Скелеты идут в долину

Народы великие молвят мне о скелетах в их долине с кривой луной. Я даже не знаю, что это за народы мне толкуют, но они есть прошлое нас, грандиозное или тленное, неясно. Все те народы показываются мне в моем одиноком доме.  

Скелеты алчны влезть к ним через настоящее, через мой дом.  

Нужды мне нет вам рассказывать о себе, вы же сами абсолютнейшая копия меня, подсаженное на морфий или эпинефрин в медикаментах, на опиум.. Народы в вялом, тихом опьянении говорят мне:  

– Кумиры, правители, гортанобесники.. ты их сладко кормишь, люто оживляешь их через свой дом.  

Всуе мне слова их. Я толики не смыслю в их сути обращений.  

Нет, это не морфий, коего дюженные запасы у меня есть в подземной части жилища моего дома, который есть врата для скелетов.  

В тихую ночь я вглядываюсь туда, но там одиночество, и нет скелетов, нет дьявола и нет народов. Здесь одиночество спаслось людьми. Кумирами, правителями, чревоугодниками.  

Я спрашиваю их, а они рвут с себя тонкую морщистую плоть и явственно тонкими или жирными пальцами тыкают в кровавые кости, глядя на меня, иногда исподлобья, огромными очами, которые чуть светлее пространства окружающего.... Они создают шахту, воочию я вижу это, кладут рельсы и отправляют самих себя вниз...  

Я пишу это перед мертвой алой розой в стеклянном бокале. Я сижу в небольшой беседке, в моем тягостном, чистом дворе с зеленым огроменным газоном. Различаю в тишине разные звуки из подземной части моего дома. Народы возвращаются снова и снова ко мне. Жалуются.  

Вбирая всю волю свою в себя, я пробую говорить со скелетами внутри сырой освещенной шахты с факелами:  

– А вы...  

Они опустив очи к тонким ногам, сдирали кожу и тыкали в кости грязными пальцами, оставаясь в безмолвии. В исступленном бреду я бегу в дом за морфием...  

А шахта с рельсами внутри работает...  

Солнце сияло с небес, день был тих. Звуки Оттуда приглушились. Я пытался сготовить стрепню для моего сосущего желудка у себя дома. Это занятие тщетно, я знал это. Народы предупреждали. Есть скелеты в твоем доме, есть мор в твоем доме.  

– Они все тащат к нам...  

Глотая слюни под морфием, я спрашивал у народов, кто эти скелеты.  

– Твоя знатность, твои короли, твои госпадари.  

– Они ужасны?  

– Семингреховны...  

Морфий поработил меня, я впал в небытие.  

Кривизна луны изменялась, скелеты не изменялись. Я выжигал себя морфием и одиночеством в животе, выслушивая народов.  

""""  

Дьяволотворный дух и есть то место, куда я боюсь бежать, а меня призывают к нему. С фонарями в руке тихой ночью стучатся:  

– Ты непослушен...  

С ними являлся демон. Это постулат, о котором они не знали, не знают, а мне это ведомо. Отпрыск церкви заселялся в моем одиноком доме, уходил в погреб уже к прибывшим, к другим демонам.  

Мои мысли запрещают мне узнать, что они там делают, сотворяют, но незнание еще более вопит мне узнать, но мысли, а за ними и сердце, захлебывавшееся кровью из горячих, еще живых, жил, кидают на меня тяжеленые кандалы.  

Послушники возвращаются ко мне по три раза в семь дней. Так дрожаще бредет моя жизнь, как я забоялся место, что есть у абсолютно каждого человека, и то место, куда изрыгивают ту скверну, льющуюся потоком из места людины.  

Дьяволы ничего не творят со мной, но я осознанно наблюдаю, что я иссушаюсь. Так было тридцать три дня, на тридцать четвертый день луна все явственно начала подкрадываться к моему дому, что я даже в конвульсиях смотрел на воров, что подставляли неведомую лестницу к светящемуся кривому диску. Мои очи не видели залезавших на нее вдали, но обозревали их падение на земь со сладким спокойным лицом.  

Я читаю в уме все латании, но ничего не меняется.  

Книга, название которой я не буду вам сообщать, рассказывает мне о магнетизме дьяволов и луны. Рыдая с мором внутри, я читал, читал, пока не закричал от резких, мерзких невольных подрагиваний легкого, мокрого моего тела...  

На девяносто девятый день тварные отпрыски не по своей воле будут возвышаться к луне. Что же будет..  

" Им нужна помощь, им нужно порабощение, уничтожение и испепеление народов, они стянули с себя всю кожу и заселили мой дом. Убивают мой покой, дабы я ничуть не слышал народов.. они отправят в шахты меня.. я это знаю, они мне говорят это со скелетами...."  

"""""""  

Долина есть блажейнейшее место для истиности человеков, она есть чистилище для глубоких медитаций, самопроизвольного опьянения. Она есть башня каменная, откуда можно наблюдать с состраданием, с блаженством. Эта долина недоступна всяким глазам, ушам, носу, языку, кончикам пальцев. Чистилище есть башня. В башне нет врат, места для дозора, в ней есть недоступное для тела..  

Скелеты оттого без кожи, что плоть их без начинки, скелеты оттого, что только одно не покинуло их. Безупречная основа тела, которое есть есть причина жизни их кумирства, одиночества в животе, знатности. Они решили, что в башню можно войти, в эту цитадель...  

Демоны подобны беззвучию в пространстве, где не находится звуков, беззвучие там.  

"  

Тихая ночь была темна. И кажется, были в ночи все, все.