Полигон "Сияние-2"

Ветер перешёптывался с листвой на деревьях, раскачивая её, ударяя своим потоком меж её просветов, создавая мелодию, что подхватывала и разносила вместе с собою запах зелени и цветущих растений. Не было праздника или пира, но торжественное, величавое пение невидимых птиц выражало гостеприимство вместе с радостью. Светлые рябые облака ненадолго заслоняли Солнце, погружая в хлипкую тень луговое опасливое зверьё, таившееся вдали, и трёх иноземцев, что дружно улеглись у древнего жаркого ясеня, возвышавшегося надо всеми вокруг на несколько добрых порядков. А где-то недосягаемо далеко их провожали воспоминаниями суеверные товарищи, матёростью своего опыта сразу оценившие шансы на успех у данного дела. Отговорить не составило бы труда, находчиво объяснив, что второй километр – дело уже далеко нешуточное, но их прерогатива не теория, а опасная практика, которую найдя на своём карьерном пути, выжившие новобранцы обдумают за свою жизнь сотню раз. С точки мировоззрения старожил, каждый готовый, лично обязан встретить выбор и беспомощность в этом месте, в этом прекрасном внешне месте, условная граница которого пересекалась за могучей линией электропередач, переносившей ранее ~750 киловольт.  

Андрей, как ликвидатор-наблюдатель, вынужден был сопровождать двоих не совсем компетентных в этих местах ходоков. На самом деле, выгоду получает каждый: Ликвидатор Инцидента, который интересуется проверкой неподтверждённых данных о философском камне, получая некое оружейное прикрытие, и ходоки, Пётр с Русланом, идущие с Андреем за нескромное вознаграждение.  

Изначально, пара ходоков планировала процедить местность от ЛЭПа до Мраморного с целью сбора кровавого жемчуга – редкого продукта распада животного белка в километре и далее от границы Филина. Но незадолго до выхода из пункта, им предложили солидные деньги за, казалось бы, нетрудную миссию.  

Пётр, отхлебнув из металлической фляги солоноватой воды, разразил своим басистым тридцатилетним голосом сложившуюся вокруг гармонию:  

– Андрюха, это прям за Мраморный придётся выйти. Понятное дело, что камень, но его кто хоть видел-то? – Окончил Пётр.  

Первый, с недовольным взглядом, отвлёкся от довольно примитивной ручной карты, посмотрев из-за сутуловатой спины вбок.  

– Один из моих видел.. Приметил, точнее. Когда сроки и припасы подгоняли, в общем. Несколько дней назад с третьего километра выбрался, с собой тащил топазовую руку, потому и не взял камень. – Было слышно, как Руслан, моложе своего напарника на значительное количество лет, присвистнул. Оба в ходоках не более месяца, но каждый уже понимал основы и начинал осязать основную суть дела. Руслан, или как его величали шуточно Урус, встал, разминаясь от накатившего моторного возбуждения.  

– Тяжеленная, небось. Топазовые части тел и предметов жиреют в 3-4 раза верных. – Говорящий невольно позволил себе ухмыльнуться. – Один такой притащишь – можно неделю или больше ни в чём не отказывать. – Руслан привалился к иному дереву, но уже лицом к Андрею, сидя от него метрах в трёх на необычайно холодном булыжнике, торчащем из земли, покрытой обильно растущими травами. Такое ощущение, будто древо исходило из под камня.  

Андрей промолчал, продолжая с точностью налаживать маршрут, иногда прислушиваясь к жирным шорохам ветвей, а Пётр почти неодобрительно добавил:  

– Основное слово – "притащишь". – Наступило молчание, и голоса уже не мешали наблюдать отступающие в сторону перистые и лучистые линии облачного пара, и вот уже небо полностью прояснилось, оголяя белое пятно звезды.  

На стыке силового поля и внешней среды, где-то достаточно высоко, слабейшим образом кривилось пространство, еле различимо, а ниже к земле и вовсе не проявляя себя, не меняя обличья траурных металлических башен с обвалившимися проводами.  

Пётр, смотря на окружающую среду, подмечал пока-что самую очевидную информацию: что до полудня не более двух часов, что в глубочайшей вылазке, примерно на 1. 2-1. 4 от границы, у самого Мраморного, он днём видел вещи жуткие, необъяснимые, а по ночам старался уснуть и не думать о галлюцинациях, порождённых Часовыми.  

Сейчас он знал, что придётся туго, но постараться ради выигрыша для него иногда значит больше, нежели сам результат. И вновь он принял вызов, доверившись чутью.  

Руслан в свою очередь был более озадачен вступлением в ликвидаторы, что само по себе означает перспективу ходок с профессионалами до четырёх километров, а так же ему бредилось участие в серьёзных исследованиях, после повышения квалификации. Для того требовались редкие немаловажные находки, или хотя бы вещи, запрашиваемые Ликвидаторами в специальном бюро, где "мясо"(несколько пренебрежительное нарицательное для граждан-любителей наняться правительству за копейки) получало внеплановую выручку.  

Однако, роль Андрея до сих пор оставалась непонятной ему самому. Ничего серьёзного в основном не полагали на его голову и умение ориентировки, но вдруг нашлось подходящее дело, впервые за полгода.  

Каждый размышлял о своём, надеясь на первый значимый успех, и с чувством осознанности работы, каждый с ленцой встал, после слов Андрея о ближайшей готовности, что скоро начнётся иной путь, наполненный необыденными вещами.  

И вот они двинулись небольшим строем, подобно муравьям, прямиком в до сих пор освещённый линиями Светила редковатый лес, уже по ту загадочную и почитаемую для многих сторону.  

Шло время, компания шагала по заросшей и разбитой дороге, изредка обнажавшей очень скрытных существ данной местности: крупные мыши, цвет шерсти которых менялся из-за обстановки, мимолётные манёвренные птички, вылетающие с верхушек мощных елей и их стволов, вместе с тем прочие обитатели, пришедшие на освобождённые места через некоторое время после инцидента. Большинство удачных "игроков эволюции" обрело рациональные для данной среды свойства, тем самым вымещая менее приспособленных животных.  

Об этом много размышляли ходоки, ведь существа, обитающие в ареале Сияния, неспособны жить за его пределами, быстро погибая от болезней и гниения. Пока не происходило ничего серьёзного и требующего внимания, Руслан хотел затеять разговор, от которого станет менее тоскливо передвигаться среди почти мёртвых мест. Фактически, его единственного, самого задорного и даже в некоторой степени инфантильного, тянуло болтать на протяжении всего времени.  

Горбатая фыркающая мышь или крыса, размером с приличного котёнка, демонстративно выбежала в метрах десяти от сравнительно голой тропинки, гоняясь за чем-то менее агрессивным. Пётр лишь развернулся в сторону писка, не придав особого значения очередной скачке животных, но на секунду сосредоточившись от неожиданности.  

– На менее удачный случай у нас даже оружия нет. – Озабоченно-недовольно высказался Руслан. Шедший впереди Петя усмехнулся.  

– Ты про встречу с фауной? Поверь, если бы и огнестрел был, не сильно бы помог. Да и у Андрюхи за кобурой что-нибудь полезное точно будет, главное не ссы. Те же обречённые или часовые, ничего им не сделаешь... М-да.. – Говорящий замолчал, видимо, не желая продолжать эту тему. – Ты лучше расскажи, как обречёнными становятся, Урус, ты же хочешь податься в ликвидаторы. Ну? – Доставая пачку дешёвого табака из разгрузочного кармана на поясе, Пётр внимательно слушал.  

– Ну, как-как... Что-то ближе к эпицентру, а точнее Райская заря, ошпаривает органы чувств и нервную систему, за мгновение превращая человека или животное либо в контуженное полуслепое яростное существо, либо в груз двести, если посчастливилось несколько больше. Ну, а тело в драгоценные вещи, по типу топазовых или кровавых. – Когда дело доходило до чего-то теоретического, Руслан любил подхватить беседу, рассказывая то, что знает наверняка, или слышал в лагерных бюро. Урус догнал Петра, когда понял, что тот заинтересован в его словах. Выходя на железнодорожную насыпь, грязноватые облачка клубящегося дыма, созданные курильщиком, растворялись медленно в не проветриваемом воздухе первого километра.  

Однако, когда речь Уруса прервал Андрей, всё ещё ощущавший между собой и старым, чужим отрядом формальность, Руслан слегка по-детски расстроился. Полдень. До вокзала Мраморного Посёлка ещё около пятисот метров по дуговой железной дороге. Какой-то звук сильно смутил замирающее сознание Андрея, и в надежде различить его среди стрекота сотен распалённых Солнцем кузнечиков, он обратил внимание на высокий водоносный кран, стоявший в двухсот метрах от ходоков, который в прошлом должен был снабжать водой паровозы.  

Паровозная колонка извергала из себя без остановки огромный поток воды, расшибавшийся о рельсы, скатывавшийся вниз, в почти пересохшее длинное болото, что шло до Мраморного. Такое событие не могло не повлечь за собой повышение осторожности.  

– Что за хрень, я там ничего почти не вижу. Урус, что там? – Пётр пытался вглядеться в дальнозорких очках, но получалось ужасно.  

– Возможно, обречённые включили как-то... Да это... Кран для поездов паровых.. Непонятно, что он здесь забыл только, ведь во времена постройки посёлка и Филина, такие давно не использовались властью. Им на смену пришли более нужные в перспективе тепловозы. – Руслан недоумевающе перебрасывал взгляд то на Петра, встречая выражение полнейшего скепсиса, то на Андрея, опасавшегося за накал ситуации.  

– В обход никак не вариант, здесь появилось какое-то сраное болото, неизвестно, насколько пересохшее или ещё не совсем. Нам обязательно до вокзала, с вокзала до школы и к больнице, и тем же маршрутом вернуться. Придётся рискнуть, к воде не прикасайтесь, смотрите, чтобы не попала на слизистые или кожу, а то мало чего. – Идя неровным шагом, все трое приближались. Шум стоял невыносимый, слегка свистящий и жутко неприятный.  

– Будем идти по одному. Я первым. – Пётр и Урус кивнули головами, оставшись ждать метрах в десяти.  

Но как только Андрей намеревался подойти ещё ближе, струя колонки начала резко затухать, по мере приближения человека, что сильно насторожило оного. Ликвидатор не понимал, в чём состоит дело, и принял оптимальное решение – идти не по верхушке насыпи, а пройти сбоку по склону, над самым болотом. Хоть поток и незаметно усилился, но чувствовалась бóльшая безопасность, в сравнении с предыдущим вариантом. Перейдя без последствий сей казус, Андрей, немного растерянный, подозвал остальных, но жестом показывая повторить его маршрут. Когда отряд снова оказался в сборе, но по ту сторону железнодорожной колонки, он двинулся далее, шутливо комментируя то, что насос вовсе замолчал, будто немой, отказавший десятки лет назад. Может быть и искренне шутя, а возможно стараясь скрыть дурные предчувствия.  

Смех невероятно противоречивое выражение эмоций, настолько универсальное, что сглаживает почти все неровные углы. Смеясь над непонятным и вызывающим что-то первобытное в сердце, ходок, можно сказать, возвышается над своим животным "Я", которое неистово сигнализирует об опасности отовсюду в этом месте, чуждом разуму и природе человека. Казалось иногда Урусу и другим членам отряда, будто всё здесь одна неудачная шутка, забирающая подчас товарища, бросившего вызов, и ушедшего слишком глубоко, и теперь его онемевшие от ужаса глаза, встретившие Райскую зарю или Часового, может быть, что-то ещё более кошмарное, молили прощения у всех тех, кого тот недооценил. Ещё год назад несколько товарищей Петра, что служили и подались в первых неудачных ликвидаторов, пропали в этих землях, и являясь ходоком, он бессознательно пытался что-то восполнить внутри себя. Этот стан угнетает сознание, одной негативной мысли достаточно, чтобы из-за воздействия Сияния она раскрутилась куда шире позволенного, потому некоторые сходят с ума, особенно от продолжительного пребывания внутри угодий Филина, когда с каждым часом, если твоя нервная система не сделана молотом Гефеста, появляются новые фобии, тревоги, ужасы. Это место высасывает из тебя человеческую радость, подчас положительные воспоминания.  

На горизонте разбитый беловато-каменный вокзал, показавшийся из поворота леса. На этом относительно открытом пространстве явственнее прослеживалось загустение туч и силового поля, что уже заметным маревом иногда пружинило солнечные лучи, менее яркие и какие-то слегка бирюзово-голубые, и эта цветовая палитра лёгкой пасмурности и света холодных оттенков вызывали ощутимый дискомфорт, ибо человеческий глаз куда охотнее работает в желтовато-оранжевом освещении.  

– Уже часть пути пройдена без конфузов, почти к Мраморному пробрались. Урус, жемчугу не видел? Без денег ведь останешься. – Поинтересовался со значительным видом Пётр. Руслан среагировал довольно предсказуемо, но от того не менее занятно.  

– Ты меня спрашиваешь? Чёрт бы тебя побрал, я то следить должен, по-твоему? Мы здесь не за этим сейчас. – Урус слегка толкнул в плечо смеющегося Петра. Андрей до сих пор не понимал, каким образом начальство наняло именно этих людей. Понятное дело, если камень по сей день на месте, один человек даже при сильном желании не сможет утащить или разбить таковой, но платить около четырехсот евро на нос за "конвоирование" казалось непомерной тратой финансов, с точки зрения Андрея. Единственная положительная новость в таком случае, как ему казалось, что если начальство готово столько заплатить, значит, отправляют не "просто обследовать", а наверняка именно "притащить".  

Утешаясь данной мыслью, Андрей и не заметил, как к нему обратился Руслан, уже переправившийся через канаву-болотце на вокзальный перрон.  

– Медетируешь, что ли? Куда дальше шагаем? – Урус помог и Петру, потянувшему ему свою руку с небольшим кряхтением. Тот чуть не свалился во влажную мякоть болотной жижи, неудачно прыгнув ранее.  

– А.. Теперь мимо того дома, у которого крыша разломлена надвое. Там универмаг находился. – Перепрыгнув с завидной лёгкостью, Андрей быстро сверился с картой, оставленной в открытом подсумке на груди. Хоть и не составляло большого труда запомнить несколько основных мест, всегда стоит с точностью перепроверять свои передвижения по окрестности, которая иногда способна меняться или подвергаться опасным погодным явлениям.  

Урус быстро смекнул, и подсказал Петру, указав рукою чуть правее обрушенного вокзала, излучавшего необычайный холод, Пётр даже слегка содрогнулся от мимолётного озноба, хотя Солнце до сих пор грело не слабее двадцати градусов.  

– Да уж, если бы матушка была жива, я бы пару носочков вязанных взял. – Отшутился Пётр, закуривая в очередной раз и озираясь вокруг, будто люди собирались с силами двигаться дальше. Звучало бы смешно, но, на самом деле, внутри барьера Филина физическая нагрузка возрастает тем сильнее, чем ближе ты расположен к эпицентру, потому разумная экономия духовной и телесной силы – очень важно, как всегда более просто формулировали для Уруса ходоки эту незамысловатую вещь.  

Окраина Мраморного выглядела весьма тоскливо. Сваленные вдалеке, на пути к блокпосту полигона "Сияние-2", десятки вагонов, цистерн, сотни сваренных или иными способами запёкшихся одноликих тел, до сих пор напоминающих разогретую резину. Разбитое военное и научное оборудование давно "засохло" или отказало, а часть их общего имущества покоится неизвестно на каких глубинах болота, одного из таких, которые начали появляться совсем недавно, и по заметкам очень многих людей, железнодорожная насыпь тоже в скором будущем уйдёт под рельеф агрессивной среды. Разгрузочное служебное депо, лежащее в руинах поодаль от гражданского вокзала, ещё до основных событий специально было состыковано с Мраморным новостроем для удобства доставки материалов Филину. Пылевая взвесь то поднималась на уровень нескольких метров, то оседала, ведя себя куда менее активно на затемнённых участках. Родное Светило казалось чуждым и неприязненным.  

И вот, отряд шёл, озираясь на далёкую леденящую площадь. В щелях между плит не росла трава, неопознанный общественный деятель, вздымавший вверх чугунно-чёрную руку, с не погасшей надеждой смотрел в прорези кучерявых плотных туч, будто желая слезть с постамента, и своей единоличной волей воссоздать тот городок, те забытые и стёртые улицы, "впитавшие" в себя души ежесекундно погибших, и улицы, питаясь холодом сердец тех обречённых, что прокляла собою Райская заря, заставляя жить не умершее сознание в отвратительном теле, где-то внутри подвалов и канализации. Эти самые улицы, были ужасно остервенелыми, кричащими без рта, замораживающими без ночи и зимы, и так сильно своею бездонной пустотой влияли на рассудок, что человек, живой, любящий своё естество, не мог продержаться здесь и суток в одиночку, пытаясь сбежать всё дальше, даже в лес, генетически знакомый, предпочтительный в сравнении с озябшими нелюдными колоннами завалившихся зданий.  

Нет ещё поколения, знавшего эту эмоцию. Так думали и знали все, пришедшие с третьего километра.  

Казалось бы, здание школы вот уже возвышалось над развалившимся большинством домов и скудных построек, и чарующая поначалу смена обстановки медленно угнетала разум пришедших. Подходя, компания первым делом уловила неясные далёкие шумы, подобные шороху лиственных роскошных деревьев, однако, внутри посёлка не было ни единой живой или органической частицы – большой спектр существ и растительности, вплоть до некоторых крупных бактерий, выжжен Солнцем и ночным Сиянием, разложившись до "жемчуга".  

– Интересно, а чего напарники здесь ходят, и тоже заживо не сдохнут. – Пётр задавался довольно интересным вопросом, шатая ветхий забор из стальных прутьев, выставленный вокруг школы, пытаясь отодвинуть калитку.  

– Скорее всего, процесс ускоряется в сотни раз, если ты совсем недавно дал потомство или умер. Понятное дело, мужику первое не грозит – быть заживо запечённым при самом входе, или что с.. с телами происходит. Ты бы это, поторопился, что ли. Нам уже проходить по школьному двору к дороге до больницы надо, а ты здесь скребёшься что-то. – Раздражённо проговорил Урус, движения которого стали более дёрганными с тех пор, как нога его вступила на снежно-поцарапанный вокзал. Андрей про себя подметил первый симптом, проявляющийся на первых "рубежах", или километрах : излишняя тоскливость, иногда, напротив, чрезвычайная возбуждённость, необоснованная агрессия, идущие вразрез с обычным поведением. Это способно резко ухудшится с течением времени, либо войдёт в хронических процесс изменения личности.  

Потому, поняв всю серьёзность и резонность действий, рассказал об этом Петру и самому Урусу.  

– Нам придётся принять протектор на основе кровавого жемчуга, иначе задача может оказаться под угрозой. – Андрей вытянул из подсумка на бедре несколько таблеток, завёрнутых в бесцветную бумажную ткань, раздав каждому, в том числе и себе. Объективно оценить своё поведение он не мог, решив перестраховаться таким образом и съесть очищенный кровавый жемчуг, дабы избежать любого непредвиденного исхода. Каждый согласился, казалось бы, даже Руслан.  

Они с горьким выражением лица опрокинули местное "лекарство", уложив остатки обратно в подсумок, закрыв его на змейку.  

– Ну и дрянь, впервые встречаю такие методы и снадобья. – Отреагировал Урус, что совместными с Петром усилиями наконец отодрали кусок разваливающейся дверцы, открывшей куски разбитого асфальта на голой каменистой земле.  

– Протекторы – вещь дорогостоящая, но эффективная. Пока он впитывается пищеводом, отступает изжога, сонливость, прочие неприятные кишечные инфекции, восстанавливает общее здравомыслие съевшего, его меньше мучают психические факторы, короче. Хотя есть одно побочное.. – Андрей приостановил объяснение действия, пока перепрыгивал через какую-то траншею с водой на дне, тянувшуюся поперёк всей земли от забора до забора. – Есть одно побочное действие.. Так как наша психическая активность теперь находится не в подавленном состоянии, её, предположительно, лучше ощущают разные вредоносные мрази, обитающие здесь. Пётр с таким, а возможно и не с одним, сталкивался лично, полагаю. – Андрей развернулся корпусом на Петра, ожидая ответа. Ликвидатор хотел узнать таким незатейливым образом его стаж хождения.  

– Да с Урусом почти одновременно начали... Но.. Было дело. Когда он ещё не пришёл, почти в первый день, знаешь. – Чувствуя прежнюю лёгкость, которая ушла когда-то очень давно, говорил Пётр, но до сих пор с усилием вспоминая, пытаясь тоном своих слов не заинтересовать никого, чтобы не пришлось продолжать эту тему. Андрей же смекнул, что это довольно печальный опыт, как психологический, так и профессиональный.  

Ступеньки, ведущие к главному ходу, потрескались и обвалились, такие же неприятно-белые, как и большинство оттенков округи. Колонны, держащие предположительно актовый зал второго этажа, прямо на отражающем свет пороге, похожем на прямоугольник, хотели свалиться с грохотом вниз, и наконец похоронить очередное бесполезное теперь сооружение. Ранее здесь обучали детей приезжих, причём, можно с уверенностью сказать, наслаждались качественным средним образованием далеко не нищие состоянием. Дети инженеров, военных и прочих. Шелест деревьев до сих пор был мощным, а у входа только усиливался, и, кажется...  

– Может, это не шум деревьев... – Урус задумался с отвращением и испугом на лице. На эти слова обернулся напарник.  

– Какой шум? Где мы? – Странная нотка недоверия проскочила в голосе Петра. Андрей незамедлительно посмотрел на подсумок с протекторами, и чуть не крякнул от жестокого удивления, увидев, что молния расстёгнута, а внутри ни единого свёртка бумаги. Шум нарастал, подступая лавинообразным маршем, прямо там. За углом. За поворотом дверей. Господи.  

– Господи, б... ь. Здесь психоактивное место, срочно уходим, слышите? – Андрей не сдерживаясь сжал плечо Руслана, пытаясь тем самым хоть немного привести его в чувство, его, смотрящего в оконную прорезь актового зала. Ровно на втором этаже. Нечто буйное верещало своим страшным загробным плачем, и десятки голосов вырывали из груди слово "Анафема".  

– Да, я слышу. Это плач. Их сотни. И мне так страшно. – Урус повернулся лицом к Андрею, и последний, отпустив плечо, отшатнулся в сторону. Руслан, всхлипывая, пустил слёзы. Рот дрожал, пытаясь что-то сказать, испуская лишь беспомощный плач. Андрей переборов что-то забытое, животное, схватил за руку Уруса, отводя его за собой. Пётр, ещё более ошарашенный, даже опасался стоять рядом со зданием, не пытаясь и помыслить о том, чтобы заглянуть за шумный от града плача угол, или в актовый зал, где поют хор священники, а из окон смотрит три иконы, плачущие и покрытые чем-то липким и тёмным. Возможно, те причудливые ноющие от боли разложения фигуры были совершенно чем-то непостижимым, но глаз дал им именно такой характер.  

Когда шокированного произошедшим Руслана привели в чувство, уже на дороге, тот дрожал, взгляд был наполнен ожиданием ни боли, смерти или ранений, а тревогой за что-то более ужасное. Его уложили под садящийся зенит звезды, головой на, камень, покрывшийся холодной испариной от Уруса. Он то и дело что-то судорожно хватал руками, глотая жадно и удушливо воздух, постепенно успокаиваясь.  

– Мать мою... Что сейчас было? Я не помню, как мы прошли метров сто, может, а там... Уже началось, бл... – Пётр, сам изрядно пострадавший, чувствовал, что приступ рвоты его вот-вот настигнет из-за продолжавшейся там песни.  

– Судя по всему тому, что вы узрели, даже будучи под протекцией – Мара или ещё что-то... Я хер знает... – Андрей похлопал рукой по щеке Уруса, который кое-как уже и сесть может, но пока молчит.  

– Что ещё за Мара? – Пётр от нервов закуривал вторую подряд сигарету, пачка стремительно пустела с того момента, как отряд оказался почти на трети от второго рубежа.  

– Ликвидаторы Инцидента так называют изменившегося часового, активного даже днём, а ночью.. Ночью, скорее всего, не успеешь понять, когда успел съесть все медикаменты или перерезать себе горло. Крайне агрессивны. Ходят также слухи, что разбитые философские камни испускают мощнейшие психотронные волны на маленькой дистанции. Но это уже абсолютные сказки, ничем не доказанные, а первое вполне возможно. – Андрей замолчал, смотря на изумлённого и потускневшего глазами Руслана. – Идти сможешь? – Урус не отвечал. Оперевшись о землю, он приподнялся, немного шатаясь, стараясь не слушать уже стихший шелест листьев. Которых так и не было.  

Оставшуюся до больницы дорогу, Пётр старался сдерживать вредную привычку, и вдруг произнёс, отдаляясь с отрядом от посёлка по дороге, всё сближаясь неотвратимо с подобием поликлиники.  

– Можно ли этого хоть избежать как-то в будущем... А то бесславно сгинем где-то точно. А? – Он шаркал берцами по остаткам дорожного покрытия, боясь оступиться и споткнуться. Кто-то вдали по-волчьи выл.  

– Это никак не измерить и не избежать. Не подходить к зданиям, где часовой мог уловить психическую активность очень многих людей. Школы там, магазины, больницы... Ну, ты понял. – Андрей поздно спохватился, когда понял, что сморозил ненужное, не подумав.  

– Почему в большинстве своём они не охотятся днём-то? – Пётр продолжал, видимо, даже не обратив внимания, чему Андрей был даже рад.  

– Суть в том, что их органы чувств значительно сильнее улавливают буквально всё, из-за очень необычных и мощных мозгов и нервной системы. Даже ночью зрение сильно перегружает остатки сознания, сечёшь? Днём и во время самой слабой Зари они просто подохнут или получат повреждения своей сложной системы, способной вызывать контекстные слуховые, зрительные и прочие галлюцинации, провоцировать амнезию и даже проецировать свои мысли в других разумных существ, то есть в нас. – Возникло редкое лиричное настроение, когда после почти неминуемой катастрофы и её осознания приходит момент полного спокойствия, хотя Андрей и не позволял себе расслабиться даже на мгновение.  

– Может, эта Мара, или часовой, был священником, или типа того. Может, он хочет об этом сказать другим, но кроме языка агрессии он это.. Не знает ничего.. – Пётр пытался как-то высказаться, одновременно чувствуя подсознанием подвох. Не заметив атаки часового, воспоминания о ней, однако, всплыли в голове Петра.  

– Он хищник, но на порядок выше человека. Его добыча именно разумные существа, склонные к агрессии, излишнему веселью, страху. Выше эмоциональность – больше шансов быть замеченным им, давно не новость, хоть и знаем о них крупицы. Не думаю, что он захотел поговорить с кем-то по душам. – Предложенная Петром теория была растоптана, как во всякий раз, когда человек разбирающийся в теме не может более легко отнестись к ней, и к собеседнику с пониманием.  

– Ну, как знать... – Сказал коротко Пётр, которого уже переставал занимать диалог, а вектор внимания направился к Урусу, до сих пор жалко выглядевшему.  

Вот она, величавая гражданская поликлиника и потерянная во всех смыслах дорога к ней: как-то рассеянно бледный камень рассыпался, расплескиваясь всё в меньшем количестве, уступая позиции извращённой квазиприроде, её тягостным отпрыскам. Вот по правую сторону спереди идёт ветхий, но неестественно зелёный лес, походя больше на скопище высоких кустарников, а слева, за небольшим пустоватым поворотом, где и от дороги ничего толком не остаётся, синеет в жутком призрачном Солнце крупная больница. А за нею находился отдел для военного населения, с логично лучшими условиями содержания больных, однако, об этом специальном комплексе мало чего известно, ввиду того, что многие попросту теряют здоровье или мышление, подобно Урусу, стараясь легкомысленно подобраться ближе. Все эти истории держал и прокручивал в голове Пётр, пока пристально наблюдал за состоянием пострадавшего товарища. Руслан же тем временем, можно сказать, легко отделался, получив сравнительно слабый шок и почти незаметное помутнение памяти.  

Компания остановилась перед боковой стороной, где располагались аварийный выход, ныне раздробленный в форму овала, и часть стационарных палат для больных. Звезда неумолимо гасла, хоть и медленно, но уже ощутимо. Пространство вокруг наполнялось зыбким холодом, ветра паясничали где-то на опушках и пустыре, задевая собою вечнозелёные кустарники. И вот, Руслан заговорил.  

– Осталось совсем немного, к ночи дойдём до ЛЭП, а дальше сдадим поручение, потребуем надбавки за сраные приключения в Мраморном. – То ли шутливо, то ли серьёзно, сообщил Урус, включая фонарик на своём лбу. Старый, с серо-чёрным корпусом, но необходимый в условиях катастрофично темнеющей территории Сияния. Утомлённый неожиданно долгой ходьбой, несколькими моментами лазанья по бетонным кучам близ школы, будучи под психологическим воздействием, хоть и не интенсивным, неожиданно для себя Пётр покивал головой, а на слова Андрея о том, что фактически никого серьёзного они не повстречали, Урус придумал историю для руководства, будто по пути вечером встретилась группа обречённых, о которых в сводках не было ни слова. Потому и будет запрошена надбавка.  

– Да уж, скупердяй.. – Пётр сплюнул, закуривая предпоследнюю сигарету. – Это хорошо, конечно... А скажут тебе, что гарантий безопасности не было, как поступишь? – Задав этот риторический вопрос, он улыбнулся, врубая фонарь и туша окурок об стену, заходя третьим, после Уруса.  

Внутри оказалось даже мрачнее, чем могли представлять себе самые смелые фантазёры по типу Руслана. Обветшалая внутренность пахла тёплой тугой сыростью, даже манящей, по сравнению с резкими хладными порывами снаружи. Потрескавшаяся штукатурка, полностью выцветшая, ранее, вроде бы, зеленовато-голубая, обвалилась и стёрлась в труху, взлетавшую от слабейшей поступи. Окна или лежали разбитыми внутри, или вовсе отсутствовали, показывая вид на сумеречные рубежи Филина, там, дальше по дороге, коридоры прямоугольными убогими венами тянулись на каждом этаже, и на последней такой, что пятая, отряд сошёл. Умеренно-угнетающая обстановка не вселяла никакого спокойствия, находится здесь было затруднительно почти физически: у многих в таких местах начинала зудеть шея, появлялась одышка, сердцебиение не вовремя усиливалось, навязывая нарастание внутренней паники. Экспертизы ликвидаторов не давали точного объяснения этим симптомам: никаких примесей в воздухе, грибков, бактерий или органических соединений вредоносной масти никогда не было выявлено, часто люди страдали находясь в средствах индивидуальной защиты, что означало совершенно иную природу феномена, схожую с психотронным воздействием, хотя отличия были очевидны – у психологического воздействия строго и без исключения имелся источник в виде часовых, Философских камней, Зари: его иногда называют "локальным", а под "обширным" подразумевают воздействие на психику в пределах всей территории Сияния, галлюцинаторный "обширный" эффект редко приводит к смерти от шока, не затрагивает воспоминания. Разве что за вторым километром, но там возможно всё, как полагал про себя Андрей.  

Долгий звук хруста под ногами сменился на некий скользящий и скрипучий – вот отряд в тишине дошёл до 244-ой палаты, пол до которой представлял из себя месиво однообразно круглых кусков кафеля, будто оплавившегося, "стёкшего" вниз на пол и стены, напоминая блинчики.  

– Ну, на потолки же не кладут ка.. Ну и чертовщина в голове. Мы дошли, заходим и забираем, да? – Андрей обернулся, но позади ни единой души, а с дальнего конца прямоугольного хода что-то светило, ярко-ярко, но в тоже время безразлично, будто бы если туда пошла бы хоть единая живая душа, свет не обратил на то внимания, так казалось человеку, зашедшему внутрь палаты.  

Внутри располагались нагромождения качественной и работающей аппаратуры, счётчики показывали на себе биения двух сердец – материнского и дочернего. Два до боли знакомых лица, лежавшие на разных койках, расположились в кислородных масках, по разным концам палаты, а посередине, над огромной полутораметровой кучей медицинского барахла, шприцов, скальпелей, ножниц, ваты, донорских органов, среди всего разнообразного и жуткого великолепия, воспаряло небьющееся красновато-стеклянное сердце, с которого иногда стекало красное вино. Андрей, принимавший всё как должное, окинул комнату взглядом, пощупав свою одежду, и обнаружил, что на нём не удобные брезентовые куртка со штанами, кобура с пистолетом и фонарь, а приглаженная рубашка, сшитая на заказ, отлично сидящие брюки и галстук, слегка душивший его.  

– В последний раз я был здесь полгода назад, вы до сих пор живы, и я до сих пор жив, видите? – Андрей приблизился сначала к девочке лет восьми, давно лежавшей без сознания в этом месте, погладил её по лбу, и ощутив свербеж в горле, отвернулся, направившись к другому человеку, женщине, что по виду была не старше двадцати семи. Они молчали, и технический шум, отображавший собою удары сердца, вдруг заглох. Что-то невероятно тяжёлое сзади вмиг протаранило Андрея, и тот, крича, облокотившись сначала на койку с женщиной, пробил головой стену, а затем и окно, бывшее над постелью.  

Приземление. Неприятный сочный треск костей переполнил собой сознание, разливаясь внутри него нестерпимой болью, несколькими её оттенками. Агонический жар, на время поднявшийся к пунцовым щекам, не позволил заметить, как истекали чем-то красным его жена и ребёнок. Андрей, лежавший недвижимо в крупной канаве, приметил, что его "погребальная" яма наполняется текучей рубиновой жидкостью, пахнущей не железом, как то было ожидаемо, а даже чем-то приятным. И вот, посреди дороги и автомобилей, его начало заполнять изнутри, ибо материя уже затекала в его рот. Жестокий кашель не помогал, но с непривычно мощной удушливостью пришло и блаженство.  

Позади остановился автомобиль скорой помощи, люди вокруг кричали из-за произошедшей аварии, а Андрей незыблемыми глазами всматривался в роскошное небо, самое не оскверненное за всю его жизнь.  

"Я думал, философский камень не вызывает воспоминаний. ". Раздалось внутри нутра Андрея. Места рядом с ним хватило, чтобы прибывшие доктора скинули в яму тела родных ему людей. Вот они, плавают совсем рядом, но оказалось слишком глубоко, чтобы Андрей имел возможность хотя бы мельком разглядеть их, или помочь выбраться, он сейчас очень хотел бы избавиться от нахлынувшего состояния. Полукругом встали люди, прямо над Андреем, заслоняя собой небеса. Один из экипажа неотложки приспустился на коленях, вытаскивая из ящика для содержания донорских органов то самое сердце, прозрачное и неживое, и в нём находил отец, почти утерявший семью, свой взгляд и разум.  

Будто бы реально существующий, не порождённый воспалённым мозгом человек, заговорил, сняв хирургическую маску.  

– Это произошло сравнительно давно, но сейчас у тебя есть выбор. Это сердце даст жизнь твоей дочери, если ты того пожелаешь, твоей жене, если ты того пожелаешь, тебе, если ты того пожелаешь. – Предложение этого члена прибывшей медпомощи не сильно радовало Андрея. Это невероятное наваждение на его разум было слишком реалистичным, от того крайне жутким, лишённым лжи, но он старался держать в уме – происходящее лишь галлюцинация. Вода отошла на несколько сантиметров, дав возможность сказать.  

– Дай мне сил вернуться. Я сам справлюсь с их лечением. – Ясно и лаконично сказал Андрей, в край ослабленный этим бредом. Одна мысль – скорее вернуться, разрушив этот барьер философского камня.  

– Я правильно понял, ты отдаёшь сердце себе? – Переспросил учтивый медбрат.  

– Да, ради всего святого! Да! – Крича себе под нос от возвращавшейся боли, Андрей потянул невероятно онемевшую руку к предложенной ему вещи. Жена и дочь разлагались до состояния окружившей всю плоскость алой жидкости, и вдали от этого вечного "мелководья" проглядывались непостижимо высокие горы. И вот, взяв уже сердце и собираясь его съесть, пусть и непонятно для каких целей, в вернувшихся ногах пробудилась сила встать. Фельдшер огорчённо вздохнул, хлопнув несколько раз по плечу Андрея, уже ступающего в сторону высот.  

– Я чувствую, там я смогу выбраться из миража. Оставь меня, бред, наконец. Я не хочу больше видеть выродков Сияния, входящих в разум, в это сакральное место, как в свой дом, не сняв даже своей грязной обуви. Прекрати убивать наш рассудок, убирайся. – Андрея словно поразило током в конечности, в ту же минуту, опять почти упав в насыщенную приятными оттенками первородную жидкость, цвет которой изменялся на ртутный, стальной, образуя огромное зеркало, отражавшее синеватый свет Солнца уже белым.  

– Прекратите ступать теперь на наши владения. Вы совершили ошибку, грозную и непростительную, Сияние за это вас проучило своим присутствием. Знайте, что затея с чем-то серьёзнее вашего драгоценного разума не будет обычным увеселением для вашего вида. Поглоти свою треть Камня, и больше никогда не позволяй себе играться с иными вещами, иначе погубишь своими действиями человечество. Мы все выходцы Сияния, предлагаем послушным мирное сожительство, исполняя подсознательные желания, предоставляя выбор и забирая свою долю. – Андрей, послушно слушавший этот непонятный для него набор слов, не находя больше мочи встать, сидел на коленях, принимая опять в свои руки сердце, которое, вроде, он выбросил или уронил немногим ранее.  

Время здесь шло иначе, и как только философский камень был взят, фельдшер, как новогодняя гирлянда быстро расползался на вездесущую алую воду. От неё пахло пьянящей голову вербой, она как дурман вздымалась ароматом при каждом укусе. Удивительно, но сердце оказалось не твёрже пластилина, а вкуса не имело вовсе. Единственный неприятный для Андрея момент оказался в том, что, проглотив сердце, он вдруг осознал в один миг нахождение всех кровеносных сосудов в своём теле, увидел каждый капилляр и жировую жилку, от того хотелось вновь освободить желудок от содержимого. Позже он уснул, весь мокрый и пахнущий нестерпимым от жары растением, и стрекот кузнечиков заставил его открыть глаза...  

***  

Запах весенней вербы, Пётр курил при свете родного южного Солнца, но день оказывался нерадостным по вестям: говорят, конвой с амуницией и пропитанием потерял со штабом связь около двадцати минут назад, командир отделения докладывает, что их звено выйдет на разведку вблизи моста у крупной реки, где как раз должны были проезжать БМП-1 и несколько грузовиков. Сражение в этом регионе длилось несколько месяцев, и, выражаясь языком их начальника, "Сукины дети засели здесь слишком крепко", да так, что пришлось выслать поддержку. Никто уже не помнил какой по счёту, но по значимости это первый серьёзнейший политический конфликт, стянувший интересы нескольких стран в это место. Поговаривали, здесь притаился неведомый ресурс с чудовищным военным и энергетическим потенциалом.  

Пётр, позабывший всё после этого дня несколько лет назад, предчувствовал неладное, стараясь не подать виду, слушал внимательно своего начальника. Он и его старая компания в лице Кузьмы, ощущали редкостное недовольство в этом монологе. В прошлый раз, он, сидя на этом пустыре с толпою новобранцев, задал какой-то конкретный вопрос, но сейчас что-то пошло не по порядку, и эта тонкость оказалась нераскрытой, а именно: каким образом был побит блокпост, да так, что об этом стало известно только после пропажи конвоя, и если говорить ещё точнее, почему о блокпосте не было сказано ни слова.  

И как вчера их, человек тридцать, высадили в километре от моста, и как вчера их ждала засада своих же людей, ловко переметнувшихся на другую сторону. Зная, что именно их склонить не удастся, "ложное" теперь командование решило устранить балласт. И после этого ловкую идею по перемене фронтов удалось провернуть, однако, подстреленный в плечо и колено Пётр, перед гибелью, видел силуэт стоящего пред ним знакомого человека, закрывающего Солнце, тянущего ему в своих худых руках рубиновый прозрачный пистолет, внутри которого переливались на свету механизмы, обеспечивающие работоспособность оружия.  

– Здравствуй, ты снова здесь, в этом цикле? Ты снова пришёл к Сиянию, но уже другими способами? И снова твоё подсознание в самый решительный момент хочет выжить, а не разорвать временную петлю? – Кузьма еле сдерживал зверский пренебрежительный смех. Петра уже не удивляло то, с какой ловкостью человек с простреленным лёгким разговаривает без видимых сложностей.  

– Я который раз... Который раз теряю и восстанавливаю память, прихожу в эти мучительные.. Эти мучительные, б... ь, грёзы, с желанием умереть... Но я продолжаю подсознательно того не хотеть... Прекратить эти мучения, быть живым. Ходить... – Стонущего от боли Петра, опустившего пистолет, не слушал облик старого товарища.  

– Стреляй, ты не умрёшь от геморрагического шока. Условие возвращения ты помнишь: Любое средство достижения смерти или самоубийства превращается в философский камень с уже исполненным желанием, возвращая тебя в это состояние, при котором ты желаешь выжить. Приходи через нахождение нового камня внутри Филина. Впервые, ты, Христос моих будней, утолишь свою свинскую живучесть и мой настрой изучения. – Кузьма исчез, уходя за свод, держащий остатки подорванного моста. Шум воды единственный звук, оставшийся здесь, единственное живое и содержащее в себе столько людских воспоминаний. Боль не утихала, а Пётр продолжал проклинать себя за свою слабость. В который раз. В который раз он думает, каким методом вырваться из Сияния, из оригинальных тел, вернуть себе утраченное ранее комбинированное тело... Или вовсе, наконец, разорвать круг.  

Прозвучал последний выстрел на поле боя. Никогда неизвестно, к чему может привести, казалось бы, благотворное желание.  

***  

Урус, всё время находившийся посреди Петра и Андрея, заметив, что все безмолвно разбрелись по различным, почти неосвещённым палатам, и решив, что они разошлись для эффективности поисков, отошёл к самой ближней двери, запертой, похоже, изнутри. Что-то горячее вдруг коснулось руки в кармане Уруса, и на своё детское верующее всему удивление, Руслан нащупал в кармане подожжённую сигарету, которую он выкинул довольно резво, и странноватый прозрачно-красный ключ, как раз подошедший опытным путём к двери.  

– Ну и чудеса. Дверь, породившая ключ и замок?.. Запишу по приходу. Поскорее бы уйти отсюда. – Посмеявшись, Урус отпер заевшую от старости дверь, внутри которой оказалось необычайно жарко, и духота, опоясывающая лоб и лицо Руслана, не давала теперь сделать и вздоха с лёгкостью.  

Солнце. Свежая, стоявшая на полке верба сразу чуялась очень молодому сыну священника, Руслану. В этом деревянном доме всегда было неимоверно тепло, но в этот раз, казалось, весна разошлась на всю катушку. Какие-то деревенские дети игрались снаружи, радуясь неизвестным деталям. Отец повторил своему сыну, что ему стоит перестать общаться с вредным его воспитанию сборищем более старшей молодёжи, которая была знаменита несколькими мелкими кражами. Ближе к вечеру Урус понял для себя, что голос внутри головы верно ему подсказывает. Всплыли воспоминания о том, что голос тогда ему вещал, но самого голоса вовсе не было, больше походя на мираж после сна, а не на болезнь.  

– Помнишь, что произошло сегодня? – Спросила Руслана его мать, сердобольная и седая уже тогда женщина. Руслан кивнул, выходя с матерью из краснеющей огромной избы.  

– Я сжёг свой дом дотла, а людям показалось, что это несчастный случай. Я просто хотел знать, будет ли лучше следовать его поручениям. Это была моя интуиция, и для меня всё обошлось. Я остался один, и меня направили в детский дом, дальние родственники тоже все погибли, но ещё до пожара. Я никому не говорил про голоса, и со временем они начали слабеть, совсем перестав являться даже перед сном, после катастрофы на Филине. – Маленький Руслан сидел на пне, посреди сгоревшего леса, и наблюдал за наступающим дождевым войском. Всюду копошились муравьи, мухи и люди, отравленные этим омерзительным зрелищем.  

– Ты убийца своей родни. – Позади Руслана стояли Пётр и Андрей: он узнал по голосу.  

– Это для меня ничего не стоит. Единственная цель моей жизни – познание того, к чему приводит моя интуиция, это искренне и то, к чему тянется моя душа. Все они были против, все они суеверны, все они не хотели, чтобы младший член их семьи совершил преступление и сел. – Руслан обернулся.  

Его мать держала в руках книгу, наружная обложка которой была сшита из тёмно-каштановой дублёной кожи. Она выглядела рельефной, будто бы живой, без опознавательных знаков. Матерь начала говорить.  

– Запомни перед уходом: только тебе дозволено читать страницы, книга не должна попасть ни единому разумному живому существу в руки, кроме тебя. В противном случае ты погубишь планету. Это обосновано тем, что люди не выносят природы подсознательных желаний других людей, будь он тебе кровный брат, верный товарищ, матерь или незнакомец. Вы, люди, прекрасны как минимум изящностью вашего подсознательного: не будь у вас всего остального, мы бы давно синергировались с вами.. Но.. Ты пока не поймёшь, ежели не избавишься от плоти путём встречи с Сиянием... Перейду к своему дару тебе. Чем более непостижим ответ – тем больше твоих сил уйдёт на его формирование. Это условия чтения Вечного Писания. – Облик матери передал Руслану преображённый философский камень, исполнивший его подсознательное желание.  

– Что здесь написано? Как мне её использовать? – Руслан открыл первую из двадцати четырёх доступных страниц. Белый шёлк обладал абсолютной чистотой, мягкость волокна выше всяческих похвал, эта манящая нежность в любой момент могла разразиться появлением чернильных символов.  

– Задай вопрос Вечному Писанию, но не мне. – Женщина присела так, как позволяло длинное платье, и словно впиталась в землю, вместе со своей домашней одеждой.  

Пошёл дождь, Урус и не заметил, как восседает будто бы в непозволительной глубине этого чуждого людям мира, на изъеденном сиреневым светом огромном бревне. Никакой больницы поблизости, в ближайшей округе светло-фиолетовый туман, обладающий сладковатым цветочным запахом, прекрасные цветы, что стелют луг у леса, а спереди, перед лицом Руслана, течёт река. Ситуация не предвещала ничего хорошего, но книга до сих пор в его руках, размерами примерно 30-40 сантиметров, и толщиною буквально в горошину. Не смотря на внешний вид, её вес не меньшим семи килограмм. Кровь со лба Уруса капала на раскрытые страницы.  

– Выбраться бы.. Хотя, нет. Я чётко слышал, что мне позволено. Книгу я не отдам никому, пускай придётся её уничтожить в будущем, а сейчас... "Каким образом выбраться к больнице? " – Помыслил про себя Руслан, и неприятный спазм скрутил его на несколько секунд, заставляя глотать рывками воздух. Пошатав из стороны в сторону голову, Руслан увидел текст на книге:  

" Поликлиника Мраморного посёлка – отправной пункт. Дойти до него не составит проблем: окунуться с головой в ближайшую протоку, задержав дыхание на как можно большее количество времени. Протока, забрав душевные силы, вынесет волнами к бывшему пристанищу философского камня. Сияние ведёт тебя к себе на верную смерть, постарайся найти на втором километре "Ночной Паргелий". "  

На этом кончалась первая страница, которая через несколько секунд после прочтения вновь обрела чистый вид.  

– Я знаю, что это. Об этом рассказывал один мужик. Редкий купол света от луны ярко-бежевого оттенка, отпугивающий часовых. "Что с ним делать? " – Вновь раздалось в сознании. Кровь перестала капать со лба, но палец, держащий страницу, будто сам по себе порезался, вылив несколько чайных ложечек крови. Боль в районе руки возникла ноющая и свирепая.  

– Господи, твою же мать.. – Пожмурившись от ранения, Руслан через силу взглянул на книгу.  

" Через Паргелий необходимо пройти. ".  

– Информативно, и за это я вновь ослабел... – Немного ссутулившись, Урус окунулся, наконец, в манящую реку. Его цель, казавшаяся до этого недосягаемой обычными средствами – дойти дальше седьмого километра, теперь имела шансы на реализацию.  

– Возможно, сердцевина Филина меня уничтожит, я стану чем-то ужасным, но какова разница, ежели я приближусь хотя бы для самого себя к решению этих вопросов в голове. Не представляют интереса способы. – На том порешив, Руслан смело окунулся с головою в реку, где-то посреди мерцания миллионов сиреневых свечей.  

Верба, покрывавшая с ног до головы Руслана, была раскидана. Руины ледяной больницы теперь напоминали не неприступную крепость, а ничтожную смесь белого камня и ледяной воды, что отражали собой восходящую Луну. Осознав, что путь его лежит к более глубоким местам, Урус встал, еле волоча книгу за своей спиной, от неотступной слабости хотелось выть, на ногах держала только вера в перерождение. Собравшись, он выдохнул, и сделал первый шаг.