Душа

  Тётушке  моей, Уляне  Яковлевной  Шпак,  са  

мой младшей из дочерей родословной Якова  

Оверьяновича Тарана, В 1943м. году  спасшей  

от расстрела  советского, пленённого  фашис.  

тами танкиста, «узнавшей» в нем своего мужа.  

Посвящение — ей!  

                        поэма  

                             I  

Ни страха, ни малости дрожи.  

Сказала — отрезала: — Всё!  

Да так, что мурашки по коже:  

Авось пронесёт... пронесло.  

И вскрикнули больно салазки  

От тяжести ран мужика,  

Какой же он увалень тяжкий,  

Обуза на бабьи бока.  

А ей-то, не можится с виду,  

Совсем окоснела одна.  

В себе схоронила обиду  

Она для себя — не она.  

Волочет по просеке талой,  

Салазки, к концу февраля...  

Устала. Предельно устала.  

В очах её — меркнет земля.  

И чтобы успеть ей до ночи,  

Свернула на ближний сарай,  

Так вроде бы, к лиху короче,  

А там, и терпению — край.  

Размякла и время настало  

Всю выплеснуть душу...  

                                     до дна.  

Такое... и выплакать мало,  

Ей — мало поверить сполна.  

                          II  

Не верится белому свету  

И толкам, что полнят село...  

И в том: удивленье, и в этом,  

И — он. Пронесло. Пронесло.  

С рассветом, чуть день,  

                                на пороге,  

Чужие гремят сапоги,  

Несут полицаевы ноги  

Того, в ком людского — ни зги.  

— Ану, (гык) скажи, Ули-ана,  

Кого это (гик) — покажи!..  

Дохнул и попятился спьяна,  

Глазниц колобродя ежи.  

— Чего наторочилась? Живо!  

Не то... не пеняй! Не тужи...  

И он, опрокинув «ежи»,  

Хихикнул надсадно и криво.  

Смекнула на что положить:  

Такого бы мордой да в лужу  

Солдат её — признан ей мужем,  

А где мужику её быть?!  

Израненный он, изувечен.  

Своим не приметен лицом.  

Вот так мол и так, и до встречи»!  

О чём говорить с подлецом.  

Спровадить бы «гостя» не споря,  

Да «гык» не без умысла — гык...  

Неймётся подлить ему горя,  

Такой — не проглотит язык.  

— А-а-а... этот?..  

                постельный, одначе...  

Ну, что же, жалеть тебя рад.  

С тебя, причитается, значит —  

Я души беру под заклад.  

Слыхал я. Имею источник:  

Мужик твой, лежит под Ельцом.  

Прибит, (роз-такой полуночник! )  

Пристрелен немецким свинцом.  

Подменку себе подыскала.  

Оно-то, небось, на пока.  

Бабьё не найдёт мужика!  

А с этим, как баба, пропала.  

И рыкнули всполохом двери;  

И сгинула коршуном тень.  

И верит она и не верит,  

Что занялся заново день.  

Опомнилась. Долго-ли-мало  

Вот так, к косяку прислонясь.  

В раздумье прогорклом стояла,  

Кляня осуждающих «власть».  

Но, разве она виновата?..  

Но, разве — не волей судьбы,  

Собою прикрыла солдата  

Она на глазах голыдьбы?  

                          III  

Тогда, на юру в сорок третем,  

Она и душой и челом,  

Забытая всеми на свете,  

Пропала бы так, ни почём.  

За мельницей... вон, на пригорке,  

Объёмистый высится холм...  

От слёз там и воздух прогорклый  

От крови — накрапы на нём.  

И горечь, и боль ненароком,  

Её и волнует, и жжёт.  

Давно миновали все сроки,  

А женщина... женщина — ждёт.  

Присядет у розовых окон;  

Припомнит былинную даль.  

В дали той, незримо-далёкой,  

Её догорает февраль.  

На памяти, девичье-чистой,  

Глубоких снегов круговерть:  

В снегах тех, холуи фашистов,  

Ведут окруженцев на смерть.  

Вгляделась в суровые лица,  

Истомленных болью от ран.  

И, Боже! Не сон ли ей снится?  

Всплеснула руками: — Иван!  

Нет-нет! Это ей показалось.  

На памяти – небыль. «Мара*»!  

И, в эту душевную малость.  

Наверное, верить пора.  

Не верить?..  

Семь лет миновало:  

Надежду душа – бережёт...  

Бывает же в Вере начало.  

Не верить? Неверие – жжёт.  

Сегодня ей тоже не к спеху.  

И снова она у окна.  

Проходит за вехою веха,  

А память, как прежде – одна.  

В глазах её снежые дали...  

И, кто это? Скрипнула дверь.  

И всё! Нет ни зла, ни печали.  

Что значит: в неверии — верь!.  

…......  

*злой демон