Консультация

Не люблю, когда отдел расписания ставит мои консультации на вечер пятницы. Зачем вообще требуют от нас, преподавателей, сообщать заранее, в какие дни и часы мы хотим вести занятия, если потом всё равно сделают по-своему? Удобное время отдадут сначала руководству, потом тем подхалимам, что втираются к руководству в друзья – вместе ходят в столовую, курят, хихикают, смотрят в рот; потом учтут пожелания трёх-четырёх заслуженных профессоров, а прочих по остаточному принципу. Теперь сиди как на привязи в кабинете с полпятого до шести – при том, что ни одна собака на консультацию не придёт – нет таких студентов в природе, чтобы в пятницу после занятий, в шестом часу вечера, да когда на улице конец апреля – впервые по-настоящему тёплого за последние годы – просто лето какое-то. Это потом они побегут, когда жареным запахнет, ближе к защите – хвосты досдавать, пропущенную документацию доделывать. Вёл бы занятия на четвёртом-пятом курсах – те серьёзные, ближе к окончанию вуза приходят в любой день, в любой час. А перваки, второкурсники… Вольница, анархия, золотое время.  

С другой стороны, что жаловаться? Солдат спит – служба идёт. Посижу в опустевшей аудитории в гордом одиночестве (вот только окно пошире открою – душновато), почитаю почту, полазаю по интернету – к статье моей будущей что-нибудь полезное нарою или просто так побездельничаю. Заварю, не торопясь, чашку twinnings’а – время и пройдёт, и можно будет с чистой совестью нарисовать в табличке отчёта проведённую якобы консультацию для двух-трёх ребятишек (кто приходил – придумаю: фамилии, инициалы, номер группы) и, закрыв кабинет, нырнуть с крыльца нашего старинного особняка в обалдевающий от апреля сквер, вдохнуть воздуха, настоянного на липких почках – пробуждаются деревья от спячки, потопать на угол Менделеевской на трамвайную остановку – машины собственной ещё нет. Много чего ещё нет, не вполне устроен быт – вот и Ленка всё чаще на эту тему клюёт в темечко.  

Ладно Ленка – декан в последнее время плотно насела, никак не слезет: «Когда уже, Сергей Александрович, на звание будете подавать? Доцентскую должность в штате занимаете, а по ВАКу не соответствуете – отчётность факультета портите. Глядите, дождётесь – на ближайшем конкурсе должность другому и уплывёт».  

Звание, звание… Надо, конечно, кто спорит. Но это не меньше четырёх статей тиснуть в ВАКовских журналах (а знаете ли, сколько сейчас берут за срочную публикацию одной небольшой статьи в ВАКовском журнале? ), не меньше двух докладов на конференциях, открытые занятия проводи, кружок научный с ребятишками проводи, рецензии мотивированные давай. А текущих занятий никто не отменял. Когда к ним готовиться? А то, что этот вуз не единственный у меня в этом городе, и трудовая книжка в нём не единственная – про это вообще лучше помалкивать. Хотя и так все знают. И частным репетиторством занимаюсь понемногу – жить-то надо.  

Ленкино настроение и срывы в последнее время не нравятся мне. Вроде, не нарочно себя доводит до таких состояний. Значит, проявляется весеннее обострение. Надо ей к невропатологу. Или уже к психотерапевту? И не в районную нашу поликлинику, а к специалисту покомпетентнее и подороже. Как же я просмотрел в ней когда-то эту склонность к истерии на ровном месте? Списывал на особенности творческой натуры. Летом её надо вывезти в санаторий хотя бы недели на три. Да и самому подремонтироваться. В общем, денег нужно, денег. Взять ещё двух учеников, которым в этом году сдавать вступительные, поднатаскать, положить в карман гонорар.  

Ну и как со всем этим разорваться?  

Чай заваривается, компьютер негромко гудит. Можно ненадолго отвлечься от насущных мыслей. Хотя, проблем это не решит.  

Наша преподавательская – довольно просторная комната на втором этаже: шкафы, стеллажи, по периметру – шесть рабочих столов с компьютерами, за некоторыми даже кресла почти пилотские. Есть несколько принтеров. Отдельные кабинеты нам, понятно, не положены: когда запарка, работаем вшестером. К каждому подходят студиозусы, садятся на стул напротив, говорят все о своём. Мешаем, в общем, друг другу.  

Но сейчас я за своим дальним столом один – в это время здесь никого уже нет. Изредка кто-то проходит за стеной по коридору. И в угловом кабинете через две комнаты – знаю точно – сидит диспетчер отдела контроля за образовательным процессом – отвратительная, хотя ещё нестарая женщина – мелкая, неброско одетая, с узким лицом, чем-то похожая на ящерицу. Бесшумно ходит, неожиданно появляется, высматривает. Любит заглянуть как бы ненароком в аудиторию за десять минут до окончания лекции – чтобы не дай бог не отпустил мающихся оболтусов пораньше. Возможно, и сюда ко мне заглянет без десяти шесть. А вдруг я сбегу на десять минут раньше, чем должна заканчиваться по расписанию консультация? И плевать, что кроме меня тут никого нет – докладная записка о дисциплинарном нарушении аккуратно ляжет в понедельник на стол заместителя декана.  

Сколько времени, кстати? Полшестого. Вот так за ничегонеделаньем час и прошёл. Почитать чьи-нибудь блоги поувлекательнее ещё сорок минут – и со спокойной совестью домой. Дома спокойно не почитаешь: Ленка так и норовит посмотреть, на каких сайтах зависает её гражданский муж, что или, скорее, кого он там смотрит. Хотя в основном читаю «жеже» популярных общественных деятелей и писателей. Но половине моей мнительной всё мерещится измена: вскинуться, зайтись от ревности готова по любому поводу.  

Шаги по коридору. Открывается дверь. Блин. Кто-то всё-таки пришёл на консультацию, пораньше не мог. Сейчас назадаёт вопросов по своей работе – за полчаса объяснить не успею, придётся задержаться.  

О! А вот этой гостье я рад в любое время суток. Эта пусть заходит – скрасит ненадолго конец рабочего дня своим присутствием.  

Татьяна Малахова, второй курс, староста группы ИС2-4 («История и Социология»). Рослая, миловидная. С круглым лицом, с удивительно идущим ей каре с диагональной чёлкой, с ямочками на щеках и подбородке, обаятельной естественной улыбкой. Крупноватая, но производящая удивительное впечатление нежной и негрубой. Плечи только, пожалуй, широковаты – раньше много занималась плаванием, но недавно бросила. В осанке, развороте, движениях дышит начало женственного расцвета. На Тане плиссированная зелёная юбка до колен, немаленькая высокая грудь понимает ткань белой шёлковой блузки, в руках коротенькая кожаная куртка, которую она накинет, выходя на улицу – всё же на дворе не совсем ещё лето  

– Сергей Александрович, можно к Вам по курсовой?  

– Конечно, Татьяна. Присаживайтесь.  

Вот теперь держись, доцент Саврушев! Садится близко, но не напротив, не за разделяющий нас стол, а рядом, занимая своей женственностью немалую часть сиденья. Едва прикрытые плиссированным крепом округлые колени почти касаются моих стрелок на брюках. И трудно отвести взгляд, не пялиться на выдающиеся, натянувшие блузку, хорошо развитые для девятнадцатилетней девушки...  

– Я отправила Вам вторую главу и введение.  

– Читал. Думаю, в параграфе "два-один" Вам надо по-другому обозначить проблему. У Вас тема как сформулирована? – «Работа Второго отделения Канцелярии под руководством Сперанского в 20-е – 30-е годы XIX века». Там надо сразу обозначить дискуссионный вопрос: чем была по своей правовой природе систематизация российского законодательства, проведённая юристами Второго отделения. В большинстве учебников пишут: кодификация. А если разобраться? Консолидация это была, а не кодификация. Потому что консолидация – это…  

(Что тебя тревожит, старательная? Всё у тебя в порядке, незначительные огрехи исправишь, в срок защитишь. Но спасибо, что пришла – для тебя готов распинаться и полчаса, и больше – только бы это ощущение рядом тебя – юной, выросшей и ждущей, ради чего выросла, ищущей…  

Приятная девушка. Нет в ней снобизма и зазнайства, которыми страдает немало современной молодёжи, нет амбиций, ни на чём не основанных. Простая в хорошем смысле слова. Но это не та простота, которая по поговорке хуже воровства, а та, с которой окружающим людям комфортно. Смотрел её личное дело. Родилась и жила в посёлке городского типа. Поступила сама – не по блату. Живёт в общежитии. Кроме учёбы умудряется подрабатывать: няня, волонтёр, социальный работник. Родители – простые люди. Отец у неё, сейчас, кажется, серьёзно болен, не работает по состоянию здоровья, и семья испытывает материальные трудности. Какой тут бассейн, не до плаванья стало. Не семи пядей во лбу, но берёт старанием. За ответственность и исполнительность выбрана старостой. Но не только из-за её бескорыстного желания всем помочь ищут с ней общения парни-одногруппники, оборачиваются вслед, когда она проходит. И не только из-за несоответствия стандартам красоты замолкают неодобрительно в её присутствии девчонки, чувствуя непостижимую, не должную быть, противоречащую всем общепризнанным эталонам конкурентку.  

– Ну вот, пожалуй, и всё, что на текущий момент могу сказать по Вашей главе.  

– Спасибо, Сергей Александрович.  

– Сами как поживаете? Стипендию повышенную Вам подписали? От меня в этом вопросе что-нибудь требуется? – копию Вашей грамоты с конференции, например.  

– В деканате сказали, что всё и так оформят.  

Поднялась, направилась, было, к двери, но не уходит, слегка теребит руками сумочку. Танины руки не назовёшь холёными. На каникулах в родном городке они несколько раз в день носят воду вёдрами из колонки, управляются с тяжёлыми сковородками, стирают, гладят, пропалывают грядки. А могут и вскопать огород, если надо. Но уже начинают потихоньку набирать – от локтей к плечам…)  

– Сергей Александрович, мне надо по одному вопросу узнать Ваше мнение как мужчины.  

(Ничего себе заявочки).  

– Весьма польщён, что Вы меня выбрали в эксперты. Слушаю.  

Делает паузу, не решается, несколько раз приоткрывает рот, наконец, выдаёт:  

– Как Вы думаете, на сколько мне надо похудеть?  

– … мне кажется, Татьяна, Вам это вообще не надо. Вы симпатичная, хорошо выглядите…  

– Только не говорите, что «не надо». Вы деликатный. Это очень приятно, но мне нужна правда. Я знаю, что надо. Только хочу понять, на сколько примерно. Я так поправилась за последний год!  

(Наверное, да: немного поправилась по сравнению с первым курсом).  

– У меня очень пышные формы? Или нормально? Друзья судят необъективно, родственники смеются, кто-то успокаивает. А меня успокаивать не надо, мне нужно мнение старшего человека, чтобы сказал, как есть. Нужна правда, даже если она будет неприятная. Я очень пышная, да?  

(Какое счастье слышать не засоренную, литературную русскую речь из уст девушки, выросшей в глубокой провинции! )  

Пытаюсь отшутиться, обнаруживаю с удивлением, что оказывается, уже поднялся из кресла и стою рядом, чтобы рассмотреть собеседницу получше:  

– Ну, Татьян, это на глаз не определишь, тем более на Вас такая одежда, что скрывает… Чтобы точно сказать, нужны тактильные ощущения.  

Делает полшага навстречу, придвигается чуть ближе.  

– Потрогайте.  

Вот так просто – как чашку чая предложила.  

Возможно, она имела в виду, что я просто положу ей руку на бедро или легонько пальпирую бочок через одежду.  

Есть старое поверье: чёрт не может войти в твою жизнь, пока ты его не пригласишь. Сейчас мой персональный бес, давно угнездившийся в каком-то из рёбер и дремавший до поры, получил недвусмысленное приглашение. А, впрочем, при чём тут бес? Мне всего тридцать пять.  

«Потрогайте», говоришь?  

– A ну иди сюда!  

Не узнаю собственный хрипловатый голос, опалённый давно тлевшим подспудным желанием. Я ли это сказал?  

Левой рукой обнимаю статную девушку за талию, притягиваю, привлекаю к себе. От неожиданности она не сопротивляется, только глаза распахивает удивлённо, чуть отклоняется назад, непроизвольно пытаясь отстраниться. Но не вырывается, не упирается нежной, сильной рукой в мою грудь, не пытается отпихнуться.  

Правая моя рука, нырнув под край плиссированной юбки с тыльной части колен, скользит по тёплым гладким ногам вверх.  

* * *  

Роскошь.  

Широкая роскошь под юбкой. Уже не девичья – женская, вступающая в свои права. Слегка сжатая там, где положено, трусиками – словно двуокруглая подушка пристянута посередине наволочкой.  

Оглаживаю, легонько сжимаю, пытаюсь охватить ладонью то одну, то другую половину. Скольжу немного выше – к краю трусиков, плотно вжимающемуся в широкую поясницу, возвращаюсь обратно.  

Таня глубоко вздыхает, говорит почти неслышно:  

– Что я Вам… позволяю…  

А глаза полуприкрыты.  

Резковато разворачиваю её, облокачиваю на себя спиной. Я высокий и не субтильный, но сразу чувствую, что придётся прилагать некоторые усилия, чтобы удержать крупненькую девушку.  

Впрочем, я сейчас занят не этим.  

Наши губы сами находят друг друга. Чуть запрокинутая голова Тани (она так и не открывает глаза) лежит у меня на ключице, а тёплые ароматные губы отвечают на мои уверенные, хотя и лишённые буйства, поцелуи. Моя рука давно скользнула под юбку спереди и вверх, и оглаживает, легонько мнёт начинающийся девичий животик (не втягивай, милая, не втягивай! ).  

А потом опускаюсь пониже, легонько поглаживаю межножье, несильно потираю средним пальцем через трусики нижние губы девушки, похоже, случайно задеваю то самое – и у Татьяны непроизвольно вырывается сладкозвучное «Оооох! ». Она несильно сжимает ноги и шепчет: «Не надо». Но не убирает мою руку.  

Господи, что я делаю?! А если кто войдёт! Дверь не закрыта! – проносятся в моей почти отключившейся голове отдельно, сами по себе, панические мысли. – Сколько вообще времени? Если, не дай бог, заглянет Ящерица, я пропал. Слухи об аморальном поведении доцента Саврушева уже завтра разнесёт сарафанное радио. Будут понимающе улыбаться и посмеиваться в лицо. А потом секретарь декана скажет в трубку злорадным тоном торжествующей добродетели: «Не могли бы Вы зайти к руководителю? Да, прямо сейчас. Лариса Петровна Вас ооочень ждёт».  

Мне что – работать здесь надоело? Не иначе.  

Но ничего страшного не происходит. Оба пришли в себя, отпрянули, отдышались. Моя соблазнительница раскраснелась, но никакого стыда и испуга – смотрит с прыгающими чёртиками смеха в лукавых зелёных глазах.  

– Что скажете, Сергей Александрович?  

Чтобы скрыть смятение, изображаю важность и осознание ответственности. Говорю притворно строго:  

– Ну, раз уж Вы сами подняли этот вопрос… Готовы выслушать правду, какой бы она не была?  

Улыбка гаснет на её лице. Слегка удручённо кивает.  

– Вы точно на дружеский совет старшего человека не обидитесь?  

– Нет, – настораживается девушка.  

– Таня… (как бы не решаясь, но потом уверенно и твёрдо) – Вам надо немного пополнеть.  

– ……? (обескуражено) – Вы что – серьёзно?  

– Серьёзно.  

– Но я ведь уже… Куда мне полнеть?  

– И тем не менее. Видите ли, Танюша (позволь мне, позволь назвать тебя так! ), Вашей фигуре это придаст женственности. Вы крупная, у Вас кость широкая. И – не обижайтесь – широкие плечи. Вам нужно больше мягкости и округлости, чтобы бёдра стали шире и круглее, чтобы внизу в целом стало побольше. Вы видели картины Рубенса? – хотя бы репродукции? Видели его женщин? Как бы смотрелись его модели, его крупные белокурые фламандки, если бы каждая из них сбросила вес? Вот то-то. Любовались бы мы ими с тайным и безотчётным замиранием сердца?  

Подходит вплотную и с простым, но трогательным «Спасибо» быстро и решительно целует в губы и почти выбегает из кабинета.  

* * *  

Вот так мы и стали близки. Да, именно так я это и называю. А что для вас близость? Для меня – состояние взаимного понимания и уважения, доверия к человеку. И если вы ждёте продолжения с пикантными подробностями – вынужден разочаровать: ничего такого у нас не было. Ни суетливой возни в укромных уголках парка, ни двухчасовых походов по сомнительным отелям. И дело даже не в страхе потерять работу. Просто это... непрофессионально. Со своей ученицей нельзя. Это вечное и непреходящее табу со времён Элоизы и Абеляра.  

Всё вошло в колею, закончились мои занятия со вторым курсом, и я потерял из виду Таню в круговерти лиц новых потоков младшекурсников, ежегодно мелькающих перед глазами. Мы с Леной съездили в неврологический санаторий, правда, помогло это ненадолго.  

А через три года, когда мы окончательно разбежались с моей ставшей совсем уже несносной гражданской женой, душным июльским вечером я заглянул на второй этаж нашего вузовского особняка на прощальные танцы очередного выпуска. В полутьме столкнулся с кем-то на лестнице, наскоро извинился, поприветствовал как можно вежливее деканшу, чинно стоявшую в окружении свиты, еле отвязался от прилипшего с неожиданными расспросами лысоватого и странноватого старшего преподавателя Будаева и вошёл в грохочущий динамиками и мерцающий бликами зал.  

Слева от входа, у стены, две наверняка знакомые мне по занятиям, но сейчас совершенно неузнаваемые в макияже и вечерних блестящих в стиле «Великого Гэтсби» нарядах, девушки изображали светскую беседу.  

И вот, в полумраке и мельтешащих огнях светомузыки, в наскоро оборудованном для дискотеки актовом зале, из которого вынесли стулья, там – среди полуоглушённых «Скорпами» перетаптывающихся пар...  

Таня начала толстеть. Была она вызывающе затянута в облегающее короткое красное платье, не скрывающее ничего, но парадоксальным образом не казавшееся вульгарным. Покачивались под музыку немалые округлости её тыла, когда она ловко переступала сильными, налитыми ногами в «лодочках». Играя в блаженной улыбке глянцем щёк, она льнула в медленном танце к тоже крупному – под стать ей – мужчине лет на пятнадцать старше – моему ровеснику. Среди студентов-заочников, среди коллег я его раньше не видел.  

Песня закончилась. Пропуская серию быстрых композиций, понаблюдал за отошедшей в сторонку парой. Они близки. Заняты друг другом – не оторвать.  

Когда началось следующее многообещающее вступление, всё же подошёл и пригласил.  

– О! Сергей Александрович!  

Он не возражал.  

Шартрез лукавых глаз, круглое милое лицо, щёчки с ямками. Приобняв, вывел её на "пятачок", встали в пару, на плечи мне легли мягкие руки – и не намеренно, но оттого не менее мучительно-сладко коснулись меня танины большая грудь и полный животик.  

И вот мой первый и единственный медленный танец с тобой, вчерашняя отличница, а ныне двадцатидвухлетняя выпускница. Словно вернулась та странная, блаженная минута. Но ты, которую я сейчас приобнимаю в медляке, совершенно другая: повзрослела, многое пережила, рассталась с детством и комплексами; настрадалась, почувствовала, наконец, вкус стабильности и достатка, фактически начала семейную жизнь.  

Конечно, я немного досадую, что ты не льнёшь ко мне так, как только что к своему статному крепкому красавцу, не извиваешься, не прижимаешься в танце. Но если в мире не будет верности, зачем вообще всё? Полногрудая, с плавными линиям широких бёдер, охваченная тугим поясом, ты напоминаешь виолончель. Или большую гитару. Но если мне ты позволяешь играть только гамму, то в руках своего избранника поёшь крупным телом свою лучшую, медовую мелодию.  

Несмотря на ревущие динамики, мы обменялись несколькими шутливыми полуфразами-полукриками на ухо. Её жених был не из наших – серьёзный, состоятельный, несмотря на молодой возраст, директор известной фирмы по автоперевозкам в соседней области.  

Я пожелал им счастья.