Надежда

Воздушная колесница изредка шумела в часы скуки, прерываемые мгновениями панического страха. Неподалеку женщина с некрупными карими глазами и каштановыми волосами, беспорядочно обрамлявшими шею, испуганно трижды перекрестившись, с особой решительностью двигала бледными губами и, не рождая слов, беседовала с небесными угодниками. Лоб ее находился в состоянии покоя, изредка нарушаемом всхлипами капризного ребенка. Пассажиры самолета, собрав всю свою волю, не реагировали на визг и старались водворить на лицо подобие понимающей улыбки с толикой притворства. Человек с ухмылкой прикинул, что пусть и не каждая улыбка выражает радость и ложные слёзы беспокойного ребенка могут ранить других, но фальшивая улыбка — только самого себя.  

— В случае разгерметизации салона кислородную маску нужно сначала надеть на себя, потом — на ребёнка, — ленивое скольжение взгляда и течение мыслей было внезапно прервано хрустальным звоном стюардессы, одарившей пассажиров никем не замеченной дежурной улыбкой. Человек обмяк, ощущая как его тело наряду с мыслями растеклось по сидению и местами перелилось через край, сопротивляясь крепким объятиям сна. Он предполагал сколько сменится картин за эти часы полёта, лишь, откровенно говоря, практически закаменевшая нижняя часть тела останется неизменной.  

Поблизости два товарища непрерывно гудели пуще любой гидросистемы, будучи словно переполненными чувством хорошо сделанного дела и решившими, что имеют полное право на праздник души и тела. Они с азартом выбрасывали ввысь сильные острые руки, будто кругом на трибунах ревел стадион и они, любимцы толпы, весело смеясь, неслись с шумом по воздуху на высоте нескольких сажен над землей. Беседа друзей, понимавших друг друга с полуслова, напоминала мозаику гармонично уложенных маленьких камушков. Подобная гармония дарила ощущение умиротворения, если не вспоминать о том, что нам действительно нравятся люди, которые смело говорят нам, что думают, при условии, что они думают так же, как мы. Человек вздохнул и опустил глаза на колени, где лежала открытая книга, с помощью которой он старался отогнать сон. Погладив печатный текст, он снова взялся за нее, дабы напомнить себе, что его оригинальные мысли не так уж новы.  

Удивительное дело — иметь друга, в чьем присутствии можно смело думать вслух. Наверное.  

— Черт, так жаль, что рейс задержали! Надежды успеть вовремя просто рухнули…- с горечью воскликнул один из приятелей, не скрывая раздражения от досадного и в высшей степени мучительного положения.  

На-де-жда  

Человек вздрогнул и в сотый раз отвёл взгляд от страницы, чувствуя как его тело покрывается гусиной кожей из-за холодных, как ему казалось, порывов ветра, от которых уцелели лишь его тёплые потоки, оставлявшие за собой сквозняк воспоминаний, горько будоража сущность и приближая к пределу, за которым неизвестность.  

…Преодолев несколько пролётов лестницы и проникнув в первую приоткрытую дверь, человек оказался в коридоре клиники, ощущая как подошва скользит о холодный шахматный пол, что, однако, не угрожает падением, как это было бы на мокром снегу. Дойдя до двери знакомой палаты, человек устало плюхнулся на темно-коричневый мягкий диван и раздобыв в рюкзаке зеркальце, пытался воссоздать несколько наигранно веселый и оживленный вид, только, пожалуй, бледность лица и покрасневшие от недосыпания глаза, в которых застыла смутная тревога, выдавали его состояние. Закинув бесполезное зеркальце в карман и спешно открыв дверь одиночной палаты хирургического отделения, его взору бросилась белоснежная, подобно чистому листу бумаги, стена, дающая возможность заново написать историю своей жизни, пропахшей лекарствами, нелёгкими мыслями, одиночеством и тоской. Паутина из трубок и капельниц, нарочито медленно отсчитывающих капли, опутали тёплые бабушкины руки, покрытые тонкими ниточками морщинок. Серое лицо, впалые щеки, спокойные глаза, ласково и с примесью укора за не оставшийся незамеченным недосып, смотрели на человека.  

— Бабуля! Соскучилась небось? — улыбнувшись, человек присел на край кровати рядом с тумбочкой, заставленной пузырьками и таблетками.  

— С этими уколами не соскучишься тут…— совсем по детски бесшумно ответила она. Жалоб наверняка было много, но всё поместилось в единственный тяжёлый вздох. Бабушка, наклонившись к тумбочке, достала оттуда свой совсем ветхий тонкий чехол для паспорта из мягкой коричневатой кожи и протянула: «Возьми, пусть у тебя останется»  

Погладив мягкую обложку и положив в карман, человек собирался невинно отшутиться, дескать, ей рано ещё думать о смерти, — но вдруг он тихо взял бабушкину теплую руку, в голубых прожилках, с тонкой кожей в свою, поднёс к губам и поцеловал. Та ответила едва слышным вздохом и качанием головы, как будто в знак благодарности, — и вдруг голова её быстро наклонилась набок.  

В следующее мгновение в палату вбежал врач, сопровождаемый взволнованной медсестрой. Человек оказался за дверью, в коридоре с хлопающими дверьми, спешащими куда-то медиками и густо разлитым в воздухе запахом лекарств и страха. Он видит перед собой медсестру со стаканом воды, отдающей какие-то распоряжения на непонятном ему языке, и смотрит куда-то вдаль, где солнечный луч, проникнув в единственное окно, медленно скользит по полу. Присев снова на мягкий диван, человек опрокинул голову, уставившись стеклянным взглядом в потолок, под лязг колес санитарных тележек, спешащих в неведомые темные места и закрывающих своим светлым покрывалом малейший луч истины…  

Кто-то в белом халате осторожно, но настойчиво теребит посетителя за плечо, пытаясь разбудить. Человек, проснувшись, в ужасе начал озираться по сторонам, потирая сонные глаза и осознавая, что был охвачен внезапным дневным сном, в который соскальзываешь незаметно и плавно, а после попадаешь в жадные тиски. Паника, охватившая его на мгновенье, тут же сменилась восторженным облегчением. Сон. Это был тяжелый, полный кошмаров сон.  

Мужской голос в белом халате спросил, в порядке ли человек, на что тот торопливо вскочил с темно-коричневого мягкого дивана, спеша в палату, где его наверняка заждалась бабушка. Как вдруг человек вздрогнул от негромкого стука, и воцарилась зловещая тишина.  

На шахматном полу, выпав из кармана брюк, лежал ветхий тонкий чехол для паспорта из мягкой коричневатой кожи, а рядом зеркальце, полное разбитой надежды.  

Человек, действительно, заснул, но ему ничего не снилось.  

Оживлённые голоса вскоре начали стихать, и на утомлённых пассажиров сошла сладостная дрёма, прерываемая лишь тихим сопением и негромким храпом. Спать хотелось так, будто теплые бабушкины руки уже укладывали в постель и накрывали толстым одеялом. Человек потянувшись к рюкзаку, достал свой паспорт в стареньком из коричневатой кожи чехле и осторожно, едва касаясь кончиками пальцев, медленно провел рукой. Он неожиданно легко снял его и отложил в сторону, ощутив как ветер наконец стих.  

Кислородную маску нужно сначала надеть на себя, потом — на ребёнка.  

Никому не принести пользы, если самому потерять устойчивость и выгореть.  

Помоги. Сначала. Себе.