Рассказ штурмана

Глава 4. Четвёртая встреча.  

Майор взглянул на лежащего на кровати подполковника. Тот лежал одетый поверх одеяла с закрытыми глазами. Скорее всего, он уже спал и последних слов майора так и не услышал. Был уже первый час ночи, нужно было уже ложиться и самому.  

Утром их разбудил яркий свет солнца, ворвавшийся через окно в их комнату. Ни занавесок, ни штор на окнах не было. Проснулись они почти одновременно.  

– Доброе утро, Вадим. Ты уже меня прости, я вчера, кажется, уснул, не дослушал тебя.  

– Доброе утро, буркнул майор и пошёл умываться.  

Яркий солнечный свет означал то, что пурга уже закончилось. Значит скоро закончится и их заточение. Наскоро умывшись и позавтракав, офицеры вышли из домика. Солнце светило вовсю, насколько оно могло светить в ноябре месяце. Всё пространство аэродрома было завалено толстым слоем снега. Не видно было ни полосы, ни рулежки. Даже не было видно посадочных фонарей, стоящих по вдоль полосы. Вокруг лежал ровный слой снега. На противоположном краю аэродрома, почти у самого леса стоял их корабль, засыпанные по шоссе снегом.  

– Мм... дас..., – сказал командир, – кажется мы хорошо влипли.  

– Ладно, теперь есть надежда, установилась погода, и нас заберут отсюда. А вот что самолеты будут делать?  

– Теперь уже не наши дело. Мы сделали всё, что мы смогли. Пойдем посмотрим, что там Петрович делает.  

А Петрович тем временем пытался запустить свой тракторишку. Офицеры подошли к нему.  

– Старшина, ты что будешь пытаться своим драндулетом почистить весь аэродром? Тут нужна серьезная техника.  

– Ну, весь не весь, но хотя бы проходы сделать, – не отрываясь от своего занятия, буркнул комендант.  

– Пойдем пройдемся хотя бы к самолету, – сказал командир.  

– Да куда вы в своих ботинках, там снега чуть не по пояс. Наденьте хотя бы сапоги химзащиты, – отозвался из своего угла Петрович. Они там, в ящике у выхода.  

Пилоты натянули прорезиненные чулки-сапоги и двинулись к самолету. Снег был по колено, а местами доходил до пояса. Пока они шли туда, услышали сзади тарахтение трактора. Это уже Петрович оседлал своего железного коня и пытался расчистить дорожки.  

Пилоты подошли к самолету. На фюзеляже и плоскостях лежал толстый слой снега. Даже воздухозаборники были забиты снегом. Чистым оставался только хвост.  

– Как жаль, что мы не захватили с собой лопат, – сказал командир, – хотя бы почистили вокруг самолета. Давай вернемся.  

– Ладно, я сам схожу, – сказал Вадим и побрел обратно к домику.  

Через 15 минут он вернулся с двумя деревянными лопастями и офицеры приступили к расчистке снега вокруг самолета. А Петрович в это время успел расчистить рулежку и небольшую часть полосы, достаточную для посадки вертолета.  

– Сегодня уже вряд ли, а завтра уже можно ждать вертолета. Сколько ты говорил, осталось до точки?  

– Чуть больше 300. У нас-то погода есть, а по маршруту как.  

– Да вертолёту то что, не было бы только обледенения. Так или иначе, эту ночь нам придется ночевать ещё здесь.  

И офицеры принялись за работу. Почти до самого вечера без обеда в поте лица они трудились по расчистке снега. Когда уже совсем стемнело, они вернулись в домик, жди и ждал роскошный то ли обед то ли ужин, приготовлены Петровичем. Он нашарил огромную сковороду картошки сосательной из своих запасов достал маринованные грибы и квашеную капусту.  

– Ну, по такому поводу, Вадим, доставай из своих НЗ заветную фляжку со спиртом. И давайте выпьем за хорошую погоду.  

После ужина Петрович пошел к себе, а пилоты вернулись в свою комнату.  

– Вадь, Ты прости меня, я вчера не дослушал тебя, уснул. Но мне кажется, что я понял главное: она дала тебе отставку. И что же дальше? Ты и дальше продолжала его любить?  

– Ну, если тебе интересно, я продолжу.  

– Продолжай, а то всё равно ни газет ни, радио, ни телевизора. Ты так складно все описываешь, тебя слушаешь, словно роман читаешь.  

– Ты знаешь, любовь это как болезнь или проклятие. От неё очень не легко отделаться. Есть такое поверье, что если во время падающие звезды загадать желание, то оно обязательно сбудется. И вот я в 15 летнем возрасте ночью, увидев падающую звезду, загадал желание. Да впопыхах вместо того, чтобы загадать: "Чтобы любила меня Вика", выпалил: "Любить Вику". И это желание сбылось. Оно теперь преследует меня всю жизнь.  

После этой встречи прошло 9 лет. За это время я женился и у нас уже росла дочь. Жизнь наладилась и, казалось, я должен был бы давно уже забыть о своей первой любви и успокоиться. Конечно, я понимал, что для меня она окончательно потеряна раз она уже замужем и у них ребёнок. Но всё равно, даже при упоминании ее имени приятно щемило сердце. После ее открытки я ничего не знал о ней. За это время она окончила институт и получила распределение. Куда их направили вместе с мужем, я не знал. След ее потерялся.  

В том году у меня были проблемы со здоровьем. У меня открылась язва двенадцатиперстной кишки. Меня направили в подмосковный госпиталь.  

В приемном отделении, когда я оформлялся в госпиталь, случайно встретил своего одноклассника Бориса Астраханцева. Мы не виделись с ним более 14 лет. Судьба развела нас по разным дорогам, но шли мы почти параллельно. Оба окончили военные училища, я летное, а Борис – ракетное, оба служили в ПВО, один в авиации, другой – в ракетных частях. Теперь мы оба оказались в госпитале.  

Нам было о чем вспомнить и о чем поговорить. Оформили нас в одно терапевтическое отделение, но, к сожалению, в разные палаты и к разным врачам.  

Свободное время по вечерам мы проводили у телевизора или в беседах. Жизнь Бориса успела его уже основательно потрепать. Он побывал и во Вьетнаме, и на Кубе. Борис мог часами рассказывать о своей жизни и службе за границей, а я слушал его с большим интересом. В хорошую погоду мы по вечерам бродили по аллеям парка и вели бесконечные беседы. И о чем бы мы ни говорили, наши мысли постоянно возвращались к месту нашего детства. А это место на карте было раз и навсегда связано с домом, где я вырос и с Викой, девушкой, которую я впервые полюбил.  

После этих разговоров с Борисом я по ночам долго не мог уснуть. Мысленно возвращался к тем местам и событиям прошлых лет. Воспоминания о первой любви снова выползли из темной пещеры моей памяти, и теперь все чаще и чаще будоражили мою душу. Образ Вики снова тревожил меня. И вовсе, не потому что я хотел что-то попытаться изменить в своей жизни. Нет, я был вполне счастлив и доволен своей семейной жизнью, и не представлял своей дальнейшей жизни без любимой красавицы жены и милой дочери. Здесь было что-то другое. Это был какой-то незаполненный вакуум, скорее всего, просто тоска по прошлому. Мне очень хотелось снова увидеть Вику, узнать все о ней, узнать о том, как сложилась ее жизнь. И что греха таить, мне подспудно хотелось еще хоть раз испытать хотя бы долю тех чувств и тех волнений, которые я испытал тогда, когда был рядом с ней. Но в этом я даже сам себе не мог признаться. Сколько лет я уже пытался вычеркнуть ее из своей памяти, но сделать это так и не смог.  

Теперь мысли о ней все сильнее не давали мне покоя. И в моем воспаленном мозгу родился план. Нужно было разыскать ее, узнать, где она сейчас. Из нашего города ее родители уехали, и врядли кто там еще мог знать, где теперь находилась Вика после окончания института. Как же ее найти? Сделать запрос в институт, куда ее направили? Но постороннему человеку едва ли дадут такую информацию. Пришлось сочинить легенду. По этой легенде, я якобы ищу свою сестру, пропавшую во время войны. И единственным человеком, который может что-то знать о ней, является Никлваева Виктория Николаевна (по мужу Алескандрова), поэтому я ее разыскиваю. Такое письмо я отправил в отдел кадров Крымского государственного медицинского института. Ответ оттуда пришел довольно быстро. Мне сообщали, что Александрова В. Н. вместе с мужем были направлены в распоряжение Ровенского облздравотдела. Следующий запрос был отправлен в город Ровно. Сердобольные люди охотно откликнулись на мою просьбу, и ответили, что она живет в Ровно и работает в педиатрической больнице. Там же сообщили и ее домашний адрес. Теперь оставалось самое сложное: как написать ей так, чтобы муж не смог понять, кто ей пишет, а она сумела догадаться.  

Я прекрасно понимал, что ее финт тогда, в мае 1959 года, когда она во время очередной ссоры с Геннадием чуть не вышла за меня замуж, Геннадий не сможет забыть никогда. И ко всему, что будет в дальнейшем связано у нее со мно, он будет относиться с подозрением. Поэтому писать от своего имени никак было нельзя.  

Я воспользовался тем, что письма в отделение госпиталя приносили и раскладывали в ячейки почтовой картотеке по первым буквам фамилий. Поэтому каждый имел возможность взять любое, даже чужое письмо. Но, как правило, здесь чужые письма никого не интересовали. Поэтому можно было написать ей письмо под чужим именем, не вызывая подозрений у мужа, и получить ответ на это имя в общем почтовом ящике. Под чьим же именем мне выступить? Выбор пал на нашего общего друга Петра. Она спокойно сможет ответить ему, не подозревая, что ей пишу я, а не Петр. Теперь оставалось определиться, по какому адресу она будет мне отвечать. Адрес госпиталя был: «Москва, К-176, ВАГ-1671, III отделение”. Чтобы не вызывать не нужных подозрений, пришлось его немного изменить: «Москва, К-176, ВАГИ-1671. III отдел». Теперь это напоминало какой-то институт. Ее же ответ я найду в ячейке на букву «Ж» (Журавленко). Так и получилось. Написал ей большое, хорошее письмо. И писал его я так, что, по моему мнению, просто невозможно было не догадаться, что это письмо не от Петра, а от меня.  

Уже к концу месяца моего пребывания в госпитале в ячейке с фамилией моего друга я обнаружил письмо со знакомым до боли почерком. Произошло это во время нашей прогулки с Борисом. Мы зашли проверить почту и я, улучив момент, когда Борис не смотрел, сунул долгожданный конверт в карман больничного халата. Мы продолжили свою прогулку. Теперь письмо жгло мой карман, и я не мог дождаться момента, когда я останусь с ним наедине. Мне последнее время везло. Мой сосед, так сильно храпевший по ночам, выписался, и на его место уже два дня никого не клали. Во всей палате я теперь царствовал один. И вот, наконец, Борис ушел в свою палату, и можно было заняться письмом.  

К сожалению, Вика так и не поняла, кто ей писал. Ни мои намеки, ни мой почерк, ей ничего не сказали. Все она приняла за чистую монету. Она писала, что вышла замуж в 1959 году, через год родила сына, и после окончания института вместе с мужем уехала в город Ровно, где вместе работают в поликлинике. Сын болеет какой-то почти неизлечимой болезнью суставов тазобедренной кости, и что это является для нее самой большой бедой в жизни. Из старых друзей никто ей не пишет, их новых адресов она не знает. Мое письмо ее очень обрадовало, и она теперь с удовольствием изливает мне свою душу. На мой вопрос о Вадиме она ответила, что ничего о нем не знает. Последний раз его видела в 1959 году, когда он был в Симферополе, и заходил к ней.  

Это теперь называется просто: «заходил к ней»! Эти ее слова покоробили меня. А впрочем, что она могла Петру написать? Что едва не вышла за Вадима замуж, а потом передумала? Это было только их личное дело.  

К счастью, она не забыла дать свой номер телефона в поликлинике, о чем я просил ее в своем письме.  

Итак, самое главное дело было сделано. Я узнал кое-что о ней, и теперь имею возможность поговорить с ней по телефону, не вызывая никаких подозрений у мужа.  

К этому разговору я готовился долго, все откладывал, подбирая каждое слово, которое я ей скажу. Междугородный телефонный разговор из госпиталя было организовать достаточно сложно. Нужно было ехать на переговорный пункт, а такой возможности у меня не было. Прошла неделя, прежде чем такая возможность представилась. Мне удалось уговорить начальника отделения отпустить меня на полдня в Москву.  

Вот полутемный зал переговорного пункта на Кировской. Медленно тянется время. В динамике то и дело слышны объявления дежурной телефонистки. Вызывают все города, кроме Ровно. Я нервно меряю шагами зал переговорного пункта из угла в угол. Наконец, раздается объявление, словно команда: «Ровно, третья кабина».  

Сердце подпрыгнуло, и я, удерживая себя, словно на вожжах, чтобы не побежать, прошел в кабину. Схватил трубку и в ожидании соединения сел на стул. Пока слышались в трубке только шорохи и атмосферные помехи. Потом донесся далекий голос.  

– Алло, я слушаю.  

– Вика?  

– Да, а кто это?  

– Не узнаешь?  

– Пока нет.  

– А ты попытайся.  

– Вадим?.. Неужели ты?  

– Я. И письмо тебе было не от Петра, а от меня. Неужели ты забыла мой почерк?  

– То-то я почувствовала, что что-то не то, но не могла даже себе представить… Ну, конспиратор! Как у тебя дела? Ты чего звонишь?  

– Долго рассказывать, и не по телефону. Дай мне свой адрес, не домашний, конечно, чтобы я мог тебе написать, и зря не волновать Гену.  

– Да, это ты хорошо придумал.  

– А что ревнует?  

– Не то слово, кошмар.  

– А ты, наверное, даешь ему поводы.  

– Замнем для ясности. Напиши мне «до востребования» на Главпочтамт.  

–Хорошо, дней через десять жди письма. Как Игорь? Сколько ему теперь? Наверное, уже семь? В этом году в школу пойдет?  

– Пока еще нет. Лечим. Из-за этого пришлось отказаться от ординатуры в Африке.  

– А как твои старики? Где они?  

– Кряхтят потихоньку. Они теперь в Броварах под Киевом.  

– Вот это, да!  

– Что?  

– В Броварах у меня дядя живет. А какой у них адрес?  

– Комиссаржевской 28.  

– Буду в Киеве, заскочу к ним.  

– Заканчивайте, у вас осталось полминуты, – предупредила телефонистка.  

– А ты-то как? Женат?  

– Да, есть дочка. Напишу подробно в письме.  

– Жду письма. Не пропадай навсегда.  

– Ладно, целую. Пока.  

В трубке щелкнуло, связь оборвалась.  

Всю дорогу до госпиталя я был под впечатлением этого разговора. Он получился совсем не таким, как я планировал. Не все удалось сказать, что хотелось. Мало успел узнать. Но все-таки контакт установлен. Можно писать письмо.  

Письмо писал несколько вечеров подряд. Писал, рвал, снова писал. Оказалось, что не так уж просто его написать. С одной стороны, не хотелось, чтобы письмо оказалось слишком сухим и официальным, а, с другой стороны, не хотелось слишком уж открывать душу. Одно дело при встрече, а другое дело в письме. Когда говоришь с человеком, то говорят и глаза, и мимика, и интонации, и паузы, а в письме – одни слова.  

Написал в письме подробно о своей жизни, стараясь не затрагивать прошлого, немного бравировал, немного приукрасил свою жизнь. Изобразил себя счастливым, удачливым человеком, достигшим всего, что хотел. А подтекстом было: «Вот видишь, от чего ты в жизни отказалась».  

Письма от нее я не ждал, написал ей, что адрес у меня скоро изменится, а новый я ей сообщу позже.  

Теперь казалось появилась какая-то законченность в наших отношениях. На встречу практически надеяться не приходилось. Командировок в те края не предвиделось, а специально ехать к ней я не имел такой возможность. Но все же, увидеться нам снова пришлось. Случилось это через полтора года, в сентябре 1968 года.  

После госпиталя я о своей язве уже почти забыл, но чтобы закрепить результат, полученный во время лечения, решил в отпуске подлечиться в санатории. Чтобы укрепить свое здоровье, до конца залечить язву, попросил своего военного врача подыскать мне специализированную путевку на курорт, где бы я смог это хорошо сделать. Такая возможность представилась в сентябре. Доктор достал путевку на курорт в Турускавеце. Курорт этот славился прекрасной водой – нафтусей, которой лечили почки от камней и песка, а также желудокишечные болезни. Кроме того, там был азикирит, земляная смола, которой хорошо лечили расстройства органов движения и внутренних органов. Да, это было именно то, что мне было нужно. Трускавец находится в Западной Украине, недалеко от Львова. А где-то там рядом был и город Ровно… Не воспользоваться такой возможностью было бы грешно. Память о первой любви вспыхнула во мне с новой силой. Как она? Так хотелось просто ее просто увидеть. Это желание стало выше всех доводов разума.  

Вот уже уложены чемоданы в дорогу, прихвачено все необходимое для отдыха и лечения. И среди всего этого – заветная записная книжка с адресом и телефоном поликлиники, где работает Вика.  

План был такой: на обратном пути я рассчитывал заехать в Киев к дяде Игорю. Из Трускавца до Киева можно ехать поездом, а можно и автобусом из Львова. Автобус Львов-Киев идет через Ровно. А там можно будет сделать остановку. Вот так я и выбрал второй вариант. Но для этого нужно было предварительно договориться с Викой о встрече. Позвонил ей я уже из Трускавца через несколько дней после приезда. Разговор был коротким. Просто сообщил о том, что напишу ей до востребования на главпочтамт, и чтобы она через пару дней забрала письмо. В письме указал день, когда я на обратном пути заеду в Ровно, и просил о свидании. Домой к ним заходить я не хотел, чтобы понапрасну не травмировать Геннадия. Хотелось встретиться с ней с глазу на глаз. А где и как – пусть решает сама.  

Через неделю получил от нее письмо. Она писала, что очень рада и ждет эту встречу, что будет меня ждать в скверике у своего дома в четыре часа дня. К этому времени пусть я должен быду походить перед окнами их дома. Когда я читал ее письмо, оно мне показалось чем-то обыденным, прозаическим. Все было как-то пошло и так банально.  

Последний день на курорте пришелся на субботу. Прощальный вечер в ресторане с новыми знакомыми и короткая ночь перед отъездом. Утром нужно было вставать рано, т. к. автобус уходил из Львова в шесть утра, а до Львова нужно было еще добираться минут сорок местным автобусом.  

И даже в те несколько часов, которые оставались для сна, мне не удалось заснуть. Предстоящая встреча волновала и будоражила меня. Прошло более 9 лет после нашей неудачной попытки вступить в брак. С тех пор мы не виделись и не писали друг другу. Что я скажу ей при встрече?  

А что, если вдруг она скажет, что тогда ошиблась, что по-настоящему любит именно меня, и что хотела бы все исправить? Что тогда делать? Что ей ответить? Готов ли я изменить все в своей жизни? Нет, конечно, нет. Мечты мечтами, а жизнь жизнью. У меня теперь семья, я люблю свою жену и дочку. Сколько пережито за это время и хорошего, и плохого! Это нельзя ни вычеркнуть из жизни, ни забыть об этом. Да, я любил Вику, и, что греха таить, пожалуй, люблю и сейчас, но что-то менять в своей жизни я не собираюсь.  

Я поймал себя на мысли, что мне все эти годы хотелось хотя бы одни сутки, хоть одну ночь провести с ней. Отлюбить, отвести душу, удовлетворить свое ненасытное неразделенное чувство безответной любви. И тогда бы все стало на свои места. А если она представит мне такую возможность? Нет, конечно, нет. Это глупо. Размечтался…  

Мне, пожалуй, нужна не женщина Вика, чужая жена, а ее образ, созданный мною же самим. А этот образ сейчас так далек от реальности.  

Эти мысли не давали мне уснуть в последнюю ночь в Трускавце. Они не покидали меня, и тогда, когда я трясся в пыльном автобусе по дорогам Западной Украины, направляясь в Ровно. Путь в 180 с лишним километров автобус проделал за 8 часов. Были и остановки в пути в районных центрах. Прибыл в Ровно он с опозданием, так что времени едва только хватило, чтобы отвезти свой чемодан на железнодорожный вокзал в камеру хранения и добраться до места встречи. Я без труда нашел нужную улицу, нужный дом и скверик напротив их дома. Оставалось несколько минут до назначенного часа.  

Погода портилассь. Когда я выезжал из Львова, небо было ясным и безоблачным. По мере того, как я приближался к Ровно, небо все больше хмурилось, и сейчас с минуты на минуту готов был уже начаться дождь. Как назло, зонтик остался в чемодане в камере хранения. Да и как-то неудобно было идти на свидание с зонтиком. А зря.  

Я ходил по площади перед ее домом, с нетерпением поглядывая на часы. Стрелки словно замерли, а темные тучи все быстрее бежали по небу. Наконец, большая стрелка часов доползла до цифры 12. Конечно, она моглат опоздать минут на 10-15, это вполне допустимо. Прошло еще минут пять.  

Женская фигура появилась внезапно под аркой дома. По светлым волосам я сразу же узнал ее. Сердце радостно вздрогнуло. Она подошла ко мне быстрой походкой, и просто, словно последний раз мы виделись только вчера, небрежно бросила:  

– Здравствуй, я на пару часов сорвалась из дому, сказала, что пойду к подруге. Пойдем.  

Она деловито вяла меня подруку и увела с площади от окон своего дома. Это произошло так быстро и неожиданно, что я даже не успел ее рассмотреть как следует. Теперь она шла рядом со мной, как в мае того далекого 1959 года, уверенно опираясь на мою руку. Я косил глазом, пытаясь ее рассмотреть получше. В голове была неразбериха. Как долго я готовился к этой встрече, но все равно, так и не смог заранее для себя что-то определить, о чем я буду ей говорить, какую позицию буду занимать? Для себя решил, что заранее ничего решать не буду, а буду действовать по обстановке. Затаенная мечта о тайном свидании где-то в укромном месте рухнула. Пару часов беседы где-то на улице или в парке – вот все, на что я мог рассчитывать.  

– Ты надолго?  

– Нет, я проездом. Вечером поездом на Киев. Заеду к дяде Игорю.  

– Мне мама рассказывала, что ты к ним к ним заезжал в прошлом году. Спасибо за игрушку для Игорька. Он с этой машиной до сих пор не расстается.  

– Что же ты молчишь? Рассказывай.  

– Особенно рассказывать-то нечего. Я довольно подробно тебе все написал в письме.  

– Ты все там же служишь? Летаешь?  

– Да, но теперь после окончания института работаю в научно-исследовательском отделе и продолжаю летать.  

– И все в той же глухомани?  

– В общем-то, да, но это далеко не самое глухое место. Есть места куда похуже. Как-никак, а до Москвы всего 6 часов езды. А теперь с командировками в Москве бываю почти каждый месяц.  

– В каком ты звании сейчас?  

– Капитан. Капитан на майорской должности.  

– А ты знаешь, я же тоже старший лейтенант запаса медицинской службы.  

– Да, я знаю, вы, медики, народ тоже военнообязанный.  

Погода испортилась окончательно. Из моросящего, дождь перешел в настоящий. Ни у нее, ни у меня зонтов не было. Нам не оставалось ничего другого, как нырнуть под крышу открытого летнего кафе в сквере. В этом кафе, кроме нас, посетителей больше никого не было. Зевающая скучная буфетчица быстро сообразила, что нам от нее ничего не нужно, отвернулась и занялась своими делами.  

Теперь мы сидели за столом летнего кафе и беседовали спокойно, словно никогда не было бурных страстей, сомнений и переживаний. Сидели рядом просто двое взрослых, хорошо знакомых людей и беседовали, как будто бы расстались только вчера.  

– Взять что-нибудь?  

– Нет, не надо. А ты, если хочешь, закажи себе что-нибудь. Я ничего не хочу. Мы только недавно пообедали.  

– Я тоже ничего не хочу.  

Разговор был каким-то пустым, поверхностным и был совершенно не таким, каким я его себе представлял.  

– Как дела у Игоря?  

– Да все так же. Не хочется об этом говорить. Намучились с ним. Мальчик едва передвигается.  

– Прости. Я не хотел причинить тебе боль.  

– Да, что уж там. Как ты, как жена, дочка? Фотографию показал бы.  

– Одну минутку.  

Я достал из кармана удостоверение личности и из-за обложки вынул фотографию красивой женщины с трехлетней девочкой. Это была лучшая фотография жены, которую я постоянно носил с собой. Вика взяла фотографию и долго и внимательно изучала ее. Я же внимательно следил за выражением ее лица, глаз и невольно сравнивал их.  

Да, жена была красивее, ближе и роднее. Чтобы мне это понять, должно было пройти много времени. Моя первая любовь изменилась за это время еще больше. Ничего в помине не осталось от той тоненькой хрупкой девочки, которая в далеком 1953 году пришла поздравлять меня с днем рождения. Сейчас передо мной сидела женщина средних лет с вполне средне-украинской фигурой, полными руками, полной грудью и широкими бедрами. Волосы, собранные сзади в пучок, были давно не крашены. Их светлые концы резко отличались от более темных, росших от самых корней. И только глаза, правда, немного уставшие, оставались все теми же, и такой же слегка лукавой и задорной была улыбка. Улыбка той прежней, такой знакомой и любимой Вики. Что же в ней было такое, что так до сих пор влекло меня к ней?  

Я не успел ответить себе на свой вопрос. Она вернула мне фотографию со словами:  

– Да, она красивая … И дочка прелесть. Сколько ей сейчас?  

– Уже шестой год. Большая.  

– Наверное, души в отце не чает?  

– Да, мы с ней друзья. А ты откуда знаешь?  

– Да это по тебе видно.  

– Странно …  

– А ну, дай, я еще раз взгляну на фото.  

Я подал ей фотографию, которую еще не успел спрятать в карман.  

– А ты знаешь, у нас с ней есть что-то общее.  

– И не что-то, а многое. И улыбка, и поворот головы.  

– Ты что, серьезно? Не потому ли ты женился на ней?  

– Все может быть …  

– Ты не шутишь? У тебя до сих пор это не прошло?  

Я отрицательно в задумчивости покачал головой.  

– Нет, правда, серьезно?  

– А ты как думаешь, почему я здесь?  

Вика в задумчивости умолкла. Потом уже каким-то другим, душевным, почти материнским тоном продолжила:  

– Знаешь, ты не жалей. Все, что ни делается, все к лучшему. Из меня получилась неважная жена. Ленивая, сварливая. Тебе-то я могу сказать, и неверная … Хорошего мало. Тебе другая нужна. И ты, кажется, нашел.  

– Ты просто наговариваешь на себя.  

– Нет, правда. А знаешь, я рада нашей встрече, рада, что не забыл, что хранишь в памяти наши юные годы, что помнишь обо мне. Что любишь меня. Неужели правда, ведь прошло столько лет, я доставила тебе столько страданий, а ты все равно продолжаешь меня любить?  

Я утвердительно кивнул головой.  

– Бедненький … Она рукой провела по моей щеке, а я прижал щекой ее руку к своему плечу. На какое-то время установилось молчание, и только было слышно, как шумит дождь вокруг летнего кафе.  

– А ведь тогда Геннадий не выполнил вашего соглашения. Уже на следующий день он примчался ко мне. Мы все взвесили, все обсудили, и пришли к выводу, что правильнее будет мне остаться с ним. У нас с ним много общего, и самое главное, он был рядом, а ты далеко. Он не оставил бы меня в покое, даже если бы мы с тобой расписались. Жалею ли я о своем решении? Пожалуй, нет, но ты знаешь, когда мы с ним ругаемся, а это бывает довольно часто, я ухожу в другую комнату и мысленно уношусь в тот далекий наш с тобою май. Как было все тогда чудесно, словно во сне! Я успокаиваюсь, отхожу душей. Это моя палочка-выручалочка.  

При этих словах я взял ее руку и нежно прижал к своим губам. Ее слова были бальзамом для моей истерзанной безответной неразделенной любовью души.  

Начинало темнеть, дождь прекратился. Два часа, отпущенные нам судьбою, заканчивались. Она заторопилась домой.  

– Ты знаешь, я пойду. Не надо провожать меня. Мне хочется немного побыть одной, прежде чем я войду в свой дом. Спасибо, что навестил. Дай я тебя поцелую.  

Она подошла ко мне вплотную, обеими руками обняла меня за шею и крепко поцеловала в губы. В этом поцелуе не было ни огня, ни страсти. Скорее это был поцелуй благодарности за память о нашей юности.  

– Постой секунду, я чуть не забыл.  

Я быстро достал из кармана небольшую коробочку с флакончиком розового масла, специально купленный мной для нее в Ужгороде.  

– Это тебе на память.  

И она ушла. Так закончилась наша самая короткая встреча. С тех пор прошло много лет. Память о первой любви осталась, но теперь она уже не тревожит так, как прежде. Годы идут … Однако жизнь подарила нам еще одну, надеюсь, последнюю встречу.  

Вадим умолк, после довольно долгого молчания Павел спросил:  

– Послушай, а как к твоим этим выкрутасам относится твоя Настя? Она знает о Вике?  

– Перед женитьбой я рассказал Насте о Вике, о своей неудачной попытки жениться. Решил, что пусть она сразу узнает всё, что было до нее. Но встретил вдруг неожиданную ее реакцию.  

– Какого чёрта ты туда влез? – в запальчивости говорила Настя. – Девчонка жила себе спокойно, училась, планировала свою жизнь, видела серьезные намерения со стороны ее парня. И вдруг явился ты, взбаламутим всё, вскружил голову, потащил сразу в ЗАГС. Еще бы, лейтенант в парадной форме, и сразу жениться. Как тут устоять? А потом одумалась, взвесила всё. Пусть парень с поганеньким характером, но зато сын профессора. А это и поблажки в учебе, и обеспечено хорошее место при распределении. Да не любила она тебя.  

– Но я ведь ее любил, – пытался оправдываться я, а потом понял, что сработала женская солидарность. А может быть, оно со стороны так и выглядело.  

– А если любил, – продолжала напирать Настя, – так почему не добивался ее? Поехал да увёз бы ее. Пусть даже от мужа, если она уж тебя так была нужна. Это было бы по мужски. И она тебя бы зауважала. А то просто смирился.  

– На чужом несчастье свое счастье не построишь, – резонировал я.  

– Ну, как знаешь.  

– Больше мы с ней на эту тему никогда не говорили. Но я всегда знал, вернее чувствовал, что Вика у неё сидит в сердце больной занозой. Но ничего поделать с собой не мог. Не мог выбросить Вику из своего сердца.  

– Ладно, давай уже будем спать, – предолжил командир, – уже первый час. Завтра, вернее уже сегодня, надеюсь, за нами уже прилетят.  

С раннего утра и до темна они ждали вертолет. Но он так и не прилетел. Пришлось им еще одну ночь провести на этом забытом заснеженном аэродроме. Вечером перед сном Вадим продолжил свой рассказ.  

(продолжение следует)