Страх, что гонит сон прочь

Страх, что гонит сон прочь  

Люсиль Демулен снова не спит. Она лежит, стараясь не шевельнуться и не выдать своей бессонницы, прислушивается к дыханию своего мужа Камиля, и пытается успокоить нервную дрожь, что пробралась в глубины её сердца.  

Ночь темна, но это обманность. Люсиль кажется, что в этой темноте залегли тени демонических созданий, пришедших из глубин преисподней, чтобы разлучить её с Камилем, чтобы свершить что-то страшное и жуткое, что искалечит весь её мир.  

Ночь непроглядна – в ней не найти дороги, но она не звенит напряженной тишиной. За окнами постоянно шум. Когда в последний раз было тихо? До казни гражданина Капета? До Бастилии. Вернее всего – последний раз было тихо ещё до взятия Бастилии, а с тех пор на улицах вечно какой-то шум.  

Люсиль слышит шаги и чьи-то голоса на улицах. Кто-то стучится громко и тяжело, и проходит целая мучительная секунда прежде, чем Люсиль понимает, что стучатся не в их квартиру, а где-то напротив…  

Но сердце едва не выпрыгивает из груди. Она стискивает безотчетно холодную жесткую простынь дрожащими пальцами, и, когда осознание того, что опасности нет, приходит к ней, медленно разжимает их.  

Одергивает свои собственные мысли – опасности может, не случилось в эту минуту, но она все ещё над ним, над ее Камилем.  

Горло сжимает колючей горечью. Она не может удержаться от соблазна и слегка поворачивает голову, чтобы взглянуть на него.  

Камиль Демулен спит. Спит совершенно мирно, не зная, что за ним наблюдает его встревоженная молодая жена.  

Люсиль хочется прильнуть к его груди, сжать крепко-крепко, закрыть глаза и не думать ни о чем, раствориться вот так в вечности, но она сдерживает свой порыв, зная, что если не сдержит его и бросится к мужу, то совершенно точно разбудит его, встревожит.  

А она хочет защитить Камиля от любой тревоги.  

Люсиль, если бы могла, следовала бы за ним куда угодно: в любой зал очередного собрания, встречи друзей, коллегию – ей неважно. Ей думается, что само ее присутствие рядом с мужем может защитить его от любого зла.  

Но есть двери, за которыми надлежит оставить всё светлое, есть слова, которые не должны слышать даже самые близкие и есть люди, которым не надо показывать своей человеческой привязанности. Люсиль остаётся раз за разом дома и не сводит взгляда с окна, ожидая, что вот-вот покажется знакомая и любимая ей фигура, и тогда она бросится к нему навстречу, прижмется крепко-крепко и всё исчезнет на какой-то миг, всё будет хорошо…  

Люсиль позволяет себе не знать о Камиле некоторых вещей. Она не знает его методов в полной мере и о том, насколько этот человек способен переворачивать чужие слова и фразы, как способен оклеветать ради свободы, ради борьбы и нации. Люсиль ни за что бы не отвернулась от Камиля, даже узнав все это, но полного знания не допускает уже сам Камиль и она позволяет ему и себе это.  

Люсиль Демулен ведет странную жизнь. Её вроде бы и узнают иногда на улицах, но при этом не знают о ней ничего, кроме того, что она жена Камиля – в самом лучшем случае. Она старается не выходить лишний раз без нужды, потому что больше не может узнать улиц Парижа. Ей это странно, и ей это жутко.  

Люсиль Демулен узнаёт новости о Камиле чаще из газет, чем от него самого. Его речи, его строки, памфлеты, статьи – всё это иногда быстрее узнать от других, чем от самого близкого человека.  

Она не пытается уже спрашивать, что делает в их доме тот или иной человек, и не может назвать иногда даже их имена. Просто наблюдает за тем, как очередной гость приходит в позднем часу или в самом раннем, проскальзывает, хмуро кивнув ей, в кабинет к Камилю и Камиль запирает дверь, виновато улыбаясь стоящей в коридоре жене.  

Камиль вздрагивает во сне и Люсиль закусывает губу. Ей кажется, что она виновата в том, что он вздрогнул, чудится: её мысли разбудили его.  

Она осторожно и как можно тише высвобождает руку из-под одеяла, и, не замечая, как по руке мгновенно проскальзывает холод ночи, приобнимает мужа как можно нежнее и легче, чтобы он только не проснулся.  

Люсиль Демулен бережет его сон.  

***  

Люсиль забывается сном быстрым и тревожным только перед рассветом. Проходит совсем немного времени, пока она находится где-то между пугающей реальностью и кошмарным царством снов, все перемешивается в ее сознании, а потом она открывает глаза, ощутив пустоту рядом с собою.  

Она проводит пальцами по простыне, не глядя, уже зная, что Камиль поднялся. За окном весенний рассвет, который ещё шесть лет назад Люсиль любила. Сейчас ей от него тошно. Она всё-таки поворачивает голову и видит смятую простынь рядом с собою и плотно прикрытую дверь комнаты.  

Страх сметает её с постели. Ей кажется на мгновение, что она проспала что-то очень важное и, возможно, Камиль в опасности, пока его жена мирно спит.  

Люсиль ругает себя пока спешит к дверям босая по холодному полу. Она распахивает дверь и замирает, услышав тихий голос мужа из гостевой.  

–Я сделал то, что было нужно, Жорж! – Камиль слегка заикается от волнения, как и всегда. Люсиль прислоняется к дверному косяку, ступням холодно, но она слышит голос мужа и не думает больше ни о чем, кроме того, что он все еще здесь, с нею.  

–Я знаю, Камиль, но у тебя еще есть шанс, – когда Жорж Дантон пытается говорить тихо, у него выходит не очень хорошо. Сам голос его подходит к виду. Голос громкий, тяжелый, зычный.  

Люсиль не выносит Дантона. Она вообще больше никого не может выносить, а Дантон еще и нередко груб в шутках и фразах, иногда она задевает Камиля больше допустимого и Люсиль хотела бы закрыть перед ним двери своего дома.  

Но он друг Камиля. Друг, соратник…  

Впрочем, и Робеспьер Камилю и друг, и соратник. Почему же в последнее время само упоминание его имени вызывает в Люсиль нервную дрожь?  

Она не успевает размыслить над этим – Камиль заговаривает снова. Если бы он был слишком взволнован, он сделал бы Дантону замечание, попросил бы его говорить тише, но сейчас что-то занимает его сильнее…  

–Ты снова полагаешь меня трусом, Жорж! – Камиль сам взметает свой голос. Люсиль вновь поражается тому, что, несмотря на легкое заикание, он прекрасно складывает свою речь…  

–Раз за разом, – гремит Камиль, – снова и вновь ты пытаешься унизить меня, уличить в трусости, как будто бы за мною нет заслуг и доказательств моей преданности.  

–Камиль…- Жорж смущен, он пытается воззвать к другу, которого не хотел задевать.  

–Нет, – Демулен не успокаивается в один миг, – ты постоянно говоришь, что я следовал за многими вождями, но разве ты поступал иначе? Разве ты не следовал за тем, с кем сейчас ведешь борьбу? Разве кто-то из нас смог не замарать своей добродетели? Мы все шли с самого начала за одну идею, за свободу, за нацию, за права и закон, за Францию! И что же стало с нами? Мы стали губить друг друга…  

–Камиль, – предостерегает Дантон, а Люсиль ежится от холода, проникающего под тонкую рубашку, переступает ногами, но почему-то не может шевельнуться, лишь слушает.  

–Идея свободы обернулась борьбой за власть, – Камиль не сдаётся, он, может быть, и не слышит предостережений Жоржа, а может быть – накопилось то невысказанное, – ты…  

–У тебя жена еще спит, – прерывает Дантон, – побереги голос для выступлений перед народом, а не передо мной.  

И это отрезвляет Камиля. Он бросает быстрый взгляд в сторону комнат и замечает босую Люсиль в дверях.  

–Ну вот, – констатирует Жорж, – уже разбудил, молодец. Доброе утро тебе, Люсиль!  

Камиль виновато улыбается жене:  

–Прости, я не думал, что мы тебя разбудим.  

Люсиль едва удерживает себя от мрачного смешка о том, что она толком и не спала, чтобы ее будить и извинения Камиля лишние, но она замечает его взгляд, любуется очертаниями губ, его кудрями и смешок застревает в ее горле. Она выдавливает две улыбки: нежную для Камиля, дружелюбную для Дантона.  

А страх невидимой петлей сдавливает ей шею.  

***  

Люсиль Демулен не лезет кусок в горло, и она поражается тому, что Дантон в любой ситуации остаётся собой и вполне спокойно поглощает пищу. Камиль вяло ковыряет вилкой в тарелке.  

Люсиль заставляет себя есть, чтобы не встревожить мужа еще и своими переживаниями. Она пытается делать вид, что все хорошо и ничего в этом весеннем утре ее больше не тревожит.  

–Как сынок? – Жорж вытирает губы салфеткой, он чувствует себя в своей стихии будто бы всюду. Ничего не портит ему аппетита и, как думает Люсиль, сна тоже.  

Люсиль не знает, насколько же сильно она ошибается. Жорж Дантон ест. Не чувствуя вкуса, шутит, не чувствуя радости, и также не спит, глядя в темный потолок. Он играет роль беспечности, когда идет по улицам, стирает всякую нервность, но не может изгнать ничего из своего сердца и мыслей.  

Зная же впечатлительность Камиля и его жены, Дантон делает над собой двойное усилие, чтобы не выдать своего состояния. Он чувствует жар под ногами, но не выдает этого.  

–Все хорошо, – деревянным голосом отвечает Люсиль.  

Ей стыдно признать то, что о сыне она думает реже, чем о Камиле. Ее сын еще не произнес первого слова, он ничего еще не совершил.  

Почему-то приходит воспоминание о том, как Максимилиан, так часто заходя к Камилю, любил возиться с Орасом, как умел, конечно, но иногда этот восторг – почти детский был в его взгляде. Тогда Люсиль думала, что всё хорошо, что все всегда будет хорошо…  

Люсиль едва не выворачивает от этого воспоминания. Она поспешно выпивает стакан воды, а на тревогу, мелькнувшую в глазах Камиля, замечает беззаботно:  

–Поперхнулась, но всё хорошо.  

Камиль кивает, снова утыкается в тарелку. Дантон пожимает плечами – он знает женщин и не верит беззаботному тону Люсиль. Сама Люсиль знает, что она здесь лишняя и что Камилю и Дантону надо договорить.  

Она поднимается, приносит извинения и легонько касается руки Камиля, забирая свою тарелку. На мгновение он накрывает ее ладонь своей, по-прежнему, не глядя…  

И сердце Люсиль преисполняется нежностью.  

Возле кроватки маленького Ораса, так сладко спящего в противовес ночным метаниям и бессонницам, Люсиль, убедившись, что дверь плотно закрыта, закусывает рукав и дает себе недолгую свободу для слёз.  

***  

Тянется очередной страшный день. Камиль уходит. Громко хлопает входная дверь. Люсиль наблюдает за тем, как он уходит по улице вверх, вместе с Дантоном, они о чем-то говорят, но Люсиль знает, что даже если она и услышит их разговор, не сможет понять…  

Тянется страшный день, ожидая, когда его сменит страшная ночь.  

Сегодня кого-то казнят. Люсиль уже не знает имен осужденных, знает лишь, что обвинения почти одинаковы. И судилища над ними тоже.  

Так говорят в толпе, которая противна Люсиль.  

В домашних делах можно забыться. Почти забыться. Но когда хочешь забыться – действуешь быстрее.  

Закончены прямые и неотложные дела, Орас накормлен и снова спит, а дню еще долго идти. Тянется что-то к самому сердцу, душит где-то глухота нормальный сердечный бой и это невыносимо.  

Камиль может прийти в каждую минуту – днем или вечером, и даже в ночи. Люсиль не знает покоя. Она привыкла не выдавать своего страха каждый раз, когда Камиль, обещавшись быть к обеду, возвращается вдруг к позднему вечеру, но прорывается дрожь…  

В пальцах, что он потом целует, дрожь. Во взгляде, который она пытается спрятать, стыдясь своей слабости – та же дрожь.  

Она всюду. В каждом предмете их скромного быта, над которым иногда так почти добродушно подшучивает Жорж.  

Всюду этот страх.  

***  

Камиль Демулен не спит. Он пытается не выдать своей бессонницы, чтобы не разбудить Люсиль. Лежит, тихонько наблюдая за нею, за ее ровным дыханием и думает, что зря он позволил себе и своим чувствам к ней вырваться на волю.  

Ее жизнь и жизнь его сына в опасности. И все из-за одного Камиля. О себе он уже не заботится, но эта юная, прекрасная жизнь не должна была страдать из-за него.  

Камиль видит круги бессонницы под глазами Люсиль, как ей не лезет кусок в горло, как она пытается играть в беззаботность и не верит, что ни разу не видел и не слышал от нее и слова упрека. Она несет в себе эту муку, пытаясь утаить ее ото всех.  

Его сердце дрожит от жалости и нежности к ней, пока страх за нее и за сына сковывает его горло, прогонят сон прочь в очередной раз.  

Ночь обманчиво темна. Ночь безумна и холодна. Камиль угадывает в ней лики демонических существ, что уже сплели невидимую ему сеть, загоняя его в ловушку.  

Страх гонит его сон прочь. Он знает, что утро начнется вновь с визита Дантона. Которому он обещал показать наброски к новому выпуску «Старого Кордельера», и потом будет то же, что и всегда, день, речь, встречи…  

И ночь, в которой есть место только для того страха, что гонит сон прочь, оставляя вкус пепла и горечи на пока еще живых его губах.  

Люсиль вздрагивает во сне. Камиль. Стараясь не разбудить жену, осторожно приобнимает её…