На краю леса. (Глава 32)

Глава 32.  

Прошло десять лет.  

Маленький Ярослав вырос и превратился в статного и красивого княжича. Деревянный меч давно уже сменился стальным, да, и пудовый меч Бояна Ярослав мог поднять одной рукой.  

– Да, времечко-то летит как. Казалось, что только вчера я учил тебя драться на деревянном оружие, а сегодня на твоём поясе красуется стальной меч, – вздыхал Боян, глядя на лес, к которому они с княжичем приближались.  

Конь воеводы, такой же старый, как и его хозяин, шёл медленно. Старости свойственно замедляться и жить не спеша. Потому что, только тогда, когда жизнь пролетела в постоянной скачке и спешке, начинаешь ценить каждый момент, отмеренный тебе судьбой.  

То ли дело молодость Ярослава, которая заставляла его куда-то нестись, рассекая встречный ветер своим крепким молодым телом.  

– Буран сегодня слишком резвый, – смеялся княжич, успокаивая коня, рвавшегося в поле.  

Они спешились. Боян шепнул что-то своему коню на ухо, тот закивал головой и начал щипать сочную траву.  

– Пошли в лес. Гор присмотрит за твоим Бураном, – сказал воевода, Ярославу.  

– Всему ты меня научил: владеть мечом, метко бросать булаву, стрелять из лука с закрытыми глазами, а вот с конём разговаривать не научил. Как у тебя это получается, Боян? – спрашивал княжич, оглядываясь на своего Бурана, мирно пасущегося рядом с конём воеводы.  

– Не каждый конь способен слиться со своим хозяином в единое целое. Тут как с человеком, одного полюбишь, едва только увидел, а от другого с души воротить будет, даже, если тот ничего плохого тебе не сделал.  

Вот был у меня конь в молодости, так я ему с первого дня не приглянулся. Слушаться слушался, а любви не было.  

А Гор, ещё жеребёнком попал ко мне. Мать его от лихой стрелы погибла. Вот я его и выходил, выкормил, заместо мамки ему был. Поэтому он и предан мне, и жизнь свою готов положить, и с полуслова понимает, – рассказывал Боян, раздвигая колючие кусты малины.  

Лес принял гостей ласковым шёпотом листьев, в которых прятались солнечные лучи.  

Воевода присел на поваленное дерево и, улыбнувшись, втянул в себя лесной воздух.  

– Люблю запах леса. Люблю лесную тишину и шелест листьев, – сказал он, закрывая глаза.  

– Куда мы идём, Боян? – спросил Ярослав, прислоняясь спиной к берёзке.  

Существует поверье, а может быть, и не поверье вовсе, а быль, что древесницы, как и бабы, рожают детей. Когда наступает их время, то они выходят из своих деревьев и бродят по лесам и полям до тех пор, пока не встретят того, кого полюбят. И горе тому человеку, на которого падёт её выбор. У него нет ни малейшего шанса на спасение, потому что, никто ещё не смог устоять перед красотой этих лесных дев.  

Каждый, кто посмотрит в глаза древеснице, навечно погибает в их глубине. Не будет ему больше ни сна, ни покоя, ни жизни, без неё. И лучше бы такому человеку совсем не родиться на свет, чем погибнуть от сладкой любви к ней.  

Берёзка еле слышно задрожала и коснулась щеки Ярослава своими нежными листочками. Княжич сорвал берёзовую серёжку, бездумно её покрутил в руках и бросил на землю.  

– Куда идём? – повторил воевода вопрос княжича. – Да мы уже практически пришли. Видишь вон ту высокую сосну?  

И Боян указал на видневшуюся между деревьями сосну. Он встал и пошёл в ту сторону, раздвигая листья папоротника.  

Ещё издали Ярослав заметил под сосной какую-то согбенную фигуру.  

– Кто это? – тихо спросил он Бояна.  

На что воевода только махнул рукой, заставляя княжича замолчать.  

Они тихо подошли и Ярослав мог рассмотреть фигуру старой женщины, сидящей к ним спиной перед каким-то холмиком.  

– Здравствуй, воевода! – сказала она, не поворачиваясь.  

– Здравствуй, Прасковья! – ответил воевода.  

Ведунья медленно встала и, обернувшись, посмотрела своими ясными глазами на Ярослава.  

– Так вот ты каким вырос, светлый княжич. Похож, очень похож на своего деда. Такой же волевой взгляд, такая же морщинка на переносице. И, чувствуется, что такой же характер.  

Она повернулась к воеводе, внимательно на него посмотрела и, похлопав его по, всё ещё богатырской, груди, сказала:  

– Пойдем, пойдем ко мне в избушку. Дам тебе отвара. Авось ещё поживёшь маленько.  

Боян засмеялся:  

– Вот умеешь ты утешить, Прасковья.  

Я не собирался ещё помирать, а после твоих слов, так и совсем раздумал.  

– Балагур. Я же вижу, как твою грудь хвороба сдавливает. И сам ты это видишь, да признаваться не хочешь, – ответила Прасковья, качая головой.  

До избушки шли молча.  

Продолжение следует...