Матвей

Я твёрдо верю, что абсолютно каждый человек появляется в нашей жизни не случайно.  

***  

Тогда, очень давно, я избегала отношений, которым нельзя было дать чёткого определения. Я тянулась к ясности. Было “то”, было “это”, и ничего между. У меня не было желания и времени, как мне тогда казалось, на выяснение границ и правил. Жизнь неслась вперёд с дикой скоростью, я хваталась за то, что было просто, понятно, приемлемо, остальное отсекалось без сожалений.  

Матвей принёс в мою жизнь хаос, но именно с ним это "непонятно что", почему-то, никогда не напрягало. Он обладал удивительной способностью, он заскакивал в мою жизнь неожиданно, и так же внезапно исчезал. Словно влетал в уже тронувшийся поезд, а потом выпрыгивал на ходу.  

Три раза в неделю после школы я посещала занятия, направленные на развитие личности, на приобретение уверенности в себе. Нас было человек двадцать: мальчишек и девчонок из разных концов города. Матвей преподавал психологию. Это был наш любимый предмет, и шёл он коротким курсом с начала ноября до конца зимы.  

Вечера в это время года опускались рано, и, когда с теоретической частью было покончено, никто не спешил домой. Мы выключали свет, зажигали свечи, играли в карты или собирались вокруг Матвея, а он брал гитару и пел песни Цоя.  

Мне кажется, я влюбилась в него тогда. Когда тебе пятнадцать, это проще простого.  

В один из таких вечеров мы дружной громкой гурьбой вывалились на кусачий декабрьский воздух, весело помахали друг другу, и разошлись в разные стороны. Матвей неожиданно потянул меня за рукав:  

— Давай прогуляемся?  

Разве я могла отказать? Мы прошли по улице Виру, мимо ворот, по направлению к Ратушной площади. Хотелось идти уверенно, не падая в его глазах. Во всех смыслах. Но это было сложно — мощёная дорога покрылась тонким слоем льда, я то и дело норовила поскользнуться. Матвей нервно хватал меня то за руку, то за рюкзак, и смеялся.  

— Подожди! — Матвей сорвался с места и пропал внутри кафе, чтобы через пару минут выскочить с двумя картонными стаканчиками.  

— В такую погоду какао — лучше всего!  

Я взяла стаканчик, и заметила укор в его глазах.  

— Ты почему без варежек в такой мороз? С ума сошла? — Он ловко стянул свои перчатки, протянул мне. Мне было так неудобно держать этот прогибающийся стакан, но я не смела жаловаться, по пальцам медленно разливалось такое необходимое в тот момент ощущение тепла.  

Мы гуляли, мы разговаривали. Раз за разом. Больше ничего.  

Хотя нет, было больше.  

Он был капитаном команды по интеллектуальным играм, и он взял меня в группу своих ребят. Жизнь стала ярче, каждую третью субботу мы сражались за звание мастеров, были непременно в числе лучших. Матвей довольно вскидывал брови, когда я давала правильный ответ, хвалил перед всеми и похлопывал по плечу.  

Мне было весело, пока вдруг не стало скучно.  

Молодость прекрасна! Ты легко впускаешь людей в свою жизнь, так же легко их отпускаешь. Моя влюблённость сошла на нет, появились новые друзья, новые увлечения. Я перестала посещать занятия, забросила игры, и даже не потрудилась сообщить ему об этом заранее.  

Я стала более самоуверенной и дерзкой. Матвей перестал для меня существовать. Он выпал, вылетел из моей жизни, будто и не было этого всего. А было ли что-то? Что?  

Прошло пару лет. Я ехала от бабушки, когда троллейбус резко повернул и меня швырнуло назад. Панически пытаясь нащупать рукой что-то, за что можно схватиться, вдруг поймала... его  

— Привет! Куда едешь? – просто спросил он, будто мы виделись вчера.  

В следующий момент он уже переплёл наши пальцы. Мне было не отцепиться, да я и не пыталась, конечно. Всё вокруг исчезло. Осталась лишь его тёплая ладошка и бегущие по моей спине мурашки, когда он, наклоняясь прямо к моему уху тихо спросил:  

— Выйдем здесь?  

И снова прогулка по Старому Городу. Потом на трамвае в Кадриорг, затем — на побережье. Осень была прекрасна в том году. Мы говорили о книгах, он был настолько взбудоражен, что беспрестанно махал руками, иногда между делом обнимал меня, пытаясь доказать истины, на которые мне было плевать. Я не влюбилась в него снова, нет, но находиться около него было... хорошо.  

Вечер, запах влажных листьев. И всё.  

— Пока.  

— Пока.  

Я забыла его быстрее, чем забывают прохожих на улице. И не вспоминала полтора года.  

Мне было девятнадцать. Я шла по читальному залу библиотеки, стараясь особо не шуметь. В глубоком кресле, красивом, но с виду крайне неуютном сидел человек, наполовину спрятанный за развернутой газетой. С шелестом, прозвучавшим неподобающе, даже пошловато в этой тишине, он сложил газету пополам, нахмурился, швырнул в сторону, прямиком в центр широкого круглого стола.  

— Привет, Матвей! — вырвалось у меня прежде, чем я осознала, кто передо мной.  

— О, привет! — Я редко видела, чтобы кто-то был настолько рад меня видеть. Он улыбнулся совершенно искренне, и долго сидел так. А я стояла, глупо понурив голову, будто приговора ждала.  

Матвей положил руки на подлокотники, и оттолкнувшись, резко встал:  

— У тебя есть время?  

— Ну да, окно между лекциями. До четырёх.  

— Съездишь со мной в центр? Мне нужно по делам.  

Дела оказались важными: приближался День Победы и он повёл меня возлагать цветы к памятнику Войну-освободителю. “Бронзовый солдат” — так его называли, кажется. Тогда памятник ещё находился на горке, недалеко от Национальной Библиотеки. Позднее памятник перенесли.  

Мы гуляли, и снова всё было как прежде: разговоры ни о чём, и обо всём. А потом он просто проводил меня до университета и помахал рукой. Я больше никогда его не видела. Только вспоминала иногда и всё думала, а зачем он вообще был в моей жизни?  

***  

Пару лет назад, когда мы с мужем в очередной раз притащили с горки наших детей, еле виднеющихся под слоем собранного ими в процессе катания на санках снега, дочка спросила:  

— Мам, ты ведь приготовишь какао, да?  

— Конечно, как всегда после зимних прогулок.  

— А ты так делала когда маленькая была?  

— Нет, тогда ещё не делала... — я не очень внимательно слушала, пытаясь стянуть детские комбинезоны как можно быстрее.  

— Мам, а это, наверное, чтобы согреться?  

Я не ответила, мысли были заняты другими, более земными делами — под кучей одежды уже начала образовываться лужа от растаявшего снега. Но через несколько секунд, стаскивая с ребёнка варежки, стоящие колом от наросшего на них слоя льда я улыбнулась. Я вспомнила его — Матвея. А ещё тот картонный стаканчик и пар над ним, перчатки не по размеру на моих замерзших руках, его голос у моего уха. Я вспомнила его не как образ, а как ощущение.  

Ощущение такого нужного в то время тепла.