Бездарь и неудачник

Всем талантливым и гениальным людям,  

которых признали лишь после смерти, посвящается…  

Он стоял возле моря, полупрозрачный, немного голубоватый. Призрак едва ли помнил, как выглядел он при жизни и каково это – ощущать себя, быть живым. Вот уже сколько столетий он бродил по холмам и лесам, потому что смутно помнил, что любил эти места, часто бывал там. Но даже любимое место не могло придать радости воспоминаниям.  

В последние годы тоска окончательно заела его. Здесь, на море, она хоть немного развеивалась холодным солёным ветром. Здесь было также холодно, как и в его душе, а отсутствие тёплых оттенков на горизонте как-то немножечко радовало. Ему становилось спокойнее, когда его прозрачные ноги бесшумно ступали по голым чёрным камням, когда серые волны жадно лизали берег. Ему становилось хотя бы не хуже, а ведь это понятие – хуже – так относительно, но, казалось, сильней уже просто некуда; ужасающая душевная боль не знала ни конца, ни начала.  

Призрак вспоминал себя, ранние годы и жизнь, конечно, были там и приятные моменты, и мелочи, окрашенные суетой, светом, теплом и радостью. Увы, но всё это померкло, умерло во всех смыслах слова, когда его любимая деятельность, как показало время, оказалась абсолютно никому не нужна. В самом начале, в детстве ещё и в юности, люди точно специально говорили о том, что мальчик талантлив, у него «имеется великолепное будущее», а потом – спустя десять-пятнадцать лет – когда по идее наступило это самое будущее и пора бы было начинать пожимать плоды, когда было написано несколько десятков романов… Что же случилось тогда? Ничего. В том и дело – ничего не случилось.  

Он не считал себя гением, требующим признания каждого, но знал, что талантлив и отдавал всего себя каждой написанной строчке. Он работал ночью и днём, иногда пренебрегая учёбой. Даже писал диплом на тему, близкую его тогдашней любимой повести. Всё умел совместить и перевести в творчество. Даже конфликт, любое печальное обстоятельство, недоразумение приносило какую-то пользу – через определённое время по мотивам этих событий выходил небольшой рассказ. И события угадывались, и в тоже время были совершенно другими: это не был пересказ каких-то обидных историй, это – уже совершенно новая и непредвзятая ситуация, лишь отдалённо напоминающая лиц из реальности.  

Безусловно, он был человеком не без греха – часто предавался унынию, не верил в себя, в других. Бывало, не соглашался или критиковал того, кого стояло поддержать, похвалить, но в целом был неплохим человеком. Активный, почти везде принимал участие, «всем рассказывал о себе», как позже признавались на похоронах те, кто были хоть немного знакомы. Но не кричал – рассказывал, а именно хотел пригодиться, суметь заинтересовать, помогал тем, кто, увы, не ценил этой помощи – не те люди встречались ему на пути. Все до единого называли его бездарем и неудачником. Говорили, что «сам виноват», «не то пишешь», «не умеешь привлечь внимания», «старомоден», «излишне красив», – чего только не говорили.  

А потом – это было на третьем десятке жизни – о! как же рано, как несправедливо рано оборвалось всё, просто взяло и кончилось. Поговаривали о самоубийстве, но так и не смогли доказать; доведённый до отчаяния непониманием сам он, как, впрочем, и некоторые знакомые считали такое самоубийство убийством, выстрелом из толпы эгоистичного и самовлюблённого общества.  

И случилось то, чему не было суждено случиться. Его не стало на третьем десятке лет, и все его написанные и напечатанные работы в один миг лишились и отца, и матери. …Призрак бродил по каменистому холодному берегу, потому что в романах часто встречалось море, морской мотив, и он так сильно любил его. Он вспоминал…  

Юноша мог зайти в воду или даже прыгнуть в неё с разбега, но больше ничего не случалось – ни всплеска, ни пены, ни брызг. Опускался на дно и прямым шагом выходил, точно воды и не было; лишённое материальности тело не подчинялось законам живой природы, оно не могло ни умереть во второй раз, ни зажить полноценной жизнью. И оставалось только сидеть на камнях и изредка обмениваться тройками слов с другими призраками, если те мелькали где-то на горизонте.  

Но, увы, в этом почти необитаемом месте, очень далёком от людской суеты, попадались только девы-утопленницы, безвременно ушедшие, как и он, но ушедшие из-за других обстоятельств. Они даже спустя много лет говорили о том, как прекрасны были те, кого они выбрали и на кого променяли мир, пусть даже этот человек и поступил с ними последним образом; они были верны своему избраннику и много-много лет после смерти, и с ними нельзя было говорить о сложных философских вещах. Но в ситуации, когда выбирать было не из чего, и эти девушки-собеседницы казались вершинами совершенства. В некоторых из них или в барышнях, решивших искупаться в тёплую пору, виделись героини своих ненапечатанных книг. В природе – природа своих романов. В город писатель не выбирался, зарёкся даже не приближаться к нему с того самого дня, когда он в последний раз видел глазами солнце. А ещё потому, что могила располагалась здесь, а не в городе.  

…Сегодня он был недолго один. Опечаленный, без слов и без мыслей, сидел на камнях и смотрел на синие волны. Море каждый день казалось немного другим, и сегодня точно предвещало о радостном. На горизонте шли люди, точнее двое местных мальчишек, призрак знал их мечтательную натуру и незлобивость и не боялся, поэтому даже не двигался. Он знал, что те всё равно его не увидят, а это вселяло уверенность.  

Мальчишки кидали камни в море и говорили о чём-то, смеялись и пели. Они были веселы и прекрасны, и одинокий писатель невольно вспоминал в них себя. Когда-то – очень давно – и он был полон таких надежд, преисполнен силой и страстной уверенностью…  

Мальчишки читали стихи и обсуждали какие-то книги. Очевидно, что современные, иначе не может быть; призрак порой интересовался новыми авторами, но с каждым разом такой интерес смеялся лишь завистью, болью, глухой тоской. Он был такими же, как эти люди, не хуже! Он столько всего создал! Но так и не смог пробиться. Он умер с мыслью о том, что всё было написано зря. И долгие годы после ненавидел себя за то, что связался с этим «неблагодарным» искусством.  

…Мальчишки продолжали читать стихи, и старомодные витиеватые строчки подозрительно что-то напоминали. Сложно было понять, память отказывалась прилагать помощь, сознание бестелесного существа лишь чувствовало странное дежа вю. Он не мог объяснить причины подобного чувства, а оно усиливалось с каждым летящим мгновением.  

А потом прозвучало имя. И волны усилились, и грянули на берег, как гром.  

Имя… То самое имя…  

– Нет, этого не может быть! Шутка, ужасная шутка… Но откуда им знать меня? Так много прошло лет. Потомков, знаю, никаких не осталось. Был сын у двоюродной сестры, но и он помер лет сто назад, заразившись какой-то странной болезнью… Потомков у него также не было. И в тоже время… Откуда? Или это лишь совпадение?  

Но имя казалось тем самым.  

– Моё имя!..  

Ошибки не могло быть. Всё больше вслушиваясь в сюжеты, автор узнавал свои произведения, вспоминал уже забытых героев. И никак не мог понять лишь одного – как, откуда эти мальчики знают его? Ведь его не читали даже при жизни.  

Призрак отчаянно хотел разобраться в произошедшем, но пока что не мог. Он терялся в странных догадках, отказываясь верить одной, той, которая бы всё объяснила: «Несколько небольших публикаций в журналах, мальчики могли раздобыть их в какой-нибудь старой библиотеке. Найти и прочти. Но почему именно эти журналы? Сколько есть других имён и других куда более достойных, талантливых. Кто я, чтобы говорить и цитировать меня спустя столько лет… Мальчишки, право, не разбираются! Если б всё было так, к моим работам отнеслись бы совершенно иначе. Но их видело столько лиц, и все сказали единогласно…»  

Он шёл по пятам парней, слушал их каждое слово. И радовался, радовался, не скрывая невидимых слёз. Это был первый раз в жизни и после жизни, когда он лил слёзы от радости.  

А спутники всё говорили и говорили… Выяснилось, одному из них недавно подарили на праздник книгу. Там-то и были рассказы. И никакой не журнал.  

– Мой любимый писатель! Никогда не читал ничего подобного!  

– Надо и мне посмотреть. – В ответ подхватил другой. – Уж очень заинтриговал ты.  

– Посмотри обязательно, не пожалеешь!..  

Они ушли далеко от берега, незаметно перешли поле и лес, а затем оказались в городе.  

– Недалеко от моего дома есть книжный, открыли недавно.  

– Ну, и?  

– У тебя есть с собой деньги?  

Мальчик кивнул.  

– Можем заскочить. Хочешь? Они дорогие, но там распродажа.  

– Идём!  

И они побежали ещё быстрее. Призрак едва поспевал лететь на своих невидимых крыльях. Меньше, чем через полчаса трое остановились напротив большой витрины.  

– И что стоишь? – окликнул один другого.  

– Смотрю…  

– Смотреть надо внутри!  

Они заскочили в дверь и тут же пропали из поля зрения, а невидимый остался снаружи, остался смотреть, наблюдать, разглядывая картинки и надписи. Стеклянная витрина была сплошь заставлена книгами рекомендованного автора. Некоторые стояли стопками, некоторые были открыты. Рядом стоял портрет с самой основной информацией: годы жизни и рассказ про творческий путь. Известный почти всем людям рассказ о том, кто не был признан при жизни, но после смерти почти сразу же превратился в легенду, феномен. Его книги стали печататься большими тиражами, а популярность не пропала и до сих пор. Новые авторы едва ли могли повторить непревзойдённый стиль, творческую плодовитость и оригинальность. Непонятый своими современниками, единственный в своём роде – имя и фамилия, в скобочках – псевдоним.  

– Но как?.. Как такое возможно? Зачем?.. – было первым вопросом призрака, шоком. Он молча водил глазами, читая и вспоминая давно ушедшие события, а также то, как сложилась дальнейшая судьба его любимых произведений. – «Классик мировой литературы… Образец для подражания… Мастер с большой буквы… Гений, который знал, что он гений и потому пользовался всеми своими талантами. Человек, живший творчеством и ради творчества. Человек, на месте которого хотели бы быть миллионы». И это всё я узнаю только сейчас?! А я жил, видя обратное отношение. А я оплакивал себя и свои труды… Вот как выходит! Не верю! Это несправедливо.  

И, спорю на всё, что есть, никому из живых людей даже одной мыслью не придёт в голову, что такой человек, как он, – неожиданно почти вслух произнёс призрак, – такой, как он, как я, когда-либо сомневался в себе или пробыл почти всю жизнь в депрессии! Молодое поколение, оно, как всегда, не знает истории, оно, а особенно современное, думает, что я родился во славе и умер от переизбытка её. И никому из них в голову не придёт, что такой человек может не знать о своих достижениях, считая себя всю жизнь недостойным и неудачником… Не знать и даже ненавидеть свой труд! Не знать, на что ты способен, что стоишь! А всё только потому, что люди вокруг не ценят того, кто рядом, того, кто отличается от них хоть чуть-чуть… О, если бы только они, если бы говорили свои слова, когда мы их можем услышать!.. Зачем сейчас эти звания? Эта слава, эти слова, венки и золото? Я мог не узнать о них. Большинству не удаётся узнать это.  

Севастополь, 3 – 4 января 2021, 469