Уровнем ниже.

Уровнем Ниже  

Сотрудник агентства недвижимости был немногословен.  

— Комната в двушке, восемь остановок от центра, восемь в месяц, предоплата за три.  

Он чиркнул острым как бритва ногтем по апельсиновой кожуре, и сквозь полутемные стекла очков я увидел совершенный механизм, соответствующим всем гостам и стандартам.  

–- Да, знаю. Вам нужна квартира, но за такие деньги это нереально. Boт ключ.  

Последнее слово он проглотил вместе с долькой апельсина, которая медленно заскользила вниз по его пищеводу в полном соответствии с Женевской конвенцией.  

— Альберт, подними трубку, там Нестор на проводе, – послышалось за перегородкой.  

— Да... однокомнатная в центре тысячу в месяц... Да, уже пришел. Подвиньтесь, пожалуйста.  

Я отодвинулся, равнодушно наблюдая, как чьи-то руки ловко отсчитывают тысячу долларов. Потом подумал и взял ключ.  

Вектором моею перемещения в пространстве всегда было ощущение комфорта или отсутствие такового. Не было ничего удивительного в том, что в доме на окраине города не работает лифт, нет горячей воды, а батареи посреди зимы едва подают признаки жизни. В углах стен наметилась плесень, а сваебойная машина за окном вгрызалась в мерзлый грунт с таким остервенением, что все вещи в комнате вибрировали и постукивали с начинающим пугать меня постоянством. К одиннадцати вечера все прекратилось.  

Я посмотрел на рекламный плакат, висящий на голой стене и изображающий огромный транспортный корабль, плывущий посреди лазурного моря. Лазурь существовала отдельно от корабля, она походила на резиновую губку, выжатую в каком-то общественном месте, а затем с остатками пены помещенную под сканер. На носу корабля виднелась фигурка человека, напоминающая пресловутого Альберта, следующего с грузом апельсинов до Владивостока, где апельсины сортировались и становились грузиками, поддерживающими равновесие в нашем нестабильном мире. Внизу плаката стояла надпись : «Verliere die Hoffnung nicht, und du wirst ewig leben! »  

За окном падал снег. Это происходило быстро и по-предательски тихо. Город еще нежился в молочном свете фреоновых вывесок, не подозревая, какая суета и толкотня будет завтра на его улицах. Спящие в обнимку с лопатами дворники мелко вздрагивали во сне и молили бога о временном перемещении экватора в наши широты. Куда-то еще спешили снегоуборочные машины и трактора, которые завтра безнадежно завязнут в снегу и будут перемигиваться подслеповатыми фарами, вызывая новые машины, которые в свою очередь тоже придут в полную негодность, и так будет продолжаться еще неделю, пока не кончится горючее, не сменится начальство и пока, в конце концов, все не успокоится само собой...  

Посреди ночи я проснулся и сразу же почувствовал необычный запах. Он был острый и одновременно терпкий, не вызывающий опасения, но пробуждающий любопытство. Я встал и зачем-то подошел к плакату, как будто источник запаха мог находиться там, но корабль с угрюмой неотвратимостью продолжал свое движение в безднах лазоревой губки, а запах видимо шел из коридора, а точнее просачивался из комнаты номер два, куда я не смог зайти из-за необременительного чувства порядочности и отсутствия любопытства, которое в этот вечер мне не досаждало.  

Я вышел в коридор, а потом вошел в комнату номер два, напротив. Она была oткрыта, я знал об этом, но свет зажигать не стал. Этo казалось преступлением. Не тяжким, хулиганство без отягчающих но кто-то, сидящий внутри и ведающий цензурой поставил галочку на этом месте и погрозил пальцем. Было темно и необычайно свежо. Я осмотрелся. Пустыня не казалась бы более безрадостной, чем полное отсутствие предметов или хотя бы намека на обустроенность. Кто-то прихватил стекло с балконной двери и, выходя, передернул затвором М-16, произнеся сакраментальное: Astalavista.  

Перед окном рос кипарис. Он рос прямо из земли, и, минуя второй этаж, где я находился, терялся где-то в черноте неба, сплошь усеянного звездами. Снега не было. Асфальт перед домом был покрыт небольшими лужами, которые словно маленькие кляксы расположились в шахматном порядке и убегали куда-то вдаль вместе с дорожкой из серого булыжника. Поодаль стояли три пальмы, их кроны медленно и величаво раскачивались под порывами ветра, приносящего с собой странные и сводящие с ума запахи. Я зажмурился и сделал глубокий вдох, чувствуя бешеный стук собственного сердца.  

Когда-то в детстве пьяный дворник выпустил стаю ручных голубей. Они описали круг над домом и куда-то исчезли, а я остался стоять с запрокинутой ввеpx головой, чувствуя с каждой минутой, что реальность куда-то уходит, вытесняемая пустым и абсолютно свободным пространством, где не действуют никакие человеческие законы, а каждый существует по отдельности, наполняя свою пустоту своими образами и мыслями. Сейчас это не имело бы никакого значения, если бы я не смог дотронуться слегка дрожащей рукой до влажных иголок кипариса.  

Они оказались реальными, жесткими и колючими, но, вместе с тем они существовали в той самой заветной пустоте, моей пустоте, которая сейчас начала заполняться с немыслимой скоростью. Прямо передо мной лежал неизвестный город с пальмами, звездами, дорожками из булыжников и чем- то таким, что скрывалось в темноте и звало к себе. Я вернулся к двери и увидел, что на противоположном конце пространства в окне моей комнаты снег все еще продолжает падать и неизвестно, кончится ли он когда- нибудь или нет. Выбор был сделан. Пройдя несколько шагов и перегнувшись через балконные перила, в два приема я оказался на земле и отправился покорять новый мир.... Дорога уходила на запад. Темнота начала расступаться, но не настолько, чтобы сделать окружающие предметы ясными и однозначными. Обозначились контуры невысоких зданий, причудливые формы изгородей. Несколько очагов света вдали делали мое движение чем-то осмысленным, рациональным, не имеющим особой цели, но дающим право считать все происходящее реальностью.  

Немного погодя, я вышел к небольшому деревянному мосту и спустился вниз по пологому песчаному берегу. Река оказалась не широкой, но быстрой, со мужеством изгибов, полная шорохов и звуков. Не отдавая себе отчета, я зачерпнул ладонью воды и напился. Это походило на какой-то ритуал. Откуда-то из памяти возникли старые медные таблички, погребенные ранее под толщей необходимого и практичного, но лишнего сейчас. Потемневшие надписи на них едва просматривались: Зурбаган, Балларэт, Гель-Гью. Это были названия городов, придуманные когда-то очень давно Александром Грином. Внезапно я ощутил, что должен увидеть море; в том, что оно рядом, не было никаких сомнений...  

Спустя полчаса я вышел на широкую дорогу и сразу же услышал шум автомобильного двигателя. Я замахал рукой. Механическая тележка неопределенного вида притормозила, и я нырнул на заднее сиденье.  

–- В порт.  

Водитель не проронил ни слона, точно каждую ночь он делал то же самое, и это давно вошло в привычку. Мы понеслись вперед, выхватывая светом фар из темноты странные сюрреалистические пейзажи.  

Внезапно, я почувствовал чье-то движение. Рядом сидела женщина и с интересом меня рассматривала.  

— Простите, я вас не заметил.  

— Ничего страшного, – голос казался усталым. Она отвернулась к окну, и я отметил, что мы с ней примерно одного возраста, только сохранилась она несколько лучше.  

— Зачем в порт?  

–- Хочется посмотреть на корабли, — я улыбнулся, — Звучит глупо?  

— Да, -- она повернулась ко мне, -- Да и не сезон сейчас.  

— Я понимаю, но это важно для меня. Считайте просто прихотью.  

— Приехали, — сказал водитель не оборачиваясь, и я отметил, что голос у него густой и пропитый.  

Я вышел из машины и оказался на берегy небольшой естественной бухты. Со всех сторон ее окаймляли поросшие растительностью горы, дающие идеальную защиту от шторма. Да, не сезон. У небольшого пирса притулились три рыбацких лодчонки и что-то похожее на баркас. Море казалось абсолютно спокойным. Оно было темным и огромным, именно таким, как я представлял, только более богатым на звуки и какое-то внутреннее содержание, которое открывается лишь со временем.  

Я пошел вдоль берега по мелкой гальке и вдали увидел маяк. Он выглядел старым и заброшенным, но, возможно, был еще действующим, как все старые, но добротные здания, чей срок уже наступил, но чьи ладно подогнанные камни научились сопротивляться непогоде и человеческому непостоянству.  

Meтров через сто я остановился. В тихом прибое чувствовался холод и покой. Я закрыл глаза и представил бесконечное пространство, в котором существовал небольшой шанс ощутить себя свободным, которое реально, но все условности в нем сведены до уровня рефлексов, а, следовательно, была возможность их преодолеть. Раздевшись, я вошел в воду и поплыл...... Когда я вышел на берег, то увидел свою попутчицу. Она сидела на крупной гальке и курила.  

— Зря купался, здесь в прошлом году цистерну с нефтью разлили. Местные до сих пор боятся.  

— Надо было раньше сказать.  

— Извини, не успела. У меня проблема, ночевать негде.  

— А что случилось?  

— Приехала с одним козлом из Ростов я, а он смотался. А здесь тикая глухомань...  

— А что это за город?  

Она сказала.  

Я присел рядом и тихо засмеялся. Она тоже почему-то засмеялась, а потом спросила:  

— А ты думал, ты ГДЕ?... Дорогу к дому мы нашли без особого труда. Главным ориентиром служил огромный кипарис, единственный во всем городе. Водитель остановился за полквартала, и мы подождали, пока его старенький «Фольксваген» не скроется за углом. Когда мы подходили к дому, из подъезда выскочил моложавый пенсионер в шортах и, оглядев нас с ног до головы отправился на утреннюю пробежку.  

— Как у вас батареи? -- крикнул он на бегу.  

— Почти ледяные, -- ответил я.  

— Вот, гады, а у меня жарят как в Африке. Креста на них нет, -- и он погрозил кому- то кулаком.  

После нескольких акробатических упражнений, мы оказались в исходной точке моего путешествия. Уже почти рассвело. Пробили часы и вслед за этим послышались глухие удары, от которых задрожжали стены.  

–- Что это, землетрясение? – спросила она.  

— Сваебойная установка Хочешь посмотреть? – я отвел ее в свою комнату и до непристойности долго наслаждался произведенным эффектом.  

–- Где я? – наконец спросила она и икнула.  

— Не бойся, -- я подошел к ней и погладил по голове. А потом зачем-то обнял...... Спустя несколько часов мы лежали в постели и курили. В подъезде хлопали двери, хрустел снег, из форточки шел густой пар, оставляя белые узоры на стенах. С другой стороны слышалось пение птиц, тихий шелест листьев под крупными дождевыми каплями. Все эти звуки накладывались друг на друга, образуя причудливое переплетение.  

— Не понимаю, что происходит, — признался я ей, -- Сказка это или реальность...  

— А ты читал в детстве сказки?  

— Читал, но как то все забыл.  

— Если все происходящее сказка, ты попал бы в идеальный параллельный мир. Там встретил меня, а, затем ушел в далекое плавание. Я бы тебя ждала долгие годы, потом вышла за тебя замуж, и мы жили бы долго и счастливо.  

— Так все у тебя просто.  

— А в сказках именно так, — она прочистила горло и продекларировала:  

Мы поедем с тобой в Балларэт  

И оставим все на окне –  

Равнодушие старых часов  

В равнодушии старых стен.  

Мы поедем с тобой в Балларэт.  

По следам наших голых ног,  

По осенним снам на песке,  

По звезде, что ведет на восток.  

Мы поедем с тобой в Балларэт  

И не будем больше мечтать,  

И забудем все о себе,  

Чтобы видеть, слышать, дышать.  

Я уйду Одиссеем, а ты  

Пенелопою будешь ждать  

И над пламенем тусклой свечи  

Мой портрет начнёшь вышивать.  

Мы педем с тобой в Балларэт,  

Не заметив, что город спит.  

Пусть не сбудутся сны на песке,  

Пусть не сбудется время молитв.  

Но настанет тихая ночь,  

И луну закроет звезда,  

Мы уедем с тобой в Баларэт,  

Навсегда, навсегда...  

— Ты ведь думал об этом?  

–- Да, какое-то время. И это действительно было красиво.  

— Но все исчезло. А это значит, что нас окружает реальность.  

–- И что же делать в этой реальности?  

Вместо ответа она встала и начала одеваться. Потом ушла на кухню и долго варила кофе. Когда вернулась, я еще продолжал ждать.  

— Мне нужно идти, — наконец сказала она, — В реальности все не так как в сказках. Что у нас общего? Только секс, да и то весьма средний. Надеюсь, ты не обижаешься.  

— Что делать... — я развел руками, – Ты, наверное права. Куда желаешь выйти, в снег или дождь?  

— Если у тебя найдутся деньги на такси, то в снег.  

— Конечно, — ответил я чем-то смутно польщенный, -- а почему так?  

— Отсюда до Ростова в два раза дешевле, -- ответила она.... Вечером я вышел на балкон, сорвал несколько иголок кипариса и размял их в ладони. Запах был терпкий, но уже не тот, не такой, как вчера. Медные таблички в памяти вновь начали покрываться слоем пыли. Внезапно, рядом кто-то кашлянул, и я увидел моложавого пенсионера, стоящего на соседнем балконе.  

— Как батареи? – опять спросил он.  

–- Ледяные, -- сделал я дубль, — И никакой надежды.  

— А как квартира? – он хитро подмигнул, — Нравится?  

Выглядел он бесцветно В шортах и старой толстовке, надетой прямо на голое тело.  

— Я, кстати, хозяин. Moгy продать. Возьму недорого, сущие пустяки…  

— А почему продать? Если вы ангел или... Почему нельзя просто подарить?  

Он погрустнел.  

— Подарить не могу, только продать. Подарки знаете ли. Не ангел я, простите. Не тот у меня уровень...