревалась, я наконец заметила апельсин. Знакомый, яркий, свежий апельсин, почивающий у могилы рядом. Не знаю почему, он так привлёк, мое внимания, но я подошла и неосознанно, взяла его в руки. И моя рука, вдруг потонула, в гнили, что была, с другой стороны. Зловонные, липкие соки, разлились по моей руки, падая каплями на землю, смешиваясь с грязью, смешивая меня с грязью. Я закричала, отбрасывая его прочь и в голове, вдруг вспыхнул огонь, разрывая, мой мозг, на части. Это была, прохожее на приступ, или же смерть. Образы, мысли, воспоминания, заполонили мой разум. То, что было и чего, я не когда не видела, то что будет и чего, не должно было быть. Все взорвалась, в моём сознании, открывая мне истину, живую, как сам пульс, у меня под кожей. Я видела гнилой апельсин, что мне давал Мистер Филипс, из моих снов и видела слова, что он обрекал в камни, летящие, много лет назад, в окровавленных влюбленных. Видела парня робкого, живого, доброго, еще не отравленного этим ядом, тянувшаяся к нему, словно к свету. Которому он, словно черт, что-то сладко шепчет на ухо. Узрела, как этот же парень, подходит к кому-то и без всякой жалости, с блаженством на губах, закаливает того в спину, с радостью смотря, как он истекает кровью. А мистер Филип под аккомпанемент, криков и стонав, паники и неразберихи, улыбаться и подмигивает, кому-то из тьмы. Затем я вижу себя, выпускавшую, ту злополучную пулю, застывшую во времени и не отвратимую в реальности, я смотрю со страны, из-за угла. Я пытаюсь кричать, стараюсь остановить, но она меня не слышит, я себя не слышу. И я обречена и дальше наблюдать, как он с той же улыбкой, улыбается у меня за спиной. А я в бесконечном повторе, выпускаю смерть, из затвора. Мозг разрывается, душа распадается. И я наконец понимаю, впервые за долгая время, понимаю. Я убийца, я самая настоящая, убийца. Прозаично, просто и так отвратительно. Где-то, на периферии сознания, туда, куда не доходит, свет реальности, отдельно от образов и картин, буквами проноситься мысли. Они осязаемы, трехмерны, и реальны. Фраза за фразой, стон за стоном, облечённые в слова. Он заставил меня, делать это. Подменяя понятия, искажая истину, выстраивая целый мир, из ложных увещанний. Он делал это всегда, он делал это с каждым. Заставляя нас видеть разницы, которых нет, притупляя чувства, настоящей, жгучей вены. Но оно есть, оно внутри, оно всегда была там. Я положила, этого человека в землю, я виновник, слез той девушки, я носитель крови, всех этих людей. Я выныриваю, всего на секунду, на одно лишь мгновения, только для того, чтобы увидеть, как со всех ног, ко мне бежит Натан, как пытается обнять Доменик. Но я отталкиваю их, пытаясь отринуть. Я не достойна, я не могу, я ужасно ничтожна и испорчена. Я смотрю на свои руки и вижу грязь, землю, гниль, пыль и боль, каждую слезу, пролитую мною каждый кровавый след, оставленный нами. Сколько их было? Сколько ушло. Как много, за моей спиной, мертвецов. Я чувствую, как кто-то там, в реальности, держит меня, стараясь успокоить, стараясь привести в чувства, но я не слышу, я не понимаю, я ныряю ещё глубже, вижу ещё больше. Я не должна, я должна уйти, должна спасаться, зная, что за этой дверью смерть, за этой дверью конец. Я не смогу выбраться, если открою её, не смогу вернуться. Но я не могу, не могу бежать, от настоящей, реальной правды. Я слишком долго бежала, слишком далеко, спряталась. Мне надоело, я устала, я более не готова, жить за пеленой. Впервые, я вижу мир, таким какой он есть, вижу себя, такой какой являюсь. Я открываю, последнюю дверь, вхожу в последний закоулок, темноты. И смотрю, впервые единственный раз, на причину. Смотрю на то, за что, он продавал нашу души, купая нас в крови. Как банальна, как естественно, предсказуемо и мерзка. Я могла догадаться, понять, увидеть раньше. Но лишь сейчас, я наконец вижу, как ему дают деньги, тот самый человек из тьмы, я не видела его, но я знаю. Я не видела нечего, из этого, не могла видеть, но все равно, отчего-то понимаю, что это не выдумка, не лож и не мираж. А святая, истинная правда. И пока моё тела, в реальности бьётся, в истерике, а душа медленна разрывается на части, пока кровавые слезы, не высохли, на глазах. Я кричу, так яростно, так сильно, так неистово. Это крик боли, это крик убийцы, это крик жертвы, это мой крик. Это тот самый крик, который я всегда слышала. Который был со мной, всю мою жизнь, проходя черными нитями, через все мое время. Это не дерева, и не галлюцинация и даже не ведения, это реальность, реальность которая была всегда и будет вечно. Отголоски которой, я услышу в шесть лет, в тринадцать, в двадцать и которые, буду слышать всегда. Я кричу целую бесконечность, снова и снова, не останавливаясь, так как будто, нет не конца, не начала, этому пронзительному звуку, горла разрывается от боли, сердце лихорадочно стучит, дыхания уже не хватает. Но я продолжаю кричать, душа себя, этим крикам, убивая этим стоном ни чего не видя, ни чего не слыша, ни чего не осознавая. Я убийца, он сделал из меня убийцу, все что я знала, все что я видела, всё во что я верила, все лож, я сама лож. Я срываю голос, что-то там внутри, от натуги лопается, а моё сознания буквально рвётся по швам, распадаясь на части. Кто я? Что я? Где я? Я нечего не понимаю, все моменты, все воспоминания, мои или чужие, реальные или придуманные, все влетают мне в мозг, наполняя меня, уничтожая меня. И это правильно, это хорошо, это почти что идеально. Я хочу стереть себя, хочу уничтожить, хочу изувечить. Вытащить всю гниль, всю суть и разодрать на части нутро, в котором все, это живет. Я ненавижу себя, так ненавижу, так отчаянно ненавижу. Я начинаю, лихорадочно, царапать свое лицо, но мне не дают закончить, не позволяя изувечить, эту плоть. Что-то держит, мои руки, не давая мне самоуничтожиться. На последнем издыхании, я выпускаю последний, жалкий писк и теряю всякое, ощущения реальности. И вижу, в самый последний момент молодого, ещё почти подростка Тима вижу как он улыбается, Доменику, вальяжна развалившись на кресле, не каким образом, не пугаясь, злобного взгляда.  

 

 

 

 

 

 

21 год 3 месяца 3 недели и 3 дня. Сломленная.  

Я пришла в себя или не пришла, кто мне ответить, на этот вопрос, точно не я. Я даже уже не знаю, что такое быть в себе, не помню, знала ли я когда-то. Где та норма, а где отклонения от нее, была ли я когда-то вообще в сознания, или нет. Существует ли, моё я, на самом дели? Или же я просто, сгусток идей и чьих-то мыслей, пустота, что поглощает свет. Я уже нечего не знаю и не понимаю, и по сути, не хочу понимать. Все, что я знала или же то, что мне казалось, я знаю, все чем я была, рассыпалась в прах, растаптываясь в пыли, превращаясь, в банальную грязь. Может оно, всегда и было грязью, может я и есть эта, грязь. Было бы легче, ведь у пыли, нет не воспоминаний, не чувств, её словно и нет, оно существует, только когда, на неё смотрит, кто-то, кто имеет, эту саму личность. Наверное, к сожалению, я и вправду жива, похоже на то, ощущается, если не оригиналам, то хотя бы хорошей копией. Реалистичной такой копией, почти повторением старого, забытого, надоевшего, формата. Может именно поэтому, эта палата с её серыми, непримечательными, пустыми, давящими на меня стенами, кажется, такой знакомой. Словно издевка, насмешка, изрыгание вселенной, в последней попытки, растоптать. Конец, в начале пути. Разве не смешно, не жестоко, со всей возможностью, случайностей, что дает этот мир. Что я ушла, от подобных же стен, чтоб в них же, и вернуться. Я бы засмеялась, громка и не сдержанно, распугивая, эту навязчивую пустоту, если бы только помнила, что такое смех. Разницы нет или она всё-таки присутствует, слишком простой вопрос, слишком банальный, чтоб на него можно была, найти ответ. Наверное, это странно, думать о таком, а может напротив, нормально может я сошла с ума, а может наконец, вставила свой разум, на законное место. Объеденные, все разбитые, скомканные концы. Я на самом деле, ничего не знала, ни чего не понимала, в тот период, я порой даже не могла, отделить себя от других. Различить, где кончаются мои мысли, рождающие воспоминания, от мыслей и памяти, тех людей, что ко мне приходили. Сознания помутилось, раскололась, разъехалась, не оставляя и шанса, опознать истину. Сейчас я видела все, буквально все. Что хотела и чего не желала распознавать, знать и видеть. Как только, какой-то человек, входил в мою комнату, я могла увидеть его прошлое, настоящее или будущее. Я не могла понять, что именно, значат, эти образы, порой путалась, между реальностью и фактической иллюзией, происходившей, в моей голове. Хотя, и то и то, было правдой, просто не моей, правдой. Была сложно, играть в нормальность, когда боишься, прикоснуться к полу, видя и чувствуя, кожей жар, чужого огня. Вспоминая то, к чему ты не причастна, получая увечья, от того, что ты не когда и не видела. Доктора, медсестры, и друзья. Они все, были у меня под кожей, пролазя даже в сердце. Я растворялась в них, не оставляя, даже следа, от самой себе. Видения, больше не были отделены, и эпизодичны. Они стали, моей жизнью, реальностью и смертью. Именно поэтому, я всей душой, ненавидела каждый, приход врача, или терпела помогающих мне сестер, и впала в истерику, при единственном и последнем приходи Доменика. Ведь как только, он зашел в палату, я увидела Тима, в прошлом, живого и улыбающегося, в настоящем мертвого, и окоченевшего, и в будущем, сотканным из пустоты. И прочувствовала, каждую крупицу боли, каждый вздох, наполненный кровью. Я не видела Доменика изнутри, я была Доменикам сама, здесь и сейчас. А это, была выше моего понимания, выше терпения, и силы, которой я обладала. Более, он не приходил, так испугавшись, когда у меня из носа, брызнула кровава красная, россыпь крови, а я закричала, словно сумасшедшая. Больше он не осмеливался, переступить порог, моей комнаты. Но самое страшное, было даже не это, не смена личности, жизней и чувств. Самое ужасное время, наступала, когда все вдруг уходили, покидая меня, забирая за собой свой разум, прошлая, будущее и настоящая. Отбирая у меня, свою жизнь и свою личность. И я оставалась, совсем одна, наедине, с единственным человекам, кем я не желала быть, с собой. Этот человек, эта личность, мне не нравился, больше всего, она всегда, была где-то на периферии, где-то за плечом, загнанная в угол, чужими образами. И я, отчасти надеялась, что она полностью исчезнет, в этом чужом, не принадлежавшем, мне прошлом. Что от нее, не останется даже следа или шрама, на моей памяти. Но чужое, растворялась, за последним хлопком двери, а она не уходила. Не была больше, не огней, не смертей, не чужих болезней, или будущих потерь, не была предательств и сломанных сердец. Толька я, только серая комната, только голая, правда. И я вдруг вспоминала, как меня зовут, кто я, где я и как тут оказалась. Я вспоминала, что я делала и что чувствовала. И невыносимая, по своей силе, тишина, давила на уши. А вина, которая не уходила, не покидала меня, превращалась в настоящую, ненависть к себе, к своему отражению, к своей жизни. Мне хотелось изрезать себя, но теперь, уже не в наказания, следуя приписанным правилам, а просто так. Сантиметр за сантиметром, уродуя себя, уничтожая, калеча и превращая, собственное отражения, в прах. Но я не могла, не потому, что не хотела, не из слабоволия, а потому как, не была не ножей, ни стекла, под рукой, ни чего. Поэтому, я просто судорожно, молчалива, обжигающе плакала. Снова и снова, надеясь, мечтая, что с каждой новой слезой, каждой резью в глазу, от обильного трения руками, из меня наконец, выйдет, та ненужная мне, жизнь. Покинет, потоком, все мои силы. И даже, когда слезы заканчивались, когда плакать, было более, физически невозможно. Истощая себя, без остатка, я пыталась, выдавить из себя, ещё немного боли, ещё чуть-чуть мучений. Казалось, не хватает одной слезы, одного стона, что я не могу издать, чтоб наконец, покинуть это тела, забыть себя, отринуть. Но последняя слеза, так и не скатывалась, а звук не прорывал тишину. В какой-то момент, когда силы, были уже на нуле, я просто отключалась. Каждый раз, до глупого нереалистично, надеясь, что уже в этот раз, я не проснусь. Но, каждое утро наступало, каждый день начинался и вновь со мной, а не без меня. Мои глаза, предательски открывались, и жизнь продолжалась. Не переставая мучить меня, своей безвыходностью. Я не знала, как унять внутри, этот пожар, как уничтожить, столь ненавистную, мне личность, как стереть, не стираемый отпечаток. Я ничего, не могла сделать, не как не могла, себя наказать. Не была боли, что способна смыть эту вину, не была крови, способной, искупить мое прошлая. Даже если бы, я умерла, ушла, оставила этот мир, моя вина, всё равно, не куда бы не делась. Я оставила, слишком большой след, на этой земле. След полный крови и боли. Мне бы хотелось, очень хотелось, верить, что это кто-то другой, это чья та чужая жизнь, чужие ошибки. Которые просто растворяться, уйдут, как только за ними, закроется, эта дверь. Но нет, это было, мое собственная отражение, мое собственное прошлое, как бы сильно, я не хотела его отрицать.  

 

 

 

Меня хотели, выпустить из палаты, уже на третий день, но как только, я оказалась, за пределами безопасной, стерильной до тошноты, атмосферы, я тут же попыталась, перерезать себе вены, разбитым зеркалом. Всего один порез, один глубокий, след на коже и я наконец, уничтожила бы, этого монстра, что был во мне. Но мне, не хватила времени, я успела разбить зеркала, успела оставить, жгучий след на запястьях, без всякой жалости, к болезненной судороге тела. Но меня нашли, раньше чем вся ядовитая и испорченная кровь, вытекла из моего тела. Пришла я в себя, уже в другой палате, с перевязанными и пристегнутыми к кровати, руками. Вновь, наедине, с призираемым, мною созданием. В тот же день, ко мне, совершенно спокойно, зашел Натан. Выглядел он так, словно ничего не было, не крика на могиле, не попытки самоубийства, не тонких мягких браслетов, у меня на руке. Он медленно и даже вальяжно, последовал в комнату, стараясь словно и не смотреть на меня. Когда он, только вошел, не до конца даже, переступая порог. Реальность, вокруг него, как и в случаи, с другими людьми, кардинально изменилась. Рассыпаясь, у меня на глазах и строясь заново, подстраиваясь, под нового, обитателя палаты. Толька теперь, я почему-то, не видела не прошлого, не будущего, не даже настоящего. Только лишь, белую, ослеплявшую пустоту, позади него, разъедающую все и всех, даже меня с ним. Я не была им, но в тоже время и не была собой. В голове, памяти, мыслях и словах, играла лишь приятное, умиротворённое, нечто. Простая, такая, давно забытая, тишина. Словно у него, не была ни прошлого, не будущего и его нет, здесь и сейчас, в этой самой палате. Как белое пятно, тихий шум, на периферии сознания, вот чем он был. Не замечая, моей озабоченности, он с обыденно, приветливой улыбкой, сказал. И лишь это улыбка, прорвалась, сквозь пелену белизны, что меня окутала, толстым коконом, давая мне на мгновения, почувствовать реальность.  

–Ну, как ты? Уже, лучше? Врачи сказали, что у тебя, был нервный срыв. – Мне пришлось, напрячь все свое сознание, чтобы понять, что это говорю не я, обработать и сдержать смех, от не реалистичности, этого диагноза, от комичности, этих надуманных, псевдонаучных диагнозов. У меня, нет срыва, у меня нечего срывать, я уничтожила себе, стерла до основания, разорвала на части. А все, что они могут сказать, это банальный, нервный срыв.  

–Возможно, они правы. – Прошептала я, тихим, хриплым, скрипучим голосам. Ещё одна вещь, которая, во мне сломалась, и которая, возможна, не когда не починиться. Интересно, как они объяснят это. По их словам, они ещё не видели, чтобы кто-то, смог кричать, так сильно, что разорвал бы, себе голосовые связки. Буквально разорвала, на самом дели. Сквозь пелену, чужой памяти и обрывков фраз, я даже помню, что-то про операцию. Хотя может, это мне приснилась, привиделось или даже, это была не я. Вроде как чудо, что я могу, хотя бы шепотом говорить.  

–Ты могла бы, уже сегодня, поехать дамой, если бы… –Останавливает он, свою фразу, на самом интересном. А я пытаюсь понять, как давно он это сказал, с тем, как работает, сейчас мое сознание, вся информация, буквально со скрипом, обрабатывается, моим мозгам. Но вроде, не слишком много времени, прошло. Ему так тяжело, это сказать, так сложно, осознанья. Неужели, попытка убить себя, такое большое дела, разве это не моя жизнь, не мое тела, так почему, всех так волнует, чужое, не принадлежавшее, им событие. Зачем, спасать меня, зачем мешать мне, где же хваленое права выбора. И почему, он смотрит, так невероятно забито, с таким ужасом, косясь, на перебинтованные запястья, испытывая дрожь, каждый раз, когда взгляд, цепляется за них.  

–Если бы, я не попыталась, убить себя. – Вроде как, это сказала я, точно я, он бы просто не смог, ему это не под силу. –Да, прости, моя ошибка, стоила выйти из больницы и уже там, это сделать, сглупила, я знаю.  

Меня резко, прошибло ледяным холодом, скручивающим внутренности, обжигающим неба, невероятной горечью. И кажется, меня сейчас вырвет, вчерашнем салатам. Ах да, я же не ела салат, значит всё-таки, его сейчас вырвет. Он смотрит на меня, долго, пронзительно, или же я, смотрю на него. Хотя, какая разница в принципе. И говорит наконец, те слова, что и так уже, долгое время, вертятся, у меня на языке. Мои слова, нет, его слова.  

–Что происходит, Сабл? Я не понимаю?  

–Нечего, не происходит, разве что-то произошло. – Говорю я, каким-то искусственным голосом, даже не моргая и вижу пустоту, в своих же глазах, через него, смотрясь словно в зеркало. Все люди, по сути теперь, мои зеркала, что показывают мне то, чего я не хочу видеть, что я хочу забыть. Я убегаю в них, ныряю с головой, в желании скрыться, от себя, но их жалость, их боль, когда они смотрят на меня, напоминая, что я все-таки, существую. Я не могу, сбежать от этого, как бы не старалась.  

–У тебя, глаза пустые. – Сказал он, таким печальным голосом. И вроде, до боли искренне. Так отчего же, в мыслях нет ни капли, этой печали, только вина, за что же интересно?  

–Возможно, они всегда, были такими, просто ты, не смотрел внимательно. – Он молчит, но я же слышу, прекрасно слышу, невысказанный вопрос, или молчаливая просьба. Я хочу это сказать, так хочу, что меня это буквально рвет, на части. Но душу, в себе, это желания. Хотя это не я и не мое желания, и не мой вопрос. Но самое странное, находясь в нем, здесь и сейчас, я понимаю, что он врет мне. Как это возможно, как он может, скрывать что-либо от меня, когда я буквально, являюсь им? Это повергло меня в шок заставляя забыть, потерять нить, нашего разговора.  

–Я договорился, что тебя выпишут, через пару дней, с условием, что я буду смотреть за тобой, двадцать четыре, часа в сутки и семь дней, в неделю. И каждую неделю, ты будешь приходить, на консультацию с психологом. – Говорит он, а я не отвечаю, просто смотрю, стараясь, нащупать за его спиной, хоть что-то, кроме белоснежна белой пустоты, как на стенах, в его квартиры. Видя, что я не собираюсь, продолжать разговор, он лишь устало, машет головой и начинает уходить. Но пока, это сияющая, белоснежность, не рассыпалась, за его спиной, я наконец, с опозданием, говорю.  

–Тебе, лучше не брать, за меня ответственность.  

–Почему?  

–Потому что, я не собираюсь, выживать. – Говорю я, тихим, спокойным голосом. Это не вызов и не мольба о помощи, не попытка привлечь, к себе внимания, а простая констатация факта. И он видит это и его пугает это, пугает, своей правдивостью. Именно поэтому, он так отчаянно тиха, закрывает за собой дверь, без слов, без звука, не прощаясь. И как только, скрип завершается, на последней ноте, а дверь входит, в свое естественное, состояния. Белизна, пропадает, оставляя за собой, палату, меня. И боль, вновь возвращает мне, ненавистную Сабл.  

 

 

Время шло, а нечего не менялась, пустота не уходила и мир не возвращался, в свою колею, размываясь, расползаясь, и распадаясь, у меня на глазах. Я все ещё, не могла отличить, своё от чужого. А когда отделяла, понимала, что не хочу, на самом деле знать, кто я, не хочу помнить. Легче, была думать, как другие люди, помнить чужие воспоминания и верить в то, что Сабл не существует, она выдумка, лож иллюзия. Но от правды, нельзя убежать. Я видела это, в других людях и понимала в себе. Все пытались, сбежать от правды, от своей собственной, правды и каждый, терпел поражения. Я понимала, что это сражения, мне не выиграть. И каждый раз, смотря в зеркала, видя свое отражение, чувствуя на плечах, надоедливые копны, грязных волос, я вспоминала кто я, что я и что сделала. Я ненавидела себя, с тем же отчаянным фанатизмам, с которым ранее, ненавидела людей за стеной. Буквально призирая, каждый штрих, своего, существования. Мне хотелось вырвать свои волосы, вмести с кожей и мясом, с обжигавшей болью, наслаждаясь, кровавыми разводами, на своих руках. Я желала, выколоть эти глаза, что смотрели на меня, из отражения. Стереть кожу, со своего лица, отрывая по кусочку, лоскуток за лоскутком. И уничтожить, каждую чёрточку, этого образа. Изуродовать, любые напоминания, стереть все, превратить себя в месиво, из кожи, плоти и костей.  

В другое же время, я смотрела, на свои бесчисленные шрамы, и невероятно тихо, плакала, от осознания того, что я с собой делала, что они, со мной сделали. И испытывала, невероятную жалость, к собственной персоне. Мне хотелось, просто подойти и обнять эту девочку, что резала себя, порой ночи на пролет. Хотелось стереть её шрамы, вытереть слезы, подарить ей, хоть каплю, нежности. Я вспомнила, снова и снова, каждый день, каждый час, каждая мгновения, моей жизни. Я не помнила, конкретные даты, вещи, места, только ощущения. Боль, отвращения, страх, призрения, а главное постоянная, не проходящая вина. Они заставляли нас, постоянно испытывать стыд, просто за то, что мы были, просто за наше существования. Ведь оно, уже было греховным, вся наша жизнь, словно была, одним большим, проступкам, за который, мы должны расплачиваться. Впервые в жизни, наконец, я видела все кристально чиста, во всей своей, отвратительной правдивости. И видела, как надомной издевались, помнила, как меня, не во что не ставили, как меня, унижали. Моя семья, затем мой муж и он. Тот, чья улыбка, не выходила у меня из головы, тот, из-за кого, я каждую ночь, просыпалась в поту от кошмарной паники, накатывающей на тело. Я словно, все время, просто, не могла дышать, не могла думать, не могла жить, мне была некомфортно, в самой себе, в своем теле, в своей жизни.  

Я каждый раз, каждый день, с трудом засыпала, стараясь всеми силами, обмануть себя, забыть кто я, чем я являюсь. Но я не могла, не в моменты, когда я терялась, в чужих воспоминаниях, не тогда, когда, я была собой. Я знала, что я убийца, знала как самую непреложную, истину. И с этим, ничего нельзя была поделать, смыть, искупить или изменить. Я убивала людей, отбирала их жизни. И как, с этим можно жить, как с этим, можно смериться.  

Была и другая сторона медали, ведь кроме вины, была ещё, и безграничная пустота, когда ложь рассыпалась, обнажая правду, когда реальность, оказалась лишь вымыслам, ничего не осталось все, потеряла смысл. Ничего нет, для меня нет, не веры, не правды, не убеждений. Я более, не в чем, не уверена, не в себе, не в других, ни в этом мири. Какой смысл, какая суть, если вокруг и внутри, лишь пустота. Нет не Бога, не ада, не рая, не души, не правды, ни жизни. Толька ложь и обман. В эту концепцию, не вписывались, мои способности, но как это не странно, самая нереальное, в моей жизни, казалось сейчас, более правдивым, ощутимым и естественным, чем все, во что я верила, все, что я знала. Я смотрела, на этот мир, не понимая, что он такое, не осознавая, что я сама, о нем думаю. У меня отобрали, мои мысли, чувства, суждения, у меня забрали свободу, хотя бы попытаться анализировать. Самой, найти, во что верить. И теперь, я не знаю, что я думаю. В голове, только, целые полчища, чужих мнений и мыслей, которые теперь, не имеют значения. Раньше, я знала, что хорошо, что плоха, что мне нравиться, а что я ненавижу. А сейчас? Сейчас ничего, устаревшие установки и полная тишина, это все, чем я владею, все, что имеет смысл.  

 

21 год. 4 месяца и 1 день. Месть.  

Меня выписали, через неделю словно пленницу, сопровождая до самого выхода. Передавая, буквально из рук в руки, Натану. Он нежно, но крепка, держал меня за руки делая вид, что я все-таки свободна, создавая иллюзию поддержки. Хотя, в этот самый момент, он не был другом, а только лишь конвоем. Ведь он здесь, не за тем, и не для того. Он та, тонкая, почти размытая линия, отделяющая меня, от желанной смерти, не дающая мне, необходимый покой. Я слышу, как дрожит его тела, как мчаться в голове мысли, как сдерживаются и переписываются, на ходу слова, проходя через жесткую, беспощадную, редакцию. Он не знает, что сказать, не знает, как это сказать, не знает, может ли он вообще говорить. Боясь каждым, своим неосторожным замечаниям или наблюдениям, сделать только хуже. Подтолкнуть, меня к краю, ближе. Даже не понимая, что я уже не на краю, а парю где-то в воздухе, над обрывом. Поэтому он молчит, обрекая себя, на безумные, бесконечные, раскаливающие душу, сомнения. Я не пытаюсь, вырвать руки, не пытаюсь утешить, не стараюсь говорить или даже, думать. Вокруг, слишком много мыслей, много образов, много чужих воспоминаний, взрывающих разум, путающих сознание, топчущий душу. Я уже даже не вижу мира, не замечаю себя, за всем этим рокотом чужих жизней. Они разрывают, они разрезают, причиняют боль, ломают изнутри и приносят не с чем не сравнимое удовольствие, своей беспардонностью, грубостью, грязью. Именно поэтому, всю дорогу до машины, я глупа и блаженно улыбаюсь, чувствуя, что ещё чуть-чуть, ещё немного и я потону, в этом потоке, бессмысленных внутренних криков и глупых тайн. Меня не будет, я уйду, я сломаюсь, наконец уходя за грань, где сознания значит меньше, чем ничего. Но вот, когда боль, переходит, за отметку невозможности, а шум не оставляет надежды на спасения, разрывая мне слух, мы наконец оказываемся в машине. И мир затихает, уходит в вакуум, я все ещё слышу, слышу их всех, но словно из далека. Это не достаточно больно, не достаточно страшно, не достаточно безумна просто не достаточно. Это не позволяет, мне сломаться, не дает мне сорваться вниз, это убивает, последнюю надежду, на свободу. Именно поэтому, блаженный мазохизм, сменяется грустной раздражительностью. И Натан, видит это и впервые, отваживается задать мне вопрос, открыть свой рот и позволить, запертым там звукам, вырваться наружу.  

–Что случилась? – Я смотрю на него, с полной, кристальной ясностью, вижу и слышу, что он хотел спросить иначе и про совсем другое. Сказать то, что не когда не осмелиться, произнести сам. Поэтому, вместо ответа, на вопрос, который он хочет слышать, я говорю то, что он с таким трудом удерживает в себе.  

–Хочешь спросить, не сошла ли, я с ума?  

–Я, и… н… не собирался… -Начинает он оправдываться, но в этом больше стыда, неловкость и шока, нежели правды. Лицемерия, все то же, что я вижу в каждом, в этом мире.  

–Увы, но нет, я не повредилась рассудком. – Говорю я, когда мне надоедают, эти ужимки. Он не отвечает, тихо вздыхая и начиная, плавное движение, вперед. Но когда, я уже думала, что меня оставят в покое, он вдруг неожиданно серьезна и с каким-то меланхоличным спокойствиям, спрашивает.  

–Ты, нечего не хочешь, мне рассказать? Возможно, это тебе поможет?  

Как будто, он поймет, даже если узнает. Разве, он не возненавидит меня, не посмотрит также, как в ту самую ночь, когда я ушла, с его пистолетом. Думаю, я, смотря на его, спокойное, почти искусственно, ободряющее лицо. Но прежде чем, тишина затягивается, перекрывая весь кислород, он столь же неожиданно, как раньше, добавляет.  

–Я точно, не возненавижу тебе. –Я тихо, почти незаметно, вздрагиваю, переводя свой взгляд, на него. И всего на мгновение, я замечаю каким, по настоящему жестким и проницательным, стало его лицо, а взгляд, прямым теряя всякий, озорной блеск. Словно это и не Натан вовсе, то же лицо, но совершенно иной, характер. Более сильные, жесткие, мудрые до порицания, черты. Всего за секунду, до того, как я рефлекторно моргнула и переда мной, вновь предстал, тот самый, непосредственный, в своей доброте Натан, с этим его почти ребяческим, выражения доверия, ко всему на этом свети. Но как? Как он мог понять, что я думаю, как мог услышать? Я понимаю, что не у всех есть, подобные моим, возможности. Это, просто невозможно, но он сказал, все точно так же, моими же словами, моими же чувствами, словно знал наверняка. Это было слишком странно, что бы даже, думать об этом. Я не ответила, продолжая, все так же, смотреть на него, стараясь понять, уловить что-то, совсем незаметная, что-то, что я вижу иногда, когда он думает, что я не смотрю. Но ничего, словно и не было, он проигнорировал, свой собственный вопрос и вычеркнул этот момент, из своей жизни, продолжив, как и раньше, вести машину, даже не смотря на меня. И это, выглядело так органично, так реально и правильно, что я, начала сомневаться, был ли этот вопрос, на самом деле, звучал ли он в этой кабине. Или же, мне снова, что-то привиделось.  

 

 

 

Мы приехали домой и хоть Натан, всю дорогу, смотрел на меня с опасениями, не зная, как я себя поведу, переступив порог, его квартиры, все прошло, без эксцессов. На самом деле, я даже, ничего не почувствовала, я видела, эту белую пустоту, всегда рядом с ним, именно поэтому, она не вызывала во мне, ни каких эмоций, ни каких мыслей, ни каких воспоминаний. По крайне мери, я так думала, по-настоящему веря, в это утверждение, обманывая саму себя. Пока, я не прошла дальше и не увидела Тима. Он, сидел, точно там же, где я оставила его, в своей памяти, смотрел на меня и улыбался. Улыбался мне, из прошлого, говоря, что-то беззвучно, смеясь, собственной шутки. Звука не была, слов не звучало, я забыла их, забыла все разговоры, что вела с ним, все споры, что проигрывала. Все, что я помнила, это улыбка, смех, взгляд наглых но очень, добрых глаз и теплота. Стала на мгновения, так обидно, так необычайно стыдно, за себя, за свою глупость, за то, что я потеряла, эти крупицы, эти крохи, неповторимых моментов. Позволила им, вот так вот просто, утечь сквозь пальцы. И теперь, все, что у меня оставалась, все что я имела, это этот, немой отрезок, забытый, почти потерянный, момент. Он смотрел, прямо на меня, но я понимала, что он смотрит, на ту меня, из прошлого и его глаза, были направлены, на неё. На ту, кто не ценила, эти мимолетные моменты, эти крохотные стычки, счастливые дни. Он делает шаг, на встречу и я почти, ощущаю, его дыхания на себе, но проходя сквозь меня, он растворяется, не оставляя мне и следа. И я чувствую, как по щекам, начинают течь, забытые эмоции, скрытые чувства.  

–Все в порядке? – Спрашивает Натана, перерывая, тонкую нить, что тянулась из прошлого, отбирая у меня, даже это.  

–Да – Говорю я, насквозь фальшиво, не пытаясь даже, скрыть дрожь в голосе и неприятную, почти забытую, тошноту, зарождающуюся в горле. Мне тошна, просто тошна, даже не больна, даже не страшна, и не капли, не обидно, просто затхлое, удушающее, чувства тошноты, отбиравшая, всякие чувства.  

–Что-нибудь хочешь?  

–Нет – И это правда, последняя, правда в моей жизни. Но, когда я поворачиваюсь, к зеркалу. Моя правда, становится, не совсем таковой. Впервые, за долгая время, видя, свое отражения, рассматривая, пустые глаза, белую кожу и эти злополучные длинные запутанные волосы. Я понимаю, что кое чего, я все таки хочу, отчаянно желаю.  

–У тебя, есть бритва? – Говорю я, и он удивлённо оборачивается, на мой зов, с полным непониманием и каким-то страхом спрашивая.  

–Зачем тебе?  

–Я хочу, сбрить это. – Говорю я, показывая на волосы, не давая, ему шанса, даже закончить, свою и так понятную, для меня мысль. Мысль, которую я слышала, ещё до того, как он, начал её формулировать в простые, понятные всем слова.  

–Я не думаю… -Он пытался спорить, ещё там, в моей голове, пытается понять, что будет правильней, потакать моим желаниям, моему безумию или же отказаться.  

–Давай так, либо ты сделаешь, что я прошу, либо, я вырву их руками, сама. И это, будет куда больнее и опаснее. – Говорю я, и в голосе, не намека, на угрозу или блеф только, слепая правда.  

Он долга мнётся, смотря в направления ванны и переводя свой бегающий, выражавшей панику взгляд, на меня. Не зная, как поступить, не доверяя собственному выбору. Пока, мне это все, не надоедает и я наконец, не говорю. После долгой, мучительной, чужой дискуссии, у меня в голове.  

–Да Бога ради! Не успею я, покончить с собой за пять минут. Ты можешь, выйти из комнаты. Он ещё целая мгновения, мнётся, в привычной, уже неуверенности. Пока, я не начинаю, смотреть на него, как на идиота. И только лишь тогда, он сдаётся и выходить за дверь. Чтоб через минуту, запыхавшись, словно он бежал кросс, вернуться. С машинкой в руках и удивлениям на лице, словно и вправду, надеялся увидеть на полу, бездыханное тело. Я не стала, комментировать, этот факт, а просто покорна и полностью расслабленно, подошла к столу, выдвинула оттуда стул и села, в немом ожидании.  

 

Время, словно застыла, в пузыре, оставаясь в этом, бессмысленном бесчувственном вакууме. Я словно, ничего не видела, не чувствовала, не осознавала. Приятная безликость, полностью, овладела моим разумам, пока одна за другой, пряди серых волос, падали ниц. Кажется, Натан спросил ещё несколько раз, уверена ли я, в своем решении. Но даже, эти вопросы, потонули, в этой мягкой, темной материи, моего безразличия. Готова, не готова, какая разница, это все лишь ошметки, это все лишь нити, сухие, давно разорванные связи. Скопления болезненной, привязанности к прошлому. Но видимо, молчание, было лучшим ответам, а игнор, лучшим решениям, так как он медленно, но все же, притворял мою просьбу в жизнь. Казалось, он даже не дышит, боясь сделать лишний шаг, спугнуть момент, прогнать решимость. Но я, ничего не чувствовала, кроме лёгкой чесотки, от колючих кожу волос. Которые, медленным облаком, осыпались, мне на шею. Впиваясь в кожу, застревая на футболки и попадая в глаза, резкой болью. Но я, не могла отвернуться, упряма следя, за тем, как с меня срывают, былую, ненавистную мне личину. Я смотрела, как медленно, движениям, легкой руки Натана, волос за волосом, я теряю себя. Но мне, была плевать, просто плевать. Не какой ностальгии, не какой боли, хотя по щекам и стекали, дорожки, непрошеных слез. Я говорили себе, что это всего лишь, раздражения, от волос, что время от времени, летели в мои глаза. Простая физика, природный, инстинкт тела. Прекрасно понимая, что причина, совсем не в этом. Эти слезы, словно существовали, отдельно от меня, жили чужой жизнью, выражая чужие эмоции. Беззвучно, бессильно, неправильно, искаженно, в своей искренности. Но вдруг, все прекратилось, падения остановилась и я не сразу, но ощутила, холод во вне и внутри. Чего-то, не хватало, былая тяжесть, спала с головы и былая зашита, исчезла. Некогда щит, клеймо, цепь, на которую, меня посадили, позорно лежало у меня под ногами, копной, грязных уже мертвых волос. Отрезвлявший, возвращающий, воскресающий холод, рассеял туман, за собой. Я не знала, что мне делать и как реагировать. Я просто застыла там, не веря, что действительно, это сделала. Действительно, перешла эту черту. Смотря вниз, на копну серого, тонкого марева, сложившегося, в кокон, колючий, бесконечный пугающий. Вся моя жизнь, предстала переда мной в реалистичной, сухой картине. Такая же, холодная, грязная, колючая, зловонная.  

–Ты, не хочешь посмотреть, на то, что получилась? – Спросил, с дрожью в голосе, Натан, боясь смотреть на меня. Я не сразу, поняла, что от меня требуется. Заторможено, словно после долгого сна, вставая со своего места и медленными, слишком громкими шагами, приближаясь, к зеркалу.  

И я увидела, я увидела себя, голый череп, опухшие, пустые глаза и словно отражения, на моей пустой голове, каждый момент, каждый слог, каждый шаг, из которого, сложилась моя личность. Сложилась, воедино убийца. Я вновь, проживала, чужую, ложную судьбу, а самая страшная, что она не была, не чужой, не ложной. Это моя реальность, порезанная, помятая, искажённая правда. Я могла, вновь сбежать от отражения, скрыться от правды, но не в этот раз, не сейчас. В этот самый момент, какой-то мазохизм, завладел, моим сознаниям и я позволила себе, быть собой. Это более, не было, так оглушающее, болезненно, как в прошлый раз нет, напротив, это было естественно, легко, как дыхания. Вдох, и вот, мне уже шесть лет и я впервые, со смехом и радостью, закапываю чьё-то тела. Тело того, кого я не когда не знала, и не узнаю уже. Для меня тогда, это была лишь какой-то игрой, выдумкой. Выдох, и мне семь меня наказывают, за слезы, которые слабовольно, выделились, когда я изо дня, в день, слышу крики, исторгнутых из общины детей. Из-за подозрений, в их возможном безумии. Слушая как медленно, их силы угасают, как неотвратимо, крик превращается в стон и затихает, резко, без предупреждения, не оставляя и сомнения, в том, что случилась. Удары розгами, рассекающими плоть, были не столь болезненны, как этот момент, наступления тишины. Вдох, мне девять и моя подруга умирает, от воспаления легких, ведь лекарства, они от лукавого. А я, изо всех сил, скрываю, неположенные мне слезы, зная, что даже температура, не помешает моей матери, отправить меня на наказания. Думая, в тот момент, что тоже умру и с болью, через сутки, понимая, что выжила. Выдох, и мне тринадцать, я упоенно думаю, мечтая, каждую ночь, о том, как буду убивать неверных, ради него, во имя него. Почти что, задыхаясь, я делаю новый вдох, зная, какое воспоминания, последует за ним. Надеясь, что могу задохнуться и не вспоминать, но вот оно, здесь, сейчас, реальность, проигрывающаяся, на кончиках, моих ресниц. Мне пятнадцать, и я вижу двух парней, что всего мимоходом, коснулись друг друга, за руку, с непозволительной нежностью, с неправильной сладостью. И я думаю, должна ли я рассказать, могу ли я это сделать, не чувствую при этом, ни какова отвращения, которое, должна была бы, чувствовать. Но я должна рассказать, не во имя них, не во имя правды, и даже не ради себя, ради него. И затем, словно на быстрой перемотки, боль, кровь, крик и страх. Снова, судорожный выдох, прорывающийся, сквозь слезы. И я вижу себя, здесь в реальности, лысую, разбитую, сломанную. Словно куклу, на нитках, потерявшую кукловода, которую за ненадобностью, выкинули в утиль. И впервые, за долгое время, я не чувствую безысходности и не вижу пустоты, я ощущаю ярость. Невыносимую, неконтролируемую злость. Я ненавижу не себя, я призираю, не это отражения. Не я виновата, в том, что выросла такой, не я виновата, в том, что пошла, по неверному пути. Я была игрушкой, его игрушкой, как и мы все. Я убивала, но именно он, держал пистолет, я калечила и именно он, давал мне камни. Он изувечил меня, влез мне под кожу и распотрошил, превращая в это. Словами, фразами, обещаниями, ложью. Он день за днем, резал мою душу, ломал мой разум, переворачивая все, верх ногами. Пусть Бога и нет, пусть греха не существует, но он есть, он реален, он материален, он правдив. И он и есть, настоящее, гнилое, зловонное, колючее зло. В этот момент, даже не думая, не решая и не планируя, я со всей возможной силой, бью по зеркалу, разрезая, руки в кровь. Осколки, распадаюсь со звоном, успевая зацепить и мое лицо, и ноги. Оставляя мелкие, кровавые следы. Но мне всё равно, я не чувствую боли, лишь привычный, запах метала. Я успеваю, сделать лишь удар, прежде чем Натан, испугано, отыскивает меня, от осколков. Он думает, я так себя ненавижу, он решил, что я бью собственно отражения, но дела в том, что я себя не вижу. Меня нет, не существует, есть только он, в моих мыслях, в моем прошлом, в моей голове. Он убил меня, надевая на себя, мою жизнь, снимая с меня, всю суть, с прытью опытного хирурга, подчиняя себе все мои действия. И я хотела, впервые, изувечить не себя, я хотела, вытравить его.  

Я даже, не билась в истерики, не пыталась, вырваться из рук Натана, скинув опеку, или навредить себе. К его удивлению, я застыла, спокойно в его руках, отчетливая зная, впервые понимая, что я хочу. По-настоящему хочу, это более, не то что мне вбили в голову, не то что навязали и не то что, из меня сделали. Это именно я, мои желания, мой чувства и мои убеждения. Заключавшиеся, в простых словах, простой мысли, идей и цели. Я должна убить Мистера Филипса, даже если, это будет, последним, что я, сделаю в своей жизни. Я уже убийца, я уже запятнана и уже уничтожена. Так, какая разница, какой смысл, одним грехом больше, одним меньше. Может, хотя бы в этот раз, убийство, действительно, будет на благо и оно, действительно, станет моим. Не его, не чье-либо ещё, а только моим личным. Ведь, в этот раз, именно я, буду держать пистолет или втыкать нож, в его вонючее, отвратительное, тело. Меня не будут направлять, убеждать или учить, я сама это сделаю. Это больше, не спонтанная ярость и не четка, направленная злость. Это было, холодное, расчетливое желания, почти жажда. Я не просто, хотела этого, я не могла, не сделать, этого. И пока он моё тело оставил сидеть на полу, ушел за аптечкой. Я думала, представляла и предвкушала, самый отвратительный и самый прекрасный момент, что будет, в моей жизни.  

 

 

 

 

 

 

21 год, и 5 месяцев. Правда?  

Играть, стало так просто, так легко, так обыденно, почти естественно. Я почти забыла, что это лож. Притворяться, смеряться, говорить людям то, что они хотят, от тебя слышать. Именно это, я и делала, день за днем, неделя за неделей, убеждая окружающих, что более не желаю себе зла. Не хочу умереть, не хочу уничтожить. Убеждая их, в правде, с помощью лжи. Ведь теперь, я действительно, не хотела сбежать, покинуть эту реальность, оставить эту жизнь. Я желала жить, так долга, как только могу, чтобы воплотить, свой план в жизнь, превращая фантазий в быль, обращая весь гнев и всю ненависть, на него, мысленно, физически и душевно. Я сдерживалась и играла, врала и читала других людей, во имя, собственной выгоды. Теперь, все была просто, так невероятно легко, что я даже удивлялась, как не могла с этим справиться ранее. Почему, сходила с ума. Теперь же, это происходило почти рефлекторно, словно дышать. Я просто переключалась, на другое сознание, а затем становясь собеседником, выключала звуки, мысли, чувства и память, до тех пор, пока мне не нужна была, быть собой, чтобы сыграть свою роль. Триггерам, спусковым крючком, стал именно он. Словно кнопка переключения, команда. Мне достаточно была, вспомнить имя, впившаяся словно клеймо, в мою память, чтобы чужие личности отступали. Оставляя меня, наедине, с этим лицом, этой ненавистью. Это было больно, каждый раз, заново узнавать себя, за мгновения, всего за секунду, проживая свою жизнь заново. Ещё до того, как мой собеседник, закончит свой вопрос, я вновь разрезала себя на части. Без крика, без стона, без единой дрожи на лице. Я просто говорила то, что должна была сказать, психологу, Натану и даже друзьям Натана, с которыми, он меня оставлял, когда не мог, следить за мной сам. Я знала, какими именно словами, жестами и мимикой, я должна удовлетворить, их спокойствие. И я видела, эту лёгкую, почти незаметную, удовлетворительную улыбку на их лицах. Слышала, под своей кожей, их веру, их надежду, их невероятное желание, поверить мне. И пользовалась этим, пользовалась тем, что могу залезть, куда глубже поверхности, прямо им под кожу. Единственный, с кем этот трюк, не срабатывал, был Доменик. Я просто не могла переключиться, не могла играть, или потворствовать. Ведь даже будучи собой, даже знающи себя, я вспоминала Тима. Постоянно, всегда он был, буквально повсюду, как только Доменик, заходил в дом. Он был в воздухи, в отражении его глаз, в воспоминаниях, словах и образах. Он был здесь, и одновременно, его не хватала. И, наверно, именно поэтому, только с ним и только тогда, я могла быть собой. Я могла плакать, кричать, я могу стонать, внутри и наружи. И это была правдой, это было истинно, это была я. Ведь слезы, лишь отчасти, были прикрытием, моей реальной боли. Они были обо мне и они были о нем, они были, обо всем. И он не думал, что я сумасшедшая, ведь тогда, ему бы пришлось, признать сумасшедшим и себя. Так как я видела, какой бардак, почти что смерч, происходит в его собственном сознании.  

 

Так проходили, целые недели, пролетали перед моими глазами, чужие жизни, складывались судьбы, разворачивались трагедии. Но не смотря, на все мои игры и интриги, убеждающие, услаждавшие, чужие уши слова, Натан так и не решился, оставить меня одну. Дать мне свободы, отпустить на волю. Нет, он ещё пристальней, смотрел на меня, ещё сильнее вглядывался, искал там внутри, что-то своё, что-то, что я так и не смогла, поделать или сымитировать. Но как бы, я не пыталась, влезть в его голову понять, найти недостающий пазл, там всегда была полная, безграничная пустота. Иногда, проскальзывали мысли и обрывки чувств, но они казались фальшивыми, неправильными, наигранными. Он словно, не был собой, даже будучи собой, не притворяясь. И это, меня пугало. И если бы, не моё безграничное желание, вырваться, я бы, наверное, задумалась об этом. Но я не могла, об этом думать, я не о чем, не могла думать, кроме как, о сладкой, кровавой, мучительной мести. Иногда, смотря на свои руки, я видела его кровь, по-настоящему ощущая, её теплую, липкую терпкость. Я хотела, быть вся в этой крови, желала размыть, всякие границы, сломать всякие барьеры, уничтожить, все сомнения. Я хотела, смыть это кровью, всё своё прошлое, уничтожить все настоящее, просто утонуть в ней, с радостью захлебываясь. Идя, прямо ко дну. Это было отвратительно и вместе с тем, до маниакального приятно так было легче, так было проще, так было спокойнее. У меня снова была цель, у меня снова, был смысл. Я думала, что будет после, и что была до и только эта точка, только этот момент, давал мне опору, держал меня на земле.  

Но вот, прошел уже целый, бесконечный месяц, и когда, даже после увещаний психолога, в том, что мне нужно дать, немного свободы, довериться, Натан с полной принципиальностью барана, отказался. Я более, не могла играть, имитировать безразличия, спокойствия. Я забылась, потерялась, в собственном я, отбрасывая все успехи, которых я добилась, за это время. Я даже не помню, как это случилось я словно отключилась, вырубилась, а придя в себя, увидела, как стою, над перевернутым столом, под испуганным взглядом психолога и шокированным Натаном.  

–Ну что, теперь ты доволен? Этого ты добивался, все это время! –Закричала я, впервые за весь этот месяц, повышая голос, выпуская ярость, на свободу. И выбежала, с громким стуком из кабинета. Я знала, не пройдет и мгновения, как он догонит меня, я знала, что уже жалела, о содеянном. Я даже понимала, что потеряла, единственный шанс, единственную возможность, воплотить свою мечту, в жизнь. Но я больше, так не могла. А ведь потом, опять будет нужно время, игры, симуляции нормальности. Снова, завоевывая, его доверие. Хотя зачем? Ведь однозначно, он мне не капельки, не верит. Как мне это, уже надоела, я просто больше не могу. Осточертело, из раза в раз изо дня в день, быть собственным представлением, становясь тенью, от искажённого, придуманного образа.  

–Что случилась, Сабл? – Как я и думала, он нагнал меня, ровно через минуту, хватая меня за руку. Так резко, словно боится, что я убегу, скроюсь, освобожусь, от его опекающего, вездесущего взора.  

–Что случилась? Что случилась! Ты ещё спрашиваешь. – Без всякого стеснения, кричу я, вырывая свою руку, из его тисков. Если уж мне не суждено, убедить его в своей нормальности, так зачем пытаться зачем сдерживаться и притворяться.  

–Что бы я не делала, чтобы не говорила, ты всё равно не веришь мне. Ты не даешь мне жить нормально. Ты ищешь, какой либо подвох, выискиваешь лож, пытаясь меня уличить в ней! Почему я вообще, должна что-то, тебе доказывать?! Кто ты такой, чтоб перед тобой, распинаться! Ты хоть понимаешь, что я как пленница, в твоем гребанном доме, я буквально задыхаюсь от этой, постоянной слежки! Так какой же реакции, ты от меня ждёшь, на все это? – Закричала я, не сдерживаясь скомкано, злобно, выплескивая на него, свои мысли. С удивления отмечая, какое блаженство, свободу, я почувствовала от этой вспышки.  

–Ты сказала, что в любом случай, убьёшь себя. И это было честно, до ужаса искренне. Я понял, в тот момент, что ты не шутишь, ты действительно, это сделаешь. Так что, не вини меня, за недоверие. – Сказал он, очень спокойно, сдержанно, словно пытаясь, утихомирить меня, что только ещё больше, раскрывало мою истерику.  

–Это не недоверия, это уже паранойя! – Снова закричала я, прямо ему в ухо, словно стараясь, добраться до мозга, которого там и не было, по-моему, скромному мнению.  

–Ты можешь, не говорить все время криком?  

–Могу, как только ты перестанешь, вести себя как мудак – Сказала я, парадоксально расходясь, с собственными же слова, в этот раз спокойно. Но он всё равно, застыл на мести, с немым вопросом на губах, ещё более шокированный, нежили от моего безумия в кабинете. – Что? – переспросила я, уже более грубо.  

– Да ничего, просто не знал, что ты можешь, говорить такие слова, разве твоя вера, не запрещает…  

–У меня нет веры. – Перебила я его, сверкнув злобным взглядом. Любые слова, про веру, Бога, религию, окатывали меня холодной водой. Заставляя ощутить, привкус рвоты, на языке. В памяти всплывал, этот отвратительный, лживый фальшивый взгляд. Казалось на мгновения, даже Натан вздрогнул, сбился со своей мысли, замечая мой настрой. Но упорство, взяло своё и он все также продолжал, спрашивая.  

–С каких, это пор?  

–С тех самых, когда у меня появился мозг.  

–И ты, обвиняешь меня, в недоверии? Меня! – Закричал уже он, опасно активно, жестикулируя своими руками.  

–Смотри, глаз себе не выбей, такими яркими жестами. – Ответила я злорадно, перед тем как уйти. На что он, кажется, ещё больше распалился, хватая меня уже с яростью за руку. Не давая мне покинуть помещения, не дослушивая, эту бессмысленную тираду.  

–Нет уж, прости, но раз уж ты предъявила мне претензии то выслушай уже, хотя бы до конца.  

–Хорошо, я слушаю. – Ответила я, наигранно покорно. Но руку все-таки, с полным равнодушием, вырвала из захвата. Уходя, от назойливого прикосновения.  

–Ты изменилась, сильно изменилась, ты говоришь не так как раньше. Ведёшь себя, не так, как всегда. Ты даже, побрилась на лысо. Это, тебе не свойственно, но я молчал все это время. Хотя и не знал, что мне думать. У тебя депрессия, ты сходишь с ума? Я просто не понимаю, что происходит и это становиться жутка. Но то, что ты более не веришь в Бога, в которого всегда верила, это уже верх странности последняя капля. И после всего этого, ты спрашиваешь, почему, я тебе не верю. – Говорил он, уже намеренно спокойно, конструктивно поясняя, свою точку зрения. Но мне, была плевать на логику, я знала только то, что меня все это бесит и это, и было для меня рациональным.  

–То есть, ты считал меня бальной фанатичкой, из-за моих убеждений. А теперь, ты считаешь меня страной, из-за того, что я потеряла, свои убеждения. Тебе не угодишь, друг мой.  

–Дела то, не в убеждениях.  

–А в чем тогда! – Закричала я снова, выходя из себя. Просто не понимая, что от меня хотят, что я должна сказать, сделать, показать, чтобы он наконец отстал от меня. – Я не понимаю, что ты хочешь?  

–Я просто, хочу понять – Говорит он, пристыжено тихо.  

–То есть, из-за того, что ты там, чего-то не понимаешь, я вынуждена страдать, я так поняла? – Спросила я, уже нормальным голосам, но более обиженно, чем это было, на протяжении всех, моих истеричных криков. Я совсем запуталась, запуталась в игре и в реальности, потерялась в том, чего я хочу и что делаю. Мне стоило остановиться, прямо здесь и сейчас. Ведь это становиться, слишком натуральным, слишком правдивым, личным. Но я не могу, просто не могу. Я чувствую себя преданной, хотя понимаю, что он прав в своих словах. Я ощущаю себя обиженной, хотя и осознаю, что не имею на это, никакого права. Ведь все это время, я водила его за нос, а он лишь говорит правду, конкретна изъясняя, свои чувства. Но я не могу, относиться к этому так, ведь мысли вообще не конструктивны, а чувства и подавно. Поэтому, я лишь тихо добавляю, прежде чем уйти вперед.  

–К твоему сведенью, если бы я хотела убить себя, то уже давно бы это сделала и ты бы, не смог мне помешать. Достаточно было бы просто, заставить себя не дышать или же использовать, для этих же целей, подушку. На крайней случай, я могла бы вырвать бумаги, из твоих старых книг, и запихнуть их себе в глотку. Да это было бы сложно, но ты меня знаешь, я упрямая, я бы смогла. Так что, даже посади ты меня в комнату, без всех возможно опасных вещей, я бы разбила себе голову об стену. Так что, то, что я жива, здесь, сейчас отнюдь не твоя заслуга. Это просто значит то, что я сама решила, не умирать.  

Я видела, поражённая, полностью сражённая, правдивостью моих слов, лицо. Но проигнорировала это, так же, как игнорировала попытку, наладить контакт и продолжить разговор. Я решила, что раз уж мои слова, нечего не изменят, нечего тратить их попусту. И на следующий же день, наш дом потонул в молчании, на всю следующую неделю. Единственный раз, когда я отозвалась, и проронила в нем звук. Был, когда он сказал, что нужна идти к психологу, на очередной приём. И тогда-то я, объёмно и понятно объяснила ему, что более не пойду в это место, простым нет. Я ходила туда, только чтоб избавиться от его, сверх опеки, а раз уж мне не видать просветления какой смысл. Кажется, в тот день, он отправился туда сам и она что-то такое сказала ему, из-за чего, он весь вечер, был молчаливо угрюм. Но мне, была всё равно, по большому счету. Я уже, отчаялась и смерилась.  

Но на следующий день, случилась то, что еще недавно, казалось мне невозможным. Он подошёл ко мне, тиха, почти крадясь и без всякого объяснения, бросил ключи от дома пряма на стол, за которым я в это время сидела.  

–И что, это значит? – Спросила я у него, уже уходящего в другую комнату.  

–Ты можешь, выходить – Бросил он в ответ, даже не оборачиваясь.  

–Но, почему?  

–А тебе, есть розниться, ты добилась своего, так иди делай что хочешь, я не буду тебе мешать – Ответил он, наконец соизволив, посмотреть на меня. – В любом случаи, ты права, если ты захочешь умереть, я не смогу тебе помешать. Как бы я не хотел, я просто не могу, контролировать тебя постоянно.  

–Но я не хочу умереть, я же говорила – Произношу я, скорее для себя, ведь он даже не слушает. И всего на мгновения, почти не слышным шепотам, я улавливаю мысль, которая не кажется фальшивой. Не является, сконструированной и подстроенной, а выглядеть, почти настоящей. Я не понимаю, что именно услышала, пока не напрягаю, все свое сознания. Вновь отказываясь, от самой себя, чтобы стать им. Этого, я и боюсь, думаю я, прежде чем вновь вспомнить, что это на самом деле не моя мысль.  

Я взяла ключи и недолго думая, не слушая не какие сомнения, не жилая знать, не каких иных откровений, просто вышла прочь. Это было легко, так просто, шаг за шагом, в гордом одиночестве. Я вновь была, наконец свободна, снова могла дышать, полной грудью, ступая без оглядки назад. Я знал, что не вернусь, не куда было возвращаться. Знала, что за моей спиной, ничего нет и под громкий гул сердца, делала эти шаги. С тревожным, но все-таки восторгам, с глупым, по-детски непоседливым, энтузиазмом.  

Я смогла, я наконец сумела, я оказалась здесь, сейчас. Но как только, радость схлынула, а ветер, унес остатки былого предвкушения. Я наконец поняла, такую простую истину, что все это время, скрывалась от меня. Разбивавшую, всякую надежду, в дребезги, об острую правду. Я ведь, не знала, куда мне идти. Я так рвалась на волю, так жаждала свободы, просто чтоб понять, что мне нечего делать, с этой привилегией и ни как, не воспользоваться этим правом. Ничего не осталась, не свободного дыхания, ни цели, ни смысла. Толька болезненная правда, с каждым вдохом, ядом, расползалась по организму. Филипс, он ведь знал, что я не вернусь, он сделал все, чтобы мы не смогли вернуться. Даже узнав правду, даже осознав, всю искривлённость его веры. Я не могла, даже этого, не могла просто отомстить, уничтожить, причину моего разрушения. Поэтому, я просто застыла, на том самом мести, перед домом Натана. Без движения, без звука. Мне не зачем, возвращаться назад, и мне не к чему идти. Я не что, все в этом мире, просто не что, эти люди, эти судьбы, эти миры. Толька прах, бесконечно глупый, бессмыслий, серый прах. В обертке из-под мяса, хотя внутри, ничего и нет. Вот что это, вот кто мы все. Было легче, мечтать о его погибели, чем думать о своей вине, было спокойней иметь цель, пусть и глупую, не исполнимую, но находиться в хаосе. Но все это, обман, даже эти цели, даже эти чувства. Все проста потерянно, утрачено и сломана, и даже уничтожить, причину невозможна. Так какой смысл, какая разница? Вина, стыд, грехи, покаяния, месть, это только слова, глупые, придуманные людьми, понятия. Но это все не что, мы все не что, наша боль не что, и даже наши воспоминания, не имею смысла. Ведь даже они, могут быть ложными, подстроенными, не имеющими, не какого смысла. Я слишком хорошо это знаю, на собственном опыте. Я помню слишком много, этой самой лжи. Отчетлива помню иллюзию, что звалась моей жизнь. На малодушное мгновения, я даже подумала, а может лучше было и вовсе нечего не знать, не понимать не замечать. Быть прежней, обманутой, сломленной. Но я не могла, ведь я все ещё была собой, все ещё, оставалась в сознании. И тогда, я просто сдалась, отпустила вожжи, позволила чужим мыслям, судьбам, чувствам, вынести меня за грань. Это было легко, как та самая смерть, что я желала, как-то освобождения, что я ждала. В тот момент, я отказалась от всего, я послала все, во что верила, все что знала и имела. Я просто отреклась от боли и своей вины, воспалений и мести. Опустила свои руки, теряя последнею связь с собой. И в этот момент, даже желания умереть, более не имела смысла. Я более не знала, кто я нас самом дели, ведь я не когда не была собой. Но теперь, я и не хотела знать, не хотела нечего, решать. Я хотела раствориться, в этом первородном хаосе. Потеряться в нем, до остатка.  

 

 

21 год, 6 месяцев. Пыль  

Я не очень хорошо, помню этот период жизни, даже не уверенна, как долго он длился, и был ли он вообще. Или же память о нем, обрывки чужого послевкусия, галлюцинация, видения, больная выдумка, уставшего ума. Я растворилась тогда, в каждой молекуле пустоты, становясь, не одним человеком, влезая в шкуру, не одного индивидуума, а всех, кто находился со мной рядом. Словно коллективный разум, я впитала в себя все и была одновременно ничем. Это оказалась так просто, словно летать оторваться от земли, уйти от себя. Я все ещё, могла думать, решать и парой помнить. Но это были чужие жизни, которые я так просто, украла. Без всяких зазрений совести, укола вины. Ведь я была, всего лишь паразитом, который нашел себе, место питания. Я не могла анализировать, свое поведения, ведь моя память, наконец покинула меня. И это не было страшно, это была освобождения. Я даже не знала, кто я, где я, что со мной, и зачем я это делаю. И это была не жизнь, ровно то, в чем я и нуждалась. Большинство времени, я и вовсе, не присутствовала на радарах. Но что-то, я всё-таки помню. Вспышки, моменты, когда сдвинутый, с пьедестала мозг, все-таки возвращался, напоминал о своем присутствии. Я помню пот, помню всполохи света, помню бьющую по ушам музыку, помню холод уличной аллеи, помню запах чужих рук. И мягкое, но настойчивое движение. Я отчетлива помню тошнотворную горечь, алкогольного опьянения, головокружение, не понимания, вперемешку с рвотным рефлексом. Это была ложью, отвратительной, пахнувшей гнилью и разложениям, ложью. И это одновременно, была правдой, резкой, бескомпромиссной, болезненной. Это была я и одновременно, это был кто-то другой. Но мне, была всё равно, мне была не важно, а разве не это самая главная, разве не к этому, я стремилась, забытье. Полное, безграничное, свободное, пустое существования. Прожигания своей жизни, уничтожения, стирания всяких границ. Истинное, извращённое наслаждение, в окунание себя, в саму вонючую, мерзкую, шипящую грязь. Это была, как кислота, разлитая в мои раны, как горечь, в сладком месиве. И я обожала, доставлять себе эту боль. Моральную, физическую, любую, которую может предложить, этот мир. Я ведь так себя ненавидела, так искренни призирала и теперь я могла от себя избавится, отделится. Была лишь эта оболочка, которая танцевала, пила, снова танцевала. Которая не могла остановиться, не могла прекратить, не могла перестать. Задыхаясь, от выкуренной, раз за разом, предложенной непонятным мужиком, сигаретой. Слизывая, с грязных рук порошок или заглатывая, неизвестные, мутные таблетки. Уходя в темноту, с очередным незнакомцем. Надеясь, на большую боль, унижения или возможно даже смерть. Я не могла насытиться этим, круговоротам цветов, биениям боли, и тошнотой, что навеки отпечаталась в мой разум. Я только и помнила тогда, что дым, тошноту, голод и боль. Я вызывала отвращения, у самой себя. Обмазываясь этим чувством, словно самым сладким, нектаром. И я делала, с каждым днем, каждым часом, ещё больше вещей, чтобы оскорбить, унизить и втоптать себя в грязь. Я делала все то, что мне запрещали, делать ради себя, по собственной воли, даже если не хотела, даже если ненавидела это. В этом и был весь смысл, весь смак, само удовольствия. Я даже вновь, попыталась убить, ведь почему бы и нет, это ведь так просто, до смешного просто. Люди придумали себе, сложности муки совести, останавливающий в последний момент, голос разума. Но ничего этого нет, на самом дели нет. Не кто не смотрит за нами, не кто не помогает, не оберегает и не спасает. И нет разницы, нет смысла, нет не какой святости, в этой человеческой жизни. Но я не смогла, но не потому что, рука дрогнула или совесть заела, нет, я просто потеряла сознания, до того, как успела, дойти до желанной цели. А когда пришла в себя, былые идеи, потонули в потоке нового алкогольного бреда. Ясность, пришла в конце, в самом конце, когда спасать, уже было нечего, а починить невозможно. Ясность, в лице Доменика, который лихорадочна тряс меня, шепча что-то своими сухими, губами. Он наверно кричал, просто не мог добиться ответа, не мог прорваться, сквозь туман, в котором я находилась. Он все, говорил и говорил, в полную пустоту. Пока мой разум, медленно уплывал, в своем собственном ритме, отбивая болезненный ритм, окружающей, меня реальности. Он долго меня тряс, словно куклу, но так и не добился успеха. Я лишь улыбалась ему, сквозь алкогольный туман, с блаженной улыбкой психа. Тогда он наконец понял, что нужна, вывести меня на улицу. По крайне мери, я так предположила, момент, между тем когда мы стояли в баре и тем, когда меня начал, медленно щепать, неумолимый ветер, потерялся, в моем восприятий. Я была, слишком пьяна. Или недостаточно, раз все ещё могла видеть и различать человека, находившегося, рядом со мной. Человека, который рушил, всю картину, внося полную неразбериху, в мой мир. В котором, не была не смысла, не сюжета. С его появлением, у меня вдруг, появилось прошлое, прошлое которое я не хотела видеть, которое не желала знать. Я все ещё была, где-то за пределами этого мири, поэтому, не сразу ощутила. Жалящий, болезненный удар, от которого, моя голова, не сразу, но всё же, достигла разума. Я поняла, что это он меня ударил и это была, лишь простая пощёчина. Хоть и чувствовалась, как удар молотка, по колоколу. Ещё несколько минут, пока туман рассеивался, а я с полным поражением, старалась вновь его поймать, обуздать и окружить себя, этим мягким непониманиям. Мой мозг, хоть и находился в ступоре, но уже начал, различать, реальность от фантазий. И мне, определенно, не нравилась эта ясность. И тут, я услышала.  

–Сабл! Ты слышишь меня Сабл -Он кричал, и звук, при искажении, казался нереальным, потусторонним, немым и громким, одновременно. Мне удалось, ненадолго сфокусировать, на нем взгляд и медленно кивнуть. Сама правда, не понимаю чему.  

–Как ты могла, такое с собой, сделать? Ты хоть знаешь, как переживает Натан? –Снова, тот же крик, такой смешной и такой болезненный. Я не выдерживаю, и начинаю лихорадочно смеяться с кашлем, с болью, выдирая из себя, эти мерзкие звуки. Он смотреть на меня, непонимающе и почти что испугана. Проходить почти вечность, пока я наконец, успокаиваюсь. И только тогда, он говорит, в этот раз, спокойно и медленно, словно я потеряю всю суть, если он, ускориться.  

–Ты идёшь, со мной.  

–Нет. – Говорю я хрипло, кажется это первый раз за месяц, когда я вообще говорю. И упираюсь ногами в асфальт, словно это, что-то изменить. Он тянет меня за руки, на себя, оставляя красные следы, от своих пальцев. Но я не чего не ощущаю, мне с торжеством, удаётся устоять, но только лишь, на мгновения. А затем я падаю и ненадолго, а может в этот раз, навсегда, теряю хрупкая сознание.  

 

Пробуждения, была резким и безоговорочным. Я просто разом, ощутила каждую клетку, в своем израненном, разбитом теле. И каждая эта клетка, болела, источая крики, которые по венам, передавались пряма в голову. Вбиваясь яркой вспышкой, в мой мозг. И я даже не успела понять, когда беспамятство, перешло в яркую, болезненную, тошнотворную реальность. Секунда, мгновения и вот из меня, исторгается все то, что я ела, несколько дней назад. Вызывая все новые и новые, вспышки боли, от каждого болезненного, вонючего содрогания. Как только, меня вырвало, непонятна куда и не понятно от чего, и туман в глазах, немного рассеялся, я наконец увидела, где нахожусь. Это был дом, Доменика с Тимом. Пусть и разломанный, разбитый, выглядевший, как словно, после стихийного бедствия, но тот самый дом. Вся мебель, за исключением кресла, в котором, с непроницаемым лицом, сидел Доминик, была перевернута или разломана. Стены в некоторых местах пробиты, а карниз сорван вместе со шторой. Придавая и без того, нежилому помещению, беспорядок. На полу, за стулом, на котором я сидела, были рассыпаны, сотни блестящих и переливающихся, в солнечном свети, осколков. И лишь только, фотография Доменика с Тимом, стояла на почетном мести, на разбитом столе. И не как не вязалось, с обшей атмосферой хауса. Она выглядела, такой же цельной и опрятной, без единой пылинки на себе, словно её, каждый божий день, протирали. И не просто протирая, а по-настоящему, натирали до блеска.  

–Что здесь, случилась? – Спросила я тихо, не узнавая, собственного голоса. И не понимая, что сильнее ударила по мне, после этого невинного вопроса. Яркая вспышка боли в голове, или удар под дых, от нового, невыносимого спазма, тошноты. Я пыталась сдержаться, честно, остатками ума, понимая, что так нельзя, но меня снова вырвала, уже пряма на себя. Но кажется Доменика, это совсем не волновала, он даже не вздрогнул от естественного отвращения к такой сцене. Толька, совсем тихо, словно уберегая мои уши, проговорил.  

–А это, просто делаю, кое какую перепланировку.  

Я чувствовала, что должна спросить, знала, что должна что-то сказать. Что-то утешительная, успокоительное. Понимая, что руины здесь, не просто так. Но мне была, слишком плохо, чтобы думать об этом.  

– Я могу, идти? – Спросила я снова, заплетающимся голосом.  

–Если сможешь, то пожалуйста, я тебя не держу. – Сказал он, с нескрываемым ехидством, в своем голосе. Я попыталась, героично встать показав, насколько сильно, он не прав в своих обманчивых предположениях. Но как только, я это сделала, в голову ударило болью, а ноги словно парализованные, подкосились. Я успела, лишь снова, присесть на место, пока полностью не упала, в собственную рвоту. Ещё сильнее, тем самым, унижая себя, в собственных глазах. Хотя, куда сильнее, во мне более, не была не гордости, ни чести. Я лишь один большой, сгусток грязи, ошибочно, названый человеком. Вспышки памяти, захватили меня, вызывая новый приступ тошноты, но уже не из-за отравления, а из призрения, к собственной персоне. Я хотела вернуться назад, туда где этого всего, не была, туда, где меня не была. Хотелось, снова залить глаза, забиться в омуте, разрушая себя, опьянениям.  

–У тебя есть, что выпить? – Спросила я, стараясь сфокусировать свой взгляд на Доменике.  

–По-моему, тебе хватить. – Сказал он спокойно. Мне эта холодное, выдержанное спокойствия, казалось, чуть ли не более удивительным, чем сам факт того, что я оказалась здесь, лицом к лицу, с Домеником. Я думала, сейчас пойдут нотации или крики. Но ничего этого не было, даже в его голове. Он просто смотрел на меня, без призрения, без ярости, со спокойной тишиной в голове.  

–Если уж, притащил меня сюда, так говори, что хотел, и покончим с этим. – Выплюнула я злобно. Чем спокойнее он был, чем дольше молчал, тем более я злилась. Мне было отвратительно, смотреть в его глаза и не видеть там, того отвращения, что я видела в зеркале.  

–А ты уверена, что я что-то, хотел сказать?  

–Конечно, промыть мне мозг. Рассказывая о том, как низко я пала, как ужасно то, что я делаю, как отвратительно мое поведение. Ведь именно эти банальные слова, ты заготовил. И, наверное и Натана позвал, и скора он приедет, рассказывать мне о жизни. А потом, запрет дома на веки, и будет следить, чтоб я не дай бог, снова этого не сделала.  

–Я не сказал, что нашел тебя, Натану – Вдруг перебил он, мою пламенную речь. Вставая со своего места, и подойдя к холодильнику, он достал себе бутылку воды. Разрывая мои перепонки, громкостью этого действия. Сначала шаги, потом скрип, и следом звук, его пальцев на стекле. Это была слишком, для моего измученного мозга. Но я могла, сосредоточиться на боли, так как была, слишком удивлена.  

–Что!? –Воскликнула я. Да так, что самой, стало больно.  

–То, что слышала, он ничего не знает и не узнает, если ты захочешь уйти, когда наконец сможешь ходить – Ответил он, протягивая мне воду.  

–Я, не хочу пить. – Сказала я упрямо, но уже не так уверенно. Не понимая, что происходит, и как на это реагировать.  

–Захочешь, поверь мне, тебя вырвала уже несколько раз и вырвет ещё больше, если верить моему опыту. Так что, хотя бы, не давай организму обезвоживаться и пей воду, между подходами.  

Я смотрела не понимающе, на стеклянную форму в своей руке, и жидкость, в которой, не была алкоголя. Смогу ли я, пить воду? Возможно, мой организм просто уже не принимает её, после всего того яда, что я употребляла. В любом случаи, я не успела, это проверить. Смотря как в бутылке, плещется жидкость, меня снова затошнило и снова, унизительно вырвало.  

–Я же говорил – Сказал Доминик, смотря на меня с улыбкой, хотя должен был сердиться, тому, как я порчу, его пол. Я вернула ему, саркастичную мину, в ответ на улыбку. И тут же, ощутила, как чужая, не желанная мне память, врывается в мой разум. Буквально разрывая, все барьеры, разъедая все блоки, на своем пути. Нет, этого не может быть, я ведь научилась это контролировать, научилась останавливать, не давая чужой личности, влезть в мою шкуру. Но сейчас, я просто не могу, сопротивляться. И в этот раз, все это, не происходить в моей голове, а разворачивается в реальности, здесь и сейчас, словно сцена из пьесы.  

Я вижу Тима, такого, какова я ещё не когда, не видела. Он одновременно, и младше запомнившейся мне копий и старше, если посмотреть, на ту тень, что пролегла на его лице. Он настолько несчастен, что я буквально слышу, эти волны отчаянья, исходившие, из его тела. Он бьет по лицу, бессознательно лежащего, на полу Доменика, с блаженной, явно пьяной, улыбкой на губах.  

–Да, прейди же ты, в себя, идиот! –Кричит он, в исступлении, но тот, его даже не слышит, находясь где-то, явно не здесь и не сейчас. Тим снова его бьет, и продолжает, снова и снова. Пока пощёчина, не перерастает, в полноценный удар. Пока желания, привести в сознания, не трансформируется, в желания принести боль. Но Доменику, всё равно, он все так же, смотрит в одну точку, с безграничным счастьем в глазах. Для него оно настоящее, реальное, куда реальней, криков и слез Тима. И даже когда, из него вырывается рвота, и он почти захлёбывается, на его губах, все ещё играет улыбка. И Тим, в паники подрывается, весь в слезах, обманутый, преданный, сломленный. Кажется, его самого, вот-вот вырвет, от этого зрелища. Но он держится, глотая позывы, ожидая чего-то, последней капли, удара, возможна знака. Он смотрит, не двигаясь, даже кажется не дыша, и я вижу то, чего никогда в нем не видела, слабость. Слезы, тиха скатываться, по его бледной, как мел щеке, словно он боится, потревожить чужой сон. Тиха, очень тиха, почти не слышно, он переживает этот момент. И я понимаю, что, если он сейчас, закричит, если позволит звуку, вырваться наружу, он убежит и не когда не вернётся. Он смотрит на Доменика, и делает шаг назад, словно пытается убежать, и я даже не слыша его мыслей, понимаю, он хочет все бросить, хочет уйти. Просто сделать шаг, и захлопнуть за собой двери, убегая без оглядки. Это ведь так просто, так легко, всего пару шагов, отделяют его от свободы. Но он, так и не сделает эти шаги, не выпустит звуки, не отпустит его. Он лишь тиха, опускается на пол, и придерживая голову Доменика, чтоб он не захлебнулся, собственной рвотой, спокойно гладить, его по голове. Ему хочется убить его, хочется просто все закончить, но вместо этого, каждое движения, каждое прикосновения, нарочито нежное, и медленное, словно он боится ему навредить.  

Как только, образы растворились, рассеялись, оголяя правду, возвращая реальность, я поняла, что плачу. Бесконтрольно, но при этом тиха, отчаянно, как ребёнок. Но не от самой сцены, а от осознания того, как пусто здесь сейчас, без него. И это пустота везде, в доме, в Доменики, и во мне самой.  

–Ты был, алкоголикам? –Спросила я, после долгого молчания. Надеясь, что он не увидел моих слез или списал их, на алкогольное безумие.  

–Был? – Усмехнулся Доминик – Не бывает понятия, бывший алкоголик, я все ещё им являюсь и всегда буду.  

–Но Тим, он спас тебя – Сказала я, словно для самой себя.  

–Да, он спас, а я так и не смог, отплатить ему тем же. – Ответил он, впервые смотря, мне прямо в глаза. И я заметила эту боль, в его взгляде, эту потерянную, навсегда утраченную, частичку души. Его эмоции, они захлестнули меня, разрывая на части. Он не просто потерял, любовь всей жизни, он потерял сам смысл, жить эту жизнь. Но он все ещё здесь, смотрит на меня, говорить, двигается, живет. По среди разбитой пустоши, один, наедине с собственной виной. Я не понимала, как можно это выдержать, не понимала, как можно просто улыбаться, когда на душе такая боль. Я задавалась этим вопросам не долго, пока не увидела ту самую, светлую, покинувшую нас, бабочку, которая нежными касаниями гладила его волосы. Как тогда, в день его смерти, как всегда, он был здесь. Он не куда не уходил, не когда не бросал, не оставлял и не покидал Доменика. Он стоял, все там же, где был всегда, за его плечами. И пока бабочка, вновь не растворилась, не ушла от моего взора, пока я все ещё могла, её видеть. Я улыбнулась ей, и ощутила, ответную улыбку. Стало на мгновения спокойно, словно тяжесть, что я тащила на себе, все это время, наконец сняли с моей груди.  

–Ты знаешь, я ведь понимаю – Вдруг сказал Доменик, разрушая всю магию. – Я понимаю, как это, хотеть уничтожить себя, разбить, разорвать на части. Желать потеряться, и больше никогда, не находить себя. Поверь, я как не кто другой, понимаю тебя. Я бы, так отчаянно, хотел это сделать, поступить так же как ты, просто уйти в эту пучину и не когда не возвращаться. И если честно, я понимаю, что мы бы отлично, могли вмести разлагаться. Но я знаю эту боль, знаю, что значить смерть, любимого человека, и я не позволю ему, испытать это на себе, даже если он умер. Он, где бы он не был, должен знать, что я все ещё жив, я все ещё в порядке. Я обещал это ему, и поэтому я каждый день, встаю в шесть, и иду на пробежку, а потом, собираюсь на работу. Общаюсь с людьми, живу или стараюсь, хотя бы делать вид, что я все ещё жив. Я не знаю, в чем твоя боль, не знаю, что именно тебя гложет. Я не буду, читать тебе проповеди, как Натан, или поднимать на ноги. Я выполнил свой долг, как полицейский и как человек, я увидел тебя в беде, и помог по крайне мери, в эту ночь. Но, я не буду, тебя спасать. Я знаю, это бесполезно, для тех, кто не ищет спасения. Ты сама, должна спасти себя, если хочешь конечно. А если нет, то что уж тут, твоя жизнь, тебе её и терять.  

После этой речи, он просто, спокойно встал с кресла, и ушел в спальню, тиха закрывая за собой дверь, напоследок только бросив.  

–Если захочешь уйти, дверь открыта, только не буди меня и убери за собой.  

Я не могла, дальше спать, поэтому просто смотрела, как за окном, медленно, но верно, ночь превращается в день. Я не могла двинуться, потому что меня тошнило, от любого шороха. И не могла оставаться на месте, от невероятной скуки. И все, что мне оставалась, это думать. Именно то, чего я с таким страхом, избегала, все это врем. Заливая, всякую мысль, затмевая, всякая сомнения. Забывая, какого это чувствовать, быть живой, быть собой. Но теперь, я не могла этого сделать, я была скованна собственным телом, поглощена, собственным сознаниям. Именно поэтому, я не могла, остановить этот кошмар. Я смотрела, на разруху у моих ног, на вонь, распространяющуюся по комнате, думая о том, как иронична, эта атмосфера. Эта квартира, эта разрушенная жизнь, все словно, была отражениям меня. Я уже, и сама не понимаю, кто я, что я делаю, зачем я это делаю, что со мной стала, как я стала такой. Я просто я, здесь и сейчас, по среди хауса, центр разрухи, окружённая, чужими образами, воспоминаниями, болью. Сейчас, я не могла противится этому, не могла помешать памяти, витавшей в воздухе, влезть в мой разум, отражаясь в глазах. Поэтому, я смотрела на Тима, смотрела на него одного и на него с Домеником, лицезрела то, от чего моя душа, разрывалась. С каждым моментом, каждой вспышкой, знания. Стало вдруг жаль, что я не знала их раньше, стало нестерпимо больно, от осознания, как мало времени, у нас было. Но с другой стороны, появилась, некая, почти незаметная радость, что он не видеть меня такой, что Натан не знает меня такой. И если бы, ещё я, не знала этого, была бы вообще отлично. Мне бы хотелось, чтобы все была как раньше, чтобы за меня решали и мне говорили, что делать. Не оставляя права на чувства, сомнения, и просто размышления. Тогда не было, не чувства вины, не ответственности. Ведь какая вина, если я не отвечаю, за свои решения. Это неправильно, но я скучаю, по тому времени, и от части, даже больше, себя за это ненавижу. Ведь, насколько нужно быть ужасным человекам, чтобы не хотеть знать правду и продолжать творить зло. Но так была легче, когда зло не была злом, когда убийство не была убийством, и когда я не была собой. Просто минутка, позорной, ненавистной мне слабости. Я ненавидела всех их, Мистера Филипса, родителей, людей которые там жили, со спокойно душой, превозносили, чужие убийства. Но и скучала, по времени, когда я их любила, и когда, как мне казалось, они любили меня. Скучаю по времени, когда я сама себя любила. Хотя сейчас, я понимаю, какой же ложью все это было. Причем, до обидного глупой, сшитой белыми нитками. Но ребенку, было достаточно, и этой иллюзий, чтоб уверовать. Правда, слишком болезненная, реальность слишком разрушительна. Поэтому и существуют лжецы, и глупцы, что им верят. Я не знаю, как жить с ней, не знаю на самом дели, как жить с собой. После всего, что я сделала, после всего, что поняла. Именно поэтому, я хотела уйти, растворяясь в тумане. На самом то дели, я хотела умереть, просто сделать это сразу, у меня не хватила, не сил ни решимости. Даже тут, я была слаба. Поэтому, я выбрала, медленно испепелять себя, изнутри. Надеясь, что когда-нибудь, мой организм, все же не выдержит. Моя душа, если она есть, не сможет, этого терпеть. Как я могу, жить дальше просто, переступить через это? Разве это не будет, еще худшим поступком, ещё страшнее грехом. Простить себя, смериться. Я не могла, давать себе, такое права, позволять такую привилегию. Но Доминик же, живёт со своей болю, пусть и просто существуя, пусть и по инерции, но живет. Но разве, нас вообще можно сравнивать, он потерял любовь, я потеряла себя, он не виноват не в чем, а я же…  

Я даже в мыслях, не осмеливалась, это произнести, даже внутри себя, я не могла сказать, эту правду. Назвать понятия, которым меня, можно наречь. Я знала, что должна трезво смотреть на отражения, собственных поступков. Но я не могла, слишком больно, даже просто, посмотреть в зеркало. Пока, я этого не делаю, я могу притвориться, что это не я, сижу в этом кресле, не мое прошлое, проигрывается в моей голове, не моя вина лежит на плечах. Я знаю, это слабость, та же трусость, но вариантов более, просто нет. Я думала об этом, пока наконец, комнату не осветила, яркая, утреннее солнце. Обжигая глаза, делая и без того, прозаичную атмосферу, ещё болея, реалистичной и правдивой. Я уже, могла ходить, могла двигаться, без приступав рвоты и подкашивающихся коленей. Я даже, пару раз, сумела встать и пройтись по комнате, в том отделённом углу, где не скрипели, осколки под ногами. Но я, все ещё не ушла, потому что просто не знала, что делать. Поэтому, я металась, как раненый зверь, под взглядом солнечного дня, под всполохи боли, в голове. В моем мозгу, роились мысли, бесконечный поток рассуждений. Именно то, чего я хотела, избежать. Я могла бы вновь сбежать, просто выйти за дверь, зайти в привычный бар и раствориться, самоуничтожиться. И больше никогда не видеть, не этот дом, не лиц, этих людей. Забыть о Доминике, Натане и Тиме. Это было бы, самым простым, самым логичным, самым идеальным, единственным для меня решениям. Но что, это изменить? Как поможет? Мои убийства, останутся, моя вина никуда не денется, вселенная, не куда не исчезнет. Впервые, за эти месяцы, меня не кто не держал, и не пытался спасти. Доминик, позволил мне самой выбирать, падать или вставать. И из-за этого, я почему-то, не хотела падать, не хотела сдаваться. Я не заслуживаю конечно, спасения, но чего тогда я заслуживаю. Я встала, и решительно пересекла комнату, оказавшись уже за дверью.  

Я не знаю, как это произошло, но через каких-то пол часа, я вдруг оказалась, у знакомой до боли двери. Но я так, и не осмеливаясь, сделать первый шаг, боясь даже прикоснуться, к знакомой поверхности. Я не знала, что скажет мне Натан, когда увидит меня, на своем пороге. Не понимала даже, чего я боялась больше, ненависти в его глазах, или облегчение. Ведь я не могу обещать, что не сорвусь, не могу сказать, что вновь не сломаюсь, не причиню ему более, этих беспокойств. Все может быть. Но здесь и сейчас, я хочу выбраться, хочу освободиться, хочу поговорить с ним. В конце концов, он пока, был единственным человеком здесь, который поддерживал меня. После недолгого, совсем ни как, не помогающего мне перерыва, и судорожного дыхания, почти удушья. Я наконец осмеливаюсь, тиха, почти робка, постучать. Отчасти надеясь, на то, что его нет дома, что он не услышит, не откроет, и не увидит меня, в таком виде. Но моим надеждам, не суждено было сбыться. Так как он тут же, открыл дверь, так резка и неожиданно, словно он все это время стоял под неё, ожидая моего решения. Он не выглядел, не встревожена не разозлено. И просто смотрел на меня, со смесью разочарования и боли, в тихом, молчаливом приветствии.  

–Привет -Сказала я, наконец нарушая, застоявшуюся в воздухи тишину. Он не ответил, просто отвернулся, и ушел в глубь квартиры, оставляя дверь открытой. Словно давая мне выбор, зайти или снова сбежать. Но я не стала, в этот раз бежать и медленно, почти испугана, зашла за ним в квартиру. В которой как казалось, нечего не поменялась. Все была настолько, стерильно одинаковым, что отчего-то, вызывало спокойствие. Словно я, вернулась домой. В свой единственный, настоящий дом.  

–Ну, и зачем ты вернулась? – Спросил он, даже не поворачиваясь, ко мне лицом, смотря куда-то в даль, в окно.  

–Я на самом дели, не знаю – Ответила я честно. И он наконец обернулся, с такой скоростью, и такой ярость смотря на меня, что мне снова стало, не по себе. И привычная уже тошнота, подступила к горлу.  

–Не знаешь? – Переспросил он, с таким горьким сарказмом, в голосе, приближаясь ко мне. Что на мгновения, мне действительно хотелось сбежать. От невероятного, ощущения ненависти, направленного пряма на меня, в самое сердце. Казалось, он хочет, не просто наорать на меня, за все, что я сделала, а буквально растоптать меня, не оставляя даже, следа. Но он, всего лишь подошел ко мне впритык, неприлично близко. Уже соприкасаясь, с моим личным пространством, собственным дыханием.  

–Уходи вон, пожалуйста. – Тиха, почти беззвучно с такой усталостью, и всеобъемлющим поражениям в голосе. Он более, не злился, хотя мгновения назад, пылал ярким пламеням, и не спорил со мной как раньше, стараясь донести до меня, что-то. Он даже, не был разочарован во мне, он просто, опустил руки. Я не знала, что сказать, я не знала, что сделать, чтоб расшевелить его, воскресить, вернуть к жизни. Я словно, оказалась в конце, перед самым финалом, где вот-вот, прозвучать последний аккорд, ставя точку, в повествовании. И мне не нравился этот финал, не нравилась эта точка. Я не желала, чтоб наша история, завершилась тишиной. Последние барьеры, наконец рушились, последняя моя опора падала, и я вдруг поняла, что все это время, даже когда его не было рядом, он держал меня. А теперь, сейчас, я совсем одна в этом холодном, одиноком безразличии. Он даже не потрудился, выгнать меня или поторопить, просто уходя, с моего поля зрения, так словно ему была всё равно. Так как будто, он уже не видел меня. Я чувствовала кожей, каждый его шаг, отдаляющий меня, все дальше и дальше, оставляющий меня одну. И в этот момент, терпения лопнула, натянута струна, наконец порвалась. Я более не могла этого выдержать, не способна была, дальше падать. Я хотела, чтоб он продолжал меня держать, хотела, чтоб он не дал мне умереть не позволил сломаться. Как он делал это, всегда. Но теперь, дела была за мной, я сама должна была выбирать, сама должна была спастись.  

–Я, не уйду! – Произнесла я так громка, словно он мог не услышать, хотя и был то всего, на другом конце комнаты. Я говорила это, не только ему, я говорила себе, я говорила всему миру. Это была, мое послание, обещание.  

–Отчего же? ты ведь так хотела, чтобы я тебе не мешал? Что изменилась? Разве ты не ненавидишь меня, разве не призираешь моих друзей, себя, разве не хочешь сбежать? – Спросил он, уже экспрессивнее, но так и не посмотрев на меня. – Так иди, дверь открыта, ты можешь наконец, делать что хочешь. Убиваться, ненавистью к себе, или к этому миру.  

–Но я, не знаю, чего хочу. – Ответила я тиха, и пусть это был неправильный ответ, но зато честный, впервые за долгие месяцы, настоящий. -Мне не когда, не давали узнать, чего я хочу –Сказала я, уже не сдерживая слезы, выступившие на глазах.  

Натан, наконец посмотрел на меня, но нечего не сказал, даже не подумал, все ещё, смотря скорее, сквозь меня.  

–Мне казалось, ты прекрасно знаешь, чего хочешь – Сказал он злорадна, смотря на мой внешний вид и сталкиваясь взглядам, с увековеченными навсегда, шрамами, у меня на руке.  

–Я тоже думала, что хочу этого. Но я не хотела. Я просто на самом дели, не хотела чувствовать это. – Сказала я, показывая, себе на грудь. Хватаясь за грязную майку, прямо за сердца. Стараясь хотя бы так, отыскать в себе душу. Почувствовать, что, хотя бы так, там все еще, что-то есть. Впервые, я говорила откровенно, впервые, я готова была признать, то, чего так долга избегала.  

–И, что же ты, не хотела чувствовать? – Спросил он, пытаясь не чувствовать интереса к моим словам, стараясь не позволить, смягчить себя.  

–Вину. – Произнесла я, ощутив, как больно это слово, кольнула мое сердца. Не сдерживая более слез, я наконец заплакала, не ради драматического эффекта, не ради того, чтобы разжалобить его, а просто потому, что больше не могла терпеть это. Какая-та часть, той маленькой, доверчивой девочки, внутри меня, наконец вырвалась наружу, позволяя мне быть слабой, давая мне дышать, пусть и через слезы. Я все это время, бежала от этого, избегала, стараясь всеми силами, забыть. Но я не могла, это невозможно, просто забыть, вычеркнуть, изъять. И я попросту, не должна была, этого делать. Это просто есть, это просто я.  

–Вину за что? – Спросил он, уже более обеспокоенно, и заинтересована.  

–За то, что я делала, пока была в секте. – Ответила я, впервые произнося, это слово, впервые принимая этот факт.  

–Ты, не когда не называла, это место так. – Сказал он пораженно. Ну тут же, беря себя в руки. Продолжая говорить  

–И в любом случи, ты хотела умереть, из-за этого? Хотела уйти из жизни, просто покончить со страданиями, которые заслужила. А ты не думала, что это и есть наказание, не ад, не закон, а именно это. Жить с этим, думать об этом, просыпаться и засыпать с этим изо дня в день. Но вместо этого, ты хотела просто, трусливо сбежать! –  

И от чего-то, от его злобных, ярких слов, стала тепло, это было, по крайне мери, не безразличия. Они были, как нужное мне откровения, спасения, избавления. Словно тупик, в который я зашла, вдруг пробили, спасительное окно, не давая мне задохнуться, умерев в темноте. Я думала о том, как мне с этим жить, размышляя о том, как мне больна, погано и отвратительно. Не на мгновения, не задумываясь, о простом смирении. Не забыть, не отбросить, не наплевать, а прочувствовать каждой клеткой, каждой слезой, каждым прости, которое не имеет значения. Я ничего, не могу изменить, я не как не могу, искупить свою вену. Потому что, я должна её чувствовать, потому, как я обязана её нести. Я выглядела, столь ошеломлённой, что он с улыбкой снимая словно шелуху, все пройденное, все прожитое, всякую горечь произнес.  

–Ты, об этом даже не подумала, так ведь? Ты думала только о том, как тебе плохо. Не думая при этом, что тебе должно быть плохо, и ты не имеешь права, на такое простое избавление, как смерть, ведь это все обесценивает.  

–Возможно ли, вообще заслужить это прошения? –Спросила я, с отчаяньем. Понимаю он, наверное не знает, о чем я говорю, думая о какой-то мелочи, с моей стороны. Как-то тошнотворно, смотреть на себя, его взглядам, поддерживая лож. Осознавая, что он видит меня лучше, чем я есть. И даже предположить не может, кто я, и что сделала.  

–У кого именно, ты хочешь получить прошения у людей, Бога или у себя? – Спросил он, подходя наконец, ближе. Нарушая, ту незримую дистанцию, что сам и создал.  

–У всего?  

–Бог прощает всех, кто действительно хочет прошения, и кто по-настоящему раскаивается. Люди, никого, никогда не прощают, в том числе себя. Но если бы ты, легко смогла простить себя, то значит ты не достойная, его прошения, и значит все это было зря.  

–А ты? Ты бы смог меня простить? – Спросила я тихо.  

–Мне, не за что, тебя прощать. Я никогда, тебя и не осуждал. –Сказал, он с такой искренней, почти отцовской улыбкой. Которую, как мне казалось, я не от кого, и не получала. Что мне захотелось, прижаться к нему, раствориться, в этой тёплой, невероятной атмосфере принятия. И не важно, что он снова, не был похож на себя. И даже не страшно, что волны прошения, исходившая от него, были слишком великодушной, для любого, живого существа. Мне была, все равно.  

–Ты, просто не знаешь, что я сделала. – Произнесла я, еле слышно, прежде чем он, сам, наконец заключил меня, в объятья. От этого прикосновения, больше не было, не паники, не стыда, только безграничная забота. И впервые, после трагических объятье с Домеником, я позволила себе немыслимое ответить, прижаться ближе, ощутить больше. Не чувствуя при этом, не капли отвращения, не крохи грязи.  

–Это не важно –Сказал он, мне куда-то в волосы. И я ощутила, как улыбнулся, впервые за долгое время, выдыхая..  

 

 

 

21год. 6 месяцев и 1 день. Выбор.  

Я осталась у Натана, больше мне не хотелось, не бежать, не прятаться, я не чувствовала никакой потребности, в спасении. Я наконец поняла, поняла, как прекрасно, ощущать себя собой, и понимать, кто ты. И боль, вызывающая отвращения, всполохами разрезала душу. Но впервые, я улыбалась ей, сквозь слезы, сквозь раскаянья. Видя в зеркале, наконец себя настоящую, и тех, кто пострадал из-за меня. Я более, не отвадила взгляда, не пыталась сбежать, от их осуждения. Они стояли за моей спиной, хмурясь, ненавидя и призирая, пока я снова и снова, просила того, чего не когда не получу. И именно, в этот момент, когда мне это уже была ненужно, я услышала его крик. Крик, который был со мной, всю мою жизнь, крик, который был мной, и не пропадал не на мгновения. Даже если я не хотела слышать, не желала знать. Он звучал, буквально по всюду, и одновременно ни где. Он звенел, разрывая слух, своей громкостью, и не причиняя, никакой боли. Ведь это боль, мне была знакома, она была старым другом, хорошей советчицей. И я вдруг вспомнила, тот день, откуда все пошло, откуда шло это эхо, распространяясь, на всю мою судьбу. И огненная ненависть, вновь, обожгла душу. Я могла принять себя, но я не могла, принять и простить того, кто сделал, это со мной. Увидев красную нить, которая шла от крика, раскрыв глаза, которые все это время, были затуманены. Я наконец поняла, что всегда знала дорогу, всегда помнила шаги. Посмотрев вниз, на свои пальцы, я наконец узрела. Красная, обжигающая нить, что связывала меня, с этим местом, держа на привези, удерживая в рабстве, она все ещё, на мне. Крепка связанная, с моей плотью, буквально завязанная, на моих венах, грубым узлом. Она сосет мою кровь, вытягивая мою жизнь, проталкивая яд, в моё тело. Невидимая для всех, незамеченная мною, она была как клеймо, метка. И одновременно с тем, ошейник, который, не давал мне уйти далеко, получить кислород. И в этот момент, когда я наконец это увидела, когда разгадала шифр, всей моей жизни, нашла ключ. Я могла освободиться, могла просто разорвать эту связь, распилить этот узел. Оставить позади, просто забыть. И крик, наконец перестанет играть в моей голове. Но тогда, я никогда не отомщу, никогда не пойму и не загляну, в глаза этого человека. И это, было бы правильно, это было бы разумна. Это была бы, хорошей точкой, доказывавшей, что я лучше, чем он, чем они. Но пока зов, моей же боли, звучал в голове, я не могла просто, разорвать эту нить, хотя и знала, не знаю откуда, но все же знала, что достаточно лишь легкого прикосновения. И в этот момент, до меня дошло, что это уже не она, держит меня привязанной, к этому месту, а я держу её не позволяя отпустить. Я смотрела, на блестящую, горящую во тьме нить и не могла решиться. Злость, ярость, непонимания, все это владела мной, захватывая, вроде бы, уже очищенное сознание. Я ведь все для себя поняла, но даже так, не могла простить, не могла отпустить. Я не лучше, чем они и не когда, не была. Я всего лишь человек, слабый, по своей сути. Может именно поэтому, я и подалась импульсу. И взяв, небрежно брошенный на стол, пистолет Натана, медленно пошла вперед. Меня не волновала, в тот момент, что я делаю, и что подумает Натан, я просто шла, шаг за шагом, вдох за вдохом. Пока крик, ведущий меня в даль, не становился все громче и все сильнее.  

 

Я не знаю, сколько времени прошло, и как долго продолжалась мое путешествия. Я бродила, как неприкаянная, не видя и не слыша, нечего вокруг. Толька вперед, не останавливаться, не думать, не отворачиваться, не позволять зову заглохнуть. Кажется, ночь успела смениться утром, а утро днем. Пока не наступила новая прохлада, темной, одинокой пустоты, ночного времени суток. Люди, прибывали и убывали, вокруг меня, смотрели или игнорировали, бежали или бродили без дела. Мне была всё равно, сейчас все они, были для меня, лишь декорациями, фоном. И Толька, когда на окрестности, легла непроглядная тень, я наконец остановилась. И даже не видя, толкам не разбирая, я всё равно поняла, где нахожусь. Этот огромный забор, запирающий смыкавшийся, прямо над головой. Он поглощал, любые звуки, любые стенания, он не давал выхода, будучи монолитом, чужого контроля. Не защищая, а поглощая нас. Эта безликость выжженная, в моей памяти оставленная, в моём сознании, без возможности стереть. Не опознавательных знаков, не красок, не ответов. Это было, именно то место, куда я не хотела, снова попасть. Но должна была оказаться. Я долга стояла, просто смотря, на каменные стены, не понимая, как они так поменялись, что с ними стала, и что стало со мной. Теперь, это не выглядела домам, скорее тюрьмой. В которую, я добровольно, возвращаюсь. Пережив вспышку страха и тошноты, смерившись с тем, что мурашки, бегущие по моей коже, не куда не денутся, я все же двинулась вперед. Перелезая через забор, я старалась не думать не о чем, но, когда спрыгнула, и боль пронзила ногу, отрезвляя меня, я наконец понял где очутилась. По среди ничего, на едине со всем.  

Я ждала этого, долгие дни. Я думала, представляла, верила, видела наяву. Но сейчас, это было не так. Я вновь, была дома, после стольких месяцев, после стольких смертей. Но теперь, это больше не была моим домам, не была моей жизнью. Я стояла в тени прошлого, наблюдая как по кругу движется, мои воспоминания, заполняя едким, огненным дымом, мои лёгкие. Заставляя жмуриться, от болезненных спазмов. Слезы, такие ненужные, такие нежданные, появились на глазах. Проявления сентиментальной слабости, отголоски, прошлой жизни. Это болею не я, не я стою там, у дерева, закапывая тела. Не я режу себя, в темной каморки, называемой домам. И не я, кидаю смертельный камень, в ещё бьющуюся жизнь. Это всё не я, не та я, какой являюсь сейчас. Хотелось бы, притвориться, хотелось бы забыть, унять эту правду оставить эту боль. Но я не могу, не могу врать, не могу вечно бежать и отворачиваться. Тем более, на этой проклятой земле, что наполнена, моими грехами. Я слышу крик, крик, который, я слышала всю свою жизнь, который я хотела не слышать, который хотела бы забыть. И теперь я знаю, чей это крик, чей стон, разноситься по небу. Он мой, и только мой. Словно отголоски будущего и воспоминания о прошлом. Я кричу сейчас, и буду кричать вскоре. Это все, что у меня есть, это все что связывает меня, с моим прошлым. Я понимаю, что кричала с рожденья, с самого первого дня, неслышно, незаметно. Я просила помощи, я молила о ней, не понимая почему, не зная у кого прошу, и что именно выпрашиваю. Я просила, в первую очередь себя, увидеть, узнать правду.  

Это место, не изменилась, но я вижу его другим, совсем иначе, не так как раньше, не так как другие. Туман развеялся, открывая правду. И теперь, это просто выжженная земля, загнившая, в своём корне. Нечего нет, не воспоминаний, не желаний, ни ностальгии ничего. Я медленно, словно боясь, ступаю по серому песку, похожему на пепел, впитывая каждый шаг, каждое движение, каждый скрип под ногами. Словно возвращаясь в прошлое, становясь прошлой, боясь наказания, осуждения, клеветы. Я резка торможу, когда ко мне приходит, эта мысль. Да так, что песок забивается в обувь, наполняя каждую клеточку моего тела, заявляя о своем присутствии. К черту все! Я больше не та девочка, которой можно сказать, резать себя, бить, убивать и она всё сделает, не задавая вопросов. Я забываю, все былые страхи, ограничения. И с грохотом, не боясь тревожить тишину, не боясь обнаружить собственная присутствия, след своей жизни, снимаю обувь. Я хотела, чтоб было громко, понятно, отчетлива, как знак. Но получается, даже слишком тихо. И я, с еле слышным шелестом, роняю её, в мягкий песок. Словно личный бунт, или освобождение. Я чувствую свободу, не смотря на незначительность, самого протеста. Даже если, меня увидят, даже если шелест, потревожит кого-то. Мне всё равно, плевать на последствия, мне нечего терять, и нечего приобретать. Я лишь призрак, сломленный дух, мстительный злобный отголосок. По крепче, схватив пистолет, словно мне жизненно необходимо, чувствовать его вес, я иду дальше. Иронично, что пистолет, это то самое орудия, которое он мне, когда-то дал. Из которого, я так часто, отбирала чужие жизни, топтала судьбы, лишала выбора. Иронична лишь для меня, не для мистера Филипса. Для которого, это будет последним, что он увидит, в своей никчёмной жизни. Я даже не думаю сейчас о новой крови, что мне придётся взять, на свою совесть. В груди, разливается азарт. Эта явно нета жизнь, которую стоит оплакивать, эта не та кровь, которая чего-то стоит. Возможно, я не права, и вероятней всего, мое желания, ужасно по своей природе. Но я не могу, об этом думать, не могу останавливаться, не могу жалеть. Я не способна, отпустить это так, просто оставить без внимания, забывая и прощая. Я не Бог, не ангел, после всего того, что он со мной сделал, я даже не человек. И я была, словно помешена заведена до предела, в эйфории и нескончаемом горе, в калейдоскопе странных, непринятых ранее эмоций, отвергнутых чувств. Я была зла, я была рассержена, обижена, брошена. И в тоже время, мне была плевать, на эту землю, этот мир, этих людей. Даже, на моих собственных родителей. Что позволили, сделать из меня то, чем я стала. Как я могу, что-то испытывать к людям, которые подталкивали меня к этому, поощряли и радовались. Я не могла, простить их всех, даже зная, что они, как и я были лишены выбора, поставлены перед ложным, восприятием реальности. Они смотрели на мир, искажённым взглядом, сквозь призму, чужой алчности. Но это говорить логика, а чувства, они менее прагматичные, и более импульсивны, в своем суде. Мои истинные желания, ужасны. Но у меня нет времени, слушать их зов. Хотя на самом дели, я бы убила их всех. Просто подожгла к чертям, эти здания, людей, деревья, даже саму землю за собой. И заперла на замок, не давая избежать смерти, не позволяя спастись. Смотря как горит и трещит, мир за спиной, как стонут и молят о пощаде. Я хотела, чтобы это место, соединилась с этим песком, становясь, одним целым, пеплом. Превращаясь в ничто. Я хотела ходить по ним, впиваясь ногами, пачкая кожу, размазывая грязь. Слушая их крики вечность, столько же, сколько будет звучать и мой. Я ненавидела их всех. Ненавидела так сильна, так яростно, что это походила, на маниакальную, безумную идею. Но я не могла, более наслаждаться, своим безумиям, не могла медлить. Поэтому я пошла, для этого, я сделала шаг вперед. Я старалась сохранить, хоть капли рассудка, хоть крохе человечности. А останься я тут, или посмей кто, перегородить мне дорогу, это обязательна случиться. Я случусь. Сейчас, я и была как тот пожар, как ураган, полный разрешения. Томимый жаждой уничтожать, без мыслей и без воли. Но я сделала шаг, затем два, даже не удивляясь собственным мыслям, не каря за злобу, что пропитала мои фантазии. Мне было всё равно, я не чувствовала стыда, даже перед собой.  

И вот, не замечая собственных шагов, я оказалась прямо в комнате, мистера Филипса. Он спал, так умиротворённо, словно не убивал множество людей. Не обманывал и не калечил, не сделал ад на земле, одним своим присутствиям, в этом мири. Казалось, его ничего не волнует, ничего не беспокоит, и не тяготит. Не какие демоны прошлого, не преследуют, по ночам. Я смотрела, на этот спокойный сон, и к горлу подступила тошнота. Казалось ещё одно мгновения созерцания, этой картины и все нечистоты вырвутся наружу, в конкретном, физическом виде. Я просто не понимала, как я могла, когда-то любить, это существо, этого недочеловека. Мне не хотелось, даже прикасаться к нему, такое сильное, было отвращения. Именно поэтому, я только тыкнула в него, дулом пистолета, в желании разбудить. Я не хотела, убивать его во сне, не желала, чтоб он пропустил момент, когда у него самого, отнимут, бесценную жизнь. Я хотела, чтоб он все видел и знал, полностью осознавая, что произойдёт. Я хотела заглянуть, в его глаза, и увидеть в них что-то, что-то человеческая. Раскаянья, страх, или может быть вину. Я знала, что не увижу этого, ведь если бы, они у него были, то мы бы не были и сейчас, по среди этой жизни, на развалинах, моей личности. Он, не сразу пришел в себя, пару раз, даже не обратив внимания, на мои настойчивые тычки. Но вот, он наконец открыл глаза, и вскочил на ноги, с явной злостью на лице, ещё не до конца понимая, что происходит. Но, по пришествию секунды, злость как маска, слезла с его лица, меняясь на удивления. И почти незначительные, но искорки облечения. Я не понимала, как это возможно. Почему я, вижу этот взгляд. Картина, словно полностью перевернулась, утрачивая всякий смысл, искажая реальность. Он не боится и он не в ярости, он счастлив, и лишь слегка удивлён. Я настолько запуталась, в этом несобранном образе, настолько потерялась в неправильной, перекошенной, сломанной, немой сцене. Что даже на мгновения, опустила пистолет, забивая кто я, и что я здесь делаю. Контроль потерян, все чего я научилась, за это время, в момент исчезает и все блоки падают. И вот, я даже не жилая этого, начинаю тонуть, в чужой памяти, теряться в чужой личности. Я смотрю по сторонам, пытаясь зацепиться, ухватиться и не потеряться, в этом наплыве, эмоций. Но нет, я теряю себя, я не знаю кто я…  

Или же наоборот, вспоминая, понимая, становясь собой. Это была давно, или совсем недавно, мера времени в памяти теряется. Я тогда, был совсем другим человекам, тоже имя, то же лицо, та же личность. Толька более доверчивое сознание, более глупое, непосредственное, восприятия мира. Белое, черное, хорошие плохие, тогда это были истины, мои непреложные истины. И казалось, все была прекрасно. Меня не волновала, не то что мы с женой живем в бедности, не то, что меня направили, в самую захудалую, церковь города. Находящуюся, в центре самого преступного района. Шлюхи, убийцы, попрошайки, наркоманы, это то, что я видел каждый день. Хотя я не осуждал, не судил, не пытался, как-то принизить их среди других людей. Парой наркоманы, в потрёпанном, вонявшем шмотье, были более моральными, чем те же, выглаженные, аккуратные, благочестивые мафиози, которые приходили в церковь, как по часам. Со всей своей свитой, склоняя голову перед Богам, чтоб на следующий день, со спокойно душой, нарушать его запреты. Они жертвовали, больше всех, каялись сильнее всех, и вели себе приличней, любого прихожанина. Их вера, была абсолютной, хоть и лживой, смотря на их деятельность. Но, у меня возникало, непроизвольное отвращения, каждый раз, когда я их видел. Но, изо дня в день, я терпел без слов, без жалоб, без единой заминки в голосе, на постоянных, никому не нужных проповедях. Но вот, в один день, жена заболела, денег не было, именно поэтому, я стал просить кредит. Но кто даст деньги, бедному, нищему, священнику. Им была всё равно, что на кону её жизнь, им была плевать, кто я, и что я пытаюсь сделать. Все, что их интересовала, это проценты и прибыль. Но я не сдавался, не опускал руки, не опускался до воровства. Не пытался, забрать то, что принадлежит Богу, на благо себе. Хотя, ей становилась все хуже, с каждыми днем, с каждой заминкой, каждым новым отказам, в деньгах. Но я, все так же, прилежно, ходил на работу и в банки, как на эту самую работу. Каждый вечер и утро, молился, умоляя Бога, помочь. Но ничего, не происходила, не через неделю, не через месяц, не через два. Я не понимал, почему Бог не слышит, не понимал, чем разгневал судьбу. Но с каждым днем, с каждым болезненным спазмом, что я видел, на лице у жены, я становился умнея, грубее, отчаяннее. И медленно, но верно, приходила осознания, что там никого на самом дели нет. Не кто не видет, не слышит, не знает, всем плевать. Людям, вселенной, той пустоте, к которой я внимал. Так, работа, стала обязанностью, а проповеди чистой, неприкрытой ложью. Пока однажды, один человек, не пришёл ко мне, в воскресенья. Он выглядел, ровно так, как та самая, семья мафиози, что приходила каждая воскресенья. Зализанные волосы, опрятный костюм, совершенно спокойная, и вежливая речь. Только лишь, какая-то тень, за спиной, какая-то дрожь, от одного взгляда.  

–Я слышал, у вас проблемы сер, с вашей женой? -Спросил он, с порога. Снимая шляпу, в жести уважения.  

–А вам, какая разница, смею поинтересоваться? Я здесь, чтобы выслушивать, чужие проблемы и облегчать чужие души, а ни рассказывать о собственных. –Ответил я, пытаясь из-за всех сил, скрыть отвращения, в голосе.  

–Я лишь, хочу помочь, хорошему человеку, на которого, всем остальным плевать, и его умирающей жене. – Сказал он в ответ, все так же спокойно словно, не видя мой взгляд, не слушая мой голос. Вытягивая из своего кармана, тонкий чек – Толька скажите, какая сума нужна на лечения, чтобы спасти вашу жену?  

–Я, не возьму ваших денег. – Сказал я жестко, стараясь не слушать, собственные слабости.  

–Отчего же?  

–Потому что знаю, что вы никогда, не даете их просто так, бескорыстно.  

И я, был прав, после того, как он наконец, долгими уговорами, вытащил из меня суму. Он наконец, совершенно вежлива, сказал об услуги, что хочет получить. Он хотел, как он выразился, всего лишь, попросить Бога, избавить мир, от плохого человека, что ходить в эту церковь, и своей властью, вредить людям. И если Бог, он это подчеркнул два раза. Смилостивиться, и заберет этого человека, под свое доброе крыло у него будет настоящая возможность, помочь нуждающемся, в материальной помощи людям. После этого, он просто развернулся, и ушел, не оставляя, даже сомнения в том, что значили, его слова. Я не сразу согласился, во мне, все ещё была, моя глупая порядочность. И я сомневался, по-настоящему сомневался. Я ходил, из угла в угол, целый день, не в силах не выйти из церкви, не оставаться в ней. Я метался, между желаниями, возможностью, и принципами. Но проходил день, за ним ещё один, и я понимал, что принципы отпадают, снимаются с меня, как шелуха, не оставляя за собой ничего и никого. Просто иллюзии, глупые, придуманные людьми барьеры, отпали, освобождая меня. Я не просто, потерял свою веру, видя, что меня на самом дели, никто не слышит, не знает, и не понимает. Чувствуя, что там на верху, просто холодная пустота. Которая, не может согреть, не способна дать надежду. Я освободился от цепей, от рабства, от сомнений. Более, мне нечего, была бояться. Плюс, ко всему этому, я знал, что не делаю, на самом то деле ничего плохого. Ведь этот человек, этот мужчина, был преступник и подлец. И разве своими действиями, я не освобождаю мир, от его тирании, не спасаю жителей от безнаказанности, так зачем сомневаться. Мир получит своё, я получу свое, и все в выгоде. И я уже хотел, это сделать, пару раз, даже была возможность, но я просто не знал, как. И как бы сильно, я не желал, как бы долга не готовился, я не мог, это сделать. Я не был, слишком мягко душен, нет, я признаю, я просто был слаб, невероятно слаб. И тогда, меня вдруг осенила, озарила прозрениям. И я нашел того, кто с радостью, это сделает, кто без сомнений послушается меня примет мои сладкие речи, за желания Божьи.  

Это был парень, недалекий, но преданный, совершенно безумный, но невероятно верующий. Именно такие, с улыбкой на губах, приносят в жертвы чужие жизни, раде неведомого, фантомного идеала. Он приходил молиться, каждый день, по шесть раз в день. Словно более, ему нечего была делать и у него нечего нет. Кроме этой выдумки, иллюзии. На самом дели, он признавался, даже в самых ничтожных проступках, калеча себя, за любые проявления мысли. Раньше, я старался его избегать, ведь он смотрел на меня этим признательно, фанатичным взглядом, думая, что через меня откроет врата к раю. Я не хотел так думать, но в голове, все время всплывала мысль, что таких идиотов, не в рай, не в ад не возьмут. Но теперь, теперь я увидел потенциал в этом парне, скрытый для меня ранее. Мы говорили, просто говорили, каждый его приход, каждый день, снова и снова, он выкладывал мне, свои глупые тайны, открывал душу. Пока я с призрением, еле терпел эти слова, его общество, его глупость. Нацепив, самую благосклонную улыбку, на лицо. Это было лицемерно, но от чего-то, впервые, мне была так легко. Оказалась лож, куда приятней правды, и куда эффективней. Я с лёгкостью, надевал её на себя, словно начиная дышать, лишь в этот момент. Играючи, я стал для него, вторым отцом, дергая за ниточки слабостей и желаний. Глупости, вперемешку с доверием, я сумел сделать, не мыслимое. Уверить его в том, что убийство, нужного мне человека, это воля Божья. И он, избранный воин на этом пути. Церьков, делала это веками, так отчего я не могу. На самом дели, я очень легко, оправдывал собственную подлость. Говоря себе, что он был фанатиком и это лишь дело времени, когда он, кого-то убьет. Так почему бы, ему не сделать это здесь и сейчас, на благо общества, во благо мне.  

И он это сделал, не прошло и недели, как я смотрел на мертвое тело и лужу крови, что медленно течет к моим ногам, слушая крики и стоны, видя улыбку, на лице своего исполнителя. Это должно была быть страшным, пугающим, ужасным, меня должно была вырвать. Но оказалось, что мне просто всё равно, я ничего не почувствовал, когда смотрел, на уходящую из тела жизнь. Не сомневался, когда слышал, как горька плачут его дети вместе с безутешной уже вдовой. И не винил себя, когда паренька, забирала полиция. Это все была бессмысленно, почему я должен страдать, из-за чужих судеб, когда всем была плевать на мою. Почему моё сердца, должно дрожать, от невозможной мольбы, если никому не было дела, когда я сам, ползал на коленях. Умоляя, теряя последнюю гордость, в надежде вырыть, всего копейку на спасения живого пока человека. Вселенной, просто всё равно, и мне тоже. Даже ползая, рыдая, крича и умаляя, я получил лишь, совсем конкретный, плевок в лицо. Так что, все что они получили от меня, это фальшивую игру и почти невыразительные слезы. Но я не был, сумасшедшим социопатом, я не наслаждался убийством и болью, мало того, я ненавидел вид крови. Я просто стал, прагматичным реалистом. И все, что я знал в тот момент, так это то, что я получу, свои деньги. И я получил, прямо на следующий день. Мой благодетель, лишь спросил на последок, что он может сделать для меня ещё. И из-за всего лишь, капли сомнения, остатков ненавистной мне совести, я не подумал о себе. А попросил, сделать все, что он может для парнишки. И он сделал, немного, но сделал, снизив срок, от пожизненного до 40 лет. Я думал, будет меньше, но оказалась, что у парня, уже были преступления за спиной. Это сделало, мою догадку о нем, до боли правильной. Настолько, что я даже сам, не ожидал. Это тоже, было полезна, в моральном смысли. Так, я мог со спокойной душой, идти дальше, ведь я уже сделал, все что мог. И все бы, продолжалась как прежде, возможно, я бы со спокойной душой, врал всем, изо дня в день, о том, во что не верю. Но как оказалась, деньги я достал слишком поздно. Когда мы были, на приёме у доктора, он сказал, что даже если мы начнем лечения сейчас, шанс выжить, у моей любимой минимален, а то и вовсе отсутствует. Я мог бы, отдать все, за крохотку обмана, позволить утечь деньгам, в некуда. И я должен был, ведь я действительно, любил её. И мне невыносима была, думать, о её страданиях, и знать об её уходе, в полное безграничное, некуда. Теперь, ещё сильнее, когда я понял, всю пустоту, религиозных теорий. Но это, была бы глупа, так я бы потерял не только её, но и шанс начать все заново. Использовать деньги, где они действительно нужны. Я так и не сказал ей, о деньгах, до самого конца. Она плакала, мучилась, угасая у меня в объятьях, пока я с болью держался, стараясь не думать, о сумке, что стояла под нашей кроватью. Кто-то, может сказать, что это ужасно, трусливо недостойно. Но это была, самая сложное, самая невероятное, болезненное решения за всю мою жизнь. Единственно, что я сделал, так это ускорил её смерть, когда мучения, более терпеть, она была уже не в силах. Я сделал это быстро и как можно безболезненней. И это была первая, и единственная кровь, на моих собственных руках.  

 

Когда я остался один, и боль утраты схлынула, когда заставил себя забить, отречься, оставить позади этот груз. Когда я, с новой обретённой рациональностью, решил для себя, что эти чувства, лишь тянуть меня назад, и нужно просто, перестать их испытывать. Ведь они бессмысленные, и ничего не могут изменить или сделать, не для меня, не для нее. Я наконец понял, что значит жить. Я бросил церковь, уехал из города, оставил прошлое, никчёмное существования за спиной, и просто жил, полной жизнью. Впервые, я мог позволить себе все, всех, и не делать для этого, ничего. Любые вещи, любые люди, любой товар, были лишь делом цены, не больше, не меньше. Не было, больше чувств сомнения, греха. Не было планов, просто великолепия в простой и ёмкой фразе, здесь и сейчас. Но деньги, логично, однажды закончились, перекрывая мне кислород. Я по-настоящему испугался, теряясь, в этом страхе. И я понял, что не хочу, жить как раньше, не хочу влачить старое, никчемное, ненужное, существования. Я бы мог, но зачем, кому от этого, будет польза, всем плевать.  

Так я вернулся в город, и предложил новому, главному уже мафиози, старому другу, отличный план. Он сначала, был в шоке, потом говорил, что у меня не получиться, а затем сказал, что даст мне денег, чтобы проверить возможно ли это вообще. Если возможно, то мы сработаемся. Это и вправду, было верхом безумия, создать свой мир, сделать из людей рабов, изменить мышления человека настолько, чтобы белое, ему показалась черным, а черное белым. Но разве, не безумцы строят этот мир, и разве не они, побеждают. Мне понадобился год, такой долгий, по меркам людей, промежуток времени, и такой короткий, по меркам того, что я менял, и строил. Я сумел, с легкостью, игрой, превратить кучку, бывших наркоманов, выпивох, проституток, и даже самых потерянных бездомных, в преданных последователей. Они искали цель, и я дал им её, они ждали убежища, и я предоставил им крепость. Я изменил их личности, делая это так изящно, чтоб им казалось, что они сами меняться. Давал им выбор, но зная, что они не смогут отказаться. Это было непросто, пришлось изучать психологию, историю сект, религию, и даже ораторское искусство. Единственное, что я не изучал, единственное, что было всегда, это была харизма, которая как оказалась, важнее любых других вещей. Любых знаний и умений. Если ты умеешь, завораживать, влюблять в себя людей, за тобой пойдут, чтоб ты не сказал, и не придумал. И я придумал, настолько нереалистичную легенду, настолько кривую лож, что поверить в ней, просто невозможно. Но именно в неё, верят легче всего. А затем, постепенно, пользуясь навыками тоталитарных государств, я мешал поклонения со страхом. Толька не страхом, направленным на меня, а с ужасом, направленным на силу выше, сильнее и важнее всех. Отбирая у людей, возможность думать критически, не позволяя сомневаться. Делая любые вопросы, сомнения, грехом, требующим самых сильных наказаний. Я сделал, почти невозможное. Уже через год, они спокойно, убили неверного, как они сами считали, во имя посвящения. И именно тогда, все и завертелась. Город рос, люди заводили семье, правила ужесточались, а прибыл росла. И не то чтобы, мне нравилась мучать, или казнить кого-то, из моей общины, нет. Я ведь не был психопатом, по своей сути. Просто так, у них банально, не было времени думать. Я должен был сделать их, покладистыми, безвольными, механизмами. Любая осечка, свобода, послабления, была путем, к вольнодумию. А мысль, была худшим моим врагом. Даже самый верный, может понять, всю парадоксальность моей лжи, если позволить, ему просто подумать. Но я не давал, я придумывал задачи, для каждого, расписывал весь день, буквально по минутам. И позволял им, само бичевать себя, даже за саму простую провинность. Вырабатывая в них, эту вечную виноватость, зависимость. И в то же самое время, я позволял им верить, в их избранность, исключительность. И превозносить себя, над миром, который был за стеной, и таким образам, они не хотели верить в обратное. Ведь кому, хочется стать не кем, кому хочется потерять, свои привилегии. Тут, они были лучше остальных, у них была цель, обшей враг. А от того, они не хотели разубеждать себя, ломать легенду. Я же, не на секунду не сомневался, и не мучился веной, зная, что на моих руках крови нет, мой вены в убийствах нету. Это был просто бизнес, хитрый, незаконный, идеальный одним словам. Никто, из них, не на секунду даже не подумал, что я лишь тень, всего лишь маска. А то что они видят, игра, притворства, и немного таланта. Это в первую очередь, разбила бы именно их, ведь я, всегда знал правду. Поэтому, я мог даже сказать себе, что лишь спасаю, их хрупкую психику, от реальности. Они верили в меня, покланялись мне, идеализировали. Это было приятной, почти сладкой властью. Я мог бы, сказать им, отнять у себя жизнь, ради благого дела, и они бы это сделали. И это все, без всякого гипноза, наркотиков и магии. Просто немного психологии, манипуляций, и здравого смысла. Я даже чувствовал, некую непроизвольную, живую гордость, за созданный собственными руками организм, целый мир, воплощённый в реальность.  

Но вот, прошло уже десять лет, и все была без перемен, пока не появилась она. Удивительно, она была такая же как все, как все дети, взрослые, как каждый в этом сером, искусственном мирке. Но по мне почему-то, проходила дрожь, когда я смотрел на неё. Она, не чем не выделялась, и не как не нарушала установленные мною правила. Но в её глазах, была это скрытая, ото всех понимания, протест. И это было, почти завораживающе страшно, ведь я не знал, как объяснить этот страх, направленный на маленькую девочку. Она видела, все по-другому, она пыталась сомневаться, и пыталась думать. Это была опасно, это была, очень опасна. И рациональная часть меня, говорила мне, что нужно что-то придумать, объявить её, в подозрении безумия. Выставив за дверь, умирать своей смертью, как я делал это раньше, с другими людьми. С другими, но с такими же глазами. Но почему-то я не мог, вся моя логика, весь мой разум, пошел прахом. Казалось кощунственным, уничтожить эту маленькую, такую милую и хрупкую жизнь. Я пытался объяснить себе это, но не мог, я испытывал к ней, иррациональные, отцовские чувства. Я привязывался, с каждым днем все сильнее и все крепче. И каждый раз, когда я говорил, вот завтра я это сделаю, завтра я её уберу, завтра так и не наступала. Мне хотелось, защитить её, от мира, который я сам и создал, уберечь, от собственной тирании. Это было ненормально, это была глупо. Но я просто не мог, противиться, этим чувствам. Я делал глупости, я позволял ей думать, я позволял ей нарушать каноны, покрывая её проступки, ненавидя себя за это, потеряв всякий сон и покой. Была бы легко, решить эту проблему, одним словом, одной фразой, одним лишь взглядом моих глаз. Но я знал, тогда, я вовек не засну. Парадоксально, я построил целый мир, управляя глупцами, просто и играючи, но не мог противостоять, какой-то девчонке. Но время шло, и я надеялся, что это наконец пройдет. Но ничего не менялась. Мне было невыносима, смотреть на шрамы от её наказания, мне была больно слушать, о том, что возможно она не исправима, и её ждет смерть. И именно тогда, я записал её добровольцем, в избранных убийц. Ведь знал, что тогда от неё, все наконец отстанут, хотя у неё и не было, ни каких нужных качеств. Но самое страшное, чем больше она росла, тем сильнее, становились мои чувства. И вот, когда её стукнуло шестнадцать, я наконец понял. Я более, не испытывал к ней, отеческой нежности, а начал отчетлива понимать, что моя страсть, к родственным чувствам, не имеет ни какого отношения. Когда она, призналась мне в любви, я понял какой козырь у меня в руках, какая сильная нить, для управления. Но самое страшное, что я подумал вначале, даже не о своей выгоде, а о том, как сильно, мне хочется её обнять. И там, на испытании, я воспользовался этой властью, над её душой. Но не во ими себя, а исключительно из-за неё, ведь если бы она его не прошла возник ли бы ненужные подозрения. И верь я все ещё, в небесного спасителя, я бы с полной уверенностью, сказал бы, что это моя кара, мое наказания. То, над чем вся моя логика, просто не властна. Но я не верил, поэтому отчаянно, старался жить дальше. Отдалялся, избегал, играя безразличия, глотая обиду, боль, и ненависть за себя, что все это начал. И вот, ей исполнилась семнадцать, и по моим же правилам, я должен был выбрать, ей жениха. И обычно, я делал это легко, и по определённым логическим критериям. Соединяя пары, которые никогда, не смогут испытать к друг другу, хоть какую-то симпатию. Это был, ещё один способ, контроля разума. Ещё одна возможность, не давать людям, увлекаться чем-либо сильнее, их веры и миссии. Они должны били, в первую очередь, любить и покланяться, именно мне. Чтоб никто, для них не становился, важнее. Но, с какой же сложностью, я делал это, в этот раз. Была, такая сильная, невообразимая слабость, соблазн выбрать себя, позволить себе это. Но я знал, это будет слишком странно, последней каплей, переполнившей океан. А в нашем искривлённом мири, ещё одна, кривая деталь, могла испортить всю картину, внося смуту, обшей строй. И я сделал то, что делал всегда, я поступил разумно. Пусть даже, после этого, я два дня не прекращая пил, в своей цитадели, под прикрытием, молитвы за молодых. Понятное дела, что я не молился. Я уже и забыл, как это делается. Я просто плакал, рыдал так отчаянно, как не плакал, даже на могиле своей жены. Снова и снова, в пьяном сумасшествии, я выпускал из себя этот яд, зная, что даже выйди из меня, вся жидкость, я не освобожусь. Но все прошло, время прошло, и даже моя истерика закончилась, только боль, от чего-то не покидала, не уходила, не оставляла меня. Богатство, возможности, самолюбования своим творениям, все это более, не приносила мне никакой радости, становясь таким же серым, и пустым, как будни всех тех, кто меня окружали. Я делал все рефлекторно, механически, безразлично. Казалось, что запал просто пропал. И более, падать было некуда. Но я ошибался, стало ещё хуже, намного хуже. Однажды, она ушла на задания, и не вернулась. Потерялась там, во внешнем мире, рассеиваясь в тумане, как вся моя прошлая жизнь. Я должен был ликовать, я должен был увидеть, всю палитру красочных возможностей, в этой невероятной, освобождающей случайности. Но я не мог, я снова и снова думал, представлял, размышлял, стараясь задобрит сознание, изначально неверными фантазиями. Я верил, что она выжила, что там ей лучше, что она спаслась, а не погибла. Но это была лож, наглая, глупая ложь, самому себе. Я так долга притворялся, перед другими людьми, но не когда не думал, что дойду до того, что буду играть, даже себе. Обманывая собственный разум, путая собственные страхи, ложной глупой надеждой. Даже понимая рационально, что она не имеет не друзей там, не знаний о внешнем мире, для возможности спастись. Но я не хотел понимать, не хотел говорить, себе правду. Я ещё никогда, не ставил кого, выше себе, но теперь сама мысль об её потери, была страшнее, чем заслуженная кара, когда она узнает реальность, поймет правду позволить себе задуматься. Я делал то, что никогда не делал, до этой минуты. Я искал её сам, и с помощью других людей, с помощью бандитов, на которых я работал. Я вел поиски, дни и ночи, даже зная всю банальную, глупость, этой идеи. Я говорил, что сантименты не для меня, я считал, что избавился от всех уз, навязанных обществом. От всего спектра, ложных ощущений вызванного химией, в мозгу. Я верил, что любовь, дружба, долг и вера, лишь не что иное, как иллюзия, не дающая народу, распоясаться, и делать то, что они действительно хотят. А теперь, я ведусь на эту шутку, сам застревая в зеркалах, забывая о правде. Делаю глупости, думаю о глупостях, чествую глупости. Но ничего, не могло смыть казалось бы, ложную, болезненную тревогу, которая с каждым днем, становиться все сильнее. Проходили дни, недели, месяцы, я уже знал, что больше не увижу её. Знал, что потерял на веки, но не мог перестать думать, даже если это было бесполезно. Понимая, что мои метания, ничего не изменят, и лишь вызывают боль и смятения. Я не мог, просто не мог отпустить. Но вот она, здесь, пряма переда мной, когда я уже перестал верить. Угрожающая, другая, но с темы же умными, проницательными глазами, смотрящими пряма мне в душу, читающие глубоко в сознании. Она зла, и она имеет на это право, она хочет меня убить, хотя и не сможет, слишком сильно дорожит её рука, как в тот день, как всегда. Странно, но мне не хочется, ничего с этим делать, я онемел, застыл, теряя даже остатки, здравого смысла. Почему-то, я хочу только улыбаться, от невероятной, переполнявшей меня радости. Я хочу обнять её, сказать ей все, что держал в себе, все эти годы. Но просто стою, в глупом безмолвии. Вернее, не я, это все был он, только он.  

Туман расселся, и я вновь, оказалась собой, той кто держит пистолет, той кто смотрит на него, а ни на себя. Я не хотела этого, я не контролировала это. Его сознание словно само, влетела в меня, обосновавшись у меня в голове, делая меня им, заставляя забить себя, заставляя потерять себя. Это было ужасно, это было тошнотворно и отвратительно. Его сознание, воспоминания, такие темные, липкие, пахнувшие даже не старостью, а смертью. Чужой смертью, чужой кровью, вереницей сломленных душ. Я не хочу знать, я не хочу понимать его. Но даже тут, сейчас, он умудрился, влез мне в кожу, заполз в душу, разложив там свой яд. Я помешалась, от отвратительно горького, послевкусия во рту, оставленного этим человекам. Я больше даже не ненавижу, я больше не призираю, я просто смотрю на него, и вижу всю ничтожность, всю слабость, его личности.  

–И это, твои оправдания? – Спрашиваю я, и он совершенно не понимая, смотреть на меня ломая былую маску, пряма у меня на глазах, превращая в пыль. Сейчас, он тот, кто есть, без всякой набожности, блеска, и напыщенной доброты. Просто человек, ужасный человек.  

–Я, ничего и не говорил.  

–А тебе, и не нужно – Говорю я, уже не так сильно, стискивая холодную сталь, в своей руке.  

–Может положишь пистолет, и мы поговорим спокойно.  

–Зачем? чтобы ты убил меня? – Спрашиваю я, и тут же понимаю, что он этого не сделает. Не потому что не хочет, или не должен, а потому что не может.  

–Ты даже не представляешь, как бы я хотел -Говорит он, в точности то, о чем подумал, тем же словами, с темы же паузами. – Но, я не могу.  

–Ты, это считаешь любовью? –Спрашиваю я, снова.  

–Я это считаю ошибкой, ошибкой на которую я не могу повлиять, и которую я не могу изменит, просто она есть, и все тут. – Отвечает он, даже не удивляясь тому, откуда я беру свои выводы. Он слишком шокирован, и при этом рад, одновременно. Словно что-то, ещё можно исправить. Меня, можно вернуть.  

–Очень романтично – Говорю я, поднимая пистолет по выше, ведь он делает осторожный, но всё-таки шаг ко мне, словно проверяя, мою решимость. Я знаю, я слышу, он наивно полагает, что я не смогу. Но я могла, могла множества раз, могла всегда, не думая не рассуждая, и не мучаясь. Ведь это просто движения, просто выстрел, просто чья та жизнь, у меня на руках. Какая, тогда разница. Видя этот, еле заметный жест, он поднимает покорно руки над головой, и отходить ещё дальше, назад, прочь с моих глаз.  

–Я просто честный, с тобой.  

–Ты не бываешь честным, никогда.  

–Я всегда честный, в отличие от этих людей, которые ищут в мире, что-то большое, чем то, что там на самом дели есть. Которые обнадёживают себя иллюзиями, и сдерживаются законами, которые просто слишком трусливы, чтоб подумать. – Говорит он, без всякого страха, не обращая внимания, ни на меня, не на смертельная орудия, в моей руке. Словно это его сцена, личный момент триумфа. И это даже не фальшь, и не бравада, ему действительно всё равно. Он не боится, ни себя и своих мыслей, не меня.  

–Я помню, вселенной всё равно, и все лишь прах. Ведь именно так ты думал, я права? –Говорю я, его словами, от чего, он впервые вздрагивает. Он не может этого объяснить, не может понять, и от того, ему страшно. Это хуже, чем смерть, хуже, чем быть раскрытым. Не понимать что-то, не находить объяснения, хотя бы одной мелочи, в этой жизни.  

–Что, ты сказала? –Переспрашивает он, запинаясь уверенный тон, становиться тиши, а глаза, в них вспыхивает нерешительность.  

–Это не я сказала, это ты подумал, я права? -Говорю я, самым нежным голосом, на который вообще, была способна, и он снова вздрагивает.  

–Ты не можешь, этого знать.  

–Но я знаю, и как же ты это объяснишь, а избранный? – Спрашиваю я, снова видя, как быстро он старается скрыть страх, что тлеет в его взгляде. Он смотрит, вызывающи уверена, но не может, просто не может понять. Все не вписывается, в его систему координат, это не предсказуемо, не читаемо, невозможно. А если невозможное возможно, то вся его философия, все на чем была построена его жизнь, просто распадается, так же, как этот искусственный, придуманный, лживый мир.  

–Это какой-то трюк. – Говорит он, хватаясь за соломинку.  

–Да, и как же он работает?  

–Я… я … …не знаю – Отвечает он, повержено, все ещё не зная, как реагировать на происходящая.  

–Для тебя это тяжело, не находит чему-то, логического объяснения, я права? –Говорю я злобно, подходя ближе.  

–Ты не можешь этого знать, ты даже меня не знаешь.  

–Да, но я узнала, я узнала о тебе все. –Сказала я, поднимая пистолет выше, направляя прямо в его испуганные глаза.  

–Я не хотела, ничего о тебе знать, мне плевать почему, и зачем. Я просто, тебя ненавижу, желаю самой страшной и мучительной смерти, что есть на этой земле. Но теперь, я все-таки знаю, знаю, что ты в первый раз убил, из-за больной жены. А затем, даже не отдал ей денег, ведь посчитал, что это расточительно, если шанс её выживания так низок. Знаю, что ты гордишься, этим адом, сотворённым тобой, как произведениям искусства. И самое ужасное, я знаю, что ты действительно любил меня, той любовью, на которую, ты еще способен.  

Пока я говорю, он смотрит на меня, все более и более шокирована, не зная куда деваться, от нестыковок в собственном представлении. Не представляя, как объяснить самому себе, происходящая здесь и сейчас, чем оправдать, и как успокоить. Он начинает лгать, и изворачиваться, просто чтобы сохранить, крупицы самообладания. Но пока паника, не захлестнула его, горячей волной отчаянья, все вдруг прекращается. И он вновь, смотрит на меня, пугающим, спокойным взглядом. И я даже не могу понять, прочитать, почему, как он так быстро выплыл, за что удержался.  

–И почему же, самая странное, это то, что я люблю тебя? Мне кажется, ты должно быть благодарная, этому постыдному факту обо мне. Ведь если бы не это, ты бы уже была мертва.  

–Потому, что ты не знаешь, что такое любовь – Говорю я, с отвращением.  

–Ты пришла мстить, так почему не делаешь это? Или ты думаешь, твои речи, причинять мне невыносимую боль. Хочешь знать правду, мне просто всё равно – Говорит он, и я знаю, как бы это не было тошнотворно, что он не врет. И пока я медленно, навожу пистолет, дрожащей рукой, он очень гадка, и злорадна улыбается.  

–Но знаешь, в чем дело? – Говорит он, снова перебивая, всю мою концентрацию. И хоть я говорю себе, не слушать, не обращать внимания, не позволять ему вновь, влезть в мой разум. Но я не могу, просто отрешиться, от этих звуков, от его низкого, завлекающего голоса – Раньше, ты могла оправдывать себя, что это я виноват, это я тебя заставил. А вот теперь, какое у тебя оправдания? Кто тебя заставил, в этот раз? Если убьёшь меня, оправданий более не будет, вину нельзя будет перекинуть, убийцей, будешь ты.  

–Заткнись, просто молчи! – Закричала я, чтобы подавить, ненужную, казалось бы, уже забытую дрожь в руке. Почему, это кажется таким сложным, таким тяжелым и неприятным, если я уже это делала. Если я уже, на это смотрела, я уже там была. Почему сейчас, именно сейчас, когда я хочу этого, когда я нуждаюсь в этом. Я вижу перед глазами, кровавые разводы прошлого, слышу стоны, играющие аккомпанементом и меня начинает мутить. Я убийца, зверь, чудовище, сломанная, растоптанная и испорченная, прогнившая изнутри. Так почему, сейчас я дрожу, почему меня тошнит. Почему, я вспоминаю кадры из его памяти, и вижу дорожку крови, которую он с таким пренебрежением и безразличиям переступил. Я не такая, я не когда не была такой, или была? Он сделал меня такой, так почему теперь, я не могу быть такой, до самого конца, до победного финала. Это все он, он затуманил мне мозг, своими речами, словами, мыслями. Он безумия, в чистом виде, и даже просто побыть в его шкуре, сродни помешательству.  

–Я конечно молчу, но ты, по-моему, сейчас себя ранишь, а не меня, если учесть, как дрожать твои руки. Даже как-то обидно, ведь это я, тебя учил стрелять.  

–Тебя, совсем это не волнует? – Спросила я, срывающимся голосом. Жалея, что сбрила свои волосы, сейчас я бы могла в них спрятаться, утонуть, закрыться, не показывать того, как медленно, увлажняются мои глаза. Почему, так отчаянно больно? От своей слабости, или от его безразличия, от того, что я уже как мне казалось пережила, прожила, и прошла дальше. Но нет, я переступила через это, но оно все ещё здесь, бьётся и дышит, ранить, и раздирает меня изнутри. Проталкиваясь, сквозь мягкую плоть, пряма в сердце. Предательство, вот что это было. Обида, ненависть, и простое как этот свет, вечное непонимания, зачем? Почему? Я верила ему, я верила всем им, и ладно мои родители, они опьянение его сладкими речами, нечего не слышали, не знали, и не понимали. Но он, он знал, все это время, и во время каждого убийства, во время каждой пытки, во время каждого изгнания. Он с улыбкой на губах, продолжал играть, свою роль. Я ненавижу его, и в тоже время не понимаю. Я жду чего-то, чего не когда не дождусь. Объяснения, прошения, хотя бы простого извинения. Это нельзя простить, невозможно забыть, но я всё равно жду, глупа мечтаю о том, на что он не способен. Он не чувствует вины, не видя в этом, ничего особенного, не понимая, как много судеб поломал. Он просто такой, какой он есть. Тогда почему, мне все ещё хочется, чтоб он меня успокоил, соврал, затуманил мой разум. Сделал так, чтоб я забыла, последние месяцы, отреклась от правды, освободилась от боли. Вот она, больная зависимость. Это ужасно, я знаю, я знаю, что не лучше него, ведь меня не волнуют, все те, кто пострадали от его рук. Меня волнует только я, только моя боль, только моя обида.  

–Что, не волнует? – Переспрашивает он, словно и не видя моих красных глаз, и жалкого падения.  

–Не волнует, что ты сделал со мной? Что ты сделал, с ними? скольких людей, ты убил! И скольких сломал! Уничтожая их личность, стирая все человеческая, что в них было? – Кричу я, окончательно срываясь, признавая свое полная, моральное, безграничное поражения. Пока он спокоен и холоден, я буквально горю изнутри.  

–Тебя послушай, так я прям Сатана какой-то.  

–Ты, ещё можешь шутить? – Спросила я, шокировано.  

–А что мне ещё делать, ты приходишь сюда, угрожаешь мне, и при этом впадаешь в истерику, рыдаешь, какой реакций ты ждёшь, на всё это? Если твоя месть, увидеть мое раскаянья, то ты его не увидишь. Я не думаю, что делал что-то хуже, чем многие делали до меня, или будут делать после.  

–И тебя совсем не волнует, та боль, что я испытала, или что испытали другие люди, в этом прогнившем мире?  

–На самом дели нет, почему меня должно это волновать, это же не моя боль. – Я не знаю, что случилась после этих слов, я словно потеряла, управления над своим телом, и разумом. Сознания просто отключилась, забирая за собой, все мысли. Все что я помню, так это то, как мой палец дернулся, и прозвучал громкий, хлёсткий звук выстрела. Разрывающий, пространства вокруг. И на мгновения, наступила полная, не просветная тишина. Я зажмурилась, не в силах открыть глаза, не в силах смотреть, куда я попала, или не попала. Но спустя минуту, я наконец посмотрела. И он был жив, напуган, но всё-таки жив, я не попала. Кажется, на мгновения, он даже разозлился, не ожидая, что я смогу, не думая, что посмею. Он посмотрел на меня, с таким отвращением, с которым как мне казалось, не смотрел не на кого, и не когда, и сказал.  

–На самом деле, тебя тоже, ни фига не интересует, боль этих тупых людишек, ты пришла сюда, из-за себя, ты пришла спасать себя, а не их. И не нужна, притворяться образцом моральных качеств, если тобой движет, чистый эгоизм. Что-то я не вижу, чтоб ты сейчас, выдирал их из постелей, в желании просветить, и вывести из этого, как ты выразилась, ада!  

–Ты, так думаешь? – Спросила я возмущённо, казалось если я сожму зубы сильней, они просто расколются. Но даже это, не заставила меня, отвести взгляд, от его наглых глаз.  

–Я знаю. – Ответил он, с издевательской улыбкой.  

Я более не думала, с размаху вылитая в дверь, в которую я недавно, с таким благоговением заходила. Я оказалась вновь, среди пустующей тишины. Но теперь, я не старалась сохранить её спокойное биения, напротив шаги были напыщенно громкими, а дыхания, на показ быстрым. Оказавшись в середине, прям под старым деревом, я вдруг застыла, не зная, что делать. Как разбить это круг, разбудить их от спячки, возвращая в реальность, оглушая правдой. Но посмотрев, как с порога, с улыбкой, на меня смотрит Филипс, я поняла, что есть единственный верный, правильный способ. И я закричала, смотря как в шоке, расширяться глаза, моего врага. Возвращая тот самый крик, что был моим гимном, и стал моей жизнью. Он, разнеся по городу, разрушая искусственную тишину, разрезая и будоража, спокойная биения сна. Люди постепенно, не понимая, находясь ещё в сонном онемении, начали выходить на улицу, встречаясь взглядами со мной, и с ним. Смотрящем на меня, со смесью ужаса, непонимания, и шока. Они все прибывали, и прибывали, в немой покорности и с полным отсутствием, понимания происходящего. А я лишь стояла, ожидая, пока все соберутся, пока каждый, окажется, на этой площади. Я выжидала, целую вечность, не позволяя, сиюминутному порыву, взять верх. Пока наконец, каким-то внутреннем компасом, не ощутила, что пора говорить, нужно начинать. Но как только, я хотела позволить звукам, вырваться из тела, я услышала.  

–Сабл? –Это был такой знакомый, такой родной голос, переполненный радостью, пополам с удивлением. Я обернулась на звук, и застыла, не в силах пошевелиться. Это была моя мама. Она стояла там, смотря на меня, своими большими глазами. И всего на мгновения, ещё до того, как она вспомнила, что сильные эмоций, это греховность, а сильная привязанность — это ересь. Я видела, в её всегда пустых глазах, зачатки настоящей жизни, радость, счастья, не поддельный восторг. Она была рада меня видеть, она была счастлива, моему возвращению. Но установки, взяли верх над естественностью, спустя какую-то секунду, и она уже с отвращением, произнесла.  

–Что, с тобой случилась? Что, с тобой сделали? Ты не похожая на мою дочь. -Я ощутила, как предательски наполнились слезами, мои глаза. И как онемения, во всем теле, переросло в настоящую боль. Действительно, важно ведь не то, что я вернулась жива и здорова, а то, что меня обесчестил внешний мир, делая другой, меняя. Теперь от привязанности, не осталось и следа, ведь она смотрела, с конкретным отвращением. И я начала думать, а была ли она вовсе. Любила ли, она меня когда-то, сильнее, чем это место, эти правила, этого ложного Бога, которому она покланялась. Вряд-ли, она бы первая, бросила в меня камень, узнай она о моих грехах. И стала так больно, от осознания, казалось бы уже известного, мне факта. Снаружи, и вправду есть грязь, и ненависть, и злоба, но там так же есть, безоговорочная, настоящая любовь. Которая будет всегда, чтобы ты не сделал, как низко бы не пал, как сильно бы, не отталкивал. Они все, Натан, Доминик, Тим, они показали мне эту любовь, эту силу. И теперь, смотря на всех этих людей, откидывая взглядом каждого, я понимаю, что они пусть и безгрешны, но пусты. Мне уже хочется ответить, сказать что-то, но меня вдруг, перебивает Филипс.  

–Она прошла, через сложности того грязного мира, но она все ещё одна из нас, и мы должны гордиться тем, что она с таким упрямством, старалась вернуться, в лоно родного дома. – Сказав это, он меня приобнял. И меня вдруг затошнило, от этого жеста, этой фальшивости, этой лжи. А они все стояли, в умилении, смотря ему в рот. У матери, и вовсе, обожания была написана на лице, во всей красе, без всякого стыда, выражая преклонения.  

–Ты не можешь, ничего сделать, они не поверят тебе, а только убьют, а если подыграешь мне, все будет как прежде, или даже лучше, раз уж ты знаешь правду – Прошептал он мне на ухо, своим змеиным, тихим, вкрадчивым голоском. И в его голове, появилась картина, образ, мечта. На ней, я в его комнате, целую его, пока он с страстью, сжимает, мои некогда длинные волосы. Этого хватило, всего глазам, заглянуть в возможность, увидеть вероятность, чтобы оттолкнуть его, с такой силой, что все в отвращении вскрикнули порицая, этот грубый жест. Этого хватила, для их ненависти. Ведь я обидела, их бога. Опомнившись, от того что только что произошло, он посмотрел на меня, с той же ненавистью, что была в его глазах, когда я его чуть не застрелила. Толька теперь, к ней ещё, и примешалась, какая отчаянная усталость. Если бы, я только сделал, все немного иначе, все могло бы быть по-другому. Это была его мысль, снова тихо, проскользнувшая, в мою голову, завоёвывая там, не принадлежавшее ей место. Пока, эта беззвучная, тихая сцена происходила в моей голове. На сцене, реальной жизни, люди в замешательстве, пересматривались, совершенно не понимая, что происходит, и как на это реагировать. Это не входила, в их спектр реальности, не вписывалась в обыденность.  

Я думала, что не найду что сказать, что не сумею подобрать слова, но после всех этих мыслей, и чужих чувств, фраза вырвалась из меня, естественно и просто.  

–Он обманщик. – Произнесла я громка, под его удивлённый взгляд. Он словно не верил, до самого конца, в мою решимость. Не думал, что осмелюсь, не испугаюсь, сказать правду, которая, ни кому не нужна.  

–О чем, ты говоришь? – В шоке, спросила моя мама, не секунду не веря, не мгновения не сомневаясь, в его не погрешности.  

–Да Сабл, о чем ты говоришь? – Спросил, уже Мистер Филипс, с полностью непроницаемым, выражениям лица. Идеальная маска, не единого изъяна, в образе.  

–Все, что он говорил нам, это лож, он специально, создал это место, чтобы иметь наготове, на все согласных киллеров. Вы знали, что он получает деньги, за все те, якобы очистительные убийства которыми мы занимаемся. – Произнесла я уверена, встречаясь с отрицанием, и отвращениям, в каждой паре глаз, что смотрели на меня. Но отвращения, была не к нему, и не к его действиям, а ко мне, и моим честным словам. Но честность, никому не была, нужна.  

–Как ты смеешь, такое говорить! – Закричал, один из верных ему псов, доставая оружия. Но Филипс, схватил его за руку, до того, как тот успел выстрелить. Странным образом, все еще спасая меня. Кажется, он даже сам, был не рад тому, что делает. Казалось все происходящая, была против его воли. Слабостью, изъяном. Но он просто не мог, не спасать меня.  

–Ненужно, деточки, просто затуманили мозг, эти нелюди с наружи. Вы же знаете, они это могут, полностью поменять, добро и зло, черная и белая, местами.  

–Это лож! –Закричала я, разозлённая, обиженная, отверженная.  

–Не усугубляй –Рявкнул он, как будто, действительно переживая.  

И то, что тот, кто испортил мою жизнь, и вывернул на изнанку, мою душу, защищает меня. Злило ещё больше, выбешивая, вскипая, словно закипевшей чайник, подходивший к последней черте точки кипения. Я ощутила, как горечь подходит к горлу, разъедая гортань, растворяя всякий здравый смысл, в своей кислотности. И я не думала, а просто подняла пистолет, верх, направляя его, на него. Все заволновались, а те, кто были за охранников, выхватили словно по команде, свою оружия. И если бы, не окрик Филипса, они бы не раздумывая, расстреляли меня, ещё до того, как я нажала бы на курок.  

–Всем, остановиться! Мы не будем, здесь устраивать пальбу.  

–Но мистер Филипс, разве за такую ересь, не приговариваются к смертной казни? – Пропищал тихий, ещё, совсем детский голосок, и я посмотрела вниз, увидев рядом с ним, беловолосую, совсем маленькую девочку. Которая только, научилась внятно говорить, и с таким доверием, такой любовью, в желании найти укрытия, сжимала его штанину. Что я вдруг вспомнила себя, свое детства, свое доверия. Эти глаза, что были словно отражениям, моей собственной памяти. Он не просто предал, и обманул меня, он обманул маленькую девочку, внутри меня. Ту самую, которая не имела детства, не жила в-мири, с собой, из банальной нереалистичной, неправильной, лживой доброты. Я искала укрытия, смысл, суть, у того, кто отнял у меня его, с самого рожденья. Я чувствовала себя виноватой, во всем, в собственной жизни, в дыхании, в том, что позволяю себе улыбаться или болеть. И это маленькое создания, проходит мой путь, как вечная, порочная петля, боли и обмана. Так не должно быть, так не может быть. И ненависть, лютая горючая, захватила мой разум. Я забыла где я нахожусь, переставая видеть, людей вокруг. И просто закричала, то, что хотела закричать давно, то что желала сказать, всегда.  

–Ты снова это делаешь, ты всегда будешь это делать, тебе просто всё равно, на меня, на этих людей, на всех. Ты не когда не остановишься, не когда! Ты хоть понимаешь, что я любила тебя, по-настоящему любила! А ты превратил, мою жизнь в ад! И теперь, всю свою жизнь, я буду жить с этой виной, с этой болью, с этой ненависть! Ты настолько слаб, что даже сам, не можешь убивать, ты делаешь убийц из других, и тем самым оправдываешь эти действия, перед самим собой!  

Он просто, продолжал стоять, без единой реакции. Ни одна мышца, на его лице не дрогнула, ни один мускул, не сдвинулся с места. Ему была всё равно, ему всегда, была всё равно. Словно разговаривать со стеной, пытаясь доказать, как тебе плохо. Бессмысленно, бесполезно, даже безумно. Ведь он не понимает чувств, не испытывает сочувствия. Он просто он, такой какой он есть. Не чистое зло, каким я его приставляла, а просто человек, жалкий, трусливый человек. Но это было, всё равно больно, вопреки всякой логики, это была обидней, чем ненависть моей матери, чем игнорированья этих людей, чем все то, что меня окружала. Не знаю, чего я ждала извинений, понимания, осознания содеянного, на дели же, я все кричала и кричала в пустоту. И осознания этого, как не странно, дало мне силы. Если мои слова, для него не наказания, если у него, нет мук совести. Значит я накажу его физически, отберу у него то, что он видит, то что имеет, то что признают. В решительности, я сжала в руке пистолет, снимая с предохранителя, громким хлопком, словно намерена, оповещая о своём решении. И в недолгом ожидании, нужного момента, положила палец, на курок. Все вокруг застыли, не зная, что делать. Они, не на что не были способны, без его приказов. Филипс же, застыл с вызовом в глазах, все ещё веря, что я, этого не сделаю. Что я не осмелюсь, не смогу. Всем своим видом, показывая, что он не боится. Мне хотелось, его переубедить, разбить эти надежды, сломать ожидания. Это был, первый мой выбор, первая решение, первый шаг и пусть он даже станет последним, пусть меня убьют, я это сделаю.  

–Ненужно Сабл. – услышала я, знакомый голос. Голос человека, которого, здесь просто, не могло быть. Я сначала подумала, что он прозвучал, у меня в голове, являясь лишь плодом моего осязаемого, самобичевания. Но когда, все начали перешёптываться, и Мистер Филипс, вдруг с ненавистью произнёс.  

–А ты, ещё кто? – Я вдруг поняла, что это реальность. И обернувшись, я столкнулась глазами, с единственным человеком, которого я не хотела здесь видеть и чтобы он, не видел меня. По среди, серой, одинаковой толпы, стоял выбивающийся, почти нереальный, в этой среде, человек. Там стоял Натан, как не странно, с доброй улыбкой, смотря на меня. Он не злился, не расстраивался, не выражал разочарования во мне, как обычно. Он выглядел, совсем не таким как обычно, может дело в месте, или во времени, но он был другим. Лицо тоже самое, одежда также, но во взгляде, более нет, человеческой нерешительности, а на лице страстей. Он был холоден, в своей доброй отрешённости, словно видел, все и сразу и понимал, куда больше чем все остальные.  

–Привет – Произнес он, так небрежно, обыденно, словно мы снова, были в нашей старой, доброй квартире, совсем одни. А не по среди, людской бури, в смертельной опасности.  

–Но, как? – Спросила я, пока все, за моей спиной, застыли в немом вопросе.  

–Неужели ты думала, что я отпущу тебя, одну.  

–Но как, ты мог знать?  

–А куда ещё, ты могла пойти, кроме как сюда, после нашего, последнего разговора. – Отвечает он, и почему, просто смотря на него, мне становиться так тепло. Кажется, словно он освещает, эту холодную сухую землю, одним своим присутствиям. Простым голосом, что звучит, среде злобного перешептыванья, и кричащей ярости, закипавшей в груди, смотрящих, на нас людей.  

–Ты, не злишься? – Спрашиваю я, словно это единственное, что для меня сейчас важно. Хотя по сути, так оно и есть. Его мнение, каким-то волшебным образом, стало важнее, жизни или смерти.  

–На что я могу злиться, на то что ты, человек? – Отвечает он, вопросам на вопрос.  

–Но я, хочу убить человека.  

–Я ведь, уже сказал, я не могу злиться на тебя, ты просто человек. – Говорит он, и я наконец понимаю, ощущая, так ясно как не когда, он не просто друг, или случайный знакомый, он словно семья, которой, у меня не когда не была. С его безоговорочной, вечной любовью, которую я, не когда не знала. Странным образом, я вдруг почувствовала, что знала его всегда, словно была знакома с ним заочно. -И он, тоже человек – Добавляет он вдруг, и мне становиться, уже не так радостно. Ведь я знаю, о ком он говорит.  

–Значит, пришёл, все же, меня остановить? – Спрашиваю я, уже более мрачно.  

-Я вообще-то тут, если ты не заметила. – Говорит уже, Филипс словно ревнуя, что мое внимания, переключилась от него, на кого-то другого, задевая его эго.  

–Нет, я не стану, тебя останавливать, этот выбор, ты должна сделать сама. – Сказал Натан, полностью игнорируя, летящие в него слова.  

–Даже если, я убью человека? – Спросила я, не понимая, что тут вообще происходит.  

–Свобода выбора, высшей подарок людям и одновременно, худшая проклятья – Отвечает он, просто. –Не Бог, не Дьявол, не виновен, в действиях людей. Они могут только подсказать, но именно люди, делают свой выбор.  

–Но я, хочу его убить, я не могу этого не сделать, это будет значит, что он не понес, не какой кары, за то, что сделал со мной.  

–Тогда, по твоей логики, какую кару понесёшь ты? – Спросил он  

–Я, буду жить с этим. –Ответила я.  

–Самая страшное, не то, что ты будешь жить с этим, а то, что в конце концов, ты умрёшь с этим. Но если, таков твой выбор, то вперед, давай, я не как тебе не помешаю. – Говорит он, отходя назад, словно оставляя меня одну, наедине, с собственным решениям. Я снова смотрю, на Филипса, который уже закипает, и мне вдруг, становиться даже жаль его. Так ничтожна он выглядит, так ничтожно он чествуется. Я была в его шкуре, я на мгновения, прожила его жизнь, и она бессмысленна, и ужасна. Так что, может быть хуже этого? Не одна, даже самая, мучительная смерть, не перебьет, бессмысленную жизнь. Натан прав, он тоже человек, так если, все люди равны, и убийства любого из них, одинокого, со стороны морали. То как, я могу сделать это. Он такой же как я, состоявший из тех же чувств, органов, мыслей. Кто я такая, чтоб судить его. Он судил людей, вынося им, смертный приговор без вены, ради денег, разве я могу, делать так же. Моя рука, медленно опускается вниз, словно под тяжестью, весящей в воздухе, атмосферы. И я, уже готова развернуться и уйти, когда он наконец говорит.  

–Это все, на что, ты способна?  

–Ты, не стоишь этого – Отвечаю я, даже не оборачиваясь, ощущая, как тяжелый, каменный груз, падает с плачей, позволяя наконец дышать, давая возможность жить. Отрывая меня, от этой грязной земли, разрывая всякую связь, с этим порочным миром. Последняя ниточка оборвалась, последняя связь, разрушилась. Я подхожу к Натану, с неподдельной улыбкой, которую он мне возвращает в ответ. Кажется, впервые, я вижу в глазах напротив, такое ясную, вдохновлённую гордость. Но тут, неожиданно, как все в этом мире звучит выстрел, громкий как взрыв. Я пытаюсь понять, что произошла, но меня ослепила шоком, я хватаюсь за живот, в поисках смерти. Но не чувствую боли, не вижу крови, и мозг просто не понимает, что произошла. Кому достался, последний выстрел, кому уготована смерть. И на мгновения, пока я не подняла свой взгляд, я подумала, что пронесло, что повезло, что случайная пуля не задела. Пока наконец, не смотрю на Натана, стоящего, рядом со мной, из живота которого, струйкой течет, красная жидкость, которую он безуспешно, старается зажать рукой. Боль, резка пронзает, само мое естество, словно это меня ранили, словно меня убили. Он резка падает вниз, а я застываю, в тихом молчаливом шоке. Я даже сказать, нечего не могу, произнести хоть слова, хотя бы одно, лживая успокоения. Мгновения, такое короткое, и он просто умирает, без слез, без слов, без спецэффектов, реальная смерть, конец, точка. А я просто смотрю, на тела, самого родного мне человека, и не могу пошевелиться, не могу сделать вдох, не могу даже заплакать. Словно жизнь, разом, разделилась на до, и после, не оставляя шанса на спасения.  

 

 

 

 

21 год, 6 месяцев, 1 день, и 1 час. Свобода  

Всего мгновения, секунда, разделяющая жизнь человека, от его смерти. А дальше, что дальше? И самое страшное, что дальше то нечего и нет, точка, конец эпилог. Именно это и произошло, не какой мистики, не каких бабочек, не какого замедления, как это было в прошлый раз. Хотя смерть тогда, была чем-то отдельным, чужим, почти не настоящим. Не такой, какой я увидела ее, перед своими глазами. Странным образом, я видела смерть, постоянно. Была её причинной, но при этом, не когда не смотрела правдиво, по-настоящему, ей прямо в глаза. Я видела пьесу, игру, меня научили что это неправда, не столь важно, не столь больно. Но ведь всё одинаково, меняются только люди, а боль, всегда одна. Он умер из-за меня, закончил жизнь, просто потому, что помог мне. Просто из-за того, что не бросил, странную больную девочку в больнице. Если бы он это сделал, если бы не нарушил правила, не поселил бы у себя. Таким бы холодом, веяла от меня, такая пустота отражалась бы, в моем взгляде и это я, был была мертва. Но нет, это был он, к сожалению, именно тот, кто менее всего заслуживал такой судьбы, и такой роли. Если смерть, можно заслужить. То она должна была случиться, очень и очень нескоро, в постели, от старости, когда его тела, покрыла бы россыпью, невероятна протяжённых морщин, а волосы, утратили бы свой цвет. Но не здесь, не сейчас, не окружённым людьми, которые не просто смеются над его кончиной, а бессмысленно взирают, на непонятную им жертву. Им всё равно, он для них, даже не человек просто ещё один потерявшийся. Просто ещё один, спасённый, их вездесущим божеством. Если боль, может быть осязаемой, то я прочувствовала, каждую, её колючую грань, всё и каждый изгиб, шероховатость, и колкость, её холодного покрытия. Она обнимала меня, вдавливая, свои колючий шипы, пряма мне в сердце, пытаясь утешить, своими болезненными тесками. Вызывая, лишь горячие, не приносящий облегчения слезы, на щеках.  

Я, медленно поворачиваясь, в сторону, из которой, вылетел смертельный выстрел, встречаясь лицом к лицу с виноватым в этой трагедий. Он даже не скрывается, не играет, и не прячется. С гордо поднятой головой, с улыбкой на лице, держа пистолет в своих руках. Небрежно играя им, словно игрушкой, как он всегда, играл с жизнями, других людей.  

–Зачем? – Спрашиваю я тихо, и слушаю не ответ, его лживых слов, а истину в мыслях.  

–Как это зачем? Ты ведь знаешь правила, любой из внешних приговаривается, к немедленной казни, если окажется среди нас. –Говорит Филипс. А в мыслях, звучит простое и объёмная, реальное объяснения. Фраза, вопрос, почти мольба. Почему, ты любишь его?  

–Разве это, и так не понятно – Говорю я, смотра пряма ему в глаза.  

–Я, нечего не говорил. – Произносит он, более насторожена.  

–Я знаю, тебе и не нужно – Отвечаю я, с нескрываемой горечью. –Ты не стоиш, и части его жизни, даже крохотной, незримой частички.  

Кажется, эти слова, его разозлили. Но мне всё равно, мне плевать что он держит пистолет, и что вокруг меня, глупые слепые люди. И даже то, что моя семья, уже мысленно отреклась от меня, уходя прочь, понося и ненавидя. Долг важнее крови, а правила важней любви, разве не так. Я ощущаю, лишь пустоту, последней потери. Каплю, которой не хватало, для последнего шага, и единственной правильной точки. И вот, момент между после и до, всего ничего, по меркам человеческой жизни, целая вечность, разделяющая смерть. И я уже, без всякого зазрения или страха, вновь беру пистолет. В этот раз не ожидая, не предвкушая, наслаждаясь секундой, а просто спускаю курок. И этот звук, ещё мгновения, звучит эхом, оглушающая болью и быстро, почти мгновенно, мир распадается, разрезаясь на части.  

Но перед тем, как поставить наконец эту точку, происходит не возможная, словно в замедленной сьемки, пряма перед Филипсом, возникает Натан. Он весь в огне, настолько плотно объятый, белоснежно белым пламенем, что кажется, что он и сам, состоит из огня. И пуля, врезаясь в него, просто отлетает, разбиваясь на фейерверк искр, превращаясь, в разноцветный салют. Делая из смерти, красоту. Словно он, состоит из метала или из стали. Я смотрю на него, в шоке, не понимая, что это, и как это объяснить. И тут, весь огонь спадает с него, словно шелуха, оставляя только крылья. В виде волшебного, похожего в движении, на воду, огня. Он выглядит, почти как прежде, не считая этих крыльев, и только невероятно белые, радужки глаз, выдают в нем, что-то внеземное, не человеческая. Он смотрит на меня, словно все в норме и ему нечего объяснять.  

–Я же сказал, ненужно – Говорит он, и голос, звучит словно из воды объятый туманом, сотканный, из настоящей музыки.  

Я смотрю назад, и вижу тела Натана, живое, осязаемая, вполне реальное. Оно так и лежит там, брошенное. Но как только, взгляд возвращается, я снова вижу Натана, только уже другого, не похожего на реального человека.  

–Но, ты умер?! – Спрашиваю я, в шоке не веря в то, что вижу.  

–Я нет, меня на самом деле не когда не существовала, поэтому я просто не мог, умереть – Говорит он, и я более не слышу, не единой человеческой нотки, в его голосе. Каждая фраза, словно не имеет, эмоционального оттенка. Она как течения, плывет естественно рекой, не меня не настроения, ни тембра.  

–Но… …как …же? –Спрашиваю я, заикаясь, показывая на лежавшая, совсем у моих ног, тела Натана.  

–Это лишь, оболочка. И скоро, даже она исчезнет, как и Натан, и память о нем. Его не когда не была, и не когда не будет. Но я совершенно реален, так что не думай, что я плод твоего воображения. –Я хотела сказать, что даже не собиралась, но он посмотрел на меня, с таким ехидным, выражениям лица, словно у старого Натана. И я поняла, что он читает меня, словно открытую книжку. На мгновения, я заглянула в его суть, или скорее он позволил мне, это сделать. Приоткрыть дверь, рассказывая, лишь малую часть, историй. Там не было, самого начала, и самого конца, но в нем было все, все знания, судьбы, чувства силы. Бесконечные варианты, одной и той же истории, моей историй, он смотрел на меня, видя все что я могла сделать, все что я сделала, и все что сделаю. Это была так обширно, что просто не помешалась, в моей голове, казалось если хоть на мгновения, я отвлекусь, то забуду. Себя, его, весь этот бескрайний спектр мира, в его голове. Он и вправду, не существовал, и при этом был, самой жизнью.  

–Ты Бог? – Спросила я по глупости, хоть уже и знала ответ, и тут он даже улыбнулся.  

–Ты же, уже знаешь ответ, я лишь малая часть, из того, что является Богом.  

Пока он говорил, я заметила, что все люди вокруг нас, упали на землю, скукожившись в позу эмбриона. Не зная, что закрыть, глаза или уши, их словно жарило, на медленном огне, они находились в агонии. Хотя, их не кто, даже не трогал.  

–Что, с ними? – Спросила я, вопрос о моей безумности, как-то отпал, сам собой, при виде этого, страшного, мучительного зрелища. – Ты, делаешь им больно?  

–Они сами, сделали себе больно, просто их души так черны, что они не могут, смотреть, или слушать меня, без мук. – Сказал он, подходя ближе, я инстинктивно, отступила назад, не зная, как реагировать, на этого Натана. Но прежде, чем я окончательно впала в панику, я услышала в голове, его настоящий голос, тот, который я не когда не слышала, увидев того, кого он скрывал. Стена рухнула, и сзади него, теперь была не пустота, и не тишина, а звон колоколов, моря, ветер, шелест травы, запахи цветов. И мягкий, тихи голос, сказал. «Тебе не стоит, меня бояться, я не когда не причиню тебе вреда. Скажи? как звучит для тебя, мой голос? Мой реальный, голос? »  

–Как музыка. – Ответила я, и он впервые, полноценно улыбнулись, от чего люди вокруг нас, начали кричать, ещё пронзительнее, ещё громче.  

–А для них, это как взрыв, или дрель, у них в голове.  

–Мне кажется, это слишком безумно, для правды. – Сказала я, показывая на него, на себя, на этих людей, у наших ног. Он более, не пугал меня, скорее я пыталась понять, заглянуть глубже хоть он, меня и не пускал. Мягко отталкивая, от себя, от реальности, от всего того, что знает.  

–Правда, всегда нелогична, а вот лож, идеально выверенная и реалистична, ты должна знать это, лучше, чем другие.  

–Но, если, ты тот, кто я думаю, ты пришёл, чтобы наказать меня – Спросила я, ожидая, чего угодна.  

–Я не могу, этого сделать, во-первых, ты ещё не полностью сложила всю картину, чтобы судить по ней, а во-вторых, я не судья. Я скорее адвокат, если выражаться, вашими терминами. – Сказал он, и как не странно, мне становилась все теплей и теплей, от его слов.  

–Но тогда, почему ты, не сказал? – Спросила я, снова.  

–А ты бы, поверила?  

Я могла бы солгать, но разве можно, солгать самой себе. Поэтому я сказала, первая что пришло мне в голову. Не думая, не рассчитывая, что он подумает, от моего ответа. Зная, что наверняка, он его, уже знает.  

–Нет. -Произнесла я. – Но ты мог бы, объяснить мне, с самого начала, показать и я бы…  

– Тогда, это была бы не ты, не твое решение, не твой выбор. Ты должна была дойти до этого сама, выбрать сама и понять сама. Толька так, не как иначе. – Произнес он, перебивая меня.  

–Но тогда, он тоже? – Спросила я, после паузы, показывая, на жалко корчащегося, на земле Филипса.  

–Нет, он просто человек, не демон, просто жалкий, слабый человек- Ответил он, до того, как я даже до конца, задала этот вопрос, словно знал, что я его задам. – Не все зло, делается мистическими силами и не все добро, совершается ангелами, запомни это.  

Я ещё, столько хотела сказать, столько спросить и так много узнать. Но тут, ползя на коленях к Натану, Филипс закричал, сам себя не слыша.  

–Ты не можешь существовать, просто не можешь! – И схватил Натана за ногу. В туже секунду, его рука вспыхнула, и он отдернул её, с невероятным, пронзительным крикам, падая ниц, без сознания.  

–Что это было?  

–Это метка, если зло, попытается тронуть меня, оно обожжется, и этот ожог, запечатлеться на веки, как клеймо, он сойдет, только в том случай, если он, искупит свои грехи.  

–Но разве, он может искупить эти грехи? – Спросила я, не понимая.  

–Каждый может, их искупить.  

–Это разве, не несправедлива, по отношению к тем, кто от него пострадал.  

–С точки зрения людей, может быть, но именно поэтому, вы и не судите, в таких делах – Ответил он, и замолчал, словно ожидая, следующего вопроса. Но я больше, нечего не хотела знать, этого и так была слишком много, я хотела только почувствовать, понять, и проверить. Моя рука дрожала, но я потянулась, к его руке.  

–Можно? –Спросила я, и он долго, смотрел на меня, своим нечитаемым, почти пустым взглядом. Пока наконец медленно, почти аристократично, не кивнул, лишь слегка, наклоняя голову. Я с дрожью в руке, потянулась, к ярко светящейся, белой коже. Пока мои пальцы, не коснулись, теплого и твердого плеча. Меня не обуяло пламенем, и не обожгло. Оно закружилась, вокруг моей руки, в голубом потоке воды и вдруг сознания, наполнилась глазами, лицами, и стонами убитых мною людей. Оно наполнилась кровью, в бесконечном, заливавшем, удушающим потоке. Они все, были тут, внутри меня, наполняя мою душу, своими слезами. Я состояла из них. Из их непрожитых жизней, и не пройдённых шагов, из потерянных улыбок, и загубленных судеб. Я так же видела, их родственников, друзей, всех тех, кто сами соприкоснулись со смертью. Видели её, чувствую её вкус, ощущая дыхания. Я чувствовала их всех, каждую боль, что принесла им, каждую слезу что они выплакали, каждый стон ненависти, что произнесли, каждая мгновения. И я зарыдала, вновь разрывая себя на части, за каждую их жизнь, за каждую смерть. Я плакала целую вечность, пока он не оттолкнул меня, разрушая магию. Оказалась, я уже как несколько минут, сижу на холодной земле, даже не замечая, этого факта. Я посмотрела на свою руку, но на ней, ничего не было, не шрама, не боли, не единой отметены. Но прежде чем я спросила, он сам сказал, объясняя.  

–Твои шраму, они уже внутри, и они не куда, оттуда не денутся. У тебя, ещё есть, ко мне вопросы?  

–Да, только один, почему ты решил, помочь мне? Ты ведь, все про меня знал, все что я сотворила.  

–Почему, ты не думаешь, что мне просто дали, такое задания, и в этом нет, моей воли? – Спросил он, уклончива так похоже, на того человека, которого, никогда и не была. Возможна, он слишком долга его играл, или напротив, разучился играть себя.  

–Потому что, свобода выбора – Сказала я уклончива, прекрасна понимая, что он поймет, и он снова улыбнулся, но уже не в своём холодном, гордом стили. А улыбкой человека, улыбкой моего друга.  

–Я видел тебя там, в той подворотне, ты умирала, и я просто не мог стоять в стороне.  

–Но разве, я не была, плохим человекам?  

–Ты была, запутавшимся человеком.  

–И что, мне делать дальше? – Спросила я снова, смотря на ворох беснующихся тел. Смотря на пустошь, ставшую началом, моей истории. Пытаясь найти ответ, в холодной земле, криках, и знакомом мне с детства дереве. Которое наконец, перестало кричать, свою песню.  

–Это уже тебе решать, как ты знаешь, свобода выбора.  

–Но он убил тебя, как я могу просто уйти, как могу просто простить его? – Спросила я, не унимаясь, смотря на жалкие подобия человека, в ногах у Натана. На что он только улыбнулся, снова выдавая, что маска не совсем лож, а правда не совсем реальность, в его случаи.  

–Он убил многих, так или иначе, так чем же моя жизнь, стоит больше, чем жизни этих людей, совсем не чем. Порой, не нужно не прощать, не лелеять эту злобу, внутри себя. Все просто так, а не иначе, ничего нельзя изменить, или переделать, можно только отпустить – Сказал он. –В конце концов, ты хотела его смерти, не чтобы наказать, а для того чтобы отомстить, а это, совсем другое дела.  

И ещё до того, как последний слова, отзвонили в моих ушах, он уже растаял в воздухи, оставляя меня наедине с выбором, по среди темноты. Люди, ещё по инерции, катались в грязи, поднимая столпы пыли, а я стояла, стараясь после ослепительной вспышки света, рассмотреть все. Толька сейчас, я поняла, как темно и холодна, в этом мире, этой пустоте, без его света. Нечего не осталась, не единого напоминания, ни крохотной подсказки, ни одного ощутимого доказательства, тому, что происходила всего мгновения назад. Он исчез, тела Натана, тоже исчезло, смешиваясь с ветром, превращая даже крохе воспоминания, в пыль. Я смотрела по сторонам, пока не увидела, единственный след, оставленный его пребываниям здесь. Ожог, что ярким цветом, выделялся из серой реальности, все так же, сиял на руке Филипса. Все люди, вдруг перестали, бесцельно кричать, начиная по одному, вставать с коленей, с непониманием, озираясь по сторонам. Стараясь найти ответы по всюду, и не находя их нигде. Сталкиваясь, с таким же отсутствием понимания, в глазах, своих собратьев, считывая идентичную запутанность, в их лицах. Они не помнили, и не просто не помнили, а даже не знали. Мне не нужна была, обладать силой, читать чужие мысли, считывать вселенную, чтобы понять, этот очевидный факт. Не кто более, не помнил, не кто более не знал. С той самой минуты, когда тела, которого не когда не существовала, ушло туда, куда ему и место, в небытия. Превращаясь, в естественное ничто. Стало даже обидно, ведь, наверное, ни Доминик, ни другие люди, более его не помнят, и не знают, что он когда-то существовал. Вероятней всего, так проще, так легче, не оплакивать погибель, а не знать, о существовании совсем. Вот уже, все пришли в себя, а я все ещё стояла на мести, не пытаясь не сбежать, не убить беззащитного Филипса. Я вдруг поняла, что мне всё равно, просто всё равно. Более, не было не ярости, не обиды, просто пустота. Мне было не важна, не его жизнь, не его смерть. Я просто не хотела, быть причиной, этой смерти, и все. И вот, я наконец, делаю шаг, второй, чувствуя взгляд, уже пришедшего в себя Филипса, направленный на меня. Слыша тихий, почти неслышный, но строгий приказ, не стрелять. Он хотел меня убить, но не мог, по той или иной причине. И это было, худшим для него наказаниям, не безразличия. Я даже, нечего не сказала напоследок, не какой великой речи, или попытки просветить, помочь, или понять. Просто тихие, последовательные шаги, нарушаемые, только раз, громким звукам, брошенного пистолета. Я не знаю, был ли это правильный выбор, взвешенная решения. Но главное, это был мой выбор, только мой, и больше не чей.  

 

30 лет, Умиротворения  

С того странного и важного дня, прошло девять, прекрасных лет, из которых восемь, я сидела в тюрьме. Я могла бы, и не попасть в нее, если бы сразу же, когда не переступила порог, своей бывшей тюрьмы, я не направилась к Доменику. Писать, чисто сердечное признания. Как не странно, он меня помнил, и все события, связанные со мной, помнил, а вот Натана нет. Именно из-за этого, он иногда, не мог точна сказать, как мы познакомились. Это воспоминания, была где-то, на периферии его сознания. Где-то между пропастью, разделяющей мое существования, и не существовавшим Натаном. Он всегда, старался быстро перевести тему, как только это блеклая, плохое воспоминания, давало о себе знать. Словно само его сознания, старалось скрыть тот факт, что его обманывает.  

Он сначала, не поверил в мой рассказ, не хотел даже слушать, думал, что я придумываю, и про секту, и про убийства людей, и про то что Филипс, получает за это деньги. Но когда, я сказала, что пойду тогда, к другому следователю, он схватил меня за руку, и спросил серьезна ли я? И только после этого, сказал, что может, все забыть, даже несмотря на то, что нарушит своё главное правило. Он забудет все, что я сказала, и все будет как прежде, ради Тима, ради того, что он был так, ко мне привязана. Но я не согласилась, я не боялась наказания, за свои грехи, и даже не пыталась, уменьшить срок, или как либо, смазать свою вену. Мне нужна была, эта боль, я хотела этого заключения. Мне даже, предоставили адвоката. Бедный, он так со мной намучился, ведь он по-настоящему, пытался мне помогать, хоть я и говорила, что не хочу помощи, и всеми силами, противодействовала этому процессу. Доминик, не покидал меня, не на мгновения, был на каждом слушаний, и не одного обидного слова, не сказал, после моего рассказа. Поддерживая, и помогая, утешая и не оставляя. Я не могла понять, как когда-то, я считала этого человека, ужасным. Как не странно, я не боялась, и не волновалась не мгновения. Впервые в своей жизни, на этих слушаньях, я была по настоящему честной, и верной себе, я была свободной. И когда, мне вынесли приговор, тридцать лет тюрьмы. Я только улыбнулась, и сказала судье спасибо, а Доминик напротив, пустил первую, после смерти Тима слезу. Но, не только я, угодила за решётку, Филипса, как главного зачинщика, посадили пожизненно. Но, он был слишком слаб, чтобы смириться с этим положением, и через месяц, он повесился у себя в камере. Я не когда не забуду, каким, испуганным была его лицо, когда его выводили, из здания суда, после приговора. Я не радовалась этой новости, и не печалилась, я просто, нечего не чувствовала. Остальные, кто тоже, участвовал в убийствах, как и я, получили от 25 до 30 лет. Мои родители не попали, под это обвинения, так как не участвовали в убийствах, как мы. Им только присудили, принудительное, психическое лечение. Но вряд ли, это что-то, сможет изменить, если учесть, что как я слышала, они верили, после смерти Филипса, в его воскрешения, в виде нового Иисуса. И даже, сделали алтари, из его фотографий, пытаясь вызвать его, из мира мертвых.  

Что сказать про меня, я была счастлива, каждое мгновения, перебивания, в этой тюрьме. Я переступила этот порог, наполненная грузом вены, оставила его за ним, и зашла, ощущая небывалую лёгкость. Ненависть, боль, отвращения к себе, не прошли до конца, но я могла жить с ними в мире, зная, что не живу на свободе, после совершенных мною дел. Я приняла наказания, я стала его частью, и нашла мир, и свободу в нем. Я даже написала письма, всем родственникам, убитых мною жертва, даже зная, что не получу прошения, я все ещё должна была его попросить.  

Доминик выжил, не смотря на потерянную жизнь, он был слаб без Тима, но селен, из-за памяти о нем. И все время твердил, что ему не дает сорваться, упасть, только бесконечный, укоризненный взгляд, что он видит за собой. Каждый раз, когда рука тянется к бутылке, или к пистолету, в своей слабости, или отчаянье. Он сильный, как бы сильна это не отрицал, ведь проходит год, за ним другой, и за тем третий. А единственной бутылкой, что он выпивает, все так же, остаётся привычная бутылка рома, ровна раз в год, в годовщину смерти Тима, рядом с ним, за него, у его могилы. В остальное время, он живет, встает по утрам, идет на работу, смеётся, ходить в спортзал, и даже любит. Да именно любит, другой любовью, к другому человеку, но все же он находит в себе силы любить. Это не заставляет его забыть, не обесценивает, все то что было, и все то что будет, всегда. Но он, искренни любит, человека, которого встретил, ровно через полтора года, после смерти Тима. Человека, который достаточна умен, чтобы не ревновать, к тому что Тим, всегда останется, в его сердце. И знать, даже десять лет спустя, что, если он отсутствует дома, значит это тот самый день. Один единственный, когда он ломается, чтобы снова собраться, чтобы заново, стать собой. Его звали Айдан, и он был полной, противоположностью Тима, более спокойный, более тихий, более покладистый, но не как не слабый. Он был достаточно силен, чтобы не бросить Доменика, даже зная, что он не единственный, обитатель его сердца.  

 

Сегодня, мне исполнилась тридцать лет, и как всегда, в мой день рожденья, Доминик принес книгу, и торт. Мы немного поговорили, и меня отправили назад в камеру. Но на мгновения, перед тем как я ушла, я увидела, как Тим, уже с крыльями как у Натана, стоит за спиной у Доменика, и улыбался мне. А когда я улыбнулась в ответ, он поставил пальцами, рожки на голове у Доменика, и по-детски, высунул язык. Он совсем ни изменился, ни капельки, все те же глаза, все та же улыбка, все тот же блеск.  

–Я думала, ты отдыхаешь на небесах? – Спросила я мысленно, зная, что он услышит.  

–С ума сошла, я всю жизнь его добивался, и ты думаешь, он отделается от меня, такой мелочью как смерть, не смеши меня. –Подумал он, передавая мне эту мысль, вмести со своим, задорным смехом. Я так искренне, и весело засмеялась, что Доминик даже испугался, подумав, что у меня припадок. Но на самом дели, я ещё не когда не была так счастлива. Разлучённая со всем миром, я не когда еще, не была настолько не одинокой, и свободной одновременно.  

Конец  

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

| 138 | 5 / 5 (голосов: 1) | 16:33 06.02.2021

Комментарии

Книги автора

Искусственный человек живой механизм 18+
Автор: Elena333
Роман / Детектив Психология Фантастика Юмор
Что значит быть человеком?
Объем: 10.055 а.л.
02:30 17.03.2019 | 5 / 5 (голосов: 1)

Авторские права на произведения принадлежат авторам и охраняются законом. Перепечатка произведений возможна только с согласия его автора, к которому вы можете обратиться на его авторской странице.