Равновесие

Последняя изба тихо стояла на отшибе мегаполиса. Окрученная искусственной  

плетенью, укрытая редким фруктовым садом, она выглядывала из земли аккуратно, будто опасаясь окружающего сай-фая. По периметру от хаты стояли белые натяжные купала, торчали узкие маломощные прожектора, изредка откуда-то из сбившихся кучек солдат звучал рокот генератора. Все люди планово расхаживали, соответствуя старым протоколам, готовились к приёму важных гостей.  

Советник Эльдар Скуратов был командирован на встречу за успехи в службе, бессемейность и в меру глухую преданность. Скуратов мало чего боялся, и даже переступив лакированный сделанный под глиняный порожек хаты, оказавшись вне привычных кабинетов и собраний, был готов искренне служить. Изба была куда суше, мельче изнутри, чем предстявлялась: потолок шёл волнами малых брёвен, не добирал в высоте и двух метров, от неухоженности и старости он плыл кобальтовыми пятнами древесного грибка. Там же пыльная лампа без абажура качалась немногим выше самоварового сапога, начальным ярким светом щекотала его ребристую подошву — всех зазывала присесть как можно ближе, ведь до сеней и окон её яркости не хватало.  

Скуратов, невольно сжавшись под меру габаритов избы, пройдя по топтаному  

серому ковру, обосновался за дубовым столом. Он косился на редеющие серебром шарпанные бока золотистого самовара, всё елозил по широковатой скамье и с вымученным интересом обозревал рушниковое, иконное и поделочное по ясеню убранство комнаты. Эльдар, готовясь к аудиенции, как всякий верный и разумный советник, прощупал на предмет тонкостей и неожиданностей всё своё грядущее окружение. Ещё рассматривая панорамные фото хаты, он хотел избавиться от жирного самовара, который воровал важную треть стола. Убрав золотистое пузо подальше, Скуратов наконец смог насладиться пышным кушаньями по тарелкам: пряными ватрушками, оладьями с пылу, гусиным жарким с жару и всяким прочим.  

Под тёплую дрожь сладких запахов послышался скрежет и людские окрики за дверью. Вскоре она распахнулась и из неё резко, один за другим, полезли мужики. Всего их было трое: Семён, Пётр и Чванов. Они неказисто расположились в сенях, помялись и каждый зыркнул грозно на закрывающуюся дверь. Мужики в тени от ламповой слабости чуть постояли, переглянулись, почесали бороды и двинулись к столу, к запаху.  

Когда уселись напротив Скуратова, Семён оглянул стол, немного обиделся и  

выволок снова самовар. Тот от своей важности для мужиков возгордился и занял в глазах советника ещё больше места. Пётр себе навалил жаркого, обломал хлебец и принялся кушать. Чванов прочесал всю рыжую бороду, выбирая между сладостью и брикетом масла под хлеб, но в итоге плюнул, отворил свою природность и налил тминного кагору. Один только Семён не ел и не пил, а угрюмо рассматривал Скуратова.  

— Вы обдумали, что мы вам посылали? — не спеша начал советник, подтянув блюдце с пряником.  

— Обдумали, — скоро ответил Семён и добавил задумчиво, — мы вообще много обдумали о вас и ваших делах.  

— Что же считаете с Венесуелой делать нужно, — Скуратов уже шуршал мелкими губами по глазури, — силовой вариант предлагаете?  

— Есть идеи, — Семён обождал и дал друзьям бросить жевать под такой  

диалог, — надобно срезать помощь! У них там что-то нестройное строится.  

— А точнее?  

Скуратов достал из пиджака мелкий в коже блокнот, матовую крохотную ручку  

и сложенную карту мира.  

— Точнее… Думаем там не так всё, волнения не к месту…— замялся Семён да так и застыл с приоткрытым ртом от неуверенности.  

— Рубить и концы в воду, ни к чему миру сосед такой, — Пётр чавкнул-рявукнул, хлебину в кисти сжал: обозлился на недальновидность Скуратова, — это ж надо так делать! Хлеб родимый жечь, рыбу да мясо в яму сносить!  

— Вы к чему это, — советник слабо понимал недовольство, — что такое говорите? Не было такого!  

— Бу-у-дет, слово моё помяни, будет. Так всегда было, я сам видал. Когда разброд какой первая пища страдает. И ни от кого от кого, а от человек, — Пётр победно запустил ложку в горшочек уже с новым жаркое: телёнка пробовал.  

Скуратов наконец разложил карту, подальше от яств, и принялся что-то чертить в блокнотике.  

— Здесь тогда что думаете, — советник указал пальцем на страну на юго-западе Африки, — тут тоже рубить?  

— Тута? — мужики оторвались от еды, перевалились через тарелки своим твёрдыми телами, глянули, после уселись и успокоились, — тута всё понятно. Лезть не видим необходимости.  

Семён наконец не выдержал голоду, поддался соблазну и наложил себе рису с овощами. В порции оказалось много брокколи и сельдерея, которые для него слишком воняли, и он стал кривясь каждую ложку зажёвывать печёной куриной ножкой.  

— Во-во, там у них свои какие тонкости, да ещё с пальбой, драками. Там пока делать нечего. Вот устаканится, можно и на контакт выходить, — подытожил уже хмельной Чванов, размахивая ломтиком буженинки.  

Скуратов ещё долго тыкал по карте, спрашивал, а мужики отвечали в унисон, советы давали, где-то открещивались, где-то по столу кулаками били. На том и порешили с мировой политикой. Там и доели всё, что на столе было, а советнику всё же пряник перепал, где-то между Германией и Конго.  

На передышке мужики обтёрли жирные губы, раскурили трубки да папиросы, осели, опали за столом от довольствия и принялись дышать добротным паром сытости. У Чванова даже пот от выпитого и серьезного разговора выступил, но он его быстро прекратил волевым усилием.  

— С этим мы закончили, — Скуратову пить нельзя было, поэтому он просто разлил водку по трём чаркам и продолжил, — мы вам информацию давали по биологическим разработкам, клонированию и реакции масс. Что думаете?  

Друзья переглянулись, опрокинули первую, занюхали, обработали вопрос и тут же опрокинули вторую. Повеселели. Начал Фёдор, улыбаясь.  

— Мы посовещались и решили, что думать тут нам нечего. Наше дело уложить  

бабу, что выйдет — уже её забота. Не поняли мы как вы без бабы-то дела эти делать будете, но раз так, то у неё хотя бы поинтересоваться надобно. За рождение бабьему коллективу куда понятней нашего, — Фёдор окончательно размяк в улыбке, окосел и было уже руки на друзей закидывал, мол, свои-родные.  

Скуратов слова записывал, оставлял на полях заметки, подчёркивал жирным — старался как можно реже в их мутные и живые лица заглядывать. Мужики тем временем лихо пьянели, их глаза выбелились, окантовав редкие зрачки, заплыли, пошли багровыми жилками и уже явно слипались. Советник понял, что необходимо встречу ускорять, иначе скоро их тела скоро  

вымокнут в собственном житейском соку.  

— Так, а что можете по колониальной инициативе сказать? Стоит массы  

приводить в движение? Международных партнёров нужно привлекать к нашей  

космической программе? — Скуратов заметил в мужиках какую-то недопустимую отрешённость, безразличие.  

Щёки мужиков дулись и пускали горючий воздух, носы слабли, бороды обветшали и распустились с дуру, рот съехал от выпитого.  

— Мы вам много исследований отправляли, вы их читали вообще? Вы при памяти? — бесился Скуратов.  

Мужики суммарно перебороли лень хмельную, но не пристыдились ни капли.  

Ныне уже держались твёрдо, уверенно, новыми глазами осматривали собеседника.  

— Есть у нас мыслишки по вашему вопросу, есть. Скажем так. Если бы мы под  

хутор колодяз рыли, то точно привлекли бы соседа, кузнеца, с полей люд созвали — это всё да. А вот шли бы под нерест с сетями или за кладом каким вещевым, то сами. Братьев-сестёр можно приспособить, соседа облагородить, если раньше плугом аль женой делился. А так… Смотря за чем туда, — Семён деловито указал вверх, — лететь собираетесь. Или плыть, я так из бумажек и не  

понял. Так мы думаем.  

Мужики кивнули в довесок, Чванов икнул и повторно кивнул.  

— Ты нам вот что скажи по-добру, — вклинился Пётр грозно, — на кой мы  

тебе нужны? Держите нас, понимаешь, в сарае белом чудном, еду нормальную,  

а не каши эти постные, только здесь и видим и то раз в полгода! Баб нет даже, отдыху нет, только свои бумаги вечно шлёте.  

Чванов и Семён заукали, округлились, держались твёрдо и с идеей.  

— Во-во, это не годится, нужно иначе как-то к людям. Мы же можем и отказаться, как это, сотрудничать, — Семён видно было по глазам этот момент  

давно устаканил, обдумал. Сейчас играл, что называется, на эмоцию.  

— Пленники что ли мы какие, подневольные, душу вам отдали? Как бы ни так!  

У нас права имеются! — зверел голосом, звенел Чванов. — Имени я своего не  

помню, зато веру имею. Не командир ты мне!  

Скуратов вначале удивился такой резкой перемене тона, но уже осмотрев стол  

подметил три опустевших бутылки. За расспросами и писаниной не заметил как  

мужики свою трезвость согнали прочь и надолго. Благо, и на такую ситуацию у  

советников были припасены инструкции.  

— Действительно, имени не помнишь, Чванов. Только и не можешь: мы тебе его не давали. Вот с памятью это у тебя из-за нас проблема, в лаборатории то ли ошиблись, то ли необходимая людская погрешность, но таким создали, — мирно, немного ласково объяснился Скуратов.  

По инструкции, принятой сверху, на даже наводящие вопросы о природе  

экспонатов следует давать прямой, честный ответ. Уже после по гуманным соображениям память начисто стирается, а мужик живёт и дальше, без  

племени. Советник вызубрил норму на зубок.  

— То… как так создали?.. Это ж ты отец мой что ли?.. Маловат будешь, сука!  

— Чванов налился злобой, обогретой водкой, собирался кинуться, только в дверях показались страшные люди с оружием.  

Мужики друга осадили, держали, хоть и сами злость лелеяли за обиду товарища. Тот горючее бешенство пустил по всем жилкам, ум отключил, но от бессилия осталось Чванову только дурной взгляд по комнате гонять.  

— Объяснись, ирод, что мелешь такое? Какой создал? Мы друг друга с пелёнок  

знаем, отца почившего его знали…  

— Не помните вы ничего. Это вам так кажется, мы так и хотели, — Скуратов начал складывать карту, убрал блокнот под пиджак, говорил теперь тихонько и будто и не мужикам.  

— Ты дурной?! Или перепил малость? Ты ж не пил, точно дурной! — бросил грубость Семён, — иди отсюда!  

— Мы-то кто? — жалобно проговорил Чванов, который успел согнать хмель,  

успокоиться и сжатый в лапах друзей уже чинно грустил.  

— Вы... — остановился в сенях Скуратов, — Скажу просто: мужиков учредили  

давненько, чтобы знание иметь! Как институт государственный не пошло бы, а как прецедент — самое то. Вот вас, голубков, и вывели из пробирок. Мужики опешили, самовольно пыл сбросили, потряслись. Перед закрытием двери Семён спохватился, бросить успел: «На кой?!».  

— Для баланса прекрасного, — донёсся окрик Скуратова, стоящего за дверью, — для гармонии. Вы же последнее мужичьё, в последней избе: советуйте сколько угодно.  

***  

Эльдар Скуратов после задания прибыл домой на телепорте среднего радиуса. Отправка детального отчёта в Научный центр заняла всего секунду — сверхскоростная связь была бесконечно полезной. В Центре полученную информацию проанализируют, скомбинируют с выводами экспертов и создадут план действий. Однако, это работая долгая и кропотливая, а пока советнику полагался отдых на три дня за выполнение задачи.  

В день прибытия Скуратов сложил опрятно командировочный костюм, принял ледяной душ, словом, взбодрился. Следующие два отпускные дня советник пробыл в безудержном отдыхе. Уже под конец третьего, вечером, силясь уснуть, Эльдар со злости сбросил одеяло и думал, чего же ему не хватает для покоя. Тогда же он приковылял сонный на кухню для перекуса. В репликаторе пищи Скуратов настроил новую формулу, обождал минуту и вытянул из отсека горячее свиное рагу, стопочку водки и лучок. После отужинал, выпил, закусил и впервые за службу подумал: «Ах-х, хорошо-о-о! ».