Пятый: Считалочка

Центурия идёт вереницей по высохшему руслу мёртвого ручья. Тяжёлые подошвы калиг, подбитые металлическими шипами, похрустывают по разноцветной гальке когда-то гладко отшлифованной водой. Здесь тоже была жизнь, весело журчал поток, разбрасывая во все стороны капли живительной влаги, на водопой спускались животные. А что сейчас? Сейчас только покрытые мхом деревья с обеих сторон русла мрачными стражами взирающие на чужаков, и тревога, повисшая в воздухе.  

Меня зовут Марк Руций Барр, но здесь я всем известен как Квинт Несговорчивый – солдат VI легиона. Позади меня, закинув за спину поклажу плетётся толстяк Летнул, впереди с пилумом на костлявом плече, виляя из стороны в сторону, стервец Катон.  

Облизнув шершавым языком потрескавшиеся губы, я прошептал:  

Я от брата убегу  

На холмы гулять пойду  

– Эй, Катон, тебя ноги не держат или дороги не видишь? – гаркнул с опустившего почти до земли морду коня тессарий Кальв Тарпей.  

– Так нет тут дороги, командир! – только повернув шею в сторону офицера, произнёс наглец. – Одни камни, да щебень. Ноги переломать можно.  

Это надо же, даже не остановился, не поприветствовал командира! Раньше Катона неминуема ждала бы порка витисом. Десяток ударов центуриона по спине жезлом вправили бы ему мозги, но наш центурион мёртв, а его доспехи и оружие тащу я на своём горбу.  

– Вот и иди по камням и щебню. Не виляй ты, ради Юпитера!  

Катон только хмыкнул, но петлять между валунами перестал.  

Я с козлёнком на лугу  

Прогуляться побегу  

– Квинт, а с тобой-то что? – на этот раз окликнули уже меня.  

Сделав шаг в сторону, я повернулся к тессарию и, задрав подбородок, от чего завязки шлема больно врезались в шею, произнёс:  

– Всё хорошо, командир. Иду прямо, никуда не сворачиваю.  

– Ну-ну. А чего ты там бурчишь себе под нос?  

– Детскую считалочку, командир. Её сочинила моя сестра.  

– Скучаешь, понятно. Ладно, сестра… это хорошо, – поправив заскорузлую от крови тряпку, которой было перевязана его левая рука, он взглянул на пролетающую в хмуром небе стаю птиц.  

Я знал, что у Кальва Тарпея нет родных. Точнее до недавнего времени они были, но погибли в ходе набега варваров год назад. Рим отблагодарил верного легионера за десять лет примерной службы, наделив его участком земли на Севере. Кто ж знал, что дикари считают эту землю своей.  

Я его помою в речке  

Высушу его на печке  

– Как там дела, тессарий? – нас нагнал опцион Дентан принявший командование после смерти центуриона.  

Его красивые русые волосы были мокры от пота, а серо-голубые глаза на смуглом лице будто бы потухли.  

– Всё тихо, опцион! – вскинул руку Кальв Тарпей. – Противник не замечен.  

Похлопав своего белоснежного скакуна по шее и так и не дождавшись от того привычного довольного ржания, конь – точно так же, как мы умирал от жажды, Дентат хриплым голосом произнёс:  

– Держать ухо востро. Разведчики всё ещё не вернулись, мало ли что. Может заплутали, а может…  

– Конечно, опцион. Я вас понял.  

Расчешу гребёнкой  

Накормлю соломкой  

Эх! Был я ремесленником из Торгового квартала проживавшем в небольшом доме на Зелёном холме сразу за Дымным карьером. Жилось мне небогато, зато спокойно – мать, сестра, Облепиха, друзья. И чёрт меня дёрнул свернуть челюсть этому Бестию Малицию из-за малознакомой девчонки. Нет, Маргарита, конечно, была хороша, слов нет, но стоило ли она тюрьмы?  

– Квинт, а Квинт, ну обернись же! – ткнул меня в спину Летнул, дёрнув красными от долгой ходьбы щеками. – Дай попить! Я знаю ты запасливый.  

– Отстань! Чего ещё выдумал? Всё ещё вчера выпили! – отмахнулся я от сослуживца, звякнув пластинчатой бронёй, и расстегнул ремешок шлема, а затем вообще снял его с головы.  

Избить патриция это тебе не кот чихнул. Решение по мне приняли быстро и отправили на полтора года на каменоломни. Юлия – моя сестра и Облепиха – её ручной козлёнок, несколько раз приходили ко мне. Сбивая ножки, она вставала затемно и уже после полудня стояла у Старой дороги с котомкой, внимательно вглядываясь в колонну закованных в кандалы пленников, мелкими шашками двигающихся вперёд.  

Мы напьёмся молока  

Поиграемся слегка  

А потом она пропала, и я узнал, что мама заболела. Когда предложили идти в армию – началась новая война в Галлии, не задумываясь, согласился. Пусть ты заключал контракт на десять лет службы, зато тебе давали восемьдесят сестерциев и разрешали проститься с близкими.  

К маме я не успел (только и осталось у меня от неё простенькое медное распятие – символ нового бога, в которого я не слишком верил), но хоть похороны провели, как надо и долги все заплатил. До сих пор щемит сердце, когда вспоминаю как Юлия и Облепиха провожали меня. Долго махали вслед рукой и крупные слёзы катились по щекам сестры. Конечно, я обещал ей вернуться. Шесть лет прошло. Наверное, сейчас она уже жена, мать, а я вот всё тот же неудачник, подразделение которого попало в засаду и еле-еле спаслось бегством от кровожадных варваров. Впрочем, не кровожаднее нас. В конце концов, это мы к ним пришли, а не они к нам.  

За эти годы мне удавалось дважды выслужиться до дупликария, но каждый раз что-то шло не так – то попадался жадный опцион, то все планы рушил мой отказ закрывать глаза на нарушение дисциплины.  

И всё же мне надо вернуться. Сдержать слово. Ну хоть раз! Обнять сестру, племянников, сходить на могилу матери. Да мало ли чего ещё. В горле словно камни перекатывались, хоть бы глоток воды, пусть прогорклой, мутной, но воды…  

Тииу! Я слышу звук натягиваемой тетивы, я вижу движение в кустах шиповника справа, я чувствую запах пота разгорячённых тел воинов, давно лежащих в засаде и прелой листвы, в которой они прятались. Нет, мне не успеть бросить пилум, копьё не долетит до врага, поэтому рука моя берётся за рукоять гладиуса мёртвого центуриона и вынимает его из ножен, а губы завершают детскую считалочку сестры.  

Раз, Два, Три Четыре, Пять  

Будем брата вместе ждать!